Лавочные торговцы

Вплоть до революции торговля и трактирный промысел оставались в России вообще и в Петербурге в частности сферой по преимуществу мелкого предпринимательства. Монополизация шла не за счет создания универмагов (как это уже происходило на Западе), а путем покупки разбогатевшим владельцем торговых заведений того же профиля в других концах города. Первый и единственный универсальный магазин столицы в 1910-е годы – Гвардейское экономическое общество. В 1890 г. на одного владельца лавки приходилось 4,4 наемных рабочих, в 1900 – 5,5, в 1910 – 6,7. Эта структура особенно благоприятствовала земляческому принципу комплектования рабочей силы.

В торговле и трактирном промысле в Петербурге была занята примерно седьмая часть самодеятельного (трудового) мужского населения города (15 % в 1890 г., 13,9 % в 1900 г. и 16,3 % в 1910 г.). В торговле господствовали лавочники.

В 1890 г. в Петербурге проживали 8771 владелец торговых заведений, 3709 служащих и 34 800 рабочих, 11 943 одиночки. В 1900 г. торговлей в Петербурге и его пригородах было занято 8984 содержателя торговых заведений, 47 021 рабочий и 2736 служащих, 11 552 одиночки. В 1910 г. – 10 550 хозяев, 4506 служащих, 66 206 рабочих, 13 982 одиночки.

Среди торговцев преобладали ярославцы. Ни в одной области деятельности уроженцы Ярославской губернии не добивались таких заметных результатов, как в торговле, и ни одна из сфер столичной экономики не была монополизирована ими в такой степени. В 1867 г. торговцам из Ярославля принадлежало 2414 из 2680 торговых заведений Петербурга, т. е. 90,1 %; ярославцами были 37 % всех приказчиков города (2811 человек). В 1869 г. в Петербурге торговлей занималось 10 220 крестьян, приписанных к Ярославской губернии, что составляло 67,0 % всех торгующих крестьян и 44,8 % всех торговцев города. В 1901 году в Петербурге торговало 15 925 ярославских крестьян.

Распределение ярославских крестьян, занятых в торговом отходе по уездам, дается на 1896 и 1901 гг., причем в 1901 г. в их число попало и немало занятых в трактирной промышленности, так что сведения за 1896 г. несколько точнее (табл. 4.2).

Торговый отход в Петербург был сосредоточен в замкнутом районе губернии, расположенном на стыке Ростовского, Угличского, Романовского, Рыбинского и Ярославского уездов (77,1 % всех торгующих в столице ярославцев). Такая высокая степень профессионально-территориальной специализации, несомненно, способствовала облегчению болезненного процесса акклиматизации в городе – ведь в столице одновременно находилось множество земляков.

Таблица 4.1. Распределение владельцев торговых заведений по уездам и губерниям приписки [64]

1 – общее число выбравших торговые свидетельства;

2 – владельцы заведений, торгующих продовольствием;

3 – владельцы заведений, торгующих промышленными товарами, включая мелочные лавки.

Таблица 4.2. Распределение торговцев-отходников из Ярославской губернии по уездам

1 – общее число торговцев-отходников в уезде;

2 – процент торговцев среди всех отходников уезда.

В большинстве случаев мальчиков отдавали учениками в торговые заведения сразу по окончании ими сельской школы (26,7 % ярославских торговцев были моложе 18 лет). Обязательное условие занятия торговлей – грамотность, поэтому в районах торгового отхода молодежь была почти поголовно грамотна (в Мышкинском уезде, например, были грамотны 98 % торговцев).

Иногда мальчика отдавали торговцу-односельчанину, приехавшему в деревню на побывку, иногда его брал с собой в столицу отец, служивший в торговом заведении, чаще же пристраивали мальчика «по родству и знати», т. е. при помощи родных и знакомых, живущих в городе.

В возрасте 16–17 лет мальчик оканчивал ученичество и становился подручным – помощником приказчика, потом младшим и, в случае удачи, старшим помощником, приказчиком, наконец – доверенным. 7,2 % торговцев являлись самостоятельными хозяевами – шанс завести собственное дело здесь был выше, чем в какой-либо другой профессии. Наибольшие возможности преуспеть были в скупке скота и сена, торговле вразнос, торговле лесом и дровами, железом и строительными материалами, шорной и кожевенной торговле.

Ярославские торговцы, входившие в Ярославское благотворительное общество (см. далее), участвовали почти исключительно в торговле предметами массового потребления: 45 % продавали съестные припасы, 55 % – промтовары, 3,5 % занимались разносной и развозной торговлей.

Большинство торговцев-крестьян жили в столице постоянно и приезжали в деревню только раз в несколько лет на побывку. Те же, кто в городе не уживались и возвращались домой, считались, а часто и являлись неудачниками – «питерской браковкой».

Вот как писал в земскую газету крестьянин-корреспондент: «Город разверзает свою ненасытную пасть и поглощает черноземную силу деревни; около 50-ти процентов ее, правда, выплывает обратно, но в каком виде? Это в большинстве случаев негодный отброс, зараженный и пороками, и болезнями больших центров». Те же, кто приезжали в деревню, «живут в отпуске на кошелек глядя: если кошелек захромал – и охота явилась ехать на промысел». Большинство от крестьянского труда «отвыкают и гнушаются… Старики и жены их косят, например, с восхода солнечного, а они спят до завтрака, готовят чай и завтрак и после его с подростками и детьми косят сено ради удовольствия».

Смысл побывки для большинства приезжих «питерщиков» был в свидании с женами и детьми, в разлуке с которыми торговцы жили иногда годами. Только наиболее успешные из них могли выписать жену в город на время или навсегда.

Средние заработки ярославских торговцев в Петербурге были следующими: самостоятельных хозяев – 88 рублей в год, доверенных – 31 рубль, приказчиков – 15 рублей, подручных – 12,5 рублей, мальчика – 4 рубля. Квартира и харчи предоставлялись при этом за счет хозяина. Жили приказчики по несколько человек в комнате, отдельное от хозяина помещение полагалось доверенным. Еда была обильной: мясо 5 раз в неделю, чай 2–3 раза в день. Главная сложность торговой деятельности – длиннейший рабочий день при практическом отсутствии выходных.

Рабочий день в торговых заведениях столицы начинался в среднем в полседьмого утра и заканчивался без четверти десять вечера, то есть почти 16 часов. Перерывы в работе не были специально определены, но в среднем длились 2 часа.

В праздничные дни торговля продолжалась 4 часа. Регламентация эта не касалась лавок, торгующих продовольствием, где работало большинство ярославцев. У них было три выходных дня в году: Пасха, Троица и Рождество, а в Прощеное воскресенье, на Масленицу и в Фомино воскресенье (день годового расчета с хозяевами) работали с 12 часов дня.

Отношения между хозяевами и служащими носили патриархальный характер. Хозяин играл по отношению к «молодцам» роль строгого, но справедливого деревенского большака. После пасхальной заутренней разговлялись все вместе, дома у хозяина. Приказчикам лавочник жаловал по пятерке, мальчикам – по двугривенному.

Перед Рождеством наступали в торговле самые горячие дни. Многочисленные петербургские чиновники получали наградные, все спешили обзавестись подарками к празднику. За несколько дней до Рождества молодцы собирали с окрестных торговцев деньги «на ложу» (театральную – Л. Л.). В Рождество пили кофе с хозяином, а потом кутили уже своей компанией по трактирам.

Общение приказчиков и хозяев и в Петербурге почти не выходило из тесного деревенского земляческого круга: «Вино, карты, поездки друг к другу в «гости» (тоже для этих двух удовольствий), целые земляческие заседания в квартирах и ресторанах, фланирование по улицам, садам, посещение пошлых театральных «новинок» – вот почти постоянное провождение свободного времени. Ежедневно, когда закрываются Гостинодворские, Апраксинские и Мариинские торговые заведения, служащие которых почти сплошь угличане, все окрестные трактиры, рестораны, пивные кишмя кишат сбросившим с себя трудовую лямку людом. Возьмите, хотя бы, традиционную, пресловутую «Ягодку» (трактир внутри Апраксина двора – Л. Л.): в это время она переполнена угличанами; это их сборный пункт, клуб, что хотите.

Тайная мечта буквально каждого угличанина – сколотить копейку в этом Петербурге и как можно скорее уехать «на спокой в деревню». Скупой, практичный и эгоист по отношению к другим – для земляка, если случится, угличанин сделает все. С большим или меньшим кругом своего знакомства угличанин не пропадет. Его, безработного, и поить, и кормить будут, и уложат на одной кровати, и в деревню отправят».

Наибольшее число петербургских лавок специализировалось на торговле съестным. В 1900 г. в ней было занято 46,8 % всех хозяев торговых заведений, 28,8 % торговых служащих, 59,2 % рабочих, 5,7 % одиночек; в 1910 г. – 53,1 % хозяев, 23,8 % служащих, 56,8 % рабочих, 7,8 % одиночек.

В торговле овощами ярославцы не знали равных. В 1867 г. им принадлежали 323 из 415 зеленных лавок Петербурга (77,8 %). По городской переписи 1869 г. 43,1 % владельцев зеленных лавок и 77,6 % торговцев зеленью были ярославцами. Зеленщики приходили в Петербург из юго-западного района губернии, откуда и огородники (см. ниже). В 1867 г. половина всех зеленщиков-ярославцев в Петербурге были ростовцами.

В 1896 г. 63,2 % из 2182 зеленщиков происходили из десяти волостей, где этот вид отхода был особенно распространен (три волости – Ростовского уезда, четыре – Угличского, по одной – Рыбинского, Ярославского, Романовского). В 1901 г. из 2189 торговцев овощами 73,3 % были выходцами из десяти волостей: пяти – Ростовского уезда, четырех – Угличского, одной – Ярославского.

Овощная торговля в Петербурге была тесно связана с мясной. «Обыкновенно, по утрам, когда покупают говядину, запасаются и овощами, которых берут немного, на один или два дня. Почти при каждой мясной лавке имеется зеленная торговля, и в таком случае на вывеске красуется надпись «мясная, зеленная и курятная торговля». По сторонам входных дверей, на особых вывесках, рукою опытного по этой части художника, в стиле фламандской школы, нарисованы атрибуты мясной, зеленной и курятной торговли: бык, пасущийся на лугу, груды овощей – капуста, редиска, морковь, и, наконец, куры и индюки. Плата за помещение делится поровну между двумя торговцами. В зимнее время, в Великом посту, нередко бывает, что мясник и зеленщик впускают в свою лавку еще третьего торговца – рыбака, который пристраивается где-нибудь у дверей лавки с мороженой рыбой».

Ярославцы были влиятельны и в торговле мясом. В 1866 г. им принадлежало 32,8 % всех мясных лавок Петербурга; в 1869 г. 35,6 % всех владельцев лавок и 67,2 % торговцев в них были ярославцами. К 1909 г. на Скотопромышленной и мясной бирже членами правления состояло 8 ярославцев, в том числе председатель – Н. А. Пузырев.

Мясной промысел концентрировался в нескольких волостях губернии. В 1901 г. из 3005 мясоторговцев губернии 2684 отправлялись в Петербург. 897 (30 %) выходили из трех соседних волостей – Некоузской и Ново-Троицкой Моложского уезда и Кузяевской Мышкинского; из десяти волостей с наибольшим числом мясников-отходопромышленников выходило 57,4 %. Мясоторговцы приезжали в Петербург и из нескольких волостей Солигаличского и Чухломского уездов Костромской губернии. По данным торговой депутации в 1866 г. в Петербурге 25 % всех мясных лавок принадлежало костромичам (103 из 418): 45 – солигаличанам, 42 – чухломичам, 15 – уроженцам Костромского уезда. В 1869 г. костромичи составляли 15,2 % владельцев мясных лавок столицы и 18,2 % приказчиков в них. В 1906 г. только из Мирохановской волости Чухломского уезда отходило в Петербург 107 мясоторговцев.

В 1866 г. ярославцам принадлежало 149 фруктовых и бакалейных лавок (32,9 % их общего числа в столице). По переписи 1869 г. 80 из 247 владельцев таких лавок (32,4 %) и 978 из 1499 приказчиков в них (65,2 %) были ярославцами. Больше всего фруктовщиков шло в Петербург из Романово-Борисоглебского (Артемьевская волость) и Угличского (Ермоловская и Покровская волости) уездов. В начале XX века ярославцы преобладали во фруктовой торговле города в большей степени, чем в каком-либо другом виде торговли.

Сильными являлись позиции ярославцев и в торговле рыбой. В 1869 г. 33,3 % владельцев рыбных лавок и 56,9 % персонала в них были ярославскими крестьянами. Как и в торговле мясом, в рыботорговле значительным было влияние костромичей (в 1869 г. – 17,3 % всех владельцев рыбных лавок и 21,4 % приказчиков).

Среди содержателей молочных (сливочных) лавок в 1869 г. ярославские крестьяне составляли треть, среди работников – 56,9 %. Молочники были по преимуществу выходцами из нескольких деревень Моложского и Мышкинского уездов.

Пожалуй, наиболее активны ярославцы были в сфере мелочной торговли. В 1867 г. им принадлежало в столице 634 мелочные лавки (52,6 % общего их числа). По переписи 1869 г. ярославскими крестьянами были 53,2 % содержателей мелочных лавок и 78,5 % торговцев в них. В 1901 г. из Ярославской губернии уходило в отход 7394 мелочных торговца, больше чем представителей любой другой торговой профессии. Мелочники отходили из Угличского, Рыбинского, Романовского, Ростовского и Мышкинского уездов, но больше всего (2672) человек были выходцами из замкнутого региона – семи волостей на стыке Ярославского, Ростовского, Угличского и Романово-Борисоглебского уездов.

Мелочные лавки старого Петербурга – «своего рода маленькие универсамы. Там можно было купить хлеб, селедку, овощи, крупу, конфеты, почтовые открытки и марки, дешевую посуду, лампадное, постное, сливочное и топленое масло, пироги с мясом, морковкой, саго, гречневой кашей. При мелочной лавке была и маленькая пекарня… Таких лавок было очень много… В них практиковался кредит. Кредитом пользовались постоянные посетители, которых знал хозяин».

В продаже промышленных товаров у ярославцев тоже были свои «ниши». Это, например, магазины по продаже ламп. Еще в 1869 г. 60,2 % их служащих были выходцами из Ярославской губернии.

Ярославцы, наряду с тверичами, были активны в разносной торговле. Олончане контролировали торговлю обувью. Перепись 1869 г. показывает, что они составляли половину всех крестьян-содержателей лавок (всего лавок было 91) и 43,4 % всех приказчиков в таких лавках. В 1908 г. из 206 владельцев обувных лавок Петербурга 39 (18,9 %) являлись членами Олонецкого благотворительного общества.

Торговцы шапками происходили по преимуществу из села Молвитино Буйского уезда Костромской губернии; много шапочников отходило и из соседней Ильинской волости того же уезда. В 1869 г. костромичи владели 51 из 116 лавок по продаже шапок, 228 из 700 приказчиков и 103 из 172 ремесленников-шапочников являлись уроженцами Костромской губернии.

 

Половые и буфетчики

В петербургском трактирном промысле в 1890 г. было занято 619 хозяев заведений, 133 служащих и 9742 рабочих, в 1900 г. – 1065 хозяев, 126 служащих, 11 557 рабочих. Перепись 1910 г. дает сведения по трактирщикам, содержателям и обслуживающему персоналу гостиниц, меблированных комнат и постоялых дворов вместе, и это не позволяет привести их точную численность.

Питейные заведения Петербурга конца XIX – начала XX веков в значительной степени контролировались выходцами из двух регионов России: верхневолжского, включающего несколько уездов Ярославской губернии и Грязовецкий уезд Вологодской губернии, и среднеокского, объединяющего соседние Коломенский уезд Московской губернии и Зарайский уезд Рязанской губернии (табл. 4.3).

Между ярославцами и вологодцами с одной стороны и рязанцами и коломенцами с другой существовало разделение труда: первые содержали и обслуживали трактиры, вторые – ренсковые погреба и портерные лавки.

В трактирах, ресторанах, кафе, гостиницах («заведениях трактирного промысла») допускалась продажа спиртного в разлив («распивочно») и предполагалось приготовление пищи; в ренсковых погребах продажа вина и водочных изделий производилась исключительно на вынос, а с введением в Петербурге винной монополии (в 1898 г.) продажа осуществлялась по ценам, назначаемым ежегодно в законодательном порядке. С этого времени содержатели ренсковых погребов получали вознаграждение от казны.

Таблица 4.3. Распределение крестьян – владельцев заведений трактирного промысла по уездам приписки

* Виды внутренней торговли и промышленности в Санкт-Петербурге. СПб., 1868.

Из 6277 петербургских половых в 1869 г. ярославскими крестьянами были 3116 (49,6 %), тверичами – 667, волгожанами – 435, рязанцами – 226, уроженцами Московской губернии – 141. Из 83 петербургских трактиров, находившихся в собственности крестьян, ярославцам принадлежало 43, москвичам – 11, рязанцам – 7. В то же время москвичам принадлежало 69 питейных заведений, рязанцам – 53, ярославцам – 79. Как видно, разрыв по сравнению с 1866 г. сократился, но жителям берегов Оки все еще принадлежало общее первенство в торговле спиртным.

Судя по «Справочным книгам С.-Петербургской купеческой управы», среднеокский регион отхода охватывал почти исключительно несколько соседних сел Коломенского уезда Московской губернии (Белые Колодези Акатьевской волости, Довичи и Озеры – Горской) и расположенного рядом с ним, вниз по Оке, Зарайского уезда Рязанской губернии (Дедилово – Дедиловской волости, Сосновка – Сенницкой). Дедилово в 1865 г. насчитывало 6595 жителей, в 1890-х – 6540, было три школы и четыре церкви. Село известно с XV века. При царе Алексее Михайловиче здесь был построен первый русский военный корабль «Орел».

«Сначала в целовальники (продавцы винных лавок – Ред.) шли одни гнусные промышленники, развратившиеся в городской жизни, потом в разных местностях сделалось обычаем вместо заработков ходить в города в целовальники, и, наконец, появились целые села, откуда на всю Россию выходили целовальники. Таковы богатые села Рязанской губернии: Белоомут, Ловцы, Дюбичи и знаменитое государственное село Дедново».

В 1873 г. предпринимателей – выходцев из Горской волости Коломенского уезда в Петербурге было 33, из села Белый Колодзей (Акатьевская волость) – 29, из Дедилово Зарайского уезда – 18, из Сенницкой волости того же уезда – 25. Для сравнения: 26 человек дала вся Вологодская губерния, 31 – Костромская.

В 1890 г. 88 крестьян Коломенского уезда содержали в Петербурге ренсковые погреба и трактиры. 38 из них являлись выходцами из села Белый Колодзей Акатьевской волости (ни один населенный пункт Российской империи не давал Петербургу больше предпринимателей, чем это село, в котором в начале 1860-х годов жило всего 1823 человека), 12 – из деревни Озеры, 9 – Xолмово, 7 – Горы, 5 – Стребково (все – Горской волости). В Петербурге существовали целые семейные кланы коломенцев: трем братьям Шумковым из Белого Колодзея принадлежало 10 ренсковых погребов, братьям Сидоровым из Холмова – 7 и т. д.

В том же 1890 г. из крестьян Зарайского уезда Рязанской губернии происходил 51 виноторговец. Здесь степень концентрации отходников тоже очень высока: 22 из села Дедилово Дедиловской волости, 15 из Сосновки Сенницкой волости. Богатство и относительная просвещенность крестьян этого района бросалась в глаза. В 1913 г. сельские сходы в Белоомуте и Довичах постановили просить министерство народного просвещения открыть у них гимназии (вещь для тогдашних сел неслыханная), причем обязались выделить на эти цели 3 тыс. рублей единовременно и еще по 200 рублей каждый год.

С введением винной монополии число заведений, торгующих «распивочно и на вынос», заметно сокращается, а вместе с тем сокращается и количество предпринимателей среди зарайцев и коломенцев.

Так, в 1902 г. из 33 крестьян Коломенского уезда, владельцев питейных заведений в Петербурге уроженцев Бедых Колодзей было 17 (в 1912 г. 18 из 35), Озер – 11; из 17 зарайских трактировладельцев 10 были выходцами из Дедиловской волости (в 1912 г. – 9 из 25), 5 – из Сенницкой.

Если содержатель ренскового погреба в Петербурге почти всегда коломенец или зараец, то половой – крестьянин ярославской губернии. Ярославский половой с начала XIX века – неизменный, хотя и эпизодический герой русской литературы.

«Взойдите в любой дом, ознаменованный надписью растерации, трактира, гостиницы, харчевни и даже распивочной лавочки с продажею пива и меду – везде вы встретите людей, у которых все говорит и все вертится, как будто они наполнены ртутью, и вы можете познакомиться поближе с ярославцами. Это первое и главное поприще их деятельности, начиная с малочинной степени полового и разносчика различных горячих и вскипяченых питей до почетного класса маркеров…».

«Трактирщик не ярославец, – писал в 1849 г. в очерке "Ярославцы в Москве" И. Т. Кокорев, – явление странное, существо подозрительное».

«Кто не знает ярославцев… Многие ли не видали типичных половых, которые с ловкостью акробатов носятся как вихрь с грудой тарелок и стаканов в одной руке, держа в другой тарелку с налитыми до краев рюмками живительной влаги и из них ни одна капля не расплескается; хоть сейчас в цирк показывать фокусы жонглирования с наполненной посудой, а насчет услуги – это первый в мире народ, далеко оставляющий за собой и французских гарсонов, и немецких кельнеров, и ресторанных татар».

«Ярославские половые известны едва ли не всей России; по крайней мере, в редком из значительных городов не найдете ярославца, служащего в трактире. Довкость и изворотливость ярославца делают его почти необходимым для каждого трактирного заведения, наполненного обыкновенно многочисленными посетителями, из которых каждый требует внимательности к себе и поспешной услуги, а едва ли кто лучше ярославца успеет угодить каждому гостю, не забывая при этом хозяйскую выгоду и свою собственную. Большая часть из них начинают свою карьеру в каком-либо трактире, харчевне или гостинице, мальчиком, состоящим только на посылках для передачи многоразличных требований посетителей. Жалование дают ему не раньше, как по истечении 3–4 лет, пока не получит он в свое заведование какой-нибудь залы, буфета или биллиардной; тогда он уже получает название полового, буфетчика или маркера».

В 1854 г. половые «составляли господствующий род промышленников» в четырех сельских обществах Угличского уезда, трех – Романово-Борисоглебского, двух – Рыбинского и Пошехонского, по одному сельскому обществу в Даниловском, Дюбимском и Мышкинском уездах. Всего в этом году в Петербург из Ярославля уходило 1476 крестьян-трактирщиков (больше всего – 504 из Дюбимского уезда).

Начало трактирного промысла ярославцев в Петербурге относится, как мы видим, еще ко времени крепостного права.

В 1869 г. ярославские крестьяне составляли 13,1 % всех владельцев и 49,7 % всех рабочих в петербургских трактирах, 39,4 % владельцев и 63,9 % рабочих в съестных лавках и 36,7 % всех занятых в трактирном деле.

Значение ярославцев в трактирном промысле столицы осталось главенствующим вплоть до начала XX века.

Городская перепись 1890 г. определяла число занятых в трактирном промысле столицы в 25 189 человек (из них 1647 – трактировладельцы). В 1900 г. число занятых в этом промысле (включая выделенных отдельными строками официантов и поваров, служащих в портерных и гостиницах) составило 18 618 человек. Между тем, из Ярославской губернии в трактирные заведения Петербурга в 1896 г. направлялось 8585, а в 1901 г. – 7889 человек. Исходя из этих цифр, следует предположить, что ярославцы на рубеже веков составляли не менее трети всех занятых в трактирном промысле столицы. По подсчетам петербургского журналиста Н. Н. Животова, в середине 1890-х годов из 320 петербургских трактирщиков около 200 по происхождению были ярославцами.

О влиянии ярославского землячества в трактирном промысле свидетельствует и топонимика. В 1909 г. в Петербурге, судя по известному справочнику «Весь Петербург», существовало по 6 трактиров с названиями «Дюбим» и «Ростов», 4 «Рыбинска», по 2 «Углича» и «Ярославля», по одному «Данилову», «Мышкину», «Заозерью», «Ярославцу»; в 1913 г. – 11 трактиров под названием «Ярославль», 6 – «Ростов», 4 – «Дюбим», по два «Рыбинска», «Углича» и «Данилова», «Романов», «Ярославец» и ресторан «Ново-Ярославец».

В 1911–1917 гг. в Петербурге выходил ежемесячный журнал «Ресторанное дело» под редакцией Н. Позднякова-Ухтомского, уроженца Подорванской волости Пошехонского уезда Ярославской губернии, в прошлом мальчика, а затем приказчика ренскового погреба. Журнал был фактически органом трактировладельцев – выходцев из Ярославской губернии; он является уникальным источником по быту одного из петербургских землячеств и далее нам придется на него неоднократно ссылаться.

Трактирный промысел топографически был локализован в меньшей степени, нежели другие виды отхода. В 1896 г. в него было вовлечено в той или иной мере население 136 из 165 волостей губернии (82,4 % всех волостей). 17 649 ярославских крестьян (13,6 % всего отхода) занимались этой профессией.

К 1901 г. трактирный отход значительно уменьшился. К. Воробьев объяснял этот спад введением в 1897 г. винной монополии в Петербурге, резко сократившей число трактиров «с крепкими напитками». К тому же, по его мнению, паспортная статистика 1901 г. не всегда различала трактирщиков и «вообще торговцев без обозначения видов торговли», так что почти половина лиц, занятых в трактирном промысле, оказалась в этой последней категории. По данным Л. Кириллова, в 1896 г. трактиропромышленники распределялись следующим образом (см. табл. 4.4, в которой приведены данные только по тем волостям, откуда в петербургские трактиры уходило не менее четверти всех отходников).

Это, прежде всего, северо-восточный регион, охватывающий шесть волостей Любимского, две Даниловского и одну Пошехонского уезда. Все 9 волостей северо-востока губернии, в которых трактирным промыслом занято было более четверти отходников, образовывают непрерывную полосу, вытянутую с востока на запад вдоль границы с Грязовецким уездом Вологодской губернии (уроженцы которого, как будет показано позже, были тоже весьма приметны в трактирном отходе).

Хотя сообщение этой части губернии с Москвой облегчала прорезавшая ее железная дорога Вологда – Москва, отход в Петербург здесь преобладал более чем в каком-либо другом регионе Ярославщины. В 1901 г. в Петербург направлялось 85,5 % всех отходников этого района (всего по губернии 61,0 %). Они составляли 21,4 % всех ярославских отходников-трактиропромышленников и 24,7 % всех отходников губернии, уходивших в петербургские трактиры (3423 из 13 832 человек). При этом особенно велика была порайонная специализация в Любимском уезде: из шести волостей (всего их в уезде было 9) уходило 97,3 % всех трактирщиков-петербуржцев уезда, в Даниловском и Пошехонском этот показатель ниже (соответственно 55,5 % и 58,7 %).

Как писал К. Воробьев о любимцах (видимо, эту характеристику следует распространить и на их соседей пошехонцев и даниловцев): «Самая характеристическая черта … уезда, придающая совсем исключительную физиономию типу любимского народонаселения и его быту, заключается в трактирном промысле… В этом промысле, начиная от содержателей «заведений» до всех низших степеней трактирной иерархии, преимущественно приказчиков, буфетчиков и конторщиков (менее – слуг и половых, в ряды которых ставят своих людей другие уезды Ярославской губернии, в особенности Ростовский), любимцы изощрились до полного совершенства…

Весьма естественно, что хозяева берут на служительские должности своих земляков, между ними передаются из рук в руки и заведения, и должности. Они переходят от одного к другому вследствие разных сделок, а также браков – в приданое.

Любимцы, односельчане и соседи, даже чередуются между собой на местах в Петербурге и по очереди возвращаются домой, пожить с семьей и отдохнуть на более ли менее продолжительное время, часто на целые годы от утомительных и расстраивавших здоровье трактирных занятий. Все любимское население долго, может быть веками воспитано для этого промысла и из кого же больше, как ни из него рекрутировать любимцам-хозяевам в Питере весь свой трактирный персонал».

По словам П. Гробовщикова, крестьянина села Малачугово Любимского уезда, «все отходники живут исключительно в Петербурге по трактирной и мелочной торговле. Отправляют мальчиков от 12–15 лет с извозчиками, которые не стараются поставить их на хорошее место, а стараются поскорее сбыть их с рук. Поэтому дети поступают в такие грязные и развратные дома, где, в конце концов, теряют свою нравственность, честь и все что есть свежего».

Впрочем, есть и «хорошие наживщики из поваров и буфетчиков, только таких-то из сотни – один, а много – два».

Характерна зафиксированная В. Далем поговорка о любимцах: «Двенадцатый час, а матушки с миру не бывало». Мирские обязанности в уезде за отсутствием мужчин, отправлявшихся на промысел, выполняли женщины.

Несмотря на такого рода неформальные связи, у любимцев, пошехонцев и даниловцев, в отличие от угличан и мышкинцев, своего официального землячества в Петербурге не было. Некоторые из них являлись членами Угличского и Мышкинского благотворительных обществ.

Вдоль Волги, от Прилук до Романова-Борисоглебска был вытянут второй регион трактирного отхода. Он распадается на несколько не имеющих общих границ регионов: сплотка Муравьевской волости Мышкинского и Ермоловской волости Угличского уездов, расположенных друг напротив друга по противоположным берегам Волги; ниже по течению Волги располагался анклав, состоявший из 5 волостей Мышкинского уезда: Ново-Никольской, Юрьевской, Поводневской, Архангельской и Крюковской; еще ниже от границы Мышкинского и Рыбинского уездов вытянулась сплошная полоса шести волостей: трех Рыбинского (Глебовская, Ивановская, Панфиловская) и трех Романово-Борисоглебского (Андреевская, Артемьевская, Xопылевская) уездов.

Всего из этого района в Петербург уходило 3085 трактирщиков (22,3 % от губернского итога). Степень порайонной концентрации отходников сравнительно невысокая. Из перечисленных волостей уходило в столицу 40,2 % трактиропромышленников (в Угличском уезде – 11,6 %, в Мышкинском – 53,2 %, Романово-Борисоглебском – 47,7 %, Рыбинском – 49,6 %).

Трактировладельцы из мышкинцев и угличан занимали видное место в петербургском ресторанном мире и ярославском землячестве. В просмотренном нами комплекте «Ресторанного дела» упоминаются 11 мышкинцев, 7 угличан, 2 рыбинца, 3 романовца, 10 любимцев, 5 пошехонцев и один даниловец.

Трактирный промысел распространен был и в соседних с Ярославской волостях других губерний, например, в волостях Калязинского и Кашинского уездов Тверской губернии.

Особенно заметен был трактирный отход в Петербург в Грязовецком уезде Вологодской губернии, граничившем с юга с Любимским уездом. В 1866 г. крестьянам уезда принадлежало в Петербурге 4 трактира с 19 половыми, 14 питейных заведений (11 половых), 8 съестных лавок (1). В 1869 г. по числу занятых в трактирном промысле волгожане уступали только ярославцам и тверичам (5 из 328 трактировладельцев и 435 из 6277 трактирослужащих).

В 1890 г., согласно справочнику Петербургской купеческой управы, в столице числилось 17 трактировладельцев из Грязовецкого уезда (в основном из самого Грязовца, Ростиловской и Семенцовской волостей). Показательно, что из 172 крестьян, получивших в 1907 г. пособие от Общества вспомоществования волгожанам в Петербурге, 114 было из Грязовецкого уезда. Из грязовецких трактирщиков наиболее заметными были Ф. Столбухин и клан Оленчиковых (см. гл. 5).

Таблица 4.4. Распределение трактирного отхода в 1896 г. по уездам и волостям Ярославской губернии

1 – процент отходников, направлявшихся в 1901 г. в Петербург;

2 – процент трактиропромышленников, отходивших в Петербург в 1896 г. (оценка);

3 – количество трактиропромышленников, отходивших в Петербург в 1896 г. (оценка).

По замечанию К. Воробьева, «если вообще ярославский отход отнимает у деревни лучшие рабочие силы, то тем более это можно сказать о трактирном промысле, требующем подвижности, бойкости и расторопности». Трактирные «мальчики» начинали обучение промыслу несколько позже, чем их земляки. Доля детей и подростков моложе 16 лет среди трактирщиков была значительно ниже, чем среди всех ярославских отходников (5,9 % и 10,5 %). Среди всех других профессиональных групп детский труд меньше использовался лишь у огородников и штукатуров. Преобладающая часть трактирщиков (68,9 %) находилась в возрасте от 18 до 40 лет, причем среди них более чем в какой-либо другой группе ярославских отходников была высока доля лиц от 21 до 30 лет – 36,3 %.

Можно предположить, однако, что больше шансов добиться успеха в трактирном промысле было у тех, кто начинал подвизаться на этой стезе в детстве. Среди 9 трактировладельцев, в биографических данных которых содержится упоминание о возрасте прибытия из Ярославля в Петербург, один стал «мальчиком» в 10 лет, один – в 11, четыре – в 12, один – в 14, один – в 15 и один – в 18 лет.

«По заведенному исстари обычаю мальчиков … через посредство извозчиков отправляют в Москву или через родных и знакомых в Санкт-Петербург, где их пристраивают на места. Хорошо если в хорошую гостиницу, тогда еще из него может что-нибудь выйти, а в большинстве случаев пристраивают в трактир, посещаемый разной сборной публикой, в том числе и жульем».

В отличие от других видов промысла, где мальчики работали на хозяина бесплатно (за харчи и обучение ремеслу), в трактире они сразу (помимо бесплатного питания и угла для ночлега) получали жалованье, в среднем от 2 до 5 рублей в месяц. Мальчик начинал с подсобной работы (мытье посуды, уборка в зале и на кухне) и, при удаче, вскоре становился «шестеркой».

«Шестерка» – общераспространенное в Петербурге с конца XIX века прозвище официанта заурядного трактира. В заведениях, имевших лучшую репутацию, официант именовался половым, услужающим или просто «человеком». Собственно официантами называли прислугу ресторанов: «фрак, белый галстук, белый жилет, баки, брюшко». Официантами работали в основном татары, французы, немцы, реже – петербуржцы. Ярославцев среди них почти не было.

Путь от мальчика до шестерки у трактирщиков менее продолжителен, чем, например, у ремесленников (где шестерке соответствовал подмастерье), поэтому доля мальчиков в общем числе трактирщиков была более чем в два раза ниже, чем среди всех ярославских отходников (соответственно 4,2 и 10,8 %).

«В большинстве трактирная шестерка – какой-то несчастный лакей без роду, без племени, ради нужды и голода идущий служить за 5–7 рублей в месяц, работать с 7 часов утра до 1–2 часов ночи.

Но есть и другой тип шестерки. Он окончил полный курс наук по своей профессии и прошел с детства следующие должности: мальчик в судомойной, помощник шестерки (в залах или номерах, смотря по роду заведения), мальчик за буфетом, младший слуга, подручный буфетчика, и, наконец, если во всех перечисленных должностях успешно сдал экзамен, жалуется в звание самостоятельного шестерки с правом получить из-за буфета «марки» на 5 – 25 рублей.

Из нынешних владельцев трактиров почти 2/3 вышли из шестерок, но, увы, гораздо чаще шестерки идут в арестантские роты и в ночлежки… из мальчиков только 10 % выходят в шестерки, а из шестерок только 10 % – в люди. Нужно иметь железную волю, закаленный характер и большой ум, чтобы оставаться равнодушным ко всем этим слабостям человеческого организма.

Шестерка в прошлом – в большинстве случаев ярославец, и часто мышкинский. Это, так сказать, рядовой шестерка, имеющий в Петербурге многих родственников хозяевами и буфетчиками. Среди ярославских шестерок гораздо меньше спившихся, они отлично служат, умеют всем угодить, услужить, а главное, обладают особым тактом и чутьем, столь ценимом в трактирном ремесле. Вообще, от хорошего шестерки требуются качества дипломата, коммерсанта, экономиста, финансиста, гастронома, санитара и т. д.».

Заработок у служащего в трактире состоял из получаемой от хозяина платы и чаевых. Хозяева платили мальчикам в среднем 2,8 рубля в месяц, половым – 8,1, буфетчикам – 40. На такие деньги в Петербурге прожить было практически невозможно. Ни в одном виде ярославского отхода таких мизерных заработков не встречается. Более того, по данным К. Воробьева, мальчик высылал на родину в год в среднем 33,5 рубля в год (при жалованье 33,6 рублей за полные 12 месяцев), половой соответственно 122,3 (жалованье – 97,2), буфетчик – 238,3 (304,8). Таким образом, чаевые составляли не только обязательную, но и преобладающую часть дохода трактирного служащего.

Размер их определить довольно сложно. В петербургских ресторанах «было принято оставлять деньги поверх счета с прибавкой не менее десяти процентов официанту и метрдотелю». По словам одного из корреспондентов ярославского земства «грамотным лицам, ловким и долгоживущим у одного хозяина, плата полагается от 5 до 6 рублей в месяц на хозяйских харчах. При этом бывают доходы независимо от жалования, коих получается от 10 до 30 рублей в месяц. Вообще доходы в разных заведениях и для разных лиц крайне неопределенны».

Еще один источник побочных доходов трактирной прислуги – обман клиентов, а иногда и хозяина. Шестерке необходимо было быть «своего рода мазуриком, живущим ежедневным, ежечасным обманом… свидетель всего самого безнравственного, бесчестного и безобразного».

Наиболее распространенный способ незаконного заработка – обсчет пьяных посетителей. Естественно, трактирная прислуга работала в сговоре с проститутками, помогавшими напоить и обобрать закутившего клиента. Его «примазывали» или «обставляли» – выставляли завышенный счет; иногда при этом на столик или в отдельный кабинет незаметно подставляли пустые бутылки из-под спиртного, якобы выпитого посетителем, пользовались естественным для загулявшего русского человека желанием не мелочиться и не скандалить из-за счета при даме. Бывало, что у впавшего в бессознательное состояние посетителя просто вынимали бумажник.

Наконец, отдельный доход шел от незаконной торговли водкой в заведениях «без крепких напитков», сводничества. Более рискованными являлись манипуляции с «марками» – специальными жетонами, которые выдавались половым для расчета с буфетом. Кое-кто ухитрялся «утащить от хозяина требуемые посетителями предметы без оплаты их марками. Замеченные в таком деянии приказчиком или хозяином немедленно увольнялись. Приходится искать другого места, а найти его не шутка: в продолжение долгих поисков некоторые вещи и одежда износятся, другие продаются на пропитание, а их и всех-то немного, а тут и паспорту срок, возобновить не на что, да и не дадут, если мало послал домой – домашние, или если не уплачены подати – староста. В таких случаях они идут домой «яко наг, яко благ и дух сокрушен»; других полиция препровождает по этапу. А то бывает, находясь без дела, живут в ночлежных квартирах, среди разной воровской братии, а оттуда кандидат куда угодно».

Жизнь «человека из ресторана» представляла цепь бесконечных унижений. Анонимные авторы «Правды» жаловались на буфетчика ресторана «Белый медведь» Д. Л. Новожилова, который, поступив в ресторан, «самым циничным образом стал издеваться над всеми служащими ресторана: нет никому имен и фамилий, а есть собачья кличка: сволочь, паразит, Демьян, г…ед, вошь этапная». Плевки в лицо, оскорбления при клиентах, рукоприкладство. На такое же обращение жаловались половые чайной Макокина.

В ресторане Крутецкого хозяин «своих служащих настоящими именами называет разве по двунадесятым праздникам – ходячие же названия у него: «холуй, сукин сын, сволочь, дурак».

Трактирная прислуга в большинстве случаев пользовалась комнатой «от хозяина». Чаще всего это была отдельная общая комната в хозяйской квартире; иногда шестерки спали прямо в помещении трактира. Отдельная комната полагалась только трактирной аристократии – буфетчикам. Пища для всех служивших в трактирах полагалась бесплатно и за исключением постных дней была мясной.

Самым трудным в трактирном промысле был продолжительный рабочий день. Он начинался в среднем 7 утра, а заканчивался в 11 вечера, то есть обычно продолжался 16 часов. После ухода посетителей следовало еще убрать посуду, подмести и натереть полы в зале. Обеденных перерывов у трактирных служащих тоже не было, обедали они по очереди, в те моменты, когда было мало посетителей. В течение всего года шестерки имели только два выходных дня – Рождество и Пасха.

Но если шестерка выдерживал все тяжести трактирного труда и счастливо избегал всех его искусов, у него была перспектива стать буфетчиком, а затем и хозяином собственного заведения. Иногда земляку давали под небольшой процент кредит на его покупку односельчане трактиропромышленники, а иногда сметливому и расторопному парню трактир доставался в приданое за дочкой хозяина.