— Ии, ичибан киреи, оджии-сан.

— Что?

— Прошу прощения, дедушка. Я просто соглашался с вами. Вид действительно великолепный.

Дэниел усмехнулся. Йеясу вновь сосредоточился на управлении скиттером, а Дэниел продолжал смотреть в иллюминатор маленького космического корабля. Скиттер был гораздо совершеннее использовавшихся восемьдесят лет назад шаттлов. Старые космические челноки с их шумными и неэффективными химическими реактивными двигателями позволили построить внеземные Острова, то есть смогли доставить в космос достаточное количество людей и оборудования, дав толчок развитию островной цивилизации. Современный скиттер, снабженный гравитационными двигателями, был чистым, бесшумным, элегантным.

Путешествие напоминало чудесный сон. Дэниел попросил проложить курс поближе к Луне, и Йеясу не смог не удовлетворить желание деда. Иногда неплохо почувствовать себя Старейшиной.

Удаляясь за орбиту Марса, они постепенно погружались в темноту и пустоту, но Йеясу заверил Дэниела, что в вакууме осталось достаточное количество микрочастиц для работы гравитационных двигателей скиттера.

После пересечения орбиты Марса мы должны будем покинуть плоскость эклиптики, — сказал Йеясу. — Тогда количество микрочастиц станет недоступным, и поэтому нам сначала необходимо пополнить их запас. В противном случае придется обратиться на Хоккайдо за помощью или послать сигнал бедствия.

Дэниел, сидел, подперев подбородок рукой, — старая привычка, как-то совершенно естественно перешедшая к новому телу. Даже если не использовать возможности его зрения, вид из иллюминатора скиттера был захватывающим. Здесь не, мешала смотреть земная атмосфера, Когда-то Дэниел ожидал, что именно такую картину покажет ему Авраам Новон. Звезды по-прежнему представляли собой яркие точки, но свет Их был постоянным, а не мерцающим, как на Земле.

Скиттер покинул плоскость эклиптики и теперь находился выше или ниже ее, смотря откуда считать. Дэниел повернулся и стал смотреть по сторонам, пытаясь занять такое положение, как при наблюдении ночного неба с Земли. Он нашел Млечный Путь — полосу мерцающего света, похожую на густой туман, где свет миллионов звезд сливался в одно чудесное сияние.

Прямо над ним звезд было меньше. Некоторые из них принадлежали той части галактики, где находилась Солнечная система, а другие представляли собой крупные удаленные объекты; отдельные галактики и скопления галактик, осколки Вселенной, разлетающиеся в разные стороны от точки Большого взрыва.

Дэниел предположил, что его новые глаза смогут рассмотреть удаленные объекты и различить отдельные сливающиеся источники света. Он закрыл глаза и попытался освоить управление своими искусственными нейронами, которые должны переключить глаза в нужный ему режим.

Внук прервал его попытки.

— Оджии-сан, если хотите, посмотрите прямо вперед. Мы прилетели. Сейчас я разверну скиттер.

Дэниел оставил свои мысленные упражнения. У него еще будет масса времени для исследования своей оптической системы и остальных органов нового тела. Он последовал совету внука.

Звезды медленно поворачивались вокруг скиттера. Млечный Путь оказался теперь прямо по курсу, а Солнце сзади. Над ними Дэниел мог видеть край пояса астероидов. С этого расстояния он напоминал одно из колец вокруг планет-гигантов, состоящее из распыленных твердых, частиц, отражающих солнечные Лучи.

Через некоторое время иллюзия пропала. Сверкающее кольцо превратилось в неисчислимое множество скалистых осколков неправильной формы, непрерывно перемещавшихся друг относительно друга, каждый из которых был виден как яркая точка или маленький диск.

— Вы собираетесь полететь туда, Йеясу?

— Нет, оджии-сан. Хоккайдо расположен вне пояса астероидов. Мы добываем оттуда нужные нам материалы, но сам Остров находится на безопасном расстоянии от них.

Дэниел кивнул.

— Мы ищем Остров?

Йеясу указал на мерцающий индикатор.

— На Хоккайдо есть радиомаяк.

Индикатор был ярко-голубым, а в его середине дважды в секунду мерцала малиновая точка.

— Если мы отклонимся от курса, точка сместится от центра экрана.

Он развернул скиттер, и мерцающее пятнышко передвинулось к краю. Затем Йеясу вернулся на прежний курс, и точка вновь заняла место в центре индикатора.

Дэниел посмотрел вперед и увидел приближающийся Остров, сначала с трудом отличимый от окружающих звезд. Постепенно он увеличивался в размерах, принимая определенную форму.

— Замечательно. Он действительно построен по проекту, разработанному О'Нейлом сто лет назад.

Разные острова имеют разную форму, оджии-сан.

— Но этот выглядит как классический цилиндр с четкой границей дня и ночи и внешними зеркалами для направления потоков солнечного света.

— Эта форма оказалась очень удачной.

Скиттер завис над Островом. Внизу Дэниел видел плоский торец цилиндра, а за ним пояс астероидов, похожий на реку, совершающую свое бесконечное движение вокруг Солнца.

Остров вращался вокруг своей длинной оси, но подвешенный в центре, огромного цилиндра диск оставался неподвижным.

— Мы здесь собираемся совершить посадку? — указал на него Дэниел.

Йеясу кивнул.

— Небольшая сила тяжести здесь есть, но наш скиттер, будет удерживаться захватами. Магнитными захватами. Мы можем оставаться в скиттере, пока его не отбуксируют внутрь, или выйти в скафандрах — как захочет уважаемый дедушка.

Дэниел потер подбородок.

— Послушайте, я хочу кое-что попробовать. Вы пойдете вперед и наденете скафандр, Йеясу. Давайте выйдем на этот, посадочный диск.

Глаза Йеясу расширились.

— Я боюсь за безопасность дедушки.

— Мне не нужен воздух для дыхания. Я теперь не дышу. Сомневаюсь, что могут возникнуть проблемы из-за отсутствия давления. Что может случиться? Радиация? Вряд ли. Может быть, я улечу из-за слабой гравитации? Думаю, триста килограммов удержат меня. В конце концов, я могу воспользоваться магнитными захватами, о которых вы говорили. Мне необходимо проверить свое новое тело. Не для того я прошел курс реабилитации, чтобы жить, как инвалид!

Йеясу наклонил голову.

Скиттер завис над диском, снизился и выполнил заход на посадку подобно тому, как самолет садится на палубу авианосца. Точно также он выпустил захват, был заторможен при помощи тросов и скользил по рельсам до полной остановки. Йеясу открыл шкафчик.

— Дедушка уверен? Здесь есть второй скафандр.

— Спасибо, — покачал головой Дэниел.

Йеясу облачился в скафандр. Он подошел к люку скиттера и последний раз обернулся к деду. В иллюминаторы Дэниел видел персонал посадочной площадки. Трос был уже отсоединен от скиттера, а захват втянут.

Дэниел подумал, что его внук выглядит, лак самурай. Скафандр Йеясу был выполнен в японском стиле. Шлем, конечно, выполнял свои функции, но формой напоминал… — Дэниел не знал названия, но вспомнил, что видел подобные в театре теней в Сан-Франциско. Сам скафандр походил на костюм самурая, а его поверхность покрывали узоры с традиционными японскими мотивами.

Йеясу взялся за рукоятку выпуска воздуха, Дэниел кивнул.

Хасегава повернул рукоятку. Заработали насосы, перекачивая воздух в систему рециркуляции. Индикатор показал, что в кабине создался вакуум.

Сквозь прозрачную лицевую пластину шлема Йеясу Дэниел видел, что губы внука шевелятся, но ничего не услышал. Звук в вакууме не распространяется, а если Хасегава хотел воспользоваться радиосвязью, то Дэниел без скафандра не мог слышать его. Если только в его новом теле не заложена способность принимать радиосигналы.

Что он мог и чего не мог делать? Так или иначе, ему нужно будет вернуться на Медицинский Остров, чтобы Ройс и Кимура продемонстрировали ему возможность его искусственного тела. Он должен получить подробнейшую инструкцию, как пользоваться заложенными в нем способностями.

Дэниел махнул рукой.

Хасегава повернул рычаг, и люк скиттера открылся. Хасегава выбрался наружу. По крайней мере, не пришлось топтаться перед люком, уступая друг другу право первым покинуть судно.

Дэниел на мгновение остановился в проходе, придерживаясь рукой за металлический корпус скиттера, и огляделся. Впервые после несчастного случая он наблюдал окружающее его космическое пространство не из кабины скиттера.

Звезды ярко блестели, сверкающая лента Млечного Пути пересекала небо, Отсюда он не мог видеть пояс астероидов, находившийся за Островом, на противоположном торце которого стоял Дэниел.

Но он видел Солнце — маленький диск. Он почувствовал желание опуститься на колени, настолько прекрасна и величественна была открывшаяся перед ним картина.

Дэниел с удивлением обнаружил, что его внук поступил так, как хотелось ему самому: упал на колени на ровную площадку диска, где стоял скиттер. Йеясу простер руки и повернулся лицом к Солнцу. Лицевой щиток его шлема потемнел, защищая глаза от ярких солнечных лучей.

Все понятно — если на Хоккайдо действительно возрожден культ Аматерасу но Охоками, то, прежде чем ступить на Остров, Хасегава должен был совершить молитву.

Со странным чувством застенчивости и радости Дэниел Китаяма опустился на колени, протянул руки, повторяя жест внука, и посмотрел на Солнце. Его оптические сенсоры автоматически скомпенсировали яркий свет прямых солнечных лучей. Он почувствовал, как свет и тепло удаленного светила наполняют все его существо. Живительное тепло разлилось по всему его телу, сосредоточившись в груди, где вместо сердца работал ротационный насос.

Дэниел увидел, что Йеясу поднялся с колен, и последовал его примеру. Он не был уверен, действительно ли испытывал подлинные религиозные чувства или просто принял желаемое за действительное. Слишком многое ему пришлось пережить с того дня, когда он очнулся от многолетнего беспамятства, чтобы быть в чем-либо уверенным.

Персонал посадочной площадки бросился приветствовать Хасегаву, низко склоняясь перед ним. Хасегава каждому отвечал поклоном. Дэниел увидел, что Йеясу указывает на него и жестикулирует, как будто разговаривает с рабочими по радио. Они были одеты в такие же, как у Хасегавы, скафандры, выполненные в характерном японском стиле, с нанесенными на них яркими цветными метками, указывающими на их профессию и ранг. Очевидно, все они по чину были младше Хасегавы.

Когда Йеясу умолк, весь персонал приблизился к Дэниелу. Они одновременно, как по команде, пали перед ним ниц. Дэниел вопросительно взглянул на внука, поклонился лежащим перед ним людям, а затем махнул рукой, приглашая их встать.

Йеясу опять заговорил. Рабочие встали, поклонились Дэниелу и вернулись к своим обязанностям.

Йеясу почтительно взял Дэниела под локоть и повел к воздушному шлюзу.

Пока Хасегава впускал, воздух в шлюз, Дэниел подумал: «Черт побери! Я здесь не просто турист, а какая-то важная особа. Это уже слишком!»

Он покачал головой.

Хасегава проверил показания приборов, открыл второй тамбур, провел Дэниела внутрь и принялся снимать скафандр. Одетый в униформу рабочий подбежал к нему, поклонился и помог снять шлем. Дэниел увидел, что он не расставался со своим мечом, как-то ухитрившись разместить его внутри скафандра.

— Оджии-сан, — произнес Йеясу.

Черт бы побрал эти непрерывные поклоны! Дэн поклонился в ответ, ожидая.

— Мой дедушка действительно необыкновенная личность! Но на вас все еще одежда, которую вам дали на Медицинском Острове. Вы окажете большую честь нашей семье и всему Хоккайдо, если облачитесь в одеяния нихонджин.

* * *

В деревню, где жил Хасегава, они въехали на лошадях.

Путешествие от посадочной площадки оказалось нетрудным. Они двигались в зоне невесомости по оси Острова. Когда они оказались напротив деревни, Йеясу сделал знак остановиться. Здесь, как и на Медицинском Острове, жизнь, сумела хорошо приспособиться к отсутствию гравитации, но путники не испытывали трудностей, пробираясь среди растений, а гнездящиеся здесь птицы уступали им дорогу.

Они спустились вдоль радиальной опоры и оказались на станции обслуживания, расположенной в двадцати километрах от места назначения. Здесь они сели на лошадей Хасегава предупредил заранее, и животные к их прибытию были уже приготовлены.

— Извините, Йеясу. Я не умею ездить верхом, — Дэниел почувствовал, что смущен, и выругал себя за это. Верховая езда была не самым распространенным занятием в его время. Если на Хоккайдо дело обстоит иначе, то он научится.

— Я распоряжусь насчет паланкина и носильщиков, оджии-сан, — заволновался Йеясу.

— Не забывайте что мой вес триста килограммов. Я просто проломлю дно этой штуковины.

Йеясу шумно вздохнул.

— Кстати, — заметил Дэн, — как выдержит меня лошадь? Я сломаю хребет бедному животному.

— На этот счет не беспокойтесь, дедушка. Это специально выведенная порода, способная выдерживать самурая в полном боевом снаряжении. Ваш вес лишь немного превышает вес самурая, его оружия и одежды.

— Ха! В таком случае, я попробую. Это не должно быть слишком трудно. Я всегда хорошо катался на велосипеде. Мне потребуются какие-нибудь специальные знания?

Йеясу развел руками.

— Я восхищен смелостью и мужеством дедушки.

Итак, одетый в кимоно, шаровары, головной убор и перчатки из телячьей кожи (откуда они взяли здесь телячью кожу), он уселся в разукрашенное седло. Лошадь была послушна. Дэниел подумал, что все это не так уж плохо.

Они ехали мимо полей, где работники падали ниц при приближении всадников. Дэниелу было неловко при виде такого унижения. Все это совсем не походило на фермы в Калифорнии, какими он их знал восемьдесят лет назад. Он чувствовал себя здесь чужим.

Деревня состояла из полусотни деревянных Хижин, окруженных рисовыми полями. Издалека доносился плеск бьющихся о скалистый берег волн.

Дэниел спросил, есть ли поблизости водоем, и Йеясу объяснил, что рядом находится небольшое озеро, где рыбаки ловят леща, карпа и других съедобных рыб.

Дом Хасегавы, окруженный высоким деревянным забором, располагался на вершине холма. У ворот путников встретили два лакея, которые распростерлись на земле, затем встали, помогли прибывшим спешиться и увели лошадей.

Перед домом был традиционный садик с посыпанными песком дорожками и бассейн с. выложенным мозаикой дном. Йеясу остановился, чтобы бросить рыбкам горсть корма из деревянной кормушки. Рыбки толкались и подпрыгивали, дрались из-за лакомых кусочков, а затем уплыли доедать добычу.

В дом вела широкая деревянная лестница. Когда Хасегава и Китаяма вошли внутрь, слуги распростерлись перед ними.

Йеясу остановился.

— Оджии-саи, вы хотите увидеть свою дочь прямо сейчас?

Дэниел кивнул.

— Вы должны помнить, что она не видела вас много лет. Она старая и немощная женщина.

— Понимаю, Йеясу. Это будет нелегко для меня. Я в последний раз видел ее маленьким ребенком. Ей было четыре года.

«Мои дети, Роберт и Элизабет, мои близнецы. Теперь ей восемьдесят четыре, а я остался молодым».

Он почувствовал горький привкус во рту. Похоже на небольшую утечку масла. Возможно, он перегрузил свой синтезатор голоса, и включились системы самовосстановления.

— Мой дядя известен в нашей семье как Тацуа. На заднем дворике построена часовня в его честь.

— Его звали Роберт.

— Мы вернулись к старым временам, оджии-сан. Я надеюсь, что вы скоро тоже окажите честь нашей семье и выберете себе подходящее имя.

Дэн поморщился.

— Моя мать ждет нас, оджии-сан.

— Вероятно, вы не называете ее Элизабет?

— Ее зовут Яками, оджии-сан.

— Войдем внутрь. Я хочу видеть свою дочь,

Йеясу удержал его.

— Еще минуту, дедушка. Пожалуйста. Моя мать очень стара. Очень немощна. Большую часть времени она не понимает, где находится. Она Думает, что по-прежнему живет в Бейкоку…

— Что?

— Бейкоку. Соединенные Штаты.

— Понятно. Вы родились здесь, Йеясу?

— К сожалению, нет, дедушка. Но все мои дети родились на Хоккайдо.

— И что же?

— Я постараюсь объяснить Яками, кто вы такой. Она немного говорит по-японски, но предпочитает английский. После смерти Тацуа она приняла решение вернуться в Бейкоку. Когда она достигла преклонного возраста, я вынужден был привезти ее на Хоккайдо, но, думаю она предпочла бы остаться там. Возможно, вам удастся убедить ее…

— Послушайте, Йеясу. Я сам могу вернуться в… Бейкоку! Я все еще не уверен, что захочу жить жизнью космического самурая. Я здесь все еще гость, понимаешь?

Хасегава шумно вздохнул, покраснел и поклонился.

— Как дедушка пожелает. Пожалуйста, пройдемте.

* * *

Старая женщина сидела на свежих соломенных циновках, обложенная со всех сторон подушками. Несколько женщин помоложе окружали ее. Йеясу подошел к ней и поклонился.

— Коничи ва, ока-сан.

Женщина не отреагировала.

Йеясу коснулся ее, затем взял за руку и легонько потряс.

— Ока-сан. Ока-сан.

Старая женщина подняла голову и посмотрела на Йеясу, Стоя позади внука, Дэниел внимательно всматривался в морщинистое, с туго натянутой на скулах кожей лицо старухи. Похоже, у нее совсем не осталось зубов. Глаза казались мутными, а волосы редкими седыми прядями спадали на лицо. На ней было богато расшитое кимоно, свободно болтающееся на ее немощном теле.

Она что-то пробормотала. Дэниел не смог разобрать ни слова.

Йеясу заговорил со старухой по-японски и показал на Дэниела. Она проследила за жестом сына, и в ее затуманенных глазах зажегся свет. Она сделала попытку встать.

Тотчас же служанки подхватили ее под локти и помогли подняться. Она попыталась сделать несколько шагов по направлению к Дэниелу, Он сам подошел ближе.

— Элизабет?

Ее губы дрогнули. Она пробормотала несколько слов на смеси английского и японского, которые Дэниел не понял, и положила ладони ему на грудь. Он посмотрел на худые, почти прозрачные руки, казавшиеся невесомыми.

— Папа?

Он опять произнес ее имя.

Она вглядывалась в лицо Дэниела, и глаза ее увлажнились.

— Папа. Мама, — она помолчала. — Мама сказала, что ты был ранен. Тебе стало лучше. Мама сказала, что ты придешь, но не к обеду. И не вечером. Мы ждали. Роберт и я ждали, Роберт сказал: «Элизабет, папа обязательно вернется».

— Папа вернулся.

Она подняла голову и заглянула ему в глаза. Счастливая детская улыбка заиграла в уголках ее беззубого рта.

— Папа вернулся, — повторила она. — Вернулся, вернулся. Теперь мама приготовит обед. Роберт, папа вернулся.

Дэниел посмотрел поверх своей дочери на внука.

Хасегава махнул рукой, и служанки бережно подхватили старую женщину и усадили на подушки. Она сидела, счастливо улыбаясь Дэниелу и беспрерывно повторяя слово «папа». Тоненькая струйка слюны стекала из уголка ее рта. Она, казалось, не замечала этого, но одна из служанок осторожно вытерла ей рот платком.

Старая женщина слегка раскачивалась и не отрывала восхищенного взгляда от отца.

Йеясу заговорил со служанками по-японски. Они понимающе кивнули и поклонились. Йеясу сказал несколько слов матери по-английски, коснулся ее руки и вывел Дэниела из комнаты.

В покоях Йеясу двое мужчин уселись на чистые татами. Женщина принесла кувшин с сакэ и установила его на миниатюрную жаровню с древесным углем. Рядом с жаровней она поставила две чашки.

— Мой дедушка хочет сакэ? — спросил Йеясу.

Дэниел с сожалением покачал головой.

— Боюсь, я больше не пью и не ем. В эту штуку вмонтирован источник энергии, — Дэн ткнул пальцем себе, в грудь. — Кимура объяснял мне, что они создали специальную медленно делящуюся смесь радиоактивных элементов, способную самовоспроизводиться. Несколько элементов с коротким периодом полураспада и несколько — с длинным. Этого мне хватит до конца жизни.

Он засмеялся.

Хасегава вопросительно взглянул на него.

— Но ведь вы можете прожить много лет.

Дэн кивнул.

— Если мне будет позволено спросить, — продолжил Хасегава, — вы имеете представление, как долго вы проживете? С телом ожившей ханива…

— Чего?

— Статуи.

— Угу.

— Ваше сердце — ротационный насос, желудок — ядерный реактор. Ваши руки и ноги — удивительные механизмы и, как всякие механизмы, их можно заменить новыми, если они износятся или сломаются. Ведь так?

Дэн потер подбородок.

— Я никогда не обсуждал этот вопрос с Ройс и Кимурой. Но, думаю, вы правы.

— Так сколько же вы проживете? Сто лет? Тысячу?

Йеясу наполнил сакэ одну из чашек и поднял ее.

— Если дедушка не возражает…

Дэниел безразлично кивнул.

— Долгой вам жизни и отличного здоровья, уважаемый старейшина, — произнёс Йеясу с оттенком иронии.

Он отхлебнул горячее сакэ и поставил чашку рядом с кувшином.

Дэниел попытался изобразить глубокий вдох. Он мог сжать губы и воспроизвести звук.

— Есть еще одна вещь, которую нужно узнать у врачей. Говорят, что клетки мозга изнашиваются, умирают и больше не восстанавливаются.

Хасегава вновь наполнил свою чашку, внимательно наблюдая за Дэниелом.

— Но у пас их такое количество — миллиарды и триллионы, — Дэниел кончиком пальца постучал себе по виску, — что при обычной скорости их отмирания, если, конечно не случится ничего, вроде травмы, можно не волноваться, что эти клетки закончатся, и вы превратитесь в идиота. Думаю, их хватит и на сто, и на пятьсот лет.

Он покачал головой.

— Но я не знаю, сколько проживу. Это, действительно, вопрос. Может быть, они продолжат по частям извлекать мой мозг и выкидывать на помойку, — он горько усмехнулся, — заменяя его электроникой, пока я полностью не превращусь в Машину. И тогда вообще не о чем будет беспокоиться.

Хасегава усмехнулся.

А как определить момент превращения человека в машину? Или — прошу прощения, дедушка, — в вещь?

Дэниел опять покачал головой и смущенно развел руками.

— А сейчас я человек? Или вещь?

Йеясу наклонил голову и молча ждал.

— Думаю, что я все же человек, поскольку чувствую себя им. Я обладаю сознанием. Я личность. Не знаю… — он пожал плечами.

— Когито эрго сум.

— Это старинная японская пословица?

Йеясу покраснел.

— Я не хотел обидеть вас, дедушка.

— Нет, нет. Просто я становлюсь слишком чувствительным. У меня никогда не возникало мысли, что… — он пристально посмотрел в глаза Йеясу. — Давно она в таком состоянии?

— Вы имеете в виду мою мать?

— Конечно.

— Она хочет вернуться на Землю, в Бейкоку, и снова жить в Сан-Франциско.

— Она хочет? Откуда вы знаете? Она ведь… — он не договорил.

— Иногда она сознает, где находится. Когда я привез Яками на Хоккайдо, ее состояние было гораздо лучше. Тогда… это моя вина, дедушка.

Он низко опустил голову.

Дэниел ждал.

— Она тогда заводила речь о сеппуку. Поэтому мне нелегко обсуждать ваш возраст, дедушка. Она хотела умереть от своей руки, пока у нее еще сохранились силы.

Долгое время они молчали. Дэниел смотрел, как Йеясу опять наполнил сакэ свою чашку, поднял ее и принялся рассматривать прозрачное сверкающее содержимое. Затем Хасегава вылил горячее сакэ обратно в кувшин и поставил чашку на место.

— Я проявил слабость, дедушка, я уговорил ее не расставаться с жизнью. Конечно, я хотел, чтобы моя мать осталась со мной. А присутствие здесь леди Хасегава придало бы величие нашему дому. Но я оказался не прав. В своем эгоизме я удерживал ее до тех пор, пока она стала неспособной принять самостоятельное решение и совершить ритуальный обряд. Это моя вина. Вы сами все видели.

— Как вы здесь определяете время? — спросил Дэниел.

Йеясу удивленно посмотрел на него.

— Когда зайдет солнце?

— Уже скоро.

Дэниел поднялся.

— Прошу прощения, Йеясу. Я хотел бы пойти к себе в комнату.

— Конечно, дедушка, — Хасегава вскочил на ноги и поклонился. — Я не предполагал, что усталость…

— Нет, все в порядке, — ответил Дэниел, посмотрев на свои руки. — Я сам приятно удивлен — похоже, мое новое тело никогда не устанет.

— Разумеется, дедушка.

— Вовсе не «разумеется». Я не устал. По крайней мере, физически. Эти механизмы могут еще работать и работать. Они надежны и сильны. Мне иногда только нужно будет заходить в мастерскую для точной регулировки. Вроде старого автомобиля. Ха! Но здесь… — Дэниел коснулся рукой лба.

— Накапливается усталость?

— Нет, — покачал головой Дэниел.

— Тогда…

— Что-то такое, о чем я никогда раньше не слышал. Ройс встроила в мой мозг своего рода блок лечения сном.

— О-о, — выдохнул Йеясу и кивнул.

— Забавно, но можно провести аналогию с программированием. Если программа начинает давать сбои, то необходимо прервать ее выполнение, чтобы исправить ошибки. Уф! — он потряс головой. — Нет, не так. Когда вы проверяете новую программу…

Йеясу кивнул.

— Конечно, в ней могут быть ошибки, и они выявятся после запуска, особенно, если вы не пользуетесь стандартными процедурами.

Дэниел заметил странное выражение в глазах Йеясу. Точно такое же выражение он видел восемьдесят лет назад, когда программисты пытались рассказать о своей работе неспециалисту.

Он сымитировал вздох и извинился.

Через несколько, минут Дэниел растянулся на традиционной японской кровати между двумя мягкими стегаными одеялами, постеленными на свежее татами. Его комната была удобной, красивой, хотя и просто обставленной.

Он положил голову на вышитую подушку и закрыл глаза.

Он знал, что не сможет отключить органы чувств и погрузиться в пустоту, где будет бодрствовать только мысль. Кроме того, он знал, что это не принесет ему покоя й отдыха. Этот путь вел к галлюцинациям и отчаянию.

Прежде чем покинуть Медицинский Остров, он попросил Кимуру встроить в его тело электронный таймер — устройство, которое не только отмеряло время, но и задавало для оставшейся у него часта нервной системы определенный ритм, заменяя отсутствующее сердцебиение и дыхание и заставляя его чувствовать себя частью физического мира, как будто бы ничего не изменилось с тех пору как сломавшийся кран раздавил его одетое в скафандр тело.

Сейчас Дэниел прислушивался к своим внутренним часам. Он имел возможность управлять своими ощущениями и слышать не металлическое тиканье, а глубокие размеренные толчки, подобно биению сердца матери, каким, его ощущает еще не родившийся ребенок.

Его тело было укрыто легким теплым Одеялом. Сквозь удары своих внутренних часов он расслышал тихий звук раздвигающейся ширмы, легкое дыхание, негромкие шлепки сабо о татами, а затем опять звук сдвигающейся ширмы.

Дэниел слегка повернул голову и открыл глаза в темноте он различил контуры приближающейся к его кровати стройной фигуры в богатой одежде. Женщина опустилась на колени рядом с ним.

— Китаяма-сан.

Он сел.

— В чем дело?

— Господин Хасегава послал меня, потому что я говорю по-английски. Немногие на Хоккайдо знают иностранные языки.

Дэниел усмехнулся.

— Меня зовут Кодаи-но-кими.

— А зачем господин Хасегава послал вас ко мне?

Она отвернулась. Дэниел не мое сказать, было эта смущением или кокетством.

Лорд Хасегава подумал, что лорду Китаяме будет одиноко ночью. Дань гостеприимства по отношению к старейшине.

Дэниел моргнул. Кодаи-но-кими была стройной, изящной, черноволосой женщиной. На этом ее сходство с Мари-Элейн заканчивалось, но, тем не менее, он смутился. По обычным меркам он уже несколько десятилетий был вдовцом, но ему казалось, что он виделся с женой всего несколько месяцев назад.

Он должен вернуться в Сан-Франциско, пройти по улицам, где Он гулял несколько месяцев — или десятилетий — назад. Он должен увидеть свой дом, посетить могилы жены и сына, примириться со случившимся.

Дэниел вдруг осознал, что почти ничего не знает о состоянии дел на Земле. С момента своего пробуждения он был занят только собой. Но мир не стоял на месте все эти восемьдесят лет, пока он пребывал в замороженном состоянии.

Что сейчас происходит на Земле? Сохранился ли его дом, или он вернется в Сан-Франциско и окажется в совершенно незнакомом месте? Он был новым Рипом ван Винклем, только его сон длился в четыре, раза дольше!

Он взглянул вниз. Кодаи-но-кими коснулась его. Ее легкие ладони двигались с робкой грацией и легкостью двух голубей.

Он отвернул лежавшее поверх него одеяло и подвинулся, приглашая ее лечь рядом с ним.

— Вы прекрасны, — сказал он. — Я надеюсь, что…

Она повернулась и вопросительно посмотрела на него.

— Я надеюсь, что это вас не унижает.

Женщина улыбнулась.

— Нам рассказывали, что в древней Японии мастерство гейши считалось, настоящим искусством и достижения в нем высоко ценились. Если бы мой хозяин господин Хасегава не питал КО мне большого уважения, он никогда бы не унизил своего деда, посылая меня сюда.

На мгновение он забыл все свои страхи и погладил ее по волосам. В отличие от остальных женщин в доме внука, носивших сложные прически, волосы Кодаи-но-кими были распущены, Они обрамляли ее лицо и касались плеч, блестящие, черные, отражающие слабый свет, откуда-то проникавший в комнату.

Под пальцами Дэниела ее волосы казались мягкими и живыми.

Легкие руки Кодаи-но-кими распахнули Кимоно Дэниела, и она прижалась щекой к его груди. Он подумал о том, каким она ощущает его искусственное тело, считает, ли она фальшивую плоть и скрывающиеся под ней механизмы телом настоящего мужчины, или понимает, что это всего лишь обманчивая видимость.

В то же самое время он чувствовал на своей коже ее дыхание, теплое и влажное. Врачи снабдили его великолепной копией человеческого тела. На груди даже были вьющиеся волосы, такие же редкие, как и на его настоящем теле. У поверхности кожи располагались датчики, позволявшие ему испытывать такие же по крайней мере, очень похожие — ощущения, как если бы дыхание Кодаи-но-кими действительно шевелило волосы на его груди.

Его рука скользнула к ней под кимоно. Она не протестовала, а наоборот, даже слегка повернулась, чтобы ему было удобнее.

Он удивился, коснувшись ее спины. Кожа женщины была тёплой, мягкой и шелковистой. Почему это удивило его? Он не испытал новых чувств, каких не знал раньше. У него не было причин думать, что женщины изменились за эти восемьдесят лет. Ощущение трепещущего под его ладонью тела Кодаи-но-кими отличалось от его воспоминаний о теле Мари-Элейн так, как отличается кожа двух молодых стройных женщин. Не более того.

Дэниел коснулся рукой лица Кодаи-но-кими, легко провел пальцами по ее лбу, закрытым глазам, носу, теплым и влажным губам. Он почувствовал, как она игриво куснула его, провела кончиком языка вдоль его пальца.

Он крепко прижал ее к себе, впервые в своей новой жизни почувствовав сексуальное возбуждение. Она опустила руки, чтобы развязать пояс его кимоно. Дэниел обнимал ее за плечи. Внезапно он подумал о том, чем же могут закончиться их любовные объятия. Он почувствовал, как его пробирает холодная дрожь, заменяющая в его новом теле чувство тошноты.

Доставят ли они, Дэниел и Кодаи-но-кими, друг другу высшее наслаждение? А если он и испытает оргазм, то вместо семени из него извергнется машинное масло?

У него затряслись руки, и он почувствовал, что возбуждение его внезапно пропало.

Китояма-сан? — прошептала Кодаи-но-кими — Ложитесь на спину, мой господин. Вы совершили далекое путешествие, и у вас был трудный день. Позвольте мне доставить вам удовольствие. Мне будет приятно принести вам радость.

Что он мог сказать ей? Что она подумает? Мог ли он объяснить, кто он? Что результатом его любви может быть машинное масло? Что он — робот, ожившая статуя, искусно, сделанный механизм?

Внезапно он сделался холоден как лед.

— Уходи, Кодаи-но-кими, пожалуйста! Это не твоя вина… Я… но я не должен…

— Господин! — она опустилась на колени рядом с кроватью и протянула к нему руки.

— Уходи. Ты не представляешь себе, что делаешь. Если, увидишь Хасегаву, передай, что утром мне нужно с ним поговорить. Я должен немедленно покинуть Хоккайдо!

Страдая, он смотрел, как она запахнула кимоно, надела на ноги сандалии и встала.

— Мне очень жаль, Китаяма-сан, — она направилась к двери.

— Ты не… — попытался было объяснить он, но вдруг понял, что сказать ему нечего.

Он отвернулся и не отводил взгляд от противоположной стены, пока не услышал звук задвигающейся за женщиной ширмы.

Дэниел поправил кимоно, набросил на себя одеяло и откинул голову на подушки.

Он принялся проверять функционирование своего тела, а затем отключил как можно больше органов чувств. Наконец, оставив только минимальную связь с внешним миром, чтобы не потерять ориентацию и не оказаться во власти галлюцинаций, он погрузился в сон.

Это был первый сон за пределами Медицинского Острова с его мониторами и впрыскиваемыми лекарствами. Уже перед тем как заснуть, он задался вопросом, будет ли он видеть сны? Будет ли его мозг во время сна сортировать события и впечатления? Сможет ли он внести исправления в заложенные в его мозг программы или окажется ввергнутым в хаос?

Он видел во сне свою дочь — дряхлую, беззубую старуху, видел тонкую струйку слюны, стекавшую из угла ее рта.