Последнее дело
Мама с папой взяли сутки на обсуждение моей новой и последней работы. Думаю, они всю ночь просидели над разными материалами, придумывая мне самое невыполнимое задание – дело, которое надолго удержит меня в их руках. Я готовилась к худшему, но такого ожидать не могла.
В девять утра я пришла в контору. Мама передала мне толстую папку с документами, пожелтевшую от старости и заляпанную кофе. Затем вкратце описала задание:
– 18 июля 1995-го, во время туристического похода на озеро Тахо пропал Эндрю Сноу. Он жил в лагере вместе с братом, Мартином Сноу. Мальчики выросли в Милл-Валли, Калифорния. Их родителей зовут Джозеф и Абигейл Сноу. В течение месяца полиция искала Эндрю, но безрезультатно. В его поведении также не было ничего, что могло объяснить исчезновение. Он буквально испарился. Мы получили это дело двенадцать лет назад, работали над ним год, пока у клиентов не кончились деньги, и потом поднимали еще пару раз. В 1997-м, проверив и перепроверив все имеющиеся данные, мы окончательно его закрыли.
– Вы поручаете мне дело о мальчике, пропавшем без вести двенадцать лет назад?!
– Ну да. Может, мы что-то упустили из виду, не перевернули какие-то камни, – непринужденно сказал отец.
– Вы же прекрасно знаете, что этих камней бывает бесконечно много.
– И?..
– Вы даете мне невыполнимое задание.
– То есть ты отказываешься? – спросила мама.
Мне стоило отказаться, но я этого не сделала. Решила, что, если найду хоть какой-нибудь новый след, взятки с меня будут гладки и я смогу спокойно уйти. Разумеется, я даже не надеялась раскрыть дело – как, впрочем, и родители. Зато в моих силах было навсегда его закрыть.
– Беру два месяца, – сказала я. – Потом ухожу.
– Четыре месяца, – заявила мама.
Как вы поняли, я и раньше с ней «договаривалась». Она еще хуже, чем Рэй. Пришлось уступить.
– Три месяца, – отрезала я. – Это мое последнее предложение.
Узнав о семейном расколе, Рэй нестерпимо захотела поделиться своими соображениями с Майло, моим барменом. Когда она вошла в «Философский клуб» сразу после открытия, он только покачал головой:
– Рэй, сегодня мне не нужны неприятности.
Сестра заняла высокий стул по центру стойки и заказала Майло двойное виски со льдом и без воды. Тот налил ей имбирного лимонада. Сестричка протянула деньги, но Майло не взял.
Он поднял телефонную трубку и спросил:
– Сама позвонишь сестре или мне это сделать?
– У меня была очень тяжелая неделя, Майло. Можно я недолго посижу?
Рэй глотнула содовой и скорчила гримасу, как будто выпила что-то крепкое.
Майло снова покачал головой и набрал мой номер.
– Значит, звонить буду я.
* * *
Как всегда, я застала сестру посреди ее пламенной речи:
– Мне и так старый крыс Рэй жить мешает, а теперь еще Иззи вздумала уволиться! Это катастрофа, Майло. Катастрофа. Я останусь совсем одна. И что прикажешь делать? Не могу я в одиночку управлять целым агентством. Кто будет покупать скрепки и файлы? Знаешь, сколько нам нужно файлов? А бухгалтерией кто станет заниматься? Я не хочу. Это так скучно. И кстати, кто будет водить фургон? Кто, я спрашиваю? Конечно, когда родители состарятся, у меня уже будут права… Но все-таки кто будет делать всю скучную работу? Если нужда заставит, я справлюсь, но…
– Иззи, ты как раз вовремя, – сказал Майло, улыбнувшись, чтобы скрыть раздражение.
– Это мой бар, Рэй. Хватит сюда приходить.
– У нас свободная страна.
– Не такая уж и свободная. У Майло могут быть из-за тебя неприятности.
– Я пью имбирный лимонад.
– Не важно.
– Как ты можешь, Иззи?
– Что?
– Увольняться?
– Понимаешь, нормальные люди не шпионят друг за другом. Нормальные люди не узнают кредитную историю своих друзей. Нормальные люди не подозревают каждого встречного. Они не такие, как мы.
– Да что с тобой стряслось?
– Я прозрела, вот и все.
– Что ж, надеюсь, со мной такое никогда не произойдет, – сказала она.
Я схватила ее за шиворот и потащила к выходу. Рэй молчала всю дорогу домой, побив свой прежний рекорд на тринадцать минут.
Пропавшие без вести
Такие дела – редкость в нашей работе. Обычно ими занимается полиция: у них есть необходимое оборудование, рабочая сила и законное право досконально проверять все сведения. Однако полиция не может расследовать дело вечно, поэтому, когда оно закрыто, семьи пропавших часто обращаются за помощью к частным детективам, ведь пока ведутся поиски, надежда еще есть.
Сколько бы горя и боли ни причиняла смерть, она позволяет родственникам погибшего поплакать и жить дальше. Учитывая достижения судебной науки, тело практически всегда указывает на убийцу – будь то человек, природа или чья-то оплошность. Когда же трупа нет, искать разгадку можно до бесконечности, особенно если у детектива нет сколько-нибудь явных зацепок. Казалось бы, люди не должны просто так исчезать, но, судя по фотографиям на молочных коробках, они пропадают каждый день.
Я позвонила Абигейл Сноу, матери Эндрю, и назначила на завтра встречу. Я понимала, что это даст старушке ложную надежду, но убедила себя, что другого выхода просто нет.
После встречи с родителями у меня было только два желания: 1) вернуть Дэниела; 2) проработать дело Сноу.
Через неделю после Погони № 1 я постучала Дэниелу в окно. Было примерно десять вечера, и, постучав, я вдруг осознала, что забыла подготовить речь.
Дэниел открыл окно и сказал:
– Нет.
– Может, в Гватемале так принято здороваться, но мы обычно говорим «привет», «рад тебя видеть» или даже «вот это да!».
– Думаешь, твои остроты сейчас уместны?
– Я уже пыталась просить прощения, это не помогло.
– Изабелл, у меня есть дверь.
– Даже три двери.
– И?..
– Пройти через три двери или через одно окно – что проще?
– Мне плевать, что проще. В следующий раз сделай одолжение – позвони в дверь.
– То есть следующий раз будет?
– Я просто так выразился.
– Можно мне зайти на минутку? Ради такого случая я даже спущусь.
– Изабелл, я не хочу тебя видеть.
– Но мне еще столько нужно объяснить.
– Что я сказал?
– Ты сказал, что не хочешь меня видеть. Я тебя слышала.
– И что это значит?
– То, что ты сказал?
– Да.
– Что ты не хочешь меня видеть.
– Правильно.
– А можно спросить почему?
– Поверить не могу! Неужели я еще с тобой разговариваю?
– Мне ответить на твой риторический вопрос?
– Изабелл, я зол.
– Понимаю. Просто хочу узнать, что именно тебя разозлило, и попытаться это исправить.
– Ты мне врала. Во всем.
– Не во всем.
– Спокойной ночи, Изабелл, – сказал Дэниел и закрыл окно.
Выкуп
На следующее утро моя сестра проснулась ровно в 6.30. Наступил первый день ее зимних каникул, а значит, закончилось трехмесячное наказание (правда, во время этого наказания Рэй разрешалось шпионить – за мной). Прошло две недели с тех пор, как дядя получил таинственную записку. Две недели сестричка разрабатывала план нападения.
Она встала, почистила зубы, умылась, натянула джинсы, одну футболку с длинными рукавами и одну с короткими (белую и красную соответственно), пять раз провела гребнем по волосам, взяла телефон, накрыла микрофон тряпкой и позвонила.
Дядя Рэй, любитель поспать до обеда, ответил после четвертого гудка.
– Алло.
– Слушай меня внимательно, – сказал менее звонкий, чем обычно, голосок. – Если хоть на шаг отойдешь от моих указаний, можешь попрощаться с рубашкой. Усек?
Упоминание счастливой рубашки тут же рассеяло остатки сонного тумана, в котором еще пребывал дядя Рэй. Он не видел ее уже две недели, и это успел почувствовать весь дом. Дядя ударился ногой об косяк – потому что на нем не было любимой рубашки. Он получил штраф за стоянку в неположенном месте, пролил стакан воды, набрал два фунта, полицейские вломились на его последний покер – всему этому была причиной похищенная рубашка.
– Я все расскажу Альберту, – пригрозил дядя.
– И больше никогда ее не увидишь.
Рэй угодил в западню и понял это.
– Чего тебе надо? – вяло пробормотал он.
– Садись в автобус и поезжай в банк «Уэллс Фарго» на Монтгомери и Маркет-стрит. Сними со счета сотню баксов.
– Знаешь, это вымогательство.
– У тебя сорок пять минут.
Сорок пять минут
Согласно указаниям, Рэй вошел в банк «Уэллс Фарго» и снял со своего счета сто долларов. На улице к нему подъехал мальчик на скейтборде.
– Дядя Рэй? – спросил он.
Дядя тут же развернулся в поисках племянницы, но ее нигде не было. Он злобно покосился на подростка:
– Чего тебе?
Тот дал ему мобильный.
– Вам звонят.
Рэй взял телефон, и мальчик уехал.
– Алло.
– Ровно в восемь пятнадцать будь у телефонной будки на Рыбацкой пристани, возле Музея восковых фигур.
– Когда я получу рубашку?
– У тебя двадцать пять минут. Избавься от телефона.
Дядя выбросил мобильный в урну, ничуть не сомневаясь, что за ним следят. Он поймал такси и подъехал к музею раньше времени. Немного подождал у будки, пока не заметил девушку, которая шла к автомату и рылась в сумочке явно в поисках мелочи. Тогда дядя Рэй зашел внутрь, взял трубку и притворился, что разговаривает. На самом деле он изрыгал поток бессвязных ругательств. Наконец телефон зазвонил.
– Да! – сказал Рэй самым грубым тоном, на какой был способен.
– Купи билет в музей и погуляй там, – распорядился уже более узнаваемый голос.
– Да это же тринадцать баксов! – воспротивился дядя, который не пошел бы в Музей восковых фигур и задаром, даже если бы там угощали выпивкой.
– Думаю, ты уже сойдешь за пенсионера. А это всего десять долларов и пятьдесят центов.
– Что, если я не пойду?
– Сброшу твою рубашку с моста. Прямо сейчас.
– Да что я тебе такого сделал?
– Перечислить?
– Ладно, иду.
Дело Сноу
Когда дядя Рэй собрался с силами и зашел в музей, я постучала в дверь Джозефа и Абигейл Сноу на Миртл-авеню в округе Мэрин. Миссис Сноу открыла дверь, и меня захлестнула волна крепкого аромата. Позже выяснилось, что пахло попурри, но в ту минуту слишком много других раздражителей атаковало мой мозг, поэтому я даже не задумалась об источнике запаха.
Абигейл Сноу было около шестидесяти. На ней красовалось старомодное платье с цветочным узором, будто из сериала 50-х. Ее прическа тоже застряла в далеком прошлом, а заодно и в добром баллончике лака для волос. Ростом Абигейл была примерно пять с половиной футов, телосложения скорее крепкого, чем пухлого, отчего казалась высокой и даже грозной. Платье ей не шло, зато было идеально выстирано и отглажено. Все в доме походило на саму миссис Сноу: безвкусно, но идеально чисто.
По резиновым половичкам я прошла в гостиную, которая представляла собой прямо-таки видение в белом. Все здесь было белоснежное, кроме мебели вишневого дерева и коллекции декоративных тарелочек. Никогда в жизни я не видела столько кружевных салфеток в одном месте. На стенах почти не было фотографий, только две над камином. По мальчикам с идеальной детской внешностью – галстуки-бабочки, чистая кожа, натянутые улыбки – ничего нельзя было сказать о том, какими они вырастут. Мне даже представилось, что Абигейл так и хотела заморозить их во времени, как весь свой дом.
Хозяйка строго меня осмотрела и только потом предложила сесть на белый диван, покрытый полиэтиленом. Я недавно перестала строить из себя учительницу и была в джинсах, кожаных ботинках и потертом бушлате, который купила в армейском магазине. Я думала, что выгляжу вполне прилично, Но Абигейл явно была иного мнения.
– Надо же, – сказала она. – Девочки сегодня одеваются совсем как мальчики.
– Ага. Правда, здорово? – ответила я, уже решив, что хозяйка мне совсем не нравится.
– Хотите чаю? – спросила Абигейл, не желая обсуждать преимущества мужской одежды.
Так как я избегала родительской кухни (вернее, самих родителей) и умирала от голода, то тут же согласилась. Сидя на скрипучем белом диване, я старалась не двигаться: боялась, что, если поставлю ногу на открытый ковер, меня тут же вышвырнут из дома и ничего не расскажут. Несколько раз я напоминала себе, что надо разговаривать вежливо, но через пару минут забыла об этом.
Хозяйка вернулась из кухни с сияющим серебряным подносом, на котором стояли две чашки, чайник, сливки с сахаром и тарелка ванильного печенья. Абигейл спросила, как я люблю пить чай, и я ответила, что со сливками и сахаром (хотя на самом деле предпочитаю, чтобы мой чай был кофе). Она смешала слабенький напиток.
– Печенье? – спросила миссис Сноу, протягивая мне серебряные щипцы.
Ванильное печенье располагалось на тарелке полукругом, словно упавшие фишки домино. Я схватила одно из центра, зная, как это разозлит Абигейл. Ничего не могла с собой поделать – когда встречаю таких властных людей, мне сразу хочется поднять бунт.
Миссис Сноу еще раз показала мне щипцы и молвила:
– Дорогая, они предназначены специально для этого.
Я извинилась и разломила печенье на две части. Выела крем из середины, а половинки макнула в чай. Абигейл нахмурилась.
– Должно быть, вы не понимаете, зачем я приехала, – сказала я.
– Вы правы, не совсем понимаю. Последний раз я беседовала с вашей матушкой лет десять назад.
– Иногда мы поднимаем старые дела. Свежим взглядом можно увидеть много нового.
Миссис Сноу передвинула печенье на тарелке, вновь заполнив середину.
– Мисс Спеллман, не нужно делать это ради меня или нашей семьи. Моего сына больше нет. Я с этим смирилась.
– Обычно люди хотят знать ответы.
– Я получила все ответы. Эндрю теперь в другом, лучшем месте.
Тут уж не поспоришь. Любое место лучше, чем этот стерильный дом. Я взяла руками еще одно печенье из середины тарелки, просто чтобы испытать хозяйкино терпение.
– Дорогая, нужно брать печенье щипцами и с краю.
– Простите, – вежливо ответила я. – Должно быть, я пропустила уроки по поеданию печенья в школе этикета.
– Полагаю, вы пропустили не только их, – сказала она.
Странно, это оскорбление прозвучало из ее уст столь естественно, как будто с чужими людьми так и принято разговаривать. Я бы с удовольствием помучила миссис Сноу остроумными репликами о современных приличиях, но о работе забывать было нельзя.
– Понимаю, как вам трудно, миссис Сноу, и даже представить не могу, что вы пережили, – продолжала я самым проникновенным голосом, – но я буду вам очень признательна, если вы ответите на несколько моих вопросов.
– Ну не зря же вы ехали. На несколько вопросов я отвечу.
– Спасибо. Можно узнать, где мистер Сноу?
– Он играет в гольф.
– Мне бы хотелось поговорить и с ним.
– Зачем? – спросила она.
Я услышала в ее тоне раздражение.
– Разные люди видят ситуацию по-разному, – ответила я. – Иногда один человек помнит то, что не помнит другой.
– Уверяю, наши с мужем воспоминания совершенно одинаковы.
– Как удобно, – сказала я, ожидая как минимум удара молнии в ответ. Было в этой женщине нечто ужасающее. Не могу выразить это словами, но во мне сразу проснулось подозрение.
– Это все, мисс Спеллман? – Абигейл смахнула крошки от печенья поближе к моей чашке.
– Кем стал Мартин?
– Мартин?
– Да, ваш второй сын.
– Он адвокат в какой-то природоохранной организации, – сказала миссис Сноу, закатив глаза.
– Вы, наверное, гордитесь им, – предположила я, чтобы поглубже воткнуть нож.
– Мы столько денег потратили на его образование! И зачем? Чтобы он устроился на такую низкооплачиваемую работу? Если бы я знала, что сто тысяч долларов уйдет на спасение деревьев, то заставила бы его взять студенческий кредит.
– Можно его адрес и телефон?
– Вы хотите с ним поговорить?
– Если не возражаете.
– Это его дело, – ответила Абигейл. – Мартин уже взрослый.
Ее фальшивая улыбка заметно поблекла. Она быстро подвела нашу беседу к концу, и мне пришлось буквально вытягивать из нее остатки сведений. Я взяла еще одно печенье из центра, хотя и щипцами.
– Ой! – воскликнула я, кинув его обратно. – Совсем забыла!
Потом схватила руками печенье с краю и вернула щипцы миссис Сноу.
– Должно быть, вы были трудным ребенком.
– Даже не представляете каким! – То ли печенье на пустой желудок смешалось с душным запахом попурри, то ли нрав хозяйки мне пришелся не по вкусу, но меня вдруг замутило. Пора было заканчивать интервью. – А ваши сыновья часто ходили вместе в поход?
– Не слишком, но иногда ходили.
– Вдвоем или с друзьями?
– Обычно с Грегом.
– Грег Ларсон. Я видела это имя в материалах следствия. Но в тот день его не было на озере, верно?
– Нет, в те выходные он не поехал.
– А во все остальные ездил?
– Наверное. Я не особо следила.
– Вы не подскажете, как мне связаться с Грегом Ларсоном?
– У меня нет его номера, но он шериф округа Мэрин.
– Шериф?
– Да. – Миссис Сноу встала. – Что ж, если это все, то я, пожалуй, примусь за уборку.
Я оглядела комнату и не увидела ни пылинки – видно, у миссис Сноу уже галлюцинации. Но тут мне стало так нехорошо, что я заторопилась на улицу.
Выкуп. Продолжение
Когда я ехала по мосту обратно в город, дядя Рэй сидел на скамейке в центре Музея восковых фигур, рядом с Тайной вечерей. Красочная религиозная экспозиция ничуть его не трогала. Дядя глубоко, медитативно дышал и читал спортивную газету, периодически напоминая себе, что скоро этот кошмар закончится и он получит рубашку.
К нему подошел очередной подросток и передал записку:
«Будка на пересечении Оушен и Хайд. Десять минут».
Рэй, пыхтя, пробежал все три квартала до телефона-автомата.
– Между прочим, у меня есть мобильный! – заорал он в трубку.
– А я люблю разнообразие. Лови такси…
– Я голоден! Я даже не позавтракал. У меня сахар в крови понижается, – проявил смекалку дядя.
– И что ты хочешь?
– Я бы с удовольствием съел суп из моллюсков в хлебной миске.
– Можешь поесть супа, но к часу тебе надо быть возле бассейна «Сатро-Бас», – ответил голос, который все больше и больше походил на голос четырнадцатилетней девочки.
– Пожалуйста, давай в час тридцать. Мне вредно торопить пищеварение.
Голос немного помедлил, прежде чем ответить. Нельзя быть слишком жесткой – рискуешь потерять авторитет и уважение. Пауза была достаточно длинной, чтобы дать понять: остальные просьбы останутся без ответа.
– Хорошо, полвторого. Не опаздывай.
Дядя Рэй съел сливочную похлебку с моллюсками в миске из хлеба и удивился, почему не делал этого чаще – в смысле, не ел похлебку, а не бегал от автомата к автомату по приказу девочки-подростка. Потом мимо прошла группа хохочущих туристов, несколько ссорящихся парочек, в пасмурном небе засияли прожекторы, загрохотала музыка, и Рэй вспомнил, почему избегает этого места, хотя здесь и подают его любимейшее блюдо из пяти.
Он запрыгнул в такси и приехал к разрушенному бассейну в час, то есть за полчаса до назначенного времени. Сел на лавку и полюбовался видом, потирая руки, чтобы согреться. Дядя Рэй даже подумывал плюнуть на рубашку. Неужели эта старая поношенная тряпка может притягивать удачу? Разве это не взрослый аналог «безопасного» одеяла? Не пора ли понять, что он остался жив не благодаря рубашке, а просто так? Тут Рэй вспомнил Софи Ли. Однажды она велела ему выбросить счастливую рубашку – не могла больше жить с человеком, который так привязан к клочку ткани. Софи объявила ультиматум: либо тряпка, либо она. Рэй делал для жены все, что мог, и пожертвовал бы ради нее чем угодно. Но не рубашкой. Он так и не выбросил ее, просто убрал подальше и не доставал два года. Когда рак и Софи ушли, Рэй поклялся, что никогда не расстанется с рубашкой. Он ее очень любил и плевать хотел на здравый смысл.
К дяде подошла юная туристка и вручила ему конверт:
«Мост Голден-Гейт. Через час».
Он подумал, что неплохо будет размять ноги и пройтись пешком, поэтому опоздал. Рэй нетерпеливо каталась на велосипеде по кругу. К четырем сестричке надо было вернуться домой, иначе ей грозили очередной домашний арест и сокращение прогулок.
Дядя шел медленной, тяжелой походкой. Годы работы в полиции научили его вести переговоры. Спешка может легко все испортить. Он подождал, пока заговорит племянница.
– Деньги у тебя?
– Да. Рубашка?
– У меня.
– Давай сюда. Утомился я сегодня.
Они обменялись пакетами. Рэй тут же натянул рубашку поверх своей, разгладил складочки, поправил воротник и только потом с великим облегчением вздохнул.
Сестра посчитала деньги.
– Шестьдесят три бакса? Я велела принести сотку.
– Автобусы. Музей. Такси. Похлебка из моллюсков. Все это я вычел.
– Ладно, сойдет, – расщедрилась Рэй, подумав, что отобрать у дяди рубашку никак не получится.
– Это все? – спросил тот.
– Все.
Дядя Рэй развернулся и пошел прочь. У сестрички давно вертелся на языке один вопрос, и она крикнула ему вдогонку:
– Почему? Почему ты приехал?
Дядя немного помедлил. Племянница не заслуживала честного ответа, но он не солгал:
– Мне стало одиноко.
Удивительно, как легко и быстро Рэй и дядя Рэй уладили этот конфликт. Сестра не знала, что такое одиночество, но прекрасно поняла, каким невыносимым оно может быть. Она упрекнула себя в жестокости и сразу прекратила войну. Через какое-то время дядя Рэй объявил, что враждовать с ней было легче, чем дружить. Он еще никогда не был так прав.
В тот день я вернулась домой и заново просмотрела материалы по делу Сноу. Изучила снимки Эндрю и Мартина. В отличие от фотографий в доме Абигейл эти сделали незадолго до исчезновения Эндрю, когда ему было семнадцать. Братья были похожи: оба кареглазые и темноволосые, но благодаря мужественным чертам Мартин казался намного старше. Эндрю был худощавей, милее, мягче. Интересно, как бы он выглядел сейчас? Как выглядит Мартин, я вскоре узнала.
Мама зашла в контору и принюхалась.
– Ты что, надушилась?
– Нет! – отрезала я, зная, что от меня до сих пор несет попурри.
– Откуда тогда запах? – как бы невзначай спросила мама, явно издеваясь.
– Не строй из себя идиотку.
– Ах да! – воскликнула она, словно до нее только что дошло. – Абигейл любит мертвые цветы, верно?
– Теперь я поняла, почему ты поручила мне это дело.
– Потому что Эндрю Сноу числится без вести пропавшим уже двенадцать лет?
– Нет, потому что миссис Сноу – самая противная женщина на планете.
– Ну, ты же не всех женщин знаешь, так что…
– А мистер Сноу какой? – сменила я тему.
– Его не было дома?
– Он играл в гольф.
– Хм-м… Не сказала бы, что он любитель гольфа. Изабелл, ты объявила голодовку?
– Нет, а что?
– Ты вообще не появляешься на кухне.
– У меня есть своя на чердаке.
– А еда там тоже есть? – язвительно спросила мама.
– Вообще-то я умею ходить по магазинам.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, но обычно не ходишь. Я к чему говорю: хоть ты и стыдишься родной семьи, на кухне стынет обед. Можешь поесть.
– Спасибо, – сказала я и ушла к себе, захватив папку с материалами.
На самом деле она была права: я обходила стороной родительскую кухню, чтобы не выслушивать насмешки над моим стремлением к независимости. И, точно какой-нибудь глупый подросток, голодала.
Вечером Рэй постучала в мою дверь и предложила еды. Интересно: ей хватило чуткости понять, что я голодаю, но она не сообразила, что сейчас мне хочется вовсе не сладкого. Однако сестра так мило поставила передо мной огромную тарелку, насыпала в нее «Фрут Лупс», налила молока и вручила мне ложку, что я не смогла отказать. Потом она села рядом и стала лакомиться из коробки. Я строго на нее посмотрела, напоминая о запрете на сладкое, на что она ответила другим многозначительным взглядом: сегодня суббота.
Я сразу догадалась, что Рэй пришла не просто так. Сжирая хлопья горсть за горстью, она стала сортировать мою почту: сперва разложила большую пачку писем по размеру, а потом и по цвету. Я ее не торопила – не очень-то хотелось знать, что у сестрицы на уме. Наконец та не выдержала. Рэй не любит напрягать свою нервную систему долгими отсрочками.
– Мама сказала, что между нами с тобой есть только одно различие.
– Неужели? – усомнилась я. – Разница в четырнадцать лет?
– Нет.
– Может, в шесть дюймов?
– Нет.
– Тогда в цвете волос?
– Нет.
– Видишь, уже три.
– Тебе что, совсем неинтересно?
– Ничуть.
– Я не ненавижу себя. Вот в чем разница.
– Скоро возненавидишь, поверь, – ответила я и выкинула коробку «Фрут Лупс» в коридор. Потом взяла Рэй и сделала с ней то же самое.
Та приземлилась на ноги и напоследок заявила:
– Ты же больше ничего не умеешь!
Я пинком захлопнула дверь. Рэй была права: я больше ничего не умею. И мама тоже не ошиблась.
Слова сестры не давали мне уснуть. Я пыталась представить свое будущее и будущее «Частного сыскного агентства Спеллманов», но не могла. Двадцать восемь лет я жила под одной крышей с родителями и работала на них. Других планов у меня не было, талантов и навыков тоже. Я хотела уйти, но не видела выхода – ни двери, ни окна. Поэтому перестала думать о себе и вспомнила об Эндрю Сноу. Я надела халат и спустилась в контору, чтобы еще раз изучить материалы дела.
Сон все не приходил. Полтретьего ночи в комнату зашел отец с тарелкой сыра и крекеров и поставил их передо мной.
– Рэй сказала, что ты ела «Фрут Лупс». Обычно ты не ешь хрустящие фруктовые колечки. Видимо, ты очень проголодалась.
– Спасибо, – сказала я и без церемоний принялась за закуску.
Папа сделал вид, что работает, но он пришел не за этим. Он задумал очередной неуклюжий разговор по душам, которые изредка практиковал с Рэй, а со мной обычно не отваживался.
– Если хочешь поговорить, я не против.
– Знаю, – ответила я вежливо, чтобы не обидеть человека, который принес мне крекеры и сыр.
– Я ради тебя на все готов, – сказал папа проникновенным голосом.
– И банк ограбишь?
Вздох.
– Нет.
– Вот видишь, уже не на все.
Отец подошел к столу и погладил меня по голове.
– Еще я тебя очень люблю.
Потом он оставил меня одну – копаться в деле Сноу. Мама нарочно выбрала загадку потруднее, перед которой я бы не устояла. Видите ли, я выросла в доме, где всему рано или поздно находится объяснение. Если кто-то оставил в холодильнике пустой кувшин из-под молока, то допросы будут вестись до тех пор, пока виновник не найдется. Обычно пустые кувшины оставляет дядя Рэй – такая уж у него привычка. Но не всегда правду найти так же легко. Иногда истины, с которыми ты давно сжился, внезапно меняются.
В понедельник утром я шла по коридору к выходу, когда случайно подслушала дружелюбный разговор между дядей и сестрой:
– Ты видишь, что я делаю, детка?
– Я не слепая.
– Молоко, соль и яйца смешиваем и взбиваем до смерти.
– У тебя лук горит.
– Замечательно. Пусть немного подпалится.
Я вошла на кухню под шипение и аромат яиц. Непосвященный решил бы, что дядя Рэй просто учит племянницу готовить свой любимый омлет. Однако я была посвященной и ни за что бы не поверила, что такое возможно. Поэтому задала вполне логичный вопрос:
– Вы что тут делаете?
– Я учу детку жарить омлет.
– Он заплатил мне пять баксов за открытый ум, – добавила Рэй, которая последний раз ела яйца еще в том возрасте, когда и ста слов не знала.
– Пора класть сыр, детка. И поживее, – сказал дядя и засыпал омлет чудовищным количеством сыра.
– Отлично. Вместо диабета ты схлопочешь холестериновые бляшки, – сказала я сестре.
– Хочешь? – предложил дядя.
– Ага, – ответила я и села за стол.
Мама пришла на кухню, когда я доедала омлет.
– Изабелл ест! Какое счастье! – воскликнула она.
– Ты невероятно наблюдательна.
– Я просто очень рада. Чем займешься?
– Поеду на озеро Тахо, поговорю с полицейским, который работал над делом Сноу.
– Он все еще на службе?
– Три года до пенсии. Он теперь возглавляет отдел.
– А по телефону с ним нельзя связаться?
– Можно. Но мне надо взять копию…
– Изабелл, есть на свете такая штука, называется почта Соединенных Штатов Америки. Объяснить, как она работает?
– Нет. Я еду на Тахо. Мне не нравится задавать вопросы по телефону. Так я не вижу, что люди делают руками.
– Ну, одна рука точно держит трубку.
– Меня интересует вторая.
– И откуда у тебя такое чувство юмора? – искренне удивилась мама.
– Слушай, ты поручила мне дело, и я над ним работаю. До встречи.
Дело Сноу. Продолжение
Рано утром я позвонила Абигейл Сноу и спросила, не осталось ли у нее школьных дневников Эндрю. Она хранила их в кладовке и после долгих уговоров и обещания, что больше я ее не побеспокою, согласилась их предоставить. Милл-Валли находится вовсе не по пути к озеру Тахо, но я решила сперва заехать за дневниками, пока Абигейл не передумала.
Миссис Сноу открыла дверь, одетая в платье с другим узором, однако очень похожее на предыдущее. Она не пригласила меня войти, просто отдала дневники.
– А мистер Сноу дома? – спросила я.
– К сожалению, нет.
– Снова играет в гольф?
– Да.
– Вы, похоже, вдова гольфиста.
– Простите? – раздраженно переспросила миссис Сноу.
– Вдова гольфиста. Так называют жен любителей гольфа. Видите ли, это очень долгая игра, поэтому иногда кажется, что… ну…
– Понятно, – остановила меня Абигейл.
– Спасибо за дневники, – сказала я напоследок. Мистер Сноу никак не выходил у меня из головы.
Утром я забыла посмотреть прогноз погоды, поэтому на обратном пути мне пришлось купить противоскользящие цепи. Трехчасовая поездка растянулась на пять с половиной часов борьбы с метелицей и свирепым ветром. Моя мама смотрела погоду и за это время позвонила мне трижды – убедиться, что я еще не свалилась в кювет и не встретила свою смерть. Все три беседы были примерно одинаковы:
– Алло.
– С какой скоростью ты едешь?
– Тридцать пять миль в час.
– Это слишком быстро.
– Но я же двигаюсь с остальными машинами!
– Изабелл, если ты умрешь раньше меня, я сойду с ума.
– Ладно, уже торможу.
По дороге я позвонила Дэниелу и попыталась сгладить нашу ссору, оставив непринужденное сообщение на его автоответчике:
«Привет, Дэниел, это Изабелл. Я подумала, может встретимся завтра или послезавтра? Или на следующей неделе? Когда тебе будет удобно? Я приготовлю ужин. Жутко хочу пересмотреть серию „Напряги извилины“, где врач подмешивает что-то Максу в вино и это оказывается карта урановой шахты на Мелнике. Но карта не сработает, если Макс не пробудет в вертикальном положении сорок восемь часов. Она должна проявиться у него на груди в виде сыпи. К сожалению, это происходит накануне свадьбы Макса и агента 99, и Макс пытается отменить церемонию. Никто не верит его объяснениям, все думают, он просто испугался. Потом Макса похищают агенты ХАОСа, которые хотят получить готовую карту и подстроить все так, будто он совершил самоубийство. Это же классика! Позвони мне».
Я поймала капитана Мейерса, когда он направлялся обедать в ресторан. Он взял у меня папку с материалами и предложил пообедать вместе. Заведение было чисто мужское: деревянные панели на стенах, в камине ревет огонь, и откуда-то сверху на тебя взирают мертвые животные. Свет был мягкий, горели свечи, Мейерс отодвинул для меня стул… Все было похоже на какое-то странное свидание. Кроме одного: капитана я нисколько не интересовала.
Мейерс не сообщил мне ничего нового. Мы обсудили семью Сноу, и оба решили, что мама у них чудная и очень властная. Капитану же показалась чудно́й вся семейка. Первое время Абигейл нисколько не волновалась за сына и была уверена, что он вернется. Словно тот просто сбежал из дома. По крайней мере, так оценил ее поведение капитан Мейерс. Что касается брата Эндрю, Мартина, то он хоть и принимал участие в поисках, но не слишком охотно и будто не винил себя за исчезновение Эндрю, как обычно бывает в таких случаях. И все же Мейерс был убежден, что Мартин не мог совершить преступление.
– А где они разбили лагерь? Что вы думаете об этом месте? – спросила я в надежде, что капитан не заметит моего смятения. Я не знала, как подступиться к этому делу.
– Удобное место для палатки. В хорошую погоду, конечно.
– А заблудиться там можно?
– Если вы спрашиваете, мог ли Эндрю уйти из лагеря, сбиться с дороги и свернуть себе где-нибудь шею, то я бы сказал, что вполне мог. В тех краях много острых камней, глубоких заводей и хватит листвы, чтобы засыпать тело, так что никто и не заметит. Многие люди, заблудившись, идут дальше. Думают, что рано или поздно куда-нибудь выбредут. За ночь он далеко мог забраться. Это самое логичное объяснение, особенно если учесть характер мальчика.
– Или он просто сбежал, – предположила я.
– Произойти могло все, что угодно, – согласился капитан.
– Думаете, я зря трачу время?
– Честно? Да, – добродушно ответил он.
– Эх, позвонили бы вы моей маме и сказали ей то же самое.
Мейерс уже имел удовольствие беседовать с моей мамой, когда вел расследование, и ему хватило.
Он съел бараньи отбивные, картофель с чесноком и выпил виски. Несмотря на старомодные манеры – например, называть меня «милая», – Мейерс вовсе не походил на обычного провинциального шерифа. В Рено происходит много преступлений, достойных большого города, и они вполне могут превратить простого копа в матерого следователя. Думаю, в свое время Мейерс хорошо поработал с делом Сноу. Жаль, ничего не добился.
По дороге домой кроме четырех маминых звонков (она предлагала остановиться в мотеле и переждать снежную бурю) меня преследовали две мысли. Единственный свидетель утверждал, что в то утро, когда исчез Сноу, видел около палатки двух парней. Мартин же говорил, что искал брата в одиночку. Мейерс объяснил это несоответствие тем, что свидетель просто запутался в числах. Должно быть, он видел обоих братьев за день или за два до исчезновения Эндрю. Это вполне логично, если не принимать во внимание другой факт: свидетель – профессор истории. А у историков обычно хорошая память на даты. Еще меня беспокоили первые показания Мартина, вернее, одна строчка в них. Это вполне могла быть и оговорка, связанная с шоком, но все-таки… Мартин сказал: «Мы искали Эндрю все утро». Возможно, кто-то и помогал ему искать брата, однако, по его словам, он был совершенно один.
С тех пор как я возобновила расследование, на автоответчике Мартина Сноу появилось три моих сообщения. Он не перезвонил ни разу.
Сценка «Прием у стоматолога» № 2
Мама была не права, сказав сестре, будто я увольняюсь, потому что меня бросил стоматолог (теперь все его так называли). Даже Рэй понимала: причины моего бунта куда сложнее. По натуре она любит улаживать конфликты, поэтому не мешкая взялась за дело: под вымышленным именем записалась на прием к Дэниелу.
Миссис Санчес, помощница Дэниела, вручила ему тонкую карту больного.
– Последний пациент на сегодня. Если вы не против, я пойду домой.
– Мэри Энн Кармайкл?
– Да, она у нас впервые. Страховки нет. Обещает заплатить наличными. Посмотреть зубы не дала, сказала, что ей нужен «настоящий» стоматолог.
– Тогда до завтра, миссис Санчес.
Дэниел вошел в кабинет и увидел, как моя сестра шарит в его ящиках и шкафчиках. Он сразу ее узнал.
– Рэй, ты что тут делаешь?
– У меня зубы болят, – ответила она, бедром захлопнув дверцу шкафа.
– Невежливо рыться в чужих вещах.
– Вы правы. Больше не буду.
– Садись.
Рэй села в кресло и вежливо сложила руки на коленях.
– Зачем ты пришла?
– Зубы болят.
– Что, все сразу?
– Нет, один или два.
– Открой рот.
Дэниел надел перчатки и начал осматривать ее зубы.
– У ня к а аный аоо.
– Не разговаривай.
– Ажно. Ажно!
Дэниел убрал зеркало и зонд у Рэй изо рта.
– У меня к вам важный разговор.
– Это как-то связано с твоими зубами?
– Нет, гораздо важнее.
– Рэй, отношения между мной и твоей сестрой тебя не касаются.
– Четыре года назад моя мама расследовала дело одного стоматолога, который вытворял всякие гадости с пациентами, пока они под наркозом. Мама записалась к нему на прием. Стоматолог ее усыпил и сделал какую-то мерзость. Родители ничего мне не рассказывали, поэтому год назад я пробралась в контору, подобрала ключ к ящику с материалами и все прочитала. Они до сих пор думают, что я ничего не знаю, поэтому я буду вам очень благодарна, если наш разговор останется между нами.
– Хорошо.
– Вообще-то мама бы так не взбесилась, если бы не окружной прокурор. Когда она принесла ему дело, он сказал, что улик недостаточно. С тех пор нам попалось еще два плохих стоматолога: один лечил зубы под кайфом, а второй пломбировал полости, которые сам же и делал.
– Что ж, такое иногда случается. Мне очень жаль.
– Ну, может, тогда вы поймете мою маму?
– Рэй, я ее понимаю. Но твоя сестра мне солгала, и не один раз. Этого я понять не могу.
– Она врет всем, кто ей нравится. И мне врет постоянно. Говорит, что от «Фрут Лупс» у меня будет диабет.
– Вообще-то между потреблением сладкого и сахарным диабетом есть связь.
– Но ведь это не значит, что если я съем коробку «Фрут Лупс», наутро мне уже придется колоть инсулин.
– Ты съедаешь коробку хрустящих колечек за раз?
– Только по субботам.
– Лучше бы ты вообще их не ела.
– Я не о диете пришла разговаривать.
– Правильно. Поговорим о твоих зубах.
– И не за этим.
– Когда ты последний раз их чистила?
– У стоматолога?
– Да.
– Не помню. Когда мы ездили в Чикаго. Года два назад.
– Кажется, я знаю ответ на этот вопрос, но все-таки почему в Чикаго?
– Туда переехал доктор Фарр.
– Кто такой доктор Фарр?
– Мамин стоматолог. Она у него с детства лечится.
– Тебе нужно обязательно почистить зубы от налета.
– А вам нужно вернуться к моей сестре.
– Нет.
– Вы ей правда нравитесь. Она постоянно бросает парней, или ее бросают, и ничего. А теперь она грустит. И это плохо. Я часто вижу ее злой, но грустной – очень редко. К тому же она вам тоже нравится. Иначе бы вы меня давно отсюда выкинули.
– Давай-ка почистим тебе зубы.
– Я согласна на переговоры.
Рэй выдержала час чистки и рентген зубов в обмен на один звонок. И Дэниел мне позвонил. Беседа звучала так:
Дэниел: Могу я поговорить с Жаклин Мосс-Грегори?
Я: Дэниел?
Дэниел: Перестань записываться ко мне на прием под чужими именами.
Я: Хорошо, больше не буду.
Дэниел: Встретимся в клубе. Завтра в полдень.
Я: В теннисном?
Дэниел: В монашеском. Конечно, в теннисном. В полдень, не опаздывай.
Последний теннисный матч
Я предположила, что Дэниел хочет со мной поиграть, и захватила ракетку. Скоро до меня дошло, что разговаривать между ударами будет трудно. И только потом я узнала, что в этом и заключался его план. Никаких разговоров.
Дэниел молча вышел на корт, кинул мне мяч и велел подавать. Я подала и едва успела увернуться от мощного ответного удара. Потом он подал, я прыгнула за мячом, но безрезультатно. За весь матч я насчитала у себя минимум три растяжения мышц. Первый гейм прошел так же, как и начался: я только и делала, что увиливала от громадных желтых пуль либо носилась за ними как сумасшедшая.
Больше Дэниел не играл в поддавки. Второй гейм был очень похож на первый, а третий – на второй. За два сета я заработала только два очка и смогла принять лишь три подачи. К матч-пойнту я перестала играть и просто уворачивалась от желтых снарядов. Мои рефлексы начали отказывать, и тут же мяч ужалил меня в ногу.
Дэниел не замечал, как вокруг нашего корта собирается толпа. Честно говоря, мне даже понравилась эта современная версия средневекового наказания. Каждое красное пятно на моей коже, оставленное желтой пулей, означало, что Дэниелу не плевать на меня, и я еще больше в него влюблялась.
Он остановился на короткую передышку и только тут заметил осуждающие взгляды зрителей. Они считали его чудовищем, и ведь толпе не объяснишь, что я заслужила каждый синяк. Нет, я не мазохистка, просто иногда очень хочется себя наказать. Порой я знаю, что поступаю неправильно, но не могу остановиться: настолько к этому привыкла, что и не вижу в своих действиях ничего дурного. Дэниел подходил мне по всем параметрам, а я, видимо, не очень-то ему подходила. Отсюда и все мое вранье. Но я ни за что не позволю какому-то мелкому обстоятельству – подумаешь, Дэниел знать меня не хочет! – помешать мне самой его узнать.
– Есть смысл играть второй сет? – спросил он.
– Решать тебе, – ответила я с улыбкой.
Дэниел взял сумку и ушел с корта. Я выбежала за ним на серый, пропитанный дождем воздух.
– А что, было весело! – сказала я с наигранным воодушевлением.
– Смотрю, ты очень упрямая.
– Прости. Мне так жаль! Прости, прости, прости! Не знаю, зачем я тебе врала.
– Может, дело тут в воспитании?
– Да! Точно!
– Чего ты хочешь?
– Твою коллекцию дисков.
– Я серьезно, Изабелл. Зачем ты пришла?
– По твою душу, разумеется.
– Все, я ухожу. Звони, когда сможешь искренне ответить на этот вопрос. Пока.
Дело Сноу. Продолжение
В машине я переоделась – удобная привычка, кстати, – и поехала в округ Мэрин, где у меня было запланировано несколько встреч с прежними знакомыми Эндрю Сноу. Их имена я узнала у его бывших учителей, которые расписывались в школьном дневнике.
Все эти люди плохо помнили события двенадцатилетней давности. Описания были смутные, пропущенные сквозь фильтр памяти. Одри Гейл, которая училась с Эндрю в одном классе, сказала, что это был вежливый, тихий и чувствительный мальчик. Сюзан Хейс (вместе с Эндрю ходила на уроки английского) описывала его как общительного и чуткого парня, но большого любителя травки. Шэрон Крэмер, соседка Сноу и бывшая подруга Мартина, вспомнила, что Эндрю был задумчивым и немного грустным. Я спросила, из-за чего он грустил, и Шэрон сказала, что ему словно было неудобно в собственной шкуре. Почти все, с кем я беседовала, хотя бы раз видели, как он курил травку, но никто не слышал, чтобы Эндрю принимал тяжелые наркотики. Я также спрашивала, издевались ли над ним в школе, и в ответ слышала решительное «нет».
Хулиганы боялись с ним связываться, ведь им пришлось бы отвечать перед Мартином – самым известным мальчиком в школе. Он был президентом школы, занимался бегом, участвовал в дебатах, играл в футбол. Я спросила о его близких знакомых, и снова всплыло имя Грега Ларсона.
Ларсон не отвечал на мои звонки. Что ж, пора сменить тактику. Я позвонила шерифу под вымышленным именем и якобы по делу. Когда он взял трубку, я объяснила, что к чему, и назначила встречу. Он неохотно согласился, и на следующий день я приехала в полицейский участок.
Шериф Ларсон встретил меня в холле и крепко пожал руку. Он был выше шести футов ростом, худощавый, с выступающими костями, на которые будто натянули кожу. Форма не делала его привлекательнее, только строже. Ларсон пригласил меня в свой крошечный закуток в конце коридора, где закинул ноги на стол и вытащил из кармана зубочистку. Я не стала тратить время на любезности.
– Как вы познакомились с братьями Сноу? – спросила я.
Ларсон отличался каким-то неприятным спокойствием. Его движения, речь, выражения лица словно показывали в замедленной съемке, хотя, подозреваю, если бы у меня под рукой оказался секундомер, ничего противоестественного я бы не обнаружила. Но его безразличие мне не понравилось.
– Мы были соседями, – безразлично ответил Ларсон.
– Вы часто ходили к ним в гости?
– Неа.
– Понимаю. Дом Сноу не лучшее место для игр.
– Ага.
– У вашей мамы не было неприятностей с Эндрю и Мартином?
– Неа.
– Эндрю был геем?
– Что? – переспросил шериф, даже не изменившись в лице.
– Знакомые часто описывают его как чувствительного мальчика. Иногда так называют гомосексуалистов.
– Не могу сказать.
– Возможно, он переволновался. И не просто исчез, а покончил жизнь самоубийством.
– Все может быть.
– Эндрю принимал наркотики?
– Ну, иногда выкуривал косячок.
– А что-нибудь посерьезней?
– Не знаю.
– Где он брал травку?
– Не могу сказать.
– Если вспомните, обязательно позвоните.
– О'кей.
– Смотрю, вам плевать на то, что случилось с Эндрю, – сказала я, устав от односложных ответов шерифа.
– Верно.
– Вы часто ходили в походы с братьями Сноу?
– Часто.
– Но не в день исчезновения Эндрю?
– Неа.
– Чем вы занимались?
– Когда?
– В тот день?
– Гостил у дяди.
– Где?
– В городе.
– Вы еще общаетесь с Мартином? – спросила я, зная, что, если попрошу алиби, наша беседа закончится.
– Иногда видимся.
– Он не отвечает на мои звонки.
– Наверное, думает, что вы зря тратите время. И свое, и его.
– Вы того же мнения, шериф?
– Да. Я того же мнения.
– Что ж, буду знать, – сказала я, вставая. – И последнее, шериф.
Он посмотрел на меня.
– Джозеф Сноу играет в гольф?
– Первый раз слышу.
На следующее утро, поспав пару часов, я вернулась в контору. Мама уже была на рабочем месте, корпела над обычной проверкой анкетных данных для нашего крупного клиента. Молчала она недолго. Как только включился мой компьютер, мама непринужденно спросила:
– Ну, что там с твоим делом?
– Ничего.
– То есть?
– Мам, я никогда не найду Эндрю.
– Так от тебя это и не требуется.
В материалах по делу имелись, кроме всего прочего, номера социальной страховки каждого члена семьи Сноу. Я получила кредитный отчет Джозефа и отправила его на принтер.
– Как думаешь, Эндрю мог сбежать из дома?
– Ты бы точно сбежала, если бы миссис Сноу была твоей матерью.
Я взяла отчет из лотка и уже через секунду знала ответ на вопрос, который давно не давал мне покоя.
– Джозеф Сноу больше не живет с Абигейл.
– А где же он?
– У меня есть его адрес в Пацифике.
– Странно, – сказала мама. – Разве Абигейл не сказала тебе, что он играет в гольф?
Прежде чем уехать на незапланированную встречу с Джозефом, я заглянула в гражданский суд округа Мэрин – поискать запись о разводе. И ничего не нашла. Правда, это еще ни о чем не говорило: национального реестра разводов не существует, и люди могут развестись в любом округе.
Я решила, что наведу справки позже, если мистер Сноу окажется таким же неразговорчивым, как остальные члены семьи.
Сквозь густой туман на шоссе я увидела кусочек океана. Припарковалась у небольшого одноэтажного дома на Сисайд-драйв, в нескольких шагах от берега. Все прибрежные города Калифорнии имеют одну особенность: от соленого воздуха краска на домах лупится быстрее, чем обычно, и доски выгибаются сильнее. Ветхое жилище Джозефа Сноу было полной противоположностью белоснежной обители Абигейл.
Дверь открыла привлекательная женщина лет сорока в мятых льняных брюках и голубом свитере поверх мужской рубашки. Лицо загорелое, морщинистое, и сразу видно, какой красавицей она была в молодости.
– Чем могу помочь? – спросила она настороженно.
Я осведомилась, здесь ли проживает мистер Сноу. Она сказала, что да. Муж ли он ей? Нет. Потом женщина сама задала несколько вопросов, и я вкратце рассказала о своем деле. Дженнифер Бэнкс – так ее звали – провела меня в мастерскую за домом. Джозеф красил книжную полку, которую только что сколотил. Пол мастерской был усыпан опилками и инструментами, у стен стояли доски. Когда я поздоровалась и объяснила, зачем пришла, Дженнифер нас покинула.
Во время беседы Джозеф играл с гвоздем, но отвечал на мои вопросы прямо и открыто.
– Вы все еще женаты на Абигейл?
– Да.
– Почему?
– Я пытался развестись, но она не подписала бумаги.
– Она даже не признает, что вы с ней больше не живете. Сказала, вы уехали играть в гольф.
– Ненавижу гольф.
– Мистер Сноу, у вас есть какие-нибудь предположения о том, что случилось с вашим сыном?
– Нет. И вряд ли появятся.
Джозеф Сноу не вызвал у меня никаких подозрений. Все, что он сказал, соответствовало материалам следствия. Я хотела вернуться к Абигейл и спросить, что она скрывает, но уже темнело и мне нужно было немного отдохнуть от этой семейки. Да и от своей тоже.
Я заглянула к Майло поиграть в бильярд, а потом поехала домой. Сразу пошла к пожарной лестнице, чтобы избежать допроса, и обнаружила на ней замок. Видимо, мама повесила его для Рэй, что отрицательно сказалось и на моем излюбленном способе проникновения в свою комнату.
Я вернулась в машину – вздремнуть пару часиков, пока родители не улягутся. Конечно, я могла бы войти через парадную дверь, но такой вход чреват любезностями вроде «Привет» или «Где ты шлялась, черт подери?». Словом, не дружу я с дверями.
Оказалось, что заднее сиденье моей машины куда удобнее, чем я думала. Я крепко проспала до самого утра, пока в окно не постучала Рэй и не попросила подбросить ее до школы. Я согласилась, потому что из-за усталости у меня совершенно отключился мозг. Рэй не упустила случая обрушить на меня шквал бессвязных вопросов, подобранных с таким расчетом, чтобы я не раскусила ее истинных намерений.
– Как твое дело?
– Хорошо.
– Подробней не расскажешь?
– Нет.
– Кстати, ты встречалась со стоматологом?
– Нет.
– Уверена?
– Да.
– Дашь мне десять долларов?
– Нет.
– А когда ты видела его последний раз?
– Кого?
– Стоматолога.
– Когда ты подбросила дяде Рэю записку.
– И все?
– Да.
– Почему ты не хочешь дать мне десять долларов?
– Потому что у тебя больше денег, чем у меня.
– Он тебе звонил?
– Кто?
– Стоматолог.
– Нет.
– Уверена?
– Рэй, почему ты спрашиваешь?
– Ты сегодня завтракала? – спросила она, тщетно пытаясь отвлечь мое внимание.
– Я уснула в машине. Как я могла позавтракать?
– Разве у тебя нет каких-нибудь чипсов?
– Нет.
– Надо всегда иметь заначку.
Я припарковалась у входа в школу и успела схватить Рэй за рукав, прежде чем та выскочила из машины.
– Что ты натворила? – вопросила я.
– Ничего.
– Ты с ним встречалась?
– Я опоздаю на урок.
– Колись.
– Честно говоря, я уже опаздываю. А на крыльце стоит директор и смотрит на нас, как в прошлый четверг, когда ты была со мной очень груба. Так что я лучше пойду, если не хочешь, чтобы тебе позвонили из социальной службы.
Я отпустила ее руку, улыбнулась директору, погладила Рэй по голове и пригрозила, что вечером ее убью. Сестричка, совсем обнаглев, попросила забрать ее из школы. Я отказалась. Потом поехала прямо в офис к Дэниелу, чтобы предпринять очередную храбрую попытку его вернуть. Он работал. Миссис Санчес предложила мне записаться на прием и очень мило осведомилась, какое имя я бы хотела взять на этот раз. Я вежливо улыбнулась, назвала свое настоящее имя и сказала, что подожду.
Час спустя миссис Санчес спросила, не желаю ли я перелечь с дивана на кресло в пустом кабинете. Я согласилась и получила еще два часа столь необходимого мне сна. Наконец Дэниел понял, что я никуда не уйду, и разбудил меня.
– Открой рот, – сказал он, надевая перчатки.
– Мне не нужен осмотр.
– Когда ты последний раз была у стоматолога?
– В Чикаго.
Он нисколько не удивился.
– Думаю, это было давно.
– Не слишком.
– Как я вижу, в вашей семье не принято следить за зубами.
– Она приходила к тебе?
– Кто?
– Моя сестра.
– Врачебная тайна распространяется и на стоматологов.
– Зато на подростков – нет.
– Ты ее опекун?
– Можешь поговорить со мной или с моей мамой. Выбирай.
– У нее три кариеса.
– Мертвым плевать на кариес.
Дэниел напомнил мне, что, если бы не Рэй, он бы никогда не позвонил, и велел оставить сестру в покое и даже добавил, что она немного странная, но очень хорошая девочка. Я пообещала, что не причиню ей вреда.
Мне удалось немного поговорить с ним во время чистки зубов. Но перерывы между фразой «Сплюнь» и засовыванием пальцев в мой рот были очень короткие.
– Сплюнь.
Я прополоскала рот, сплюнула и спросила:
– Ты когда-нибудь сможешь меня простить?
Он продолжил чистку и ответил:
– Такая вероятность существует. Ты ведь не пользуешься зубной нитью?
Я издала неопределенный звук.
– Сплюнь.
Я сплюнула.
– И когда можно ожидать этого вероятного прощения?
После двадцати минут чистки, плевков и вопросов, оставшихся без ответа, Дэниел снял с меня фартук и сказал:
– На этом все.
– А между нами? – не унималась я.
Он пододвинулся ближе и положил руку мне на колено.
– Я знал, что ты врешь, знал, что не можешь быть учительницей. Ты даже одевалась неестественно, все время поправляла юбку и смотрела на свои ноги так, будто видишь их впервые.
– Да, мы давненько не виделись.
– Учитывая, что я относительно неплохо выгляжу и имею медицинское образование, с женщинами у меня проблем нет.
– Соболезную. Это, наверное, трудно.
– Изабелл! – сердито сказал Дэниел.
– Прости, ничего не могу с собой поделать.
– У меня сложилось впечатление, что я понравился тебе не потому, что я стоматолог, а несмотря на это. То есть по-настоящему понравился.
– Да, я оценила твой теннис с не-геем, ужасную еду и коллекцию пиратских дисков.
– Моя еда не так ужасна.
– Как скажешь.
– Я тоже по тебе скучал. Но если ты еще раз мне соврешь, мы расстанемся.
Потом мы поцеловались, и я решила, что заполучила его навсегда. По крайней мере, он навеки пропал из всех моих списков.
Дело Сноу. Продолжение
Мартин Сноу уже две недели не отвечал на мои звонки. Пора было объяснить ему, что намерения у меня самые серьезные. Утром я приехала к нему в офис.
– Уэнди Миллер из ПРСТУ (случайный набор букв, не пытайтесь расшифровать), – представилась я.
– У вас назначено? – спросила секретарь.
– Нет, но я по срочному делу.
– Можно узнать по какому?
– Я должна поговорить с ним лично. Он у себя?
– Да, но…
Поздно. Я вошла к Мартину в кабинет и закрыла за собой дверь. По системе внутренней связи секретарь объявила:
– Уэнди Миллер из ПСТ…
– ПРСТУ, – поправила я. – Спасибо! – крикнула я погромче. – Я все слышала!
– Кто вы? – более-менее вежливо спросил Мартин. – Что такое ПР…
– Не важно, – сказала я. – Меня зовут Изабелл Спеллман. Вы уже две недели не отвечаете на мои звонки.
– Что вы тут делаете?
Если не считать испуганного взгляда, лицо Мартина Сноу было почти таким же, как на фотографии в моей папке. Обычно первые десять лет после школы хуже всего отражаются на внешности мужчины, но Мартин выглядел прекрасно. Только уверенности у него поубавилось, когда я назвала свое имя.
– Я хочу задать несколько вопросов, ответить на которые можете только вы.
– Полиция сделала все возможное, чтобы расследовать это дело, потом еще год над ним работали ваши родители. Что можно узнать двенадцать лет спустя?
– Может быть, ничего. Но я должна признать, что ваше нежелание сотрудничать вызывает у меня подозрения.
– И в чем же?
– Почему вы не перезвонили?
– Думал, если не отвечу, то вы угомонитесь.
– Глупо с вашей стороны.
– Мисс Спеллман, я не хочу заново все это переживать. Мне хватило.
– Разве вам не нужны ответы?
– Нужны, однако вы вряд ли сможете их предоставить. Пожалуйста, оставьте меня и мою семью в покое.
– Если вы ответите на мои вопросы, я уйду.
– Вы уйдете, если я вызову охрану.
– Возможно. Но я буду вам звонить, – предупредила я. – И я могу быть очень настойчивой.
– Три вопроса. На этом все.
– Почему Грег Ларсон не поехал с вами в тот день?
– Он гостил у своего дяди в городе.
– Он часто к нему ездил?
– А почему вас так интересует Грег? Вам нужно его алиби?
– Не совсем. Ответьте на вопрос, пожалуйста.
– Нет, он не часто к нему ездил. Кажется, Грег хотел попасть на какой-то концерт. У вас остался один вопрос.
– Когда я на прошлой неделе разговаривала с вашей мамой, она упомянула, что потратила сто тысяч долларов на ваше образование.
– Это был вопрос, мисс Спеллман? У меня очень много дел.
– Вопрос такой: если у вас были деньги, зачем вы взяли кредит на сто тысяч долларов в департаменте образования США? Неувязка выходит.
Мартин явно пытался придумать логичный ответ. Я избавила его от этой необходимости:
– Не утруждайтесь, Мартин. Я не собираюсь никому рассказывать о вашем обмане. Но здесь что-то неладно, и я этого так не оставлю.
Всю ночь белые пятна в деле Сноу не давали мне уснуть. Число вопросов росло гораздо быстрее, чем число ответов. Улучить время для сна удавалось все реже. Наутро я выбралась из кровати и решила наведаться на родительскую кухню, потому что страшно хотела кофе. Кофейник был полон, а кухня пуста – настоящий рай. Я налила себе огромную кружку, села и понадеялась, что тишина продлится еще какое-то время.
Тут же на кухню вошел Дэвид, в костюме и с портфелем.
– Что ты тут делаешь?
– Здравствуй, Изабелл, как твои дела?
– А ты как думаешь?
– Если судить по твоему внешнему виду, дела не фонтан.
– Спасибо. Зачем ты приехал?
– Я вместе с Рэй еду в школу. У них сегодня День профессионала. Буду рассказывать детям о своей работе.
– Почему она не попросила маму или папу?
– Говорит, не хочет, чтобы ее одноклассники становились частными детективами. Ей не нужны лишние конкуренты.
– Ничего себе дальновидность!
– Я тоже так подумал.
– Она нарыла на тебя компромат, верно?
– С чего ты взяла?
– У тебя таинственная подружка, и ты даешь Рэй карманные деньги. Работаешь ты восемьдесят часов в неделю. Неужели ты решил убить полдня на разговор с девятиклассниками, минимум десяток из которых станут адвокатами и без твоего участия?
– Умно.
– Пару месяцев назад у мамы был на тебя компромат. Теперь он есть у Рэй. Я думаю, это одно и то же. И еще я думаю, что ты на многое готов, лишь бы я не узнала твою тайну.
– Рэй, ты идешь или нет?! – нервно крикнул Дэвид, и я поняла, что почти его расколола.
– Минуту! – проорала Рэй.
– Если бы ты оказывал ей услугу, она бы так на тебя не кричала. Просто расскажи мне все как есть. И не надо будет скрываться.
– Я расскажу. Но сначала расскажи мне, чем займешься после увольнения.
– Пока! – сказала я и пошла наверх.
Поднявшись на несколько ступенек, я наступила на халат и пролила кофе. Села на лестницу, сняла носок и вытерла лужицу. Я невольно оказалась на «слабом месте». Четвертая ступенька была идеальной зоной в доме для подслушивания кухонных разговоров. Все равно что на кухне сидеть. Стоит немного подняться или спуститься, как уже ничего не слышно, но на четвертой ступеньке можно разобрать каждое слово. Я совершенно случайно оказалась на ней как раз в ту секунду, когда мама спросила у Дэвида:
– Это была Изабелл?
– Думаю, да. Теперь уже трудно сказать, – ответил тот.
– Она что-нибудь съела?
– Нет, только кофе выпила. Можно дать совет?
– Ты же все равно его дашь.
– Вели ей бросить дело. Пусть увольняется. Потом она сама к вам вернется, увидишь. Сейчас вы только злите ее еще больше, и я, честно говоря, очень удивлен вашим поведением.
– Дорогой, я знаю, что делаю.
– Неужели?
– Если она достаточно долго проработает над делом, то забудет, почему хотела уволиться.
– Отпустите ее, и она вернется, вот увидите.
– Дэвид, за ней нужно приглядывать.
– Зачем?
– Прежняя Изабелл возвращается. Я этого не выдержу, сынок. Просто не выдержу.
– О нет, это не прежняя Изабелл. Это какой-то новый вид.
Мама не обратила внимания на последние слова Дэвида и продолжала:
– Помнишь, какая она была? Я очень хорошо помню. Никогда не видела человека, который бы так стремился к саморазрушению. Всякий раз, когда она возвращалась домой поздно ночью, отключалась в машине, на крыльце или в ванной, я думала: ну все, теперь она точно умерла. Мне хватило! Больше это не повторится.
– А может, ей просто не по душе работа детектива? – предположил Дэвид.
– Без этой работы из нее скоро получится дядя Рэй.
Дело Сноу. Продолжение
Кофе подействовало на меня чуть позже, когда я третий час подряд изучала материалы.
Я позвонила шерифу Ларсону и назначила ему вторую встречу. Он, конечно, был расстроен, что я так быстро с ним связалась, но не отказал. Вернее, назвал бар, в котором будет пить вечером.
Когда я сидела в конторе и проверяла, нет ли у кого из знакомых Сноу судимостей (кстати, все они оказались чисты), в кабинет зашли родители. Они протянули мне конверт.
– Что это?
– Выходное пособие, – сказал папа.
– Можешь увольняться, – добавила мама.
– Почему?
– Позвонил Мартин Сноу. Он хочет, чтобы мы закрыли дело. Его мать очень переживает.
– Вы правда думаете, что ему есть дело до матери?
– Если хочешь заняться чем-нибудь другим – дерзай. На какое-то время денег тебе хватит, – обнадежила меня мама.
Я отодвинула конверт и сказала, что у меня еще есть работа. Тогда родители повторили, что закрывают дело, а я ответила, что дело будет закрыто, когда я скажу, что оно закрыто, и ушла.
Я приехала в таверну «У Маккола» незадолго до шерифа. Приятно было выбраться из дома туда, где есть алкоголь. Я угостилась пивом и осмотрела бар, смахивающий на дешевую пивнушку. Декор придавал ему налет элегантности, которую напрочь убивали посетители, но в целом женщина вполне могла посидеть здесь в одиночестве и подумать о смысле жизни.
Гражданское облачение шерифа Ларсона состояло из голубых джинсов, помятой рубашки с длинными рукавами и шерстяного пиджака. Без полицейской формы, которая подчеркивала излишнюю прямоту его черт, Ларсон даже показался мне привлекательным. Если бы не зубочистка у него в зубах и не моя подозрительность, я бы даже сказала, это мой тип. Его естественное спокойствие меня заворожило: увидев меня в баре, он слегка приподнял бровь, кивнул и сел рядом.
После телепатического обмена бармен поставил перед ним кружку пива.
Я положила на стойку пять долларов, но Ларсон вернул мне деньги.
– Никогда не позволяю женщинам угощать меня выпивкой.
Его рыцарская поза меня насмешила, но я воздержалась от острот.
– Часто сюда приходите? – начала я, чтобы как-то разрядить обстановку.
– Изабелл.
– Шериф?
– Можете звать меня Грег, – сказал он без всякого дружелюбия в голосе.
– Грег.
– Изабелл, зачем вы все это устроили?
– Долго объяснять. Лучше не будем об этом.
– Что ж, все имеют право на тайну.
– Вот бы и моя мама так думала!
– Что вы от меня хотите? – спросил Ларсон, слегка ослабив оборону.
– Расскажите, что произошло с Эндрю Сноу.
– Я не знаю, что с ним произошло.
– Надо же, так я и думала. Хорошо, положим, вы действительно не знаете, что случилось. Но вы явно что-то скрываете.
Ларсон едва заметно улыбнулся и промолчал. В отличие от Мартина Сноу ему почти ничего не стоило убедить меня в своем неведении. Расколоть его явно не удастся. Этот человек родился с лицом картежника. Хотя… попытка не пытка.
– У меня есть несколько теорий относительно происшедшего. Я бы хотела с вами поделиться. Не возражаете?
– Нисколько, – ответил Ларсон.
– Теория первая, – сказала я, заглянув в блокнот. – Эндрю принял какие-то галлюциногены, ушел из лагеря, заблудился и пал жертвой стихий.
– Стихий?
– Ну утонул, солнечный удар получил или его съел медведь.
– Вряд ли животных можно отнести к «стихиям».
– Я говорю в широком смысле. Суть вот в чем, – сказала я. – Его убила природа, а не человек. Как думаете?
– Вполне разумная теория.
– Спасибо, но это не так. Есть одна загвоздка. Во-первых, большинство знакомых Эндрю говорят, что он курил травку, а галлюциногенов и тяжелых наркотиков не принимал. Если вы покурите дури на природе, поверьте, вам не захочется среди ночи идти к черту на кулички. Вы скорее наедитесь до отвала и сядете любоваться костром.
– А вы, похоже, знаток, – отметил Ларсон.
– В общем, неувязка получается. Поэтому я прошу вас дать мне имя дилера, у которого Эндрю покупал травку. Вдруг он действительно употреблял что-нибудь потяжелее?
– Откуда мне знать имя?
– Можете поспрашивать. – Я весело улыбнулась. – Вторую теорию излагать?
– Давайте.
– В ту ночь Эндрю с Мартином подрались. Мартин убил брата – случайно или нет, – запаниковал и спрятал труп.
– Ха, – только и ответил Ларсон.
Я поискала на его лице какие-нибудь признаки согласия или страха, но ничего такого не заметила.
– Третья теория, – сказала я.
– Прямо не терпится услышать.
– Миссис Сноу убила своего сына, когда он случайно наследил на ковре. Поход – только прикрытие. Она спрятала труп где-то в доме.
Ларсон уставился на меня, не понимая, шучу я или нет.
– Отсюда и попурри, – добавила я.
Тут шериф сделал то, чего я никак не ожидала, – расхохотался.
У меня было всего несколько секунд, пока его оборона пала, чтобы задать следующий вопрос:
– Какая фамилия у Хэнка?
– У кого? – переспросил Ларсон, снова приняв невозмутимое выражение лица.
– У дяди Хэнка. Вы ведь к нему ездили в ту ночь. Какая у него фамилия? Я бы хотела с ним поговорить.
Не могу сказать наверняка, но, кажется, в спокойном взгляде шерифа промелькнула тревога. Словно небольшой скачок в музыкальной записи отличного качества – если не обращать внимания, можно и не услышать.
– Зачем он вам?
– Это ведь ваше алиби, верно? Назовите его фамилию, не то я сама узнаю.
– Фарбер, – сказал Ларсон, доставая ручку. – Вот адрес. И не ходите к нему одна: у дяди та еще репутация. Это все, Изабелл?
– Последний вопрос: вы с Мартином еще друзья?
– Не враги.
– Когда вы последний раз виделись?
– Примерно полгода назад.
– Спасибо, шериф. – Я быстро допила пиво и ушла.
На следующий вечер Дэниел грозился приготовить ужин. Так как наши отношения были теперь кристально прозрачны, я осмелела и сообщила ему дурную весть:
– Ты кошмарно готовишь, Дэниел.
– Знаю. Но главное – старание.
– Надеюсь, ты не под этим лозунгом лечишь зубы.
– Очень смешно.
– Давай придумаем что-нибудь новенькое, – предложила я.
– Кажется, ты страшно хотела посмотреть серию, где Макс пытается стать двойным агентом.
– Позже, – сказала я. – А сейчас приглашаю тебя со мной на слежку.
– Ого! Будем шпионить? – с энтузиазмом, свойственным всем новичкам, воскликнул Дэниел. Он еще не знал, какая скука нас ожидает.
Час спустя мы сидели в машине возле дома Мартина Сноу в Саусалито.
– Есть хочу, – сказал Дэниел.
Я этого ожидала и протянула ему ореховую смесь. Он пошарил в пакетике и расстроенно отметил:
– Здесь только фундук.
– Надо серьезно поговорить с дядей Рэем.
Наступила тишина. Я тренировала свое зрение на входной двери Мартина.
– Мне скучно, – сказал Дэниел.
– Мы здесь всего час.
– Но ничего не происходит.
– Люди не всегда что-нибудь делают.
Он вздохнул. Снова молчание.
– Мне надо в туалет.
– Ты по крайней мере мужчина.
– И что?
– Весь мир к твоим услугам.
– Предлагаешь мне писать на улице?
– Большинство сыщиков писает в банки. Но вряд ли в твоем безукоризненно чистом «БМВ» есть специальная банка для этого дела.
– Какая гадость, – сказал Дэниел, выбираясь из машины.
Пока он искал подходящее место, чтобы облегчиться, возле дома Мартина остановился черный джип Ларсона. Шериф постучал в дверь, и его впустили.
Вернулся Дэниел.
– Что-нибудь произошло, пока меня не было?
– Один парень приехал к другому.
– Как подозрительно, – съязвил он.
Только это и в самом деле было подозрительно. Не могу объяснить почему.
Закончился год, и я решила немного отдохнуть от дела Сноу, в основном потому, что не хотела никого беспокоить в праздники. Однако, когда на тротуарах начали появляться чахлые елочки, я возобновила расследование и снова позвонила Мартину Сноу. Но перезвонил мне не он.
На пятый день после Нового года на связь вышла Абигейл. Я хорошо запомнила число, потому что за день до этого мне звонил бармен из «Замка Эдинбурга», паба в Тендерлойне. Дядя Рэй уснул за их столиком и, когда его разбудили, протянул им карточку с моим номером: «Для вывоза звонить Изабелл Спеллман».
После того как я доставила дядю домой, а папа помог мне затащить его внутрь, запищал мой мобильный. На экране высветилась надпись «Номер засекречен». Я дала трубке немного позвонить, пока отпирала дверь на чердак, и взяла ее только в комнате.
– Алло.
– Мисс Спеллман, это Абигейл Сноу. – Ее голос здорово погрубел за последние недели. Я с трудом его узнала.
– Чем могу помочь?
– Закройте дело моего сына.
– Я стараюсь уважать вашу личную жизнь, – сказала я.
– Послушайте, Изабелл, мой сын адвокат. Если вы не прекратите расследование, мы подадим на вас в суд за причинение беспокойства. Вы меня хорошо поняли?
– Да, – ответила я, и Абигейл повесила трубку.
В ту минуту я в самом деле поверила, что дело закрыто и скоро я перестану работать на Спеллманов. Однако у меня было очень мало времени на размышления: скоро в моей жизни произошли крупные перемены. Они не отвлекли меня от дела, а, наоборот, вернули к нему.
Несколько месяцев спустя, когда я уже могла спокойно подумать о случившемся, я попыталась вспомнить точную дату перелома, будто это помогло бы мне не повторять ошибку. С тех пор много воды утекло, но и сейчас это событие кажется мне самой жирной точкой из всех, что я ставила.
Точка
Через пару дней мама поймала меня на выходе из дома и спросила, не к стоматологу ли я направляюсь. Она не могла знать, что мы с Дэниелом помирились, поэтому я сразу заподозрила неладное.
Я проникла в комнату Рэй и стала ждать ее возвращения из школы. Решила обойтись без обыска, просто разлеглась на кровати и взяла с полки зачитанную до дыр «Над пропастью во ржи». Сколько же лет этот роман будет неизменным атрибутом всех подростковых комнат? Странно, что у Рэй до сих пор не начался переходный возраст.
Тут я случайно увидела рядом с ее столом цифровую камеру, расстегнула черный чехол и полюбовалась новеньким аппаратом.
В комнату зашла Рэй.
– Как ты сюда попала?
– Ты не одна умеешь вскрывать замки, – сказала я, застегивая молнию.
– Зачем пришла?
– У меня есть к тебе несколько вопросов.
– Валяй.
– Ты следила за мной, Рэй?
– Уже давно перестала.
– Мама знает, что ты ходила к Дэниелу?
– Нет, только не говори ей, а то мне влетит.
– Она знает, что я с ним помирилась?
– Неделю назад я слышала, как она сказала отцу, что между тобой и стоматологом все кончено.
– Кто новая подружка Дэвида? – быстро спросила я, надеясь, что от неожиданности Рэй проговорится.
– Меня не проведешь, – ответила та, разуваясь.
– Во сколько тебе обошлась эта камера и остальное оборудование?
– Надо посмотреть чеки и подсчитать.
– А приблизительно?
– Баксов пятьсот – плюс-минус.
– Плюс-минус сколько?
– Сотню.
– Тебя воспитала коза ностра?
– Не знаю. А тебя?
– Это шантаж, Рэй. Шантажировать людей плохо. Разве ты не понимаешь?
– Я рада, что твое дело закрыто.
– Кто сказал?
– Мама. Тебе позвонила миссис Сноу и велела прекратить расследование.
– Неужели?
– Ты же сама знаешь.
– А ты откуда узнала?
– У меня есть уши.
Я схватила Рэй за воротник, дважды его перекрутила и прижала сестру к стене.
– Попробуй только соврать, и я превращу твою жизнь в ад!
– Да ты уже превратила! – закричала Рэй.
– Откуда ты знаешь, что мне звонила Абигейл?! Ты шпионишь за мной?! Ты подслушивала?!
– Я только слышала, как папа сказал маме, что тебе позвонила мать того мальчика и теперь ты закроешь дело!
– Папа сказал?
– Да.
– Когда?
– Вчера.
– Во сколько?
– Не помню.
– Вспоминай.
– Ночью.
– Уверена?
– Ну, присягать я бы не стала…
Я усилила хватку.
– Но ты уверена?
– Да. Теперь уходи.
Могла бы и не просить – я уже вылетела за дверь.
Вернувшись к себе, я стала искать жучок. Ни за что бы не подумала, что мои родители способны на такое. Даже когда я была Прежней Изабелл, они не опускались до прослушки. В Калифорнии записывать чьи-либо разговоры запрещено законом. Жаль, я не встречалась с адвокатами, которых мне подкидывала мама! Могла бы теперь обратиться к ним за помощью. Получилось бы весьма поэтичное название дела: «Спеллман против Спеллманов».
Хотя жучки сами по себе противозаконны, это все-таки не легкие наркотики, поэтому я в них не разбираюсь. Однако чтобы перерыть комнату дюйм за дюймом, достаточно набраться терпения – его-то мне не занимать, если я знаю, что найду что-нибудь против родителей. Я прощупала весь телефонный провод до розетки и вдоль стены, потом выбралась на пожарную лестницу и внимательно просмотрела его до самого подвала. Обычное прослушивающее устройство можно поместить на любом участке провода, а в сочетании с диктофоном, который включается на звук голоса, получится великолепный аппарат для прослушивания одной линии. Должно быть, именно так папа подслушал наш с Абигейл разговор. Либо он слышал только одного собеседника – меня.
Не обнаружив жучка на проводе, я стала искать его где-нибудь в комнате. Даже не представляете, как трудно найти устройство размером с горошину среди хлама, который семь лет копился на семистах пятидесяти квадратных футах.
Мне нужна была помощь. Помощь третьей стороны. Я хотела позвонить Дэниелу, но просьба «Давай вместе поищем жучок в моей комнате» звучала бы дико, а я все-таки хотела казаться нормальной. Позвонила Петре – та не взяла трубку. Оставался дядя Рэй. Он всегда был дома, если не уходил в бар. Я попросила его отыскать в комнате прослушивающее устройство. Он поинтересовался, есть ли у меня пиво. Пиво было. Судьба редко дарит мне возможности для столь идеального симбиоза.
Поскольку дядя Рэй живет с моими родителями, я часто забываю, что вообще-то он сам себе хозяин. Если в ходе семейного разлада ему не приходится вставать на чью-то сторону, он предпочитает сохранять нейтралитет. При этом жует чипсы и бурчит что-нибудь вроде: «Я тут футбол смотрю вообще-то». Плевать он хотел на мелкие ссоры между родными, когда на экране целые толпы мужиков десятилетиями сводят счеты.
Дядя Рэй знал только, что ищет жучок. Ему даже в голову не пришло, что этот жучок установил его родной брат.
Я носилась по комнате и переворачивала все вверх дном. Дядя Рэй сел на мою кровать и не торопясь выпил три банки пива. Потом подошел к розетке, вытащил из нее лампу, будильник и таким образом освободил тройник. Вручил его мне.
– Спасибо за пиво, – сказал он и вышел.
Первым моим желанием было рвать и метать, может, даже связаться с адвокатами или с Американским союзом гражданских свобод, но разум подсказывал не торопиться и хорошенько все обдумать. Как выяснилось позже, доверять не стоило ни сердцу, ни разуму. Я взяла тройник и перенесла его в контору. В конце концов родители это узнали, но у меня появилось немного времени. Надо было срочно выбраться из дома, побыть на территории, свободной от Спеллманов. Так что я села в машину и поехала к Петре.
Она открыла мне дверь в черном бархатном платье без бретелек и кружевной шали на плечах. Волосы убраны наверх, пирсинга как не бывало.
Петра явно не ожидала моего визита.
– Ты что тут делаешь?
– Я только что нашла у себя в комнате прослушивающее устройство. Ты идешь в оперу?
– Нет. Просто свидание.
– С кем?
– Да так, с парнем. Познакомилась недавно.
– Кто он?
– Э-э… врач.
– Правда?
– Ну, я не стала уточнять это в Американской медицинской ассоциации, но почему-то склонна ему верить.
– Как его зовут?
– К чему все эти вопросы?
– Обычно ты мне рассказываешь, когда у тебя появляется новый парень.
– Дон Стернберг.
– Что-что?
– Так его зовут.
– Ну, если настаиваешь…
– Тебе что-нибудь нужно?
– Нет. Все в порядке. Повеселись там со своим адвокатом.
– С врачом.
– Врачи, адвокаты… Какая разница?
– Большая, если ты в реанимации.
Наш разговор заходил в тупик, а правды я так и не дождалась. Посмотрев на подругу, я увидела, что она свела вторую татуировку – могильный камень с надписью «Джимми Хэндрикс».
– Зачем ты убрала Джимми?
– Порой люди меняются.
– Неужели? Первый раз слышу.
* * *
Я уехала от Петры и отправилась в единственное место, где могла получить ответы. Мне не пришлось стучать в дверь или устраивать допрос. Надо было только дождаться, пока Дэвид выйдет из дома, и если он будет в смокинге, значит, он не только встречается с моей лучшей подругой, но покупает молчание четырнадцатилетней сестры и угождает прихотям пятидесятичетырехлетней матери, чтобы я об этом не узнала.
Меня обуял гнев, нестерпимое желание доказать, что они принимают против меня неправильные меры – или, во всяком случае, ненужные. Как я и предсказывала, Дэвид ушел из дома при параде. Я уехала прежде, чем он успел меня заметить. Разберусь с этими двоими позже.
Сценка «Прием у стоматолога» № 3
Между мной и родителями установилось короткое перемирие. Война здорово измотала и их, и меня. Однако перемирие не распространялось на Рэй. Я долго уговаривала маму и в конце концов сообщила сестренке страшную новость:
– У тебя три кариеса. Дэниел приглашает тебя на лечение завтра в четыре часа. Не опаздывай.
– А это обязательно? – спросила она.
– Пойдешь как миленькая.
В тот же вечер я заглянула в гостиную и увидела, как Рэй и дядя Рэй вместе смотрят телевизор. На экране Лоуренс Оливье мыл руки и спрашивал Дастина Хоффмана, привязанного к стулу: «Это безопасно?»
Я подошла к дивану и уставилась в ящик.
– Это безопасно? – переспросил Оливье, разворачивая набор стоматологических инструментов.
Я гневно посмотрела на дядю:
– Как тебе не стыдно?! Разве можно показывать ей «Марафонца» перед походом к стоматологу?!
Сестра шикнула на меня и уперлась в экран. Дядя Рэй сделал невинный вид:
– А что? Хорошее кино.
– Это безопасно? – снова спросил Оливье, и я вышла из комнаты.
На следующий день Рэй пришла в кабинет № 2 и стала ждать Дэниела. Она услышала, как тот прощается с миссис Санчес (старушка ушла домой), и в последний момент успела включить диктофон. Он ведь все еще стоматолог, так? Через несколько месяцев я нашла эту пленку:
(Дэниел входит в кабинет.)
Рэй: Доктор Кастильо?
Дэниел: Я же просил тебя, зови меня Дэниел.
Рэй: А у меня точно три кариеса?
Дэниел: Точно. Уверен на сто процентов. (Моет руки.)
Рэй: Можно взглянуть на рентгеновские снимки? (Дэниел чересчур долго смотрит на Рэй.)
Дэниел: Ты что, мне не веришь?
Рэй: Верю, конечно, просто хочу посмотреть.
(Дэниел берет несколько снимков, кладет их на лампу и включает свет.)
Дэниел: Первый и второй кариес снизу справа, в моляре и премоляре. Третий в верхнем левом резце. (Достает шприц.)
Рэй: А разве вам не нужна медсестра?
Дэниел: Она ушла домой, мы с тобой одни. Открой пошире рот. (Рэй не открывает.)
Рэй: А это точно мои снимки?
Дэниел: Хватит увиливать, милая. Будь хорошей девочкой, открой рот.
Рэй: Я задала вопрос. (Дэниел наклоняется поближе.)
Дэниел: Ты что, боишься меня?
Рэй: Я боюсь ненужного лечения.
Дэниел: Маленькая боль даже полезна. Она делает тебя сильнее.
Рэй: Изабелл сказала, что больно не будет.
Дэниел: А ты веришь всему, что она говорит?
Рэй: Нет. (Дэниел готовит новокаин.)
Дэниел: Это безопасно? (Он произносит эти слова с легким немецким акцентом. Многозначительно подмигивает. Рэй вскакивает и вылетает из кабинета, сдирая с себя фартук уже на улице.)
Отдав дань уважения вчерашнему фильму, Рэй без остановки пробежала две мили от Маркет-стрит до Ван-Несс-авеню, где села на метро и поехала домой. Дрожащими руками она открыла дверь, забежала в контору и предстала перед родителями.
Тяжело дыша, Рэй проговорила:
– Дэниел Кастильо злой!
Родители прослушали часовой монолог, подробно описывающий прием у стоматолога. Дэниел был жуткий, странный, зловещий, мрачный, неприятный.
– И он мне подмигнул! – добавила сестричка. – Злобно так.
Мама с папой давно поняли, что Рэй любит преувеличивать. После первой встречи с Дэниелом они тщательно проверили его прошлое и настоящее. Он до сих пор им не нравился, но пришлось признать, что он совершенно чист.
Родительское подразделение пришло к логическому выводу: Рэй просто испугалась укола и стоматологических мифов, долгое время ходивших в семье. Впервые в жизни мама с папой ей не поверили. Поэтому она решила в одиночку спасать меня от зубного врача.
Через некоторое время Рэй возобновила слежку. Первые два дня я тупо сидела за компьютером и пробивала данные всех членов семьи Сноу. Мама, увидев стопку бумаг на моем столе, снова попыталась меня отговорить.
– Изабелл, закрой дело, – сказала она. – Можешь работать кем хочешь: официанткой, секретаршей, барменшей. Как тебе угодно.
– Мы заключили сделку, мама. И я выполняю условия.
– Дорогая, Мартин Сноу – адвокат. Ты понимаешь, что это значит?
– Хочешь, чтобы я пригласила его на свидание? – ответила я, не отрываясь от монитора.
– Нет. Это значит, что, если ты не оставишь его семью в покое, он подаст на нас в суд.
– На твоем месте я бы не волновалась, – спокойно сказала я.
– Как ты можешь так говорить? У нас даже нет денег на приличного адвоката.
– Мам, послушай. Он что-то скрывает. А люди, которые что-то скрывают, не станут привлекать к себе внимание. Они уходят на дно. Мартин нам просто угрожает.
Родители наверняка догадались, что я нашла их жучок, но ничего мне не сказали. А я тем временем обдумывала месть. Следующие несколько дней я вспоминаю отчетливо и в то же время слегка размыто, как в старом кино.
Мне следовало хорошенько выспаться и все продумать. Я должна была дать и себе, и родителям шанс передохнуть, остановиться, поразмыслить. Но не смогла. Мама с папой поручили мне дело, которое было невозможно раскрыть, а через три недели я уже всерьез подумывала, что это возможно.
– Хочешь заехать со мной к одному дилеру и прикупить наркоты? – как-то раз спросила я Дэниела по телефону.
– Конечно! – беззаботно ответил тот, словно я предложила ему молока к кофе.
– Жди меня завтра в семь.
Покупка наркотиков
Мне до сих пор не верится, что я на это отважилась.
В семь вечера я подъехала к дому Дэниела и позвонила. Он вышел, одетый в дорогой костюм и розовую рубашку с расстегнутым на шее воротником.
– Отличные шмотки, – сказала я, когда он поставил свой чемодан под заднее сиденье и сел в машину.
– Спасибо. Это мой специальный костюм для покупки наркотиков, – сухо ответил Дэниел.
– Деньги у тебя? – спросила я.
– Да, деньги на наркотики у меня.
– Ты можешь говорить просто «деньги», незачем каждый раз упоминать наркотики.
– Да, деньги у меня.
Тишина.
– Кхе-кхе. – Я намекнула, что настал его черед говорить.
– Дать леденец?
– Кхе-кхе! – Я злобно уставилась на Дэниела. Ведь просила же выучить единственную строчку! Неужели это так трудно?
– Если хочешь нюхнуть, я могу и сам достать немного снежка, – сказал он с таким выражением, как будто прочитал эту строчку с экрана.
– Мы встречаемся с дилером Мартина Сноу. Он и разговаривать со мной не станет, если мы ничего не купим. Просто не дергайся, и все будет в порядке.
– Изабелл, я не первый раз беру наркотики.
– Веселящий газ не считается.
– Я знаю, что такое наркота, Иззи.
– Почему бы тебе просто не помолчать? – спросила я.
– Точно. Буду сидеть и выглядеть угрожающе.
Дэниел был в плохом настроении, так что я позволила ему немного повариться в своем глупом костюме. На мосту было много машин, ехали мы медленно и вскоре израсходовали запас придуманных реплик, поэтому остаток пути молчали. Нашим местом назначения были недостроенные склады в районе Уэст-Окленд. Когда мы подъехали, Дэниел отметил:
– Кажется, я здесь уже был.
Я бросила на него предостерегающий взгляд: никакой импровизации!
Мы постучались в третью дверь от конца, и нам открыл некий «Джером Франклин». На нем была майка с эмблемой футбольной команды «Питтсбург Стилерз», шапка, широченные джинсы на бедрах, золотые украшения и вдобавок золотой зуб. Меня так и подмывало сказать что-нибудь про зуб: мол, ты не перестарался? Но я не стала.
– Ты коп? – спросил он меня, приглашая внутрь.
– Нет, я же говорила.
– А он коп? – Джером холодно уставился на моего спутника.
– Нет. Я стоматолог, – гордо произнес тот.
Джером выхватил из штанов пистолет и приставил к ребрам Дэниела.
– Ненавижу стоматологов.
– С такими зубами я бы тоже их ненавидел.
Дилер толкнул Дэниела на диван и велел заткнуться. Я поддержала это предложение.
В комнату вошел Крис, негр в сеточке для волос и жилетке на голое тело.
– Все пучком, брателло?
– Все ништяк.
– Кто шмара? – спросил Крис, по-видимому, интересуясь мной.
– Бывшая девка Сноу.
– Чо ей надо?
– А чо им всем надо?
Я не успела придумать вопросы об Эндрю Сноу. Эти любезности и сама сделка отняли у меня слишком много времени. Надо было заранее писать сценарий!
Чтобы немного успокоиться, я огляделась по сторонам. Интерьер склада был примечателен отсутствием вещей: картины сняли со стен, а на их местах остались следы от рамок; там, где раньше стояла приличная мебель, теперь была россыпь складных стульев. Пепельницы с окурками недельной давности отмечали каждую поверхность. Все это никак не вязалось с идеально чистой раковиной на кухне, но я решила не придираться.
Мое внимание вернулось к Джерому, который положил на голубой винтажный стол открытую сумку. Внутри оказались пакеты с белым порошком.
– Ну чо, пробуй.
Джером вытащил из кармана пузырек, вытряс немного порошка на зеркало и с помощью лезвия сделал идеально ровную дорожку. Потом протянул мне трубочку.
Я подождала, пока все посмотрят на меня, и наклонилась к зеркалу.
В этот миг более чем знакомый голос прокричал:
– Нет, Иззи!
Я подняла голову. Рэй стояла у входа в ванную. Видимо, она пробралась сюда через окно.
Все замерли. В комнате стало чересчур тихо: никто не мог понять, что делать дальше. Рэй заметила на столе пушку. Я буквально видела, как она взвешивает все «за» и «против». В следующий миг сестренка уже летела к столу.
Мой мозг упорно отказывался работать до тех пор, пока она не прицелилась в Джерома. Такого развития событий мы не ожидали.
– Отойди от моей сестры! – заорала Рэй.
Джером посмотрел на меня вопросительно.
– Брось бритву! – крикнула она, целясь в Джерома, который совсем забыл про сверкающее лезвие в руках. – Ну все, Иззи, пошли отсюда. Быстро! – скомандовала Рэй и перевела взгляд на Дэниела: – А ты оставайся здесь!
Мое изумление наконец сменилось гневом.
– Да что с тобой?!
– Я тебя спасаю, пошли!
Я улыбнулась Джерому, которого на самом деле звали Леонард Уильямс (помните моего школьного приятеля?) и сказала:
– Снято, – перерезав пальцем воздух у своего горла. Потом повернулась к Рэй: – Пушка не заряжена. Дэниел не злой. Это не кокаин, а сахарная пудра. Познакомься с Леном и его другом Кристофером. Они актеры, скоро заканчивают Американскую академию театральных искусств. Мы с Леном вместе учились в школе. Он был мой должник, вот я и попросила его о помощи. Увы, пришлось поиграть и на твоих расовых стереотипах, потому что ты обсмотрелась боевиков.
У Рэй не было слов – впервые в жизни, насколько я могу припомнить.
– Не знаю, как вы, но я сейчас умру, если не выпью чая, – сказал Кристофер с характерным британским акцентом. – Кому налить?
Дэниел поднял руку:
– Мне с бергамотом, если можно.
– А мне с ромашкой, будь добр, – сказал Лен.
Кристофер обратился к моей сестренке:
– А тебе, лапочка?
Та уставилась на него так, словно он говорил на иностранном языке.
– Горячий шоколад, если есть, – ответила я за нее. – Мне ничего.
Он ушел на кухню ставить чайник. Лен вытер фальшивый кокаин и повернулся ко мне:
– Скажи честно, как мы сыграли?
– Бесподобно.
– Просто не верится, что твой друг англичанин. У него отлично получился акцент, – весело добавил Дэниел.
– Слышал, Кристофер? – крикнул Лен.
Из кухни донеслось:
– Ты прелесть!
– Садись, Рэй, – велела я, пододвинув ей стул. – Теперь я расскажу, как все должно было получиться.
Сестричка медленно села, не спуская глаз с подозрительных типов в комнате.
– Я хотела, чтобы ты снова начала за мной следить и снимать на камеру все, что видишь. Поэтому мне надо было придумать что-нибудь достойное записи. Я знала, что если ты пойдешь к Дэниелу на прием и решишь, будто он плохой, то будешь шпионить за мной даже без просьбы родителей. Все было подстроено, Рэй. И уход миссис Санчес, и подмигивание, и фраза из «Марафонца».
– Но у тебя на самом деле три кариеса, – заметил Дэниел.
Рэй резко развернулась, навела на него пистолет и закричала:
– Нет у меня никакого кариеса!
Я забрала у нее пушку и продолжала:
– У меня было предчувствие, что ты начнешь за мной следить. Но ты не можешь водить машину – значит, спрячешься под задним сиденьем. Я бы повторяла весь этот маскарад снова и снова, пока ты не попалась бы в мою ловушку. Ты угодила в нее сразу же. Камера сейчас в машине?
Рэй отвела взгляд, тем самым подтвердив мою догадку.
– Честно говоря, я ожидала, что ты станешь наблюдать за мной в окна. Видишь, какие они чистые? И я специально выбрала удобное место для парковки машины. Надеялась, ты запишешь все на камеру и покажешь диск маме с папой. Конечно, я не думала, что ты вломишься в квартиру наркодилеров и станешь угрожать им пушкой. Ты совсем спятила?!
– Это ведь риторический вопрос? – ответила сестричка.
– То, что ты сделала, Рэй, – чистое безумие.
– Безумие, говоришь? – скептически переспросила она. – Я все расскажу родителям.
– Правильно, ты расскажешь им все, что я велю.
Рэй опустила глаза и пробормотала:
– Даже не верится, что я хотела спасти тебе жизнь.
– Чай! – прощебетал Кристофер, возвращаясь из кухни с подносом чашек и печенья.
Дэниел восхитился его старым фарфором и заметил, что чувствует себя очень комфортно. Он был рад, что больше не надо притворяться «плохим». Я несколько часов подряд уговаривала его принять участие в этом спектакле. Дело было не столько в наркотиках, сколько в том, что мы вовлекаем ребенка в аферу с применением белого порошка и незаряженных пистолетов. Однако три часа спустя Дэниел сдался – только чтобы отомстить моим родителям.
Игра Лена и Кристофера затмила даже их чудесный фарфор. Надо сказать, что если бы они убрали из комнаты дорогой кожаный диван, антикварный кофейный столик и стильные коврики, то все равно рука профессионального декоратора чувствовалась бы повсюду – рука щедрой и богатой матери Криса. Будь Рэй внимательнее, она бы заметила, что коллекция ди-ви-ди-дисков состоит в основном из сумасшедших комедий годов эдак 40-х и «киноправды». Она бы поняла, что редкий постер с Сидни Пуатье (кадр из фильма «Меня зовут мистер Тиббс») слегка неуместен в наркоманском притоне. Но Рэй не знала, на что надо обращать внимание. Она увидела белый порошок и черных людей, которых так часто показывают в клипах рэп-исполнителей, и клюнула на мою удочку.
– Я хочу домой, – сказала она.
Но я еще не закончила. Рэй не могла вернуться с пустыми руками.
– Допивай шоколад и начнем снимать.
В машине сестричка смотрела отснятый материал, а у Дэниела случилось легкое нервное расстройство, как будто на него только сейчас снизошло прозрение.
Напомнив Рэй, что он не плохой и что у нее на самом деле три кариеса, Дэниел сказал:
– Это была самая детская выходка за всю мою жизнь.
– За все детство? – ответила я раздраженно. – Если уж соглашаешься участвовать в липовой покупке наркотиков, то не надо потом жаловаться.
Нас перебила Рэй:
– Я все-таки не понимаю, зачем вы это устроили.
– Мама с папой установили прослушку в моей комнате. Это чересчур. Если они хотят вмешиваться в мою личную жизнь, то пусть найдут то, что искали. И только попробуй им проболтаться. У меня на тебя целая гора компромата – хватит на годовой домашний арест. Усекла?
Всю оставшуюся дорогу Рэй молчала, побив свой прежний рекорд на шесть минут.
Фильм «Изабелл нюхает кокаин»
Наутро сестричка показала родителям домашнее видео. Она раздала всем поп-корн и пригласила дядю Рэя, потом сунула диск в плейер и встала перед телевизором. В качестве предисловия к фильму она процитировала наш с Дэниелом телефонный разговор про наркотики. Рэй рассказала, как спряталась под задним сиденьем машины и, когда мы зашли в «наркопритон», начала снимать.
Она включила запись и села на пол. Со словами «Хватит жрать!» забрала у дяди поп-корн.
Мама сидела в оцепенении, едва дыша. На двадцатидюймовом экране шло немое кино Рэй: я нагнулась, лезвием сформировала дорожку, взяла трубочку и…
– Вот Иззи нюхает кокаин, – пояснила сестричка для слепых.
Первой реакцией мамы было уберечь младшую дочь от этого ужаса.
– Рэй, тебе нельзя это смотреть, – сказала она.
– Ничего, что я это снимала? – возразила та.
Спектакль был лишь ответной мерой на преступные действия родителей. Увы, я не смогла правильно предсказать их реакцию. Сразу после просмотра домашнего видео они установили за мной круглосуточную слежку, которая прекратилась лишь тогда, когда им стало не до меня.