Мифы, связанные с моей работой, развеять невозможно. Байки о сыщиках передаются из поколения в поколение, но далеко не все они обоснованны. Правда же заключается в том, что мы не решаем проблемы. Мы их изучаем. Связываем свободные концы нитей, доказываем то, что и так уже известно.

Инспектор Стоун, напротив, раскрывает тайны. Пусть в детективных романах о них не пишут, но это все-таки тайны.

Стоун не смотрит мне в глаза. Интересно, он всегда так отгораживается от чужой боли или дело только во мне?

– Когда вы последний раз видели сестру? – уточняет инспектор.

– Четыре дня назад.

– Можете описать ее настроение? Пересказать ваш разговор?

Я помню все в подробностях, но это не важно. Стоун задает неправильные вопросы.

– У вас уже есть какие-то догадки? – спрашиваю я.

– Мы работаем, – привычно отвечает он.

– Вы разговаривали с семьей Сноу?

– Нет, мы считаем, они не причастны.

– Неужели так сложно проверить?

– Пожалуйста, ответьте на вопрос, Изабелл.

– Но почему вы не отвечаете на мои? Сестра пропала три дня назад, а вы до сих пор ничего не сделали!

– Мы прилагаем все усилия, и нам необходима ваша помощь. Вы должны ответить на вопросы, Изабелл.

– Хорошо.

– Пора поговорить о Рэй, – осторожно произносит Стоун.

Похоже, действительно пора. Хватит тянуть.

 

Рэй Спеллман

Моя сестричка родилась на шесть недель раньше срока и весила ровно четыре фунта, когда ее привезли домой. В отличие от других недоношенных, которые со временем догоняют сверстников, Рэй всегда будет выглядеть младше своего возраста.

Мне тогда исполнилось четырнадцать, и я твердо намеревалась не обращать внимания на младенца в нашем доме. Первый год называла ее «это», как новую вещь – лампу или будильник, и почти не говорила о ней, разве что: «Вынесите это на улицу. Я пытаюсь делать уроки» или «У этой штуки можно отключить звук?» Мои слова никого не смешили, даже меня саму. Когда у тебя на глазах растет очередное воплощение совершенства, как-то не до смеха. Правда, Рэй вскоре даст нам понять, что она не Дэвид. Зато очень необычный ребенок.

Рэй, 4 года

Я сообщила ей, что она родилась по ошибке. Дело было за ужином. Сестра уже двадцать минут кряду терроризировала меня вопросами о том, как прошел мой день. Я устала, может, даже болела с похмелья и вовсе не собиралась отвечать на вопросы четырехлетней козявки.

– Рэй, тебе известно, что ты – мамина ошибка?

Она хохотнула.

– Правда?

Сестра всегда смеялась, если чего-то не понимала.

Мама смерила меня ледяным взглядом и стала принимать меры борьбы со стихийными бедствиями. В частности, растолковала Рэй, что дети бывают запланированные и нет, и т. д. и т. п. Рэй, кажется, была больше изумлена тем, что ребенка вообще можно запланировать, и мамины подробные объяснения быстро ей наскучили.

Рэй, 6 лет

Она уже три дня просила, чтобы родители взяли ее с собой на слежку. Просила долго, упорно и безудержно. Мольбы со вставанием на колени и криками «Ну пожааааалуйста!» занимали почти все ее время. В конце концов родители сдались.

Ей было шесть лет. Шесть, повторяю. Когда мама с папой сообщили мне, что Рэй вместе с нами отправится на слежку за Питером Янгстромом, я предположила, что они «совсем сдурели». В ответ мама заорала: «А ты попробуй! Попробуй целый день слушать ее вопли! Пусть мне лучше медленно сдерут ноготь с пальца, чем снова эта пытка!» Отец добавил: «Два ногтя».

В тот вечер я показала Рэй, как пользоваться рацией. Отец не обновлял оборудование уже несколько лет. Оно, конечно, служило нам верой и правдой, но рация была размером с сестрину руку – вытянутую. Я воткнула устройство весом в пять фунтов в ее рюкзачок и замаскировала сверху фруктовыми леденцами, крекерами и парой номеров детского журнала «Хайлайтс». Прицепила микрофон к воротнику и показала, как регулировать громкость. Теперь Рэй оставалось только нажать кнопку на микрофоне и говорить.

Мы начали слежку у дома Янгстрома примерно в шесть утра. Рэй проснулась в пять, почистила зубы, умылась и оделась. С 5.15 до 5.45 она сидела под дверью и ждала, пока мы соберемся. Папа велел мне брать с нее пример. В фургоне я еще раз проверила все рации и напомнила Рэй: если она без ведома родителей перейдет дорогу, ее ждет жуткое наказание. Напоследок мама повторила с ней правила перехода улицы.

Я вкратце объяснила Рэй премудрости слежки. Можно написать целый учебник по ведению наблюдения, однако прирожденный детектив руководствуется собственным чутьем. Вообще Рэй – сообразительная девочка, но мы не ожидали, что она так быстро освоится в новом деле.

Во время обеденных пробок на дороге я потеряла Янгстрома. Я была от него в десяти футах, когда он внезапно развернулся и побежал в обратном направлении. Задев мое плечо, он пробормотал тихое «извините» и был таков. Конечно, теперь я не могла за ним идти. Рэй шагала в нескольких ярдах от меня, еще дальше шли родители. Сестрица чудом успела нырнуть за строительные леса и остаться незамеченной. Папа и мама, не отрывавшие глаз от своей шестилетней дочки, увидели Янгстрома, только когда он был у них почти под носом. Рэй сразу же поняла, что надо делать.

– Можно я? – взмолилась она по рации, глядя, как объект медленно скрывается из виду.

Мама, вздохнув, ответила:

– Да.

Сестра побежала, чтобы не отставать от мужчины, который был почти на три фута выше ее и шагал очень быстро. Когда объект свернул налево, а Рэй вслед за ним, я услышала панику в мамином голосе.

– Рэй, ты где?

– Жду, когда загорится зеленый, – ответила та.

– Ты его видишь? – спросила я, убедившись, что сестра в безопасности.

– Он заходит в какое-то здание.

– Рэй, не переходи улицу. Подожди нас с папой, – велела мама.

– Он уйдет!..

– Стой на месте, – приказал папа.

– Как выглядит это здание?

– Большое, много окон.

– Адрес видишь, Рэй? – спросила я, а потом задала вопрос иначе: – Какие-нибудь цифры?

– Я еще далеко.

– Даже не думай туда идти, – повторила мама.

– Там есть вывеска. Голубая.

– Что на ней написано?

– М-С-И, – медленно проговорила Рэй. Наконец-то до меня дошел весь абсурд ситуации: сестра еще не умеет читать, зато уже шпионит за людьми.

– Рэй, мамочка сейчас подойдет. Стой на месте. Иззи, встретимся у входа в Музей современного искусства.

И мы впервые отправились в музей всей семьей.

С тех пор Рэй так полюбилась работа детектива, что ради очередной слежки она нередко пренебрегала школой или сном.

Рэй, 8 лет

Между Рэй и Дэвидом была разница в шестнадцать лет. Когда ей было два года, старший брат уже уехал из дома, поэтому она не привыкла к его постоянному присутствию. Зато Дэвид дарил ей самые лучшие подарки на день рождения и Рождество и был единственным Спеллманом, который не пытался ею командовать. Однажды во время семейного ужина – а они в нашей семье случались редко – Рэй задала вопрос, давно вертевшийся у нее на языке:

– Дэвид, почему ты не работаешь с мамочкой и папочкой?

– Потому что я хочу от жизни другого.

– Почему?

– Ну, мне интересны законы.

– А законы – это весело?

– Весело – не совсем то слово. Я бы сказал – здорово.

– А разве не лучше делать то, что весело?

Дэвид не мог прямо объяснить сестре, почему он бросил семейный бизнес – это обидело бы родителей. Он сменил тактику.

– Рэй, ты знаешь, сколько я зарабатываю?

– Нет, – безучастно ответила сестра.

– Триста долларов в час.

Рэй смутилась и задала вполне логичный вопрос:

– Кто ж тебе столько платит?

– Многие.

– Кто? – настаивала Рэй. Видно, ей захотелось промышлять тем же.

– Такие сведения считаются конфиденциальными, – ответил Дэвид.

Сестра переварила новую информацию и осторожно спросила:

– И что ты делаешь?

Дэвид немного помедлил.

– Я… договариваюсь с людьми. – На лице Рэй по-прежнему царило недоумение. – Ты знаешь, что это такое?

– Нет.

– Мы все каждый день с кем-нибудь договариваемся. Некоторые переговоры подразумеваются сами собой. Например, когда ты приходишь в магазин и даешь продавцу доллар, чтобы купить шоколадку, обе стороны соглашаются на этот обмен. Но ты всегда можешь сказать: «Я заплачу за нее пятьдесят центов», а продавец всегда может ответить «да» или «нет». Это называется переговоры, процесс поиска соглашения. Понимаешь?

– Кажется.

– Давай договоримся о чем-нибудь?

– Давай.

Дэвид подумал над темой переговоров.

– О'кей, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты постриглась.

Поскольку Рэй больше года не была в парикмахерской, это предложение поступало уже не раз. Сестрица неизменно отвечала, что пострижется сама. В результате нам мозолили глаза ее секущиеся кончики и кривая челка. Для Дэвида – прирожденного денди – такое зрелище было просто оскорбительно.

Рэй порядком надоели его настойчивые просьбы, и она резко ответила:

– Мне. Не. Нужна. Стрижка!

– А если я дам тебе доллар?

– Я дам тебе два, чтобы ты заткнулся.

– Пять.

– Нет.

– Десять.

– Нет.

– Дэвид, по-моему, это неправильно, – вмешалась мама.

Но Дэвид не мог остановиться:

– Пятнадцать.

На этот раз перед тем, как Рэй сказала «нет», возникла недолгая тишина.

Дэвид, почуяв, что она сдается, нанес решающий удар:

– Двадцать. И можешь не менять прическу, просто подровняйся.

Рэй, сообразительная не по годам, спросила:

– Кто платит за стрижку? Это как минимум пятнадцать долларов.

Дэвид посмотрел на маму.

– Договаривайся сам, – сказала та.

– Хорошо. Двадцать долларов тебе и пятнадцать за стрижку. Решено? – Дэвид протянул сестре руку.

Рэй требовалось мое одобрение.

– А как же чаевые? – спросила я.

Она отдернула руку.

– Чаевые?

– Ну да. Для парикмахера.

– А… Точно. Как же чаевые?

Дэвид бросил на меня раздраженный взгляд и из старшего брата превратился в безжалостного юриста.

– Сорок баксов. Забирай, или предложение снято.

Рэй опять посмотрела на меня. Терпение Дэвида подходило к концу, поэтому я уступила:

– Бери, а то откажется.

Они пожали друг другу руки, и Рэй перевернула свою ладошкой вверх. Дэвид с довольным видом протянул ей сорок баксов: он сумел объяснить сестренке, в чем состоит его работа.

Урок о переговорах запомнился Рэй. Ой как запомнился. Она поняла, что даже простое соблюдение гигиены может приносить ей деньги. Примерно полгода она чистила зубы, мыла голову или принимала душ только тогда, когда доллары покидали наши руки и попадали в ее. Однажды после короткого семейного разговора мы с родителями решили, что пора положить этому конец. Через три недели Рэй наконец осознала, что на мытье собственной головы карьеры не сделаешь.

Рэй, 12 лет

Зимой, когда сестра училась в седьмом классе, у нее завелся враг. Его звали Брэндон Уиллер. О начале их войны мало что известно: Рэй ценит свою личную жизнь не меньше меня. Брэндон перевелся в их школу осенью того же года и уже через пару недель стал чуть ли не самым популярным мальчиком в классе. У него была чистая кожа, он успевал по всем предметам и занимался спортом.

Рэй не имела ничего против новичка до тех пор, пока на уроке литературы Джереми Шуман не прочитал вслух отрывок из «Гекльберри Финна». Брэндон тут же блестяще спародировал его заикание. Класс просто ревел от смеха, а Брэндон добавил пародию на Шумана в свой излюбленный список воспроизведения. Прежде Рэй не особо жалела его жертв (рыжего шепелявого мальчика, хромую девочку в очках с роговой оправой и косоглазую учительницу). Да и с Шуманом она не дружила. Но по какой-то неясной причине эта выходка задела ее за живое, и Рэй решила покончить с уиллеровскими издевательствами.

Сперва она атаковала его анонимно. Брэндон получил записку, в которой говорилось следующее: «Отстань от Джереми или очень, очень пожалеешь». На следующий день Рэй увидела, как Уиллер подкарауливает Шумана за углом, видимо, подумав, что тот сам ему написал. Тогда моя сестра призналась, что аноним – она. Уиллер разболтал всей школе, будто Рэй и Джереми – парочка. И хотя это взбесило Рэй, она держала себя в руках и продумывала месть. Бог весть откуда ей стало известно, что Брэндону не двенадцать лет, а четырнадцать и он второгодник. Как только парнишку в очередной раз прилюдно похвалили за отличную учебу, Рэй распространила по классу слух, что его «пятерки» – дело практики, а вовсе не ума или таланта.

Последовало несколько коротких перебранок между сестрой и четырнадцатилетним семиклассником. Брэндон вскоре понял, что словесно Рэй не одолеть, и прибегнул к единственному оружию, которое знал. Сестренка всегда больше смахивала на маму, чем на папу: тогда, в двенадцать, в ней не было и пяти футов роста. Она умела быстро бегать, однако порой, сами понимаете, далеко не убежишь. Увидев на ее руке след от «крапивы», я предложила помощь. Рэй отказалась. А на следующий день пришла домой с фингалом – «играли в вышибалы». Я снова предложила свои услуги. Сестренка заверила меня, что все в порядке. Но у меня возникло чувство, что постоянные издевательства в школе скоро ее сломают.

Однажды мы с Петрой собирались в кино – я заехала за ней, – как вдруг зазвонил мой мобильник. Трубку взяла Петра.

– Алло. Нет, Рэй, это не Иззи. Она рядом сидит. Что-что с твоим велосипедом? Да, мы недалеко. Конечно, приедем. Пока… Надо забрать ее из школы.

– А что с великом?

– Сломался, говорит.

Рэй сидела на траве, а перед ней лежал разломанный на части велосипед – горный, за пятьсот баксов, подарок Дэвида. В стороне стояла группа мальчишек, все смеялись. Рэй попросила открыть багажник, и Петра загрузила внутрь обломки. Потом сестренка села на заднее сиденье и достала учебник, притворяясь, что читает. Невероятно: у нее были мокрые глаза. Последний раз Рэй плакала в восемь лет, когда разодрала руку о забор с колючей проволокой – кровищи было столько, что я боялась даже смотреть на рану.

– Рэй, пожалуйста. Давай я с ними поговорю, – предложила я. Мне не терпелось проучить этих негодяев. Мы немного посидели в тишине, потом она подняла голову и увидела, как из толпы мальчишек ей весело машет Брэндон. Тут Рэй не выдержала.

– Хорошо, – прошептала она.

Я выскочила из машины.

Раздумывая, насколько все серьезно, я с самодовольной улыбкой двинулась к стайке хулиганов. У меня есть дар – выглядеть угрожающе (по крайней мере для женщины), поэтому я шла медленно и решительно, в глубине души надеясь, что часть толпы разбежится. Трое мальчишек вняли моим мольбам и скрылись. На площадке остались четверо. Я была ростом пять футов восемь дюймов, то есть как минимум на три дюйма выше Брэндона, самого высокого из четырех, и на пятнадцать фунтов тяжелее. Уж ему-то я надеру задницу. Но если на меня накинутся сразу все… несложно предугадать исход такой драки. Петра прочла мои мысли и тоже вышла из машины. Опершись на дверь, она достала из кармана нож и стала чистить им ногти. Лезвие сверкнуло на солнце, и, прежде чем я подошла к Брэндону, остальные парни уже решили, что им пора домой. Так решил и Брэндон.

– А ну стой! – сказала я, указав пальцем на свою жертву.

Брэндон развернулся и выдавил из себя жалкую ухмылку.

– Убери эту тупую улыбку с лица, – прошипела я.

Улыбаться он перестал, но отношение ко мне не изменил.

– И что ты сделаешь? Побьешь меня?

– Вот именно. Я больше тебя, сильнее, злее и дерусь в сто раз грязнее. Плюс у меня есть подруга. А у тебя нет. Кто, по-твоему, победит?

– Да что ты завелась? Мы просто пошутили, – сказал Брэндон. Было видно, что ему не по себе.

– Ах вы пошутили? Как интересно! Значит, ломать чужие вещи – смешно? Фингал под глазом – смешно? Запугивать девчонку, которая в два раза тебя меньше, – смешно? Ну, тогда сейчас мы здорово повеселимся. – Я схватила Брэндона за ворот рубашки и с силой прижала к забору.

– Извините, – испуганно прошептал он.

– Что-что?

– Извините.

– Слушай меня внимательно, – прошептала я в ответ. – Если ты хоть пальцем тронешь мою сестру или ее вещи, или даже посмотришь на нее неправильно – я тебя вздрючу. Понял?

Брэндон кивнул.

– Скажи: «Понял».

– Понял.

Он убежал.

В машине Петра предложила отдубасить нескольких подонков, столпившихся за углом школы. Я посмотрела на Рэй в зеркало заднего вида.

– Ты как?

Глаза у нее были сухие. Как ни в чем не бывало она предложила:

– Давай купим мороженое?

Мне бы очень хотелось, чтобы история с издевательствами на этом закончилась, но не тут-то было. Брэндон прибежал домой в слезах и пожаловался отцу, а тот, в свою очередь, позвонил моим родителям. Позже он подал на меня в суд. Когда мы с Рэй пришли домой, мирно облизывая мороженое, мама с папой уже получили первый звонок с угрозами от мистера Уиллера. Их огорченные лица напомнили мне о проступках юности. Они наверняка спрашивали себя, не вернулась ли прежняя Изабелл. Отец вызвал меня на пару слов, велев Рэй смотреть телевизор.

Та, конечно, никакой телевизор смотреть не стала, а притаилась у двери (которую родители заперли) и подслушала нашу беседу.

– Изабелл, о чем ты только думала?

– Поверьте, вы бы на моем месте сделали то же самое.

– Ты угрожала убить двенадцатилетнего мальчика!

– Во-первых, ему четырнадцать…

– Он ребенок!

– Во-вторых, я не говорила, что убью его. Только сказала, что вздрючу…

– Ты совсем спятила?! – кричит мама.

– Как это безответственно и глупо с твоей стороны! – орет папа.

Рэй ломится в дверь и визжит во все горло:

– Отстаньте от нее!

– Рэй, смотри телевизор!

Сестра снова бьется о запертую дверь: грохот такой, словно она кидается на нее всем телом.

– Нет! Отстаньте от Изабелл! Откройте!

Отец со вздохом пускает Рэй в комнату. Та принимается меня защищать, а я из принципа молчу. Папе приходится смягчить упреки до «Впредь никогда так не делай, Иззи. Мы сами разберемся».

Надо сказать, на свете нет практически ничего, на что моя мама не пошла бы ради своего чада. Даже если это весьма сомнительный с моральной точки зрения поступок. Обычно всеми обвинениями в адрес семьи занимается она, потому что обладает почти рентгеновским зрением и в считанные минуты находит у недовольных ахиллесову пяту. Наверное, именно это качество я унаследовала от нее без каких-либо изменений.

Оливия наводит справки о мистере Уиллере; выясняется, что на него несколько раз подавали в суд за сексуальные домогательства. Этот факт подстегивает мамино любопытство, и она начинает за ним шпионить. Застав его с любовницей, она делает несколько фотографий и подкарауливает Уиллера у входа в кафе. Предлагает ему снять все обвинения. Тот отказывается. Тогда мама показывает снимки и повторяет свою просьбу, добавив, что через неделю у нас во дворе должен стоять новый велосипед. Уиллер обзывает ее стервой, но уже к полудню обвинения в мой адрес сняты, а в пятницу нам привозят велик.

Рэй не забыла, что я сделала для нее в тот день. Однако привязанность моей сестренки носит крайне необычный характер. Она вполне может признаться, что любит меня, но дурацкой открытки с сердечками от нее не дождешься. Обычно Рэй просто ставит людей перед фактом, а уж что они будут с ним делать, ее не касается. Были времена, когда она хотела порадовать родителей и даже меня примерным поведением. Увы, это лишь усыпляло нашу бдительность. Интерес Рэй к хорошим поступкам иссякал, стоило ей разработать новый план действий. Тем не менее иногда она выполняла наши просьбы с готовностью дрессированной собаки.

Как не стать жертвой похищения

Когда Рэй было тринадцать, местные газеты и телеканалы трубили о похищении детей с регулярностью прогноза погоды. Согласно статистике, количество таких преступлений по сравнению с прошлыми годами на самом деле снизилось, но паникерская тактика СМИ привела к настоящей паранойе у большинства родителей. Клюнули даже мои мама с папой.

Однажды по вечерним новостям передавали интервью со специальным агентом Чарльзом Маннингом. Он рассказал, какие меры нужно предпринять, чтобы обезопасить своего ребенка. Родители добросовестно записали его слова и решили применить единственную технику (все остальные уже были испробованы): изменить дочкин распорядок дня. Рэй велели избавиться от привычек и не соблюдать режим – чтобы стать, как говорится, мишенью движущейся.

Для сравнения опишу вам ее обычное утро: в восемь утра она выползает из кровати, чистит зубы, на выходе из дома съедает сладкий «поп-тарт» и едет на велосипеде в школу. Ровно в 8.30 она в классе. По выходным спит до десяти утра и сжирает огромный завтрак, состоящий исключительно из сладкого.

Итак, вечером в воскресенье родители поручили ей полностью изменить режим.

Понедельник

Рэй встает в шесть утра, отправляется на пробежку, после чего принимает душ. (Вообще-то Рэй никогда не бегала по утрам, да и душ не принимала, если честно.) Выпивает стакан апельсинового сока с кальцием и съедает тарелку кукурузных хлопьев. Пешком тащится в школу и приходит на тридцать пять минут раньше.

Вторник

Рэй ставит будильник на 7.30, потом дремлет еще сорок пять минут. Выползает из постели в 8.15, шатаясь, бредет на кухню и начинает готовить себе шоколадные блинчики.

Хоть на моем чердаке и есть кухня, обычно по утрам я иду вниз, чтобы выпить родительского кофе и почитать их газету. Сегодня я с интересом наблюдаю за сестрой и понимаю, что она никуда не торопится.

– Рэй, почти половина девятого.

– Вижу.

– Разве ты не должна через пять минут быть в школе?

– Я сегодня опоздаю, – как ни в чем не бывало говорит Рэй, размазывая масло по сковородке.

Среда

Я спускаюсь на кухню в 8.10. Рэй наливает мне кофе и дает газету.

– Читай быстро, – говорит. – Сегодня в школу повезешь меня ты.

– А ты не перегибаешь палку?

– Нет, – отвечает Рэй, надкусывая яблоко.

Последний раз сестра ела яблоки, когда ей давали их в виде пюре из баночки с детским питанием. Вообще овощи и фрукты никогда не были частью рациона Рэй, который состоит в основном из мороженого, конфет, сырных чипсов и иногда вяленой говядины. Наконец-то она ест что-то, что упало с дерева! От радости я даже не протестую, когда Рэй хватает рюкзак и идет ждать меня в машину – «бьюик-скайларк» 95-го года.

Четверг

В 7.45 отец кричит из кухни:

– Рэй, ты в школу собираешься?

– Ага! – раздается ее голос откуда-то сверху.

– Тогда живо вниз!

Рэй мчится к лестнице и съезжает по перилам. Папа говорит:

– Я просил тебя больше так не делать.

– Но ты же сказал: «живо вниз».

Альберт дает ей «поп-тарт», и они садятся в машину.

Пятница

Я захожу на кухню в 8.05. Рэй сидит за столом, пьет молоко (еще одно новшество) и ест бутерброд с арахисовым маслом.

– Как ты сегодня добираешься до школы? – спрашиваю я, моля Бога, чтобы мне не пришлось ее отвозить.

– Дэвид подбросит.

– Неужели ты его уломала?

– Мы договорились.

Больше никаких вопросов. Я наливаю себе кофе и сажусь за стол.

– Изабелл, ты уже пять дней подряд делаешь одно и то же. Пьешь кофе и читаешь газету.

– Ну, меня-то похищать никто не собирается.

– Так говорят все жертвы похитителей.

Моя информация

Обширные сведения, которые я теперь пытаюсь связать воедино, происходят из разных источников: слежка, допросы, записанные на пленку беседы, фотографии, результаты прямого общения или подслушивания.

Я не претендую на безупречность собранных данных, просто предлагаю вам задокументированную версию моей жизни. Факты я описала достоверно. Но не забывайте: каждую картину я вставляю в свою рамку, а рамок этих может быть великое множество.

Инспектор Стоун сказал, что прошлое не имеет значения, что мои поиски информации бессмысленны. Он не прав. Просто знать, что случилось с моей семьей, недостаточно. Надо понять, почему это случилось, и могло ли нечто подобное произойти в любой другой семье.

 

Год и восемь месяцев назад

Идет третья неделя мая, я уже три месяца встречаюсь с Бывшим парнем № 6. Имя: Шон Райан; занятие: бармен в «Красной комнате»; хобби: честолюбивый писатель. Увы, не единственное его хобби. Но об этом позже.

Мы с мамой пятый день шпионим за Мейсоном Уорнером. Уорнер – тридцативосьмилетний ресторатор, владелец популярного бистро на Норт-Бич. Нас нанял его инвестор, заподозривший, что Уорнер получает больше прибыли с закусочной, чем говорит. В этом деле куда больше пригодился бы бухгалтер-криминалист, однако инвестор не хочет лишней огласки. Уорнер изнежен и красив, как голливудская звезда, носит хорошие костюмы – следовательно, моя мама убеждена в его невиновности. Мне нравится за ним шпионить, потому что он почти всегда куда-нибудь едет, и я не сижу в машине по восемь часов кряду, выслушивая мамино нытье: «Ну когда ты приведешь в дом такого же парня?»

Вслед за Уорнером я захожу в офисное здание на Сансом-стрит. На мне бейсболка и солнечные очки, поэтому я без опаски сажусь с ним в лифт, к счастью полный, и нажимаю кнопку последнего этажа – двенадцатого. Мейсон едет на седьмой. Иду за ним, снимаю кепку, очки и выжидаю, пока он свернет за угол. Он заходит к психоаналитику по имени Кэтрин Шунберг. Я жду в фойе: включаю рацию и сообщаю маме, что ждать придется минут пятьдесят; она заходит выпить чашечку кофе. Сажусь на кожаный диван и читаю газету. Через пять минут Уорнер снова в фойе, идет на улицу.

– Объект вышел, – говорю я по рации.

– Понятно. Я до сих пор в кофейне, – отвечает мама.

По идее мы должны были дать Уорнеру фору метров в двести, а потом сесть ему на хвост. Но мамы нет, и мне приходится следить за ним в одиночку. Бросаю газету и выхожу из здания. Внезапно Уорнер разворачивается и идет прямо ко мне. Я копаюсь в сумке и достаю пачку сигарет: курить я бросила несколько лет назад, но все равно сигарета – лучшая маскировка в неожиданной ситуации. Хлопаю себя по карманам в поисках спичек. Уорнер протягивает мне зажигалку.

– Хватит за мной следить, – говорит он, очаровательно улыбнувшись. И уходит спокойным шагом.

Надо было сразу догадаться: такие мужчины не посещают психоаналитиков.

В тот же вечер мы с Бывшим парнем № 6 сидим в «Философском клубе», стариковском баре в Вест-Портал. Для дешевого кабака тут слишком чисто, но деревянные панели на стенах и спортивные постеры с проставленными датами ясно говорят, что сливки общества здесь не тусуются. Однажды мы с Петрой возвращались на трамвае с ее дня рождения и увидели вывеску «Философского клуба»: полный бокал мартини. Что-то в этом рисунке нас зацепило, и мы провели в баре всю ночь – в основном благодаря бездонным коробкам арахиса и попкорна, которые подавал наш теперь любимый бармен Майло. Это произошло за шесть лет до того, как мы с Бывшим парнем № 6 заглянули в «Философский клуб», и за семь лет до сегодняшнего дня. Я по молодости была у них завсегдатаем. Но Бывшего парня № 6 привела сюда только потому, что выиграла в орлянку.

– Как прошел день? – спрашивает Бывший парень № 6.

– Меня засекли на слежке.

– То есть спалили? – хвастается он своим жаргоном.

– Угу.

– Ты как-то сказала, что тебя нельзя спалить.

– Редко – можно. Я, кажется, говорила, что всякое бывает.

Подходит Майло и наливает мне еще виски. Ему около шестидесяти. Он американец итальянского происхождения, ростом примерно пять футов семь дюймов, волосы каштановые с проседью. На нем только брюки со стрелками, рубашка с коротким рукавом, фартук и – в последнее время – спортивная обувь, которая придает его наряду более-менее современный вид. Вам может показаться, что мы с Майло просто знакомые, но это не так. Последние семь лет я вижу этого человека дважды в неделю и считаю чуть ли не лучшим другом.

Бывший № 6 указывает Майло на свой стакан. Тот злобно на него смотрит и медленно наливает виски. Бывший расплачивается.

– Я в туалет, – уходя, бросает он.

Майло провожает Бывшего взглядом, и наигранная улыбка исчезает с его лица.

– Не нравится мне твой парень, – шепчет он.

Я его не слушаю: Майло недолюбливал всех парней, с которыми я встречалась последние шесть лет.

– Даже разговаривать об этом не хочу, дружище.

– Что ж, твое дело…

Иногда мне кажется, что не мое.

На следующее утро я сижу в конторе и печатаю отчет о недавней слежке. Мама ждет Джейка Хэнда, двадцатичетырехлетнего хиппи, гитариста и продавца в секс-шопе, которого мы иногда нанимаем, если слишком перегружены. Папа с дядей Рэем расследуют дело в Пало-Алто. Часы бьют восемь: Джейк и его татуировки бодро заходят в кабинет.

– Миссис Спелл, гляньте на время.

Мама смотрит на наши часы размером со школьные и говорит:

– О, ты не опоздал! Дай я тебя расцелую.

Джейк думает, что она серьезно, и подставляет щеку. Она быстро его чмокает и принюхивается.

– Ты что, даже душ принял?

– Все ради вас, миссис Спелл.

Джейк тайно влюблен в мою маму, что видно из его попыток перед встречей навести на себя лоск. На самом деле в Оливию влюблено большинство наших знакомых мужского пола. Темно-рыжие волосы (теперь уже крашеные) подчеркивают голубизну ее глаз и белую кожу. Возраст выдают только морщинки на переносице. Но Джейк не видит в маме никаких недостатков, разница в тридцать лет ему тоже не мешает, поэтому у Оливии есть действительно преданный помощник, что в наши дни большая редкость. Я часто спрашиваю себя, какие повороты принимает их разговор после восьми часов совместной слежки.

– Изабелл, когда закончишь с отчетом, потряси хорошенько своего братца, ладно? – говорит мама, собирая необходимое оборудование.

– По поводу?

– По поводу двадцати тысяч, которые должна нам его фирма за Крамера.

– Он скажет мне то же, что и всегда: они заплатят, когда им заплатят.

– Уже три месяца прошло! Мы своих шесть тысяч потратили – и зачем? Я даже счета не могу оплатить.

Вручая мне деньги, папа любит напоминать, что на работе частного детектива состояния не сколотишь. Видите ли, детективам платят в последнюю очередь. Любой организации необходимы помещение, канцелярские товары, оборудование, а без частного сыска вполне можно обойтись. И хотя родители живут вполне достойно, порой у нас бывают серьезные финансовые трудности – чаще всего, когда мы работаем на фирму Дэвида.

– Вот и прочитай ему лекцию. Он твой сын, – говорю я. – Можешь поиграть на чувстве вины.

– На Дэвида лучше действуют кулаки, чем слова. Вздуй его, если надо, но без денег не возвращайся.

Мама застегивает сумку и выходит за дверь вместе с Джейком. Вдруг оборачивается:

– Ах да, и поцелуй его за меня.

Я решаю заехать к Дэвиду в час и заодно напроситься на бесплатный обед. Когда я вхожу в офис, секретарь Линда («тайно» влюбленная в Дэвида) сообщает, что недавно приехала моя сестра. Линда, как и прежние секретарши, свято верит, будто в один прекрасный день Дэвид ответит ей взаимностью. Однако все альфа-самцы полагают, что моногамия – это период в жизни между сорока годами и пенсией. Если искать в моем братце недостатки, то вот он, единственный: Дэвид – убежденный бабник.

Я залетаю в кабинет и тут же накидываюсь на Рэй:

– А ты что здесь делаешь?!

– Так, в гости забежала, – отвечает сестра, ни капельки не растерявшись.

– Почему не в школе?

– Отпустили пораньше. – Она закатывает глаза.

– Покажи ей справку, – говорит Дэвид.

Рэй вручает мне мятую бумажку – официальное уведомление из школы. Конечно, она знала, что Дэвид потребует от нее доказательств. Я ни разу не ловила Рэй на прогулах, но мы все-таки родственники, поэтому мои подозрения вполне оправданны.

– Ну все, я уматываю. До встречи в пятницу, Дэвид. Пока, Изабелл.

Когда она уходит, я вопросительно смотрю на брата:

– В пятницу?

– Она заглядывает по пятницам, – объясняет он.

– Зачем?

– Так… проведать. В основном.

– А еще?

– Ну, просит денег на карманные расходы.

– Дэвид, она зарабатывает десять баксов в час. Зачем ей твои деньги? Давно это?

– Почти год.

– Каждую неделю?

– Вроде да.

– И сколько?

– Обычно десять, иногда двадцать. В последнее время стараюсь давать поменьше.

– Получается, в этом году ты дал ей около пятисот баксов?

– Тебе вообще известно слово «доллар»?

– Не смешно.

– Изабелл, зачем ты пришла? – резко меняет тему Дэвид.

– За деньгами.

– Ясно. Выбивать долги. – Он улыбается. Чувство юмора его пока не подводит.

– Точно. Могу сломать палец или два, посчитать ребра, мама только просила не трогать твою мордашку. Двадцать штук, Дэвид. Пора платить.

– Ты же знаешь политику нашей фирмы: мы платим, когда нам платят. Могу выписать чек от своего имени, если хочешь.

– Мама его не возьмет.

– Не знаю, что и сказать, Изабелл.

Я плюхаюсь на диван и отказываюсь сдвинуться с места, пока Дэвид не приведет мне начальника. Он вздыхает и уходит, а через двадцать минут возвращается с Джимом Хантером. Хантер уже пять лет как партнер «Финчера, Грейсона», специализируется на защите мошенников. Ему сорок два года, разведен, хорошо выглядит и любит смотреть людям прямо в глаза, что несколько обескураживает. Но раз я пришла за деньгами, придется терпеть.

Хантер соглашается выписать мне чек на десять тысяч, и я уже начинаю гордиться своим даром убеждения, когда он вдруг добавляет:

– С одним условием. В пятницу вы со мной поужинаете.

Он застал меня врасплох, и я соглашаюсь, потому что иначе мама зарежет меня собственными руками. Отказаться от десяти штук и свидания с адвокатом!

– Я заеду в восемь, – говорит Хантер, уходя.

Дэвид прячет улыбку – так он нарочно все подстроил!

– Ты у нас в сводники записался?

* * *

Пока я вытряхиваю деньги из Дэвида, мама сидит с Джейком у бистро Мейсона Уорнера и отбивается от его двусмысленных вопросов.

– Миссис Спелл, вы всегда были такой красоткой?

– Прекрати, Джейк.

Мейсон выходит из кафе, запрыгивает в свой «лексус» и едет вниз по Ларкин-стрит. Паркуется на углу и заходит в стрип-клуб «Театр нового века». Джейк отстегивает ремень безопасности и ждет маминых указаний.

– Отдохни малость, – говорит она и вылезает из фургона.

В клубе она садится за столик и заказывает содовую. Уорнера совершенно не интересует происходящее на сцене. Он изучает бумаги, которые дал ему седой клиент в черном свитере и дизайнерских джинсах. Среди красного бархата кое-где виднеются посетители.

Внимание моей мамы привлекает не Уорнер. В первом ряду, наблюдая за рыжей стриптизершей, исполняющей номер религиозной фанатички, сидит Шон Райан, (будущий) Бывший парень № 6. Мама за свою жизнь многое видела, поэтому ее не смущает то, что друг ее дочери оказался в стрип-клубе. Зато ее очень смущает, что все работники заведения знают Шона по имени.

Уорнер уходит после получасовой встречи с человеком в свитере. О чем они говорили, мама не слышала – все заглушила громкая музыка. Мама без особого желания выходит из клуба вслед за Уорнером и возвращается к работе.

На следующий день она передает это дело папе и дяде, а сама, надев светлый парик и солнечные очки, возвращается в «Театр нового века». Она не надеется увидеть там Шона, однако парень приходит ровно в тот же час и садится на то же место. Мама, заподозрив неладное, всю следующую неделю шпионит за моим Бывшим № 6. Он еще дважды посещает «Театр» и регулярно захаживает в секс-шоп по соседству. Вечером мама за ним не следит, зная, что Шон либо со мной, либо на работе.

Оливия спрашивает меня, когда у моего парня день рождения. Ни о чем не догадываясь (она изучает гороскоп и уже прочитала про всех Спеллманов и даже про нескольких наших временных сотрудников), я отвечаю. Мне показалось, что она наконец-то проявляет к Шону интерес, ведь мы с ним уже больше трех месяцев, что в моем случае своеобразный рекорд.

Но мама вовсе не собирается покупать ему подарок на день рождения. Нет, она хочет раздобыть номер его социальной страховки и кредитный отчет. (Больше никогда не клюну на эту удочку!) Потом с помощью своих связей в банке Оливия выясняет, за что он расплачивался кредиткой. Безусловно, это выходит за рамки любых приличий, морали и этики, но мама не может просто так бросить дело.

В четверг утром, решив, что расследование закончено, она заходит ко мне в контору:

– Милая, твой друг – порноголик.

– Боже мой! – вскрикиваю я, а про себя думаю, что если бы мама хоть немножко меня любила, то подождала бы, пока я допью кофе. – Откуда ты знаешь?

Оливия подробно описывает похождения Шона за минувшую неделю и представляет мне несколько квитанций, а также его историю из кинопроката «Кожаный язык». Я пробегаю глазами по названиям фильмов, пытаясь сохранять самообладание, что удается мне с большим трудом: «Яростные титьки», «Чувак, где мой дилдо?», «Инспектор Кисок», «Ласковая сперма» – это еще самые пристойные.

– Милая, я ничего не имею против людей, которые хотят немного разнообразить свою сексуальную жизнь. Но в данном случае это уже подозрительно, не находишь?

– И что делать? – спрашиваю я.

– Тебе решать. Я не говорю, что ты должна порвать с Шоном, но, если захочешь с ним остаться, учись танцевать стриптиз.

Я промолчала и вышла: не смогла придумать ответ, который успокоил бы маму. Обычно она верно истолковывала улики, но я решила сама во всем убедиться. Нужно было собрать доказательства. Ночью, когда мой Бывший № 6 крепко спал, я включила его компьютер. Так можно добыть кучу информации, если хозяин ПК не слишком осмотрителен.

Наутро мы с ним расстались. Последние слова произнесла я: «У нас с тобой мало общего».

Адвокат № 3

В пятницу вечером, за час до свидания с коллегой Дэвида, брат позвонил мне и сказал, чтобы я вела себя прилично, не то пожалею. Когда я убегала из дома на встречу с Хантером (чтобы не пришлось знакомить его с родителями), мама прокричала мне в окно: «Просто будь собой, милая!» Подобные противоречия страшно осложняют семейную жизнь Спеллманов.

Я сразу поняла, что ничего не выйдет. Хантеру подавай такую женщину, которая для первого свидания вырядится в маленькое платье и туфли на шпильках. А я не умею ходить на каблуках и твердо убеждена: чтобы увидеть мои ноги, мужчина сперва должен это заслужить. К тому же утром я порвала с Бывшим № 6. И пусть я не активно оплакивала наши отношения, все равно в душе остался неприятный осадок.

Никаких романтических интересов к адвокату № 3 у меня не было, но почему бы лишний раз не изучить противоположный пол? Я решила попрактиковаться и задать Хантеру ряд вопросов, которые в будущем позволили бы мне отсеивать потенциальных «порноголиков».

1. Ты любишь кино?

2. Насколько важен для тебя сюжет?

3. Сколько фильмов в месяц ты берешь напрокат?

4. Что бы ты взял с собой на необитаемый остров?

– полное собрание сочинений Шекспира

– все альбомы «Лед Зеппелин»

– все части «Глубокой глотки»

5. Твоя любимая актриса

– Мерил Стрип

– Николь Кидман

– леди Джудит Оливия Денч

– Дженна Джеймсон

6. Твой любимый жанр

– боевик/приключения

– драма

– романтическая комедия

– порно.

На следующее утро мне позвонил Дэвид, изрыгающий пустые угрозы. Он даже попросил маму меня образумить. За завтраком Оливия посетовала на мое дурное воспитание и заявила, что если я не хочу всю жизнь встречаться с барменами, то придется брать уроки этикета. Папа спросил, что я ела в ресторане.

К рассмотрению: Бывший парень № 7

Имя: Гринберг, Зак

Возраст: 29

Занятие: владелец веб-дизайнерской фирмы

Хобби: футбол

Длительность отношений: полтора месяца

Последние слова: «Ты проверила кредитную историю моего брата?!»

Именно из-за своей профессии, а не вопреки ей, я всегда относилась к личной жизни окружающих с глубоким почтением – когда это не касалось работы. То было раньше. До Бывшего № 6, то бишь пока моя любопытная мама не поведала мне о тайнах, которые любой женщине полагается раскрывать самостоятельно. После этого я стала сомневаться в своих способностях и неустанно спрашивала себя: неужели пятнадцать лет работы в сыскном агентстве ничему меня не научили?

Три недели спустя мне позвонила Петра – к ней пришел новый клиент, с которым я была просто обязана познакомиться. Последние пять лет моя подруга работала стилистом в модном салоне красоты на Лоуэр Хейт. Я никогда не думала, что учеба в школе красоты может однажды обернуться заработком в шестизначных цифрах, но с Петрой именно так и произошло. Владея ножницами и приятной наружностью, она привлекала всех богатеньких метросексуалов Сан-Франциско и получала больше ста баксов за стрижку. Ее постоянные клиенты были сплошь мужского пола и ценили в ней не только мастерство парикмахера. «Мои кожаные брюки окупились», – любила повторять она. Точнее, кожаные брюки купили ей квартиру.

Последнее время Петра старательно подыскивала для меня достойного парня. Ну или хотя бы не извращенца. И вот в один прекрасный день она знакомится с Заком Гринбергом. Зак пришел в их салон красоты во время неожиданного перерыва на работе. Он был вежлив, разговаривал тихо и регулярно пользовался кондиционером для волос.

Петра, не подозревая, что я могу сделать со столь важной информацией, дала мне его адрес и дату рождения. Благодаря этому я получила номер его социальной страховки, кредитную историю, криминальное досье (по штату Калифорния) и полный список недвижимости. На бумагах Зак Гринберг был чист и внушителен. Тогда я проверила прошлое его родителей, двух братьев и сестер – просто образцовая семейка из какой-нибудь комедии 50-х (за исключением младшего отпрыска, который в 1996-м объявил себя банкротом). Однако на свидание с Заком я согласилась, только узнав, что у него нет телевизора. Логика проста: нет ТВ = нет порнографии. Конечно, у него могла быть большая коллекция журналов или интернет-зависимость, но настоящий порноголик не обойдется без фильмов.

Первые свидания с Заком были скучноваты: он рассказывал то, что я и так знала. Его родители владеют пекарней, сестра – домохозяйка с ребенком в возрасте одного года восемь месяцев (беременная). У старшего брата успешный семейный бизнес, ресторан в Орегоне. У младшего брата – неуспешный бизнес, книжный магазин в Портленде. Словом, все говорило об одном: Бывший парень № 7 – настоящий бойскаут в длинной череде бойскаутов (один из которых, правда, обанкротился). Мне была в новинку эта правильность: Зак даже в часы, когда на спиртное скидки, покупал слабоалкогольные коктейли.

В первое наше свидание мы пошли в кино на фильм 40-го года «Филадельфийская история», потом пили капуччино и гуляли по Долорес-парку, где группа подростков хотела продать нам наркотики. Зак вежливо ответил: «Нет, спасибо», как будто ему предлагали лимонад. Второе свидание прошло за игровыми автоматами, мороженым и недолгим уроком игры в футбол, после которого Зак очутился на моем диване, прижимая лед к ушибленной ноге. Я извинялась как сумасшедшая. Наш роман продолжался в том же утопическом русле, пока я случайно не упомянула банкротство его младшего брата. Зак никогда мне о нем не рассказывал.

Петра заявила, что больше не станет мне помогать, пока я «не научусь использовать свою силу во благо». Мама, которая успела познакомиться с Заком и уже мечтала о свадьбе, не разговаривала со мной три дня. Папа предложил обратиться в бюро знакомств и долго смеялся над своей тупой шуткой. Я (весьма грубо) отказалась.

 

Лагерь «Виннеманча»

Прошлой осенью Рэй должна была написать традиционное сочинение на тему «Как я провела лето». Вместо него она сдала учительнице английского копию отчета о слежке, в котором замазала всю конфиденциальную информацию. Проверив ее домашнее задание, миссис Клайд в тот же день пригласила родителей к себе и предложила на следующее лето отвезти ребенка в детский лагерь.

Весной (Рэй уже было тринадцать) миссис Клайд снова позвала родителей на разговор и повторила просьбу, вложив в нее весь свой учительский авторитет. Мама пообещала записать дочь в бассейн или на танцевальные курсы, но учительница твердо стояла на своем: Рэй, видите ли, необходимо общаться со сверстниками и вести образ жизни, подобающий девочке ее возраста. Мама уступила. Все лагерные дела (слово произносилось шепотом) велись тайно. Оливия втихомолку выбрала место, заплатила за обучение и приобрела необходимые вещи. Они с отцом решили сообщить Рэй о ее планах на лето за неделю до отъезда.

Мама «обрадовала» сестру в субботу ровно в 7.15 утра. В это время столь необходимый мне сон был безжалостно прерван воем, достойным любой греческой трагедии. Рэй отчаянно вопила все утро, а потом начала обзванивать родственников, уговаривая их вступить в антилагерную коалицию. Даже хотела обратиться в общество защиты детей.

Разумеется, в один прекрасный момент она призвала на помощь меня. Я ответила: «Дэвид был в летнем лагере. Я была в летнем лагере. Чем ты лучше?» Тогда она напомнила, что я поехала в лагерь по распоряжению судьи.

* * *

Мама вручила Рэй коробку шоколадных хлопьев и отправила в комнату – переваривать новости. Меня она послала в магазин за сладкими взятками. Пока я стояла у кассы и думала, что выбрать – разрекламированное печенье или обыкновенное, – у меня зазвонил мобильник.

– Алло?

– Иззи, это Майло из «Философского клуба».

– Что случилось?

– Ничего страшного, но твоя сестра сидит в моем баре и не желает уходить. Забери ее, пожалуйста.

– Моя сестра?

– Да. Рэй, верно?

– Сейчас буду.

Через двадцать минут я приехала в бар и немного постояла в холле, слушая удрученное нытье Рэй. Она жаловалась Майло:

– У меня средняя оценка за год – «четверка» с минусом. Понимаешь, не то что у некоторых – «пять» по физкультуре и «три» по математике. «Четверки» по всем предметам! Я сказала, что готова на переговоры. Согласна на любые их условия. Лишь бы не в лагерь. Даже предложила посредника для переговоров. Бесполезно. Они ни капельки не передумали.

Я постучала Рэй по плечу:

– Пошли, нам пора.

– Я еще пью, – холодно ответила та. Я посмотрела на напиток янтарного цвета и уставилась на Майло.

– Имбирный лимонад, – сказал он, прочитав мои мысли.

Я взяла ее стакан и залпом выпила.

– Вот теперь можно идти. – Схватила ее за шиворот и потащила к выходу.

В машине Рэй вдруг замолчала – безутешно и жалобно.

– Я еду в лагерь, да?

– Да.

– И ничего не поделаешь?

– Нет.

Рэй смирилась с судьбой, чем сразу вызвала мои подозрения. За неделю она не сказала ни слова против. По дороге в лагерь «Виннеманча» она беззаботно болтала о всякой ерунде. Мама с детства учила Рэй мудро оценивать предстоящие битвы и врагов. Вскоре мы поймем, что она усвоила этот урок даже слишком хорошо.

Все началось с телефонных звонков: ежечасных, отчаянных, безумных: «Заберите меня отсюда, не то потратите весь мой университетский вклад на психушки!», «Я не шучу. Если вы сегодня же не вытащите меня из этого ада, пеняйте на себя». Потом у Рэй отобрали сотовый, что дало ей время перегруппироваться и выработать новую стратегию.

Мы стали жертвами эпистолярных атак. За вечерним пивком отец зачитывал вслух ее мольбы:

«Моя любимая семья!

Нисколько не сомневаюсь, что ваша задумка с лагерем весьма удачна – гипотетически. Но, честно говоря, мне она не идет на пользу. Может, уже хватит?

До встречи завтра, когда вы за мной приедете.

Всех очень люблю, Рэй».

Второе письмо мы получили в тот же день:

«Моя любимая семья!

Я проявила чудеса дипломатии и договорилась с нашим директором мистером Даттоном, что он вернет вам половину платы за лагерь, если вы заберете меня завтра. Я понимаю, что деньги значат для вас гораздо больше, чем мое душевное состояние, поэтому согласна возместить вторую половину. Я буду совершенно бесплатно работать на вас все лето.

До встречи завтра.

Люблю, Рэй.

P.S. Прилагаю карту и 20$ (на бензин)».

Затем Рэй начала бомбить наш автоответчик. Вторник, 5.45 утра:

«Привет, это снова я. Спасибо за конфеты, но я объявила голодовку, поэтому мне они не нужны. Если получите это сообщение в ближайшие десять минут, звоните на номер…»

Следующее, вторник, 7.15 утра:

«Кажется, они принуждают девочек к проституции. Поступайте, как знаете. О-о, мне надо бежать…»

Третье сообщение пришло только в 15.42:

«Привет, это Рэй. Я передумала. Здесь не так уж и плохо. Я только что нюхнула кокаина, и мне стало намного веселей. Не помешало бы деньжат – штуки, думаю, хватит. И сигарет пришлите, если не трудно».

Папа так смеялся, что чуть не подавился кофе, и следующие десять минут мы хлопали его по спине. Потом он сказал, что Рэй стоило отправить в лагерь уже ради этих сообщений. Но внезапно звонки в «Частное сыскное агентство Спеллманов» прекратились.

Когда в одиннадцать утра я приехала в офис Дэвида, Рэй звонила ему уже в четвертый раз. Раньше я не знала, что мой брат умеет разговаривать с домашними так же, как с богатыми и ужасно твердолобыми клиентами.

– Слушай меня внимательно, Рэй, – сказал он. – Сейчас я велю секретарю отправить тебе посылку… Дай закончить. В ней будет все, что ты любишь. Ты это съешь. И поделишься с другими девочками. А потом напишешь мне письмо – одно-единственное письмо, – в котором поблагодаришь меня за подарок и расскажешь о своей подружке. Да, ты должна завести как минимум одну подругу. Если я получу такое письмо и ты прекратишь названивать, то по возвращении получишь от меня пятьдесят долларов. Усекла? Больше никаких звонков от Рэй Спеллман не принимаю.

Довольный собой, Дэвид повесил трубку.

– Брат, за пятьдесят баксов и ящик конфет даже я перестану тебе звонить, – сказала я.

Через пять минут в кабинете снова раздался звонок.

– Мистер Спеллман, это ваша сестра Изабелл.

– Моя сестра Изабелл сидит рядом со мной.

– Простите, сэр?

– Ладно, соединяй. – Дэвид помедлил, видимо, собираясь с мыслями. – Ну все, Рэй, никаких конфет и никаких денег! – рявкнул он самым грубым адвокатским тоном, на какой был способен, и бросил трубку. Потом сказал: – Даже не верится, что она моя сестра. – Немного подумал. – Да и ты тоже.

Мне не верилось в другое: Рэй так и не перезвонила. Только потом я поняла, что сестричка выбрала себе другого врага и совершенно другую битву.

Через пару недель она сообщила мне, что ей предстоит дело жизни и смерти.

– Рэй, это никак не может быть делом жизни и смерти, – сказала я. – Ну никак.

– Называй как угодно, суть от этого не меняется.

А суть была вот в чем: в лагере «Виннеманча» устраивали конкурс самодеятельности.

Кэтрин Стюарт, двенадцати лет, спела «эту идиотскую песню» из «Титаника». Хейли Гренджер и Дарси Шпигельман отбили чечетку под какую-то «гадкую мелодию». Тиффани Шмидт станцевала и спела под фанеру песню Бритни Спирс. Джемми Гербер и Брайан Холл выступили с оригинальным хип-хоп-номером – Рэй стало за них так стыдно, что впервые за два года она заплакала. Но слезы не помешали ей проявить собственный талант: она выкрала мобильник одного из директоров и незамеченной покинула концертную площадку.

Пока весь лагерь развлекался на параде будущих конкурсантов «Американского идола», моя сестра бродила по лесу и сажала батарейку на сотовом мистера Веббера. Теперь она звонила не маме, не папе и не брату. Рэй уже разработала план, и ее интересовал только один человек. Я. На моем мобильнике было три сообщения, на домашнем – пять и в конторе одно. В конце концов я решила взять трубку – чтобы раз и навсегда прекратить эти домогательства.

– Рэй, если ты не перестанешь мне звонить, я сообщу в полицию, что мне угрожают по телефону.

– Вряд ли тебе это удастся. Я несовершеннолетняя, значит – придется писать заявление на имя родителей. Они просто с ума от злости сойдут.

– Рэй, откуда ты звонишь?

– С мобильного.

– У тебя же его забрали?

– Ну да.

– И откуда у тебя телефон?

– Попросила на время.

– Попросила – в кавычках?

– Ты помнишь дело Поповски? – вдруг спросила меня Рэй.

Я крепко сжала трубку, не понимая, куда она клонит.

– Да.

– Ты сказала маме и папе, что они не должны за него браться. Что миссис Поповски – ужасный человек, а мистер Поповски не заслуживает, чтобы за ним шпионили.

– Я помню свои слова, Рэй.

– А помнишь, как ты позвонила мистеру Поповски и предупредила, что за ним установлена круглосуточная слежка?

– Да.

– Помнишь, как тайно отвезла мистера Поповски в аэропорт посреди ночи и сказала, что его будущая бывшая жена прячет деньги в зарубежном банке?

– Я же сказала, что помню.

– Помнишь, как дала ему номер того счета?

– Ближе к делу, Рэй.

– Мне кажется, родители очень расстроятся, если узнают.

От моей сестрицы всякого можно ожидать, но я здорово удивилась.

– Ты меня шантажируешь?

– Шантаж – ужасное слово, – ответила Рэй. Интересно, из какого фильма она взяла эту фразу?

– Согласна.

– Увидимся завтра, – попрощалась она и отключила телефон.

Дорога до «Виннеманчи» пролетела незаметно. Гнев убивает скуку почище любой аудиокниги. Я с визгом притормозила у входа в административное здание лагеря, похожее на большую хижину. Сквозь клубы взметнувшейся пыли разглядела силуэт Рэй, сидящей на сумках. Та просияла и бросилась ко мне обниматься.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Я оттолкнула ее руки и как можно грубее спросила:

– Тебя надо выписывать?

Она смиренно указала на вход в хижину. Подписав все бумаги, я открыла багажник и велела Рэй складывать вещи.

– Я этого не забуду, Иззи.

Когда все было готово к отъезду, я схватила сестру за ворот зеленой футболки с эмблемой лагеря и перекрутила, чтобы слегка придушить. Потом припечатала Рэй к машине. (Поверьте: она еще и не такое выдержит.)

– Теперь ты строишь из себя хорошую девочку, да? Не надо, Рэй. Я этого не потерплю. Я не позволю тринадцатилетней соплячке мной командовать. Шантаж – это преступление. Манипулировать людьми – плохо. Иногда в жизни случаются неприятности, и с ними надо просто смириться. Ты поняла? Или будешь дальше со мной шутки шутить? Предупреждаю: я отомщу. Ой как отомщу, мать твою! Ну что, Рэй? Будешь пай-девочкой или проверим мои способности?

Я почувствовала на себе чьи-то взгляды. На веранде застыли двое вожатых и двое детей, решая, звать охрану или не стоит. Я выпустила сестру и открыла дверь машины. Рэй виновато пожала плечами.

– Мы актеры, – сказала она и забралась внутрь.

Сестрица молчала первые семь минут нашего пути, побив прежний рекорд на пять с половиной минут. Я нисколько не удивилась, когда она все-таки заговорила:

– Я тебя люблю, Изабелл. Правда, очень-очень люблю.

– Молчи, – ответила я, раздумывая, сколько еще протяну в тишине.

Через пять минут Рэй как ни в чем не бывало предложила:

– Давай купим мороженое?

Адвокат № 4

Когда Дэвид узнал, что я забрала Рэй из лагеря, он тут же заподозрил неладное и позвал меня на обед. За мидиями и жареной картошкой в кафе «Клод» он задал единственно возможный вопрос:

– У Рэй есть на тебя компромат?

– В смысле? – включила я дурочку.

– Ты больше всех остальных хотела упечь Рэй в летний лагерь, а потом вдруг передумала и забрала ее оттуда. Она что-то накопала на тебя, верно? Другой причины я не вижу.

– Ошибаешься…

– Отрицай сколько влезет, но раз сестричка нарыла на тебя грязь, то эта же грязь есть и у меня. Потому что я могу рассказать о ней маме с папой, а уж потом они сами выспросят все у Рэй. Значит, ты в моем распоряжении.

– И что ты сделаешь? – с тревогой спросила я.

– В субботу пойдешь на свидание с моим приятелем Джеком. Фамилию не скажу. Он заедет за тобой в семь. Пожалуйста, надень что-нибудь чистое и причешись.

Я медленно собрала вещи и направилась к двери. В последнюю минуту я обернулась и сказала:

– Это не нормально.

– Я это повторяю уже много лет, – ответил Дэвид.

Джек Уивер заехал за мной в 6.55, так что пришлось представить его родителям. Мама, натянув предвыборную улыбку политика, обхаживала разодетого в кашемир адвоката. Я каждую минуту смотрела на часы и говорила, что уже пора, пока мама не рявкнула: «Да успокойся ты!» Папа дал Джеку свой номер телефона и велел звонить, если со мной возникнут неприятности, а потом громко хохотал над своей шуткой.

В 7.45 мы были на шоссе 101 и направлялись к ипподрому «Бэй Медоуз». Похоже, Джек был азартный малый.

Меня сразу одолели подозрения. Такие мужчины не нуждаются в сводниках. В Джеке была какая-то выскобленная и выбритая неряшливость, словно он нарочно хотел выглядеть хуже, чем есть: слегка помятая рубашка, чуть растрепанные волосы. Теперь я была твердо уверена, что Джек не сам меня пригласил. Без применения силы тут не обошлось, а так как Дэвиду нет дела до моей личной жизни, стало быть, замешана мама.

Оливия нежно любит адвокатов, что довольно странно. На этот счет у меня есть несколько предположений: она любит их, потому что ее идеальный сын – адвокат; потому что адвокаты помогают нам зарабатывать на хлеб; потому что ей нравятся мужчины в деловых костюмах; потому что она благоговеет перед людьми с высшим образованием. Но, честно говоря, меня куда больше волнует сам факт ее любви, а не его причины – факт этот иногда мешает мне жить.

По ходу вечера к моим подозрениям все больше примешивался настоящий интерес. За выскобленным адвокатом в кашемире прятался заядлый игрок: он тщательно изучил список лошадей и сразу же поставил уйму денег. Большинство женщин отвернулись бы от Джека, но только не я. Мне нравятся мужчины с недостатками – с ними намного проще иметь дело. Особенно я порадовалась другому обстоятельству: мама невольно одобрила мое свидание с человеком, который относит большую часть гонораров букмекеру.

Пока Уивер делал вторую пятисотдолларовую ставку на двухлетнего мерина, мое внимание переключилось на Подозрительного Самца, рыскающего по верхним рядам трибун. Сперва я наблюдала за ним издалека и заметила, что он ничуть не заинтересован в самих скачках. Он смотрел не на дорожки, а на посетителей ипподрома. Вот Подозрительный Самец случайно натолкнулся на какого-то человека с мороженым и быстро скрылся. Я подошла к последнему и спросила, на месте ли его бумажник. Оказалось, нет.

Я бросилась в погоню за Подозрительным: тот шустро спускался по трибунам к мужскому туалету. Джек остановил меня и спросил, куда я так тороплюсь. Я ответила, что ловлю карманника.

Я обогнала Подозрительного и преградила ему путь в туалет.

– Стоять. Давай сюда бумажник, козел.

Карманник заметно побледнел и выдавил:

– Простите, мэм?

– Не называй меня «мэм». Гони бумажник! – потребовала я, прижав Подозрительного к стене. Тот перевел взгляд с меня на Джека, решил, что дело не выгорит, и протянул мне украденное. Потом скрылся в туалете.

Мой план-перехват отвлек адвоката № 4 от скачек № 7. Мерин проиграл, что было нетрудно предсказать (на него мало кто ставил), но Джек все равно расстроился. Как большинство азартных игроков, он свято верил, будто его присутствие может изменить исход дела. После того как мы вернули бумажник законному владельцу и описали вора охранникам, я предложила Джеку сделать еще ставку. Он отказался – удача якобы от него отвернулась.

* * *

На следующий день я заглянула к Дэвиду обсудить новое дело и адвоката № 4. Адвокат мне, честно говоря, понравился.

– Он что-нибудь про меня говорил? – невзначай спросила я.

– Кто?

– Адвокат № 4.

– Иззи, у тебя никогда не будет нормального парня, если ты не прекратишь давать им номера.

– Значит, говорил.

С трудом сдержав смех, Дэвид признался:

– Он сказал, что ты – нечто среднее между Грязным Гарри и Нэнси Дрю.

– Это комплимент?

– Вряд ли.

Потерянный уик-энд № 22

Дядя Рэй снова исчез. Последний раз его видели двенадцать дней назад. Отец узнал, где тот последний раз расплачивался кредиткой, и нашел дядю на озере Тахо, в казино «Дворец Цезаря». Родители не могли за ним поехать, так что ответственность пала на мои плечи, и я попросила Дэвида составить мне компанию.

– А я смогу покататься на лыжах? – спросил он.

– Ну конечно. Пока я буду отбирать у Рэя бутылку вискаря и расплачиваться за его проституток, ты как раз покатаешься.

– О'кей, тогда едем, – ответил Дэвид, не оценив моего сарказма.

По пути я надеялась расколоть брата и выяснить, какой компромат накопала на него мама.

– Признайся, Дэвид, тебе неловко рядом со мной.

– Еще бы!

– Зачем ты подстраиваешь мне свидания с друзьями?

– Чтобы ты поучилась у них хорошим манерам. Считай, бесплатные уроки этикета.

– Вот уж никогда не поверю! Это все мама постаралась. Но ты никогда бы не пошел на ее уловки просто так. Стало быть, она нарыла на тебя компромат.

– То есть я знакомлю тебя с друзьями, потому что она меня шантажирует?

– В этой семье кто-нибудь может прямо отвечать на вопросы?

– Дядя Рэй.

Через семь часов я нашла Рэя в казино «Харра» – тот резался в карибский покер. Я спросила, где он пропадал последние две недели, на что дядя ответил: «Дай-ка вспомнить. На пять дней я ушел в запой, потом немного просох во время сорокачасовой игры в покер. Встретился с парой крошек в Рено. Опять играл в покер. Еще три дня не помню, хоть убей. И последние четыре я здесь, пытаю счастья за столом. А ты как, милая?»

Дэвид оказался прав. Дядя Рэй умел прямо отвечать на вопросы. Иногда это удавалось и моей сестренке, но она запросто могла соврать, а дядя честно полагал, будто в его кутеже нет ничего дурного. Он им гордился.

Мне пришлось четыре часа скакать по разным казино, прежде чем я нашла Рэя. Дэвид не отступился от своего плана и все это время катался на лыжах, предоставив мне самую грязную работу. Потерянный уик-энд № 22 стоил дяде всех сбережений, шестимесячной пенсии, часов за пятьдесят баксов, золотого зажима для галстука (мамин подарок на день рождения) и даже туфель (по крайней мере, мне так показалось, потому что на Рэе были дешевые тапки). Я попыталась оттащить его от столов, но он отказывался уходить, пока не выиграет.

– Ну хотя бы мелочь какую, Иззи. Не могу же я вот так уехать! Это плохо повлияет на мою карму.

– Лучше бы подумал о банковском счете.

– Иззи, в жизни есть вещи и поважнее денег!

– Ты так говоришь, потому что у тебя их нет.

– Милая, тебе нужно изменить свое негативное отношение к миру.

Рэй сделал ставку и проиграл. Однако на столе еще были фишки, поэтому я сообразила, что есть только один способ увести его отсюда.

– Дядя Рэй, давай пойдем в бар, я куплю тебе виски.

– Ты прелесть, Иззи! Только одной порции мне будет мало, учти.

Рэй отключился, как только сел в машину. Мы пристегнули его к сиденью и положили боком – на случай, если его затошнит.

По дороге домой мы с Дэвидом вспоминали годы своей развеселой юности и другие Потерянные уик-энды.

– На этот раз он просто превзошел себя! – восхитилась я.

– Может, это наивно и глупо, но я всегда верил, что дядя Рэй исправится, – сказал Дэвид.

– Нет, прежний Рэй ушел навсегда. И мы должны понимать, что новый может здорово облажаться.

Дэвид вздохнул:

– Да, знаю.

Дядя Рэй и реабилитация

С финансовой точки зрения Потерянный уик-энд № 22 был самым разгромным из всех. Дядя Рэй оказался на мели. Папа сообразил отправить брата на тридцатидневные курсы реабилитации в центр «Зеленый лист» (добрых пятнадцать минут мы с Дэвидом ржали как лошади, услышав это название). Дядя согласился, но когда они уже въехали на дорогу, по бокам которой зеленели кустики и стояли аккуратные домики, он повернулся к отцу и заявил:

– Ничего не выйдет.

– Ты хотя бы попробуй, – попросил папа.

– Ради тебя все, что угодно, Ал. Но ничего не выйдет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю себя. Пока знаю, слава Богу.

– И что же мне делать?

– Побереги деньги.

– Но тебе нельзя больше исчезать.

Дядя Рэй ждал подходящей минуты, чтобы задать давно назревший вопрос:

– Так, может, я перееду к вам, пока не встану на ноги, а? С долгами там расплачусь. Все такое.

– Ты хочешь жить с нами?

– Ну да, комната Дэвида все равно пустует. Как считаешь, он не будет против?

– Нет, – коротко ответил папа. Меньше всего на свете Дэвид хотел вернуться в свою прежнюю комнату.

Альберт завел машину и объявил условия соглашения:

– Никаких проституток, наркотиков и покера в моем доме.

– Заметано, брат.

Так дядя Рэй поселился в доме № 1799 на Клэй-стрит.