А приятно было полюбоваться. Расфуфыренные, с пустыми лицами. Сладкая соль здешней земли. Сорт первый, помол экстра. 2400 единиц. Внимают авгурам. Те, гадая по внутренностям, улыбаются, само собой.

И на следующий день - крупный план Нижней говорильни. 450 единиц. Все счастливы. Беспрестанно хлопают в ладоши, норовя при этом вскочить.

И в каждом губернском городе, надо полагать, наберется еще по тысяче таких же. (В столицах и поболее.) Упакованных не хуже. Все вместе (плюс семьи) они представляют собою итог эпохи.

Сделав себе будущее, они вынуждены иногда публично мечтать о будущем, ожидающем всех прочих. И умиляются собственному великодушию, поскольку не жалеют для прочих буквально ничего. Вот вам два триллиона на учение, вот на лечение, помните нашу доброту. Как мы, стоя на паперти, швыряем цифры в толпу пригоршнями.

Выглядит все это, конечно, так себе. Но когда телевизор выключен и тошнота отступает - а вдруг, думаешь, и действительно как-нибудь обойдется. Недра оскудеют еще не скоро, дешевое иногорючее когда еще изобретут. Значит, вполне возможно и в самом деле переплюнуть какую-нибудь Великобританию по объему экономики, все так же не производя ни вещей, ни мыслей. И пару-другую образовавшихся лишних триллионов разбрызгать среди населения.

То есть главное - не заглядывать далеко. Вдруг катастрофа не неизбежна. Или, допустим, она похожа на таяние ледника: кап да кап, в год по чайной ложке.

На падение Византии, как сказал мне однажды лет тридцать тому назад один знакомый писатель. На разложение туши кита, как написал лет двадцать назад другой: по ходу этого дела не одно поколение внутренних паразитов успеет осуществить свой жизненный цикл.

Да, наконец, и демоскоп тикает: население РФ убывает со скоростью один человек в минуту.

И гороховый шут с особенным удовольствием давеча брякнул в говорильне, что оно и к лучшему: чем электорат малочисленней, тем легче его прокормить.

В общем, давайте вырубим ящик. Ничего не происходит. Ихняя игра в стулья нас не касается.

А что человек в России беззащитен - таков уж закон местных судеб. Но вдруг именно вас он помилует. Жили при Драконе - и то кое-кто уцелел. Авось и Внутренний Солитер будет пожирать страну, не особенно торопясь.

И хватит об этом. А раскроем лучше книжку стихов одного поэта. Необыкновенно несчастливого. Забываемого поспешно и с каким-то даже исступлением. Отчасти потому, что и родился-то он неудачного числа - 7 мая, когда полагается заправлять майонезом гос. салаты: не до стихов. Опять же нетактично в эти праздничные дни припоминать, что в интересах социализма пришлось весной 38-го отвезти его в ленинградский Большой Дом и там долго пытать и бить, пока он не впал в помешательство. А потом еще восемь лет держать его в лагере и в ссылке. Чтобы талант хрустнул, как позвоночник.

Конечно, я говорю про Николая Алексеевича Заболоцкого. 105 лет со дня рождения, довольно круглый юбилей.

Круглые очки на простоватом лице.

И загадочные стихи. Похоже, что его угнетала и раздражала материальность мира. Что он смолоду пребывал как бы в шутовском аду, подразумевающем как первое условие своего существования - абсолютное отсутствие смысла. А как второе условие - боль, постоянно чувствуемую любым существом и веществом. А притом этот мир был так живописно нелеп, и зловещие глупые клоуны метались по нему так забавно. Дыша и питаясь смертью и передразнивая смерть.

Что-то такое он уловил в атмосфере первых пятилеток. Хотя вроде бы вполне советский был человек.

В заключении молчал, а когда оказался на свободе, стал писать совсем не то, что прежде: по-другому и про другое. Про разреженное пространство и бесконечную печаль. Про жалость.

Несколько очень красивых стихотворений. Найдется и два-три бессмертных.

При жизни не напечатанных, ясное дело.

Например, как замерзли в поле двое з/к, отправленные из лагеря в город за мукой:

...Стали кони, кончилась работа, Смертные доделались дела... Обняла их сладкая дремота, В дальний край, рыдая, повела. Не нагонит больше их охрана, Не настигнет лагерный конвой, Лишь одни созвездья Магадана Засверкают, став над головой.

Представляю, как напугали бы такие стихи, если бы вдруг раздались из репродуктора, всю эту радостную кремлевскую чернь.

А про Мадонну на Курском вокзале.

...Над черной линией портала Висит вечерняя звезда. Несутся с Курского вокзала По всей вселенной поезда. Летят сквозь топи и туманы, Сквозь перелески и пески, И бьют им бездны в барабаны, И рвут их пламя на куски. И лишь на бедной той скамейке, Превозмогая боль и страх, Мадонна в шубке из цигейки Молчит с ребенком на руках.

А зато человеку нормальному такие стихи дают чувство, отчасти похожее на надежду. Не то иллюзию. Типа того, что госбезопасность не успеет погубить мир, что в последний момент литература его спасет.