Рассвет настал так быстро, что Роб едва успел это заметить.

Когда он и Табиса десятью минутами раньше заскочили в «лендровер» ночного патруля, еще стояла ночная темень. Сейчас, когда они медленно ехали к долине, уже рассвело. Они видели не рассвет, а дневной свет. Красноватое солнце появилось на другой стороне гребня и быстро поднималось, ослепляя их обычным желтым светом.

– Держитесь немного правее, – сказала водителю Табиса, – к дереву мопани.

Они были уже в долине. Въехали передними колесами в вытоптанную животным тропу, а задними – в высокую траву. Водитель Машуду ловко лавировал между деревьями и кустарниками, но ему это не нравилось. Кусты росли слишком плотно, и камни были настолько большими, что могли сломать шасси джипа.

– Еще далеко? – спросил он.

– Не думаю. Метров двести, может, – сказала Табиса. – Как думаешь, Роб?

Роб не имел об этом ни малейшего понятия, но был рад, что она обратилась к нему. Он прошел путь от тупого и наглого туриста до того, с кем действительно можно было посоветоваться.

Они говорили о вертолете. Охранники слышали шум, но не видели вертолет и потому заинтересованно слушали Роба и Табису. Они рассказали в подробностях все, что запомнили, кроме мужчины на вершине. Табиса попросила Роба подержать это пока в секрете.

– В ночном патруле есть новый человек. Я знаю его недостаточно хорошо, чтобы доверять, – пояснила она, пока они ждали машину.

Они вышли из джипа, и Табиса пошла первой. Солнце поднялось уже высоко, и Роб повернулся к нему лицом, чтобы лучи согрели замерзшее тело.

На дальнем склоне долины стояла дюжина слонов и рвала с деревьев листья, западнее паслись несколько гну, а всего в нескольких метрах от тропинки, возле акации, летали быстрые птицы с блестящей бирюзовой грудкой, похожие на воронов. Роб проводил их взглядом, и Машуду, который шел за ним, сказал:

– Сизоворонки. Красивые, правда?

Роб кивнул.

Затем они увидели носорога. Он лежал на боку. Птичий помет оставил белую полосу на толстой серой коже.

«Стервятник», – подумал Роб.

Гул роя мух становился громче с каждым шагом, но он не видел их.

Они были уже на месте. Подушечки ног большие, как тарелки. Тело доставало Робу до пояса, хотя животное лежало на боку.

Роб обошел его и инстинктивно зажал рот рукой. Носорог выглядел в точности как Лена на фотографии, которую прислал ему Тинус.

Нос – просто кровяная глыба. У длинной продолговатой раны клубилось облако больших темно-зеленых мух, ползало по ней вместе с насекомыми, которых он не знал. Вместо глаз были просто темные ямы с запекшейся кровью, и от огромных ноздрей до верхней губы протянулись следы почерневшей крови.

– Зачем они вытащили глаза? – спросил Роб.

– Это суеверие, – пояснила Табиса. – Жители Мозамбика считают, что глаза хранят картину, увиденную носорогом, поэтому вытаскивают глаза, чтобы уничтожить улики.

Табиса остановилась и присела на корточки, рассматривая тонкую белую кожицу вокруг одной ноги.

Роб опустился на корточки рядом с ней. Положил руку на ногу носорога и провел пальцем по шраму.

«Это точно ты. Ты вчера атаковал меня. – Он тяжело вздохнул. – Ты не должен лежать здесь. Я бы спонсировал тебя, и ты бы ходил в саванне в течение долгих лет и нашел бы себе красивую самку…»

– Почему они его просто не оглушили? – спросил Роб. – И не отпилили рог немного выше, чтобы он мог жить дальше?

Табиса поднялась, чтобы рассмотреть рану от пули на спине животного.

– Такое оружие достать труднее, чем пули, – сказала она. – И дороже. Но они в любом случае срубили бы нос, чтобы заполучить каждый сантиметр рога. – Она наклонилась к ране, пытаясь понять, из какого оружия стреляли. – Однажды мы нашли мертвую самку носорога, которая прошла еще милю после того, как была ранена браконьером и очнулась с изуродованным носом. Возле нее лежал мертвый четырехнедельный детеныш. Он пытался вырыть яму в сухой земле, чтобы добраться до сосков матери, а когда ему это не удалось, отказался покинуть ее.

Табиса покачала головой и посмотрела на Роба.

– Добро пожаловать на настоящее южноафриканское сафари.