27 апреля

Париж — это божественно, ну, то есть я хочу сказать, что мы с Дороти прибыли в Париж вчера, и это действительно божественно. Потому что французы — это божественно. Потому что, когда мы сошли с корабля и проходили через таможню, было очень жарко, и запах стоял ужасный, и все французские джентльмены в таможне громко кричали и возмущались. Ну и тогда я огляделась вокруг и выбрала одного французского джентльмена, на котором был необыкновенно блестящий мундир и который показался мне очень, очень важным джентльменом. Ну и я дала ему двадцать штук французских денег, и он стал очень, очень любезен и, раскидав всех, пронес наши чемоданы через таможню. И я действительно думаю, что двадцать франков — совсем недорого для джентльмена, у которого на одном мундире на сто долларов золотых галунов, не говоря уже о его брюках.

Ну, то есть я хочу сказать, что французские джентльмены всегда очень, очень много кричат и возмущаются, особенно таксисты, когда им дают «на чай» всего лишь маленькую желтую монетку под названием «пятьдесят сантимов». Но что хорошо во французских джентльменах — так это то, что всякий раз, когда французский джентльмен начинает кричать и возмущаться, то кем бы он ни был, вы всегда можете остановить его, дав ему пять франков. Ну, то есть я хочу сказать, что это так занятно — видеть, как французский джентльмен сразу перестает кричать и возмущаться, что на это не жалко и десяти франков.

Итак, мы с Дороти приехали в отель «Ритц», и отель «Ритц» — это божественно. Потому что, когда девушка может сидеть в очаровательном баре и пить восхитительный коктейль, и при этом смотреть на всех самых знаменитых людей Парижа, я думаю, что это божественно. Ну, то есть я хочу сказать, что когда девушка может сидеть там и смотреть на сестер Долли, и на Перл Уайт, и на Мейбел Кори, и на миссис Нэш, то это — божественно. Потому что когда девушка смотрит, например, на миссис Нэш, зная, что миссис Нэш — это бывший джентльмен, то это и в самом деле заставляет девушку затаить дыхание.

А когда девушка гуляет по городу и читает всякие надписи со всякими знаменитыми историческими именами, то это тоже заставляет ее затаить дыхание. И поэтому, когда мы с Дороти вышли прогуляться и прошли всего несколько кварталов, и на этих нескольких кварталах прочли все знаменитые исторические имена, такие как, например, Коти и Картье, я поняла, что наконец-то мы видим нечто познавательное и что и все наше путешествие было не зря.

Ну, то есть я хочу сказать, я искренне старалась заставить Дороти стать образованной и почувствовать благоговение. Так, когда мы с ней стояли на площади под названием «Вандомская», где, если повернуться задом к монументу в центре площади и посмотреть наверх, можно увидеть не что иное, как надпись «Коти», я спросила Дороти, что неужели мысль о том, что она стоит на таком историческом месте, где мистер Коти делает всю свою парфюмерию, не заставляет ее сердце трепетать? Ну и тогда Дороти сказала, что у нее есть подозрение, что когда мистер Коти приехал в Париж и принюхался, он сразу понял, что надо что-то делать. Нет, для Дороти и в самом деле нет ничего святого…

Ну а потом мы увидели ювелирный магазин, а на витрине — ювелирные украшения, и нам и вправду показалось, что можно сделать очень, очень дешевую покупку, но цены на все были указаны во франках, а мы с Дороти, похоже, не очень-то сильны в математике, чтобы сказать, сколько франков будет в деньгах. Ну и тогда мы зашли и спросили, и оказалось, что это стоит всего двадцать долларов, и оказалось, что это вовсе не бриллианты, а то, что называется «paste», что по-французски означает подделку. Ну и тут Дороти открыла рот и сказала, что «paste» — это то, что может получить от девушки джентльмен, который пристает к ней на улице. Ну, то есть я хочу сказать, что мне и в самом деле следовало бы смутиться, но джентльмен из магазина, наверное, не понял английского Дороти.

Да, это и в самом деле заставляет девушку чувствовать себя подавленной, когда она вдруг узнает, что не всегда может определить, что это не что иное, как подделка. Ну, то есть я хочу сказать, ведь джентльмен может и обмануть девушку, подарив ей какой-нибудь подарок, который и стоит-то всего лишь двадцать франков! Так что, когда на следующей неделе мистер Эйсман приедет в Париж и захочет что-нибудь подарить мне, я заставлю его взять меня с собой в магазин, потому что в душе он тоже заядлый любитель дешевых подарков.

А еще тот джентльмен в ювелирном магазине сказал, что многие известные девушки Парижа покупают себе поддельные драгоценности и что настоящие драгоценности они прячут в сейфе, а на себе носят подделки, что позволяет им и носить драгоценности, и хорошо проводить время. Но я ответила ему, что я считаю, что любая девушка, если она леди, не может даже подумать о том, чтобы настолько хорошо проводить время, чтобы забыть «держаться» за свои драгоценности!

Ну а потом мы с Дороти вернулись обратно в «Ритц» и с помощью коридорного распаковали наши вещи. Этого коридорного зовут Леон, и он и вправду просто замечательный, потому что принес нам восхитительный ланч и говорит по-английски, почти как американец, и мы с Дороти с ним долго разговаривали. Ну и Леон сказал, что нам не следует все время оставаться в «Ритце», но что мы должны по-настоящему увидеть Париж. Ну и тогда Дороти сказала, что в таком случае ей следует спуститься в вестибюль и познакомиться с каким-нибудь джентльменом, который и покажет нам Париж. Ну и через пару минут она уже звонила из вестибюля и сообщала: «Я поймала здесь одну „птичку“ — французского титулованного аристократа, который называется „виконт“, так что спускайся вниз!» Тогда я спросила: «А как этот француз попал в „Ритц“?» Ну и Дороти ответила: «Он зашел укрыться от дождя и не заметил, что тот уже кончился». Ну и тогда я ей сказала: «Все ясно, ты, как обычно, поймала „нечто“ без денег на такси. Почему бы тебе не поймать американского джентльмена, у которого всегда есть деньги?» Тогда Дороти сказала, что, по ее мнению, французский джентльмен должен знать Париж лучше, чем его знает американский джентльмен. Ну и тогда я сказала: «Тебе даже в голову не пришло, что дождя вообще не было», но вниз я все-таки спустилась. Ну и оказалось, что ее виконт и вправду был очаровательным.

А потом мы гуляли по Парижу и все осматривали, и увидели, насколько он божественный. Ну, то есть я хочу сказать, что Эйфелева башня — это божественно и что она намного более познавательна, чем Башня в Лондоне, потому что лондонскую Башню вы даже не увидите, отойдя от нее на два квартала. Но зато, когда девушка смотрит на Эйфелеву башню, она и вправду чувствует, что видит нечто особенное и что такую башню было бы трудно не заметить.

Потом мы отправились на площадь под названием «Мадрид» пить чай, и это было божественно. Ну, то есть я хочу сказать, что мы опять увидели сестер Долли, и Перл Уайт, и миссис Кори, и миссис Нэш.

Ну а потом мы пошли на обед, а потом пошли на Монмартр, и это тоже было божественно, потому что мы опять увидели всех знаменитостей. Ну, то есть я хочу сказать, что там играет настоящий американский джаз-оркестр и довольно много наших знакомых ньюйоркцев, так что можно даже подумать, что вы в Нью-Йорке, а не в Париже, и это просто божественно! Так что в «Ритц» мы вернулись довольно поздно. Ну и там мы с Дороти немножко поссорились, потому что Дороти сказала, что, когда мы осматривали Париж, я спросила у французского виконта, как звали неизвестного солдата, который похоронен под довольно большим монументом. Но я сказала, что когда я спрашивала, то имела в виду не его имя, а имя его матери, потому что мне кажется, что именно о матерях погибших солдат я всегда думаю больше, чем о самих солдатах.

Французский виконт собирается позвонить утром, но я не намерена опять встречаться с ним. Потому что французские джентльмены и в самом деле разочаровывают девушку. Ну, то есть я хочу сказать, что они водят вас в приятные места и говорят вам комплименты, и вам кажется, что вы и вправду замечательно проводите время, но когда вы возвращаетесь домой и начинаете обдумывать все это, то оказывается, что все, что вы от них получили, — это всего лишь веер за двадцать франков и кукла, которую вам дарят бесплатно в ресторане. Так что я хочу сказать, что девушке приходится быть осмотрительной в Париже, или же она так хорошо проведет время, что останется ни с чем.

И я действительно считаю, что американские джентльмены в конечном счете лучше всех, потому что, когда вам целуют руки, это, конечно, приятно, но бриллиантовый или сапфировый браслет — это память навеки.

И, кроме того, не думаю, что мне следует выходить в Париже с каким-то джентльменом, потому что мистер Эйсман будет здесь на следующей неделе, а он всегда говорит, что единственные джентльмены, с которыми он не против меня увидеть, — это интеллектуальные мужчины, общение с которыми может быть полезным для мозгов девушки. Но я, по правде говоря, не вижу вокруг «Ритца» таких джентльменов, глядя на которых, можно сказать, что общаться с ними — полезно для мозгов девушки. А поскольку завтра мы собираемся пойти по магазинам, я полагаю, что это и в самом деле слишком — желать найти такого джентльмена, который был бы так же полезен для мозгов девушки, как мистер Эйсман, и в то же время любил бы водить вас по магазинам…

29 апреля

Ах, что за день был вчера! Ну, то есть я хочу сказать, что мы с Дороти уже собрались было пойти по магазинам, как вдруг зазвонил телефон и нам сказали, что леди Фрэнсис Бикман сейчас внизу и что она желает к нам подняться. И я и вправду была удивлена. Ну, то есть я хочу сказать, что я не знала, что ответить, и поэтому сказала «хорошо». Ну а потом я позвала Дороти, и нам пришлось объединить наши мозги. Потому что похоже, что леди Фрэнсис Бикман — это жена того самого джентльмена по имени сэр Фрэнсис Бикман, который был моим поклонником в Лондоне и который, кажется, так восхищался мною, что уговорил принять в подарок бриллиантовую диадему. Ну и, наверное, его жена прослышала об этом и теперь приехала, чтобы самой все выяснить.

Итак, послышался очень, очень громкий стук в дверь, и мы ответили «войдите». А когда леди Фрэнсис Бикман вошла, оказалось, что это весьма крупная леди, которая очень напоминала Билла Харта. Но я хочу сказать, что хотя Дороти тоже считает, что леди Фрэнсис Бикман напоминает Билла Харта, но на самом деле Дороти думает, что еще больше она напоминает его лошадь.

Леди открыла рот и сказала, что, если я сейчас же не верну ей бриллиантовую диадему, она поднимет большой шум и погубит мою репутацию. Потому что, сказала леди, здесь, должно быть, что-то нечисто, потому что оказывается, что с сэром Фрэнсисом Бикманом они женаты уже тридцать пять лет, и последнее, что он подарил ей, это обручальное кольцо. Ну и тут заговорила Дороти и сказала: «Леди, вы не больше можете погубить репутацию моей подруги, чем утопить английский флот». И я хочу сказать, что просто горжусь тем, как Дороти защищала мою репутацию. Потому что я действительно считаю, что нет ничего более замечательного, когда две девушки стоят друг за друга и помогают одна другой. Потому что, как ни решительна была леди Фрэнсис Бикман, похоже, она осознала, что не сможет утопить целый флот, и сразу прекратила разговор о моей репутации.

Ну и тогда она сказала, что потащит это дело в суд и скажет судье, что здесь налицо «злоупотребление влиянием». Ну и тогда я ответила, что если она и в суд наденет эту шляпу, то мы еще посмотрим, согласится ли судья с тем, что здесь потребовалось «злоупотреблять влиянием», чтобы заставить сэра Фрэнсиса Бикмана посмотреть на другую девушку.

Ну и тут заговорила Дороти и сказала: «Моя подруга права, леди. Нужно быть королевой Англии, чтобы появляться в обществе в такой шляпе, как ваша». Ну и леди Фрэнсис Бикман, похоже, очень рассердилась и сказала, что пошлет за сэром Фрэнсисом Бикманом в Шотландию, куда он вдруг срочно уехал поохотиться, когда узнал, что леди Бикман все известно.

И тогда Дороти сказала: «Вы хотите сказать, леди, что позволили сэру Фрэнсису Бикману сорваться с цепи, чтобы уехать со всеми этими транжирами в Шотландию?» Ну и тут Дороти добавила, что леди Фрэнсис Бикман следовало быть более осмотрительной, если она не хочет, чтобы сэр Фрэнсис Бикман провел несколько вечеров с веселыми парнями и истратил аж целый пенни! И я хочу сказать, что никогда не мешаю Дороти говорить сколько угодно, когда мы разговариваем с такими нерафинированными людьми, как леди Фрэнсис Бикман, потому что Дороти говорит с ними на их собственном языке и у нее это получается намного лучше, чем у такой рафинированной девушки, как я.

А Дороти продолжала: «Вам было бы лучше не посылать за сэром Фрэнсисом Бикманом, потому что если моя подруга и в самом деле захочет дать себе волю в отношении сэра Фрэнсиса Бикмана, то все, что у него останется — это его титул».

Ну и тогда заговорила я и прямо сказала, что да, я американская девушка, но что мы, американские девушки, не гонимся за титулами, потому что мы, американские девушки, всегда говорим, что только то, что хорошо для страны, то хорошо и для нас!

Похоже, что леди Фрэнсис Бикман сердилась все больше и больше, и, наконец, сказала, что, если потребуется, она заявит судье, что сэр Фрэнсис Бикман просто выжил из ума, когда подарил мне диадему. Ну и тут опять заговорила Дороти и сказала: «Если вы пойдете в суд и если судья хорошенько на вас посмотрит, он, без сомнения, решит, что из ума сэр Фрэнсис Бикман выжил ровно тридцать пять лет тому назад».

И тогда леди Фрэнсис Бикман сказала, что она догадывается, с какого сорта девушками ей приходится иметь дело и что с подобными людьми она не будет иметь дело, потому что это оскорбляет ее достоинство. Ну и тогда Дороти сказала: «Если мы, леди, так же оскорбляем ваше достоинство, как вы оскорбляете наше зрение, то я надеюсь, что вы тоже христианка и не прибегнете к насилию». Ну и похоже, что это окончательно рассердило леди Фрэнсис Бикман, и она сказала, что передаст это дело своему адвокату.

А когда она выходила из номера, то запуталась в своем шлейфе и едва не упала. И тогда Дороти высунулась за дверь и крикнула ей вслед: «Уберите эти складки со своей юбки! Сейчас XX век, а не времена королевы Елизаветы!»

Ну а я и в самом деле была очень расстроена, потому что чувствовала, что все наше утро оказалось таким ужасно нерафинированным из-за того, что нам пришлось общаться с такими нерафинированными людьми, как леди Фрэнсис Бикман.

30 апреля

И действительно, вчера утром пришел поверенный от леди Фрэнсис Бикман. Правда, на самом деле он не был поверенным, но его имя было на карточке, и, кажется, его звали монсеньор Бруссар, и, кажется, он адвокат, потому что адвокат — это по-французски юрист.

Итак, мы с Дороти как раз собирались одеваться и были, как обычно, в пеньюарах, когда раздался громкий стук в дверь, и прежде, чем мы произнесли «войдите», он уже ворвался в номер. Ну и похоже было, что он французского происхождения. Ну, то есть я хочу сказать, что поверенный леди Фрэнсис Бикман и в самом деле мог кричать и возмущаться в точности, как водитель такси. Ну, то есть я хочу сказать, что он уже кричал и возмущался, когда врывался в номер, и продолжал кричать, уже ввалившись к нам. Мы с Дороти испуганно кинулись в гостиную, и Дороти, едва взглянув на поверенного, сказала: «Этот город должен прекратить шутить с нами каждое утро, потому что никакие нервы этого не выдержат!».

Монсеньор Бруссар вручил нам свою карточку, и все кричал, и возмущался, и размахивал руками. И Дороти сказала, что он совсем неплохо изображает «Мулен Руж», что означает по-французски «красная ветряная мельница», но только, добавила Дороти, он создаст намного больше шума и работает на своем собственном ветре.

Ну и так мы стояли и довольно долго ждали, когда он успокоится, но вскоре нам это надоело, потому что он все время говорил по-французски, а для нас с Дороти французский — это пустой звук, и тогда Дороти сказала: «Давай посмотрим, может быть, двадцать пять франков заставят его замолчать? Ведь если пять франков успокаивают таксиста, то двадцать пять должны успокоить адвоката».

И как только он услышал, что мы стали говорить о франках, он, похоже, немного успокоился. И тогда Дороти достала свой бумажник и протянула ему двадцать пять франков. И он сразу перестал кричать и спрятал деньги в карман, а из кармана достал огромных размеров носовой платок с пурпурными слонами и зарыдал. Ну и тут Дороти и в самом деле была обескуражена и сказала: «Послушайте, вы, конечно, устроили нам забавное утро, но если вы будете продолжать в том же духе, то сухой вы или мокрый, но лучше выйдите отсюда».

И тогда он стал показывать на телефон, и похоже было, что он хотел бы им воспользоваться, и Дороти сказала: «Если вы полагаете, что сможете многого добиться от этой штуки, то, пожалуйста, но, насколько мы поняли, это просто настенное украшение». Ну и он начал звонить, а мы с Дороти вернулись к прерванному занятию — отправились одеваться. Ну и, когда он кончил звонить, он вновь начал бегать от моей двери к двери Дороти, продолжая рыдать и что-то причитая, но он, наверное, уже утратил новизну для нас с Дороти, и мы с ней просто не обращали на него внимания.

Но вот раздался еще один громкий стук в дверь, и мы услышали, как он ринулся к двери, ну и тогда мы тоже вышли в гостиную посмотреть, в чем дело, и это действительно было зрелище! Потому что в гостиной появился еще один француз. И этот новый француз кинулся к старому и завопил: «Papa!» — и кинулся целовать его. И оказалось, что это был его сын, который был партнером своего отца по адвокатскому бизнесу. Ну и потом его «papa» снова стал что-то говорить, показывая на нас с Дороти. И тогда его сын посмотрел на нас и вдруг пронзительно закричал по-французски: «Mais papa, elles sont sharmant». Это он говорил своему отцу, что мы с Дороти и в самом деле очаровательны.

И тогда монсеньер Бруссар сразу перестал рыдать, надел очки и внимательно на нас уставился, а его сын поднял штору, чтобы «papa» получше мог рассмотреть нас. Ну и, когда его «papa» кончил нас рассматривать, он и вправду стал очень, очень довольным и все время улыбался, и даже ущипнул нас за щеки, и при этом повторял «sharmant», потому что «sharmant» — это по-французски «очаровательный». Ну а потом его сын разразился английскими словами, и оказалось, что он и в самом деле говорит по-английски так же хорошо, как американец. Ну и потом он сказал, что его «papa» позвонил и попросил его прийти, потому что мы, похоже, не понимали ни слова из того, что его «papa» говорил нам, хотя и оказалось, что монсеньер Бруссар все время говорил с нами по-английски, а мы с Дороти об этом не догадывались.

Ну и тогда Дороти сказала: «Если то, на чем говорил ваш „papa“, называется английским, то я могла бы получить золотую медаль за мой греческий». И после того, как сын перевел это своему «papa», его «papa» стал очень, очень громко смеяться, и даже ущипнул Дороти за щечку, и казался очень довольным, даже несмотря на то, что над ним все смеялись. Ну и тогда мы с Дороти спросили сына, о чем говорил его «papa», когда говорил с нами по-английски, и сын сказал, что «papa» рассказывал нам все, что он думает о своей клиентке — леди Фрэнсис Бикман. Ну и тогда мы спросили, а почему же его «papa» так рыдал. И сын сказал, что его «papa» всегда рыдает, когда начинает думать о леди Фрэнсис Бикман.

И тогда Дороти сказала: «Если он так рыдает, когда думает о ней, то что же он делает, когда он ее видит?» И когда сын перевел своему «papa» слова Дороти, монсеньер Бруссар вновь стал очень, очень громко хохотать и даже поцеловал Дороти руку, ну а потом сказал, что нам и в самом деле необходимо заказать бутылочку шампанского, и направился к телефону.

Ну а потом сын сказал своему «papa»: «Почему бы нам не пригласить этих очаровательных леди поехать сегодня с нами в Фонтенбло?» Ну и тогда его «papa» сказал, что это было бы замечательно. И тогда я сказала: «А как нам различать вас, джентльмены, когда нужно обратиться к каждому в отдельности? Ведь если в Париже это так же, как в Америке, то вы оба должны быть монсеньорами Бруссар». Ну и тогда мы решили звать их по именам, и оказалось, что имя сына — Луи, и тогда Дороти открыла рот и сказала: «Я слышала, что они тут, в Париже, нумеруют всех своих Луи». Ее слова можно понять, зная что девушка постоянно слышит одни и те же разговоры о Луи шестнадцатом, который, кажется, занимался в древности мебельным бизнесом. Ну, то есть я хочу сказать, что я была удивлена, услышав, что Дороти стала такой исторически образованной. Может быть, она действительно потихоньку образовывается, несмотря ни на что? Но тут Дороти сказала Луи, что ему нет нужды стараться вычислить свой номер, потому что она определила его сразу, как только взглянула на него.

Ну и оказалось, что «papa» зовут Роббером, что по-французски означает Роберт, а по-английски «вор и мошенник». И тогда Дороти вспомнила о своих двадцати пяти франках и сказала Робберу: «Ваша мать, конечно, знала, что делает, когда называла вас так».

Дороти сказала, что мы можем, конечно, поехать в Фонтенбло с Луи и Роббером, но только если Луи снимет свои желтые гетры, сделанные из желтой замши и украшенные розовыми перламутровыми пуговицами. Потому что, сказала Дороти, посмеяться, конечно, всегда приятно, но ни одной девушке не хочется умереть со смеху. Похоже, что Луи всегда страстно желает угодить девушкам, и он, конечно, снял свои гетры. Но, когда он их снял, мы увидели его носки, а когда мы увидели его носки, то оказалось, что они были в яркую клетку и переливались всеми цветами радуги. Ну и Дороти, увидев их, была так обескуражена, что сказала: «Нет, Луи, я думаю, тебе лучше надеть свои гетры обратно».

И тут с бутылкой шампанского вошел Леон, наш друг-коридорный, и пока он открывал бутылку, Луи и Роббер все время говорили по-французски, и я подумала, что мне просто необходимо узнать, о чем же это они говорят, ведь они могли говорить и о бриллиантовой диадеме. Потому что французские джентльмены, конечно же, очень, очень галантны, но мне и вправду кажется, что девушке не следует быть с ними очень доверчивой. Так что при первой возможности я собираюсь узнать у Леона, о чем они говорили.

Ну а потом мы поехали в Фонтенбло, а потом отправились в Момарт, и домой вернулись очень поздно, и весь день прошел просто восхитительно, так же, как и вечер, даже несмотря на то, что мы не ходили по магазинам и ничего не покупали. Но я действительно думаю, что нам все-таки следует больше ходить по магазинам, потому что именно там можно узнать Париж по-настоящему.

1 мая

Итак, сегодня утром я вызвала Леона — нашего с Дороти друга-коридорного — и спросила, о чем говорили по-французски Луи с Роббером. Ну и оказалось, что мы с Дороти им очень, очень понравились, потому что они и в самом деле думают, что мы очаровательны и что они давно уже не встречали таких очаровательных девушек. Ну и оказалось, что они собираются часто приглашать нас и водить повсюду, а все расходы запишут на счет леди Фрэнсис Бикман, потому что в конце концов Луи с Роббером собираются выждать удобный момент и украсть у меня бриллиантовую диадему. Ну а потом они сказали, что даже если им и не удастся украсть ее, то все равно мы так очаровательны, что было бы приятно провести с нами время, даже если им и не удастся чего-нибудь у нас украсть. Так что в любом случае они не прогадают. Потому что, похоже, леди Фрэнсис Бикман с радостью оплатит все счета, если они скажут ей, что им пришлось часто приглашать нас и водить повсюду, чтобы выждать удобный случай и выкрасть диадему. Потому что леди Фрэнсис Бикман из того сорта богатых леди, которые скупы во всем, но никогда не пожалеют денег на суды. И ее не волнует, сколько все это будет стоить, потому что, похоже, кто-то из нас с Дороти сказал леди Фрэнсис Бикман нечто такое, что заставило ее ужасно разгневаться.

Ну и тут я решила, что сейчас самое время немножко подумать. И думала я довольно долго, а потом сказала Дороти, что, как мне кажется, настоящую бриллиантовую диадему мне следует положить в сейф, а в том ювелирном магазине, где есть подделки под названием «paste», купить поддельную. И тогда я могла бы оставить подделку лежащей как попало, чтобы Луи с Роббером могли увидеть, как я беспечна, чтобы это могло бы их воодушевить. Ну а когда мы отправимся куда-нибудь с Роббером и Луи, я могла бы положить диадему в сумочку и взять ее с собой, так что Луи с Роббером могли бы чувствовать, что бриллиантовая диадема находится совсем рядом.

А потом мы с Дороти могли бы уговорить их пойти по магазинам и там заставить их потратить много денег, но всякий раз, когда они впадали бы в уныние, я могла бы открывать сумочку, чтобы позволить им взглянуть на бриллиантовую диадему, чтобы они опять воодушевились и продолжали бы сорить деньгами. В конце концов, я могла бы даже позволить им украсть эту диадему, потому что они и вправду очаровательные джентльмены и мне и в самом деле хотелось бы им помочь. Ну, то есть я хочу сказать, что было бы забавно, если бы они украли диадему для леди Фрэнсис Бикман, и она заплатила бы им очень много денег, и только потом бы обнаружила, что это не бриллианты, a «paste».

Потому что все равно леди Фрэнсис Бикман никогда не видела настоящей бриллиантовой диадемы, и поддельная вполне могла бы ее и обмануть, и тогда Луи с Роббером могли бы получить все свои деньги за ту тяжелую работу, которую они проделали. Ну, то есть я хочу сказать, что поддельная бриллиантовая диадема стоит всего шестьдесят пять долларов, а что такое шестьдесят пять долларов, если мы с Дороти сможем сделать себе какие-нибудь восхитительные покупки и получить несколько очаровательных подарков, которые покажутся нам с Дороти еще очаровательнее, когда мы представим, что это леди Фрэнсис Бикман заплатила за них!

И это стало бы уроком и для леди Фрэнсис Бикман, чтобы она не говорила больше всех тех слов, которые она сказала нам, таким американским девушкам, как мы с Дороти, которые так одиноки здесь, в Париже, и у которых нет ни одного знакомого джентльмена, который мог бы встать на их защиту!

И когда я кончила рассказывать Дороти то, что я придумала, Дороти сначала с удивлением посмотрела на меня, а потом сказала, что ей кажется, что мои мозги — это просто чудо. Ну, то есть я хочу сказать, Дороти говорит, что мои мозги напоминают ей радио, которое вы можете слушать день за днем, и оно вам ужасно надоедает, но как раз в тот момент, когда вы готовы разбить его вдребезги, оно вдруг выдаст какой-нибудь шедевр.

И вот, когда Луи опять позвонил нам, Дороти сказала ему, что было бы просто замечательно, если бы они с Роббером пошли бы завтра утром с нами по магазинам. Ну и Луи спросил у своего «papa», и «papa» сказал, что они, конечно же, пойдут. Ну и потом они спросили, не хотим ли мы сегодня вечером посмотреть представление под названием «Фоли Бержер». И еще он сказал, что все французы, которые живут в Париже, всегда бывают очень рады, когда у них в гостях американцы, потому что это дает им повод сходить с ними в Фоли Бержер. Ну и мы сказали, что пойдем.

Ну а сейчас мы с Дороти собираемся пойти по магазинам, чтобы купить поддельную бриллиантовую диадему и посмотреть на витрины, чтобы выбрать те магазины, которые мы хотели бы посетить завтра с Луи и Роббером. И я и в самом деле думаю, что в жизни все случается к лучшему.

Ведь мы с Дороти и в самом деле нуждаемся в джентльменах, которые сопровождали бы нас повсюду, пока мистер Эйсман не появится в Париже, но не можем же мы выходить с каким-нибудь по-настоящему привлекательным джентльменом — ведь мистер Эйсман хочет, чтобы я общалась только с джентльменами, у которых есть мозги…

Так что я сказала Дороти, что хотя Луи с Роббером и не похожи на джентльменов, у которых с мозгами все в порядке, но мы всегда можем сказать мистеру Эйсману, что все, что нам от них нужно, — это изучить французский. И даже если я до сих пор и не выучилась французскому, но зато почти научилась понимать английский Роббера, так что, когда Роббер заговорит в присутствии мистера Эйсмана и я его пойму, мистер Эйсман, скорее всего, подумает, что уж французский-то я изучила.

2 мая

Итак, вчера вечером мы были в Фоли Бержер, и это было божественно. Ну, то есть я хочу сказать, что это было очень, очень артистично, потому что там были девушки, которые были нагишом. Ну и одна из них была подружкой Луи, и он сказал нам, что она очень порядочная девушка и что ей всего лишь восемнадцать. Ну и тогда Дороти сказала: «Она водит тебя за нос, Луи, потому что как может девушка так неприлично задирать колени, если ей только восемнадцать?» Ну и Луи с Роббером и в самом деле очень, очень громко смеялись.

Ну, то есть я хочу сказать, что в Фоли Бержер Дороти и в самом деле вела себя вульгарно. Потому что я всегда считала, что когда девушка нагишом, то это очень артистично, и что если человек мыслит артистично, то он не будет сомневаться, что девушка нагишом — это прекрасно. Так что я и в самом деле не стала бы так громко хохотать в таком артистичном месте, как Фоли Бержер.

Итак, отправляясь в Фоли Бержер, я надела поддельную бриллиантовую диадему. Ну, то есть я хочу сказать, что эта подделка могла бы обмануть и знатока, и потому Луи с Роббером не отводили от нее глаз. Но это меня совсем не беспокоило, потому что я очень, очень крепко привязала диадему. Потому что я хочу сказать, что это было бы убийственно, если бы они заполучили диадему до того, как мы с Дороти хорошенько походим с ними по магазинам!

И вот сегодня утром мы все готовы идти по магазинам, и Роббер уже здесь, с утра пораньше, сидит с Дороти в гостиной, и мы все ждем Луи. Ну и я оставила бриллиантовую диадему на столе в гостиной, чтобы Роббер мог увидеть, как я ужасно беспечна, но при этом Дороти не спускала с него глаз. Ну и только сейчас я поняла, что пришел Луи, потому что услышала, как он целует Роббера. Ну, то есть я хочу сказать, Луи всегда целует Роббера, и Дороти сказала Луи, что, если он не прекратит этого делать, люди могут подумать, что он не джентльмен, а…

Ну а теперь я должна присоединиться к остальным, и мне остается лишь положить бриллиантовую диадему в сумочку, так, чтобы Луи с Роббером чувствовали, что она всегда рядом. Ну и мы отправились по магазинам, и мне стоило большого труда не улыбаться всякий раз, когда я вспоминала о леди Фрэнсис Бикман.

3 мая

Вчера и в самом деле все было замечательно! Ну, то есть я хочу сказать, что Луи с Роббером купили нам с Дороти несколько совершенно восхитительных подарков. Но потом франки, которые у них были, стали иссякать, и они стали приходить в уныние. Но, как только они заунывали, я дала Робберу подержать свою сумочку, пока ходила в примерочную, чтобы посмотреть блузку. Ну и он тут же приободрился, однако Дороти, конечно же, оставалась с ними и не спускала глаз с Роббера, чтобы он не мог воспользоваться моментом. Но даже просто держать сумочку в руках было для Роббера огромным утешением.

И вот наконец их франки иссякли, и Роббер сказал, что ему нужно срочно позвонить кому-то, и я подозреваю, что звонил он леди Фрэнсис Бикман и что она, наверное, сказала «хорошо», потому что Роббер оставил нас в одном месте под названием «Кафе де ля Пэ», потому что ему нужно было сходить по одному поручению, и когда он выполнил это поручение, то франков у него, похоже, было вновь достаточно. Ну а потом они повели нас на ланч, чтобы после ланча мы могли бы еще немножко походить по магазинам.

И, несмотря ни на что, я действительно довольно много узнала по-французски. Ну вот, например, если вы хотите заказать на ланч отменных цыплят и грушу, то все, что от вас требуется, это сказать «pettypas» и «pulley». Ну, то есть я хочу сказать, французский и в самом деле очень легкий язык. Ну, например, французы пользуются словом «шейх» для обозначения всего на свете, тогда как мы — лишь говоря о джентльменах, похожих на Рудольфо Валентино.

И вот, когда после обеда мы ходили по магазинам, я увидела, как Луи отвел Дороти в угол и что-то долго там шептал ей на ухо. А потом я увидела, как Дороти направилась в угол с Роббером, который тоже что-то долго там шептал ей. А когда мы вернулись в «Ритц», Дороти рассказала мне все, о чем они шептались. И оказалось, что Луи шептал Дороти, что если она украдет у меня бриллиантовую диадему и отдаст ему, чтобы «papa» об этом не узнал, то он заплатит ей за это тысячу франков. Потому что, оказывается, леди Фрэнсис Бикман готова на все, чтобы заполучить диадему и не пожалеет никаких денег, потому что, похоже, она очень рассержена, а когда она по-настоящему рассержена, она становится просто одержимой. Так что если бы Луи достал диадему, ничего не сказав «papa», то все деньги достались бы ему. Ну а потом, когда Роббер шептался с Дороти, он предложил ей две тысячи франков, но только если Луи ничего об этом не узнает, так чтобы все деньги достались бы Робберу.

И тогда я подумала, что было бы совсем неплохо, если бы Дороти смогла чуть-чуть подзаработать, потому что это могло бы заставить ее к чему-нибудь стремиться. Так что завтра утром Дороти возьмет бриллиантовую диадему и скажет Луи, что она похитила ее и намерена продать ему. Но сначала она заставит его отдать ей деньги, а потом, как раз в тот момент, когда Дороти протянет Луи бриллиантовую диадему, в гостиную войду я и воскликну: «О, моя бриллиантовая диадема! Я ищу ее повсюду!» — ну и получу диадему обратно. А потом Дороти скажет Луи, что она все равно оставит у себя тысячу франков, потому что после обеда она непременно снова украдет диадему. Ну а после обеда она продаст ее Робберу, и мне кажется, что мы позволим Робберу оставить диадему у себя. Потому что я очень люблю Роббера. Ну, то есть я хочу сказать, что он довольно милый пожилой джентльмен и что это действительно забавно — смотреть, как они с сыном любят друг друга. Потому что, даже если это и необычно для американцев — видеть, как французский джентльмен постоянно целует своего отца, я думаю, что это просто забавно, и еще я думаю, что мы, американцы, стали бы лучше, если бы наши американские отцы и сыновья любили бы друг друга так, как любят друг друга Луи и Роббер!

Ну а мы с Дороти накупили себе массу прелестных сумочек, и чулок, и носовых платков, и шарфов, и кое-что из вещей, и еще несколько довольно милых вечерних платьев, усыпанных поддельными бриллиантами, которые называются «diamonteys», а не «paste», когда они на платье, и я действительно прихожу к выводу, что девушка выглядит довольно мило, когда она вся усыпана бриллиантами.

5 мая

Итак, вчера утром Дороти продала Луи поддельную бриллиантовую диадему. Ну а потом мы сразу вернули ее обратно и после обеда все вместе отправились в Версаль. Ну, то есть я хочу сказать, что Луи с Роббером были ужасно рады, что мы больше не пойдем по магазинам, так что я даже подумала, что леди Фрэнсис Бикман, наверное, считает, что всему есть предел…

Я отправилась с Луи на прогулку в Версаль, чтобы у Дороти была возможность продать диадему Робберу. Диадему Дороти продала, и Роббер положил ее в карман. Но когда мы уже ехали домой, я вдруг задумалась обо всем этом и в конце концов решила, что поддельная бриллиантовая диадема — очень миленькая вещица и совсем неплохо было бы иметь ее. Ну, то есть я хочу сказать, особенно если девушка много гуляет по Парижу, и особенно если она гуляет с поклонниками французского происхождения. Да и, в конце концов, с какой это стати, подумала я, девушка должна позволять Робберу похищать хоть что-то у двух американских девушек, которые так одиноки в Париже и у которых нет здесь ни одного знакомого джентльмена, который мог бы защитить их?! Ну и я спросила Дороти, в какой карман Роббер положил диадему, и, когда мы ехали домой, я села рядом с ним в автомобиле и достала диадему из его кармана. Ну а потом мы как раз обедали в каком-то необычном ресторане, когда Роббер засунул руку в карман и сразу принялся кричать и возмущаться. Похоже было, что он что-то потерял.

Ну и тут у них с Луи начался один из их обычных поединков, когда один кричит и возмущается, а другой лишь пожимает плечами, хотя Луи твердил своему «papa», что он не крал «это» из его кармана, Роббер принялся рыдать при мысли, что его сын мог бы украсть что-то из кармана своего «papa»!

А когда нам с Дороти все это ужасно надоело, я все им рассказала. Ну, то есть я хочу сказать, мне стало очень жалко Роббера, и я попросила его не рыдать больше, потому что ведь это была всего лишь «paste», и показала им эту фальшивую диадему. Луи и Роббер смотрели на нас с Дороти, затаив дыхание, так что я даже подумала, что, наверное, у большинства парижских девушек нет таких мозгов, какие есть у нас, американских девушек.

Ну и после того, как все было кончено, Луи с Роббером выглядели такими расстроенными, что я опять почувствовала к ним жалость. И тогда я подала им идею и сказала, что завтра мы все можем пойти в тот ювелирный магазин, где продаются фальшивые драгоценности, и купить там диадему из «paste», которую они и отдадут леди Фрэнсис Бикман. Они могут также попросить продавца написать в счете, что это была дамская сумочка, а не диадема из «paste», чтобы попросить леди Фрэнсис Бикман оплатить счет вместе с другими расходами. Все равно ведь леди Фрэнсис Бикман никогда не видела настоящей бриллиантовой диадемы.

Тут заговорила Дороти и сказала, что леди Фрэнсис Бикман так разбирается в бриллиантах, что они вполне могли бы просто вырезать кусочек льда и отдать ей, если бы только лед не таял. Ну и тогда Роббер посмотрел на меня раз, другой, а потом наклонился ко мне и поцеловал меня в лоб поцелуем, полным глубокого уважения.

А потом мы провели совершенно замечательный вечер. Потому что, я хочу сказать, все мы очень хорошо понимали друг друга и потому что с такими джентльменами, как Луи и Роббер, девушки вполне могут дружить совершенно платонически. И я хочу сказать, что у всех нас есть что-то общее, особенно когда мы начинаем думать о леди Фрэнсис Бикман…

Так что Луи с Роббером собираются предъявить леди Фрэнсис Бикман счет на довольно большую сумму, когда принесут ей фальшивую бриллиантовую диадему, и, если она будет недовольна, я посоветовала Робберу спросить у леди, известно ли ей, что, пока мы с Дороти были в Лондоне, сэр Фрэнсис Бикман каждый день посылал мне дюжину орхидей, которые стоили десять фунтов денег? Потому что это может так разозлить ее, что она будет готова на все, чтобы заполучить бриллиантовую диадему.

Ну а когда леди Фрэнсис Бикман заплатит им за все, Луи и Роббер собираются устроить в нашу честь обед у Сиро. А когда в субботу сюда приедет мистер Эйсман, мы с Дороти собираемся заставить мистера Эйсмана дать обед в честь Луи и Роббера, потому что они бескорыстно помогали нам, когда мы с Дороти, две американские девушки, были в Париже совсем одни и даже не могли разговаривать на французском языке!

А потом Луи и Роббер спросили нас, не хотим ли мы пойти сегодня на вечеринку, которую устраивает их сестра, но Дороти сказала, что нам лучше остаться дома, потому что идет дождь, а у нас превосходные новые зонтики, которые довольно симпатичны, и Дороти сказала, что ей бы и в голову не пришло оставить такой превосходный новый зонтик в прихожей у французской леди, а носить с собою зонтик всю вечеринку — мало удовольствия. Так что нам лучше не рисковать и остаться дома. Ну и мы позвонили Луи и сказали, что у нас болит голова, но что мы благодарим его за гостеприимство. Потому что именно гостеприимство таких французских людей, как Луи и Роббер, к нам, американцам, и делает Париж таким божественным!