Глава 6
Мозги – это главное!
14 июня
Ну вот, вчера мы с Дороти прибыли в Нью-Йорк, потому что мистер Эйсман в конце концов решил отправить нас домой: он сказал, что его пуговичные дела идут не очень хорошо и он не может больше себе позволить помогать мне расширять кругозор в Европе. Так что в Будапеште нам пришлось распрощаться с мистером Эйсманом, потому что мистеру Эйсману нужно было отправляться в Берлин к своим голодающим родственникам, которые голодают с самой войны. Перед самым отплытием я получила от него письмо. Он отыскал всех своих голодающих родственников, посмотрел на них хорошенько и решил не везти их с собой в Америку, потому что среди его голодающих родственников не нашлось ни одного, кому не пришлось бы покупать дополнительный железнодорожный билет – они все имеют избыточный вес.
Мы с Дороти сели на пароход, и всю дорогу я думала, выходить мне замуж за знаменитого Генри X. Споффарда или нет, потому что он ждет моего возвращения с таким нетерпением, что никак не дождется. Но я не все время тратила на размышления о Генри, потому что даже если я не выйду за него замуж, все равно у меня есть несколько его писем, которые мне очень могут пригодиться. Дороти во многом со мной согласна и говорит, что согласилась бы принадлежать Генри только при условии, что в восемнадцать лет она овдовеет.
Я решила, что не буду знакомиться на пароходе ни с какими джентльменами, потому что проку от знакомства с джентльменами на пароходе никакого – там всего один магазинчик, и товаров дороже пяти долларов в нем нет. Кроме того, если бы я познакомилась на пароходе с каким-нибудь джентльменом, он бы захотел по прибытии в Нью-Йорк меня проводить и тогда бы обязательно столкнулся с Генри. Но потом я узнала, что здесь, на пароходе, есть один джентльмен из города Амстердама, который занимается торговлей бриллиантами. Я с ним познакомилась, и мы с ним провели вместе немало времени, но в ночь перед прибытием мы разругались, так что, спускаясь по сходням, я на него даже не взглянула, а камушки, то есть бриллианты, чтобы не предъявлять их на таможне, я просто положила в сумочку.
На таможне меня уже ждал Генри, он специально приехал из Пенсильвании, чтобы меня встретить. Дело в том, что их поместье находится в Пенсильвании, там же его отец, который очень серьезно болен, поэтому Генри вынужден почти все время проводить там. На таможне была целая толпа репортеров, которые пронюхали про то, что мы с Генри помолвлены, и им не терпелось узнать, кто я и откуда, а я им сказала, что я – девушка из хорошей семьи, из Литтл-Рока, штат Арканзас. А потом я ужасно рассердилась на Дороти, потому что один репортер спросил у Дороти, когда я дебютировала в свете, и Дороти ответила: на ежегодной ярмарке братства Лосей и было мне пятнадцать лет. Дороти вечно ухитрится показать свою невоспитанность, даже когда общается с джентльменами из литературных кругов.
Ну вот, а потом Генри отвез меня на «Роллс-Ройсе» домой и по дороге сказал, что хочет подарить мне обручальное кольцо, и я очень разволновалась. Он сказал, что был у «Картье» и посмотрел там на все обручальные кольца, но решил, что ни одно из них меня не достойно. А потом он вынул из кармана коробочку и сказал, что все эти огромные бриллианты – холодные камни, в них нет никакого чувства, поэтому он подарит мне свое классное кольцо, полученное в Амхерст-Колледже. Я на него долго-долго смотрела, но я знаю, что на этой стадии игры нельзя терять самообладание, поэтому я сказала, как это мило, что у Генри столько чувства ко мне.
Потом Генри сказал, что ему придется вернуться в Пенсильванию и уговорить отца разрешить нашу свадьбу, потому что его отец твердо решил ее не допустить. А я сказала Генри, что если я познакомлюсь с его отцом, я сумею завоевать его сердце, потому что что-что, а завоевывать сердца джентльменов я умею. Но Генри сказал, что в этом-то вся проблема: девушки постоянно завоевывают сердце его отца, и они с него глаз не спускают, даже в церковь одного не отпускают. Потому что когда он последний раз ходил в церковь один, какая-то девушка завоевала его сердце прямо на улице, и домой он вернулся без денег, а когда сказал, что все их пожертвовал на церковь, ему никто не поверил, потому что за последние пятьдесят лет он на церковь больше десяти центов не жертвовал.
Похоже, именно поэтому отец Генри и не хочет, чтобы он на мне женился. Отец Генри говорит, что Генри, мол, хочет все самое приятное только для себя, а когда отец, мол, чего-то желает, Генри его вечно останавливает, и даже в больницу, где он мог бы немного поразвлечься, не отпускает, а держит дома с сиделкой, причем с сиделкой-мужчиной Так что он против меня возражает, только чтобы Генри насолить. Генри говорит, что долго это не продлится, ведь отцу уже под девяносто, и природа рано или поздно возьмет свое.
Дороти говорит, что я дура и зря теряю время на Генри – ведь я могу познакомиться с его отцом, и через несколько месяцев все будет кончено, а я окажусь практически владелицей поместья в Пенсильвании. Но я не считаю, что надо следовать совету Дороти, потому что за отцом Генри смотрят во все глаза, и Генри сам является его поверенным, так что ничего из этого не получится. И вообще, что мне слушать советы Дороти, которая проехала всю Европу, а домой вернулась с одним-единственным браслетиком!
Генри провел вечер у меня, а потом ему надо было возвращаться в Пенсильванию, где ему необходимо быть в четверг к утру, потому что по четвергам проходят заседания общества, осуждающего кинофильмы. Они настаивают на том, чтобы из кинофильмов были вырезаны все сомнительные эпизоды, которые не достойны внимания добропорядочных граждан Члены общества смонтировали все сомнительные эпизоды в один фильм и постоянно его просматривают. Было бы жестоко лишить Генри возможности посетить заседание в четверг, потому что он всю неделю только четверга и ждет Ему так нравится осуждать безнравственность в кинофильмах, что к кинофильмам, из которых все безнравственное уже вырезали, он теряет интерес.
Когда Генри ушел, я долго беседовала с Лулу, которая присматривала за квартирой в мое отсутствие Лулу считает, что мне все-таки надо выйти замуж за мистера Споффарда, потому что Лулу, пока распаковывала мои чемоданы, за ним наблюдала, поэтому она совершенно уверена когда мне надо будет на время избавиться от мистера Споффарда, достаточно будет дать ему несколько безнравственных открыток, достойных осуждения, и это займет его на столько времени, сколько мне понадобится.
Генри хочет, чтобы я приехала на уик-энд в Пенсильванию и познакомилась с его родственниками Но если все родственники Генри такие же борцы за нравственность, как и он, мне предстоит тяжкое испытание.
15 июня
Вчера утром мне выпало тяжкое испытание, потому что все газеты напечатали рассказ о том, как мы с Генри обручились, но о том, что я девушка из хорошей семьи, написала только одна газета, которая к тому же процитировала рассказ Дороти о том, как я дебютировала на ярмарке братства Лосей. Так что я позвонила Дороти в «Ритц» и сказала, что таким девушкам, как она, при репортерах лучше рта не раскрывать.
Оказывается, Дороти звонила целая куча репортеров, но Дороти им ничего не рассказала, только на вопрос о том, где я беру средства, она сказала, что я пользуюсь пуговицами. Дороти ничего такого говорить не следовало, потому что многие знают про то, что мистер Эйсман расширяет мой кругозор, а в Чикаго он известен как Гас Эйсман, Пуговичный Король, так что кое-кого это может навести на всякие мысли.
Но Дороти сказала, что про мой первый выход в свет в Литтл-Роке она больше ничего не рассказывала, потому что Дороти ведь знает, что он не состоялся, ведь как раз когда настало время моего первого выхода в свет, моего знакомого джентльмена мистера Дженнингза застрелили, а после суда, на котором присяжные меня оправдали, я была так утомлена, что мне было не до того.
А еще Дороти предложила устроить вечеринку, чтобы я наконец дебютировала в свете, и это всех их поставит на место. Похоже, Дороти просто не терпится устроить вечеринку. Это первое разумное предложение, которое я услышала из ее уст, и я считаю, что девушка, помолвленная с джентльменом из такого старинного рода, просто обязана дебютировать в свете. И я ей сказала, чтобы она немедленно приезжала, мы все обсудим, но вечеринка должна быть очень скромной и давать ее надо завтра вечером, потому что если Генри узнает, что я дебютирую в свете, он обязательно приедет из Пенсильвании и все испортит – ведь Генри для того, чтобы испортить вечеринку, достаточно просто на ней появиться.
Дороти приехала, и мы с ней все придумали. Сначала мы решили, что надо заказать приглашения, но на это всегда уходит столько времени, и глупо его тратить попусту, потому что все джентльмены, которых мы собрались пригласить на мой дебют, состоят членами клуба «Ракетка», так что достаточно написать извещение о том, что у меня дебют, и отдать его Уилли Гвинну, а он пусть вывесит его в клубе на доске объявлений.
Уилли Гвинн вывесил его на доску объявлений, а потом позвонил мне и сказал, что такого воодушевления он не наблюдал со времен боя Демпси с Фирпо и что ко мне собирается клуб «Ракетка» в полном составе. Нам осталось только решить, кого из девушек пригласить на мой дебют. Я знаю мало женщин из общества, что вполне естественно, потому что до дебюта девушка и не общается с ними, а уж потом все женщины из общества приходят к дебютантке с визитами. Но мужчин из общества я знаю практически всех, потому что почти все они состоят членами клуба «Ракетка», так что после того, как на моем дебюте побывают члены клуба «Ракетка», для того, чтобы занять надлежащее место в обществе, мне останется только познакомиться с их матерями и сестрами, поскольку возлюбленных их я и так знаю.
Но я считаю, что лучше, когда на вечеринке много девушек, особенно если там присутствует много джентльменов, поэтому было бы замечательно пригласить девушек из «Шалуний», но это невозможно, так как они не моего круга. Я об этом много размышляла и решила, что приглашать их на вечеринку было бы нарушением этикета, но можно их нанять для развлечения гостей, а потом, когда они развлекут гостей, они могут остаться, и в этом никакого нарушения этикета не будет.
Тут зазвонил телефон, Дороти подняла трубку, и оказалось, что это Джо Сангинетти, почти что официальный бутлегер клуба «Ракетка». Джо сказал, что узнал про мой дебют, и спросил, нельзя ли и ему прийти вместе с членами его клуба, клуба «Серебряные брызги» из Бруклина Он возьмет на себя заботу о спиртном, и ром будет течь рекой.
Дороти ему сказала, да, пусть приходит, а потом повесила трубку и рассказала мне о его предложении, и я очень рассердилась на Дороти, потому что клуба «Серебряные брызги» даже нет в «Светском альманахе», и его членам нечего делать на дебюте порядочной девушки. Дороти же сказала, что когда начнется настоящее веселье, никто уж не разберет, кто член чего – «Ракетки», «Серебряных брызг» или «Рыцарей Пифии». А я все-таки почти что пожалела о том, что допустила Дороти до подготовки моего дебюта, хотя Дороти очень может пригодиться, если придет полиция, потому что Дороти умеет обращаться с полицейскими, и я еще не встречала полицейского, который бы в Дороти не влюбился. А потом Дороти позвонила всем репортерам и пригласила их на мой дебют, чтобы они все увидели своими глазами.
Дороти сказала, она лично проследит, чтобы мой дебют попал на первые полосы газет, даже если для этого нам придется совершить убийство.
19 июня
Вечеринка в честь моего дебюта началась три дня назад, но вчера вечером я устала окончательно и, покинув, гостей, отправилась спать, потому что на третий день я обычно теряю интерес к вечеринкам, а Дороти не теряет его никогда, и сегодня утром, проснувшись, я увидела, как Дороти прощается с какими-то гостями. У Дороти столько жизненной силы – ведь последними гостями были те, которых мы пригласили, когда ездили купаться на Лонг-Бич, а это происходило позавчера, и они-то были еще совсем свеженькие, но Дороти выдержала всю вечеринку с начала до конца и даже, в отличие от большинства джентльменов, не ходила в турецкие бани. Мой дебют оказался очень необычным, потому что многие из гостей, дошедшие до конца, оказались совсем не теми, кто был на нем сначала, а ведь редко бывает, чтобы на дебюте у девушки побывало столько джентльменов. Успех огромный, потому что о моем дебюте написали почти все газеты, и я была очень горда, когда на первой полосе «Дейли Вьюз» увидела заголовок: «Фантастический дебют Лорелеи». А «Зитс Уикли» написала, что если эта вечеринка устроена в честь моего первого выхода в свет, они ждут не дождутся, когда я, преодолев свойственную дебютанткам скромность, заявлю о себе в полный голос.
Мне пришлось извиниться перед Дороти насчет Джо Сангинетти, потому что он действительно привез все спиртное и даже более того Его бутлегеры доставляли спиртное на такси прямо из доков, и была только одна проблема – как только они вносили его в квартиру, их невозможно было оттуда выгнать. Так что в конце концов даже вышла небольшая ссора, потому что Уилли Гвинн обиделся на то, что бутлегеры Джо попирали права его друзей, членов клуба «Ракетка», и не давали им петь с их квартетом. Бутлегеры Джо сказали, что парни из «Ракетки» хотели петь неприличные песни, а они, бутлегеры, предпочитают песни о матерях. Тут мнения разделились, но девушки из «Шалуний» с самого начала были на стороне бутлегеров, потому что слушали их пение со слезами на глазах. Парни из «Ракетки» обиделись, а потом – одно к другому – кто-то вызвал «Скорую помощь» и приехала полиция.
Дороти, как всегда, была с полицией на высоте. Оказывается, полицейские получили приказ от судьи Шульцмейера, который ведет все дела о нарушении сухого закона, чтобы, когда полицию вызывают на вечеринку, они немедленно, в любое время дня и ночи, ему об этом сообщали, потому что судья Шульцмейер просто обожает вечеринки. Так что полиция вызвала судью Шульцмейера, и он явился в мгновение ока. А потом Джо Сангинетти и судья Шульцмейер оба безумно влюбились в Дороти. Они даже поссорились, и судья сказал Джо, что если бы его бурду можно было пить, он бы добился ее конфискации, только это такая дрянь, которую порядочный джентльмен в рот не возьмет, поэтому он ее даже конфисковывать не будет. Часов в девять утра судье Шульцмейеру пришлось уйти – ему надо было в суд, допрашивать всех преступников, которые нарушают закон, так что ему пришлось оставить Дороти с Джо, и он ужасно злился. А мне было очень жаль всех тех, кто должен был в то утро предстать перед судьей Шульцмейером, потому что он каждому присудил по 90 дней заключения и к двенадцати дня вернулся обратно. Он проторчал с нами, пока мы не поехали на Лонг-Бич, а это было позавчера. Судья Шульцмейер тогда потерял сознание, и мы оставили его в санатории в Гарден-Сити.
Мой дебют был самым большим успехом сезона, потому что на второй день моей вечеринки сестра Уилли Гвинна давала бал в поместье Гвиннов на Лонг-Айленде, и оказалось, что все лучшие джентльмены им пренебрегли, поскольку находились у меня. Похоже, если я заставлю себя стать миссис Генри Споффард, я буду в свете заметной фигурой и хозяйкой салона.
Сегодня утром позвонил Генри и сказал, что наконец уговорил отца, так что, пожалуй, меня можно ему представить, так что днем Генри за мной заедет и я отправлюсь в Пенсильванию знакомиться с его родственниками и осматривать его знаменитое родовое гнездо Еще он спросил, как прошел мой дебют, о котором упоминали даже филадельфийские газеты. Я ему сказала, что дебют случился совершенно внезапно, все решилось в один день, и я постеснялась сообщать ему об этом – не хотела отрывать от семьи всего-то из-за какой-то вечеринки.
Так что теперь я готовлюсь к визиту в поместье Генри, и у меня такое чувство, что от него зависит все мое будущее. Потому что если семья Генри будет меня раздражать так же, как меня раздражает Генри, дело может закончиться судом.
21 июня
Я провожу уик-энд с семейством Генри в их родовом поместье неподалеку от Филадельфии и постепенно прихожу к убеждению, что в жизни, кроме семьи, имеются и другие ценности Например, в семье Генри принято вставать чуть свет. Собственно говоря, нет ничего плохого в том, чтобы вставать рано, но только в том случае, если предстоит что-то интересное, а когда встаешь рано и оказывается, что ничего интересного тебя не ждет, это кажется пустой тратой времени.
Вчера мы все встали рано – я как раз должна была познакомиться с семьей Генри, потому что в Пенсильванию мы с Генри ехали на машине и добрались туда, когда все уже спали – в начале десятого вечера. Поэтому утром ко мне в комнату пришла матушка Генри – она хотела разбудить меня к завтраку. Дело в том, что матушка Генри очень меня любит, хочет носить такие же платья, как у меня, и очень интересуется тем, что я привезла с собой. Обнаружив коробочку конфет с ликером, она была совершенно счастлива. Я наконец-таки оделась, она выкинула пустую коробку из-под конфет, и я помогла ей спуститься в столовую.
В столовой нас ждали Генри с сестрой, с которой я и познакомилась Оказывается, до войны она была совсем другой, а мужскую рубашку с галстуком надела, когда в войну работала на машине «Скорой помощи», только теперь никто не может уговорить ее их снять. Потому что, как война кончилась, сестра Генри решила, что женская одежда чересчур легкомысленна. И теперь сестра Генри думает только о лошадях и автомобилях, и найти ее можно либо в гараже, либо в конюшне. Собственно говоря, она почти не уделяет внимания своей семье, а Генри – и того меньше, потому что считает, будто у Генри ум не очень мужской. А потом мы ждали, когда придет отец Генри, который должен перед завтраком читать вслух Библию.
И тут случилось настоящее чудо. Оказывается, отец Генри уже много месяцев практически не вставал с инвалидного кресла, и его мужчина-сиделка должен был повсюду возить. Мужчина-сиделка его привез, и Генри сказал. «Папа, это твоя будущая невестка», а папа посмотрел на меня, встал с кресла и пошел. Все ужасно удивились, только Генри не удивился, потому что он отца знает как свои пять пальцев Потом они долго успокаивали отца Генри, и он пытался читать вслух Библию, только он никак не мог сосредоточиться на Библии и никак не мог есть, потому что когда человек настолько слаб, он не может одновременно смотреть и на девушку, и на овсянку. Генри в конце концов очень расстроился и сказал своему отцу, что ему надо пойти к себе и отдохнуть, иначе у него случится рецидив Тогда мужчина-сиделка увез его, и его было ужасно жалко, потому что он рыдал как ребенок. А я вспомнила, что мне советовала Дороти насчет отца Генри, и решила, что если бы он смог ото всех избавиться и немного пожить, как захочет, можно было бы советом Дороти и воспользоваться.
После завтрака мы все собрались в церковь, только сестра Генри не ходит в церковь и предпочитает проводить воскресенье в гараже, где она разбирает на части и снова собирает семейный грузовичок Генри говорит: то, что война сделала с его сестрой, даже страшнее самой войны.
Ну вот, в церковь пошли Генри, его матушка и я. Из церкви мы вернулись к ланчу, и ланч почти ничем не отличался от завтрака, только отец Генри к ланчу не выходил, потому что после встречи со мной у него случилась лихорадка и послали за доктором.
Днем Генри ушел на молитвенное собрание, а мы с матушкой Генри отдыхали перед вечерним походом в церковь. Матушка Генри считает, что я луч солнца в ее жизни, и она меня от себя не отпускает, потому что не любит оставаться одна – когда она остается одна, мозги у нее почти совсем отключаются. Она обожает примерять мои шляпки и все время рассказывает, что мальчики из церковного хора не сводят с нее глаз С ней, конечно, приходится соглашаться, а соглашаться с человеком, разговаривать с которым можно только через слуховую трубку, очень трудно, потому что рано или поздно интонации тебя выдадут.
Ужин оказался почти таким же, как ланч, только к ужину вся новизна пропала окончательно. Я сказала Генри, что у меня ужасно болит голова и я не могу идти в церковь, так что Генри с матушкой пошли в церковь, а я пошла к себе в комнату, там села, подумала и решила, что жизнь слишком коротка, чтобы посвятить ее всю семье, даже если в семье очень много денег. Так что теперь мне необходимо придумать какой-нибудь план, чтобы Генри отказался на мне жениться. Я постараюсь получить от него сколько смогу, этим и довольствуюсь.
22 июня
Вчера Генри посадил меня в Филадельфии на поезд, а самому ему я велела оставаться, чтобы быть рядом с отцом, у которого может случиться рецидив. Я сидела в купе и думала о том, что настало время избавиться от Генри любой ценой. Я решила, что лучший способ досадить джентльмену – отправиться с ним по магазинам Потому что даже мистер Эйсман, который просто создан для того, чтобы девушки ходили с ним по магазинам, и который знает, чего от этого ждать, после похода по магазинам бывает крайне раздосадован. Я решила, что в Нью-Йорке отправлюсь к «Картье», потрачу там крупную сумму и запишу ее на счет Генри, потому что с тех пор, как о нашей помолвке написали все газеты, его счет – все равно что мой.
Я об этом размышляла, и тут раздался стук в дверь, я сказала: «Войдите!» – и вошел джентльмен, который сказал, что часто видел меня в Нью-Йорке и все мечтал со мной познакомиться, потому что у нас с ним множество общих друзей. Он дал мне свою карточку, на которой было написано, что зовут его мистер Джилбертсон Монтроуз и он по профессии сценарист. Я предложила ему присесть, и мы с ним завели беседу на литературные темы.
У меня такое ощущение, что вчерашний день был поворотным в моей жизни, потому что я наконец встретила джентльмена, у которого есть не только литературные таланты, но и замечательные мозги. Он из тех джентльменов, которых девушка может слушать целыми днями, потому что все время узнает что-то новое. Ведь ничто так не привлекает девушку, как мужской ум, особенно ту девушку, которая провела уик-энд с Генри. Мистер Монтроуз говорил без умолку всю дорогу до Нью-Йорка, а я сидела и слушала. По мнению мистера Монтроуза, Шекспир – великий драматург, и он считает, что «Гамлет» – замечательная трагедия, а что касается романов, то он убежден, все обязательно должны читать Диккенса. А когда мы коснулись поэзии, он принялся читать наизусть «Расстрел Дэна Макгрю» и читал так, что на самом деле были слышны выстрелы.
Потом я попросила мистера Монтроуза рассказать о себе. Оказывается, мистер Монтроуз возвращается домой из Вашингтона, округ Колумбия, куда он ездил встречаться с болгарским послом, у которого хотел узнать, не согласится ли Болгария финансировать сценарий на историческую тему, а точнее, об интимной жизни Долли Мэдисон [], который он написал. Оказывается, в болгарском ресторане на Лексингтон авеню мистер Монтроуз познакомился с несколькими болгарами, которые и посоветовали ему попросить на это денег у Болгарии. Мистер Монтроуз сказал, что может вставить в – сценарий пропаганду Болгарии, а болгарскому послу он сказал, что когда он думает о том, как мало американские любители кино знают о Болгарии, у него сердце ноет.
Я сказала мистеру Монтроузу, что мне даже неловко беседовать с джентльменом, который столько знает о Болгарии, потому что я про Болгарию знаю только, что там есть зулаки. Мистер Монтроуз сказал, что, по мнению болгарского посла, история Долли Мэдисон не имеет непосредственного отношения к ситуации в Болгарии, но мистер Монтроуз ему объяснил, что все дело в организации сюжета. Мистер Монтроуз сказал, что может ввести в сценарий нового возлюбленного Долли Мэдисон, болгарина, который хочет на ней жениться. Долли Мэдисон задумается о том, какие у нее будут замечательные внуки, если она выйдет замуж за болгарина, и ее мысленному взору представится Болгария в 1925 году. А мистер Монтроуз поедет в Болгарию и снимет это на пленку. Но болгарский посол отверг это предложение, однако подарил мистеру Монтроузу большую бутылку болгарского национального напитка. На вид болгарский национальный напиток ничем не отличался от воды, да и на вкус был не очень крепок, но уже через пять минут начинаешь понимать, что совершила ошибку. Но я решила, что если это заставит меня забыть все то, через что я вынуждена была пройти в Пенсильвании, уж лучше я совершу ошибку. И мы выпили еще. Потом мистер Монтроуз рассказал мне, как трудно он пробивался в кинематограф, потому что все его сценарии слишком сложны. Мистер Монтроуз пишет о сексе, и там очень много психологии, а когда об этом пишут другие, там только прозрачные одежды и роскошные ванные комнаты. Мистер Монтроуз считает, что у кинематографа нет будущего, и выход только один – кинематографисты должны разобраться в сексуальных мотивах жизни и понять, что у женщины двадцати пяти лет сексуальных проблем не меньше, чем у шестнадцатилетней вертихвостки. Мистер Монтроуз вообще предпочитает писать о женщинах опытных, и он против того, чтобы опытных женщин играли пятнадцатилетние девчонки, которые ничего не знают про жизнь и даже в тюрьме не сидели.
Мы и не заметили, как доехали до Нью-Йорка, и я подумала, поездка с Генри на «Роллс-Ройсе» показалась мне бесконечно долгой, и тут-то я поняла окончательно, что деньги – это не главное, потому что в конечном счете все решают мозги. Мистер Монтроуз проводил меня домой, и мы с ним договорились встречаться за ланчем в кафе «Примроуз» практически ежедневно, чтобы беседовать о литературе.
А потом мне надо было придумать, как избавиться от Генри и при этом избежать неприятностей. И я позвала Дороти, потому что Дороти хоть и не знает, как увлечь джентльмена с деньгами, но может посоветовать, как от такового избавиться.
Дороти сначала сказала, чтобы я рискнула и вышла за Генри замуж, потому что, как ей кажется, если Генри на мне женится, он через две недели обязательно покончит жизнь самоубийством. Но я ей рассказала о своей идее с магазинами, и еще – что я вызову Генри, но устрою так, чтобы, когда он приедет, меня дома не было. А Дороти окажется у меня, начнет с ним беседовать и сообщит ему о моих походах по магазинам и о том, какая я расточительная, а еще объяснит, что если он на мне женится, то через год окажется в ночлежке.
Дороти мне посоветовала попрощаться с Генри и поручить его ей, потому что в следующий раз я увижу его в качестве свидетеля на суде, а тогда я ведь могу его и не узнать – она его так напугает, что это наверняка отразится на его внешности. И я окончательно решила передать его в руки Дороти и уповать на лучшее.
10 июля
Весь прошлый месяц был полон событий, и я теперь твердо убеждена, что я – именно такая девушка, с которой вечно что-то происходит. Должна признаться, что жизнь – удивительная штука. За последние несколько недель столько всего произошло, что у меня голова идет кругом.
Ну, сначала я отправилась к «Картье» и купила очаровательный изумруд и длинную нитку жемчуга, записав все это на счет Генри. Потом я позвонила Генри по междугородному телефону и сказала, что ужасно хочу его видеть, а он очень-очень обрадовался и пообещал, что приедет в Нью-Йорк немедленно.
Я попросила, чтобы Дороти приехала ко мне, встретила Генри, показала ему все, что я купила за его счет, и рассказала, какая я расточительная. Я разрешила Дороти зайти так далеко, как она сочтет нужным, только пусть не очерняет мой моральный облик, потому что мой моральный облик должен остаться незапятнанным – это может пригодиться впоследствии. Генри должен был ко мне приехать в начале второго, поэтому я велела Лулу приготовить ланч для него и Дороти, а Дороти я попросила сказать Генри, что я отправилась смотреть драгоценности царской семьи, которые выставила на продажу в «Ритце» какая-то русская великая княгиня.
А на самом деле я пошла в «Примроуз» на ланч с мистером Монтроузом. Мистер Монтроуз очень любит делиться со мной своими планами и говорит, что я напоминаю ему одну даму по имени мадам Рекамье, с которой обожали делиться планами все французские мужчины, хотя в то время и шла французская революция.
Мы с мистером Монтроузом отлично поели. Впрочем, когда я с ним, я даже не замечаю, что ем, потому что мистер Монтроуз говорит так замечательно, что главное удовольствие – его слушать. Но пока я его слушала, я все думала про Дороти и очень беспокоилась, как бы она не зашла слишком далеко и не сказала Генри чего-нибудь такого, что может мне потом повредить. Даже мистер Монтроуз это заметил и сказал: «Дорогая моя, о чем вы так глубоко задумались? Ну-ка, рассказывайте!»
И тогда я все ему рассказала. Он тоже задумался, а потом говорит: «Очень жаль, что образ жизни мистера Споффарда вас не устраивает, потому что мистер Споффард – именно тот человек, который мог бы финансировать фильм по моему сценарию». И еще мистер Монтроуз сказал, что с самого начала понял: из меня бы получилась идеальная Долли Мэдисон. Это навело меня на кое-какие мысли, и я сказала мистеру Монтроузу, что в скором времени рассчитываю получить крупную сумму денег и сама смогу финансировать фильм. Но мистер Монтроуз сказал, что будет поздно, потому что все кинокорпорации уже гоняются за этим сценарием.
Тут я почти что впала в панику, потому что вдруг поняла: если я выйду замуж за Генри и буду сниматься в кино, образ жизни Генри мало будет меня беспокоить. Потому что если занимаешься чем-то серьезным, можно и Генри потерпеть. Но тут я вспомнила, что сейчас делает Дороти, и сказала мистеру Монтроузу, что, возможно, уже поздно. Я кинулась к телефону, позвонила домой и спросила Дороти, что она успела сказать Генри. Она ответила, что рассказала про изумруд, который я купила к зеленому платью, и про то, что на платье я посадила пятно, поэтому теперь собираюсь и то и другое отдать Лулу. А еще она показала ему жемчуг и рассказала, что я его купила, а потом пожалела, что не выбрала розовый, потому что белый – такой банальный, и теперь хочу, чтобы Лулу пришила жемчужины мне на пеньюар. А еще она сказала, как жаль, что я собралась покупать драгоценности царской семьи, потому что у нее предчувствие – они приносят несчастье, но я ей говорила, что если решу, что они несчастливые, кину их как-нибудь ночью в новолуние через левое плечо в Гудзон, это снимает проклятье.
Тут Генри разволновался, а она ему сказала, как рада тому, что я наконец выхожу замуж, ведь мне так не везло – стоило мне с кем-то обручиться, как с моим женихом тут же что-нибудь да случалось. Что например, спросил Генри. Дороти сказала, что парочка женихов попала в психиатрическую лечебницу, один из-за долгов застрелился, а об остальных теперь заботятся исправительные учреждения. Генри спросил, что их до этого довело, а Дороти ответила, что моя расточительность, и она очень удивлена, что Генри об этом ничего не слышал, ведь мне достаточно сходить с каким-нибудь биржевым маклером на ланч в «Ритц», и на следующий день рынок обваливается. А еще она сказала, что не хочет ни на кого наговаривать, только за день до того, как рухнула немецкая марка, я как раз ужинала с одним крупным немецким бизнесменом.
Я чуть с ума не сошла, но велела Дороти держать Генри в квартире до тех пор, пока я не приеду и сама ему все не объясню, а потом ждала у телефона, пока Дороти спросит у Генри, может ли он немного подождать. Через минуту Дороти вернулась и сказала, что в гостиной никого нет, но если я сейчас побегу на Бродвей, то наверняка увижу, как Генри с ураганной скоростью мчится на Пенсильванский вокзал.
Мистеру Монтроузу я сказала, что мне во что бы то ни стало нужно найти Генри. Сказать, что мы покинули «Примроуз» поспешно, значит не сказать ничего. Мы примчались на Пенсильванский вокзал, и я едва успела вскочить в поезд до Филадельфии. А мистер Монтроуз стоял на перроне и нервно грыз ногти. Я ему велела возвращаться в отель и ждать моего звонка.
В поезде я нашла Генри, сидевшего с совершенно убийственным выражением лица. Увидев меня, он съежился чуть ли не вполовину. Я села с ним рядом и сказала, что мне стыдно за его поведение, и если его любовь не выдержала даже той крохотной проверки, которую устроили ему мы с Дороти, я с ним даже общаться больше не желаю. Еще я ему сказала, что если он не может отличить настоящий изумруд от безделушки из дешевой лавки, ему самому должно быть стыдно. А если он считает, что любые белые бусинки – это жемчуг, то нечего удивляться тому, что он не умеет разбираться в женщинах. И тут я расплакалась – из-за того, что Генри так легко отказывается от своих чувств. Он пытался меня утешать, но до самого Ньюарка я была безутешна. А когда мы Ньюарк проехали, Генри сам разрыдался, а когда мужчины плачут, мне их так жалко становится.
Поэтому я его простила. Так что, как приеду домой, надо будет все немедленно вернуть в «Картье».
Потом я объяснила Генри, как хочу, чтобы наша жизнь была наполнена истинным смыслом и чтобы мир наконец стал лучше. А еще я сказала, что он так хорошо разбирается в кинематографе, так хорошо понимает, что в нем безнравственного, что ему самому необходимо заниматься кино. Такой человек, как он, просто создан для того, чтобы снимать высоконравственные фильмы, и только он может всем показать, что же это такое. Генри это ужасно заинтересовало – оказывается, он никогда не думал о кинематографе с этой точки зрения. Я ему сказала, что мы можем попросить мистера X. Джилберта Монтроуза писать сценарии, он будет проверять их на предмет нравственности, а я буду играть главные роли, и мы будем создавать настоящие произведения искусства, очень высоконравственные. Когда мы подъезжали к Филадельфии, Генри сказал, что вообще-то он согласен, только мне сниматься не следует. Но я ему сказала, что встречала женщин из общества, которые пытались сделать карьеру в кинематографе, и полагаю, что это не нарушает никаких устоев, так что мне удалось уговорить его даже на это.
Приехав к Генри в поместье, мы обо всем рассказали его родственникам, и они пришли в восторг. Потому что после войны они никак не могли придумать, чем заняться. Сестра Генри сразу же ухватилась за эту идею и сказала, что будет заниматься на студии парком машин. А матушке Генри я даже пообещала, что она будет сниматься. Думаю, иногда можно будет вставлять один-два крупных плана с матушкой Генри, потому что в любом фильме должно быть что-то смешное. Отцу Генри я пообещала, что мы привезем его на студию, чтобы он полюбовался на всех актрис, и у него чуть не случилось очередного рецидива. Потом я позвонила мистеру Монтроузу и предложила ему встретиться с Генри и все обсудить, а мистер Монтроуз сказал: «Благослови вас господь, дорогая моя!»
Когда все говорят, что ты – луч солнца, начинаешь понемногу верить в то, что людям общение с тобой приносит только счастье. Единственное исключение – мистер Эйсман. Когда я вернулась в Нью-Йорк, прочитала все его каблограммы и узнала, что он прибывает на «Аквитании» на следующий день. Я встретила его в порту, отвела на ланч в «Ритц» и все ему рассказала. Он ужасно расстроился: ведь вышло так, что только он расширил мой кругозор, как я тут же решила выскочить замуж. Но я ему сказала, что он может мной гордиться, потому что я стану женой знаменитого Генри X. Споффарда, и когда он будет встречать меня в «Ритце», я буду с ним раскланиваться, а он будет показывать на меня своим друзьям и рассказывать им о том, что это именно он, Гас Эйсман, помог мне стать такой. Это очень обрадовало мистера Эйсмана, потому что, в конце концов, его друзья – люди не моего круга, и что бы он им ни сказал, в моем кругу об этом не узнают. Так что, думаю, мистер Эйсман, может, и огорчился, но он не мог не испытать облегчения – ведь чего ему стоили одни мои походы по магазинам.
А потом была моя свадьба, на которой собрался весь свет Нью-Йорка и Филадельфии, и все мужчины были так милы со мной, потому что оказалось, что многие успели написать сценарии. Все в один голос говорили, что свадьба была великолепная. Даже Дороти так сказала, только она мне призналась – чтобы не расхохотаться прямо при гостях и иметь серьезный вид, она вынуждена была весь праздник думать о резне в Армении. Но это говорит лишь о том, что даже таинство брака для Дороти пустой звук. Я слышала, как после церемонии Дороти разговаривала с мистером Монтроузом, и она ему сказала, она уверена, что из меня получится отличная актриса, но для меня нужно написать такую роль, где мне придется изображать радость и кокетство или несварение желудка. Так что, боюсь, Дороти все-таки не самый мой преданный друг.
Мы с Генри не поехали ни в какое свадебное путешествие – я сказала Генри, что мы не можем быть такими эгоистами, ведь от нас зависит столько людей. Ведь нам с мистером Монтроузом приходится много работать над сценарием вдвоем, потому что мистер Монтроуз в восторге от того, сколько у меня идей.
Чтобы Генри было чем заняться, пока мы с мистером Монтроузом работаем над сценарием, я предложила Генри создать Благотворительную лигу для девушек-статисток, чтобы они могли делиться с ним всеми своими проблемами, а он им оказывал духовную поддержку. Получилось просто замечательно, потому что на других студиях сейчас работы мало и девушкам-статисткам делать особенно нечего, а они отлично знают, что работу им Генри даст только в том случае, если они встанут на правильный путь. Чем больше они рассказывают Генри, как неправильно они жили до встречи с ним, тем больше ему это все нравится. Дороти говорит, что вчера была на студии, и она считает, что если бы про то, что рассказывают девушки Генри о своей жизни, написать сценарии и снять фильмы, кинематограф сделал бы огромный шаг вперед.
Генри говорит, что я открыла для него новый мир, и он никогда прежде не был так счастлив. Да, похоже все вокруг меня никогда прежде не были так счастливы. Я уговорила Генри разрешать своему отцу приезжать на студию каждый день, потому что все равно на каждой студии есть несносные личности и на нашей пусть это будет отец Генри. Осветителям я велела не ронять на него софиты – пусть человек наслаждается, ведь в жизни у него было так мало радостей. А матушка Генри сделала завивку и поговаривает о подтяжке. Она собирается играть Кармен – в свадебном путешествии она видела в этой роли некую мадам Кальв и убеждена, что сможет сыграть лучше. Я ее не отговариваю – пусть себе порадуется. Только с осветителями насчет матушки Генри договариваться не собираюсь. А сестра Генри так счастлива не была со времен Верденской операции [], потому что в ее ведении находятся шесть грузовиков и пятнадцать лошадей, и она считает, что съемки фильма больше всего походят на военные действия. Даже Дороти счастлива и говорит, что за месяц столько смеялась, сколько не смеялась за целый год. А что касается мистера Монтроуза, то, думаю, он счастливее всех, потому что пользуется моим вниманием и участием.
Я и сама очень счастлива, потому что главное в жизни – дарить радость другим. Ну, поскольку счастливы все, пожалуй, пора мне заканчивать свой дневник, тем более что я так занята работой над сценарием мистера Монтроуза, что для других литературных занятий просто времени не остается. А еще я занята тем, что несу радость Генри, а это, я твердо убеждена, и есть самое лучшее занятие для женщины. Так что я прощаюсь со своим дневником, тем более что все складывается как нельзя лучше.
