Лаврентий Берия. Кровавый прагматик

Лурье Лев Яковлевич

Маляров Леонид И.

Глава 4. Месть благодетелям

 

 

Благодаря следственным делам Лаврентия Берии и бериевцев мы знаем о терроре в Грузии больше, чем в других республиках СССР. Из допросов палачей, которые сами стали обвиняемыми, известны страшные подробности методов следствия и казней. Слово «бериевщина» стало нарицательным как общее обозначение чудовищного произвола и садизма.

Большой террор в Грузии имел свои особенности. Здесь было расстреляно 0,15 % (пятнадцать сотых процента) человек по отношению к численности населения. В лагеря отправлено 0,18 % (восемнадцать сотых процента) населения. То есть всего репрессирована треть процента населения. Сравнительно с другими регионами это относительно немного. Выше цифры репрессий в Армении, Белоруссии, Казахстане, Таджикистане, Туркмении, Украине, Молдавии, в большинстве автономий Российской Федерации. Больше всего в России пострадало население Карелии – 1,1 % населения. Также высоки показатели в Сибири. В Западно-Сибирском крае было репрессировано 0,87 %, в Красноярском крае 0,93 %. На Северном Кавказе серьезным репрессиям подверглись Кабардино-Балкария (0,93 %) и Чечено-Ингушетия (1,03 %). В процентном отношении в среднем по СССР было репрессировано 0,47 %.

В официальных статистических данных фигурируют три категории репрессированных: бывшие кулаки, уголовники и другие контрреволюционные элементы.

В Грузии 74 % – политические, всего 8352 человека, из которых 4990 расстреляли; 8 % осужденных составляли уголовники, 28 % – кулаки. Структура репрессий в Грузии резко отличается от всесоюзной.

По всей стране политические – треть осужденных, 16 % – уголовники, 51 % – кулаки.

Можно предположить, что практически сплошному уничтожению подлежала вся политически активная грузинская часть населения: и коммунисты, и бывшие меньшевики, и национал-демократы, и дашнаки. Что касается «национальных» операций, то они не могли иметь такого размаха, как в других регионах. Немцев, поляков, финнов, корейцев, китайцев в Грузии немного. Подверглись арестам турки, персы, а в Абхазии – эстонцы. Тем больше удивляет процент репрессированных «контрреволюционеров».

Как мы уже писали, коллективизация в Грузии прошла значительно мягче, чем, скажем, на Украине, на Кубани, на Дону. Гораздо меньшим был и процент раскулаченных, а соответственно, и скрывшихся с мест ссылки, которых снова отлавливали в 1937-м. А именно они, как мы видим, составляли в других регионах большинство арестованных.

Можно сказать, террор в Грузии отражал личность и жизненную позицию самого Берии. Он был прагматиком, чуждым любой идеалистической идеологии. Поэтому грузинские политики и интеллигенты казались ему «слишком умными», вызывали подозрение. Когда-то они его презирали, теперь он их уничтожал. Его ненависть можно назвать классовой. Крестьянский сын, получивший на медные деньги образование, не мог не чувствовать неприязнь и ревность к детям князей, врачей, адвокатов, литераторов, учившимся в лучших российских и западных университетах. Мальчик из Мерхеули по своему воспитанию, манерам, языку, культурному багажу никак не мог войти в элитарные круги грузинской столицы, как ни старался. С точки зрения Берии, он работал, поднимал сельское хозяйство, промышленность, строил будущее, а они только болтали. Над Лаврентием иронизировали, рассказывали обидные анекдоты о его грубости и невежестве. А у него была долгая память.

Берия был так политически удачен еще и потому, что его психология была близка сталинской. Кадровая революция, начавшаяся в 1929 году и закончившаяся Большим террором, предполагала замену дореволюционной интеллигенции выпускниками советских рабфаков и вузов и почти полное уничтожение старой партийной элиты. Как и Берия, Сталин долгое время был в тени Троцких, Зиновьевых, Бухариных с их знанием языков, опытом эмиграции и марксистской премудростью. Ко всякого рода «умникам» Сталин относился с такой же неприязнью, как Берия. Неслучайно из всех секретарей республиканских компартий на плаву после Большого террора остались только Лаврентий Берия и его ставленник Мир Джафар Багиров.

 

Уничтожение Орджоникидзе

23 октября 1936 года в Тбилиси арестовали старшего брата Серго Орджоникидзе – заместителя начальника Закавказской железной дороги Папулию Орджоникидзе. Это старый большевик, до революции он работал на железной дороге телеграфистом, дежурным по станции; еще тогда познакомился со Сталиным. Ключевых постов никогда не занимал, известен был как человек общительный, веселый, но также вспыльчивый и порою даже вздорный.

Жил Папулия в одном доме с Лаврентием Берией и никакого почтения к соседу и высокому начальнику не испытывал: наоборот, прилюдно оскорблял. Рассказывали, что он приходил в Заккрайком и громко, при всех работниках аппарата, вопрошал: «Этот жулик будет сегодня принимать?» Берии об этом было, конечно, известно.

Мы побывали и в этом доме, и в гостеприимной семье Папулии Орджоникидзе, которая по-прежнему там живет, и услышали несколько семейных историй о быте этого некогда престижного номенклатурного дома и конфликтах Папулии с Лаврентием в 1930-е годы.

Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе, рассказала нам:

Этот дом построили, как я помню, в 1931 году, и дедушка работал уже на Закавказской железной дороге. Замначальника был и партийную организацию еще возглавлял. А Берия уже был знаменитым чекистом, и этот дом был ЧК. Берия предложил дедушке перейти на эту квартиру, они жили до этого на улице Ленина.

Застолье здесь, в этом доме, было, и Лаврентий тоже присутствовал среди гостей. И была очень интересная, красивая женщина, за которой он начал непристойным образом ухаживать. Это дедушка заметил, вызвал его в коридор и там ему дал пощечину. И еще раз он дал пощечину, это уже все соседи помнят. Когда из деревни приехали крестьяне с какими-то просьбами и охрана не впускала их, а дедушка услышал в комнате, что там крестьяне. У одних были дети больные, другие хотели куда-то в вуз поступить, он помогал очень многим. Если у кого-нибудь болел ребенок, он давал вагон, говорил, поезжай куда хочешь, на тебе деньги на лечение, вылечи ребенка. Он был очень внимательный к своей родной деревне. И когда узнал, что охрана их не пускает, то сказал:

– Ко мне приехали люди, а вы не пускаете!

Да, говорят, приказано.

– Кто приказал?

– Лаврентий Палыч.

Ой, он начал его ругать. Конечно, Берия слышал наверху, спустился, и дедушка ему дал пощечину, так что тот споткнулся и чуть не упал, там же, при людях, на крыльце. Соседи даже помнят. Они говорили нам, детям, что вы можете гордиться, у вас дедушка был такой бесстрашный, что он даже Берии дал пощечину. После этого Берия решил как-то помириться с ним. На первом этаже была бильярдная, где все соседи собирались, играли в бильярд. Он предложил тоже одну партию, а дедушка не согласился и кием заехал Берии прямо по голове. Так что эта палка, по-моему, даже переломилась. И он лежал, говорят, две недели, но после этого, конечно, он больше не захотел помириться.

Еще до ареста дедушкиного Серго приехал сюда, но не зашел к брату, прямо поднялся наверх к Берии. А когда дедушка вышел и услышал его голос, то спросил: ты что, не зайдешь к нам? Серго сказал: нет. Ему не нравилось, что брат ему всегда говорил, что настанет время, может быть, меня не будет, но вы все равно поймете, что это большой проходимец, как он Берию называл. Проходимец, именно так. Что он из себя корчит большевика, он не большевик. Он открыто это все говорил, не боялся. Серго был уверен, что Берия – это находка, большая находка для партии. Я даже вот вспомнила еще, мне говорили, что у Серго была пластинка, где записана была речь Берии. Он говорил, ты из меня сделал большевика, спасибо тебе за это. Как будто он был благодарен ему, но он всячески подкапывал землю, чтобы его угробить. Он, оказывается, несколько раз говорил, что между мной и Сталиным ни одного грузина. И он выполнил…

Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе:

Серго Орджоникидзе приезжал сюда и останавливался у Берии. На четвертом этаже, в этом самом доме. Папа очень обиделся. «Что ему надо, – говорит, – Берии? Берия, – говорит, – дашнак был в Баку». Потому Берия преследовал его. Папа знал, какой он был человек, а Серго не верил. Он говорил: «Папулия, Берия не враг нашей семьи».

Как известно, Лаврентий был человеком злопамятным и мстительным, но самостоятельно разделаться с Папулией Орджоникидзе он не мог. В то же время, став главным человеком в Закавказье, Берия заметно поменял свое отношение к Серго, которому был обязан карьерой. Изменился даже тон писем с подобострастного на суховато-деловой. Тем более, Берия понимал, что скандально известный Папулия – ахиллесова пята Орджоникидзе в Грузии.

В своем письме от 2 марта 1933 года Лаврентий не скрывает раздражения по поводу поведения старшего брата Серго:

Два слова о Папулии. Говорил с ним несколько раз, даже людей посылал к нему повлиять на него. Предлагал ему самостоятельную работу наркома легкой промышленности, наркома труда, Закжелдорстроя (строительство Черноморки, Джульфинки и пр.). Может быть, правда, с ним несколько угловато вышло, но так уж случилось. Уговаривал его долго, но ничего не помогало: отказывался от всякой работы, дулся, ругался и грозил объявить голодовку.
Ваш Лаврентий Берия.

Сегодня говорил с ним снова, договорился с жел[езной] дорогой (т. Розенцвейгом), и Папулия согласился работать нач[альником] отдела контроля и исполнения Зак[авказских] жел[езных] дорог.
2/III 33 г.

Думаю, что вопрос этим самым исчерпан.

Существует множество свидетельств, что Берия все чаще открыто проявлял неприязненное отношение и к самому своему бывшему шефу.

Из показаний подчиненного Берии С. А. Гоглидзе:

Как мне приходилось наблюдать до 1934–1935 гг., Берия, во всяком случае внешне, относился к Орджоникидзе положительно, а затем наступил какой-то резкий перелом, и Берия в присутствии меня и других лиц допускал в отношении Серго Орджоникидзе резкие высказывания пренебрежительного характера. Помню, что Берия обвинял Орджоникидзе в том, что тот навыдвигал негодных людей на ответственные посты, а те ходят к Орджоникидзе, наушничают и сплетничают ему, как бы в отношении Берии, и что Орджоникидзе этим людям верит. У меня складывалось впечатление, что Берия говорил это в результате какой-то личной злобы на Орджоникидзе и настраивал против него других.

Папулия Орджоникидзе (в центре) с братом Серго и его женой Зинаидой. 1917

Папулия Орджоникидзе с внуками

Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе

Серго и Зинаида Орджоникидзе

О ненависти Берии к Орджоникидзе рассказывали и другие ближайшие люди Берии. «Мне известно, – показал П. А. Шария, – что Берия внешне относился к Серго Орджоникидзе как бы хорошо, а в действительности говорил о нем в кругу приближенных всякие гадости».

Да и сам Орджоникидзе чувствовал враждебность Берии. Бывший первый секретарь компартии Армении Георгий Арутюнов сообщал в письме Никите Хрущеву в августе 1954 года:

Я случайно присутствовал, когда между заседаниями 17-го съезда (1934 год) т. Орджоникидзе упрекал Берию в том, что он преследует всех тех лиц, которые бывают у него, что Берия пытается дискредитировать т. Орджоникидзе в Грузии. При этом Орджоникидзе называл фамилии Кахеани, Торошелидзе и других, которых Берия систематически травит и преследует.

Бывший второй секретарь Кабардино-Балкарского обкома М. Звонцов, арестованный в 1938 году, так рассказывал на допросе о беседе между руководителем партийной организации этой республики Беталом Калмыковым и Орджоникидзе:

Бетал задал вопрос: «Товарищ Серго, до каких пор этот негодяй будет возглавлять закавказскую парторганизацию?» Серго ответил: «Кое-кто ему ещё доверяет. Пройдет время, он сам себя разоблачит».

Во время следствия по делу Берии в 1953 году первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Багиров сообщил, что в 1936 году Орджоникидзе подробно расспрашивал его о Берии и отзывался о последнем резко отрицательно. Из этих разговоров было ясно, что «Орджоникидзе тогда понял уже всю неискренность и вероломство Берии, решившего любым средством очернить Орджоникидзе».

Руководитель Закавказья, Лаврентий Павлович, молодой человек, только что принят в ЦК. Орджоникидзе – живая легенда. Берия никогда бы не стал отзываться о своем бывшем покровителе презрительно, если бы не чувствовал: отношение к Серго меняется и у самого Хозяина. И эта тенденция была ему как нельзя кстати. Он помнил унижения, которые претерпевал от окружения Орджоникидзе в Грузии. Теперь Серго оставался единственным препятствием для расправы над обидчиками.

Сильный удар по окружению Орджоникидзе был нанесен в 1935 году. Был обвинен в потере бдительности по так называемому «кремлевскому делу» Авель Енукидзе, старый друг Сталина и Орджоникидзе, бонвиван и жизнелюб. С высокой должности секретаря ЦК его перевели в Кисловодск руководить кавказскими курортами.

Показательны выводы Сталина, которые отражены в его письме Кагановичу от 8 сентября 1935 года:

Посылаю Вам записку Агранова о группе Енукидзе из «старых большевиков» («старых пердунов», по выражению Ленина). Енукидзе – чуждый нам человек. Странно, что Серго и Орахелашвили продолжают вести дружбу с ним.

Бесило вождя и то, что Орджоникидзе не отмежевался, а покровительствовал Бесо Ломинадзе, откровенно антисталинскому человеку.

Протоколы допросов эпохи Большого террора не слишком надежный источник. Под пытками люди говорят обычно то, что хотят от них добиться следователи. Но показания Мамии Орахелашвили, данные им в тюрьме, ценны именно тем, что они отражают то, что от него хотели услышать об Орджоникидзе (Архив МВД Грузии).

В сентябре 1937 года бывший первый секретарь Заккрайкома М. Д. Орахелашвили, арестованный НКВД, подписал такие показания:

Большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который еще в 1936 году, говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и в конце концов заведет страну в тупик… Будучи очень тесно связан с Серго Орджоникидзе, я был свидетелем его покровительственного и примиренческого отношения к носителям антипартийных контрреволюционных настроений. Это, главным образом, относится к Бесо Ломинадзе. На квартире у Серго Орджоникидзе Бесо Ломинадзе в моем присутствии после ряда контрреволюционных выпадов по адресу партийного руководства допустил в отношении Сталина исключительно оскорбительный и хулиганский выпад. К моему удивлению, в ответ на эту контрреволюционную наглость Ломинадзе Орджоникидзе с улыбкой, обращаясь ко мне, сказал: «Посмотри ты на него!», – продолжая после этого в мирных тонах беседу с Ломинадзе. Примерно в таком же духе Серго Орджоникидзе относился к Левану Гогоберидзе. Вообще, я должен сказать, что приемная в квартире Серго Орджоникидзе, а по выходным дням его дача (в Волынском, а затем в Сосновке), являлись, зачастую, местом сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые, в ожидании Серго Орджоникидзе, вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в какой мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе.

С середины 1930-х годов статус Серго Орджоникидзе в глазах Сталина заметно упал. Но довести близкого товарища по борьбе с троцкистами и правыми до скамьи подсудимых казалось немыслимым. Между тем, Большой террор был неизбежен. Серго же, наряду с Максимом Горьким, являлся последней всесоюзно известной, многократно прославленной фигурой, которая могла помешать пыткам и казням, вступаясь за многочисленных друзей и подчиненных.

Известно, что Сталин часто проверял лояльность своих ближайших помощников, арестовывая близких им людей. Будут ли они выступать против или окончательно смирятся? В разное время в заключении находились жены Молотова и Калинина. Брат Лазаря Кагановича Михаил покончил жизнь самоубийством в ожидании неминуемого ареста. Для Серго таким заложником становится родной брат Папулия.

Лаврентий много лет вынашивал идею мести Папулии Орджоникидзе. И теперь время пришло. Папулия, пользуясь положением своего младшего брата, напомним, постоянно прилюдно оскорблял руководителя коммунистов Грузии. А кроме того вел разговоры, которые в то время расценивались как антисоветские. Дерзость не прощалась никому. Поэтому арест его был произведен в рамках, что называется, обычного права. И приговор Папулии по тем временам был вынесен достаточно мягкий – 5 лет ссылки.

Целей своих Сталин и Берия добились. Арест родного брата стал серьезнейшим ударом по Серго Орджоникидзе. Неслучайно было выбрано время ареста – за день до 50-летнего юбилея Григория Константиновича, который вся страна шумно праздновала 24 октября 1936 года.

Это был удар ниже пояса, которого Серго никак не ожидал. Еще 11 августа 1936 года он получил льстивое письмо Лаврентия:

Дорогой Серго, получил Ваше письмо о сборнике, посвященном Вашему 50-летию. Решение об издании такого сборника в связи с Вашим юбилеем есть твердое решение бюро Заккрайкома ВКП(б) и руководящего коллектива республик. Поэтому убедительно просим Вас не возражать.

Ваши доклады и статьи также обязательно необходимо в сборник включить. Многое в них сохраняет свою полную силу и до сегодняшнего дня. Это необходимо также для воспитания масс молодежи. Просим дать Вашу санкцию на опубликование намеченных докладов и статей в сборник к юбилею.

Родные Папулии так вспоминают о тех событиях. Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Когда сын Берии родился, когда он его крестил, родители в честь Серго Орджоникидзе дали ему имя Серго, и после этого он был для всех Серго Берия. Ну, наверно, где-то не в городе крестили, а где-то неподалеку. Но вообще все были крещеные. Потому что у Лаврентия Берии мать была набожная, верующая. Марта была замечательная женщина, как вспоминают все. Когда между Ниной Берией и Лаврентием Берией были разговоры о том, как надо обязательно Папулию арестовать, Марта спустилась и дедушке сказала, ты знаешь, что я слышала разговор, что тебя хотят арестовать, давай уезжай куда-нибудь. А он сказал, куда я должен уехать, везде меня найдут, я ни в чем не виновен, я никуда не уеду. И все, на второй день, как известно, его арестовали на работе.

Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе:

Папу арестовали в тридцать шестом году, двадцать третьего октября. Я помню последний день. Около Оперы, папа шел туда, и он нам дал три рубля и сказал: «Ага, дети мои, купите вы, какие конфеты любите». Называются так: с орехами нуга. И когда я обернулась, он, обернувшись, смотрел на нас, махнул рукой и ушел. Потом нас призвали, когда его высылали, в НКВД, чтоб мы видели его. Вот такая маленькая форточка, и он показался, в белой бороде. «Подсудимый Орджоникидзе, без разговору!» Он махнул рукой и ушел. И ушел от нас из глаз.

Нина Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Сталин и Орджоникидзе были близкие друзья очень – так грузины умеют дружить. Серго же работал в Тбилиси с двадцать первого года по двадцать шестой, он был секретарь ЦК трех республик – в Грузии, в Азербайджане и в Армении. Серго был большой человек. А со Сталиным Серго познакомился в девятьсот третьем году, когда еще Серго учился здесь. С девятьсот третьего года. Даже в музее у нас есть письмо, как они друг к другу обращались: «бичо». Бичо – это «парень» на русском языке. Есть у меня фотокопия этого письма. Но Берия только пользовался именем Серго, который был очень популярный человек.

Папулия пострадал из-за Серго, только из-за Серго, ведь именно к дню 50-летия арестовали дедушку. И Серго сказал, дайте я своего брата сам допрошу. Нет, говорят, он враг народа, он хотел убить Сталина и Берию. Чтобы Серго как-то очернить, именно начали с его близких, братьев, двоюродных братьев, однофамильцы тоже пострадали, в деревне многие, те, кто дружили с этой семьей.

Еще до ареста Папулии в наркомате тяжелой промышленности, возглавлявшемся Серго, прокатилась волна арестов. В частности, в сентябре 1936 года в тюрьме оказался первый заместитель Орджоникидзе Георгий Пятаков. Серго оставалось только смириться и открыто отмежеваться от близких людей на ближайшем февральско-мартовском пленуме 1937 года. Орджоникидзе написал проект своего выступления и показал его Сталину, но тот потребовал более жестких формулировок и выводов, настаивал на покаянии в «утере бдительности».

В квартире наркома, пока он находился на службе, произвели обыск. Узнав об этом, Орджоникидзе немедленно позвонил Сталину и выразил свое возмущение. Сталин в ответ заявил: «Это такой орган, что у меня может сделать обыск. Ничего особенного…» Утром следующего дня у Орджоникидзе произошел разговор со Сталиным с глазу на глаз. После возвращения Орджоникидзе домой состоялся телефонный разговор со Сталиным, как писал биограф, «безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, русской и грузинской бранью». Затем, 18 февраля 1937 года, Серго покончил жизнь самоубийством. В газетах сообщили, что умер он от паралича сердца.

Этери Орджоникидзе рассказала нам:

У Серго Орджоникидзе в доме все было государственное: стулья, посуда – все. У него собственного ничего не было. Серго домой очень поздно приезжал. Он нарком тяжпром. Ему все звонили до утра: соедините там, соедините здесь, соедините – и под утро приходил домой. И дома тоже все время звонили. Знаете, какой Серго был – жизнерадостный очень. Но очень деловой. Он бы не простил капли лжи никому. Мне говорят мои дети: ты настоящая Орджоникидзе. Я не дам в обиду никогда никому сама, и сама я не приму незаслуженную обиду.

О самоубийстве Серго что я знаю. На второй день был Пленум. Его должны вывести были из Политбюро. И он это узнал, под утро он застрелился. Когда туда вошли, Лаврентия была у них домохозяйкой, и она сказала: что-то хозяин не просыпается. И когда Зина вошла, Зинаида Гавриловна Павлуцкая, он лежал внизу, застрелился. Потом мы хотели поехать на похороны. Мама очень хотела, билеты купили, все, и когда мы пришли к поезду, чтоб сесть, нам говорили: ваши билеты неправильны. Отобрали у нас билеты и сдали начальнику. Мы туда пошли, а поезд двинулся и уехал. Не пустили. Так и не попали на похороны.

Теперь у бывшего грузинского руководства не оставалось защитников в Москве. А Берия мог окончательно расправиться и с семьей своего бывшего покровителя. Как сообщал Генеральный прокурор СССР Роман Руденко:

В августе 1937 года Папулия Орджоникидзе по распоряжению Берии был вновь арестован и этапирован с места ссылки в Тбилиси «в связи с тем, что в процессе следствия по делу контрреволюционной троцкистско-террористической организации, совершившей убийство С. М. Кирова, выяснились новые обстоятельства контрреволюционной деятельности Орджоникидзе П. К.». Из показаний арестованных соучастников Берии видно, что дело по обвинению П. Орджоникидзе находилось на особом контроле Берии. После того как П. Орджоникидзе в течение нескольких дней подвергался избиениям, «от него были получены показания, что он состоял членом контрреволюционной организации и намеревался совершить террористический акт в отношении Берии, о чем якобы знал С. Орджоникидзе». Ложность этих показаний очевидна даже из записи протокола допроса П. Орджоникидзе, продолжавшегося неделю. Признав себя виновным в контрреволюционной агитации, П. Орджоникидзе далее заявил: «В чем конкретно выражались эти контрреволюционные высказывания, я постараюсь вспомнить».

10 ноября 1937 года старший брат Орджоникидзе был расстрелян. Подверглась репрессиям вся семья Орджоникидзе. Органы арестовали жену Папулии Нину. 29 марта 1938 года «тройка» приговорила ее к десяти годам лагерей. Но 14 июля ее дело было рассмотрено вторично, и 15 июля 1938 года Нина Орджоникидзе была расстреляна. В 1938 году жену Серго Орджоникидзе – Зинаиду Гавриловну Павлуцкую – приговорили к десяти годам заключения. Тогда же были осуждены к высшей мере наказания другой брат Орджоникидзе Иван и его жена Антонина. В 1941 году арестован третий брат – Константин. Был расстрелян также племянник Орджоникидзе Георгий Гвахария, директор Макеевского металлургического завода.

Бериевец Сергей Гоглидзе показал на следствии в 1953 году:

Я считаю, что Берия к делам Папулии Орджоникидзе, Бедии и Дарахвелидзе проявил личную заинтересованность и мстительность. Нужно иметь в виду, как я уже показывал раньше, Берия по складу характера деспотичен, мстителен и мелочный человек, особенно в тех случаях, когда он стремился достигнуть какой-то цели. Он не терпел никаких возражений, чужого мнения и авторитета других. Везде и всюду он хотел быть первым, добиваясь этого любыми средствами, в которых он не стеснялся, особенно в тех случаях, когда можно было использовать органы НКВД и какие-либо компрометирующие материалы на неугодных ему лиц. Я хочу сообщить еще об одном деле, вызывающем у меня большие сомнения, особенно в связи с разоблачением Берии. В 1941 году по указанию Берии был арестован Орджоникидзе Константин Константинович, который был осужден Особым совещанием НКВД СССР на пять лет тюрьмы за распространение, якобы, клеветы на вождя. В 1945 году ему тем же Особым совещанием был увеличен срок еще на пять лет, но после истечения и этого срока он находился во Владимирской тюрьме. Как мне докладывали, осужденный Орджоникидзе длительное время протестовал против заключения его в тюрьму и его возражения доходили до буйства. С материалами дела его я не знакомился и не знаю, кто непосредственно вел следствие по его делу, но мне это дело представляется сомнительным…

В семье Орджоникидзе в Тбилиси так вспоминают те страшные годы.

Этери Орджоникидзе:

За что папу арестовали? За Берию. Больше ничего. Сидел он очень мало здесь в НКВД. Его выслали в Верхнеуральск, в политизолятор. Потом, когда Серго умер, он привез обратно папу и звонил в свое НКВД, что, когда Папулию будут допрашивать, позовите меня, я буду допрашивать – и он его избивал лично. Пострадали все братья, все трое. Даже соседи из деревни – всех перестреляли. Из нашей семьи пострадало восемнадцать человек – из нашего круга.

Помню суд в Тбилиси над бериевцами. Эта самая тройка: Гоглидзе, Кобулов и третий – Церетели. Эта тройка подписывала на расстрел. Списки такие большие, и когда спрашивали у Церетели: неужели ты не помнишь, как ты подписал? «Я Папулию близко знал, – заплакал он, – я не подписывал». А когда ему показали подпись и целый вот такой список – он заплакал. Вот это я помню, своими глазами видела.

Гоглидзе вину не признавал. Но они очень переживали, что они ошиблись. О, Берия такой хитрый был. Они все ругали его: он нас обманул. Знаете, что он делал? Составлял списки, а подписывала эта тройка. А списки не показывали, потом заполняли. Серго помог Берии. Стать человеком помог. А потом он вот так отплатил.

Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Папа мой работал в Гаграх строителем, и мама с папой поехали отдыхать с друзьями. Там был теплоход «Победа», где был очень хороший ресторан. Когда мама с папой туда поехали, вдруг перекрыли дорогу. Говорили, Берия идет, Берия идет! Перекрыли всю дорогу, и охранники никого не впускали на теплоход, ни выпускали, пока Берия не спустился. А у него там была, оказывается, дача. Мама мне говорила, что было так страшно. Я говорю, почему? Я испугалась, чтобы Берия меня не узнал. Я, говорит, за спиной моего папы пряталась, чтобы Лаврентий меня не узнал и чтоб Нина не узнала меня. Когда они прошли и людям сказали, что уже все, вы можете подняться на теплоход, мы, говорит, с отцом поднялись, и меня все дрожь брала, у меня был все время страх, что он меня увидел и узнал. Я помню, какие они пришли взволнованные. Страх был очень сильный.

Когда маму выслали из этой квартиры, когда мы жили совершенно в другом районе, там соседи спрашивали, вас еще не выселяют? Мама говорит, у меня чемоданы сложенные, чего вы пугаетесь нас? Вы же троцкисты, семья троцкистов, зачем вас переселили сюда. И этот страх всегда был, вы знаете, ночью, если кто-нибудь стучал, мы умирали от страха. Каждый стук и каждый незнакомый голос. Маме уже казалось, что кто-то следит за нами.

Люди, которые не заслуживали такого жестокого обращения, они были уничтожены. Тем более моя бабушка. Когда бабушку арестовали, она была вся в трауре, потому что у нее погиб сын 19-летний, от туберкулеза. Я вот в марте родилась, а ее арестовали в феврале. Ей было сорок два года. Была очень интересная, очень красивая, из хорошей семьи. Арестовали бабушку и расстреляли в 38-м.

Нина Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Папулия очень любил семью, своих детей и свою жену. У них старший сын погиб в 34-м или 35-м году, и мама часто говорила, если б он остался живой, Берия его б тоже арестовал, потому что он все время с отцом, даже на фотографиях, везде с отцом. Из-за дедушки еще пострадали его даже друзья из района. Когда дедушка сидел, Берия говорил, что в мой кабинет его вызовите, при мне допрашивайте, и он избивал на допросах, принимал тоже участие в избиении, были люди, которые это рассказывали потом, как он издевался над ним. А бабушке говорили, подпиши, что твой муж враг народа, что он против советской власти, а бабушка не подписывала, поэтому ее расстреляли в 38-м году уже. А про нее никаких документов нигде нету, как будто ее и вообще не было, не существовало.

Едва в газетах закончили публиковать пышные некрологи, соболезнования и отчет о похоронах Орджоникидзе, как появились резко обличительные выступления и статьи в адрес виднейших в прошлом грузинских руководителей: Б. Мдивани, М. Окуджавы, М. Торошелидзе, С. Кавтарадзе, П. Агниашвили и др. При том что арестованы они были в большинстве еще в конце 1936 года, только в феврале, сразу после смерти Серго, началась публичная кампания по их изобличению. В основном это были те, кто примыкал в прошлом к «национал-уклонистам» или участвовал в троцкистской оппозиции. Все они давно раскаялись и занимали скромные должности в партийно-государственном аппарате. Но эти известные на всю республику имена старых заслуженных революционеров нужны были для организации первого большого политического процесса в Грузии.

Хотя судебное разбирательство еще не состоялось, газеты обвиняли этих людей в шпионаже в пользу Германии и Японии, вредительстве на оборонных предприятиях, организации крушения поездов, попытках реставрации капитализма, террористическом заговоре с целью убийства Сталина, Берии, Молотова и уже покойного Орджоникидзе.

 

Разгром Абхазии

Еще одним человеком на Кавказе, кроме Серго, которого было неудобно уничтожить открыто, являлся глава Советской Абхазии Нестор Лакоба.

Грузино-абхазские отношения никогда не отличались особой теплотой.

Поэтому когда в 1918 году Грузия стала независимой, Абхазия начала добиваться отделения. В годы Гражданской войны меньшевистской национальной гвардии во главе с Валико Джугелией приходилось не раз прибегать к огню и мечу, подавляя сепаратистов. Большевики использовали стремление абхазов к независимости для борьбы сначала с грузинскими меньшевиками, а затем с «национал-уклонистами».

После оккупации Грузии Красной армией, 31 марта 1921 года, создается формально независимая Абхазская ССР, во главе которой стоял Ревком, возглавлявшийся Нестором Лакобой. «Независимая» красная Абхазия просуществовала до 17 февраля 1922 года. Затем Абхазия вошла в состав Грузии, сохранив широкую автономию со своей собственной конституцией. Вероятно, Сталин и Орджоникидзе, отвечавшие в Москве за Кавказ, считали, что такая маленькая республика не может наравне с Закавказской Федерацией, Россией, Украиной и Белоруссией подписывать союзный договор об образовании СССР. Лакоба стал председателем Совнаркома Абхазии, формальным и неформальным лидером республики. В большинстве других регионов главным считался первый секретарь местной компартии, в Абхазии же – глава правительства. Влияние Тбилиси на Сухуми не было определяющим. Всю внутреннюю и кадровую политику в Абхазии проводили Нестор Лакоба и его ближайшее окружение.

Абхазия – маленькая страна с большими традициями горской демократии. Поэтому такой человек, как Нестор Лакоба – желанный гость на всякой свадьбе, опекун сирот, вождь, разрешающий споры, прекращающий кровную вражду, – был здесь очень кстати. При этом он обладал естественной демократичностью, гостеприимством, обаянием. Влияние Нестора Лакобы распространялось далеко за пределы его республики – потому что именно в Абхазии предпочитали отдыхать крупные партийные работники.

Внешне Сталин относился к Лакобе с искренним расположением, абхазский лидер служил для генсека независимым источником информации о кавказских делах. Партийный работник Владимир Ладария писал Лакобе:

Уважаемый и дорогой Нестор!.. Будучи в Сочи, видел Сталина в доме отдыха ЦИКа, расспрашивал все время, где Вы, приедете ли, да здравствует Абхазия, кричал и пел абхазские песни.

В 1934 году вышла книга «Сталин и Хашим (1901–1902 гг.)» с предисловием Н. Лакобы о революционной деятельности Сталина в Батуми. Сталин внимательнейшим образом следил за всеми воспоминаниями о себе. Мемуары Хашима Смырбы, изданные Нестором, ему понравились. 15 марта 1935 года Абхазская АССР была награждена орденом Ленина. Такой же орден получил и Нестор Лакоба. В марте в газетах была опубликована фотография: «Берия и Лакоба на заседании VII съезда Советов СССР». Осенью того же года Лакобу наградили орденом Красного Знамени. Сталин подарил ему свою фотографию со знаменитой трубкой и, как никогда, щедро надписал: «Товарищу и другу Лакобе от И. Сталина. 7.XII.35 г.».

«Однажды, осенью 1935 г., я сам был очевидцем такого факта, – вспоминал Эраст Акшба. – Идя по Кодорскому шоссейному мосту, я случайно встретил прогуливавшихся в этом районе Сталина, Лакобу Нестора, Берию и сопровождавших их лиц. Когда они прошли мост, подошли автомашины, и Сталин вместе с Лакобой сели в один автомобиль, причем Сталин взял под руку Лакобу, посадил его на сиденье, сел с ним рядом, и они уехали, а остальные на других автомашинах поехали вслед за ними. Во время приездов И. В. Сталина в Абхазию Лакоба Н. организовывал его охрану и отдых и вместе они проводили очень много времени».

Пятнадцатилетию Абхазской АССР была посвящена значительная часть «Правды» от 4 марта 1936 года. На первой странице фотография: «Товарищи Сталин, Орджоникидзе, Микоян и председатель ЦИК Абхазской АССР Н. Лакоба в Сухуме. Снимок сделан в 1927 году, публикуется впервые».

Нестор Лакоба. 1934

Именно Нестор Лакоба (об этом мы писали во второй главе) способствовал сближению Берии и Сталина. Вплоть до 1932 года отношения между Лакобой и Берией были товарищеские, ровные. Как вспоминал знавший Нестора с детства Серго Берия:

По каким-то позициям взгляды отца и Лакобы совпадали, по другим они спорили, но на их дружбе, отношениях между ними это не сказывалось. Отцу, знаю, импонировало, что Лакоба искренне хотел процветания Абхазии. Это был человек дела, пусть и увлекающийся, но последовательный и деятельный.

В 1933 году Лакоба и Берия вместе посещали дачу на Холодной Речке: сохранилась фотография – Лакоба, Сталин, Ворошилов и Берия. В 1935-м – Нестор и семья Берии вместе отдыхали на озере Рица.

Однако и для Сталина, и для Берии настоящих друзей не существовало, были только политические интересы. А они все больше расходились с интересами Лакобы. Лаврентий Павлович ненавидел тех, кому был хоть чем-нибудь обязан. Так было с Оржоникидзе, так будет со Сталиным. Публично Берия говорил про Лакобу с восхищением, за спиной – интриговал.

Отношения между вождями Абхазии и Закавказья начали портиться по мере усиления позиций Лаврентия. По сведениям историка Станислава Лакобы, в декабре 1932 года новый глава Закавказья даже объявил руководителю Абхазии официальный выговор, впрочем, отмененный Сталиным. В 1954 году Серго Берия показывал на допросе:

Берия внешне находился в хороших отношениях с Нестором Лакобой – председателем Совнаркома Абхазии, – а фактически очень плохо относился к Лакобе. Это я знаю потому, что еще при жизни Лакобы Берия в моем присутствии в разговоре с И. В. Сталиным рассказывал ему о Н. Лакобе в плохом освещении. Берия, например, говорил о каком-то восстании абхазцев (Дурипшский сход февраля 1931 г. – Авт .) и что впереди вооруженных абхазцев шла мать Н. Лакобы, чтобы в нее и, следовательно, в повстанцев отряды НКВД не стреляли, так как ее знали.

Существовали и реальные противоречия между Берией и Лакобой, между Грузией и Абхазией. Вспоминает М. Х. Гонджуа:

Поскольку я находился в течение длительного времени на ответственной партийной работе, то мне известно, как происходила борьба против Н. Лакобы и его сторонников. Должен прежде всего сказать, что центральным вопросом, вокруг которого происходила борьба, – это было открыто не высказываемое нигде мнение о том, что Абхазия должна входить непосредственно в РСФСР, не быть в составе Грузинской ССР. Поэтому прошлое руководство Грузии, и в частности Берия, боялись, как бы Абхазия не вышла из состава Грузинской ССР. Поэтому принимались все меры к тому, чтобы опорочить Нестора Лакобу.

«Мы считали, – показывал на допросе в августе 1937 года один из „лакобовцев“ Д. И. Джергения, – что политика, проводимая ЦК Грузии в Абхазии, есть не что иное, как желание ЦК КП(б) Грузии и его руководителя Берии превратить Абхазию в неотъемлемую часть Грузии и заселить ее грузинами». В протоколе допроса С. С. Туркия от 21 июля 1937 года сказано:

Кажется, в 1935 г. были введены единые номерные знаки для автомашин с надписью «Грузия» для Грузии с автономными республиками. Как только получили эти знаки в Сухуми, Н. Лакоба воспретил автоинспекции их реализовывать, а сам начал телеграфно ставить вопрос перед Тбилиси о введении для Абхазии отдельных номерных знаков с надписью «Абхазия». Этого он добился.

Понятно, что судьбу Лакобы, а значит, и его окружения, решал не Лаврентий, а сам Хозяин. У Сталина, по слухам, был план – перевести Нестора в Москву, в НКВД, чтобы заменить Ягоду. Но Нестор всеми силами этому противился. Он понимал – должность расстрельная. Тем более со многими будущими подсудимыми по большим политическим процессам его связывали дружеские отношения. Если это было так, то отказ Лакобы не мог не вызвать раздражение и подозрение Сталина. В результате на место Ягоды пришел Ежов. А участь Нестора была предрешена.

В последний раз Лакоба встречался со Сталиным в конце 1936 года. Нестор был делегатом VIII Всесоюзного съезда Советов (25 ноября – 5 декабря), принявшего Конституцию СССР. Спустя несколько дней после возвращения из Москвы Нестор был срочно вызван к Берии на партактив. Вечером 26 декабря 1936 года Лакоба выехал в Тбилиси. Остановился в гостинице «Ориант».

Дальнейшие события, как часто бывает на Кавказе, окутаны таким количеством легенд, что точно утверждать, что на самом деле случилось, невозможно. Известно, что вечером 27 декабря Лакоба был приглашен матерью Берии Мартой на семейный ужин. Подавали форель, которую Нестор очень любил. Как всегда бывает за грузинским столом, пили вино, произносили тосты. После этого вождь Абхазии в сопровождении Берии и его супруги Нины отправился в тбилисскую оперу. Накануне декады грузинского искусства в Москве здесь шла постановка первого грузинского балета «Мзечабуки» («Солнце-юноша»).

В театре Лакобе стало плохо. После первого же акта Нестор отбыл в гостиницу, где прошли последние часы его жизни. По дороге Нестор встретил уполномоченного представительства Абхазии в Грузии Анастаса Энгелова. Именно он рассказал супруге Лакобы Сарие важные подробности. По словам Энгелова, в гостинице Нестор сидел у открытого зимнего окна и, задыхаясь, повторял: «Убил меня Лаврентий-змея»… Поэтому в Абхазии все считают, что во время ужина Лаврентий Павлович подсыпал то ли в вино, то ли в рыбу какой-то медленнодействующий яд. Так или иначе, сорокатрехлетний горец, не страдавший никакими серьезными недугами, скоропостижно скончался 28 декабря в 4 часа 20 минут утра. Вскрытие производилось в больнице им. Камо в Тбилиси. Врачами, производившими вскрытие, версия отравления не рассматривалась. В правительственном сообщении говорилось, что Лакоба умер от сердечного приступа.

Хоронили Нестора согласно обычному партийному церемониалу. Тело перенесли из больницы в Дом Красной армии. Проститься с Лакобой пришли тысячи тбилисцев. В почетном карауле у гроба стоял Лаврентий Берия с супругой. Они принесли траурный венок с надписью: «Близкому другу – товарищу Нестору. Нина и Лаврентий Берия». Лаврентий лично помогал нести гроб, что запечатлено на фотографии. Вечером тело Нестора Лакобы было отправлено поездом в Сухуми. От станции гроб несли на руках до дома Лакобы. Похоронили Нестора в Сухумском ботаническом саду со всеми возможными почестями. Первая абхазская женщина-летчица Мери Авидзба совершила над тысячами скорбящих сухумцев несколько кругов на самолете.

Но уже на похоронах стало ясно, что отношение к Лакобе в верхах резко изменилось. Берия на церемонии не присутствовал, Сталин даже не прислал телеграмму с соболезнованиями. В центральной закавказской газете «Заря Востока» не было опубликовано некролога. 3 января 1937 года появилась лишь маленькая заметка о состоявшихся похоронах. Уже в конце месяца в государственных учреждениях начали снимать портреты бывшего абхазского вождя. А в феврале с его телом происходит и вовсе дикая, кощунственная история.

В архиве МВД Грузии сохранились показания на допросе 17 ноября 1954 года бериевца Р. А. Гангии:

Лакоба Нестор был захоронен в Ботаническом саду. Спустя месяц примерно после похорон… было объявлено, что он является врагом народа. По приказанию Пачулии (нарком внутренних дел Абхазской АССР) я лично участвовал в переносе праха Нестора Лакоба из склепа… Останки его были перевезены на Михайловское кладбище, а могила в Ботаническом саду была снесена.

Должен сказать, что когда мы закапывали труп Нестора Лакобы на Михайловском кладбище, то неожиданно к месту нового захоронения прибыли жена Нестора Лакобы и его мать, а также жена Михаила или Василия Лакобы… Как они могли узнать о том, что останки Нестора Лакобы переносятся, я точно не знаю.

Лаврентий Берия помогает нести гроб Нестора Лакобы

Нестор Лакоба в гробу

Нестора тайно похоронили на Михайловском кладбище в безымянной могиле, которая значилась под № 3672. Естественно, после этого слухи о том, что смерть Лакобы была не случайной, только усилились. Мы никогда точно не узнаем, от чего именно умер руководитель Абхазии. Очевидно только одно: смерть Нестора была на руку Сталину и Берии, сразу после нее в Абхазии развернулись массовые репрессии.

Писатель Фазиль Искандер:

Я смутно помню похороны Лакобы, помню толпы людей на улицах. И помню, что это, конечно, никто не говорил, я во всяком случае этого не слышал, что Берия его отравил. Говорили, что он умер, погиб. Отсюда ну такое очень большое мрачное оживление людей. Вот это я помню. Очень много людей было на улицах. А больше ничего не помню. Возможно, мои родители, близкие, уже из боязни, что я невольно кому-нибудь расскажу, при мне об этом не говорили. Я ничего не знал. Ну, что мне было там 37-й, 38-й год – девять-десять лет.

Адиле Аббас-оглы, вдова шурина Нестора Лакобы:

Лакобу Берия вызвал срочно. А это был конец декабря, холодная погода, даже мелкий снег иногда сыпал. Он тепло оделся, вызвал своего шофера. А шофер был его как бы телохранитель. Свидетель всего. Он боялся ехать в Тбилиси, это чувствовалось. Сария быстро оделась, а мы все стоим, смотрим, мать, я, родственники. А он повернулся и говорит: «Сария, ты сейчас со мной не поедешь». «Как не поеду? Как не поеду, Аполлонович?», она его так называла. «Не поедешь. Все в Тбилиси смеются, когда я с тобой еду. Жену сделал телохранителем. Мне надоело эти упреки слышать. Категорично. Не поедешь и всё!». И даже провожать не разрешил. Только он вышел в коридор, спустился по лестнице и бух! – выстрел. Сария закричала: «Ой, Боже мой! Нестора убили!». Быстро мы все выскочили. Даже вспоминать страшно. А он стоит, дверь парадная открыта, играет с пистолетом. «Это я стрелял. Сария, я теперь понял, что если со мной что-нибудь случится, ты не переживешь». Улыбается. А у нее слезы текут. Зима, холод. Укутали ему ноги, и все. Это последнее было прощание, и машина уехала.

На второй или на третий день Берия его вызвал к себе. О чем они говорили, его шофер не слышал, потому что двери плотно закрыли. Нестор выскочил оттуда ни живой ни мертвый. И за сердце схватился, ему плохо стало. А он остановился в гостинице «Ориант» и шоферу говорит. «Знаешь, ты меня одного не оставляй. Куда бы я ни шел, будешь свидетелем. Этот человек коварный». И прилег отдохнуть. Через некоторое время телефонный звонок. Нестор приподнялся, взял трубку, а разговаривала с ним жена Берии. Она говорит: «Нестор Аполлонович, – это шофер рассказывал потом, – Нестор Аполлонович, кабинетные ссоры пусть не вмешиваются в нашу семейную дружбу. Мы накрыли стол, я вам пожарила любимую рыбу форель. Приезжайте немедленно». А Нестор говорит: «Я очень усталый, мне очень плохо, я не могу приехать». Она опять позвонила, а потом мать Берии, но ему неудобно стало – старуха просит его. И он говорит своему шоферу: «На минутку меня не оставляй». Поехал, конечно. А куда деваться? Сидели только Берия, жена и Нестор. А шофер крутился где-то, потому что Берия не мог его открыто прогнать.

Стол шикарно был накрыт. И Нина говорит: «Нестор Аполлонович, покушайте что-нибудь». Нестор говорит: «Нет, спасибо, я недавно плотно поужинал». «Ну, хоть рыбу попробуйте, вы же любите форель». Принесла в тарелочке рыбу. А он не прикасается, почему-то у него предчувствие было. «Ну, съешьте хоть немножко». Тогда он взял не голову, а хвостовую часть, немножко поел, как они ни приставали. Берия налил коньяк, выпили за Сталина. Как видно, в этом бокале уже была отрава. Потому что через несколько минут Нестор сказал, повернулся к шоферу: мне, говорит, плохо, поедем в гостиницу. А жена: «Нестор Аполлонович, ну что вы? Вы же гость у нас?». «Я устал. Я должен отдохнуть». В общем Берия свое дело сделал, но, как видно, он мало съел, и на него смертельного действия не было.

Поехали они в гостиницу. Только он лег отдыхать, а уже вечер, Берия звонит: «Нестор, приходи в театр, сегодня новая опера». Нестор встал, по-абхазски выругался и говорит: «Что он ко мне прицепился? Поедем, ты должен быть со мной». Он говорит: «Чего ехать, тут пять шагов». Они спокойно пришли в театр и первый акт посмотрели. А потом они пошли, где сцена, в комнату для больших людей. Берия его пригласил. В это время находилась там жена Шлатэ. А Шлатэ в Сухуми занимал большую должность. Несколько минут прошло – вдруг шум поднялся. Что такое? Нестору плохо! Оказывается, Нестор выпил коньяк, уронил бокал и упал без чувств. Он потерял сознание. Его вначале повезли в гостиницу, а потом Берия ему приставил своих врачей. Он еще живой был, он сказал по-абхазски – «сершид» (убили меня) и потерял сознание. И в 4 часа ночи Нестор был уже покойник. Его анатомировали. «Еще не остыл – анатомировали», – это сказал шофер.

Ночью в Сухуме в квартире звонки. Это было где-то начало седьмого, шесть часов, а мы слышим страшный крик. Выскочила девушка, которую взяла моя свекровь на воспитание. «Ой, вставайте все! Тетя Сария так кричит, что ее держат мужчины. Полный двор народу». Оказывается звонили, что Нестор от сердечного удара скончался. Но они все поняли, в чем дело. Все вошли во двор со слезами, плачут, шапки сняли. «Кто его убил? Кто его убил?»

Теперь Берия, он дальновидный, устроил в Тбилиси похороны. Вот такую пачку фотографий, снимали, как его несли, как его в поезд положили, как народ провожал, как все плакали. И поезду дано указание – на каждой станции останавливаться до Сухума, и чтобы встречали с цветами и с музыкой. В этот день такой снег шел, народу! Все рыдают, все плачут, а я молодая, не пойму в чем дело, почему все люди плачут. Вот так его, оказывается, любили все. Все национальности. Привезли его домой. Но когда шофер ей дал понять, что он не умер собственной смертью, Сария ночью послала своего младшего брата, по телефону не стала, к врачу. Рядом на нашей улице жил Семиржиев, врач, который дружил с ним. Она его вызвала и спросила его: «Я тебя прошу, вскрой его, определи, действительно ли отравлен или от сердца?». Он до рассвета рассматривал всё и нашел в горле. Он говорит, салициловая, или, как его называется, кислота какая-то. Что он действительно отравлен, пятно осталось. И она, видно, поделилась с кем-то, и этот слух дошел до Берии. Мерзавец! Везде шпионы были.

Прошло какое-то время, портреты Нестора стали исчезать. И уже где-то в середине января первый секретарь обкома был, которому Нестор что-то хорошее сделал, или он его хорошо знал, уважал – не знаю, он вызвал Сарию. «Немедленно зайди». Она мне говорит: «Диля, идем со мной, кто его знает, зачем меня зовут». Еще арестов не было. Мы с ней прибежали, он посмотрел и сказал мне: «Вы посидите в приемной, а я с ней должен поговорить». Секрет. Она зашла. Ну, минут пятнадцать, наверно, разговор шел. А я жду, думаю, зачем он ее вызвал? Вдруг она выскочила, волосы растрепаны, красная, трясется. Извините меня, я подумала, что там роман какой-то был. Оказывается, он ей сказал: «Сария Ахметовна, немедленно выкопай труп, хотят его публично придать оскорблениям и сжечь».

Сария срочно послала вызов матери Нестора, чтобы она немедленно приехала. Вечером уже поздно, темно – мать и она берут сумочки и уходят. И через некоторое время приходят, а в сумочках белые камушки. Оказывается, они ходили на берег, чтобы никто их не видел, белые камушки собирали. Набрали эти сумки и исчезли днем. Куда-то уехали. Как потом выяснилось, они поехали на Михайловское кладбище. Потому что до этого Берия успел выкопать Нестора из могилы в Ботаническом саду и оттуда с позором перевезти его на Михайловку. Сария и мать поехали с камушками на кладбище, а кладбищенский сторож очень уважал Нестора и он знал, где его похоронили ночью. Она ему говорит: «Я тебя прошу, вот эти камни – обложи могилу, потому что ночью мы не сможем найти. И мы придем, его надо выкопать и убрать отсюда». Ночью она, мать и мой муж, еще кто-то – не помню, поехали на кладбище. Нашли могилу. Выкопали Нестора, вытащили с гробом. А машина была «эмочка» называлась. Нестор маленький, маленького роста. Они его положили, прикрыли. Поехали в Гудауты.

В Гудаутах Сария сказала: «Знаешь, дорогой мой брат, ты уезжай. Мы будем хоронить с матерью. Нас, даже если будут истязать, мы никогда не скажем – где. А тебя могут заставить сказать». И он вернулся. Один. Грязный. Под утро пришел. Я слышу разговор в комнате. Я вышла из спальни. А он матери своей все это рассказывает. Как они выкопали, как сторож помог, как они повезли. И когда он повернулся, меня увидел: Адели, ты ничего не слышала. Я говорю – не волнуйтесь. Я нигде это не скажу.

Где похоронили Нестора, никто не знает, но слух разнесся. Как бешеный Берия приехал. Около десяти машин поехали на кладбище. Могила была просто засыпана. Схватил сторожа и сказал – мерзавец. И сторожа убили, и семью уничтожили. Вот как получилось. Это было где-то в конце апреля, может, в начале мая. Мы все убитые сидим. Знаем, что Берия все равно не оставит в покое. Уже открыто говорили: Нестор – враг народа. Нестор – предатель. Первого в семье арестовали младшего брата моего мужа. Который строил дорогу Сухум – Рица. И до августа месяца больше никого не трогали. Но аресты шли. В августе мой муж со своей сестрой Назией поехали в Батум. Прислал письмо, чтобы я поехала к нему в Батум. И я 2 августа пошла на пристань. А навстречу идет мой товарищ. Мавро. Грек. Он меня остановил. Вернись. Почему? Возьми себя в руки, я тебе сейчас страшную вещь скажу. Только что я был в порту. И вижу – с парохода сошли твой муж и брат его. Хаки. Уже арестованы.

А мой муж его знал хорошо, что он мой товарищ. Он ему так знак сделал, что, мол, сообщи. И я в ужасе страшном вернулась домой. Сария говорит: Что случилось? Случилось страшное. Сария, возьми себя в руки. Эмди арестовали, Хаки арестовали. Только что Мавро передал. Сария так кричала, так кричала, так плакала. Она села. И нам говорит: садитесь все. Сейчас расскажу вам сон, какой я видела страшный. И мой сон исполняется. В зале я, говорит, Раусик маленький, держу в руках. И как будто бы метаюсь. Кругом все горит. Не могу найти выход, чтоб спасти ребенка. И, когда я голову подняла, где меньше огонь, голова Эмди, голова Мечиты, голова Хаки, голова Лутви. Всех братьев, говорит, увидела. Моя мама стала успокаивать. Сария, не надо реагировать. Нет! Что-то с братьями случится. Так кричала, так плакала. И 17 августа пришли за ней. И потом пошли массовые аресты. Моего отца с братом посадили. Они погибли в Магадане. Назию арестовали. Фамилию Берия люди боялись говорить. Боялись. Он пол-Гудауты арестовал. Скажите, где похоронен этот негодяй?!

Станислав Лакоба, историк, родственник Нестора Лакобы, рассказал нам:

Бывший председатель Совнаркома Абхазии, ну, естественно, уже после гибели Лакобы, был такой старый в Тбилиси Михаил Элбар, он перед смертью мне рассказал о том, как происходила его встреча со Сталиным. Как он приехал туда с Мгиладзе и Сталин принял их. И потом неожиданно вдруг спросил: а как Лакоба? Ха, представляете, это был сорок девятый год! Элбар, естественно, стал ругать Лакобу, говорить о том, что Лакоба это не абхазский народ. Сталин повернулся к окну и задумчиво сказал: бедный Нестор, бедный Нестор. И ушел. Причем они очень долго его ждали, потом пришла охрана и сказала уходить. Вот и вся встреча. То есть видите, сорок девятый год. Ну конечно, Сталин мог играть, но вместе с тем он мог и посентиментальничать, может быть, вспоминая, как его принимал Лакоба. И все эти так называемые сталинские дачи – это дачи Лакобы, там Нестор подбирал все эти места. И Холодную Речку, и Рицу, и Мусеру, Афонскую дачу – в общем-то все дачи ему показал Нестор Лакоба. И самый светлый-то период его жизни, он, наверное, был именно с этим временем связан.

Сария и Нестор Лакоба

Сария Лакоба с сыном Рауфом

Тотальная чистка местного руководства касалась не только Абхазии. В 1937–1938 годах руководители автономных республик и их окружение уничтожались практически поголовно. В октябре – ноябре 1937 года прошел судебный процесс над тринадцатью бывшими руководящими работниками Чувашии. В Татарстане тогда же арестовали всех членов и кандидатов в члены бюро обкома партии и почти всех сотрудников аппарата, за исключением нескольких технических работников, почти всех секретарей городских и сельских райкомов. 7 октября 1937 года в Грозном был созван расширенный пленум Чечено-Ингушского областного комитета. На этом пленуме был отдан приказ об аресте всех чеченцев и ингушей, являющихся членами Чечено-Ингушского обкома. Они были арестованы тут же, в зале пленума. В Грузии было уничтожено практически все руководство Аджарии и Южной Осетии. Так что судьба партийной элиты Абхазии была предрешена.

Ордера на аресты ближайших родственников Нестора – Михаила и Василия Лакоба, Меджита Джих-оглы были выданы уже 8 апреля 1937 года, еще до знаменитого оперативного приказа № 00447, одобренного Политбюро 31 июля, с которого принято вести отсчет Большого террора. Возможно, Лаврентий Берия действовал в Абхазии согласно собственной политической имперской доктрине. Он считал, что в Грузии может быть только один руководитель и подчиняющаяся ему беспрекословно властная вертикаль. Всякого рода автономии, имевшие особый статус, мешали его абсолютной власти в республике.

Степан Мамулов, в 1937 году третий секретарь Тбилисского горкома КП(б) Грузии, показывал в 1953 году на следствии:

Я наблюдал, что Берия и Лакоба внешне соблюдали хорошие отношения, а после смерти Лакобы Берия на бюро ЦК стал прямо заявлять, что в Абхазию нужно больше посылать работников мингрельцев, так как в Абхазии абхазцев мало и чуть ли не меньшинство. Ранее этого Берия не заявлял.

То же показал и А. М. Дедян:

Я хочу отметить, что Н. Лакоба правильно проводил национальную политику в Абхазии. В период его деятельности в СНК Абхазии его заместителями были греки, армяне, мингрельцы. Но после «лакобовского процесса» в 1937 г. стала проводиться со стороны Берии такая политика, что армянин, русский, грек не могли найти работу в Абхазии. Все ответственные посты стали заниматься только грузинами, мингрельцами.

20 июля 1937 года Берия писал Сталину о преступной деятельности Н. Лакобы на основе выбитых на следствии показаний:

Н. Лакоба рассказывал Г. Мгалоблишвили о том, что им ведется активная подрывная диверсионно-вредительская работа в сельском хозяйстве Абхазии в целях свержения советской власти и создания «самостоятельной» Абхазии под протекторатом Англии или Турции.

Лакоба рассчитывал, что в случае провала организации он уйдет в Турцию, где у него приготовлено убежище среди проживающих там лазов и абхазцев…

Считаю необходимым также арестовать и после следствия выслать за пределы Закавказья жену и мать Н. Лакоба, которые тесно были связаны с группой ныне арестованных членов к.р. группы Н. Лакобы и ведут себя очень подозрительно.

30 июля 1937 года состоялся VIII съезд ЦИК Абхазии, который принял новую конституцию автономии. Ее принимал уже на три четверти обновленный состав: тридцать депутатов из сорока одного были арестованы или умерли. 15 августа 1937 в газете «Советская Абхазия» вышла статья М. Делбы «Беспощадно бороться с врагами народа», в которой Нестор Лакоба изобличается как «крупный авантюрист и классовый враг», а также «троцкистский пигмей» и «поганенький, замаскированный троцкистский гад». Лакобе ставилось в вину и руководство «кулацким восстанием» 1930 года, и троцкизм, и особенно абхазский национализм. За национализм досталось и наркому просвещения Зантарии:

Питая животную ненависть к грузинскому народу, к грузинской культуре, разнузданный пошляк Зантария, будучи в течение 5-ти лет наркомпросом Абхазии, особенно пытался дезорганизовать учебу и организацию грузинских школ. Но настало время, партия разоблачила мерзавца Зантарию – этого душевно и физически разложившегося дегенерата.

Также одну за другой печатает разоблачительные статьи центральная «Заря Востока». Накануне большого абхазского процесса, 6 октября, публикуется материал «Буржуазные националисты в абхазском государственном издательстве». Главная вина этих националистов в том, что на абхазский язык не был переведен классический труд Лаврентия Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Также не хватает учебников на армянском языке и нет положения о выборах в Верховный Совет на греческом.

9 октября выходит статья «Выкорчевать до конца буржуазное националистическое отребье». Здесь клеймится уже упомянутый наркомпрос Зантария и его подчиненные, которые «держат в детских домах сыновей помещиков, князей и кулаков». Грубые ошибки совершают журналисты газеты «Советская Абхазия», даже Ботанический сад возглавляют очевидные националисты.

28 октября 1937 года в Сухумском театре начинается открытый процесс по делу тринадцати обвиняемых: В. Ладария (секретарь Абхазского обкома), М. Чалмаз (нарком земледелия), М. Лакоба (управляющий трестом «Абхазтабак»), К. Инал-Ипа (директор курорта в Гаграх), В. Лакоба (управляющий трестом «Абхазнефть»), Д. Джингелия (председатель райисполкома в Гаграх), А. Энгелов (представитель Абхазии в Тбилиси), С. Туркия (управделами ЦК), П. Сейсян (райздрав в Гаграх), М. Кишмария (председатель сельсовета), С. Эбжноу (замдиректор совхоза), X. Чанба (председатель колхоза), К. Ахуба (беспартийный).

Десятеро обвиняемых – абхазы, трое других – представители основных национальностей республики – армянин, грузин, грек. Все они обвинялись в том, что входили в «диверсионно-террористическую группу обер-бандита Н. Лакобы, готовившего покушение на вождя народов Сталина и на его верного соратника тов. Берию». Согласно обвинению, деятельность преступной группы началась с организации выступления в Лыхнах в 1931 году, о котором мы уже писали. Берия тогда помог выгородить Лакобу, спустить дело на тормозах, и шесть лет никто о нем не вспоминал. Теперь следствие обвинило бывшего руководителя Абхазии во всех грехах. Ко всему прочему тут были и встречи с Троцким в середине 1920-х, связь с троцкистским подпольем через Виссариона Ломинадзе.

Данными следствия установлены конфиденциальные встречи с Ломинадзе в Сухуми, совместная «встреча Нового года» в Москве.

Также подсудимым вменялось в вину участие в право-троцкистском центре Георгия Пятакова и Леонида Серебрякова, связи с правыми, бухаринцами (Лившиц, Маталобишвили, Матикашвили, Меладзе, Кулхатлейшвили).

Кроме того, обвиняемые планировали «отторжение Абхазской АССР от Грузинской ССР и Союза ССР путем вооруженного заговора, захвата советской власти и создание особого типа государства под протекторатом капиталистических государств». Нестор Лакоба был объявлен шпионом некоего неназванного государства. Деятельность группы, разумеется, выражалась во вредительстве. Сознательно тормозилось развитие колхозов, заводов и особенно выращивание чая.

Сухумский процесс проходил при живом участии Берии. Он потребовал завершить его до ноябрьских праздников. По словам Станислава Лакобы, историка и родственника Нестора Лакобы, еще за неделю до начала суда первые десять подсудимых в списке были выделены красным карандашом. Напротив стояла резолюция: «Расстрелять. Л. Берия». Накануне процесса в служебном вагоне на станции Келасури Берия принимал ответственных за проведение этого показательного выступления: наркома внутренних дел Абхазии Г. Пачулию, председателя Верховного суда Т. Антию, прокурора Абхазии В. Шонию и общественного обвинителя М. Делбу.

В дни процесса, 1–2 ноября 1937 года, в Сухуми под руководством Берии состоялись пленум Абхазского обкома партии и сессия ЦИК, на которых был пересмотрен организационный вопрос. Почти все абхазы были выведены (всего исключено – 26 человек) из состава обкома партии и ЦИКа Абхазии, а затем уничтожены. В ночь на 4 ноября 1937 года были расстреляны В. и М. Лакобы, М. Чалмаз, П. Сейсян, А. Энгелов, В. Ладария, С. Туркия, Д. Джергения, С. Эбжноу. Только в отношении одного человека, К. Иналипа, приговор был приведен в исполнение позже.

Лакобовский процесс не стал кульминацией репрессий в Абхазии – только их началом. Из документов, опубликованных Станиславом Лакобой, нам известно еще несколько групповых дел, которые не освещались в печати. И решение по ним принимало Особое совещание, так называемые «тройки».

В августе 1937 года был арестован второй по значимости человек Абхазии Алексей Агрба. Долгое время он работал в Азербайджане, занимал должность заместителя председателя ГПУ, как в свое время Л. Берия, с 1934 года – второй секретарь ЦК КП(б) Азербайджана (первым секретарем был старинный друг Берии – Мир Джафар Багиров). В январе 1936-го его перевели в родную Абхазию, где он занял формально главный пост в республике – стал первым секретарем Абхазского областного комитета КП(б) Грузии. Возможно, никак не связанного с местным руководством абхаза по национальности рассматривали как альтернативу Нестору Лакобе. Берия наверняка имел основания доверять человеку Багирова. Но логика Большого террора требовала уничтожения всех партийных работников, имевших устоявшиеся местные связи. Хотя Агрба не был человеком Лакобы, он принадлежал к гудаутским абхазам и имел здесь множество родственников, некоторые из которых занимали довольно высокие посты. Например Агрба Захар был известный партийный работник, секретарь Гудаутского райкома КП(б) Грузии, заместитель наркома просвещения, заворготделом ЦИК, перед арестом директор Абхазского государственного театра.

Алексей Агрба обвинялся в том, что создал «из абхазской интеллигенции контрреволюционную буржуазно-националистическую организацию, ставящую своей целью свержение советской власти и установление буржуазного капиталистического строя». Вместе с ним под нож попал второй ряд абхазского истэблишмента. Среди участников «организации» – В. Хишба, бывший замсекретаря Сухумского горкома КП Грузии, Д. Чагава, бывший нарком по просвещению, В. Гвалия, бывший нарком земледелия Абхазии, И. Вардания, бывший наркомюста, А. Сазонов – бывший зав ОРПО Абхазского обкома КП Грузии, Н. Случкой – бывший ответственный редактор газеты «Советская Абхазия» и др. Чтобы придать делу объем, Алексея Агрба связали со старым троцкистским оппозиционером Зосимой Кобахией. Поиск абхазских заговорщиков велся не только в республике. 13 марта 1938 года в Москве были расстреляны члены тамошнего абхазского землячества – Иван Аджба, Давид Чагава, Джото Ахуба, Нури Багапш.

Следствие в Абхазии отличалось особой жестокостью даже на фоне общего садизма, царившего в застенках НКВД Грузии. Террор здесь носил сравнительно более массовый характер, уничтожению подлежала практически вся национальная элита, требовалось в короткий срок выбить из невиновных людей, не понимавших часто, что происходит, признания. На Кавказе сильны родственные связи, предательство, по обычаю, смывается только кровью. Тут же приходилось давать показания на близких людей и, конечно, подследственные «раскалывались» не сразу. Для этого требовались нечеловеческие пытки.

Помимо абхазов и мегрелов в республике проживало множество национальностей, и по многим проводились так называемые специальные операции: «греческая», «эстонская», «немецкая», «турецкая» и т. д. Жертвой «персидской» операции стал отец знаменитого писателя Фазиля Искандера – Абдул Ибрагимович Искандер. Он был выслан из СССР в Иран в 1938 году в числе других граждан персидского происхождения.

Писатель Фазиль Искандер рассказал нам:

Я тогда был слишком мал, чтобы в этом разбираться. Но, по каким-то шепоткам, я чувствовал, что в моем окружении взрослым не нравится все, что делается. И потом взяли моего дядю, который, оказывается, учился с Берией в одном учебном заведении. И меня попросили, может, думали, что, читая письмо ребенка, он разжалобится – написать письмо Берии. Я, как сейчас помню, писал что-то вроде того, что «дорогой дядя Берия», но это уже писал в Москву, по-моему. «Вот мой дядя, такой-то с вами учился и так далее, я думаю, он ни в чем не виноват. Пожалуйста, узнайте все и отпустите его». Но, конечно, никакого воздействия мое письмо не могло иметь. И он погиб в лагерях. Помню его адрес последний – бухта Нагаева, Магадан. В общем, конечно, это невероятно страшное время было.

Участники съемочной группы с Фазилем Искандером

В той жестокости, с какой расправились со всей семьей Лакобы, я думаю, что, может, известную роль сыграло потрясающее мужество Сарии – жены Лакобы, потом вдовы, которая должна была на процессе выступить как свидетельница и сказать, что да, он был, кажется, турецким шпионом. Но она с этим не согласилась, несмотря на безумные формы, выпавшие на ее голову, такого жестокого и дурного отношения. Она всегда придерживалась того, что муж ее ни в чем не виноват, а все это клевета. В общем, ее пытками довели до того, что, говорят, она с ума сошла в тюрьме и уже в безумии умерла.

Когда уже начали людей арестовывать, расстреливать. Люди, как бы с подорванным сознанием, с подорванной душой, начали обращать внимание на нацию друг друга. На их разные нации, может быть, в поисках тех, кто в этом виноват. Я так думаю. Ну, это потом усиливалось, усиливалось. И усиливалось главным образом за счет жесткого давления со стороны тбилисского начальства. Они убрали всех негрузин, отогнали от власти. Посадили везде грузинов. Потом, в развитии этого националистического дела, закрыли абхазские школы, что было самым большим преступлением. Под видом того, что абхазский и грузинский язык – это одно и то же, это я помню. Я был маленький, но поражался. Ну, я абхазский знаю как родной язык, и грузинский чуть-чуть знал. Они ничего общего абсолютно не имеют. Это разные языки и с разным формальным развитием. Но это говорилось для того, чтобы оправдать вот эту беспощадную грузинизацию Абхазии.

Из всех материалов, рассказывающих о методах следствия в Абхазии, приведем некоторые документальные свидетельства.

Из письма бывшего секретаря Гудаутского РК КП Грузии В. М. Барциц наркому ВД Грузии Гоглидзе, сентябрь 1938 года:

Я, Барциц Виктор Мамсирович, был арестован органами НКВД, лично наркомом Пачулия и Абазовым, 4.IV.38 г. В ночь моего ареста, поговорив со мной, Пачулия и Абазов в течение 10–15 минут посадили в карцер без обуви и вещей, оставив на мне нижнюю рубашку, кальсоны и брюки. Находился в этом карцере 16 суток, т. е. до 20 апреля. Из карцера не выпускали, не разрешали руки мыть, только выносил парашу через 2–3 суток. 16 суток провел я в карцере, сидя и стоя, поскольку на цементе лежать было невозможно, как кормили – я не помню. От холода и одиночества у меня все смешалось в голове и, когда привели на допрос к Абазову и спустили в камеру, не знаю, о чем говорил.

С 20 по 25 апреля я не вызывался на допрос, и 25 апреля вызвали меня в кабинет Стрельцова, где присутствовали 3–4 человека, и начали репрессировать и снова били. 26 апреля вызвали в кабинет Абазова, в присутствии Наркома Пачулия репрессия началась ударами по щеке, стояли вокруг меня 3 человека. Потом положили на пол. Двое били резиной и веревкой по ногам, двое стали прижимать пальцы каблуками к полу и один наступил ногой на грудь. В другую ночь вторично через час вызвал Абазов и снова бил по ногам и один раз по голове слегка веревкой. 27 апреля я имел передышку, кроме вызовов, репрессии не применялись до июня месяца, не помню, какого числа, после чего посадили в водяной карцер на 8 суток без еды и питья. Глубина воды в карцере до 15 см, грязно, арестованные там же оправляются. Я, пока был в сознании, стоял, облокотившись к стенке, или ходил по воде. На этот раз я опять почувствовал себя плохо от жажды, я вынужден был пить эту грязную воду с человеческими отходами.

24 августа был вызван в кабинет другого следователя, фамилию которого не знаю. Этот следователь требовал признаться, он предложил встать, принести венский стул с тонкой подстилкой. И повернув спинку стула задом ко мне, предложил лечь, положив на спинку хребет, приподняв одну ногу и руку, что я и выполнил, продержался минут 20–25. В это время подсел близко ко мне и стал плевать в лицо, ударять по животу и губам крышкой от графина и тушить папиросы на лбу. После этого предложил заниматься гимнастикой, т. е. становиться в стойку ногами вверх, что я и пытался сделать, но от бессилия мучился, с переменами, около 1,5 часа. Но встать все же не смог, тем самым не смог стать «чемпионом» по физической культуре, как он выразился после. После пошел и принес «историческую палку», как он ее называл, ножку от венского стула, и, положив меня на пол, стал бить по ногам, рукам и коленям. Посадил за столом другого, он сел возле меня на диван и стал заставлять частыми ударами дать показания. В конце репрессии зашел нарком Пачулия, который дважды ударил по щеке и предложил лицам, репрессировавшим меня, продолжать избиение и избить до бессознания.

Таким образом, я дал показания 24 августа. 25 августа меня посадили в карцер уже с вещами. В карцере просидел до 8 сентября без разрешения врачебной помощи и всякой прогулки…

Дополнительным заданием для чекистов было обеспечить безопасность вождей – Сталина и Берии, у которых в Абхазии были дачи. Поэтому в Гагринском районе, где располагалась Холодная Речка, террор был еще более жестоким и массовым. Городской отдел НКВД в Гаграх последовательно возглавляли два настоящих садиста – Николай Рухадзе и Амаяк Кобулов. Оба они сделали потом блестящую карьеру. Рухадзе закончил свою службу министром государственной безопасности Грузии.

На следствии по делу бериевцев в 1954 году свидетель Свиридов показал:

После указания Рухадзе начались массовые избиения арестованных и применение к ним мер физического воздействия. Били всех арестованных, которые не давали показаний. Каждый сотрудник сделал себе соответствующее «орудие» в виде веревки, обмотанной проволокой, шнуром, палки, самодельные резиновые дубинки из автопокрышек и т. д. Арестованных били днем и ночью. При этом нужно заметить, что крики избиваемых были слышны на улице и жителям примыкавших к горотделу домов.

После избиений арестованных заставляли длительное время стоять на ногах с поднятыми вверх руками. Такие «стояния» продолжались долго, причем у этого арестованного попеременно дежурили сотрудники горотдела. Были случаи, когда арестованные падали от изнеможения, их поднимали, давали немного передохнуть и вновь ставили в такое положение.

Рухадзе лично истязал арестованных, причем делал это в наиболее изощренных и зверских формах. Рухадзе, я это видел лично, бил Леткемана кулаком в живот и по голове, бил его веревочным шнуром, а однажды дошел до того, что привязал к половым органам Леткемана шпагат и стал дергать его, требуя показаний от Леткемана. Я в это время составлял протокол допроса Леткемана и лично видел эту картину.

Бывший сотрудник Гагрского отдела НКВД Н. К. Парцхаладзе подтверждал факты массовых избиений:

В одном помещении находилось по 30–40 и более арестованных, причем арестованные, подвергавшиеся избиению на следствии, возвращались в помещение, где находилось много других арестованных, в том числе и таких, которые проходили по одному делу. Видя избитых на следствии арестованных, другие, боясь применения к ним таких же мер физического воздействия, были готовы давать любые показания, которые требовало следствие.

У нас есть и свидетельство из 1938 года – взгляд на репрессии со стороны чекиста – заместителя начальника Гагринского горотдела НКВД В. Н. Васильева. Это редкий случай для работника органов – принципиальный человек, категорически не принимавший нарушений социалистической законности. В 1937–1938 годах Васильев направил на имя наркома внутренних дел СССР Ежова, его заместителя Фриновского и наркома внутренних дел Грузинской ССР Гоглидзе несколько рапортов, в которых разоблачал нравы и методы следствия, царившие в Гагринском горотделе НКВД.

В рапорте от 6 февраля 1938 года Васильев писал:

19 марта 1937 г. рапортом на имя наркома внутренних дел СССР Ежова… мною было донесено о явном вредительстве в следственных делах Гагринского отдела НКВД… Ответа на свой рапорт я не получил, но вижу и своим партийным чутьем, и чекистским опытом, что вредительство в следработе, в создании заведомо дутых и «липовых» дел продолжается, причем это вредительство осуществляется оперработниками, для которых подхалимство и погоня карьеристического свойства «за орденами» – все…

В другом рапорте 27 марта 1938 года Васильев, говоря о допросе одного из арестованных, сообщал:

Началось с выставления в угол с поднятыми вверх руками и с лишения пищи, питья и возможности оправиться… Второй период – битье: …раздевали совершенно догола и били по нескольку часов подряд по чему попало… Допускались такие «методы» – делалась веревочная петля, которая одевалась на половые органы, а потом эта петля сдавливалась. Били по голове резиновой плетью (не думаю, чтобы от такого воздействия показания были яснее), давили на ноги каблуком сапога и т. д. Словом, в кабинете днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стоны…

На допросе в 1953 году Васильев показал:

Однажды я зашел в кабинет оперуполномоченного Серебрякова (осужден), у которого сидел на допросе один из арестованных (эстонец), и на мой вопрос Серебрякову, как дела, он ответил, что арестованный молчит и не отвечает на вопросы. Я посмотрел на арестованного, он был мертв. Тогда я спросил Серебрякова, что он с ним сделал, и он мне показал свернутую проволочную плеть пальца в два толщиной, которой он бил этого арестованного по спине, не заметив того, что тот уже мертв.

На допросах арестованные в результате избиений и истязаний называли целыми списками своих знакомых и родственников, которые в протоколах допроса оговаривали новых лиц. Показания их не проверялись, и производились все новые и новые аресты.

Непосредственный начальник В. Васильева А. Кобулов, на которого он жаловался в Тбилиси, добился исключения своего заместителя из органов и из партии. Пять месяцев Васильев ожидал ареста. Но, по иронии судьбы, спас его Лаврентий Берия, ставший наркомом внутренних дел СССР и остановивший массовый террор. Кобулов уехал на Украину, и ему было уже не до бунтаря Васильева. Принципиальный чекист не только выжил, но и дал в 1954 году на своего бывшего начальника Амаяка Кобулова обширные показания.

…Кобулов Амаяк лично избивал арестованных, фальсифицировал протоколы допросов и допускал другие нарушения закона. При Кобулове в 1937 году у арестованных получались показания путем вымогательства и избиений. Я лично несколько раз видел, как Кобулов А. в своем кабинете в Гагринском горотделе НКВД сам избивал арестованных палкой, предварительно укладывая арестованных на пол…

Генерал-лейтенант Амаяк Кобулов, трижды кавалер ордена Красного Знамени и орденов Кутузова и Трудового Красного Знамени, заслуженный работник МВД, был расстрелян 26 февраля 1955 года по приговору одного из процессов над бериевцами.

Писатель Фазиль Искандер рассказывает:

Все-таки главным виновником репрессий был, конечно, сам Сталин. А Берия, когда управлял Грузией в Тбилиси, он просто старался угодить Сталину. Ну, прежде всего, самому себе, конечно, но и Сталину. И делал, как он полагал, то, что Сталину понравится. Делал, видимо, достаточно последовательно. Потому что Сталин его не убирал, а наоборот, возвысил. Я думаю, он возвысился благодаря совершенно абсолютной беспощадности и отсутствию любого оттенка осторожности, боязни взять или расстрелять невинного человека. Он грубо и прямо шел, насколько понимал. Он понимал, что хочет Сталин. Отсюда его такое огромное возвышение.

Умел, когда это ему было надо, и нравиться людям, потому что он смог каким-то образом же очаровать Лакобу, что тот в какой-то момент посчитал, что он может его продвигать перед Сталиным. Известно, что Орджоникидзе к нему тепло относился. В конце концов, он расправился и с Лакобой, и с семьей Орджоникидзе.

У него было способностей немало, и особенно способностей к беспощадной жестокости. Это при Сталине как бы была практическая сторона принципиальности. Он так хотел понравиться Сталину. И ему казалось, что его беспощадность – это ближайший путь к сердцу Сталина. И в принципе это оправдалось. Невероятная беспощадность все-таки говорит о том, что для него власть сама по себе уже была абсолютным достижением, выше которой ему ничего и не надо было.

Может, он умел перед какими-то людьми казаться обаятельным. А в человеке, я думаю, знаете, страх и желание любить – где-то очень близки. Чтобы отодвинуть страх, человек подсознательно заставляет себя любить этого человека. Недаром все-таки миллионы и миллионы людей любили Сталина. А что он им дал, что он им делал? Ничего. Это такое свойство человека – страх и любовь близки. В политике особенно. Сталину, чтобы укрепляться в своей власти, оставаться при своей власти, нужен был огромный страх всей страны. И он достиг этого. Этот огромный страх, несмотря на все сложности жизни, этот страх отчасти превращался в любовь. Его в своем роде, конечно, любили миллионы людей. Они считали, что без него все было бы еще хуже. Он был, конечно, невероятно хитрый и в своей политике умел скрывать очень грубые, бросающиеся в глаза ошибки, и это способствовало его огромной популярности. Ну, я уже не говорю о том, что он заставил всю прессу писать о себе, хвалить его и так далее. Это все удалось. Ну, вопрос настолько глубокий. Я даже думаю отчасти сказать, что все-таки победа революции – это была победа черни. К сожалению, все мыслящее, все нравственное, вместе с дворянством было уничтожено. Те, кто остались, они ушли, уехали в Гражданскую войну. И страна осталась без целого класса, который при всех своих, может быть, и ошибках, и дурных сторонах все-таки поддерживал в стране определенную нравственную высоту. Такого падения нравственности, какая была в России после 17-го года и кончая смертью Сталина, я думаю, никогда не было.