Путешествие Чарли Брина вокруг света оказалось очень познавательным, потому что именно там он расширил свой кругозор и узнал, что такое сакэ и мескаль, а также водка и сливовица. Ну и в конце концов все эти национальные напитки не прошли для него даром, и он оказался в Шанхайском госпитале. И даже в самый разгар белой горячки, когда все другие пациенты видели перед собой всяких экзотических животных, Чарли всегда видел только Дороти. Так что сопровождавший его агент турбюро не мог сообщить матери Чарли ничего утешительного.

Но наконец Чарли со своим сопровождающим прибыл в Сан-Франциско, и миссис Брин срочно выехала в Калифорнию, чтобы встретить его там, надеясь, вопреки всему, что Чарли все-таки поправился. Ну, то есть я хочу сказать, что миссис Брин не столько волновала его белая горячка, сколько его чувства к Дороти. Потому что, несмотря ни на что, она была матерью, со своей материнской любовью, и потому она не могла не переживать, что ее сын может жениться на девушке по своему выбору. Ведь тогда его могут даже не упомянуть в «Светском календаре»!

Так что, когда миссис Брин узнала от курьера всю правду, ее реакция была мгновенной, поскольку Дороти уже вернулась и была свободна. Вот почему в тот вечер миссис Брин засиделась допоздна в своем номере в отеле «Сан-Франциско» и все-таки нашла по телефону мистера Абельса в Нью-Йорке и велела ему сделать что-нибудь, порочащее Дороти, прежде чем Чарли окажется в Нью-Йорке.

И тогда мистер Абельс вызвал другого своего тайного помощника, который был сведущ в грубых нарушениях закона, и поручил это дело ему.

Ну и этот помощник решил, что лучшее, что здесь можно сделать, это положить какой-нибудь незаконный наркотик в сумочку Дороти, а потом заставить полицию арестовать Дороти за его хранение. И тогда это наглядно продемонстрировало бы Чарли Брину, какого сорта девушку он собирается выбрать в качестве матери своим детям. И вскоре одна из леди-сыщиков сунула наркотик в сумочку Дороти в дамской комнате клуба «До-вер», и все получилось так, как было задумано.

Полиция поместила Дороти в полицейский участок, где ей пришлось общаться с вульгарной девушкой с панели, которая к тому же была цветная. И звали эту девушку Лулу, и похоже, что она была очень дружелюбной, потому что обратилась к Дороти: «Привет, милая!» Ну и Дороти ответила «Привет!» и тогда Лулу спросила: «За что они тебя забрали?» и хотя Дороти изо всех сил старалась не расплакаться, но она не хотела быть невежливой, и не хотелось говорить Лулу, что она ни в чем не виновата, поскольку у самой Лулу вид был явно виноватый. Поэтому Дороти сказала: «За то же, за что и тебя, я думаю». Ну и тогда Лулу заговорила и сказала: «Тогда я скажу, что они забрали тебя за приставание к мужчинам».

А потом Лулу задумалась и, немного подумав, сказала: «Чего они добиваются? Хотят совсем покончить с этим делом?» Ну, то есть я хочу сказать, Лулу, наверное, подумала, что полиция, гоняя девушек с панели, поставила перед собой невыполнимую задачу.

Я часто в шутку говорила, что Дороти кончит свои дни в тюремной камере, но когда она в конце концов там очутилась, я не поверила своим ушам. Ну, то есть я хочу сказать, что это и в самом деле большое потрясение для светской дамы, матери семейства, когда в четыре часа утра ее находят в клубе «Лидо» и сообщают, что ее лучшая подруга находится в полицейском участке!

Ну и мы с Генри отправились прямо в полицию, чтобы увидеться с Дороти. Но когда мы туда добрались, там уже едва ли можно было найти хоть одного полицейского, который вкладывал бы душу в работу. Потому что Дороти — из того сорта девушек, которые пользуются большой популярностью среди полицейских, и потому все другие преступники в участке были ради нее забыты.

Дороти привели в небольшой уединенный кабинет, где мы могли бы поговорить с ней. По лицу ее текли слезы, но в то же время она старалась держаться мужественно и даже пыталась улыбаться, что делало ее неотразимой для полицейских. И я никогда, никогда не забуду, как Дороти взглянула на меня сквозь слезы и сказала: «Да, Лорелея, я полагаю, в жизни и в самом деле нельзя рассчитывать, что никогда здесь не окажешься».

Ну и первое, что сделал Генри, это послал за мистером Дадли Мейлоном, одним из самых знаменитых адвокатов — защитником всех угнетенных и притесняемых. Он приехал в участок, и когда услышал о беде, в которую попала Дороти, то пришел в бешенство. Потому что ничто он так не любил, как судиться с богатыми, которые думают, что могут сочинять свои собственные законы, чтобы облегчить себе жизнь, и всюду идут напролом. И после того, как он обдумал все факты, он выяснил, что семья Бринов сделала достаточно, чтобы сесть в тюрьму лет на сто девяносто, без всякого при этом снисхождения.

Мистер Мейлон отправился к Бринам, и, когда разговор подошел к концу, они не только освободили Дороти из тюрьмы, но и назначили ей пожизненную сумму в пятьсот долларов ежемесячно в качестве возмещения причиненного ущерба.

А на другой день Чарли вернулся домой из своих странствий, и встреча, которая произошла между Чарли Брином и Дороти была одной из самых волнующих из всех, которые когда-либо случались в ресторане Колони. Потому что когда мы с Генри и Дороти сидели в ресторане и ели восхитительный суп, вдруг, подняв глаза, увидели Чарли Брина. И это было ужасно — видеть, что сделали иностранные путешествия, восточные напитки и разлука с любимой девушкой с внешностью Чарли.

Он подошел к столу, сильно качаясь. И был так потрясен тем, что видит наконец Дороти, что едва не разрыдался. А я всегда становлюсь такой сентиментальной, когда вижу рыдающего джентльмена, что была почти уверена, что и мои глаза — на мокром месте! Но единственное, что мы услышали от Дороти, это: «Привет, Чарли! Ты выглядишь ужасно!» Конечно, ведь Дороти никогда не учили, как надо делать людям комплименты.

Ну а потом Чарли сел, и мы продолжили обед, и он услышал, какое дело сфабриковала его семья против Дороти, и сразу стал неблагодарным сыном. И потому на следующий же день собрал всю семью Бринов и сообщил им все, что он о них думает. Ну а взамен он получил лишение наследства.

Потом Чарли отправился к Дороти и сказал, что у него нет больше ни пенни, и тогда впервые за все время их знакомства он вызвал у Дороти интерес.

А потом я немножечко поговорила с Чарли и посоветовала ему пойти еще дальше и попросить у Дороти взаймы, и он занял у нее пятьсот долларов, чтобы начать новую жизнь, занявшись продажей автомобилей. Дороти все это ужасно удивило, и она стала еще больше обращать внимание на Чарли.

И оказалось, что намерение работать, похоже, заставило Чарли принять решение прекратить пить, а когда он перестал пить, он перестал чувствовать себя с Дороти робким и покорным: ведь ему не в чем больше было оправдываться. И даже наоборот, он стал довольно занудным, когда расписывал другим всю мерзость этой дурной привычки и приводил в пример себя как человека, который сам к спиртному больше не притрагивается. А когда Чарли начал хвалить себя во всеуслышание, сердце Дороти окончательно затрепетало.

Но вершиной всего было то, что теперь Чарли, вместо того чтобы всегда говорить Дороти что-нибудь приятное, типа: «О, ты восхитительная девушка!», трезво смотрит на Дороти и видит ее такой, какая она есть на самом деле, и потому вполне может сказать ей: «Пойди умойся! На тебе слишком много грима!», ну и Дороти безумно в него влюбилась.

Но я сказала ей, что в сложившихся обстоятельствах брачную церемонию следовало бы провести в каком-нибудь офисе мирового судьи, где отсутствие родственников невесты не будет так бросаться в глаза всем болтунам и сплетникам. Но странное дело: Дороти вдруг стала очень, очень рафинированной и просто набитой хорошими манерами и захотела венчаться в церкви с огромным количеством гостей.

Ну а потом выяснилось, что Дороти телеграфировала своему отцу приехать прямо из Модесто, чтобы присутствовать на этом счастливом событии. И тогда я сказала ей, что она сильно рискует, приглашая на свадьбу отца, у которого весь опыт светского общения состоит из умения прыгать с крыш на уличных ярмарках. И должна признать, что я даже слегка забеспокоилась.

Однако ничто, казалось, не могло остановить Дороти, и она пошла еще дальше, заказав у Картье гравированные приглашения и разослав их не только всем, упомянутым в «Светском календаре», но и своим подругам из Фоли.

Все друзья Дороти приняли это приглашение, так же, как и молодежь из «Светского календаря», но все пожилые светские люди единодушно отказались. Ну, то есть я хочу сказать, за одним исключением. И этим исключением была старая леди Вандервент, большая оптимистка, которая всегда и во всем видела только хорошее. И она просто не знала, на девушке какого сорта женится Чарли Брин, потому что эта леди читает только «Наставление о христианской науке» и даже не подозревает, как продолжает грешить мир.

Ну а за день до церемонии мы с Дороти отправились на Центральный вокзал встречать ее отца, мистера Шоу. Отец Дороти появился из вагона с четырьмя большими чемоданами, и нам потребовалось пригласить по два носильщика на каждый, чтобы поднять их на тротуар из-за тяжести тихоокеанского спиртного, находившегося в этих чемоданах.

И оказалось, что все это спиртное отец Дороти сделал своими собственными руками и привез в Нью-Йорк не столько из-за боязни, что в Нью-Йорке он не найдет что выпить, сколько из чувства гордости за собственные достижения. Но я сказала Дороти, что достижения такого рода вряд ли смогут украсить большую церковную церемонию.

Но, как оказалось, мысль пригласить на свадьбу мистера Шоу была и впрямь счастливой, потому что у него был богатый опыт помогать девушкам сойти по лестнице. И когда мистер Шоу передавал Дороти жениху, это был самый грациозный жест из всех, когда-либо виденных мною в церкви.

Ну а после церемонии был свадебный прием в каком-то салоне. И я действительно должна сказать массу комплиментов тому, как некоторые из нас вели себя. Ну, то есть я хочу сказать, все девушки из Фоли были охвачены волнением от святости события, и даже мистер Шоу, хотя и пил довольно много, но становился лишь все более галантным.

Однако я не смогла бы сказать ничего подобного в адрес людей светских. Ну, то есть я хочу сказать, что я старалась изо всех сил подать им хороший пример, отказываясь от шампанского. Но они все равно пили так, что в конце концов ко мне подошла миссис Вандервент и сказала, что если она останется здесь еще немного, то наверняка выскажет им всем свое личное неодобрение. Она очень оправдывалась за то, как вели себя эти прирожденные светские люди — ее друзья, и сказала, что вот на таких девушках, как мы с Дороти, которых еще трогают подобные события, и держится общественная жизнь! И еще она сказала, что ей бы очень хотелось, чтобы очаровательный мистер Шоу, и никто другой, проводил бы ее до дома.

Ну и тогда я велела Дороти предупредить отца, чтобы он воздержался бы в данном случае от своего обычного волокитства, и Дороти отвела его в угол и сказала: «Пап, если ты будешь приставать к этой старой леди Вандервент, когда повезешь ее домой, завтра первым же поездом тебя выпрут из Нью-Йоркского света». Однако на другой день лакей миссис Вандервент сказал моей парикмахерше, а та — моей горничной, что отец Дороти таки «приставал» к леди Вандервент, когда они ехали в кабриолете, но что-де старая леди была ужасно довольна.

Так что все кончилось как нельзя лучше. И когда я последний раз видела Дороти, Чарли командовал ею в поезде, отправлявшемся в Атлантик-сити, и был совершенно трезвым, а сама Дороти — очень, очень рафинированной, какой я ее никогда раньше не видела, и даже, можно сказать, несколько величественной.

Ну и так получилось, что мы со старой леди Вандервент стали почти неразлучны, потому что у нас с ней практически одни и те же идеалы. Так что я, видимо, буду следующим, кого внесут в «Светский календарь», потому что так принято, что когда кого-то из светских людей из Календаря убирают, кто-то должен занять освободившееся место, и это, вероятно, буду я.

Ну а когда я попаду туда сама, я собираюсь постараться и протащить туда Дороти, потому что ведь мы с ней почти всегда и во всем были вместе. И если мне удастся протащить Дороти в высший свет, то я окончательно поверю в то, что этот мир — и в самом деле совсем неплохое место для жизни. Даже для такой девушки, как Дороти.