Замок Стерлинг,17 апреля 1565 года

Я получила повеление явиться в замок Стерлинг в понедельник после Пасхи, чтобы вручить королеве серебряный ларец ее матери.

В огромном зале на помосте было поставлено ее самое красивое позолоченное кресло; над ним был сооружен специально привезенный из Холируда самый роскошный ее балдахин из золотой парчи, с вышитыми на ней красной и золотой нитями королевскими львами и коронами, с подкладкой из атласа. День выдался пасмурный, дождливый, необычно темный и холодный для середины апреля, и в зале ярко горели многие сотни свечей. В двух из пяти каминов был разожжен огонь, и его языки бросали пляшущие отблески на помост, на котором стояло королевское кресло с парчовым балдахином.

Заиграли шесть трубачей и шесть волынщиков, и королева прошествовала в зал; на ней было надето платье из золотой парчи и темно-красная атласная мантия со шлейфом и горностаевой оторочкой. На ее челе сверкала корона Шотландии, сделанная из шотландского золота, драгоценных камней и речного жемчуга, простой венец без перекрещенных вертикальных полукружий, без державы и креста. Я не видела королеву Марию Стюарт с того самого дня, когда был повешен Рэннок Хэмилтон. Она была прекрасна неземной красотою, и мне почудилось, что я совсем ее не знаю.

Лорд Дарнли вошел вместе с нею, идя рядом, точно он уже был ее принцем-консортом. По всей видимости, лихорадка у него прошла, однако его красивое белое лицо все еще портили красные струпья, оставшиеся после перенесенной им болезни. Весь Эдинбург судачил, что у него оспа, хотя он и называет свою хворь корью, чтобы не испугать королеву.

Она воссела в золоченое кресло под балдахином. Графиня Аргайл и Мэри Ливингстон красиво уложили шлейф ее мантии, так что он свешивался с возвышения, на котором она сидела, затем отошли в сторону и присоединились к остальным придворным. Дарнли уселся рядом с нею на такое же великолепное кресло, но, разумеется, без королевского балдахина. Вид у него был надутый.

Давид Риччо, недавно назначенный французский секретарь королевы, принес маленький золоченый столик и поставил его на край помоста, прямо перед королевой. Ее окружали члены ее совета – Морэй, Роутс, Мэйтленд и остальные. Присутствовал здесь и английский посол, мастер Трокмортон, вместе со своим агентом, мастером Томасом Рэндольфом. Месье де Кастельно в одиночестве стоял на другой стороне помоста.

– Мы готовы принять просительницу, – произнесла королева.

Трубачи и волынщики сыграли еще одну фанфару. Я выступила вперед, Нико зашагал рядом.

Да, Нико был подле меня. После его первого визита мы с ним разговаривали каждый день, и мало-помалу я излечилась от своей горечи и недоверия. Но мы еще не стали любовниками, во всяком случае, пока, хотя тетушка Мар невозмутимо продолжала свою переписку о получении для нас разрешения на родственный брак.

Сегодня Нико был одет в черный бархатный камзол, короткие, до колен штаны и чулки, расшитые серебром, но скромные по сравнению с нарядами, которые он носил, будучи придворным. Я также облачилась в черный бархат с узким белым кружевным гофрированным воротником на вороте-стойке и длинными верхними рукавами, прикрепленными к корсажу изумрудными застежками, так что видны были нижние рукава, из сине-зеленого шелка. Мои волосы покрывала украшенная драгоценными камнями сетка и расшитая жемчугом бархатная шапочка.

Все на мне было новым и свежим – от нижней сорочки до батистового покрывала, но за одним исключением. Вокруг моей шеи, ярко выделяясь на черном фоне, блестело ожерелье моей матушки из оправленной в золото бирюзы.

В руках я держала серебряный ларец, принадлежавший когда-то Марии де Гиз.

Свет сотен свечей отражался от его выпуклой, покрытой чеканкой крышки и от изображающих сцены охоты барельефов на его четырех боках. Кроме ларца я несла еще цветок – желтый петуший гребень, один-единственный длинный, покрытый черно-фиолетовыми крапинками стебель с длинными, зазубренными листьями и кистью желтых бутонов на конце. Бутоны только-только начали раскрываться – лорд Дарнли еще не обрел над королевой полную власть. Я не знала, удастся ли мне убедить ее отвергнуть его сейчас, пока его влияние еще не расцвело, но я должна была попытаться.

Пройдя половину расстояния до возвышения, на котором они сидели, я увидела, как он наклонился и прошептал ей что-то на ухо. Его руки дрожали – он боялся. Вот и хорошо. Так ему и надо.

Дойдя до помоста, я слегка согнула колени, словно приседая в одном из танцевальных па. Поскольку в руках у меня был тяжелый ларец, я не могла исполнить настоящий низкий придворный реверанс. Идущий рядом со мною Нико тоже остановился и отвесил церемонный поклон.

– Марианетта, – сказала королева и кивнула мне. Потом перевела глаза на Нико, и ее взгляд потеплел. При виде его она всегда будет испытывать нежность – внешне они были так похожи, что, видя его, она наверняка видела себя. – Mon cousin, – произнесла она.

– Мадам, я принесла вам серебряный ларец вашей матушки, – сказала я. – Убийца Александра Гордона сознался в своем преступлении и сейчас мертв. Вы отослали кинжал, принадлежавший ему как члену Летучего отряда, королеве Екатерине де Медичи, как напоминание о ее соучастии в этом убийстве, не так ли, мадам?

– Именно так.

– Вы, мадам, исполнили свою часть уговора, и я пришла, чтобы исполнить свою. Я также принесла с собою желтый петуший гребень и скажу вам, что он говорит мне, как вы и просили.

Королева приподняла белую руку с длинными пальцами и показала ею на золоченый столик.

– Вы можете поставить ларец на этот стол, – промолвила она. – И положить ключ. Ведь ключ у вас?

– Да, мадам.

Я прошла вперед и поставила ларец на столик. Серебро еще ярче заблестело в свете свечей и каминов. Я положила желтый цветок на крышку ларца и отстегнула от моего золотого, украшенного драгоценными камнями пояса короткую цепочку. На ее конце висел ключ. Я положила ключ рядом с ларцом и отступила.

– Мадам, – сказала я, – когда вы в Грэнмьюаре из всех цветов выбрали петуший гребень, я сказала вам, что вы встретите высокого, стройного белокурого человека.

Королева улыбнулась, посмотрела на лорда Дарнли, потом с любовью и вместе с тем по-хозяйски положила руку на его запястье.

– Я и встретила, – промурлыкала она.

Мгновение я молчала. Королева с нетерпением ждала, ее ладонь лежала на запястье Дарнли.

– Цветы говорят то, что говорят, мадам. Желтый петуший гребень представляет человека, который будет кормиться за счет вашей жизненной силы и власти, который высосет их из вас и в конце концов принесет вам смерть.

– Это колдовство!

Все в зале словно окаменели. Дарнли вырвал запястье из пожатия королевы, вскочил на ноги, подался вперед и схватил стебель петушьего гребня. Потом бросил его на пол и растоптал.

– Это колдовство! – повторил он, уже смеясь. – Мэри, любимая, ты позволила этой женщине, якобы читающей по цветам, воспользоваться твоей доверчивостью. Я бы никогда не причинил тебе вреда.

– Конечно, не причинил бы, – сказала королева. – Марианетта, вы ошибаетесь. Этот ваш петуший гребень, возможно, действительно представляет высокого, белокурого человека, но это может быть кто угодно. Очень может быть, что это король Швеции. Он – один из искателей мой руки, и у него наверняка светлые волосы.

Я склонила голову. Я предупредила ее – больше я ничего не могла сделать.

– Я прошу вас лишь об одном, мадам – будьте осторожны.

– Давай откроем ларец сейчас и посмотрим, упомянут ли король Швеции среди quatre maris. Гарри, будь добр, возьми ключ и открой ларец.

Дарнли снова шагнул вперед и взял со столика ларец и ключ. К подошве его сшитого из кожи и бархата башмака прилипли раздавленные бутоны желтого петушьего гребня. Он отпер ларец и откинул крышку.

– Voilà, моя Мэри, – сказал он. – Пророчества Нострадамуса в твоем распоряжении.

Королева взяла сверток, заключенный в аккуратную сетку из алых, связанных друг с другом шелковых шнуров и кроваво-красных восковых печатей. Ни одна из печатей не была сломана, сложный рисунок шнуров нигде не нарушен.

– Его не вскрывали, – промолвила она. – Значит, я первая их увижу.

Она просунула под шнуры свои длинные белые пальцы и дернула. Восковые печати громко треснули в тишине, и сетка из алых шнуров распустилась. Королева развернула сложенные листы пергамента. В зале было так тихо, что я услышала, как они зашуршали, даже несмотря на потрескивание дров в каминах.

– “Les quatre maris de Marie, reine d’Ecosse», – прочла она. – Ну что ж, давайте посмотрим, кто эти четверо мужей и что месье де Нострадам написал о каждом из них.

– Мадам. – Это заговорил Нико, доселе молчавший. – Пророчества предназначены только для вас и, возможно, для ваших самых доверенных советников. С тех пор как умерла ваша матушка, за ними охотится пол-Европы. Если бы здесь находилась герцогиня Антуанетта, она бы попросила вас не зачитывать их на людях, особенно в присутствии английского и французского послов.

– Вы сами могли бы вновь стать одним из этих доверенных советников, mon cousin. Я знаю, это бы порадовало бы мою бабушку.

Я затаила дыхание.

– Думаю, нет, мадам, – ровным голосом сказал Нико. Я закрыла глаза и снова начала дышать. – Но прошу вас, отложите пророчества, не зачитывайте их теперь и посовещайтесь с вашим советом по поводу их значения.

– Только скажи мне, моя Мэри, – промолвил Дарнли, – есть ли среди этих четырех мужей я. – Его руки опять затряслись. – Само собой, я должен там быть, ведь мы так любим друг друга.

Королева молчала, пробегая глазами пергамент. Я заметила, как сошлись к переносице ее брови – что-то в пророчествах ее рассердило. Четким, твердым, как алмаз, голосом она сказала:

– Если мне захочется, я зачитаю их все. Вот первое:

– Речь идет о юном короле Франции, – сказал Дарнли. – Принц-дельфин – это le dauphin. Вряд ли это можно назвать предсказанием. Ведь ты с детства была предназначена ему в жены.

– Но меня смущает последняя строка, – заметила королева. – Яд в каком смысле: переносном или буквальном? И кто этот чужеземец?

– Не все ли теперь равно, моя Мэри? Прочти второе пророчество. Мы все горим желанием узнать, кто будет твоим вторым мужем.

– Оно длиннее. Я зачитаю его лишь частично.

– Сотворит короля! – возликовал Дарнли. – Это про меня. А бастард – это вы, Морэй.

– В Шотландии много бастардов, – бросил Морэй. Лицо его побагровело от гнева. – Смерть, рождение и снова смерть – может статься, умереть суждено вам, Дарнли, а король, которого она сотворит, будет плотью от ее плоти, ее сыном от более подходящего ей мужа.

– Письма в ларце, – вмешалась я. – Без имени и без подписи – это могут быть зашифрованные заметки вашей матушки.

– Замолчите все! – Королева явно наслаждалась всем происходящим. – Я прочту одно двустишие из третьего пророчества, чтобы вы все помучились над разгадкой.

Она улыбнулась.

– Это не все. Остальное я сохраню в своем сердце и обдумаю на досуге.

Дарнли попытался было выхватить у нее пророчества, но она, дразня его, встала и вытянула руку, так что пергамент оказался вне его досягаемости.

– У тебя не будет никаких других мужей – я буду последним, – сказал он. – Вероятно, Нострадамус был пьян, когда писал все это. Или нежился в постели со своей богатой женой. Не читай последнее пророчество даже про себя.

– Нет, как раз последнее я прочту. В нем только одно четверостишие.

Внезапно в комнате наступила гробовая тишина. В четвертом четверостишии было что-то такое, от чего в жилах стынет кровь. Королева стояла молча, будто пораженная громом, казалось, прочитав слова Нострадамуса, она подпала под его колдовские чары.

– Мэри, – промолвил Дарнли. – Мэри. У тебя не будет четырех мужей, будет только два – юный король Франции и я.

Королева подняла голову и вышла из оцепенения.

– Ты прав. – Она улыбнулась. – Хорошо. Мы не станем верить этим пророчествам или продолжать их обсуждение, будь то с нашим советом или без оного. Мы сделали свой собственный королевский выбор.

И она, размахнувшись, швырнула пергамент в огонь. Таинственные чернила, которые использовал месье де Нострадам, сопротивлялись огню дольше, чем сам пергамент; секунду казалось, что его слова плывут сами собой на языках пламени. Затем красные восковые печати начали взрываться, производя яркие вспышки, и пророчества исчезли в огне.

– Зашифрованные заметки, – сказал Дарнли. – Секреты твоей матушки. Сожги их тоже, моя Мэри. Освободись от прошлого, и мы вместе будем править в новом королевстве всеобщего благоденствия.

Королева колебалась. Ларец стоял открытый, и я видела лежащие в нем бумаги. Как тщательно Мария де Гиз накапливала и хранила сведения о позорных секретах и преступлениях шотландских вельмож, дабы ее дочь могла ими воспользоваться. Как раз эти самые вельможи и окружали сейчас ее дочь, от Дарнли и его отца графа Леннокса до Морэя, Роутса, Мэйтленда и дюжины прочих. Каждый из них готов бы был пойти на убийство, лишь бы самолично завладеть секретами старой королевы; никто из них не желал, чтобы его тайны стали известны остальным.

– Сожгите их, сестра, – сказал граф Морэй.

– Да, сожгите, – подхватил Леннокс. – Прямо сейчас.

Я была потрясена – неужто все страдания и все смерти, которые принес с собою серебряный ларец, были напрасны?

– Мадам, – сказала я, – я вас умоляю. Не сжигайте эти бумаги. Сохраните их. Поместите их в надежное место и прочтите позже, когда вы будете одна. Не показывайте их никому.

– Мэри, – произнес Дарнли. Он подошел к ней вплотную и взял ее за руку; голос его зазвучал хрипло и страстно. – Моя Мэри. Сожги их, не то мне придется покинуть тебя – ибо я не могу стерпеть, чтобы между нами были какие-либо секреты.

«Не слушайте его, – подумала я. – Иначе все изменится. О, мадам, все ваше будущее изменится, если вы сейчас послушаете его. Опустите глаза, посмотрите вниз, поглядите, как бутоны желтого петушьего гребня липнут к его башмаку, взгляните, они налипли уже на оба его башмака и даже на чулки…»

Королева вынула зашифрованные бумаги из ларца и бросила их в огонь.

Я вскрикнула от ужаса. Я бы подбежала к камину и своими изрезанными руками выхватила бы их из пламени, если бы Нико не удержал меня.

– Уже поздно, – сказал он. Все остальные громко кричали, и шум их голосов сливался с потрескиванием огня в каминах и стуком дождя по оконным стеклам.

Он произнес это вполголоса, для меня одной.

– Их больше нет.

– Значит, все было напрасно! – Я заплакала. Я старалась успокоиться, но не смогла. – Все было напрасно, Нико! Смерть Алесандра. Смерть Уота Кэрни. Рэннок Хэмилтон. Все это было зря!

– Нет, не зря. Ты выполнила свое обещание, данное старой королеве. А молодая королева сама выбрала свой путь и должна будет пройти по нему до конца.

– Этого недостаточно.

– А по-моему, достаточно. Возможно, мы еще услышим об этих пророчествах – ведь она так и не прочла вслух их все. Помнишь, как я сказал тебе, что мир бы изменился, если бы ты не взяла ларец?

– Помню.

– Быть может, мир снова изменился теперь, когда ларец, наконец, был открыт. Нам не всегда дано понять пути, которые выбирает судьба, ma mie.

– Ларец, – произнесла королева. Внезапно все разговоры снова стихли. – Сам ларец принадлежал моей матушке. Я сохраню его. Разумеется, его надо будет почистить. Возможно, когда-нибудь я положу в него свои собственные письма.

– Отличная мысль, моя Мэри, – одобрил Дарнли. – Он очень красивый – я буду посылать тебе письма и стихи, чтобы было что в него положить.

Они явно никого не замечали, кроме друг друга. Я присела в низком реверансе, стоявший подле меня Нико поклонился. Мы вместе вышли из зала, и никто не позвал нас обратно.