Глава 1

Разбитая колесами бэтээров серая лента горной дороги, совершив немыслимый зигзаг, наконец вырвалась из каменного плена. За гигантским разломом в скале — «Райскими воротами» — открылся путь к знаменитой Кодорской долине. С высоты птичьего полета она походила на диковинный ковер, вытканный серебристыми нитями многочисленных речушек и щедро украшенный изумрудной россыпью озер. Драгоценным малахитовым обрамлением для него служили живописные склоны отрогов Большого Кавказского хребта.

Казалось, что никто и ничто не осмелится нарушить чарующей красоты долины. Но наступали сумерки, и из мрачных ущелий, куда даже в полдень не заглядывал луч солнца, вместе с туманом выползало омерзительное и безжалостное зло. Диверсионные группы грузинского спецназа и отморозки из банды Шенгелии, выбравшись из «крысиных нор», нападали на посты российских миротворцев и опорные пункты сил безопасности Абхазии.

Взрывы гранат и фугасов вздыбливали землю. Трассеры автоматных и пулеметных очередей терзали бархатистую темноту. Ожесточенные перестрелки, то затихая, то возобновляясь с новой силой, продолжались всю ночь. С приходом дня вместе с туманом исчезала и бандитская нечисть. Хрупкая тишина ненадолго воцарялась в долине, и только испещренные автоматными и пулеметными очередями стены блок-постов, искореженные остовы бронетехники и зловещие «черные тюльпаны», колыхавшиеся над пожарищами, напоминали о боях.

Спустя 13 лет после окончания кровопролитной абхазско-грузинской войны здесь, в земном раю — в Кодорской долине — она все еще продолжала забирать свои жертвы. 24 июля 2006 года стало редким исключением. Сутки прошли без подрывов, обстрелов и провокаций против российских миротворцев и абхазских сил безопасности. Даже отморозки из банды Шенгелии никак себя не проявили.

Разведчики рейдовой группы сержанта Ишкильдина, прочесав окрестности, не обнаружили их следов и доложили об этом командиру наблюдательного пункта № 302 капитану Марченко. Тот продублировал доклад в Сухум оперативному дежурному российских миротворческих сил в зоне грузино-абхазского конфликта. Судя по благодушному тону майора Кузьмина, на других участках разделительной линии обстановка также оставалась спокойной. Стычка подвижного патруля с шайкой контрабандистов-спиртоносов в нижней зоне безопасности в счет не шла. В былые дни число подобных инцидентов переваливало за десяток. Однако благостное настроение оперативного дежурного не передалось Марченко. В последнее время смутная тревога не покидала его, и тому имелись причины.

Павел терялся в догадках и не находил объяснений последним событиям, происходящим в верхней части Кодорской долины. Зажатая горными хребтами, она, подобно ятагану, вытянулась своим острием к столице Абхазии — Сухуму — и оставалась единственной территорией, где Грузии удалось удержаться после сокрушительного поражения в войне с абхазами в 1992-93 годах. С того времени ее население — сваны — существовало как бы между небом и землей, между Абхазией и Грузией и перебивалось от одной гуманитарки до другой.

Так продолжалось до середины 2006 года. 17 июля наместник Саакашвили в этой части Кодорской долины — Квициани — неожиданно взбунтовался против своего патрона. Какая между ними пробежала кошка, никто не знал. Еще совсем недавно Квициани, обласканный тбилисской властью, приглашал вождей Грузии посетить «форпост демократии на территории, неподвластной «сухумскому режиму». Но после конфликта с Саакашвили, возникшего на пустом месте, он переметнулся на сторону «абхазских сепаратистов». Его все чаще можно было видеть в их окружении то в Сухуме, то в Очамчире. В разговорах с ними Квициани не жалел худых слов для Миши Армагеддона — Саакашвили.

Еще больше осложнил ситуацию парламент Грузии. 18 июля депутаты большинством голосов приняли постановление о выводе российских миротворцев из зон безопасности, и в первую очередь из верхней части Кодорской долины — Западной Сванетии. Решение парламента поддержал президент Саакашвили и пригрозил в течение недели навести в ней порядок. Тут же ответный ход сделал Квициани. 20 июля он призвал народ Грузии сбросить тирана и объявил: «…Население Западной Сванетии не признает власти узурпатора — Саакашвили».

На следующий день многие западные агентства растиражировали эту сенсационную новость. Не осталась в стороне даже такая респектабельная газета, как «Нью-Йорк Таймс». Ее корреспонденты, зачастую путавшие собственный штат Джорджия с маленькой, но гордой кавказской республикой Грузией, посвятили событиям в забытой богом и властями Западной Сванетии почти целый разворот. Квициани на время стал главным ньюсмейкером. Он, как заправский голливудский актер, в окружении десятка устрашающего вида бородачей, обвешанных оружием, подобно рождественской елке, картинно позировал перед объективами телекамер и угрожал выступить в поход на Тбилиси.

Такой резкий поворот событий немало озадачил власти в Абхазии, не говоря уже о далекой Москве. В Сухуме президент Сергей Багапш, слишком хорошо знающий своих заклятых соседей, способных на самое невероятное лицедейство, держал паузу. Командование российских миротворческих сил в Абхазии, которому команд из Москвы не проступало, сохраняло нейтралитет. В Тбилиси власть после грозных заявлений будто воды набрала в рот. Саакашвили — большой любитель покрасоваться перед публикой — исчез с экранов телевизоров, и по городу поползли слухи: по одним — он якобы скрылся в Батуми, по другим — американским вертолетом был вывезен в Турцию. Этим воспользовалась оппозиция и собрала небольшой, но шумный митинг на площади перед парламентом. Тбилиси забурлил.

Отголоски этих событий долетали до капитана Марченко и его подчиненных. Они не были столь искушены, как политики, в хитросплетениях властного «тбилисского двора», но за полтора года службы испытали на себе коварство грузинских спецслужб и бандитского отребья. Об этом им говорили сухие цифры — с 1994 года, когда российские миротворцы стали стеной между абхазами и грузинами, их потери составили 97 человек убитыми, а свыше четырех сотен получили тяжелые увечья. Правители Грузии, лицемерно заявляя о приверженности миру, одновременно продолжали вести необъявленную диверсионно-террористическую войну против народа Абхазии и российских миротворцев.

Последнюю потерю подразделение Марченко понесло две недели назад. Маневренная группа возвращалась на базу после патрулирования высокогорных сванских сел. По пути, несмотря на приказ не брать посторонних, Марченко вынужден был взять с собой роженицу, чтобы доставить в роддом Сухума. На подъезде к селу Лата колонна попала в засаду боевиков Шенгелии. Под головным бэтээром рванул фугас, а затем колонна подверглась обстрелу из автоматов и пулеметов. Марченко и его подчиненные не растерялись, быстро рассредоточились и обрушили на противника шквал огня. Встретив организованное сопротивление со стороны миротворцев, диверсанты не стали ввязываться в бой и скрылись в лесу. Марченко не стал их преследовать — у роженицы начались предродовые схватки. В тот день на свет появился мальчик, и за это своей жизнью заплатил подчиненный капитана.

Воспоминание о том бое мрачной тенью отразилось на лице Марченко — ефрейтору Рахметову до увольнения в запас оставалось меньше трех месяцев, когда осколок фугаса оборвал молодую жизнь. Это не укрылось от внимания сержанта Петрова — начальника дежурной смены поста. Он истолковал это по-своему — со второго участка не возвратилась последняя патрульная пара — и поспешил развеять опасения:

— Товарищ капитан, если бы че случилось, Руслан бы доложил.

— Я не о том, Олег, я о Рахметове вспомнил, — печально обронил Марченко.

Петров помрачнел и с грустью произнес:

— Классный был парень. Мы с ним в учебке на соседних койках спали. До дембеля совсем ничего оставалось. Вот судьба.

— М-да, чуть бы скорость прибавил, глядишь, живой бы остался, — согласился Марченко.

— С этими шакалами не знаешь, откуда и что прилетит. Мочить их всех надо! — в сердцах воскликнул Петров.

Марченко тяжело вздохнул. Перед его глазами возник развороченный взрывом фугаса борт бэтээра, залитое кровью сиденье механика-водителя. Марченко с ожесточением сказал: — Война, Олег, не спрашивает, когда и у кого забрать жизнь.

— Будь она проклята! Я еще могу понять, когда арабы с евреями метелятся — там земли не хватает. А здесь-то че им не жилось? Все есть! Не то что у нас на Урале: кроме картошки и маркошки, ничего не растет. Они тут, как в раю, жили!

— Да, места здесь райские. Я, когда в училище учился, на летних каникулах сюда в походы ходил.

— И не боялись?

— А чего бояться? Народ тут гостеприимный.

— Я заметил. То фугас подложит, то из-за угла пальнет, — с сарказмом произнес Петров.

— И роженица тоже?

— Бабы, они, конечно, не виноваты, зато мужики через одного зверем смотрят.

— Разве? А как быть с ребятами-армянами из Цабала?! Если бы не они, то, может быть, мы с тобой сегодня не говорили, — напомнил Марченко о бое миротворцев с диверсантами, произошедшем месяц назад у высокогорного села Цабал, исход которого решили пришедшие на помощь местные ополченцы.

— С ними понятно! Достали их шайтаны! Я вот одного не пойму — отчего вся эта буча пошла? Не инопланетяне же ее замутили? — не находил ответа Петров.

— То, что замутили, это точно, — согласился Марченко.

— А все отсюда пошло!

— Ну, не совсем так.

— А как? В той же нашей Верхней Салде армяне и азербайджанцы днем рядом на рынке стоят, потом вечером у грузина Бисо отрываются, а тут друг дружке глотки режут. Почему?

— Почему? — повторил Марченко и задумался.

— Так почему? — наседал Петров.

— Вопрос, Олег, непростой, так сразу и не ответишь. Вот взять меня: родился и вырос на Кубани…

— О, клевое место! — воскликнул Петров. — Не хуже Абхазии. Один раз был в этом самом, как его, ну, Горячем Ключе. Богато народ живет. В каждом дворе не по одной машине, а дома, как дворцы.

— Олег, я не о том, что во дворе стоит и в кошельке звенит.

— А о чем?

— Об отношениях между людьми. В друзьях у меня были Вовик-грек, Вовик-армянин, Вовик-русский. Называли мы так друг друга не из-за национальности, тогда такое в голову не приходило, а чтоб не запутаться.

— Товарищ капитан, вы меня, конечно, извините, но если вчера у вас было так хорошо, то почему сегодня казаки кавказцев по станицам гоняют?

Марченко болезненно поморщился и с ожесточением ответил:

— Потому, что дураки! Не понимают — проблема не в национальности!

— Тогда в чем?

— По большому счету простому люду, будь то русский, армянин или грузин, делить нечего.

— Это понятно! Рыба гниет с головы! — категорично отрезал Петров.

— Кивать на одну голову тоже не стоит.

— Но если не она, так кто же?

— Карьеристы и националисты — это они подкинули народ!

— Ладно — подкинули! Но почему в Верхней Салде Ары, Гиви и Бисо за одним столом сидят, а тут друг друга мочат?

— Понимаешь, Олег, на этот вопрос одним словом не ответить, тут целый клубок проблем: исторических, территориальных и этнических.

— А я, товарищ капитан, так скажу: все упирается во власть! Взять нашу Верхнюю Салду. Городок небольшой, мы все друг дружку знаем, и когда у одного…

Грохот камней на западном склоне положил конец спору. Петров приник к прибору ночного видения. В окулярах возникли три силуэта. Они приближались к проходу между бетонными блоками, прикрывающими вход в наблюдательный пункт. По характерным движениям и посадке головы Петров узнал сержанта Ишкильдина и доложил:

— Товарищ капитан, ребята вернулись!

— Ну наконец! — с облегчением вздохнул Марченко.

Через минуту дозорные вошли в дежурку. Их усталый вид говорил сам за себя.

— С маршрута сбились? — предположил Марченко.

— Нет, товарищ капитан, за водопадом тропу камнями завалило, пришлось делать крюк, — пояснил Ишкильдин.

— А рация для чего?

— Думал, успеем, но закрутились, извините, товарищ капитан.

— Ладно, как обстановка на участке?

— Нечисти и закладок фугасов на маршруте не обнаружили.

— Будем надеяться, ночь пройдет спокойно, — выразил надежду Марченко и распорядился: — Оружие поставить в пирамиду и спать!

— Есть! — принял к исполнению Ишкильдин и вместе с дозорными прошел в оружейную комнату. Сдав автоматы и боеприпасы Петрову, они умылись и, поужинав, отправились отдыхать. Последним лег спать Марченко, и только сержант Петров, а с ним дежурная смена постов продолжали бодрствовать и внимательно вслушиваться в ночную тишину.

В столь поздний час ничто не нарушало сурового покоя гор. Над ними и долиной бархатистым покрывалом раскинулось бесконечное небо, густо усыпанное яркими южными звездами. В призрачном лунном свете вечные ледники на вершинах гор тускло отливали серебром и походили на шлемы древних воинов, а струи водопадов, ниспадавшие со склонов, напоминали благородные седины сказочного богатыря Апсара — защитника этих мест. Благостная тишина воцарилась в долине, и только чуткое ухо могло уловить за шумом реки Кодор монотонный гул. Он нарастал и шел с востока.

Колонна из 30 КАМАЗов, 18 «Нив», четырех УАЗов и двух многоцелевых тягачей легкобронированных (МТЛБ), напоминавшая огромную гусеницу, подползала к наблюдательному пункту № 302. Ударной группировке, насчитывавшей восемьсот вооруженных до зубов спецназовцев Министерства обороны и МВД Грузии, предстояло выполнить особую миссию. На нее как в Тбилиси, так и в Вашингтоне возлагали особые надежды. Спецоперация «Троянский конь» преследовала далекоидущие цели. Ее результатом должно было стать не только восстановление Грузией контроля над мятежной территорией — Абхазией, но и политико-дипломатическое поражение России на Южном Кавказе. Подготовка к ней началась еще в марте 2006 года и велась в глубочайшей тайне узким кругом офицеров Генштаба Грузии и американскими военными советниками.

Цена операции была настолько велика, что ее проведение Саакашвили поручил лично министру обороны Грузии. Но, до конца не доверяя своенравному Окруашвили, он подставил ему в качестве «костыля» и одновременно соглядатая своего в доску министра внутренних дел Мирабешвили. Роль запального фитиля в операции предстояло исполнить головорезам из числа северокавказских боевиков. Проверенные на бандитских вылазках в Чечне и Дагестане, они должны были взорвать ситуацию не только в верхней части Кодорской долины, но и во всей Абхазии.

Мирабешвили бросил взгляд на часы, затем посветил фонарем на карту — по времени колонна должна была выйти на последнюю контрольную точку — но решил лишний раз свериться и обратился к проводнику:

— Каха, мы на месте?

— Нет, господин министр, еще метров семьсот осталось, — уточнил тот.

— Ты не ошибаешься?

— Как можно, господин министр, я тут каждый камень знаю, — обиженно засопел проводник.

— Ну, что, Вано, начинаем? — спросил Окруашвили.

— Погоди! — не спешил с решением Мирабешвили и снова посмотрел на часы.

Стрелки показывали 4.15 — до времени «Ч» оставалось меньше часа. Мирабешвили задумался. От поста российских миротворцев колонну отделяло не меньше двух километров. При той выкладке, что боевикам пришлось бы тащить на себе, выход на исходную позицию мог затянуться и окончательно сорвать и без того нарушенный график операции. Мирабешвили решил рискнуть и предложил:

— Ираклий, давай продвинемся еще на километр.

— Рискованно, Вано! Русские могут услышать! — возразил Окруашвили.

— Пока мы за горой, вряд ли.

— Метров восемьсот до поворота еще можно проехать, — напомнил о себе проводник.

— Заткнись! Тебя забыли спросить! — цыкнул на него Окруашвили.

— Ираклий, через час рассвет, а мы уже на 20 минут выбились из графика. Надо рисковать! — наседал Мирабешвили.

— Ладно, только до поворота, — сдался Окруашвили и подал команду: — Продолжить движение!

«Продолжить движение!» — эхом прокатилось по машинам. Взревели моторы, и колонна, извиваясь зловещей змеей по горному серпантину, поползла к посту российских миротворцев. Мирабешвили и Окруашвили нервно поглядывали то на часы, то на светлеющее на востоке небо. Вот-вот должен был наступить рассвет. До поста осталось 900 метров, когда по колонне прошла команда: «Стоп колеса! Заглушить моторы!» Двигатели заглохли, и из головного КАМАЗа на землю, как горох, посыпались боевики. Отрывистые команды и звон металла заглушали шум реки.

Окруашвили и Мирабешвили, выбравшись из машины, поспешили в голову колоны. Навстречу им стремительно приближался командир боевиков. Луч мощного фонаря Мирабешвили скользнул по коренастой, плотно сбитой фигуре и остановился на лице. На нем выделялись крупный с горбинкой нос и косматая борода.

— Вано, я готов! Мои парни ждут команду фас, чтобы порвать русских! — прорычал командир боевиков.

— Отлично, Руслан! Пришло твое время! — подтвердил Мирабешвили и напомнил: — Не забудь, русские должны понять, что имеют дело с защитниками Аллаха и Чечни.

— Если успеют, — осклабился тот в ухмылке.

— Ты что, Руслан?! Нам нужны не трупы, а чтобы Сухуми и Москва встали на рога! — напомнил Окруашвили.

— И не просто встали, а по уши вляпались в дерьмо, — вторил ему Мирабешвили.

— Моя воля, я их бы всех покрошил! — прорычал Руслан.

— Твоя задача — блокировать пост и завязать бой! И не больше! Ты понял?! — рявкнул Окруашвили.

— Понял-понял. Не глухой, — буркнул Руслан и, сплюнув под ноги, возвратился к боевикам.

Окруашвили и Мирабешвили проводили его тяжелыми взглядами. Окруашвили не сдержался и выругался:

— Грязное животное!

— Годится, чтобы идти на убой, — с презрением бросил Мирабешвили.

Через минуту шестнадцать боевиков-головорезов отделились от колонны и растворились в предрассветном полумраке. Окруашвили с Мирабешвили прошли к повороту, за которым открывался вид на российский пост, и, укрывшись за скалой, напряженно ловили каждый звук.

Спусковой крючок операции «Троянский конь» был снят с предохранителя. Стрелки мучительно медленно тащились по циферблату, отсчитывая последние минуты и секунды мирной тишины. В 4.50 ее взорвал грохот автоматных и пулеметных очередей. Град пуль обрушился на укрепления наблюдательного пункта № 302 российских миротворцев.

Сержант Петров заметил боевиков, когда те уже преодолели первый рубеж охранения и находились в полусотне метров от центрального поста. Сигнализация почему-то не сработала. Его команда: «Караул в ружье!» — потонула в грохоте разрывов. Стекла и штукатурка посыпались в помещение.

Стрельба и истошные вопли: «Аллах акбар!» — вырвали Марченко из сна. «Почему молчит Петров?! Где ребята?!» — первое, что пришло ему в голову, а дальше сработали выучка и рефлексы. Схватив со стула пистолет, брюки, он слетел с кровати и, чтобы укрыться от шальных пуль, откатился за шкаф. Натянув брюки, Марченко одним молниеносным броском добрался до двери, вихрем промчался по коридору и влетел в дежурку. В клубах сизого порохового дыма у амбразур метались его подчиненные. Сквозь грохот перестрелки прорывался голос Петрова:

— Серега, бей выше нижнего поста! Там засел пулеметчик! Коля, помоги Миронову! Отсекай от него гадов!

Дробная очередь крупнокалиберного пулемета пророкотала над головой Марченко. В ответ злобно тявкнули и затихли автоматы. Николай Мазуров — опытный боец, заняв пост в бронированной, подвижной башне, хладнокровно вел бой и не давал диверсантам прорваться во внутренний двор поста. Его дружно поддерживала огнем дежурная смена охранения.

«Молодцы ребята! Не дрогнули!» — теплая волна обдала Марченко, и он ринулся к Петрову. Тот выдернул автомат из амбразуры, чтобы перезарядить. На его посеревшем лице жили одни глаза, в них не было ни растерянности, ни страха, а плескались ярость и гнев.

— Олег, как обстановка?! — окликнул Марченко.

— Суки! Сволочи! — только и мог произнести Петров.

— Где они? Сколько?

— Прорвались через первый рубеж, командир!

— Сколько?

— Десятка полтора, не меньше! Не шушера! Матерое зверье!

— Наши потери?

— Здесь нет. А с верхнего и нижнего постов докладов не поступало. Наверно, захватили!

— Хрен им! — отрезал Марченко и склонился над пультом контроля. Его экран полыхал от разрывов. На южном, самом уязвимом рубеже, судя по вспышкам, сосредоточилось не меньше восьми боевиков. Им удалось пробиться на бросок гранаты. Оценив ситуацию, Марченко распорядился:

— Ребята, слушай меня! Олег! Муравьев! Костин! — затем наклонился к переговорному устройству и позвал: — Мазуров?! Коля? Ты слышишь меня?

— Так точно, товарищ капитан! — просипело в динамике.

— Всем сосредоточить огонь на втором секторе! — приказал Марченко и, заняв позицию у амбразуры, открыл стрельбу.

Плотный огонь миротворцев вызвал в рядах боевиков замешательство. Стрельба и вопли: «Аллах акбар!» «Сдавайтесь!» — прекратились. В наступившей тишине зазвучали гортанные команды и раздался грохот камней — боевики затеяли перегруппировку сил.

Воспользовавшись паузой, Марченко связался с оперативным дежурным штаба миротворческих сил в Сухуме. В трубке звучало слабое потрескивание — канал проводной связи не был поврежден. «Не все потеряно», — подумал он и нажал кнопку вызова. Дежурный не отвечал. Марченко не сдержался — выругался и яростно вдавил кнопку в панель. В трубке что-то хрястнуло, и затем раздался недовольный голос:

— Ну, что там у тебя, Марченко?

— Товарищ майор, нападение на пост! Вы слышите, нападение! Держим круговую оборону! — выпалил он.

— Что-о? — дежурный осекся, но быстро оправился и потребовал: — Повтори!

— Нападение на пост! Держим круговую оборону!

— Понял! Когда напали? Кто? Какими силами?

Марченко бросил взгляд на Петрова — тот показал пятерню — и ответил:

— Около пяти! Шайтаны! Орут: «Аллах акбар!» Человек 15–20.

— Твои потери?

— На центральном посту нет! На верхнем и нижнем, неясно. Уточняю.

— Сколько можете продержаться?

— Трудно сказать. Они отступили и перегруппировывают силы.

— Держись, Марченко! Помощь придет! — заверил оперативный дежурный.

— Вертушки! Вертушки пришли…

Истошные вопли боевиков и новый залп прервали доклад Марченко. Перегруппировавшись, боевики возобновили атаку. Их попытка прорваться с северного направления также захлебнулась. Потеряв несколько человек убитыми, боевики откатились на прежние позиции. Бой приобрел позиционный характер.

Окруашвили и Мирабешвили внимательно наблюдали за его ходом и остались довольны. Окруашвили опустил бинокль и бросил через плечо:

— Вано, я снимаю шляпу! Твои отморозки знают свое дело! Русские завязли по самые уши.

— Как бы они не перестарались, навалят гору трупов, воевать будет не с кем, — посетовал Мирабешвили.

— Не переживай, Вано, у Квициани этого сброда навалом. Теперь Москве не отвертеться, придется отвечать за рассадник международного терроризма, — с циничной ухмылкой заметил Окруашвили и заявил: — Пришла очередь моих бойцов поиграть в кошки-мышки с Квициани.

Его короткая команда — «Вперед!» — прокатилась по колонне.

За шумом боя она змеей проскользнула в Кодорскую долину и начала продвижение к оплоту мятежника Квициани — селу Чхалта. Первое боестолкновение грузинских коммандос с его арьергардом произошло у моста через реку Кодор. Мятежники, не подозревавшие о том, что являются пушечным мясом в грандиозной мистификации, задуманной в Тбилиси и Вашингтоне, оказали серьезное сопротивление. Заняв господствующие высоты, они не давали колонне продвинуться ни на метр. Окруашвили вынужден был пустить в ход спецназовцев. После нескольких неудачных попыток им наконец удалось выбить мятежников с позиций и расчистить путь для движения основных сил. Вслед за ними в Кодорскую долину, как в огромную воронку, стали втягиваться все новые армейские части Министерства обороны Грузии. В Тбилиси их лицемерно называли полицейскими силами, «призванными очистить территорию Западной Сванетии от международных террористов».

Спустя два дня после начала так называемой полицейской операции в Кодорской долине стало тесно от грузинских военных и боевой техники, а наблюдатели миссии ООН в Грузии по-прежнему не хотели видеть их в упор. На гневные обращения министра иностранных дел Абхазии Сергея Шамбы к руководителю миссии и генсеку ООН призвать агрессора к ответу звучали лишь невнятные заверения о приверженности миру.

К исходу 27 июля острие «грузинского кинжала» находилось всего в сорока километрах от абхазской столицы. Казалось, еще один бросок грузинской армии — и рукопашные бои начнутся на улицах Сухума. В городах и селах республики начались стихийные митинги. Волна праведного гнева катилась по Абхазии и набирала силу. Одни ветераны прошлой грузино-абхазской войны достали оружие из домашних арсеналов и сосредоточились для атаки в нижней зоне долины, другие, собравшись в Сухуме на площади перед президентским дворцом, требовали от Сергея Багапша немедленно вывести армию из казарм и двинуть на агрессора.

В Москве такой прилюдной пощечины и унижения перед своим союзником — Абхазией — не могли снести и, кажется, готовы были помочь ей и президенту Багапшу не только словом, но и делом. Но в какой форме, чтобы разбить вооруженную до зубов группировку грузинских войск, пользующуюся мощной международной поддержкой, в Кремле так и не определились.

28 июля ситуация в верхней части Кодорской долины обострилась до предела. Ожесточенные бои развернулись за село Чхалта. Грузинская авиация и артиллерия ровняли с землей не только оборонительные укрепления «мятежников» Квициани, но и дома мирных жителей. Ужас и страх царили над дымящимися развалинами.

Ужас и страх перед безжалостной силой охватил и тех, кто находился на командном пункте Квициани. За время боев «мятежники» понесли серьезные потери и отступили со всех позиций. Кольцо окружения неумолимо сжималось. Поддержка со стороны абхазов, о которой не уставал повторять Квициани, так и не пришла. В сложившейся ситуации среди «мятежников» охотников сражаться за эфемерную свободу не осталось, и они обрушились с обвинениями на того, кто обещал им легкую прогулку до Тбилиси:

— Где твои абхазы?! Где?!

— Где русские?

— Суки, почему они не идут?

— Твари, бросили нас под танки!

— Будь все проклято!

Квициани, вжавшись в бетонную стену подвала, затравленным взглядом рыскал по беснующейся толпе. Еще мгновение — и она, осатанев от ярости, набросилась бы на него. Он вскинул автомат и взвизгнул:

— Назад! Молчать, шакалы! Еще шаг, и я стреляю! Кто не трус, за мной! — призвал Квициани и ринулся к выходу. К нему присоединились двое. Вырвавшись из подвала, они, прячась за развалинами и стенами домов, устремились к лесу.

 

Глава 2

Прокаленный знойным июльским солнцем Тбилиси задыхался не столько от жары, сколько от горячих новостей, приходивших из Кодорской долины. Они напоминали сводки с линии фронта. Телевидение неустанно тиражировало кадры с мятежным Квициани и крикливыми бородачами, вооруженными автоматами. Фоном для их воинственных заявлений служила отдаленная перестрелка, изредка заглушаемая разрывами мин и снарядов.

К исходу шестых суток бои в Кодоре грозили перерасти в крупномасштабную войну. В нижней части долины сосредоточились свыше 400 абхазских добровольцев. Они ждали подхода армии, чтобы нанести ответный удар по агрессору, вторгшемуся в республику. Пружина войны на Южном Кавказе сжалась до предела. И тут сценарий «полицейской операции по восстановлению законности в Западной Сванетии» вышел из-под контроля «Главного режиссера».

Вслед за дядей — Квициани — взбунтовалась его племянница. Она возмутилась цинизмом тбилисской власти, для которой жизни жителей села Чхалта ничего не значили, когда на кону стояли миллионы баррелей нефти, и рассказала журналистам правду, что жертвами «полицейской операции» стали не «международные террористы и абхазские боевики», а мужчины-сваны, их женщины и дети, «уставшие жить в резервации».

Ее поддержала оппозиция. Один из лидеров — Нателашвили — обратился к генсеку ООН с требованием «…предать президента Грузии Саакашвили международному трибуналу за преступления против человечности, а армию призвал: «сложить оружие и выйти из Кодори». Другой ее деятель — Пирцхелани — объявил голодовку. К ней присоединились его единомышленники. Они просили грузинских женщин «…не давать детям одних грузинских матерей убивать других, а власть — прекратить братоубийственную войну».

Окончательно план «восстановления конституционного порядка в сепаратистской Абхазии и вытеснения с ее территории оккупационных российских войск» сорвал президент Багапш. Чего это стоило Сергею Васильевичу, знает только он сам. Волна народного гнева катилась по Абхазии и грозила смести не только интервентов, но и его самого. Недоброжелатели вспомнили о грузинских корнях жены президента, его партийном прошлом и заподозрили Сергея Васильевича ни много ни мало в «предательстве интересов Абхазии».

30 и 31 июля в Сухуме перед президентским дворцом бушевала вооруженная, пылающая жаждой мести толпа ветеранов грузино-абхазской войны 1992–1993 годов. Обстановка в столице Абхазии напоминала перегретый паровой котел, готовый вот-вот взорваться. На это рассчитывали в Тбилиси и лезли из кожи вон, чтобы спровоцировать заводных абхазов на ответный удар, а потом обвинить «сепаратистский режим Сухума в поддержке международных террористов».

В тот критический для себя и Абхазии момент президент Багапш совершил невозможное — он не допустил, чтобы республика стала игрушкой в руках могущественных сил. Он нашел слова, остудившие горячие головы, рвавшиеся «порвать в клочья саакашистов», и сохранил тысячи жизней своего малочисленного народа. Спустя два года, в августе 2008-го, когда армия Грузии позорно бежала из Верхнего Кодора, даже самые ярые критики Сергея Васильевича Багапша убедились в его дальновидности и благоразумии. Мощные оборонительные укрепления, не уступающие знаменитой линии Маннергейма, стали бы непреодолимым препятствием на пути ополченцев и армии Абхазии.

Москва, чьи миротворцы понесли жертвы — погиб капитан Марченко, а с ним еще пять молодых полных сил и надежд русских парней, тоже проявила благоразумие — не стала очертя голову бросаться в хитроумно поставленный капкан и не позволила втянуть себя в международные дрязги с самыми непредсказуемыми последствиями. В Кремле нашлись здравомыслящие головы, посчитавшие, что поражение в одном бою — это еще не проигрыш всей битвы, и борьба за сферы влияния на Южном Кавказе из военной области переместилась в политико-дипломатическую.

К 1 августа 2006 года о «мятеже» в верхней части Кодорской долины напоминали лишь дымящиеся развалины крестьянских домов и два десятка свежих могил на окраине села Чхалта. Но о них в грузинских государственных СМИ не было сказано ни слова. Словесные баталии в стенах парламента и за ними на время утихли. Чего нельзя было сказать о резидентуре ЦРУ в Тбилиси.

Обстановка на ее конспиративной квартире, расположенной неподалеку от отеля «Махараджа», напоминала затишье перед бурей. Об этом не подозревали большинство сотрудников грузинских спецслужб — на совещание были допущены только избранные. Высокая кирпичная стена надежно ограждала старинный особняк от городской суеты и непрошеных гостей. Холодные глазки видеокамер бдительно стерегли подходы, а плотно закрытые жалюзи на окнах скрывали обитателей от любопытных глаз.

Со стороны особняк казался вымершим. Это только казалось, он жил своей, особенной жизнью. На первом этаже, в холле, топтался мрачный охранник и, маясь от скуки, прислушивался к тому, что происходило за дверью «особой комнаты». В ней находилась дежурная смена «слухачей». Склонившись над пультами управления электронной системы защиты, они сканировали пространство вокруг особняка и пытались обнаружить электронные щупальца вездесущей русской разведки. Пока она себя никак не проявила, и на дисплее сохранялась ровная картинка. Переведя систему наблюдения из ручного в режим автоматического контроля, старший дежурной смены Роберт Шульц доложил резиденту Джону Ахерну:

— Сэр, все о'кей, можно приступать к работе.

— Боб, ты гарантируешь, что ни одно наше слово русские не услышат? — уточнил Ахерн.

— Джон, ты же знаешь — гарантию дает только Господь, а я законченный грешник, — хмыкнул в ответ Шульц.

— Боб, хватит болтать! Ты гарантируешь конфиденциальность или нет? — ледяным тоном отрезал Ахерн.

Шульц поежился. Слова Ахерна стали для него холодным душем. Корректный в общении и словах он не позволял себе подобного тона. Сегодня, похоже, у него сдали нервы. Причиной, как полагал Шульц, могли стать последние события в горах Абхазии. В существо операции «Троянский конь» его не посвящали, но, судя по реакции Ахерна, с какого-то момента все пошло не так, как задумывалось. Появление накануне в Тбилиси «пожарной группы» из Лэнгли уже ничего не решало. Операция провалилась, и все громы-молнии обрушились на беднягу Ахерна. Шульц представил, что творилось в его душе, и сменил тон.

— Прости, Джон, ляпнул не в тему, — извинился он.

— Ладно, так что скажешь? — буркнул Ахерн.

— Гарантировать не могу, но сделаю все, что в моих силах! — заверил Шульц.

— Этого недостаточно, Боб! За стены не должно выйти ни одно наше слово! Повторяю — ни одно!

— Джон, я все понимаю. Ты же знаешь мое отношение к тебе.

— О'кей, — смягчился Ахерн.

На его лице разгладились складки у рта, а в голубых глазах растаял лед. Он пробежался взглядом по участникам совещания. В гостиной собрался самый что ни на есть ядовитый цвет шпионских ведомств США и Грузии. У большинства присутствующих на лицах было такое выражение, будто они пришли на похороны.

Правая рука резидента — Майкл Чемберс — опустил голову и нервно теребил костистыми пальцами ручки кресла.

Не в своей тарелке чувствовал себя и неисправимый жизнелюбец Гарри Смит. Он непосредственно курировал работу с группой Квициани. Сегодня от его оптимизма не осталось и следа. Уголки рта скорбно обвисли, а в серых глазах разлилась смертная тоска. И без того его худенькая, почти мальчишеская фигурка съежилась и будто уменьшилась в размерах. Смиту оставалось чуть больше года до пенсии, но теперь после провала операции «Троянский конь» он мог остаться без цента в кармане.

Не лучше Смита выглядел Артур Тэйлор. Он отвечал за работу с агентурой среди российских миротворцев и абхазских силовиков. Последние события в Верхнем Кодоре наглядно показали: она по большому счету ничего не стоила. После столь оглушительного фиаско Тэйлор боялся оторвать взгляд от пола.

На фоне их похоронного вида поведение Пита Брауна выглядело вызывающе. Он, забросив нога за ногу, отсутствующим взглядом смотрел в потолок. Ахерна так и подмывало рявкнуть на надменного выскочку, но опыт и интуиция подсказывали — это только осложнит и без того его незавидное положение. У Брауна имелась мощная поддержка в центральном аппарате ЦРУ. Только этим можно было объяснить перевод середняка оперативника из заштатной резидентуры в Португалии на такой горячий и перспективный участок, как кавказский.

Особняком от них сидели грузинские партнеры. Разные внешне — худощавый, по-спортивному подтянутый шеф Главного управления контрразведки Леон Табидзе и вальяжный, холеный глава Специальной службы внешней разведки Георгий Джапаридзе. Несмотря на эту разницу, они походили друг на друга масляными взглядами, обволакивающими собеседника, и вкрадчивыми манерами. Оба тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Их оптимистичные заявления, звучавшие накануне операции «Троянский конь», на поверку оказались пустым сотрясением воздуха. Агентура грузинских спецслужб в Абхазии годилась разве что на то, чтобы таскать ничего незначащие штабные бумаги из корзин для мусора и передавать сплетни, гулявшие на «брехаловке» Сухума.

«Ну и рожи, как на похороны собрались. Похороны? Твои похороны, Джон», — с горечью вынужден был признать Ахерн и перевел взгляд на Джо Фрезера. На лице спецпредставителя директора ЦРУ трудно было прочесть какие-либо эмоции — оно оставалось непроницаемо, как маска. Ахерн тяжело вздохнул и открыл совещание:

— Сэр, все в сборе! Позвольте начать?

Фрезер надменно кивнул. Ахерн, прокашлявшись, начал выступление с дежурной фразы:

— Господа, сегодня нам совместно с грузинскими коллегами предстоит подвести предварительные итоги операции «Троянский конь». Не буду напоминать присутствующим, в каких неблагоприятных условиях проходила ее подготовка. Это всем хорошо известно.

— Да! Да! — дружно поддержали его Джапаридзе и Табидзе.

Американцы промолчали. А на лице Брауна, как показалось Ахерну, возникла и исчезла злорадная ухмылка.

«Скотина! Думаешь, не знаю, что под меня роешь яму. Не выйдет! На тебя дерьма тоже хватает», — с ожесточением подумал о нем Ахерн и вернулся к докладу:

— Преодолев известные трудности, резидентуре и нашим грузинским коллегам удалось решить ряд этапных задач. Похвалы заслуживает работа подчиненных господина Джапаридзе. — Ахерн сделал реверанс в его сторону, тот ответил поклоном и продолжил: — Вербовка агента Док позволила нам своевременно получить важные данные о 58-й армии южной группировки русских войск.

— Он полностью оправдал наши надежды! Войска Северо-Кавказского военного округа еще не были приведены в полную боевую готовность, а мы уже располагали информацией, — не преминул подчеркнуть заслуги агента Джапаридзе.

— Наряду с Доком я должен выделить еще одного агента — Казбека, — продолжил доклад Ахерн.

Перечисление им заслуг этого и других информаторов, ссылки на трудности в работе с ними и бессонные ночи, проведенные сотрудниками резидентуры, у личного представителя директора ЦРУ не нашли понимания. Приглаженный, обходящий острые углы доклад Ахерна вызывал у Фрезера все большее раздражение. В конце концов, у него иссякло терпение, и он грубо вмешался.

— Джон, сейчас речь идет не о том, кто и что делал! Я должен доложить директору о причинах провала операции «Троянский конь». Повторяю: провала.

— Как провала?! — осекся Ахерн. После секундного замешательства он взял себя в руки и возразил: — Сэр, это не совсем так. Нам удалось добиться некоторых…

— Как это не так?! — перебил его Фрезер. — Тогда чем можно объяснить то, что в Сухуми по-прежнему правят сепаратисты, а русские находятся в Абхазии?

— Сэр, мы сделали все, что могли. Резидентурой совместно с грузинскими коллегами приобретены агенты в Министерстве обороны и других учреждениях Абхазии.

— И не только там. А Квициани и его мятежники? На работу с ними ушло полгода, — напомнил Джапаридзе.

— И что? В итоге одни проблемы! — не удержался от упрека Фрезер.

— Их бы не было, если бы не мелочились с Квициани и его абхазскими связями, — огрызнулся Джапаридзе.

— Что-о?! Ты еще защищаешь этого труса? — рявкнул Фрезер и ожег Джапаридзе испепеляющим взглядом.

Тот не опустил глаз и продолжал гнуть свое:

— Дело не в нем.

— А в ком?

— Скорее в чем. Платить надо больше! За те деньги, что ему дали, идиотов класть головы среди абхазов не нашлось. Это вам Кавказ, а не банановая республика! — с вызовом ответил Джапаридзе.

Фрезер, поиграв желваками на скулах, не стал ввязываться в перепалку с ним и обрушил весь свой гнев на резидента.

— Джон, как это понимать?! Ты же докладывал, что сепаратисты поддержат мятеж Квициани?

Ахерн окончательно сник и промямлил:

— Это была ошибка, сэр, мы слишком положились на Квициани.

— Положились? И это говорит разведчик?! Ты меня поражаешь, Джон! — и Фрезер дал волю своим чувствам: — Профессионалы, называется! Сборище дилетантов! Кто вел этого болвана Квициани? Кто?!

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Все взгляды сошлись на Смите. Бедолага съежился, его лицо пошло пунцовыми пятнами, на нем жили одни глаза, а в них плескалась безысходная тоска. Мучительно, словно под невидимым прессом, Смит поднялся и с трудом выдавил из себя:

— Я-я, сэр.

— Ты-ы?! — Фрэзер произнес таким тоном, что не только Смиту, но и остальным стало ясно — полетит не только его голова. Специальный представитель директора ЦРУ был далеко не рождественским Санта-Клаусом, об этом красноречиво говорил весь его вид. Фрезер яростно свернул глазами и обрушился с обвинениями на очередную жертву:

— Тэйлор, это ты работал с агентурой среди абхазов и русских?

— Да, сэр, — потухшим голосом вымолвил тот.

— И где результат? Где? Я тебя спрашиваю!

— За последние месяцы нами было завербовано 8 агентов и…

— К черту этих агентов! Они ничего не стоят! Нужен был один, всего один агент, который бы повел стадо баранов Квициани, куда мы прикажем. Почему сепаратисты не поддержали Квициани? Почему?

Тэйлор что-то невнятное лепетал себе под нос. Другие сотрудники резидентуры опустили головы и не решались поднять. И только Табидзе с Джапаридзе еще сохраняли лицо. Они — высшие руководители спецслужб Грузии, имевшие за спиной не одну операцию, проведенную против российских ГРУ и ФСБ, знали себе цену.

— Господин Фрезер, абхазы не стадо баранов, а мы не козлы при нем! — нарушил гнетущее молчание Табидзе.

— Да-а? — Брови специального представителя директора ЦРУ поползли вверх. Он с нескрываемым интересом посмотрел на главного грузинского контрразведчика, а затем с сарказмом произнес: — Любопытно, а кто же?

— Кавказцы.

— Тем более, коллега. Кому, как не вам, знать своих соседей. Мне сейчас пытаются замылить глаза кучей никчемных агентов. Но они не стоят и одного агента влияния.

— Господин Фрезер, здесь профессионалы! А они знают цену настоящему агенту! — с вызовом заявил Табидзе и предложил: — Давайте не будем искать крайнего, а разберемся в причинах неудачи.

— Неудачи? — Фрезер грозно свел брови, но ему хватило благоразумия не обострять и без того накаленную обстановку, и сбавил тон: — Хорошо, Леон. В чем, по-твоему, причина провала миссии?

— Провала? На мой взгляд, это слишком категоричная оценка, — не согласился Табидзе.

— Да-а?! Ты так считаешь?

— Несмотря на то что главная цель операции не была достигнута, нам удалось решить ряд важных, этапных задач.

— И каких же? Мы почему-то в Вашингтоне об этих успехах ничего не слышали, — с иронией заметил Фрезер.

Табидзе не стал отвечать на этот выпад и методично, словно забивая гвозди, стал приводить аргументы:

— Во-первых, в мировом общественном мнении нам удалось скомпрометировать сепаратистский режим в Сухуми и российские миротворческие силы. Это ведь под их крылышком свили себе бандитское гнездо Квициани и международные террористы. Во-вторых, армия Грузии на законных основаниях закрепилась в верхней части Кодорской долины. В-третьих, создан стратегически важный плацдарм для восстановления в будущем контроля над территорией всей Абхазии.

Аргументы Табидзе произвели впечатление на Фрезера. Он изменил не только тон, но и ушел от жесткой оценки операции «Троянский конь». В его голосе зазвучали нотки примирения:

— Хорошо, Леон, я могу согласиться с твоими доводами, но только отчасти. Будущее — это весьма расплывчатая категория. А сегодняшние реалии таковы — пока сепаратистские режимы Сухуми и Цхинвали, поддерживаемые Москвой, нависают над маршрутом транспортировки углеводородов из Каспийского бассейна, проект «Набукко» находится под вопросом. В него уже вложено 7 миллиардов долларов, и никто не позволит, чтобы они были выброшены на ветер. Миссия по зачистке территорий от сепаратистских режимов в Абхазии, Южной Осетии и вытеснению России из региона должна быть выполнена в ближайший год, максимум два! — потребовал Фрезер.

— Да, сэр! — подтвердил Ахерн и заверил: — Мы извлечем уроки из ошибок и внесем необходимые коррективы в нашу работу.

Специальный представитель директора ЦРУ никак на это не отреагировал и снова обратился к Табидзе и Джапаридзе.

— Господа, что еще надо сделать, чтобы миссия была безусловно выполнена?

Они переглянулись. На этот раз инициативу взял на себя Джапаридзе и прямо заявил:

— Деньги и еще раз деньги!

— Снова деньги! Мы и так их не жалеем ни на вашу армию, ни на спецслужбы, — возразил Фрезер.

— Сэр, речь не об этих деньгах. Работа с Квициани еще раз показала — исполнители такого уровня не способны решать сверхзадачи. Президентов Багапша и Кокойты не купить, но за большие деньги в их окружении найдутся люди, которые взорвут ситуацию и направят ее в нужное для нас русло.

— Ты уверен в этом, Георгий?

— Да, сэр! Известный вам господин Санакоев и другие подают нам обнадеживающие сигналы. Вопрос только в цене и гарантиях их безопасности! — упорно стоял на своем Джапаридзе.

— Хорошо, я доложу директору, — согласился Фрезер и напомнил: — Господа, наряду с приобретением агентов влияния в Сухуми и Цхинвале необходимо качественно укрепить агентурные позиции в русской армии. От того, как она поведет себя в кризисной ситуации в Абхазии и Южной Осетии, будет зависеть исход нашей миссии. Ее успех решит не количество, а качество агентуры! Вербовать надо штабных генералов и офицеров!

— Сэр, мы работаем над этим и имеем несколько перспективных кандидатов на вербовку, — подхватил его мысль Джапаридзе и снова коснулся финансовой стороны. — Здесь тоже не обойтись без значительных затрат. В противном случае…

— Георгий, я тебя услышал! — остановил его Фрезер. — Эта позиция будет доведена до директора и, я уверен, найдет поддержку.

— В таком случае у меня нет больше вопросов, все остальное в наших силах! — бодро заявил Джапаридзе.

— Рад слышать! — Голос Фрезера потеплел, и впервые на его лице появилась улыбка. Завершая совещание, он потребовал: — Господа, прошу сделать серьезные выводы из сегодняшнего обсуждения и немедленно приступить к работе!

В ответ прозвучал общий вздох облегчения. Сгустившиеся грозовые тучи начальственного гнева на время рассеялись. Совещание закончилось, и его участники дружно повалили к выходу.

Табидзе с Джапаридзе вышли во двор. На их лицах играли довольные улыбки. Им удалось не только избежать головомойки Фрезера, но и подбросить ему идеи, которые укрепили их позиции и сулили заманчивые перспективы. Тот денежный дождь, что лился на спецслужбы Грузии из специальных фондов ЦРУ, мог стать еще обильнее.

Джапаридзе подмигнул Табидзе и предложил:

— Леон, не знаю, как у тебя, а у меня обещания бульдога Фрезера пробудили волчий аппетит.

— Ха-ха, — хохотнул тот и, понизив голос, с усмешкой произнес: — Мы этих слонов еще подоим.

— Ослов? Он же республиканец.

— Какая разница, лишь бы хорошо платили. Так куда едем?

— Давай в «Махараджу». Там, говорят, великолепная кухня, — предложил Джапаридзе.

— Идет, самое время устроить пир желудку, — согласился Табидзе и махнул рукой водителю.

«Мерседес», ощетинившийся антеннами, стремительно подкатил к нему. Вышколенный водитель распахнул дверцу. Табидзе проскользнул на заднее сиденье и коротко обронил:

— Гурам, отель «Махараджа».

Тот кивнул и направил машину к воротам. Их створки бесшумно распахнулись, и «Мерседес», качнувшись на «лежачем полицейском», выехал на проспект. Вторая машина с Джапаридзе задержалась. Ему понадобилось время, чтобы втиснуться в джип. Под тяжестью 110 килограммов он жалобно скрипнул. Водитель бросил на Джапаридзе вопросительный взгляд.

— За ними! — распорядился он.

«Мерседес» с Табидзе они нагнали, когда тот заезжал на стоянку перед отелем «Махараджа». Мигалки на машинах, спецномера и вальяжный вид пассажиров мгновенно вывели из дремы охранника, сонно клевавшего носом. Он засуетился, и, пока названивал по телефону, Джапаридзе и Табидзе успели подняться на террасу. Там их встретили озабоченные метрдотель и администратор, а на входе в главный зал к ним присоединился запыхавшийся хозяин ресторана. Рассыпаясь мелким бесом, он проводил грозных посетителей в отдельный кабинет.

— Ничего не скажешь, хороши апартаменты! — осмотревшись, отметил Табидзе.

— Здесь мы принимаем самых дорогих гостей, — польстил ему хозяин ресторана.

— Дорогих? — переспросил Табидзе и, нахмурившись, буркнул: — Цены тоже заоблачные?

— Ну что вы, что вы! Мы так рады! Такие люди, — лепетал хозяин ресторана.

— Помолчи, хватит петь частушки! Чем кормить будешь?

— На ваш выбор, господа. Есть наша кухня, есть индийская, есть итальянская.

— А какая лучше?

— Итальянская. Готовит настоящий итальянец…

— Итальянская? — переспросил Табидзе и, подмигнув Джапаридзе, обрушился с обвинениями на хозяина ресторана: — Макаронник хренов! Ты че, не грузин? А может, ты замаскировавшийся шпион?!

Тот растерялся и не знал, что ответить.

— Леон, оставь его! Мы же не в подвалах контрразведки, а в ресторане, — включился в затеянную им игру Джапаридзе.

— Ты прав, Георгий, совсем заработался, — посетовал Табидзе и, потрепав по плечу хозяина ресторана, снисходительно заметил: — Батоно, не обижайся, шутка.

Бедолага вымученно осклабился, и из его горла вырывался нечленораздельный звук.

— Понятно, будем считать, с закуской разобрались, — хмыкнул Табидзе и спросил: — А что есть выпить?

— Хванчкара, — наконец смог выдохнуть хозяин ресторана.

Табидзе оглянулся на Джапаридзе, тот мотнул головой и заявил:

— Пусть ее пьет товарищ Сталин.

— И правда, зачем такого человека обижать, — согласился Джапаридзе и поинтересовался: — Есть что покрепче?

— Коньяк, виски, водка. — принялся перечислять хозяин ресторана.

— Водка-а?! А-а, попался! Так ты русский шпион! — зловеще прошипел Табидзе.

— Леон, прекрати, а то мы без обеда останемся! — решил положить конец розыгрышу Джапаридзе и потребовал виски.

Ужас охватил хозяина ресторана. Его затравленный взгляд метался между Табидзе и Джапаридзе. Они и их службы, о которых среди тбилисцев ходили самые жуткие слухи, вызывали неподдельный ужас.

— Ты че, мертвый? Пошевеливайся! У нас мало времени! — рыкнул на него Табидзе.

Хозяин ресторана нервно сглотнул и на ватных ногах поплелся в зал. Табидзе и Джапаридзе, посмеявшись ему вслед, развалились на диванах и закурили. Не успели они сделать и нескольких затяжек, как в кабинете испуганной тенью возник официант. Он страшился поднять глаза на грозных клиентов и подрагивающей рукой принялся выставлять на стол блюда с закуской. Табидзе окатил его тяжелым взглядом и с деланым возмущением воскликнул:

— Георгий, ты куда меня затащил?! Хозяин хотел русской водкой подпоить, а у этого руки трясутся!

Официант застыл и испуганно захлопал глазами. Джапаридзе окатил его ледяным взглядом и презрительно бросил:

— Пошел вон! А то еще обоссышься!

Дважды ему повторять не пришлось. Официанта как ветром сдуло. Открыв бутылку, Джапаридзе разлил виски по рюмкам и спросил:

— За что пьем, Леон?

Табидзе подумал и предложил:

— За нас!

— Согласен, ну, не за этого же козла Ахерна, — поддержал Джапаридзе и с презрением бросил: — Размазня!

Табидзе хмыкнул и в тон ему заметил:

— С такой фамилией на Кавказе ловить ничего.

— А, и херн с ним! — махнул рукой Джапаридзе и зашелся в хохоте.

Ему вторил Табидзе:

— Точно! Ахерн, он везде ахерн.

— Итак, за нас, Леон! — Джапаридзе поднял рюмку.

Выпив, они налегли на закуску. Обед затянулся на два часа.

Кухня в «Махарадже» действительно оказалась превосходной. С этим согласился даже такой чревоугодник, как Джапаридзе. Ресторан они покидали довольные собой и жизнью. На выходе их встретил официант. Его вид ничего, кроме жалости, не вызывал. Он склонился в низком поклоне и пролепетал:

— Че-го господа еще изволят?

Джапаридзе, не удостоив его взглядом, бросил через плечо:

— Где счет?

— Зачем счет, обижаете. Хозяин сказал: это большая честь, когда такие господа посещают нас.

— Правильно сказал. Сам-то он где?

Глаза официанта забегали, и он промямлил:

— Срочно выехал.

— Врешь же, мерзавец! — не поверил Джапаридзе.

— Нет, я… — слово замерло на губах официанта.

Джапаридзе сделал стремительный выпад и вцепился пятерней ему в пах. Бедняга дернулся, и на его глазах навернулись слезы.

— Врешь! Я тебя насквозь вижу! — измывался Джапаридзе.

Официант затряс головой. Он разжал пальцы и с ухмылкой сказал:

— Повезло тебе, сегодня я добрый. А попадешь к Леону, так у него точно без яиц останешься.

— Ну, перестань, Гия, нечего из меня изверга делать, одно— то оставим, — хмыкнул Табидзе и увлек Джапаридзе к выходу.

В тот день они не появились на службе и закончили его на ведомственной даче Специальной службы внешней разведки Грузии.

Утром, задолго до начала работы, Джапаридзе приехал на службу. Дежурный, зевавший с докладом, перехватил его перед лифтом и попал под горячую руку. Устроив ему разнос, Джапаридзе потребовал вызвать в кабинет заместителя и руководителей ведущих отделов. Поднявшись к себе, прошел к окну и распахнул; из сквера потянуло утренней свежестью, но Джапаридзе не ощущал ее. На душе было кисло, а в голове шумело после вчерашнего загула с Табидзе.

Спустя сутки после совещания в резидентуре ЦРУ он трезвым взглядом оценил результаты своих подчиненных. Несмотря на молодость, Джапаридзе отдавал себе отчет — не только Ахерну, но и ему предстояло отвечать за провал операции «Троянский конь». Хорошо зная крутой нрав президента Саакашвили, он понимал: спастись от его гнева и восстановить в глазах ЦРУ подмоченную репутацию можно было только одним способом — получив быстрый результат.

«Результат! Где только его взять? Сколько у меня осталось времени? Сколько? — терзался Джапаридзе. — Месяц? Неделя? Какой месяц?! Какая неделя? Кто тебе их даст. Миша ждать не станет, завтра же вышвырнет из кресла. Надо что— то делать! Что? Только не посыпать голову пеплом. Спокойно, Гия, не паниковать, — успокаивал себя Джапаридзе и искал выход. — Валить на резидентуру ЦРУ? Глупо! Кусать руку, тебя кормящую — себе выйдет дороже. Перевести стрелки на Ахерна? Нет, Гия! Потом их переведут на тебя! Не вариант. Надо вести свою игру. Стоп! Фрезер долдонил об агентах влияния — вот мой козырь!»

Джапаридзе оживился, направился к несгораемому сейфу и набрал комбинацию цифр. После короткого щелчка массивная дверца бесшумно открылась. За ней находились святая святых Специальной службы внешней разведки — материалы на ее агентов в России, Абхазии, Южной Осетии, Армении и других странах, куда простирались интересы Грузии. Джапаридзе достал дюжину тощих дел и принялся изучать.

Без пяти девять из приемной позвонил референт и доложил:

— Георгий Зурабович, заместитель и руководители отделов прибыли.

— Пусть заходят! — распорядился Джапаридзе.

Дверь в кабинет открылась. На пороге возник первый заместитель Константин Чиковани. Поздоровавшись, он занял место за приставным столиком. Вслед за ним, постреливая настороженными взглядами на шефа, вошли остальные и, переминаясь, встали у стены.

— Чего мнетесь? Садитесь! — Джапаридзе раздраженно махнул рукой на места за столом заседания и тяжелым взглядом пробежался по хмурым физиономиям подчиненных — на них читалось: результаты разноса, устроенного Фрезером, непостижимым образом просочились за стены конспиративной квартиры ЦРУ, — остановил взгляд на Чиковани и спросил: — Константин, я не вижу Ломинадзе. Где он болтается?

— В Зугдиди разбирается с провалами в работе западного разведцентра, — пояснил Чиковани.

— Занимается делом Квициани, — уточнил заместитель Ломинадзе Курошвили.

— С чем там разбираться?! Поздно! Обосрались с головы до ног! — сорвался на крик Джапаридзе и, потрясая списками агентуры, обрушился на притихших подчиненных с новыми обвинениями: — Разве это агентура? Презервативы одноразового пользования! Вербуете всякую шваль! Нам нужны агенты, за которыми пойдет не десяток наркоманов, а толпы, которые сметут марионеток Москвы в Сухуми и Цхинвали.

— Георгий Зурабович, но ведь не все зависело от нас. Если бы Ахерн прислушался к тому, что мы предлагали, то… — попытался вставить слово Чиковани.

— Нашел, кого вспомнить! Не сегодня, так завтра, как и Ахерна, нас выметут отсюда поганой метлой! — продолжал разнос Джапаридзе.

Последняя его фраза повисла в воздухе и сказала многое. Даже Сосо Ахалая, недавно назначенному на должность начальника отдела, стало ясно — провал операции «Троянский конь» одним только разносом не закончится. Джапаридзе, поняв, что брякнул лишнее, тут же отыграл назад:

— Но мы не должны опускать руки! Народ Грузии не простит нам этого! Спецпредставитель директора ЦРУ господин Фрезер в целом положительно оценил наши усилия и поддержал мои новые предложения. Они касаются вербовки агентов влияния в руководстве сепаратистов и приобретения ценных источников информации среди русских военных.

— Георгий Зурабович, так мы об этом не один раз говорили Ахерну! Но все упиралось в деньги! — напомнил Чиковани.

— То было вчера, а сегодня моя позиция получила поддержку у Фрезера! Деньги будут и деньги немалые. Дело за нами!

В кабинете произошло оживление. Заскрипели стулья и раздались одобрительные возгласы:

— Да это же другое дело! Теперь можно работать по-крупному!

— Тихо-тихо, господа! — успокоил Джапаридзе и, заканчивая совещание, строго предупредил: — С этого дня никакой расхлябанности! Все должно быть подчинено интересам дела! Это мое последнее слово!

Здесь он взял на себя лишнее — последнее слово оставалось за президентом Саакашвили. А тот держал паузу. Больше недели Джапаридзе находился в подвешенном состоянии. Начальственное кресло, качнувшееся было под ним, все-таки устояло. Этому поспособствовали Фрезер и новый резидент Дик Дуглас, сменивший Ахерна. На встрече с Саакашвили они отстояли Джапаридзе. Свое слово сказала и Госпожа Удача — на сотрудничество с грузинской разведкой пошел Санакоев, кроме него, еще два кандидата из числа высокопоставленных осетинских и абхазских чиновников были близки к этому. С таким результатом можно было идти на доклад к Саакашвили, и тот сменил гнев на милость. Более того, Саакашвили поддержал идею с нелегальными резидентурами в России и потребовал не жалеть на них ни средств, ни денег.

Получив карт-бланш, Джапаридзе с утроенной энергией взялся за работу. За два месяца его подчиненные вывернули Грузию наизнанку. На пограничных пунктах, в аэропортах, в паспортных столах они искали родственников тех, кто проходил службу в российских спецслужбах, армии, а также лиц, близких к руководству Абхазии и Южной Осетии.

16 ноября 2006 года на стол Джапаридзе лег список из 21 человека. Они были не чета тем десяткам ранее завербованных агентов-контрактников и прапорщиков — будущие агенты представляли сливки российской армии. Фломастер Джапаридзе энергично двигался по списку и подчеркивал: подполковник Куршидзе — офицер штаба, подполковник Мачидзе — офицер штаба, подполковник Калашвили — старший офицер разведотдела и остановился — старший лейтенант Галлиев. Джапаридзе поднял голову, с недоумением посмотрел на Чиковани и спросил:

— Константин, а этот старлей как сюда попал?

— Шифровальщик, — пояснил тот.

— Хорошо, оставить! С кого начнем разработку?

— С Калашвили, — предложил Чиковани и пояснил: — Имеет доступ к важным секретам, располагает информацией об агентах ГРУ в Грузии. Знаком с нашим агентом Док. Через него мы изучим Калашвили и подготовим вербовку.

— Согласен. Что имеем в Москве?

— Есть серьезные наработки, через некоторое время можно будет говорить о конкретных лицах. Я полагаю, что в ближайшие месяцы в Москве у нас появится парочка крупных агентов.

— Крупные агенты — это хорошо, а с другой стороны, и большая головная боль, — философски заметил Джапаридзе.

— Это какая же? — терялся в догадках Чиковани.

— Руководить такими агентами из Тбилиси слишком рискованно — засветим перед ФСБ.

— А если встречи проводить на Украине?

— Не выход — агенты подобного уровня на виду у командования и контрразведки. Поэтому остается один путь — создавать резидентуры в России.

— И работать с агентами с позиций нашего посольства в Москве.

— Нет! Только нелегальные резидентуры!

— Но это же такие деньги!

— Не наши же, вот пусть американцы и раскошелятся!

— Хорошо. А кто резиденты: Док? Казбек?

— Исключено! Слишком велика цена. Только кадровые сотрудники! — категорично отрезал Джапаридзе.

— Кадровые?! — изумился Чиковани.

— Именно кадровые, Константин! Профессионалы, прошедшие через боевые операции в Абхазии и Южной Осетии, имеющие опыт работы в России и готовые пойти на жертвы.

— М-да, сложнейшая задача! — отметил Чиковани и задумался.

Он мысленно перебирал своих подчиненных. Профессионализм большинства из них был проверен в операциях. Надежность также не вызывала сомнений. Тех, кто посматривал в сторону России, еще при Шеварднадзе вымели из разведки антироссийской метлой. Смелости и решительности многим также было не занимать.

— Так кто, Костя? — торопил с ответом Джапаридзе.

Чиковани развел руками.

— А если твоего Херладзе?

— Заместитель начальника Оперативного управления?! Так это же фигура! — воскликнул Чиковани.

— Вот именно! Но дело не в должности, а в профессионализме и надежности Зазы. Вспомни 2003 год в Южной Осетии.

— Это когда его группу блокировали?

— Да, и он готов был себя взорвать, но не сдаться.

— Согласен, более подходящей кандидатуры, чем Заза, не найти, — признал Чиковани.

— И потом, Костя, не забывай, после провала в Абхазии мы с тобой висим на волоске. Ход с резидентурой и такой кандидатурой, как Херладзе, снимет все вопросы у президента и ЦРУ.

— Таким образом мы убьем двух зайцев, — заключил Чиковани.

— Да, но тянуть с резидентурами нельзя. С сегодняшнего дня займись подготовкой Херладзе. О его миссии должны знать только четыре человека: президент, я, ты, а у американцев Дуглас. Для всех остальных, в том числе и родственников — Херладзе уволился и занялся бизнесом на Украине. Его подготовку возлагаю лично на тебя. Срок — три месяца!

— Понял! Не подведу, Георгий Зурабович! — заверил Чиковани.

— Другого выхода у нас с тобой, Костя, нет. Второго провала Саакашвили нам не простит, — напомнил Джапаридзе и, завершая разговор, потребовал: — На одном Херладзе не останавливайся. Параллельно займись подбором еще нескольких кандидатур…

С того дня в глубочайшей тайне грузинской разведкой и резидентурой ЦРУ в Тбилиси была разработана и осуществлена операция по переводу на нелегальное положение кадрового сотрудника — заместителя начальника Оперативного управления Специальной службы внешней разведки Республики Грузия Зазы Херладзе.

17 февраля 2007 года в рейсовом автобусе Донецк — Ростов— на-Дону на территорию России въехал ничем не примечательный пассажир. Первому нелегальному резиденту грузинской разведки Шота предстояло под видом коммерсанта осесть в городе Владикавказе, взять на связь агента Док и с его помощью создать шпионскую сеть в 58-й армии.

 

Глава 3

Маршрутный автобус Донецк — Ростов-на-Дону, напоминающий океанский лайнер, медленно вплыл на привокзальную площадь. Протиснувшись через флотилию юрких «Пазиков» и «Газелей», он устало выдохнул двигателем и застыл на стоянке. По салону прокатилась волна оживленных голосов и галдящим ручьем пассажиров выплеснулась на перрон.

Резидент Специальной службы внешней разведки Грузии Шота — Заза Херладзе, три месяца назад перевоплотившийся в коммерсанта, перебросил через плечо объемистую спортивную сумку, протиснулся к выходу и поежился. Зима в Ростове давала о себе знать. Свирепый степняк, налетевший из-за Дона, наотмашь хлестанул по лицу колючей снежной крупой и сбил дыхание. Херладзе поспешно задернул молнию на куртке, набросил на голову капюшон и, спрыгнув с подножки, направился к автовокзалу. На полпути он замедлил шаг, перед входом в автовокзал мелькнула мышиная милицейская шинель, и после секундного раздумья резко свернул к стоянке такси. Чувство опасности, которое поселилось в нем после того, как за спиной осталась граница с Украиной, подгоняло вперед. Оглянувшись — милиционер продолжал топтаться перед входом, — Херладзе ускорил шаг, взглядом поискал машину и остановил выбор на серой «Хонде». На стоянке их было две близких по цвету.

«Две не одна. Труднее будет искать», — отметил про себя Херладзе и подошел к машине с заляпанным номером.

Водитель даже не шелохнулся.

«Сволочь! Задницу лень оторвать! — выругался в душе Херладзе и постучал по лобовому стеклу.

Форточка приоткрылась. В ней возникла усатая, со следами глубокого похмелья, помятая физиономия.

— Привет, командир! — поздоровался Херладзе.

— Здорово, — буркнул таксист.

— Свободен?

— Как птица в полете, — оживился водитель.

Херладзе открыл заднюю дверцу и бросил сумку на сиденье. В нос шибануло прокуренным, спертым воздухом. Но он не стал расстегивать куртку и стаскивать с головы капюшон — зачем лишний раз светиться — и сел в машину.

— Як житуха в Хохляндии? — поинтересовался таксист.

— С чего ты взял, что я с Украины? — насторожился Херладзе.

— Не слепой. — Таксист кивнул на автобус.

— Не знаю, я по дороге подсел, — быстро нашелся Херладзе.

— Понятно. Так куда едем, шеф?

— К вокзалу.

— На поезд?

— Езжай, по дороге скажу, где тормознуть! — поспешил свернуть разговор Херладзе и, надвинув еще ниже капюшон на лицо, ушел в себя.

Первый шаг в операции «Сеть», разработанный в глубочайшей тайне в недрах Специальной службы внешней разведки Грузии, был сделан. Ее резидент Шота, благополучно пройдя проверку на российском пограничном посту, стал еще ближе к намеченной цели — Владикавказу.

Херладзе закрыл глаза, мысленно перенесся в этот южный российский город и попытался представить себе особо ценного агента Док — подполковника Хвичу Имерлидзе. Успех операции «Сеть» во многом зависел от него. Он должен был обеспечить легализацию резидента, а в дальнейшем подбор кандидатов на вербовку в агентурную сеть.

«Кто ты, Док? Что тобой движет? Насколько на тебя можно положиться?» — задавался вопросами Херладзе.

Сухие строчки, написанные казенным языком, из материалов досье на агента Док вряд ли могли дать на них исчерпывающие ответы. На вербовку Имерлидзе пошел не сразу. Во время отпусков на историческую родину сотрудники грузинской разведки дважды заводили с ним разговоры на тему: «…каждый грузин, где бы он ни находился, обязан помогать своей маленькой родине в ее борьбе с имперскими силами», под которыми, естественно, подразумевалась Россия.

Эти разговоры не возымели на Имерлидзе действия. Ушлый тыловик из армейского госпиталя, частенько путающий свой карман с государственным, на подобную лирику не покупался. Он хорошо знал цену деньгам, а еще лучше сроки наказания за шпионаж, на которые российские суды не скупились, и каждый раз отделывался от подчиненных Джапаридзе обещаниями «если что-то будет, то скажу». В конце концов у них иссякло терпение, и они перешли от слов к делу — взяли в крутой оборот мать Имерлидзе. У больной женщины внезапно возникли проблемы не только с лечением, но и с квартирой, и, куда бы она ни обращалась, перед ней вставала невидимая стена. Последняя надежда оставалась на сына в России, и он не остался безучастен к мольбе матери — пообещал приехать и помочь в решении возникших проблем.

Отправляясь в Грузию, Имерлидзе не подозревал, что поездка перевернет всю его жизнь. После проверки документов на российско-грузинской границе он попал в ежовые объятия подчиненного Джапаридзе. То, что он услышал от обходительного в манерах и беспощадного в действии Отара, повергло российского подполковника в ужас. В спецслужбе Грузии его предыдущие приезды на историческую родину и беседы с однокашниками, среди которых были военные, расценили как шпионаж. Имерлидзе потерял голову от страха и согласился на сотрудничество. После короткого шпионского ликбеза все того же Отара теперь уже агент Док убыл в Россию с заданием собирать секретные данные о боевой деятельности и мобилизационной готовности частей 58-й армии Северо-Кавказского военного округа.

Возвратившись во Владикавказ, Имерлидзе в первые дни ходил сам не свой и десятой дорогой обходил кабинет контрразведчика. Страх перед разоблачением давил на него невидимым прессом. Подчиненные не узнавали своего «генацвале»; на складе после незатейливых комбинаций прохиндеев-кладовщиков с утруской и усушкой продуктов их излишки мертвым грузом лежали на полках, а он никак не реагировал на заманчивые предложения местных коммерсантов.

Шло время. В службе и в отношениях Имерлидзе с сослуживцами ничего не менялось. Не изменились его отношения и с контрразведчиком — майор Свинцов по-прежнему был приветлив и не чурался разговора. После нескольких совместных чаепитий, подкрепленных дежурной бутылкой коньяка, которую подчиненные Имерлидзе не забывали оставлять в его кабинете, шпион воспрянул духом. Ему, казалось, что все вернулось на круги своя, и он, как прежде, стал заводилой в веселых компаниях. Широкие связи Имерлидзе в силовых структурах и в администрации города, а также способность залезть в самую засекреченную душу и предопределили его ключевую роль на первом этапе операции «Сеть».

По замыслу Джапаридзе, агенту Док предстояло обеспечить не только легализацию Херладзе во Владикавказе, но и сделать резидента своим среди российских военных, чтобы затем начать плести разветвленную шпионскую сеть в штабах и боевых подразделениях Северо-Кавказского военного округа. Сеть, в которой российские войска должны были запутаться в час «Ч», когда армия Грузии примется за зачистку Абхазии и Южной Осетии от «сепаратистов».

Несмотря на столь стремительное возвышение Дока в шпионской иерархии, Херладзе, хорошо знающий все риски профессии разведчика, когда, казалось бы, самый надежный агент мог оказаться ловкой подставой противника, а его информация — тонкой дезинформацией, испытывал сомнения в надежности агента и задавался вопросами:

«Так кто же ты, Хвича Юлонович, на самом деле? Наш ценный агент или наживка ФСБ? Верный соратник или мерзкий предатель? Прожженный делец, торгующий русскими секретами, или истинный патриот своей родины? Готов ли ты, как и я, положить на чашу весов благополучие семьи, карьеру, в конце концов, саму жизнь ради нашей Грузии? На что я могу рассчитывать с тобой, Хвича Юлонович?» — размышлял Херладзе.

В памяти резидента с фотографической четкостью всплыли страницы из досье агента Док — «…родился сорок лет назад в селе Шиндиси Горийского района — на родине Сталина». Это тебе не пижонский Сухуми или Батуми. В селе, тем более горном, слюнтяи не растут. Там куется характер…

В 1986-м поступил в военное училище и закончил с красным дипломом. Выходит, далеко не дурак. С девяностого года на офицерских должностях. Службу начинал в Советской армии — значит, свой среди русских. Дети родились в России — еще один твой плюс — контрразведка не будет цепляться…

Подполковник — это тебе не ванька-взводный, — располагаешь важными связями среди старших офицеров, а может, и генералов.

Заместитель командира части, правда, армейского госпиталя. К сожалению, в нем боевые планы не разрабатывают. Хотя, как сказать. Подхватил генерал или штабная шишка триппер — и ты незаменимый человек.

Во Владикавказе четвертый год. Срок немалый. При твоей придворно-воровской должности — зама по тылу — это крутые связи с выходами на ФСБ и МВД. А здесь.

— Шеф, так куда тебе? Подъезжаем, — напомнил о себе таксист.

Херладзе встрепенулся и бросил взгляд в окно. Впереди показалась привокзальная площадь.

«Таксеры — народ наблюдательный. Заметил же, гад, что я приехал с Украины. Незачем русской контрразведке давать лишнюю наводку. Пройдусь пешком», — решил Херладзе и попросил:

— Командир, у киоска тормозни.

Таксист сбросил скорость и, прижавшись к обочине, остановился. Херладзе пошарил по карманам, достал деньги и поинтересовался:

— Сколько, командир?

— А сколько не жалко, — хитрил тот.

— Ладно. — Херладзе отсчитал двести рублей и положил на переднее сиденье.

Таксист пошевелил пальцем скудную кучку, его физиономия скуксилась, и проворчал:

— Ты че, шеф?

— А что, разве мало?

— Не богато! За такие бабки у нас и на кладбище не повезут.

— Так ехали всего пять минут!

— И че?

— Как-то не по-божески.

— Ты че, Христос? Жалко бабки, так топал бы пехом!

— И потопаю! — буркнул Херладзе, схватил сумку и дернулся на выход.

— Погодь! — остановил его таксист.

— Ну, что еще?

Таксист засучил пальцами по кучке денег, схватил десятку и, швырнув ему, с презрением бросил: «Подавись, жлоб!»

— Да, ладно тебе, командир. Ну, зачем так. — Херладзе пытался погасить конфликт.

Это ему не удалось. Таксист с похмелья был зол, как собака, и рявкнул:

— Бери и бегом в аптеку!

— В аптеку?!

— Туда, и купи презерватив!

— Чего-о? — опешил Херладзе.

— А того, чтобы такие пидеры, как ты, не плодились!

— На себя посмотри! Рожа запойная! — Выдержка изменила Херладзе.

— Че?! Ах ты, козел! — Взбешенный таксист рванулся к нему.

Херладзе захлопнул дверцу и отскочил за киоск. Вслед ему неслось:

— Чурка! Кацо!

Прохожие, кто с любопытством, кто с осуждением, наблюдали за происходящим.

«Зрителей только не хватало! Идиот! Заза, так же нельзя! Забудь, ты уже не начальник, ты коммерсант!» — костеря себя в душе, Херладзе поспешил скрыться во дворах домов. Быстрая ходьба успокоила разгулявшиеся нервы и вернула способность трезво рассуждать.

«Кацо? Чурка? Стоп! Как же эта сволочь догадалась, что я грузин? У меня что, на лице написано? — задавался вопросами Херладзе. — Усы? Загар? Акцент? Ладно, загар и акцент никуда не денешь. А усы? Надо сбрить! Лучше потерять их, чем голову», — заключил он и направился к центральному входу вокзала.

Гомонящая на разных языках людская река подхватила его, внесла в здание и выплеснула в зал билетных касс. В нем на удивление было немноголюдно. Херладзе прошел к свободному окошку, подал билетерше паспорт и попросил:

— Мне купейный до Владикавказа.

Она, поиграв пальцами на клавиатуре, бросила взгляд на монитор и уточнила:

— Вам верхнее или нижнее место?

— Верхнее, пожалуйста.

Билетерша, полистав паспорт, подняла голову, пробежалась взглядом по Херладзе, снова склонилась над клавиатурой.

«И здесь прокатило! Молодцы!» — мысленно поблагодарил он спецов из оперативно-технического отдела, изготовивших паспорт.

Теперь, когда в кармане лежал билет до Владикавказа, Херладзе ничего другого не оставалось, как только убивать время. Поезд отправлялся через три часа, поэтому болтаться на вокзале и лишний раз привлекать к себе внимание милиционеров он не стал и вышел в город. Вскоре холод и ветер заставили его зайти в кафе. За чашкой кофе и разгадыванием кроссвордов он провел время и к поезду подошел за пять минут до окончания посадки.

Проводница, бегло просмотрев паспорт, проводила его дежурной улыбкой. Херладзе поднялся в вагон, зашел в купе и, после того как улеглась суета, забрался на верхнюю полку. Монотонное покачивание вагона быстро убаюкало; сказывались бессонная ночь, проведенная в автобусе, и нервное напряжение, впервые за последние дни он уснул крепким сном. Разбудили его соседи по купе. Поезд подъезжал к Владикавказу.

Город встретил Херладзе не по-февральски ярким солнцем и теплом. О зиме напоминали снежные шапки на вершинах гор и звонко хрустящий под ногами лед на лужах, прихваченных легким морозцем. Воздух, бодрящий своей свежестью, придал ему уверенности. Жившее в глубине души опасение, что первая явка с Доком может стать последней, а день закончится в камере следственного изолятора ФСБ, утихло.

Херладзе набрал номер телефона агента и с нетерпением ждал ответа. Вызов прошел, и он услышал голос. Несмотря на двадцать лет, прожитых в России, в нем сохранился характерный акцент.

— Слушаю. — В интонациях агента прозвучали нотки раздражения.

— Вы можете говорить? — спросил Херладзе.

— Через пять минут у меня совещание! А кто спрашивает?

— Вам большой привет от Отара. — Херладзе назвал первую часть пароля.

В ответ было глухое молчание.

— Хвича. Вы меня слышите? Вам большой привет от Отара. — Херладзе повторил пароль.

— Э-э-э… здравствуйте, — выдавил из себя агент и назвал вторую часть пароля: — Спасибо. А когда он сам приедет?

— Трудно сказать, вы же знаете, Отар занятой человек, — на ходу импровизировал Херладзе.

— Да-да, понимаю. Все так неожиданно.

— У вас что, проблемы?

— Нет-нет. Все нормально.

— Нам надо встретиться.

— Да, конечно. Я освобожусь через час-полтора.

— Отлично! Давайте позавтракаем, а точнее, пообедаем в кафе «Бриз», — предложил Херладзе.

— Хорошо, — согласился Имерлидзе.

— Знаете, где это?

— Ну, конечно.

— Значит, встречаемся через два часа.

— Да, — подтвердил Имерлидзе и, спохватившись, спросил: — А как мы узнаем друг друга?

— Не беспокойтесь, я видел вас, — заверил Херладзе.

— Э-э, где?

— Не важно. Итак, через два часа в кафе «Бриз».

— Понял. Мне что-то взять?

— Ничего, кроме хорошего аппетита.

— Вроде не жалуюсь.

— Вот и договорились. Жду! — закончил разговор Херладзе.

Теперь, когда вопрос встречи с агентом был решен, резиденту оставалось запастись терпением. Чтобы не оттягивать руки сумкой, Херладзе сдал ее в камеру хранения и вышел на улицу. Последний раз во Владикавказе ему довелось быть пять лет назад. Тогда еще рядовому оперативнику Херладзе предстояло провести вербовку агента — российского контрактника. С тех пор столица Северной Осетии изменилась, и изменилась в лучшую сторону. На глаза все чаще попадались современные здания и богатые витрины магазинов. Его взгляд задержался на вывеске «Парикмахерская». Она напомнила ему о скандальной стычке с ростовским таксистом.

«Все, Заза, дальше тянуть не стоит, придется расстаться с усами!» — решил Херладзе и вошел в парикмахерскую.

В зале, кроме двух скучающих мастеров, никого не было. Он поздоровался и обратился к томной блондинке:

— Девушка, вы свободны?

Она, отложив журнал, поднялась из кресла и пригласила:

— Проходите, садитесь.

— Прям-таки садитесь. Вы случайно не жена прокурора? — пошутил Херладзе.

— Ха-ха, — хохотнула блондинка.

Он снял куртку, повесил на вешалку, прошел к креслу и остановился. Блондинка с откровенным интересом разглядывала его. Невысокого роста, неброской наружности Херладзе не производил бы впечатления, если бы не глаза. Темно-карие, они обладали какой-то гипнотической силой и невольно притягивали к себе.

Смахнув щеткой остатки волос с кресла, блондинка с улыбкой спросила:

— А че не садитесь, боитесь?

— Девушка, с вами я боюсь только одного — поколебать свои моральные устои, — в тон ей ответил Херладзе и опустился в кресло.

Блондинка хмыкнула и, повязав на него накидку, поинтересовалась:

— Как будем стричься?

— Не только стричься, но и бриться.

— Пожалуйста. А что делать с усами?

— Убрать!

— Убра-ать?! — удивилась блондинка.

— И немедленно! Девушкам они не нравятся, — продолжал подшучивать Херладзе.

— Правда?! Это каким же?

— Ну-у, разным.

— И что, вам не жалко расставаться с таким мужским достоинством?

Херладзе подмигнул и многозначительно заметил:

— У меня есть и другие достоинства.

— Хи-хи, — хихикнула блондинка и энергично защелкала ножницами.

Не прошло минуты, и на месте пышных усов осталась жидкая щеточка. Херладзе тяжело вздохнул.

— Жалко? — посочувствовала блондинка.

— Жаль, конечно, но что поделать, раз проспорил. Мужчина свое слово должен держать, — быстро нашелся Херладзе.

— О! Такое в наше время редко услышишь! Настоящих мужчин почти не осталось, — с грустью произнесла блондинка.

«Похоже, сохнешь ты без мужика, — заключил Херладзе и внимательно присмотрелся к ней. — А бабенка-то хороша — все при ней, да еще с душой. На вид лет тридцать, не больше. Замужем? Вряд ли. Интересно, дети есть? Похоже, пацан! — Его взгляд задержался на фото мальчика лет семи, стоявшем на туалетном столике. — Тебе-то они зачем, Заза? Как зачем? Влюбленная кошка… Плюс хата — будет, где залечь. Ладно, поживем — увидим», — не стал строить далекоидущие планы Херладзе и перевел взгляд на зеркало.

Своим видом он остался доволен. От броской приметы не осталось и следа. На него смотрел типичный выходец из южных районов России. Разве что нос с характерной горбинкой и густые черные волосы выдавали в нем кавказца.

Щедро расплатившись, Херладзе забросил удочку на будущее:

— Вот что значит — мастер! Не думал, что красавец. Все, девушка, буду стричься только у вас!

Блондинка зарделась от похвалы и, одарив его многозначительным взглядом, ответила воркующим смехом.

— А вам идет такая улыбка, — продолжал сыпать комплиментами Херладзе.

— Спасибо! Заходите, буду только рада.

— Обязательно! Звать-то вас как?

— Инна.

— Очень приятно, а меня Георгий. Свой телефончик не дадите?

— Ну, если только…

— Нет, нет, Инна, ничего личного.

— Правда? — хихикнула она и подала визитку.

— Положу ее на сердце, — с улыбкой произнес Херладзе, надел куртку, осмотрелся в зеркале; на глаза попались парики, и ему пришла неожиданная мысль: «Парик? Отличная страховка на явку с Доком!»

Он остановился и обратился к блондинке:

— Инна, у меня к вам огромная просьба.

— Даже огромная? Что, вернуть усы? — спросила она и кокетливо заметила: — Но для этого вам придется очень постараться.

Херладзе шаркнул ножкой и, склонившись в галантном поклоне, огорошил: — Я уже у ваших ног, а пока разрешите взять парик напрокат?

— Что-о?! Парик? — удивилась Инна.

— Да, взамен на усы.

— Ну-у, не знаю.

— Да, вы не волнуйтесь, завтра верну. Хочу подшутить над другом.

— Если только так, — согласилась Инна и великодушно предложила: — Выбирайте любой!

Херладзе примерил и остановил выбор на парике, в котором походил на певца Валерия Леонтьева.

— А вам идет, — оценила Инна.

— Спасибо, — поблагодарил Херладзе и, одарив ее лучезарной улыбкой, в приподнятом настроении вышел на улицу. Экспромт в парикмахерской завершился более чем удачно. Его уже не страшили сюрпризы, которыми могла обернуться встреча с агентом. До нее оставалось меньше сорока минут, поэтому Херладзе не стал останавливать такси и пешком направился к кафе «Бриз».

Солнце уже находилось в зените и грело не по-зимнему. Подставив лицо лучам, Херладзе наслаждался теплом и в полную грудь вдыхал воздух, в котором чувствовалось дыхание близкой весны. Но капризная природа недолго радовала. Со стороны гор наползли тучи и подул холодный ветер. Херладзе поежился и бросил взгляд на часы. Стрелки показывали без пятнадцати двенадцать, и его снова охватило волнение. Леденящий холодок — невидимого дыхания российской контрразведки — окатил спину. Нет, это не был страх, он остался в Тбилиси, когда Чиковани сделал ему предложение сменить теплый кабинет на непредсказуемую и полную риска работу нелегального резидента. После него состоялась беседа с Джапаридзе, а потом с самим президентом Саакашвили. Тот с особой теплотой и проникновенностью говорил о его великой миссии — «освобождении Грузии от сепаратистских режимов и российских оккупантов в Абхазии и Южной Осетии». Каждое слово из его речи намертво врезалось в память Херладзе, она заставляла забывать о страхе перед провалом. Поэтому, готовясь к явке с агентом, он опасался только одного: чтобы миссия, возложенная на него президентом, не успев начаться, закончилась.

«Все будет нормально, Заза! — убеждал себя Херладзе и, отбросив все сомнения, двинулся на встречу с агентом. Впереди показалась хорошо знакомая по фотографиям вывеска. Страхуясь от возможной засады, он обошел вокруг кафе и свернул в магазин напротив. Из него хорошо просматривались вход и подходы к нему. Листая журналы, Херладзе бросал короткие взгляды то на часы, то на подходы к кафе.

Наступило время обеда. На улицах стало заметно оживленнее. Дверь в кафе почти не закрывалась. Херладзе, чтобы не пропустить агента, мысленно повторял его приметы:

«Рост выше среднего. Плотное телосложение. Лицо квадратное с мощными скулами — морда бульдога. Уши большие, оттопыренные. Такую рожу трудно не заметить…»

Мелодичный бой настенных часов заставил Херладзе обернуться. Наступил полдень. В следующее мгновение его сердце радостно встрепенулось. К кафе торопливой походкой приближался он — Док! Прежде чем войти, агент суетливо осмотрелся по сторонам и после этого прошмыгнул в дверь. Теперь все внимание Херладзе сосредоточилось на том, что происходило вокруг кафе. Прошла минута-другая. Его профессиональный взгляд не заметил ничего такого, что бы свидетельствовало о том, что Док притащил за собой хвост.

«Пора, Заза! Вперед! — подстегнул себя Херладзе, но в последний момент остановился: — А если засада внутри кафе? Русская контрразведка свое дело знает! Не спеши, надо выдержать паузу!» — посчитав это лучшим решением, он снова принялся листать журнал.

Терпения у Дока хватило ненадолго. Через десять минут агент как ошпаренный выскочил из кафе и ринулся к стоянке машин.

«Да, Хвича Юлонович, нервишки у тебя не железные. Несешься, будто скипидаром задницу намазали!» — оценил поведение агента Херладзе и, чтобы не сорвать явку, выхватил телефон из кармана и позвонил.

— Кто это? — срывающимся голосом спросил Имерлидзе.

— Я, друг Отара, — назвал себя Херладзе.

— И-и, что случилось? Я ждал…

— Все нормально, Хвича! Извини, опоздал. Ты где?

— Там, где договаривались.

— Жди у входа, я сейчас буду, — заверил Херладзе и покинул магазин.

Имерлидзе нервно переминался на ступеньках кафе и, озираясь по сторонам, пытался угадать среди прохожих курьера грузинской разведки. Херладзе стремительно вышел из-за угла и на ходу бросил:

— Кого ищем, Хвича?

Агент обернулся и вздрогнул. Он не знал, чего ждать от курьера, свалившегося на него, словно снег на голову. Все предыдущие явки Отар назначал либо в Гори, либо в Тбилиси.

— Все нормально, Хвича! — успокоил агента Херладзе и подал руку.

Имерлидзе торопливо пожал и вопросительно посмотрел на него.

— Ты с машиной? — сразу перешел на «ты» Херладзе.

— Да, тут на стоянке, — подтвердил Имерлидзе.

— Тогда чего стоим? Идем, в ней и поговорим! — предложил Херладзе.

Они прошли на стоянку. Имерлидзе остановился у БМВ пятой модели.

«Да-а, не хило! — оценил материальное положение агента резидент. Имерлидзе предупредительно открыл дверцу. Херладзе плюхнулся на сиденье и устало откинулся на спинку. Он наконец мог позволить себе расслабиться — расстегнул куртку и стащил с головы парик. Имерлидзе оторопело наблюдал за этим преображением. Херладзе подмигнул и с усмешкой сказал:

— Не бойся, стриптиза не будет.

— Э-э, — только и смог произнести Имерлидзе.

— Теперь, Хвича, будем знакомиться, — предложил Херладзе и представился: — Георгий. Можно просто Жора.

— Э-э, Хвича Юлонович… — Дар речи вернулся к агенту.

— Достаточно, я из той фирмы, где все пишут и помнят. — Резидент решил сразу показать агенту-подполковнику его место и затем поинтересовался: — Как дела?

— Тихо-тихо, — не стал вдаваться в подробности Имерлидзе.

— Правильно. Как говорится, тише едешь, дальше будешь. Дома-то все нормально?

— Да.

— А у младшего как со здоровьем, пошло на поправку? — Херладзе не преминул продемонстрировать осведомленность грузинской разведки в личных делах своего агента.

— Проходит восстановительный курс лечения.

— Ну, слава Богу. А как служба?

— Все в порядке. В конце года прошла комплексная проверка. По ее итогам наш госпиталь признан одним из лучших в округе. Мне объявлена благодарность от имени командующего, — не преминул подчеркнуть Имерлидзе.

— Молодец! Благодарность — это хорошо, — похвалил Херладзе и многозначительно заметил: — По нашей службе у тебя также все в шоколаде. На благодарности мы не размениваемся, я привез кое-что посущественней.

— Спасибо, я стараюсь, — заверил Имерлидзе и, перехватив у него пакет с деньгами, торопливо засунул в карман куртки.

— Мы это ценим. Ну что, поехали, по дороге поговорим о деле, — предложил Херладзе.

— Куда?

— Пока по городу, посмотрю на ваши достопримечательности.

— Как скажешь. — Имерлидзе не стал задавать лишних вопросов, включил двигатель и тронул машину.

Минут 15 они колесили по улицам. Агент взял на себя роль гида и, забыв о своих страхах, увлекся рассказом. Резидент слушал его вполуха — за время подготовки к выполнению задания он изучил Владикавказ как свои пять пальцев — и внимательно следил за тем, что происходило вокруг. Результаты наблюдения окончательно убедили Херладзе — слежка за машиной не велась. Отбросив условности, он повел прямой разговор:

— Хвича, будем считать, экскурсия состоялась. Что по квартире для меня? Насколько она надежна?

— Подобрал. Должна понравиться, — заверил Имерлидзе и принялся нахваливать: — Двухкомнатная. На втором этаже. В хорошем доме. Имеет…

— Одна, а что, других вариантов нет? — перебил Херладзе.

— Так получилось.

— Почему? Отар поручил это сделать еще месяц назад!

— Не все от меня зависело. Я две недели торчал в командировке в Ростове.

— Понятно. Кто хозяин квартиры?

— Хозяйка, — поправил Имерлидзе.

— Что из себя представляет?

— Можно сказать, своя баба. Раньше работала в госпитале, в хирургическом отделении.

— Хирургическом? А она мне ничего не отрежет? — пошутил Херладзе.

Впервые на лице Имерлидзе появилась улыбка. Хихикнув, он ответил:

— Она в том возрасте, когда внимание мужчины больше пугает, чем радует.

— Да?! А я до смерти ее не напугаю?

— Нет, она у дочки в Астрахани.

— Отлично! Едем! Но сначала на вокзал, надо забрать сумку, — распорядился Херладзе.

Имерлидзе развернулся, и они возвратились на вокзал. Херладзе не стал выходить из машины и отдал ему жетон на багаж. Имерлидзе, получив сумку в камере хранения, поставил ее в багажник и, больше нигде не останавливаясь, проехал к дому, где находилась конспиративная квартира.

Местом ее расположения Херладзе остался доволен. Район был бойкий, дом новый — значит, жильцы друг друга хорошо не знали, а балкон квартиры выходил на небольшой сквер. В случае опасности у него был запасной путь отхода. Они поднялись на этаж, Имерлидзе легко справился с замком, и вошли в квартиру. Херладзе осмотрел комнаты, проверил балкон, заглянул на кухню и открыл холодильник. Его содержимое больше напоминало армейский продовольственный склад.

— Ого! Тут на целый полк хватит! — воскликнул Херладзе.

— Стараюсь, как могу, подорвать боевую готовность русской армии, — осклабился в ухмылке Имерлидзе.

— Молодец! На двух фронтах работаешь.

— Не покладая рук. Скоро будет завоз красной рыбы, так что очищай холодильник.

— Спасибо за внимание, — поблагодарил Херладзе и предложил: — С твоими запасами разберемся потом, а сейчас поехали обедать!

— Зачем ехать? Здесь рядом есть одно уютное местечко с нашей, грузинской кухней.

— Туда нам как раз не надо. Ни к чему лишний раз светиться перед контрразведкой, — отказался Херладзе и поинтересовался: — Кстати, у тебя в части есть фээсбэшник?

— Да, майор Свинцов.

— И как он?

Имерлидзе пожал плечами.

— Общаетесь?

— Бывает. Недавно у меня в кабинете бутылку коньяка на двоих раздавили.

— А вот это молодец! Ты ему еще информацию сливай.

— На кого? На своих кладовщиков?

— А что, в госпитале другого бардака нет? — усомнился Херладзе.

— Так, по мелочам.

— Вот и играй на этом.

— Тут как бы не заиграться. Хитрющий он, сволочь, — высказал опасение Имерлидзе.

— Тем более сливай и за своего в контрразведке сойдешь, — заключил Херладзе и поторопил: — Все, поехали! За обедом поговорим!

Закрыв квартиру, они спустились вниз. Имерлидзе, похоже, знал все злачные места города так же хорошо, как госпитальный продсклад, и через десять минут остановился у кафе. Время обеда подходило к концу, в зале было немноголюдно. Они выбрали укромное место и сделали заказ. Херладзе не стал ждать, когда подадут на стол, и вернулся к разговору, начатому в квартире. На этот раз его интересовал главный кандидат в шпионскую сеть — офицер разведотдела 58-й армии.

— Хвича, какие у тебя отношения с Калашвили? — без раскачки приступил к расспросу Херладзе.

— Нормальные. Месяц назад были в одной компании.

— По службе у него есть перспектива?

— Трудно сказать. В прошлом году ездил в Москву поступать в академию, но пролетел.

— Почему?

— Говорит, специально срезали.

— Специально?

— Потому что грузин.

— Так и сказал?

— Да.

— О! Серьезный мотив для работы с нами! — оживился Херладзе и продолжил расспрос: — К деньгам как относится?

— Ха-ха, — рассмеялся Имерлидзе. — Как все! Чем больше, тем лучше.

— Судя по его машине, на зарплату он не живет! — снова продемонстрировал осведомленность Херладзе.

— Да, имеет какой-то бизнес, но не говорит, а я с вопросами не лезу. Он же служит в ГРУ, а там народ ушлый, быстро раскусит.

— Правильно, незачем подставляться, — одобрил Херладзе и поинтересовался: — В Грузию после службы он не собирается?

— Вот чего не могу сказать, того не могу. Как-то среди земляков зашел разговор на эту тему, так он промолчал. Такое если до фээсбэшников дойдет, они быстро ему кислород перекроют.

— Надо бы прощупать его на этот счет, пригласи в ресторан.

— Хорошо, а тебя как ему представить?

— Пока без меня. Но об этом потом, — свернул беседу Херладзе.

К столику подошел официант и принес заказ. Румяные, лоснящиеся капельками жира свиные ребрышки отозвались утробным урчанием в желудке Херладзе, в котором с утра не было маковой росинки. Острая приправа только еще разожгла аппетит. Его крепкие зубы впились в сочную мякоть. С выбором кухни Имерлидзе не ошибся — она не уступала грузинской. Несколько минут за столом были слышны лишь сосредоточенное сопение, звон вилок и ножей. И когда чувство голода утихло, Херладзе снова принялся тормошить агента вопросами:

— Хвича, у тебя есть надежные связи в милиции?

— Смотря для чего, — уклончиво ответил тот.

— Мне надо сменить паспорт и прописаться во Владикавказе.

— В принципе можно.

— Давай без принципов, а конкретно.

— Вопрос только в цене.

— Это не вопрос.

— В таком случае недели за две решу, — пообещал Имерлидзе.

— Отлично! И последнее — мне для прикрытия нужна работа.

— Легко, ко мне в госпиталь.

— Исключено! Чем реже будем вместе, тем безопаснее, — напомнил Херладзе и предложил: — Посмотри вариант кафе, ресторана или ателье.

— Кафе! Ресторан! Отличная идея! Будет куда сплавлять продукты со складов, — загорелся Имерлидзе.

— Э-э, Хвича, с бизнесом погоди. Мне нужна легальная крыша, чтобы с тобой и другими людьми встречаться.

— Понял, переговорю кое с кем. А на каких условиях? В аренду или в собственность?

— Пока в аренду, а там посмотрим. — Херладзе не стал развивать дальше тему и, пока не остыло жаркое из свиных ребрышек, поспешил доесть.

Проснулся аппетит и у Имерлидзе. Идея резидента с рестораном захватила его. Он надеялся, что рано или поздно Херладзе не устоит перед искушением и тогда излишки армейских продуктов рекой потекут в ресторан и принесут баснословные барыши.

После затянувшегося обеда Имерлидзе отвез Херладзе на квартиру и оставил одного. Остаток дня и всю ночь тот отсыпался после стремительного броска с Украины на Кавказ. Следующие сутки и до конца недели он был предоставлен самому себе и убивал время за телевизором и нардами. Смотрины будущего кандидата в шпионскую сеть — подполковника Калашвили — все откладывались. И только 2 марта дело наконец сдвинулось с мертвой точки. В обед Херладзе позвонил и известил: застолье с кандидатом в агенты состоится в 19 часов в ресторане «Кавказ».

Сообщение встряхнуло Херладзе. После недолгих раздумий он отправился в парикмахерскую. Его предложение провести вечер вместе Инна охотно приняла. За полчаса до появления в зале Имерлидзе и Калашвили они заняли столик в углу зала, с него открывался хороший обзор. Тот, кого с нетерпением ожидал Херладзе, пришел с небольшим опозданием.

Калашвили он узнал сразу. В жизни кандидат в агенты выглядел солиднее, чем на фотографии из досье грузинской разведки. Дальнейшее наблюдение за ним привело Херладзе к мысли — вербовка будет непростым делом. Калашвили не волочился за первой попавшейся на глаза смазливой бабенкой, а к концу вечера не упал головой в тарелку с салатом. Результаты наблюдений за ним породили у Херладзе больше вопросов к кандидатуре в будущие агенты, чем дали ответов. Но в тот вечер он не стал ломать над ними голову, его больше занимала Инна.

Прошла еще неделя, и в операции «Сеть» Специальной службы внешней разведки Грузии был сделан очередной шаг. Агент-связник доставил Херладзе аппаратуру спутниковой кодированной связи, фотоаппарат для съемки секретных документов и деньги.

12 марта 2007 года резидент Шота вышел в эфир. В шифровке, адресованной лично Джапаридзе, он сообщал:

Даде

Доехал и устроился хорошо. Дядя организовал смотрины жениха. Жених оказался с характером. С деньгами у него туго и держит обиду на отца. Тот не разрешил ему перебраться в Москву. При хорошем приданом полагаю, что жених согласится. Дядя убеждает его съездить на смотрины невесты. Как определимся со сроком, я сообщу.

Шота

 

Глава 4

Совершенно секретно

Директору Федеральной службы безопасности

Российской Федерации

Служба внешней разведки России располагает данными о том, что спецслужбами Грузии и резидентурой ЦРУ в Тбилиси планируется наращивание подрывной деятельности на территории Российской Федерации.

В августе 2006 года в Тбилиси с участием спецпредставителя директора ЦРУ Д. Фрезера состоялось совещание руководства Специальной службы внешней разведки Грузии и резидентуры ЦРУ.

По итогам встречи принят ряд организационно-оперативных решений. В частности, Специальной службой внешней разведки Грузии планируется наращивание агентурных сетей в России. Организационно они будут сведены в резидентуры. Возглавят их кадровые сотрудники разведки.

Основная цель резидентур — проникновение в органы боевого управления Северо-Кавказского военного округа и внутренних войск МВД, а также активизация подрывной деятельности незаконных вооруженных формирований, действующих на территории Северного Кавказа…

14 марта 2007 года эта ориентировка поступила к руководителю Департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-полковнику Георгию Градову. Ему — опытнейшему профессионалу — скупые строчки документа говорили о многом. Провал операции «Троянский конь» в Абхазии не охладил захватнический пыл руководителей Грузии и их патронов из НАТО. Подтверждением тому служила воинственная риторика президента Саакашвили, грозившего своим соседям — абхазам и югоосетинам — встретить Новый год в Сухуме и Цхинвале.

Его угрозы не были дежурной страшилкой. Подтверждение им Градов находил в докладах, поступавших из управлений контрразведки округов. В них подчиненные сообщали о росте числа агентов грузинских спецслужб, выявленных среди личного состава российской армии. Большинство из них составляли военнослужащие-контрактники и прапорщики, в чем Градов усматривал не только стремление руководителей разведки Грузии количеством агентов оправдать перед хозяевами из ЦРУ свою состоятельность, но и попытку отвлечь внимание российских контрразведчиков от крупных шпионов. Свидетельством тому являлась ориентировка СВР. Резиденты — кадровые сотрудники Специальной службы внешней разведки Грузии — явно предназначались не для руководства одноразовыми агентами.

Градов оторвал взгляд от ориентировки. Его высокий лоб пробороздила глубокая морщина, губы сложились в тугую складку, а в карих глазах вспыхнули тревожные огоньки. Он снова обратился к резолюции директора ФСБ:

«Георгий Александрович, во взаимодействии с управлениями ФСБ по территориям организуйте поиск резидентов спецслужб Грузии и их оперативную разработку. Не допустите утечки сведений о планах военного командования. Работу по пресечению враждебной деятельности резидентур завершить в максимально короткие сроки».

Подумав минуту-другую, Градов положил палец на кнопку вызова дежурного по департаменту.

— Слушаю вас, Георгий Александрович! — ответил тот.

— Геннадий Васильевич, вызовите ко мне генералов Шепелева, Сердюка и полковника Писаренко.

— Есть! — принял к исполнению дежурный и засел за телефон.

Градов поднялся из кресла и прошелся по кабинету. В его стенах трудились 28 руководителей отечественной военной контрразведки. Одни оставили в ее истории героический, другие — трагический след. Девять, выполняя волю советских вождей, впоследствии сами стали жертвами чудовищных репрессий. Один — Михеев — погиб на фронте в сорок первом. Остальным повезло больше — они благополучно завершили службу. А двое, пройдя все служебные ступени, возглавили: Федорчук — КГБ СССР, а Ивашутин — ГРУ Генштаба.

В пятьдесят лет Градов стал ее 29 руководителем. На эту должность он был назначен в один из самых тяжелых периодов в жизни страны, когда на развалинах некогда могущественной советской империи в муках рождалась молодая российская государственность. Вместе с ней происходило становление новых институтов власти и военной контрразведки, в частности. Охотников сделать ее «карманной» нашлось немало. Градову и его предшественникам — генералам Алексею Молякову и Владимиру Петрищеву — понадобились дар Златоуста и хитрость Одиссея, чтобы не допустить этого. Сохранившийся у военных контрразведчиков дух их великих предшественников — сотрудников Смерш — позволил им быстро встать на ноги. В их сети все чаще попадались матерые шпионы и террористы. И здесь злой рок нанес страшный удар по семье Градовых — трагически ушел из жизни сын. Он, выдержав и это, продолжал твердой, разумной рукой вести корабль военной контрразведки в бурном политическом море. И, как в награду за стоицизм, в квартире Градовых, где часто звучали голоса писателей и художников, раздался еще один самый дорогой им голосок — мальчишеский.

Взгляд генерала упал на журнальный столик. На него с портретов смотрели сыновья.

«Буду ехать домой, надо купить Егору что-нибудь из фабрики героев «Лего», — подумал Градов.

Доклад дежурного снова вернул его на службу.

— Георгий Александрович, генералы Шепелев, Сердюк и полковник Писаренко прибыли и ждут в приемной! — сообщил тот.

— Пусть заходят! — распорядился Градов, переложил зеленую папку с ориентировкой СВР на стол заседаний и обратил взгляд на дверь.

Первым вошел Шепелев. Невысокого роста, крепко сбитый, он лучился неукротимой энергией.

«Руководил операциями против боевиков в Чечне. Хорошо знает обстановку на Северном Кавказе. Со многими руководителями управлений ФСБ в округе установил деловые отношения и пользуется авторитетом. Лучшего руководителя опергруппы, чем Юра, не найти!» — решил Градов и поднял взгляд.

Над Шепелевым горой нависал Сердюк. В его светло-карих глазах читался недюжинный ум, а в спокойных движениях ощущались основательность и уверенность в себе.

«Толя нужен в Москве! Ходячая энциклопедия шпионских дел. Собаку на них съел. Блестящая память и аналитические способности. Начальник оперативного штаба!» — утвердился в своем выборе Градов и перевел взгляд за спину Сердюка.

Из-за его плеча торчал усыпанный поздней сединой ежик Писаренко. Несмотря на свои 57 лет, он был по-юношески худощав и подвижен. В его черных, как переспелая смородина, глазах полыхал задорный огонек.

«С критическим складом ума и неистребимым стремлением докопаться до истины Василий растормошит и мертвого. Будет третьим, но не лишним!» — заключил Градов и с теплотой посмотрел на подчиненных.

Они оживились.

«Профессионалы! Догадываются, что предстоит важное дело», — с удовлетворением отметил он и шагнул им навстречу. Его ладная фигура, в которой не было намека на начальственный жирок, легко двигалась по ковровой дорожке. Поздоровавшись, Градов с улыбкой произнес:

— Ну что, три богатыря, не засиделись?

Шепелев переглянулся с Сердюком, Писаренко и ответил:

— Есть немного, Георгий Александрович, — и затем поинтересовался: — Что, супостат серьезный появился?

— Да, придется повоевать, — подтвердил Градов и пригласил к столу заседаний. — Проходите, садитесь.

Офицеры заняли места в креслах. Градов кивнул на папку с ориентировкой и предложил:

— Ознакомьтесь! Царский подарок от наших разведчиков.

Шепелев открыл ее и впился глазами в текст. Сердюк и Писаренко присоединились к нему. Прочитав, они обменялись взглядами. Первым слово взял младший по званию — Писаренко.

— Серьезная заявка, товарищ генерал-полковник! — оценил он ориентировку СВР, но не удержался и посетовал: — Жаль только, что конкретики маловато.

— Василий Григорьевич, ты слишком многого хочешь. Осталось только назвать явки и пароли, — с иронией произнес Шепелев.

— Россия большая, и где только тех резидентов искать? — буркнул Писаренко.

— У наших южных границ и в Москве, — очертил круг поиска Сердюк.

— Итак, будем считать, с географией определились? А что по объектам поиска скажете? — допытывался Градов.

— Там, где сосредоточены секреты: штабы, пункты боевого управления, разведподразделения, шифр и засорганы… — принялся перечислять Писаренко.

— Слишком широкий круг, на это уже нет времени! — перебил его Шепелев.

— Сил тоже не хватит! — заметил Сердюк и предложил: — Полагаю, что нам необходимо сосредоточиться на двух главных направлениях: установить выходцев из Грузии, осевших в окружении особо важных объектов в последние месяцы, и активизировать проработку секретоносителей, которые поддерживают с ними связи.

— И эту работу начать с 58-й армии и объекта Х! — подхватил его мысль Шепелев.

— Я бы при этом не забывал про фигурантов дел, проходящих по госизмене и шпионажу, — напомнил Писаренко.

— Как третье направление, да, — согласился Сердюк.

— Боюсь, что не потянем, — высказал опасение Шепелев и вопросительно посмотрел на Градова.

Пока шло обсуждение, тот слушал и одновременно что-то набрасывал на листке бумаги. Это была схема поиска резидента. Внеся в нее последний штрих, Градов пододвинул к офицерам. Они склонились над схемой.

— Так это же ключ! — загорелся Писаренко, но быстро потух и, помявшись, заметил: — Извините, Георгий Александрович, есть одно но.

— Ну-ка, ну-ка, какое? — заинтересовался Градов.

— На каком уровне провести черту, чтобы не потерять темп проверки? — пояснил Писаренко.

— Так, товарищи, сразу договоримся: никаких черт не проводить! — категорично отрезал Градов. — Контрразведка — это искусство, а его в рамки не загонишь! К проблемам будем подходить творчески.

— Георгий Александрович, а как быть с теми агентами, что пришли с повинной? Не исключено, что с их помощью грузинская разведка ведет с нами двойную игру, — предположил Сердюк.

— И не только! Они могут быть ширмой для высокопоставленных шпионов! — выдвинул еще одну версию Шепелев.

— Правильно мыслишь, Юра! — одобрил Градов и потребовал: — Работу начнем с проработки канала связи резидента с разведцентром!

— Как, Георгий Александрович? У нас нет шифра?! Мы не знаем ни времени, ни места, откуда ведется передача? — задавался вопросами Сердюк.

— Ну почему, есть одна зацепка! — возразил Писаренко. — Курьер, который доставит резиденту аппаратуру спутниковой связи.

— И след его следует искать на погранпереходе «Верхний Ларс»! — заключил Шепелев.

— Вариант Украины тоже нельзя исключать. В последнее время операции по связи с ценной агентурой грузинская разведка проводит на ее территории, — напомнил Писаренко.

— Все так, молодцы! — похвалил Градов и распорядился: — Анатолий Алексеевич, запроси у пограничников списки лиц, въехавших в Россию за последние шесть месяцев из Грузии и Украины. Будем искать среди них засланца грузинской разведки и курьера.

— Есть, сегодня же подготовлю запрос, — заверил Сердюк.

— Георгий Александрович. Еще один момент! Канал сотовой связи. Дела на «Моль» и «Сноба» — наглядное тому подтверждение, — сослался Писаренко на пример разоблаченных год назад агентов грузинской разведки.

— Резидент, Василий Григорьевич, это тебе не «Моль» — прапорщик с вещевого склада! Это фигура, и с ним рисковать не станут! — возразил Шепелев.

— И все-таки я бы взял и этот канал на контроль, — стоял на своем Писаренко.

Конец спору и совещанию положил Градов. Его указания были лаконичны и требовали немедленных действий. Обращаясь к Сердюку, он распорядился:

— Анатолий Алексеевич, ты остаешься в Москве! На тебе анализ оперативной информации и координация работы групп разработчиков по поиску, назовем его, Засланец.

— Есть! — с грустью произнес Сердюк — поработать в «поле» ему не удалось.

Что не укрылось от Градова, и он добродушно заметил:

— Не расстраивайся, Анатолий, отведешь душу, когда выйдем на резидента, — и затем переключился на Шепелева и Писаренко. — Вам, товарищи, завтра вылететь в СКВО. Ты, Юрий Дмитриевич, в Ростов к Аниченко бортом начальника Генштаба с его опергруппой. На месте проанализируй все материалы на предмет зацепки на резидента и окажи помощь в организации их проверки. Задача ясна?

— Так точно, Георгий Александрович! — подтвердил Шепелев.

— Ты, Василий Григорьевич, отправляешься в Краснодар. Задача та же. Особое внимание объекту Х.

— Есть, Георгий Александрович, отработаю все позиции! — заверил Писаренко.

И последнее, товарищи, на местах задействуйте в своей работе перспективных сотрудников, но с соблюдением конспирации. Возраст пусть не смущает. Талантливые ребята — это наша сила и наше будущее! Яркие личности — эффективная система. Серые, посредственные работники — серая система. В военной контрразведке такого мы себе позволить не можем. Все, товарищи, за работу! Доклад ежедневно Анатолию Алексеевичу. Если что горящее — немедленно мне!

— Есть! — дружно ответили офицеры и двинулись на выход.

Градов возвратился за свой стол, снял трубку ВЧ-связи и распорядился:

— Соедините с генералом Аниченко!

В телефоне послышался слабый шорох и затем раздался слегка искаженный шифратором голос начальника Управления ФСБ по Северо-Кавказскому военному округу.

— Здравия желаю, Георгий Александрович, — поздоровался он.

— Здравствуй, Василий Сергеевич, — ответил Градов и задал дежурный вопрос: — Как обстановка?

— Под контролем, — стандартно доложил Аниченко и напрягся. Опытный руководитель, не один год прослуживший бок о бок с Градовым, он знал, что по пустякам тот звонить не будет, а за общим вопросом кроется нечто большее, и забросил удочку: — Что-то случилось, Георгий Александрович?

— С чего ты взял?

— Интуиция подсказывает.

— Правильно подсказывает, — усмехнулся Градов и перешел на деловой тон: — Завтра к тебе вылетают Шепелев — он поработает в аппарате, а Писаренко — в отделах в Краснодаре и на объекте Х. Так что встречай.

— Есть! Разрешите уточнить цель их командировки? — И опять тревожные нотки зазвучали в голосе Аниченко.

— Они скажут тебе лично.

— Лично-о?!

— Да, не переживай ты, Василий Сергеевич! Рабочий вопрос, но требует повышенной конспирации. Окажи им всю необходимую помощь. Успехов! — пожелал Градов и, закончив разговор, окунулся с головой в водоворот повседневных дел.

Не теряли время даром и его подчиненные. Сердюк с группой аналитиков занялись изучением всех материалов по т. н. грузинской линии. Шепелев, перелопатив дела, поступившие в департамент из управления ФСБ по СКВО, ранним утром армейским бортом вылетел в Ростов. Вслед за ним гражданским рейсом из Внуково отправился в Краснодар Писаренко.

Столица Кубани встретила его теплом и ярким солнцем. Глаз радовала свежая зелень полей, а голову кружил пьянящий запах ожившей после недолгой южной зимы земли. У трапа его встречал высокий, худощавый майор.

— Старший оперуполномоченный по особо важным делам майор Ковалев, — представился он.

— Павел Николаевич? — уточнил Писаренко и внимательно присмотрелся к своему будущему помощнику.

На вид Ковалеву было лет 30. Подтянутая фигура не оставляла сомнений в том, что он дружен со спортом. Твердый подбородок говорил о силе воли. Прямой взгляд синих глаз, в уголках которых лучились веселые морщинки, располагал к себе.

— Василий Григорьевич, — назвал себя Писаренко, крепко пожал Ковалеву руку и с улыбкой заметил: — Молодец, встречаешь хорошо. Погода отличная — не то что в Москве.

— Кубань, товарищ полковник, уже можно загорать, — оживился Ковалев, и в его голосе прозвучало характерное южнорусское твердое «г».

— Что, родом из этих мест, Павел Николаевич? — предположил Писаренко.

— Да, из города Абинска.

— Из казаков?

— Из потомственных! Прапрадед нес службу на третьей оборонительной линии, — с гордостью заявил Ковалев.

— А шашку имеешь, казак? — продолжал допытываться Писаренко, и в его глазах заскакали лукавые чертики.

— Э-э, нет, — смутился Ковалев.

— А лошадь?

— Нет.

— О-о, казак, а как же мы поедем?

— На машине, товарищ полковник. В ней целый табун, — нашелся Ковалев.

— Уговорил! — добродушно произнес Писаренко и шагнул к автобусу.

— Товарищ полковник, нам туда, — остановил его Ковалев и кивнул в сторону служебной стоянки. На ней одиноко стоял синий «Форд».

— Павел Николаевич, давай без этих «есть» и «так точно», — предложил Писаренко, а про себя отметил: «Молодцы контрразведчики! В прихожей вас не держат — на летное поле пропустили». Вслед за Ковалевым он прошел на стоянку, поставил сумку в багажник и распорядился: — Поехали!

— В отдел или гостиницу? — уточнил Ковалев.

— Нет, к тебе в Абинск, — объявил Писаренко.

— Ко мне?! — удивился Ковалев.

— Да, больно ты его нахваливал.

— Понял, товарищ полковник, вас интересует объект Х, — сообразил Павел.

— И не просто интересует. По нему есть вопросы, — подтвердил Писаренко и занял переднее сиденье.

Ковалев быстро выбрался из автомобильного хаоса, царившего на привокзальной площади, и выехал на окружную дорогу. По сторонам потянулись бесконечные ряды оптовых складов, торговых точек и заправок. Писаренко вскоре наскучила эта однообразная картина, и он, решив ближе познакомиться с Ковалевым, задал дежурный вопрос:

— Как служба, Павел Николаевич?

— Нормально, — не стал вдаваться в подробности Ковалев.

— Давно здесь служишь?

— Почти два года.

— А до этого где?

— Первое отделение 58-й армии.

— Начальником у тебя был Давыдов?

— Нет, Долуга Сергей Викторович.

— Сергей?! Да, тесен мир! Знал его отца по юрьянской дивизии.

— О, а я в ней проходил войсковую стажировку!

— Так ты тоже ракетчик?! — удивился Писаренко.

— Да, закончил серпуховский военный институт РВСН.

— А как попал в округ?

— После командировки в Чечню предложили остаться, я и согласился — все ближе к дому, да и обстановка в округе динамичнее, чем в ракетной дивизии.

— Ракетная дивизия, говоришь? А я начинал в тагильской.

— Вот это да?! Я тоже на 11-й площадке!

— Позывной «Патриот».

— Так точно! Так мы с вами, Василий Григорьевич, выходит, сидели в одном кабинете? Это же надо?! — изумился Ковалев и поинтересовался: — Вы в какие годы там служили?

— О-о, давно. Конец 80-х. — В голосе Писаренко зазвучали ностальгические нотки, и на него нахлынули воспоминания: — Интересное было время! На вооружение принимали ракетный комплекс «Тополь». Техника была сырая, возникала масса проблем. Во время постановки второго полка на боевое дежурство, при выходе на полевые позиции, в районе города Кушва система навигации всех пусковых обнулилась. Представляешь, какого масштаба ЧП?!

— Полк не способен выполнить боевую задачу! — заключил Ковалев.

— Совершенно верно! — подтвердил Писаренко и вернулся к рассказу: — Наука и промышленники несколько дней искали причину. Результат — ноль!

— Видимо, была системная ошибка, — предположил Ковалев.

— Молодец, правильно мыслишь! Ситуация сложилась аховая! Москва мечет громы и молнии! В госкомиссии раздрай — начали искать крайнего. Хорошо, что председателем был генерал Сергеев — будущий министр обороны России, — человек рассудительный, он остудил горячие головы и заставил заниматься поиском причины. И нашли! Как думаешь, кто нашел?

Ковалев пожал плечами.

— Мы — контрразведчики! — с гордостью произнес Писаренко и продолжил рассказ: — Пока инженеры разбиралась со схемами, мы искали человека.

— Неужели вредитель?! — не мог поверить Ковалев.

— Такая версия тоже отрабатывалась, но все оказалось гораздо прозаичнее.

— Ефрейтор Козлов нажал не ту кнопку?

— Ефрейтор? Козлов? — Писаренко рассмеялся. — Нет, Павел Николаевич, целый полковник Бондаренко из главного штаба РВСН. При подготовке полетных заданий для ракет он допустил техническую ошибку — в расчетной формуле не учел один коэффициент.

— Коэффициент, из-за которого полк превратился в груду металла?! Но как его вычислили контрразведчики, если разработчики не смогли?! — поразился Ковалев.

— Потому, что не дураки. Большинство ребят в отделе закончили училище с красным дипломом. Кстати, цвет лица тоже был здоровый. И очень помог умница-капитан из геодезической службы дивизии.

— Неужели он оказался умнее ученых?

— Я бы сказал, сообразительнее. Он предположил: в расчетной формуле не учли величину изменения коэффициента перехода из одной географической зоны в другую. В районе Кушвы такая граница как раз и проходила. Капитан поделился своим соображением со мной. Я доложил начальнику отдела, а тот проинформировал Сергеева. Наука и промышленники встретили нашу версию в штыки — как же, их, великих, особисты учить будут. А когда проверили, все подтвердилось.

— Здорово! — восхитился Ковалев.

— Не то слово! После того случая наш авторитет у военных стал непререкаем. А он, сам знаешь, зависит не от цвета корочки, а от того, насколько ты профессионально выполняешь свое дело, — подчеркнул Писаренко.

— Я это прочувствовал на себе в Чечне. Там за чужую спину не спрячешься, если ты… — Ковалев не успел закончить фразы.

Джип, вылетевший навстречу из-за фуры, заставил его принять резко вправо. Из-под колес «Форда» полетела галька, и он пошел юзом. Павел с трудом удержал машину на дороге и, справившись с ситуацией, возвратился на трассу. Писаренко перевел дыхание и с возмущением произнес:

— Куда летит? Жизнь и так коротка!

Ковалев промолчал и сосредоточился на дороге. Она запетляла среди предгорий. После очередного подъема впереди возник окутанный бело-розовым облаком цветущих садов небольшой городок. Перед глазами Писаренко промелькнул указатель — Абинск. Сразу за мостом через реку Ковалев свернул на дорогу, закатанную в новый асфальт.

«Признак для шпиона!» — отметил про себя Писаренко и продолжал искать другие, которые бы говорили опытному глазу о том, что поблизости находится объект Х. Но не обнаружил: лес вплотную подступил к дороге.

— Василий Григорьевич, скоро будем на месте, — предупредил Ковалев и спросил: — Позвольте переодеться в гражданку, чтобы лишний раз не подсвечивать объект?

— Конечно, конечно, — разрешил Писаренко.

Ковалев остановил машину, сменил военную куртку на гражданскую и продолжил движение. Через пять минут справа возникла чугунная ограда. За ней, в глубине ухоженного естественного парка, проглядывали уютные коттеджи, небольшое озеро и лодочная станция. Со стороны все это походило на элитную базу отдыха. Ковалев перехватил вопросительный взгляд Писаренко и пояснил:

— Закрытая база отдыха Газпрома — легенда прикрытия объекта Х.

— Насколько эффективная? — уточнил Писаренко.

— Утечки не выявили. Для ее подкрепления периодически завозят группы отдыхающих.

— Толково. А что обслуживающий персонал?

— Администратор — наш человек. Остальные прошли тщательную проверку.

— Как перед ними шифруется объект?

— Склад хранения аппаратуры для станций перекачки «Южный поток».

— Проверим на месте, — не стал углубляться в эту тему Писаренко.

Ковалев сбросил скорость и заехал на стоянку перед проходной. Оставив на ней машину, они прошли на КПП. Там их встретил дежурный и, преградив дорогу, строго предупредил:

— Граждане, допуск на территорию базы отдыха без путевки запрещен!

Писаренко вопросительно посмотрел на Ковалева. Тот выступил вперед и пояснил:

— Мы к Василию Федоровичу по вопросу заезда группы.

— Подождите, я ему позвоню, — попросил дежурный и исчез в кабинке.

Не прошло и минуты, как он снова появился на пороге и открыл вертушку. Ковалев первым прошел на территорию базы и уверенно свернул на аллею, ведущую к голубому коттеджу. Из него вышел и поспешил навстречу осанистый, лет пятидесяти, мужчина. Его внешний вид и строгий деловой костюм говорили сами за себя. Бывший начальник штаба полка успешно справлялся с обязанностями директора базы. Поздоровавшись, он спросил:

— С чего начнем: с ужина или…

— Спасибо, Василий Федорович, за внимание, — остановил его Писаренко, — у нас есть время только на или.

— Вас проводить к объекту? — поинтересовался директор.

— Нет, дальше мы сами.

— Хорошо, Павел Николаевич, если что, то я буду в своем кабинете, — не стал настаивать директор и отправился к себе.

Ковалев с Писаренко спустились к дороге, прятавшейся под раскидистыми кронами каштанов, и через сотню метров вышли к массивным металлическим воротам. От них вглубь леса уходил высокий забор. Над ним холодно поблескивали глазки видеокамер. Благостную тишину нарушил сухой щелчок; в воротах распахнулось окошко, в нем возникла суровая физиономия и строго потребовала:

— Ваши пропуска!

— Мы в отельном списке на проход, — пояснил Ковалев и подал паспорта.

Окошко захлопнулось, после недолгой паузы в воротах бесшумно открылась дверь, и навстречу Писаренко и Ковалеву вышел начальник дежурной смены охраны. Поздоровавшись, он возвратил паспорта и распорядился:

— Пожалуйста, следуйте за мной!

Они прошли по мрачной потерне, проложенной под землей, и остановились перед бронированной дверью. Дежурный набрал код на панели управления; беззвучно сработали механизмы, и она плавно отошла в сторону. Дальше на лифте они спустились в подземелье и оказались на просторной площадке. От нее лучами расходились три коридора. Дежурный провел их по центральному, остановился у двери, на которую нацелились две видеокамеры, и предложил:

— Заходите, вас ждут!

Писаренко и Ковалев вошли в просторный кабинет. Встретил их подтянутый, спортивного сложения полковник. На вид ему было не больше сорока лет. Твердый взгляд и крепкое рукопожатие начальника объекта Х подтвердили предположение Писаренко: «Полковник на своем месте». С Ковалевым он поздоровался как со старым знакомым. Это также не прошло мимо внимания Писаренко, и он отметил: «Ковалев на объекте нередкий гость и выстроил отношения с командованием».

— Товарищи офицеры, прошу, присаживайтесь, — пригласил полковник к столу заседаний и, когда они заняли места, поинтересовался: — Что будете пить? Есть кофе, есть чай.

— Спасибо, потом, в процессе, — отказался Писаренко и поинтересовался: — Вадим Сергеевич, вам известна цель нашего посещения объекта?

— Да, — подтвердил тот.

— Тогда перейдем к делу.

— Пожалуйста, чем могу, тем помогу.

— Спасибо. Скажите, насколько действенна легенда прикрытия объекта среди местного населения?

— Служба защиты гостайны постоянно мониторит этот вопрос. Данных о расшифровке не поступало.

— Подозрительные подходы со стороны местных жителей к военнослужащим объекта и членам их семей были?

— Такой информацией я не располагаю. Эта область Павла Николаевича.

— Понятно. Насколько надежна система противодиверсионной защиты объекта?

— Недавно ее проверял спецназ ГРУ. Дальше первого рубежа не прошел. Что касается нашей группы быстрого реагирования, то…

— Достаточно, Вадим Сергеевич, — остановил его Писаренко и спросил: — Я могу ознакомиться с документацией по системе охраны объекта, легенде его прикрытия и мероприятиями по закрытию информации?

— Не вопрос, сейчас дам команду.

— Тогда еще одна просьба — предоставьте нам место для работы.

Полковник встал из кресла и, похлопав по спинке, пригласил:

— Можете занимать и работать.

— Спасибо, не буду вас подсиживать, — с улыбкой произнес Писаренко.

— Ха-ха, — хохотнул полковник и в тон ему заметил: — Не подсидишь. С него скорее слетишь, чем взлетишь выше.

— Тогда уступлю Павлу Николаевичу. Пусть рискует, он у нас перспективный сотрудник, — отказался Писаренко.

Ковалев смутился.

— Перспективы Павла Николаевича — это наши негативы, — сохранял шутливо-ироничный тон полковник и, подмигнув Ковалеву, заявил: — На то он и опер, чтобы наш брат командир не дремал.

— Дремать никто не имеет права. Враг не дремлет, — подчеркнул Писаренко.

— Все так! — согласился полковник и предложил: — Зал заседаний вас устроит?

— Вполне. И еще, нам бы категорированный компьютер.

— Обеспечим, — заверил полковник и, проводив Писаренко с Ковалевым в соседнее помещение, отправился дать необходимые распоряжения.

Не прошло и десяти минут, как они уже занимались изучением документации. Она находилась в идеальном состоянии. Каких-либо изъянов в системе охраны объекта Х Писаренко не обнаружил. Позже, в главном зале, где круглосуточно несли дежурство боевые расчеты, он на практике убедился в высокой ее эффективности. На огромном, во всю стену, экране наглядно отражалась работа систем защиты объекта от внешних угроз.

С двойственным чувством Писаренко покидал объект Х. С одной стороны, система мер командования по его защите выглядела надежной и эффективной. А с другой — отсутствие в отделе контрразведки материалов, говоривших о возможном присутствии на объекте или в его окружении агента грузинских спецслужб, будило в Писаренко тревогу. Профессиональный опыт и интуиция подсказывали ему: агент должен быть.

«Где же ты затаился? Под какой крышей легализовался?» — терзался Писаренко.

Его усталый взгляд скользил по темной ленте шоссе, стремительно исчезавшей под колесами машины, горам и не замечал окружающих красот. Длинные, зубастые тени стелились по дороге. Багровый диск солнца на мгновение завис над вершиной Владыкиной горы, а затем медленно покатился вниз. Трепетный луч обагрил щербатые ребра скал и погас. Порыв ветра устало прошуршал прошлогодними листьями, и вечерние сумерки опустились на дорогу.

Павел, притормаживая на поворотах, бросал беспокойный взгляд то на дорожные указатели, то на часы. Время ужина у Грековых давно прошло. Зная беспокойный характер сестры Зины, он ожидал, что на него вот-вот обрушится лавина звонков.

Наконец дорога выскользнула из горных теснин, и внизу приветливо замигал огоньками Абинск. Недалеко от центра, в пяти минутах от базара, среди старого сада находился уютный домик Грековых.

— Абинск? — встрепенулся Писаренко.

— Да, — подтвердил Ковалев.

— Сколько отсюда до вашего отдела?

— Часа полтора езды.

— Многовато, пора перекусить.

— Василий Григорьевич, а если у моей сестры, в Абинске?

— Как-то неудобно. Да и время позднее.

— Все нормально, Василий Григорьевич, они ждут. Я их предупредил.

— Ужин, надеюсь, обойдется без хора казаков? — пошутил Писаренко.

— Ну, что вы, все будет тихо, по-семейному! — заверил Ковалев.

— Знаю я вас, кубанцев, как бы всей станицей гулять не пришлось, а нам лишняя огласка ни к чему.

— Понимаю, будут только Зина и ее муж Коля.

— Уговорил, казак, едем, — сдался Писаренко.

Ковалев достал телефон и набрал номер. Его звонка ждали с нетерпением. Взволнованный женский голос воскликнул:

— Паша, куда ты пропал? Я уже не знаю, че и думать!

— Все нормально, Зина! Извини, дела, пришлось задержаться, — успокаивал он.

— Ну, слава Богу, а то Коля уже икру мечет. Под Новоукраинкой авария страшенная, так мы тут…

— Зин, успокойся! — остановил ее Ковалев. — Минут через десять будем у вас. Накрывай на стол! — и, смущенно посмотрев на Писаренко, обронил: — Беспокойные они у меня.

— И все-таки, Павел Николаевич, может, в Краснодар? — заколебался Писаренко.

— Василий Григорьевич, они обидятся, тем более тут уже рядом, — не сдавался Ковалев и свернул в переулок.

В свете уличных фонарей промелькнули ухоженные палисадники и добротные, сложенные из красного кирпича дома. Ковалев остановил машину перед металлическими воротами, выкрашенными в синий цвет. На звук мотора в глубине двора тявкнула собака, а потом громыхнул засов. Створки ворот распахнулись, Павел въехал во двор. Навстречу ему и Писаренко шагнул худощавый и живой, как ртуть, хозяин. Лихо щелкнув каблуками, он представился:

— Старший по дому сержант Греков. Докладываю. — но не закончил фразы. В дверях показалась хозяйка и прикрикнула:

— Коля, че голову гостям морочишь! — и поторопила: — Заходьте в хату, гостюшки, а то все стынет!

— Спасибо, Зинаида. Извините, не знаю, как вас по батюшке? — спросил Писаренко и назвал себя.

— Константиновна, — представилась хозяйка.

— Вы не хлопочите.

— Яки хлопоты. Все на скору руку. Паша в последний момент сказал. Куру тильке зарубили, а нафаршировать не успела, пришлось варить борщ.

— А у сержанта Грекова, товарищи офицеры, все готово! Первачок отменный! — бодренько рапортовал хозяин.

— Павел Николаевич?! Николай Петрович?! Я так не договаривался! — пытался протестовать Писаренко, но не устоял перед напором хозяев, занял место за столом и поддержал тост — за Кубань!

Первач действительно оказался отменным. Под него гости махнули по две порции борща. Разомлев от сытой пищи и радушия хозяев, Писаренко не стал возражать и согласился переночевать в доме Грековых. Запах трав, исходивший от подушки, напомнил ему далекое детство в степной станице Оренбуржья. Впервые за последние недели он спал крепким сном. Разбудил его звонок будильника. Стрелки показывали семь часов. К этому времени хозяева были уже на ногах: Зинаида хлопотала в летней кухне, а Николай во дворе подвязывал виноград в беседке.

Писаренко и Ковалев быстро привели себя в порядок и сели за стол завтракать. В это время за окном раздался заливистый лай Чапы, и в дверном проеме возникла стройная девушка. Луч солнца упал на лицо и расплескался в темно-зеленых, как лесные озера, глазах. Небольшая родинка над верхней губой нисколько не портила ее, а придавала только пикантности.

— Здрасте! — нараспев поздоровалась девушка и обратилась к Ковалеву: — Паша, ты меня… Ой, извините… — смутилась она, заметив незнакомого человека, и сделала движение к выходу.

Зина подхватилась с места и увлекла девушку к столу.

— Лида, сидай, позавтракай с нами, — пригласил ее Греков.

— Спасибо, дядь Коля, я поела, — отказалась она и бросила вопросительный взгляд на Павла.

Тот откашлялся и обратился к Писаренко:

— Василий Григорьевич, можно, Лида с нами доедет до Краснодара? Ей надо в университет.

— Конечно, о чем речь! — живо откликнулся Писаренко.

— Спасибо, — поблагодарила Лида и подсела к столу. Завтрак продолжился. Николай Петрович потянулся к графинчику с первачом, но Писаренко отказался и ограничился компотом из ежевики. После завтрака он, Ковалев и Лида выехали в Краснодар. По дороге из разговора с ней Писаренко узнал не только, как обстоят дела с ее учебой в аспирантуре, но и историю казачества Кубани.

Оставив Лиду в университете, они направились в отдел ФСБ по Краснодарскому гарнизону. Начальник — полковник Васильев — встретил их на входе. Грозная слава о требовательности Писаренко бежала далеко впереди него. На местах его приезд расценивался не иначе как «черная метка» со стороны руководства департамента. Все это читалось в напряженном взгляде Васильева. Поздоровавшись, он проводил Писаренко в свой кабинет и предложил кофе. Тот отказался и сразу перешел к делу:

— Александр Васильевич, моей целью является не проверка отдела, а наработки по грузинской линии и особенно по объекту Х.

Васильев встрепенулся и окрепшим голосом доложил:

— Все материалы по данной тематике находятся у меня под личным контролем.

— Отлично! С них и начнем! — заявил Писаренко и затем обратился с просьбой предоставить ему отдельный кабинет.

— Кабинет зама вас устроит? — предложил Васильев.

— Вполне. И еще просьба, если она не подорвет боеготовность отдела.

— Какая? — В голосе Васильева снова зазвучали нервные нотки.

— Майор Ковалев, насколько мне известно, находится в резерве выдвижения?

— Да, он перспективный сотрудник.

— Вот и пусть поработает со мной. Кстати, мы с ним почти породнились.

Последняя фраза, загадочно произнесенная Писаренко, отразилась на лице Васильева целой гаммой чувств.

— Э-э, — только и нашелся, что сказать, он.

Не лучше его выглядел Ковалев. Писаренко подмигнул ему и спросил:

— Павел Николаевич, в сваты меня возьмешь? Лида дивчина гарная.

Павел смутился, но быстро нашелся и ответил:

— Как только шпиона поймаем, товарищ полковник.

— Молодец! — похвалил Писаренко и заверил: — А мы его поймаем! Но времени, товарищи, у нас почти не осталось.

Для Васильева и Ковалева это означало только одно — о выходных им предстояло забыть. В течение недели они крутились как белки в колесе, поставляя Писаренко данные, которые бы могли вывести на след агентуры грузинской разведки и ее резидента. Во вторник они наконец перевели дыхание — Писаренко закончил работу и перед отъездом во Владикавказ передал им обобщенную справку. В ней он красным маркером подчеркнул 12 фамилий. Десять человек, как полагал Васильев, обоснованно подлежали проверке, а двое вызвали у него недоумение.

Первый: Харлампиди — грек по национальности — всю жизнь прожил в Крыму. Два года назад вместе с семьей переехал на жительство в город Крымск и взял в аренду кафе на трассе Новороссийск — Краснодар. Это, а также близость к объекту Х, вероятно, определили такой выбор Писаренко.

Второй — Пацан — в далеком 1992 году в составе добровольцев — кубанских казаков — воевал в Абхазии против грузин, был ранен, возвратился к себе в станицу Холмскую и занялся частным бизнесом. Его кандидатура породила у Васильева еще больше вопросов, чем Харлампиди, но он, чтобы не выглядеть в глазах Писаренко профаном, не стал их задавать. От него и Ковалева требовалось только одно — в кратчайшие сроки найти ответ: кто из этих 12 мог быть агентом спецслужб Грузии.

 

Глава 5

Херладзе с нетерпением посматривал то на часы, то на стоянку машин у супермаркета. Имерлидзе опаздывал на явку больше чем на десять минут, и его стали посещать дурные мысли. Херладзе потянулся к телефону, но профессиональная выучка взяла верх над эмоциями.

«Не дергайся, Заза. Это армия: закатилось солнце, и началась служба — круглое тащить, квадратное катить. Подожду еще», — решил Херладзе и, чтобы не бросаться в глаза, поднялся в супермаркет, потолкался в очередях, когда наконец Имерлидзе напомнил о себе телефонным звонком.

Поздоровавшись, Херладзе поинтересовался:

— Хвича, у тебя все в порядке?

— Более чем, можешь поздравить, Заза!

Радостный голос Имерлидзе настроения Херладзе не добавил. Отсутствие пунктуальности у агента все больше раздражало его.

— Что, продсклад спалил? — с сарказмом произнес он.

— Ха-ха, — хохотнул Имерлидзе. — Рановато, еще не все вынес.

— Может, хватит ржать! Я тут уже полчаса торчу!

— Да ладно, Заза, не заводись. Ты где?

— У тебя под носом.

— Тогда двигай на стоянку.

«Козел!» — выругался в душе Херладзе, вышел из супермаркета и направился к машине.

Имерлидзе предупредительно распахнул дверцу, но это не смягчило Херладзе. Плюхнувшись на переднее сиденье, он окатил его ледяным взглядом и дал волю своим чувствам:

— Ты чего борзеешь?! Мы с тобой не в бирюльки играем! На Колыму захотел?

— Я что, служба такая, не знаешь, когда и кто тебя поимеет, — оправдывался Имерлидзе.

— А позвонить, что, не мог?

— Слушай, Заза, не гони волну! Че из мухи слона раздувать? Все нормально!

— Нормально?! Вот ласты склеят, тогда будет тебе муха! — все не мог успокоиться Херладзе.

Упоминание о возможном провале вызвало на лице Имерлидзе болезненную гримасу. Ни слова не говоря, он достал из кармана куртки пакет и протянул Херладзе.

— Что тут? — спросил тот.

— Открой, увидишь, — буркнул Имерлидзе.

Херладзе встряхнул пакет (на колени вывалился новенький российский паспорт) и торопливо зашелестел страницами: его фотография, штамп прописки — все было на своих местах.

— Настоящий?! — Он все еще не мог поверить своим глазам.

— А какой же еще? Я липу не делаю! — проворчал Имерлидзе.

— Да-а, Хвича, с твоими связями мы еще не то замутим, — смягчился Херладзе и, похлопав по плечу, извинился: — Не держи зла. Время прошло, а тебя нет. Всякое в голову полезет.

— Я из-за паспорта задержался. Дело скользкое, пришлось подстраховаться.

— Все правильно! В нашей работе это прежде всего, — похвалил Херладзе и перешел к делу: — Что по крыше? Есть подходящие варианты?

— Да, — подтвердил Имерлидзе и предложил: — Поехали, сам посмотришь.

— Идет! — охотно согласился Херладзе.

Имерлидзе, знавший все злачные точки Владикавказа, начал объезд с ресторана «Казбек». В нем они не задержались — Херладзе не понравились само место и внутренний интерьер. Два следующих также не произвели впечатления, и только к концу третьего часа он определился с выбором — им стал ресторан «Леди Фокс». Леди, если в нем и бывали, то весьма сомнительного поведения, а сэрами и пэрами в его стенах вовсе не пахло. Но это не смутило Херладзе, он оценил другие достоинства ресторана — в нем проводили свой досуг офицеры 58-й армии. Сочная армейская речь, звучавшая под крышей ресторана, стала для него самой сладкой музыкой. Будущих агентов с их слабостями и недостатками Херладзе рассчитывал вербовать на месте. Переговоры с владельцем ресторана об аренде завершились в тот же день. Солидный задаток и кругленькая сумма в договоре рассеяли все его сомнения.

Легализовавшись, Херладзе приступил к решению главной задачи: созданию нелегальной резидентуры. Первым кандидатом в нее предстояло стать старшему офицеру разведотдела 58-й армии подполковнику Марлену Калашвили. Собранные на него через Имерлидзе данные и личные наблюдения говорили Херладзе: на одной лирике о помощи исторической родине привлечь российского военного разведчика к сотрудничеству не удастся. Калашвили не испытывал горячей любви к Грузии. Последний раз к родственникам в Поти он приезжал три года назад, но долго не задержался. Что касается слабостей, то и здесь кандидат в агенты не имел явных уязвимых мест: на женщин не был падок, деньгами направо и налево не сорил, а в личную жизнь и к себе в душу малознакомых людей не пускал — сказывалась школа советской разведки.

Однако Херладзе не терял надежды завербовать Калашвили. Ее питали его тщеславие, а еще больше обида на командование части. Он — один из лучших офицеров разведотдела армии, как какой-то недоумок, срезался на первом же экзамене при поступлении в академию. Причину своего провала Калашвили связывал не с недостатком знаний, а с происками кадровиков, зацепившихся за национальность и решивших поставить крест на его дальнейшей карьере. Лишнее подтверждение этому предположению Калашвили нашел по возвращении в родную часть из Москвы. Очередные перемещения на вышестоящие должности миновали его. Объяснения кадровика, а потом командира ничего не прояснили, они отделались общими фразами и туманными обещаниями.

Все это вместе взятое укрепляло уверенность Херладзе в успехе вербовки Калашвили. Свои предложения он доложил руководству грузинской разведки. Джапаридзе с ними согласился, но, взвесив все «за» и «против», не стал рисковать резидентом. Вербовку проблемного кандидата в агенты было решено проводить в Грузии. С этой целью подчиненные Джапаридзе разыграли незатейливую комбинацию. По уже отработанному варианту они создали проблемы с квартирой у брата Калашвили, проживавшего в Тбилиси. А дальше все пошло по накатанной колее — он обратился за помощью к Имерлидзе. Тот пообещал решить проблему и предложил встретиться, чтобы обсудить ее. Калашвили тут же откликнулся на это предложение, и Имерлидзе со свойственными ему энергией и изобретательностью взялся за подготовку к встрече. Место ее проведения у шпионов не вызывало спора — ресторан «Леди Фокс». Состав участников «дружеского ужина» также был подобран со смыслом. На него Имерлидзе пригласил земляков: подчиненного — начальника продсклада госпиталя прапорщика Ромишвили — и начальника отделения узла связи капитана Чхеидзе. Дав согласие, они не подозревали, что им предстояло сыграть свои роли в спектакле, задуманном Имерлидзе.

Проходимец Ромишвили мог делать деньги даже из воздуха и находить путь к сердцу клиента не только тем, что по дешевке сбывал продукты с госпитального склада, но и замечательным домашним вином, которое привозил от родителей. Вино и рассказы Ромишвили о родине, по замыслу хитроумного Имерлидзе, должны были пробудить в душе Калашвили ностальгические чувства.

Главную же скрипку в задуманной им партитуре предстояло сыграть Чхеидзе. Служба для него давно превратилась в каторгу. Он безнадежно застрял в категории «вечный капитан» и, скрипя зубами, дотягивал постылую армейскую лямку. Впереди ему светила лишь малая пенсия, а после смерти — похороны за счет государства под звуки духового оркестра. Обиженный на все: службу, удачливых однокашников, давно уже командовавших полками, и саму жизнь, Чхеидзе после нескольких рюмок превращался в брюзгу и своим брюзжанием должен был завести Калашвили.

Эти свои соображения Имерлидзе изложил Херладзе. Тот их одобрил, выделил на расходы десять тысяч рублей и подтвердил готовность к встрече в ресторане «Леди Фокс». В отдельной кабинке он установил звукозаписывающую аппаратуру, чтобы фиксировать каждое слово и каждый жест будущего агента грузинской разведки, но в самый последний момент встреча сорвалась. Начальник штаба армии отправил Калашвили в командировку в Южную Осетию. Там тот пробыл до конца месяца, а по возвращении во Владикавказ сразу позвонил Имерлидзе и договорился о встрече.

1 апреля 2007 года компания земляков: Имерлидзе, Калашвили, Ромишвили и Чхеидзе собралась в ресторане «Леди Фокс». В очередной раз Имерлидзе лицом в грязь не ударил и лишний раз продемонстрировал Калашвили возможности своих связей. Несмотря на то что в главном зале негде было яблоку упасть, а в глазах рябило от погон, для них нашлась отдельная кабинка. Не успели они занять в ней места, как Ромишвили выставил на стол глиняный кувшин с фамильным домашним вином, а затем с ловкостью фокусника стал извлекать из сумки консервные банки с деликатесами. Маркировка на них не оставляла сомнений — они были с госпитального продсклада.

— Да-а, Резо, кому война, а кому мать родная, — саркастически оценил этот консервно-гастрономический набор Калашвили.

— А что делать, товарищ подполковник. Все, что есть в армии, принадлежит прапорщикам, — быстро нашелся Ромишвили.

— Слава Богу, что вас мало, а то бы последнее растащили, — едко заметил Чхеидзе.

— Не переживай, Зураб, на наш век хватит, — осклабился в ухмылке Ромишвили.

— Резо, спрячь подальше! Это тебе не склад или каптера, а ресторан. Здесь собрались не Иваны, а свои — земляки! — потребовал Имерлидзе.

Понял, Юлонович, возвращаю все в исходное! — засуетился Ромишвили и принялся складывать консервы обратно в сумку. Но когда его рука коснулась кувшина с вином, ее перехватил Чхеидзе и потребовал:

— Отставить!

Ромишвили вопросительно посмотрел на Имерлидзе. Тот хмыкнул и назидательно сказал:

— Слушай старого капитана, Резо. В армии как говорят: не спеши выполнить первую команду, вторая ее отменит.

— Понял, Юлонович, открываю, — хихикнул Ромишвили и принялся ломать сургуч на горлышке кувшина.

В это время в кабинке появился официант с легкими закусками: пхали, аджикой, аджапсандалом, кучмачи и лобио. Чхеидзе пробежался по этому изобилию загоревшимся взглядом, плотоядно облизнул губы, и в его голосе зазвучали ностальгические нотки.

— Пхали?! Кучмачи?! Как дома побывал!

— Ну ты, Хвича, даешь! У тебя и тут все схвачено! — восхитился его проворством Калашвили.

— Ну, что я могу тебе сказать, Марлен, как говорится: это кто на что учился, — расплылся в довольной улыбке Имерлидзе и распорядился: — Резо, что-то в горле дырынчит, надо горло промочить. Наливай!

Ромишвили поднял кувшин и, напевая себе под нос:

— Расцветай под солнцем, Грузия моя, — стал разливать вино по бокалам.

— Резо, ты че, краев не видишь? Наливай по полному! — потребовал Чхеидзе.

— Зурик, у них, тыловиков, это профессиональное: недолив, недосып, недовес, — едко заметил Калашвили.

Имерлидзе пропустил колкость мимо ушей, поднял бокал и произнес тост:

— За земляков! Нас здесь мало, и мы должны поддерживать друг друга!

— Скоро и тех выкинут на улицу, — буркнул Чхеидзе и большими глотками осушил бокал до дна.

Это не осталось незамеченным Имерлидзе. Сделав удивленное лицо, он с недоумением посмотрел на пустой бокал, затем на Чхеидзе и не удержался от упрека:

— Зурик, обижаешь! Ты что, собрался уходить?

— Я-а? С чего ты взял? — удивился тот.

— Так бокал-то пустой.

— Э-э, Зурик, забываешь наши традиции, совсем уже русским стал, — поддакнул Ромишвили.

Чхеидзе поиграл желваками на скулах и, не поднимая головы, просипел:

— Наливай! Между первой и второй перерывчик небольшой.

— Погоди, погоди, Зурик! Тут не Иваны собрались, — осадил его Имерлидзе.

Чхеидзе промолчал и, уткнувшись в тарелку с аджапсандалом, принялся жевать. Какое-то время за столом были слышны стук вилок, ножей и довольные возгласы. Появление официанта, а точнее шашлыка, снова вызвало оживление в компании. Ромишвили склонился над огромным блюдом, заваленным румяным мясом, вдохнул вившийся над ним ароматный парок и, закрыв от удовольствия глаза, воскликнул:

— Вкуснятина, пальчики оближешь!

— Резо, наливай! Толком еще не выпили, а разговор уже пошел о службе, — распорядился Имерлидзе.

— Точно, Юлонович, баб и анекдоты пропустили! — поддержал его Ромишвили и, живо подхватив тему, предложил: — Есть один как раз в тему!

— Давай, только быстрее, а то шашлык стынет! — поторопил Чхеидзе.

— Зурик, ты помнишь «черного полковника», что проверял узел связи? — продолжал интриговать Ромишвили.

— Ну?

— На итоговом зачете он резал народ по-страшному. Командир узла на уши встал — полный завал, не знает, что делать — и тут вспомнил про древнего капитана Стародуба. Тот за 25 лет безупречной службы уже мхом оброс, но при этом ни одной проверки не завалил. В общем, вызвали Стародуба из дембельского отпуска и поставили задачу — уломать полковника хоть на тройку…

— Резо, кончай мозги полоскать, вино прокиснет! Наливай! — начал терять терпение Чхеидзе.

— Погоди, Зурик, пусть расскажет, — остановил его Калашвили.

— Короче, капитан вывез полковника на природу, к водопадам, — вернулся к анекдоту Ромишвили. — Сами знаете, красота там обалденная. Полковник и обалдел. Капитан подсуетился, повесил гамак и поднес ему парочку стопарей, а потом шашлычок из молодого барашка. Полковник выпил, закусил, разлегся в гамаке, расслабился и яйца вывалил из трусов. На запах шашлыка прибежал пес, забрался под гамак и давай их лизать. Полковник блаженствует и так вальяжно говорит: «Молодец, капитан, уже до четверки дотягиваешь».

— Ха-ха! — зашлись в хохоте Калашвили с Имерлидзе, сквозь него прорывалось: — Ну, все, как у нас!

Чхеизде же зло сверкнул глазами и обрушился на Ромишвили:

— Борзеешь, прапор?! Про капитана специально ввернул?

— Да ты че, Зурик?! Это ж анекдот! — оторопел Ромишвили.

— Шутник хренов! С мое послужи, а потом зубы скаль! — наливался гневом Чхеидзе.

— Зурик, не заводись! Ты че, первый день в армии? — пытался утихомирить его Калашвили.

Но Чхеидзе было не остановить. Он выплеснул все, что накипело у него на душе:

— В гробу я видал вашу армию и долбаную Россию! После дембеля ноги моей здесь не будет. Продам квартиру — и к себе в Батуми. Миша из него картинку сделал. Я…

Здесь уже Имерлидзе вынужден был вмешаться и, чтобы погасить ссору, провозгласил тост:

— За Грузию! За нашего друга и за ее настоящего сына Зурика.

— За Зурика! — поддержали остальные.

Чхеидзе отмяк и расчувствовался. Прошло полчаса, он уже с трудом ворочал языком, и Ромишвили вызвался отвести его домой. Калашвили с Имерлидзе остались одни. Хитрый тыловик держал паузу и снова потянулся к кувшину с вином. Калашвили остановил его.

— Погоди, Хвича, пока совсем не закосели. Так что там с моим вопросом?

— Ах да! Извини, Марлен, Зурик все мозги вынес, — посетовал Имерлидзе.

— Так как?

— В работе. Я подключил свои связи в Тбилиси.

— Ну?

— Обещают решить в ближайшее время.

— Не может быть!

— Решат, Марлен, не сомневайся. Занимаются серьезные люди.

— Спасибо! Век не забуду. Я твой должник, Хвича! — расчувствовался Калашвили.

— Да ладно тебе, свои люди — сочтемся. Готовься, скоро махнем в Тбилиси.

— В Тбилиси? А мне что там делать?

— Есть какие-то моменты, без тебя их не решить, да и «поляну» надо накрыть.

— Понятно, но с моей службой и начальством это не так просто сделать.

— Почему? Причина же уважительная — квартирный вопрос.

— Но не мой же, а брата!

— А чего об этом начальству докладывать, втихаря съездим.

— Ладно, поищу варианты, — согласился Калашвили и предложил: — Наливай!

Имерлидзе разлил вино по бокалам, они выпили, затем еще повторили, и Калашвили прорвало. Он принялся костерить на чем свет стоит сволочей — академиков, зарубивших ему дорогу к генеральским звездам, а затем «отца-командира», кормившего его «завтраками» и продолжавшего держать на подполковничьей должности. Имерлидзе терпеливо слушал, время от времени поддакивал, распаляя в нем недобрые чувства. Покинули ресторан они далеко за полночь. Калашвили едва держался на ногах, и Имерлидзе еще раз продемонстрировал ему свои неограниченные возможности. На стоянке перед рестораном их дожидался его приятель с машиной — Заза. Резидент воспользовался ситуацией, чтобы ближе познакомиться с будущим агентом в шпионскую сеть. Она мало что дала, машина тронулась с места, и Калашвили тут же отключился. В квартиру они внесли его на руках. Спустя сутки Имерлидзе снова встретился с ним и договорился о поездке в Тбилиси. Но она сорвалась, закрученный в колесо армейских проверок и учений Калашвили не принадлежал самому себе.

Подходил к концу апрель. Яркое южное солнце растопило снега, яркая зелень покрыла предгорья, сады оделись в нежно-розовый убор. Джапаридзе потерял терпение и насел на Херладзе, тот не давал покоя Имерлидзе. Нервотрепка закончилась 30 апреля — у Калашвили наконец образовалось свободное окно в службе. После обеда он, не подозревая, что его ждет, вместе с Имерлидзе отправился в Грузию. После проверки документов в пункте пограничного пропуска «Верхний Ларс» они сразу же попали под колпак грузинской разведки. Перед ними она предстала в лице обаятельного Гиви Коладзе. Старый приятель, как его представил Имерлидзе, произвел впечатление на Калашвили. Модный костюм, дорогой автомобиль и вальяжность в поведении говорили сами за себя. Перед Калашвили находился хозяин жизни. По дороге в Тбилиси он не один раз убедился в этом — проверки на полицейских постах, не успев начаться, заканчивались.

В город они въехали под вечер. Гиви, уверенно ориентируясь в лабиринте узких улочек старого города, подвез Калашвили к подъезду дома, где жили родственники — Гобелидзе. Его предложение поужинать в их кругу он и Имерлидзе вежливо отклонили. Сославшись на позднее время, они договорились собраться на следующий день.

Встречу Калашвили с родственниками нельзя было назвать радостной. Последние дни они жили на одних нервах. Мрачная перспектива быть выброшенными на улицу доводила Марго — жену брата — до истерики. Поэтому ужин для Калашвили стал пыткой. Все разговоры за столом начинались и заканчивались одним и тем же: как сохранить квартиру. С трудом дождавшись окончания ужина, он отправился спать.

Новый день не добавил Калашвили настроения. Убитый вид Кахи и молящий взгляд Марго навевали на него смертельную тоску и отбивали всякий аппетит. Торопливо проглотив хачапури и запив его крепким кофе, он, сославшись на срочные дела, отправился в город и возвратился обратно за несколько минут до времени, назначенного Гиви.

Тот был точен, ровно в час дня вместе с Имерлидзе подъехал к подъезду. Оба находились в хорошем расположении духа. На немой вопрос, читавшийся в глазах Калашвили, Имерлидзе ответил улыбкой и дал понять — проблема с квартирой Гобелидзе практически решена, остались лишь нюансы. Их он предложил обсудить за обедом. Калашвили воспрянул духом и, кажется, готов был отправиться не только в ресторан «Махараджа», кухню которого нахваливал Коладзе, а хоть к черту на кулички.

Ехать далеко не пришлось. Ресторан располагался в бывшей гостинице «Советская». В ней когда-то останавливались идеологически выдержанные члены партии, но не чуравшиеся проводить вечера в веселой компании невыдержанных комсомолок. И когда машина подъехала к гостинице, то Калашвили не сразу мог понять, где находится. Она начисто утратила свой советский облик.

С приходом Саакашвили к власти заря коммунизма, которая, по словам недавнего вождя Грузии, в прошлом члена Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе, вставала для грузин на севере — в Москве, безнадежно погасла. Теперь, но уже заря демократии, восходила для Грузии на западе — в Вашингтоне.

Саакашвили после шумного балагана под названием «революция роз», устроенного в парламенте, утвердившись во властном кресле, от слов перешел к делу. В приступе антироссийской ненависти он и другие «розовые революционеры», взращенные в питомниках ЦРУ и Госдепа США, с каким-то нечеловеческим остервенением уничтожали все советское, все русское. Даже великим Пушкину и Лермонтову, воспевшим Грузию в своих гениальных стихах, не нашлось места не только в Пантеоне славы, но и в литературе.

Грузинскому народу навязывались новые символы и идолы. Музей советской оккупации должен был напоминать ему, как изнывала советская Грузия под игом грузина Сталина, а обновленный проспект имени Д. Буша не оставлять сомнений: все дороги ведут в Вашингтон.

Та же судьба постигла гостиницу «Советская». Мраморную символику социалистического прошлого варварски сбили долотом. Знаменитую кровать, на которой спал поэт Маяковский, безжалостно выбросили на свалку. Кресло «всесоюзного палача» Берии, как эстафету, передававшуюся от директора к директору, растащили на сувениры. После переделки гостиница превратилась в нечто напоминающее буддийский храм и одновременно казино Лас-Вегаса.

— Приехали! — объявил Гиви и, не обращая внимания на знаки, заехал на служебную стоянку.

Оставив на ней машину, он, Калашвили и Имерлидзе направились к входу в ресторан. Импозантный метрдотель, ряженный под раджу, склонившийся перед ними в заискивающем поклоне, официант, рассыпающийся мелким бесом, чарующая грузинская мелодия и сладкий елей, лившийся из медовых уст Гиви в захмелевшую душу земляка, «мыкающегося на чужбине за грошовую зарплату», а также намеки на то, что они смогут замутить серьезный бизнес, вскружили голову Калашвили. В его воображении вместо прокуренного армейского кабинета уже вырисовывался респектабельный офис и длинноногая секретарша в приемной. Окончательно он поверил в неограниченные возможности Гиви, когда в его руках появилась заветная справка. В ней черным по белому было написано: Гобелидзе являются законными собственниками трехкомнатной квартиры в Тбилиси. В порыве благодарности Калашвили предложил Коладзе и Имерлидзе тут же отправиться к ним и отметить столь счастливое событие. Они вежливо отказались, и Гиви объявил новый тост:

— За будущие наши общие успехи!

Имерлидзе присоединился к нему и со смешком добавил:

— А у нас в тылах еще говорят: чтобы у нас все было, а за это ничего не было.

— Идет! — согласился Калашвили.

Не успели они закусить, как у Имерлидзе зазвонил сотовый телефон.

— А-а, это ты, — недовольно произнес он и осекся: — Ког… В сознании?! Что? Бабки? Я решу. Жди, выезжаю! — потухшим голосом закончил разговор Имерлидзе.

— Хвича, опять что-то с матерью? — догадался Гиви.

— Инсульт, — потерянно произнес он и, собравшись с духом, поднялся из кресла.

— Едем вместе! — вызвался помочь Коладзе.

— Не надо, Гиви, я пока сам.

— Тогда бери мою машину!

— Спасибо, Гиви, — поблагодарил Имерлидзе и, взяв ключи от нее, скрылся за дверью кабинки.

Калашвили с Коладзе остались одни. За столом возникла тягостная пауза. Первым ее нарушил Коладзе.

— Бедняга Хвича, только мать на ноги поднял — и тут такое, — посетовал он.

— Да, не повезло, — посочувствовал Калашвили и, помявшись, сказал: — Гиви, я тоже, наверно, пойду. Спасибо тебе за все. Что с меня?

— О чем ты, Марлен?!

— И все-таки не хочу быть неблагодарным.

— Если только так, — не стал настаивать Коладзе, взял бутылку коньяка, разлил по рюмкам и произнес:

— За знакомство мы уже выпили, за дружбу тоже, я пью за твое блестящее будущее, Марлен!

Кислая улыбка появилась на лице Калашвили, и он уныло произнес:

— Да уж блестящее, дальше некуда. До дембеля умирать на подполковничьей должности.

— Ну, зачем так мрачно, Марлен. Завтра перед тобой могут открыться совершенно другие перспективы, — обнадежил его Коладзе.

— Какие к черту перспективы, когда тебе перевалило за сорок, да еще с моей национальностью!

— Плюнь ты на козлов, что зарубили академию! На ней свет клином не сошелся. У тебя, Марлен, могут открыться совершенно другие перспективы. Но сначала за них выпьем, — продолжал говорить загадками Коладзе.

Они выпили и снова навалились на закуску. Коладзе с явным удовольствием ел сочный шашлык и постреливал глазами в Калашвили. Тот вяло жевал. Загадочные намеки Коладзе заинтриговали его, и, не выдержав, он спросил:

— Гиви, так о каких моих перспективах идет речь?

Коладзе не торопился с ответом; аккуратно промокнув губы салфеткой, выпил минеральной воды и, пристально посмотрев на Калашвили, многозначительно произнес:

— Есть очень прибыльный, но рискованный бизнес.

— Наркота? Это без меня! — сразу отказался Калашвили.

На физиономии Коладзе появилась брезгливая гримаса, и после долгой паузы он не без пафоса объявил:

— Помочь нашей родине — Грузии!

— Грузии? Так ты… — Калашвили осекся.

Профессиональный разведчик — он все понял. За высокими словами Коладзе о родине крылось банальное вербовочное предложение. У Калашвили хмель сняло как рукой. Он нервно сглотнул и внезапно осипшим голосом спросил:

— Ты кто, разведка или контрразведка?

— Молодец, быстро соображаешь, — с ухмылкой ответил Коладзе и продолжил игру: — А как думаешь?

— Перец аджики не слаще.

— Значит, не хочешь помочь родине?

— Меня на такое не купить! На вербовку не пойду! — отрезал Калашвили и, швырнув на стол справку на квартиру Гобелидзе, подхватился с места.

— Сядь! Я не все сказал! — рыкнул Коладзе и окатил его леденящим взглядом.

Калашвили поежился. От вальяжной позы и мажора в голосе Коладзе не осталось и следа.

— Говоришь, вербовка? — процедил он и сорвался на крик: — А ты сколько наших завербовал?! Сколько?

— Я всего лишь выполнял свою работу, и не больше, — пытался оправдаться Калашвили.

— Работу? У нас она называется шпионажем.

— Это еще надо доказать.

— И докажем! — отрезал Коладзе.

— У вас, кроме слов, на меня ничего нет.

— Есть. Лет на пятнадцать хватит.

— Только не надо пугать — пуганый! Ничего не выйдет! — встал в позу Калашвили.

Коладзе не стал обострять ситуацию, сменил тактику разговора и предложил:

— Марлен, давай не будем друг друга накручивать, а спокойно как профессионалы оценим ситуацию.

Калашвили, поиграв желваками на скулах, тяжело опустился в кресло и немигающим взглядом уставился на Коладзе. Тот не отвел глаз и методично, словно вбивая гвозди, продолжил разговор:

— Марлен, эта ситуация, как ты понимаешь, возникла не на пустом месте. Мы ее основательно готовили и, не сомневайся, доведем до конца. Вопрос только в том, с какими для тебя последствиями. Можно пойти по варианту пьяного дебоша или изнасилования молоденькой девушки. Дальше перечислять, во что еще ты вляпаешься?

Яростный огонь, полыхавший в глазах Калашвили, погас, в них разлилась смертельная тоска. Наступил момент истины в операции Специальной службы внешней разведки Грузии. Коладзе, воспользовавшись растерянностью Калашвили, поспешил развить успех и предложил:

— Марлен, расслабься и не делай из этого трагедии. В наше время все продается и покупается, только у каждого своя цена.

— Ага, двадцать лет за решеткой, — потерянно произнес Калашвили.

— Ну, зачем так мрачно, Марлен. Все будет о'кей! Мы профессионалы, и нас голыми руками не взять, — заверил Коладзе и, пододвинув справку, потребовал: — Забирай и порадуй Марго с Кахой!

Рука Калашвили опустилась на стол, и подрагивающие пальцы коснулись бумаги. В глазах Коладзе вспыхнул радостный огонек — победа в острейшем психологическом поединке была близка. Он с нетерпением ждал, что скажет Калашвили. Тот молчал. В нем происходила острейшая борьба мотивов, и Коладзе решил не перегибать палку. Новые угрозы и давление могли загнать вербовочную ситуацию в тупик, и тогда прощай, будущий ценнейший источник информации. Поэтому он не стал форсировать события и предложил:

— Марлен, давай-ка отдохни, а завтра поговорим о нашей будущей работе. Встретимся в это же время в отеле «Старый Тбилиси» в номере 117.

Калашвили ничего не ответил. Сунув справку в карман, он побрел на выход. При его появлении в общем зале за одним из столиков произошло движение. Молоденькая парочка поднялась и двинулась вслед за ним.

После ухода Калашвили из ресторана для Коладзе, Джапаридзе и Чиковани потянулись часы томительного ожидания. Доклады агентов наружного наблюдения ясности в перспективу вербовки Калашвили не внесли.

Объект «Здоровяк» — Калашвили, как сообщали агенты наружки:

«…3 часа 15 минут бесцельно шатался по городу, много и нервно курил, потом вышел на набережную Куры и 1 час 10 минут просидел на лавке. После этого никуда не заходил и возвратился на квартиру Гобелидзе. За это время ни с кем в контакт не вступал и никому не звонил. На следующий день в 12.05 объект «Здоровяк» вышел из подъезда, сел в троллейбус и в течение 30 минут 2 раза менял направление движения, потом 55 минут толкался в торговых рядах супермаркета. Все это время квалифицированно проверялся».

В 13.40 Джапаридзе и Чиковани наконец вздохнули с облегчением. Доклад агентов наружки не оставлял сомнений: Калашвили направляется к отелю «Старый Тбилиси». Там в отдельном номере уже больше часа томился в ожидании Коладзе. Звонок Чиковани поднял его на ноги. Проверив аппаратуру скрытой видеозаписи, Коладзе выставил из холодильника на стол закуску и бутылку с чачей. Скрип двери прервал его занятие. На пороге стоял Калашвили. Его вид говорил сам за себя. Румянец сошел со щек, а под глазами после бессонной ночи образовались мешки.

— О, Марлен! — воскликнул Коладзе и широким жестом пригласил к столу: — Проходи, пообедаем.

Калашвили, сделав вид, что не заметил протянутой ему руки, вошел в номер, тяжело опустился в кресло и немигающим взглядом уставился на Коладзе. Тот потянулся к бутылке и нарочито бодро предложил:

— Ну что, для разгончика выпьем самогончика?

— Нет! — отрезал Калашвили и потребовал: — Так чего вы от меня хотите?

— Хотим? Не хотим, а предлагаем.

— И что?

— Гляди! — Коладзе открыл металлический кейс, достал пухлый пакет и встряхнул.

На стол посыпались 100-долларовые купюры. Их горка росла. В глазах Калашвили вспыхнул и погас алчный огонек. Это не укрылось от Коладзе — денежная наживка оказалась сильнее любви к родине.

— Здесь только аванс, — небрежно бросил он.

— Сколько? — осипшим голосом спросил Калашвили.

— Три тысячи баксов. Кстати, Марлен, в русской разведке ты сколько получаешь?

— 21 тысячу, а с премией выходит 23.

— Ха, это же копейки. Мы будем платить тысячу баксов плюс отдельный бонус за каждую представленную информацию.

— Сколько в итоге?

— С твоими возможностями хватит, чтобы купить крутую тачку и виллу в Батуми. К ним плюсом пойдет гражданство Грузии.

— Виллу? — Гримаса исказила лицо Калашвили, и он мрачно обронил: — Скорее камеру в ФСБ.

— Марлен, к чему такие страсти? Мы с тобой профессионалы! И потом наша работа займет не больше года.

— Года?! А что потом?

— Потом ФСБ и России будет не до тебя. Мы их окунем в такое дерьмо, что им век не отмыться.

— Значит, год? — уточнил Калашвили.

— Да, — подтвердил Коладзе.

— Хорошо, я согласен. Теперь самый проблемный вопрос: как будем поддерживать связь?

— О, это уже деловой разговор! Молодец! — похвалил Коладзе и снова потянулся к бутылке с чачей. Калашвили ничего не сказал, он разлил ее по рюмкам и предложил тост: — За наш общий успех!

Калашвили залпом выпил и даже не поморщился, давало о себе знать нервное напряжение. Коладзе, закусив сулугуни, принялся подсовывать ему закуски. Калашвили мотнул головой и просипел:

— Наливай еще.

— Легко, — живо откликнулся Коладзе и снова наполнил рюмки чачей.

Они выпили. Калашвили закусил и повторил вопрос:

— Так как будем поддерживать связь?

— Во Владикавказе есть проверенный человек, через него…

— Хвича, что ли? — перебил Калашвили.

— Да.

— Он ваш агент?

— Не совсем, — не стал уточнять Коладзе и пояснил: — Он почти каждый месяц мотается через границу и успел примелькаться.

— Это и плохо. ФСБ рано или поздно зацепится, начнет копать под него и выйдет на меня. Нет, не вариант! — отверг Калашвили.

— Да, есть здесь проблемка, — согласился Коладзе и заверил: — Мы ее решим в ближайшие месяцы — отработаем каналы связи через тайник или спутник, а пока задействуем Хвичу.

— Не больше чем на месяц и использовать его только втемную! — поставил условие Калашвили.

— Хорошо, — не стал спорить Коладзе и, подвинув к нему горку долларов, с улыбкой произнес: — Сгребай капусту, пока не прокисла!

Калашвили ответил кривой ухмылкой и принялся рассовывать деньги по карманам. И когда стол опустел, Коладзе выложил на него бланк, ручку и пояснил:

— Марлен, осталась одна техническая деталь, — и, ткнув пальцем вниз листа, попросил: — Вот здесь надо поставить свой автограф, а сумму написать прописью.

— Чего?! Какой еще автограф? — заартачился Калашвили.

— Извини, но, что поделать, такой порядок в нашей конторе. — Коладзе развел руками.

— Порядок? Все, как у нас!

— Так учитель же был один.

— Имеешь в виду Берию?

— Его самого.

Калашвили хмыкнул и затем со злой иронией заметил:

— А когда товарищ Берия вышел из доверия, то схлопотал девять граммов.

— Марлен, тебе это не грозит. Твоя безопасность для нас превыше всего. Что касается денег, то они, как знаешь, любят счет, а твоя роспись — чистая формальность.

— Знаю я эту формальность — крючок, чтоб я не сорвался, — буркнул Калашвили и, скрипя зубами, написал расписку.

Коладзе, перечитав ее, спрятал в кейс и потом более трех часов опрашивал Калашвили по сослуживцам-офицерам разведотдела 58-й армии. Грузинскую разведку интересовали их сильные и слабые стороны, положение в семье, перспективы по службе, а главное, закордонная агентура ГРУ, действующая в Грузии.

Во Владикавказ Калашвили — теперь уже агент Специальной службы внешней разведки Грузии Кахабер — возвратился с заданием: собирать сведения о боевой и мобилизационной готовности частей СКВО и военных формирований Республики Южная Осетия. В понедельник он вышел на службу. К этому времени страх перед возможным разоблачением прошел, а что касается угрызений совести, то они его не мучили. Ее остатки были безвозвратно утеряны в номере отеля «Старый Тбилиси».

Три тысячи долларов, полученные от Коладзе, и обещание выплачивать отдельные бонусы за каждую добытую секретную информацию подогревали денежные аппетиты Калашвили. Он приступил к выполнению задания: сделал электронную копию с совершенно секретного документа, содержащего сведения о мобготовности частей округа, а затем сканировал электронный справочник с данными на руководителей силовых структур Республики Северная Осетия. После того как они были зашифрованы, часть из них Калашвили передал Имерлидзе, а остальные попридержал. Начинающий шпион быстро сообразил, как можно подзаработать на грузинской разведке, и решил дозированно выдавать собранную информацию.

Имерлидзе, получив от Калашвили флеш-карту с записанными на нее материалами, поспешил поскорее от них избавиться. Под предлогом оказания помощи больной матери он взял отгул в части на два дня и в первую же субботу выехал в Грузию. В Гори его встретил сам заместитель начальника Оперативного управления Специальной службы внешней разведки Грузии Отар.

Встреча проходила по уже сложившейся схеме. После обеда в ресторане они продолжили разговор на конспиративной квартире. Там Имерлидзе передал Отару флеш-карту Калашвили, а затем сообщил сведения, которые получил сам на последнем совещании, проходившем в штабе 58-й армии. Отар похвалил Имерлидзе за проявленную инициативу, но денег не дал и пообещал расплатиться, после того как специалисты расшифруют и изучат материалы на флеш-карте.

После их проверки опасения Джапаридзе и Чиковани, что агент Кахабер мог являться подставой ГРУ или ФСБ, рассеялись. Подлинность добытых им материалов не вызывала сомнений. Отар тут же вызвал Имерлидзе на встречу, вручил ему новую флеш-карту с заданием для Калашвили, деньги и распорядился немедленно выехать во Владикавказ.

В тот же день вслед за агентом — курьером Док — по спутниковому каналу связи за подписью Джапаридзе в адрес резидента Шота ушла шифровка. В ней ему предписывалось: взять на личную связь агента Кахабер и организовать с ним работу. В качестве следующего задания резиденту предлагалось: используя возможности Кахабера, уточнить информацию, полученную американскими партнерами с помощью технических средств разведки, о возможном наличии в горном массиве Горячий Ключ — Туапсе — Абинск важного военного объекта. Для этого резиденту поручили восстановить связь с агентом Земеля и подключить его к выполнению задания.

 

Глава 6

После отъезда из отдела ФСБ по краснодарскому гарнизону полковника Писаренко запущенный им маховик поиска агентов и резидента грузинской разведки втягивал в себя все новых сотрудников. Даже престарелому майору Шкодину с его пресловутой теорией синусоидального ритма работы военной контрразведки не удалось отсидеться в стороне. Несмотря на наступление курортно-дачного сезона, синусоида не только не пошла на затухание, а наоборот, стремительно вознеслась вверх. Он был удручен не столько крушением своей теории, сколько тем, что вместо подготовки к увольнению ему пришлось включиться в поиск шпиона. В какой-то момент Шкодин, увлеченный общим порывом, даже пытался тряхнуть стариной. Но из этого, как добродушно подтрунивали коллеги-остряки, получилось разве что пустить пыль в глаза начальству — Васильеву. Тот, чтобы понапрасну не тратить нервы и время, задвинул Шкодина подальше — перебирать и подшивать бумаги в дела.

Посрамленный теоретик в одиночестве просиживал в кабинете, готовил запросы в другие подразделения контрразведки и оформлял материалы допусков. Появление в кабинете Ковалева с лейтенантом Волгиным Шкодин воспринял как дар божий. Пододвинув к Волгину внушительную стопку материалов дел допусков, он вручил ему шило, черные нитки и с многозначительным видом произнес:

— Лейтенант, хочешь стать генералом?

— Конечно, товарищ майор! — бодро ответил Волгин.

— Молодец! А чтобы им быть, службу в контрразведке надо начинать с азов.

— С шила и ниток? — хмыкнул Волгин.

Шкодин нахмурился и строго сказал:

— Лейтенант, слушай старого опера: шило — это самое острое оружие контрразведчика! И еще, чтобы иметь результат, даже тухлое дело надо прошивать черными нитками. Это тебе подтвердит Паша.

Ковалев энергично закивал головой и с интересом ждал, чем на эту сентенцию Шкодина ответит Волгин. Начинающего контрразведчика не смутило такое единодушие, и он язвительно заметил:

— Виктор Сергеевич, вы, конечно, меня извините, но ваша теория с шилом и черными нитками не работает.

— Чего-о?!

— Вы это собственным примером опровергаете — майором на дембель уходите.

— Я — майором?! Да что ты обо мне знаешь? Меня сам… — задохнулся от возмущения Шкодин и затем разразился гневной тирадой: — Салага! Ты кого учить собрался? Таких, как ты, я.

— Виктор Сергеевич, а вы где начинали службу? — поспешил разрядить обстановку Ковалев.

— Где-где, точно не в Караганде. В разведке, — прорычал Шкодин.

— Правда?! А как в контрразведку попали? — искренне удивился Павел.

— Как все, предложили, и пошел.

— А чем в разведке не понравилось?

Шкодин грозно сверкнул глазами на Волгина. Тот не знал, куда себя девать, и он, смягчившись, буркнул:

— Разведка — так называлась железнодорожная станция, куда мне в училище выписали проездные документы. Ты, Волгин, небось про такую и не слышал.

— Разведка — интересное название. А где это, Виктор Сергеевич? — смущаясь, спросил тот.

— В ЗабВО. Для тех, кто не знает. — Шкодин бросил уничижительный взгляд на Волгина, — расшифровываю: — Забудь вернуться обратно. Я там пятнадцать календарных оттрубил.

— Слышал, места там суровые, — блеснул эрудицией Ковалев.

— Не то слово, Паша. Чего только одно название стоит, где наша дивизия стояла — поселок Безречный.

— Клевое название, — подал голос Волгин.

— Салага, че ты в этом понимаешь? Посмотрел бы я, как ты там клевал.

— Наверно, тяжело было? — посочувствовал Ковалев.

— На первых порах да. — И здесь на Шкодина нахлынули воспоминания: — Когда до Безречной добрался, глянул вокруг и потерял дар речи. Голая, как стол, степь и на сто километров в округе, кроме нас, военных, ни одной живой души.

— Да, тоска, — согласился Ковалев.

— Знаешь, Паша, мы над этим как-то не думали, не до того было. Тогда как служили: сначала думай о родине, а потом о себе.

— И что, оторваться не хотелось?

— Ну почему, имелся свой «Мутный глаз».

— Ресторан?

— Нет, кафе.

— А в нем ничего крепче сока не продавалось, — пошутил Ковалев.

— Ну почему же? Офицеры ведь не монахи! Не скажу, что водка рекой лилась, бывало, приходилось пить шило.

— Шило?! — удивился Волгин.

Шкодин снисходительно посмотрел на него и небрежно бросил:

— Что значит салага, настоящей службы не видел. Шило — это разбавленный спирт. Сколько мы его выпили, тебе столько молока не выпить. В общем, жили и служили от души. Помню: в первый выходной мы — лейтенанты, а нас человек 40 после выпуска из училищ приехали в дивизию, отправились в Лас-Вегас.

— Лас-Вегас?! — Волгин продолжал удивляться экстравагантной экзотике поселка Безречный.

Так назывался наш гарнизонный клуб. В нем один бильярдный стол с раздолбанными лузами, а для эстетов вроде тебя, Волгин, очаг культуры — библиотека, еще танцзал и бассейн на первом этаже. Правда, летом он высыхал, а зимой замерзал, а так ничего.

— Для тех лет нехудший вариант, — отметил Ковалев.

— А я разве говорю, что хреново? Нормально было. Так вот в первый выходной мы всей лейтенантской толпой завалили на танцы. Там контингент — типичный для закрытых военных городков — кто не поступил в институт и разведенки. Для холостяка нелучший вариант. Первых еще надо учить, чтобы они стали офицерскими женами, а разведенки, так те сами тебя такому научат, что лучше и не знать. В общем, стоим мы, лейтенанты, в сторонке, и тут объявляют белый танец. Представляете, всех, даже хромых и кривых разобрали! И так раз десять за весь вечер. Ко мне одна огненно-рыжая причепилась. Я уже не знал, куда от нее деваться. В общем, в общагу возвращаемся и чувствуем себя все Аленами Делонами. Но одеколон, как он, мы не пили, — хмыкнув, Шкодин взял многозначительную паузу.

Первым не выдержал Волгин и спросил:

— Так в чем была фишка с этими танцами, товарищ майор?

— Леша, не фишка, а ловушка.

— То есть рыжая не просто так на вас нацелилась? — предположил Ковалев.

— Да, Паша. Я это понял через год, когда погоны загнулись и приехали молодые лейтенанты, — подтвердил Шкодин и пояснил: — Все оказалось до банальности просто. В то время как мы — новоиспеченные лейтенанты — в Краснодарах и Ульяновсках отпуска догуливали, наши личные дела и медкнижки уже в дивизии лежали, а там бабы-кадровички нам свое распределение устроили. Лопухов разведенки забрали, а молодухам ушлые достались. Все, как по Дарвину, естественный отбор.

— Виктор Сергеевич, а вы чьей жертвой пали? Рыжей? — не удержался от язвительного выпада Павел.

Ответа он так и не услышал. Дверь в кабинет открылась, и на пороге возник дежурный по отделу капитан Травин. Склонив голову в шутливом поклоне, он произнес:

— Мое почтение, Виктор Сергеевич.

— А, племя молодое! Что, шеф без меня не может? — спросил Шкодин и, с превосходством посмотрев на Волгина, заметил: — Вот так всегда, как дырки затыкать, так я.

— Нет, не вас, Виктор Сергеевич, а Пашу и срочно требует Васильев, — развеял его иллюзии Травин.

— Зачем?! Я только что у него был? — удивился Ковалев.

— Получить ЕБЦУ — еще более ценные указания.

— Я со старыми не знаю, что делать, — буркнул Павел и направился к Васильеву.

Тот был не один, в кабинете присутствовал заместитель — майор Анатолий Азовцев, вызванный на службу из отпуска после отъезда из отдела Писаренко. Махнув рукой Ковалеву на стул, Васильев продолжил разговор по телефону. Павел присел и пытался по лицам начальников понять, что же такого могло произойти за прошедшие десять минут, после того как он покинул кабинет Васильева. Закончив разговор, тот объявил:

— Павел Николаевич, твоя поездка в Крымск отменяется!

— Как же так, Александр Васильевич, вы же только что определили мне задачу: провести опросы летчиков, контактировавших с Харлампиди? — удивился Ковалев.

— С ними потом! А сейчас срочно займись Пацаном. По нему у нас ничего нового нет, а управление требует.

— Почему нет? Послали запросы по территориям, и на большинство пришли ответы. На месте я навел справки — характеризуется в целом положительно. В настоящее время занимаюсь подводом к нему агента…

— Ищем?! Подводим?! — перебил его Васильев и в сердцах бросил: — Бумажки распихал и доволен. Дела идут, контора пишет. И это говоришь ты, Павел, — маяк отдела! Мы же не писарская контора! Мы спецслужба!

— Александр Васильевич, я что, не понимаю! Работаю строго по плану мероприятий. Они практически все закрыты. Компромата на Пацана не получено, он со всех сторон положительный.

— Ты еще скажи, характер у него нордический и в порочащих связях не замечен. Работать надо не по его связям среди слесарей-токарей, а по военным. Это же азы!

— Так я ими и занимаюсь! Но он чистый.

— Был бы чист, так Писаренко за него бы не зацепился, а он на шпионах собаку съел.

— Да, да, Павел Николаевич! В Абхазию Пацан ездил не чачу пить и мандарины собирать, а воевать, — напомнил Азовцев.

— Так воевал же против грузин? Был ранен.

— Павел, давай не лепи из него героя! Черт его знает, как он там воевал, вполне мог и вляпаться! — начал терять терпение Васильев.

— Не похоже, Александр Васильевич, Пацан не тот человек. Юрий Вячеславович за него головой ручается.

— Это же кому свою голову не жалко? — съязвил Азовцев.

— Атаману абинскому — Сердюку. Полковник, бывший зам— командира бригады — он нашу работу знает, — пояснил Ковалев.

— Павел Николаевич, может, Сердюк что-то там и знает, но чужая душа — потемки, а тем более Пацана. Поэтому хватит дискутировать, чистый или грязный, собирай на него факты! — потребовал Васильев.

— Есть, Александр Васильевич! Выезжаю в Ахтырскую и занимаюсь только Пацаном! — прекратил препираться Ковалев.

— Кстати, источник, что будет работать по Пацану, как, надежный?

— Да. Проверен в деле и вхож в его семью.

— Тогда о чем речь, Павел Николаевич! Тебе и карты в руки! Проверку вести с соблюдением мер конспирации, так, чтобы не подсветиться и Пацана в глазах людей не скомпрометировать, — предупредил Васильев и, заканчивая инструктаж, приказал: — По результату доложить мне сегодня!

— Есть! — принял к исполнению Ковалев.

Прежде чем выехать в станицу Ахтырскую, где проживал Пацан, Павел позвонил доверенному лицу отдела контрразведки Галине. Она работала в станичной паспортно-визовой службе и находилась в приятельских отношениях с семьей Пацанов. С ее помощью он рассчитывал пролить свет на темное пятно в биографии Пацана — участие в военном конфликте 1992–1993 годов в Абхазии.

Галина ответила на первый же вызов Ковалева, и они договорились о встрече. Обычно они проходили на ее рабочем месте в паспортном столе или в местном доме культуры, где Галина вела кружек вышивки. На этот раз Павел не стал мудрить с конспирацией. Негласная помощница находилась в отгуле и дома была одна; муж накануне уехал в командировку в Кропоткин, а дети со школьной экскурсией отправились в Краснодар, поэтому он принял ее предложение встретиться в домашней обстановке.

Дорога до Ахтырской заняла немного времени. Павлу повезло: избежав пробок, он через пятьдесят минут был на ее окраине. Старая казачья станица, когда-то входившая в третью оборонительную линию, располагалась в живописнейшем месте предгорий Западного Кавказа. Привольно раскинувшись в долине реки Ахтырка, она весной утопала в садах. Недолго поплутав в лабиринте узких улочек, Павел отыскал дом Галины и, оставив машину в ближайшем проулке, пешком прошел ко двору. Входная калитка оказалась не на запоре — предусмотрительная хозяйка заранее открыла ее. Павел бросил взгляд по сторонам; в соседних дворах было безлюдно, решительно поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Из глубины комнат донесся певучий женский голос:

— Та заходьте! Там открыто!

Ковалев шагнул в прихожую. В зале послышались легкие шаги, и ему навстречу вышла хозяйка. Галине на вид было не больше сорока. Она находилась в расцвете зрелой женской красоты. Развитые формы: большая грудь и широкие бедра нисколько ее не портили, они скрадывались живостью движений. Овальное, правильной формы лицо с забавными ямочками на щеках, жгучие цыганские глаза не оставляли мужчин равнодушными, что давало повод мужу для ревности.

— Здрасьте, Пал Николаевич! Як вы вовремя, у мэнэ свежый борщик! — приветливо встретила Галина.

— Добрый день, Галина Семеновна. Вы уж простите, что вынужден беспокоить вас дома, но вопрос срочный, — принес извинения Ковалев.

— Та шо вы такое кажете, Пал Николаевич? Я ж понимаю, в вашей работе пустяков не бывает. Чем могу, тем помогу, — заверила Галина и, отступив в сторону, пригласила: — Проходьте в зал, тамочки и поговорим.

— Спасибо! — поблагодарил Ковалев, прошел в комнату и занял место на диване.

Галина, убрав со стола вязание, снова захлопотала вокруг него:

— Пал Николаевич, а може, все-таки борщика? Только что сготовила, наваристый, из домашней куры.

— Ой, нет, спасибо, Галина Семеновна, я недавно поел.

— Тогда хоть компотика из вишни?

— Хорошо, но только компот, а не наливку, я на службе! — пошутил Ковалев.

Галина рассмеялась и отправилась на кухню. Павел, оставшись один, пробежался взглядом по комнате. Его внимание привлекла большая цветная фотография на стене. В молодом крепком парне, одетом в казацкую форму, он не без труда узнал хозяина дома, а во втором казаке — это не могло быть ошибкой — характерный крупный нос и усы принадлежали Пацану. У Павла поднялось настроение. Подобная близость семьи Галины к проверяемому — Пацану — позволяла надеяться прояснить его абхазское прошлое. Интерес Ковалева к фотографии не остался без внимания Галины. Она задержала лукавый взгляд на нем, пробежалась по фотографии, в ее жгучих глазах заплясали веселые чертики, и игриво заметила:

— Да, гарные были казаки, як вы сейчас!

Павел потупил глаза и смущенно произнес:

— Почему были? Михаил Петрович и сегодня выглядит молодцом. Настоящий казак.

— Казак-то казак, только яка кобыла его выдержит, — хохотнула Галина и, выставив на стол графин с компотом из вишни, предложила: — Сидайте за стол, Пал Николаевич, и попробуйте, цэ с первого урожая.

Ковалев перебрался за стол, налил компот в кружку, сделал пару глотков и похвалил:

— Вкуснее еще не пил.

— Та вы пейте, пейте, я ще налью, — зарделась от похвалы Галина.

— Спасибо, Галина Семеновна, но прежде я хотел бы обсудить с вами один очень важный вопрос. Все, что я скажу, должно остаться строго между нами. Извините, но о нашем разговоре не должен знать даже Михаил Петрович.

Улыбка мгновенно слетела с лица Галины, в глазах перестали скакать лукавые чертики, и она поспешила заверить:

— Я все понимаю, Пал Николаевич, не первый год работаю с контрразведкой.

— И все-таки повторю: вопрос очень серьезный.

Тон, каким это было сказано, и выражение лица Ковалева заставили Галину напрячься. Ее глаза округлились, и, понизив голос, она спросила:

— Шо, у нас в Ахтырке завелся шпион?! А може, о не дай Боже, ти международные террористы?! Шош цэ такое творится?!

Фантазии могли далеко увести эмоциональную Галину, и Павел смягчил риторику. Его вопрос о том, как поживают соседи и какие с ними отношения, немало озадачил Галину.

— Шо? Соседи? Та нормально. А шо такэ? — допытывалась она.

— А с Пацанами, вы как, ладите? — Павел исподволь подводил ее к главной теме беседы.

— Петькой? Клавкой? А шо с ними не ладить? Мы их с Мишкой сто лет знаем.

— То есть с Петром Тимофеевичем вы давно знакомы?

— Так шо, Петька шпион?! — воскликнула Галина, ее брови поползли вверх, и она вспыхнула, как спичка. — От же падлюка! Только ж позавчера за цим столом сидел! Як же я проглядела…

— Погодите, погодите, Галина Семеновна! Успокойтесь! — остановил ее Павел и еще раз попросил: — Давайте говорить без эмоций. Петра Тимофеевича никто и ни в чем не обвиняет. Требуется очень деликатно прояснить кой-какие моменты в его прошлом.

— Як же тут без эмоций, Пал Николаевич?! Такэ робытся! Это ж надо! От же змеюка! — негодовала Галина.

За четыре года сотрудничества с контрразведкой ей приходилось выполнять различные поручения. В основном они были связаны с уточнением и перепроверкой паспортных данных на подозрительных лиц и выявлением злоупотреблений со стороны сотрудников паспортно-визовой службы. Сегодняшние вопросы Ковалева не укладывались в привычные рамки, более того, они касались соседа, что еще больше распалило природное любопытство Галины.

— Так шо вас интересует по Пацану? Шо, Пал Николаевич?! Спрашивайте, все скажу, — торопила она Павла.

— Как давно вы его знаете? — повторил свой вопрос он.

— Считай, с пацанов. На одной улице выросли.

— Очень хорошо! А как можете его охарактеризовать?

— Как? — Галина задумалась и после долгой паузы ответила: — Сложный человек.

— В чем?

— До армии был один — веселый хлопец, легкий на подъем. Все мечтал поступить в мореходку в Новороссийске и по заграницам мотаться, но не получилось.

— Почему?

— В армию забрали, а потом, будь она неладна, случилась та Абхазия. Вместе с моим Мишкой подались туда воевать. А все наш атаман, царствие ему небесное, сбил их с панталыку и потащил туда. Мой, слава Богу, домой вернулся без единой царапины, а Петру не повезло — морду всю располосовало. Он, когда в станицу приехал, так в пьянку ударился. Так бы и сгинул, пусть спасибо скажет Клавке. После женитьбы как отрезало — бросил пить и за ум взялся.

— Понятно. А что он за человек?

— Человек? Э-э, Петька — цэ не Мишка мой, только баранку крутить может, а он мужик башковитый, свой бизнес завел и сейчас большими деньжищами ворочает. Вон за окном яку хоромину отгрохал, газ протянул, мог бы и нам по-дружески…

— Галина Семеновна, про газ потом, — остановил ее Павел и вернул разговор в нужное русло: — Скажите, а что так повлияло на Пацана: война, ранение или что-то другое?

— Война, она, конечно, мозги им свернула. Мой Мишка як напьется, так все про нее.

— А что Пацан о ней рассказывал?

— Та почти ничего. Одно только знаю: было у них какое-то наступление, и они попали в окружение.

— Вот это уже интересно! — оживился Ковалев. — А сколько дней он находился в окружении? Был ли в плену?

Вопросы остались без ответа. За окном раздался гул мощного мотора, и, когда клубы пыли рассеялись, из кабины КАМАЗа показался здоровенный детина. Галина бросилась к окну, отдернула занавеску и, когда обернулась, то по ее лицу Павел все понял — возвратился муж! Встреча с вспыльчивым Михаилом, ревновавшим жену к первому встречному, ничего хорошего не сулила. Происходящее напоминало не просто трагикомическую сцену из известного анекдота о разгневанном ревнивом муже и застигнутом врасплох любовнике — все оказалось намного хуже. Грядущий скандал грозил расшифровкой доверенному лицу контрразведки — Галине, а это уже влекло за собой служебное расследование со всеми вытекающими для Ковалева организационными и дисциплинарными выводами.

Павел вскочил со стула. Взгляд упал на большой трехстворчатый платяной шкаф. «Идиот!» — в душе обругал он себя и посмотрел на открытое окно. Оно выходило в соседний двор, но и здесь путь к отходу был отрезан. Огромная кавказская овчарка, погромыхивая цепью, злобно скалила зубы.

«Стоп, Паша, не дергайся! Только хуже будет. Ну, соображай же!» — лихорадочно искал выход Ковалев.

Грохот входной двери заставил его отступить к окну. В прихожей раздались тяжелые шаги, и на пороге возник Михаил.

— Галю, я прие… — Фраза застыла у него на губах, в следующее мгновение гневная гримаса исказила лицо, и он взорвался: — Ах ты. Мужик за порог, а хахиль в хату!

— Миша! Миша! — пыталась сказать Галина.

Но он ее не слышал и с ревом:

— Молись, гад! — ринулся на Павла.

Тот в последний момент успел увернуться. Кулак просвистел над его головой, и сто с лишним килограммов Михаила, потеряв равновесие, пролетели через комнату и врезались в стену. Это только добавило ярости разгневанному и униженному мужу. Развернувшись, он стремительно для своего веса переместился к двери, чтобы отрезать Павлу путь к отходу, и изготовился для новой атаки.

— Миша! Миша! Остановись! Послухай меня! — умоляла Галина.

— Цыц, сука! — рыкнул он.

— Михаил Петрович, не делайте глупостей! Я майор! Я… из военкомата! — выкрикнул Павел первое, что пришло в голову.

— Миша, не позорь меня и себя! — взывала к мужу Галина.

Михаил ожег ее испепеляющим взглядом и, остановив его на Ковалеве, просипел:

— Шо?! Из якого ще военкомата?

— Краснодарского, — на ходу сочинял Павел.

— И че? Думаешь, раз погоны нацепил, так можно лезть в чужую хату!

— У меня поручение от военкома.

— Чужих баб щупать? Не крути, майор! На твоей харе все написано. В блудняк мою Гальку ввел! Щас у тебя звезды не с погон, а с глаз посыпятся! — прорычал Михаил.

— Миша, перестань! Ты шо такое мелешь?! — воскликнула Галина и бросилась к нему.

Михаил отодвинул ее в сторону и шагнул к Павлу. Тот продолжал импровизировать:

— Я приехал в отношении отца Галины Семеновны.

— Батьки? А он тут яким боком?

— Так участник же войны!

— А-а. — Кулаки Михаила разжались, но через мгновение на его губах зазмеилась кривая ухмылка, и он зловеще процедил:

— Крутишь, майор, я тебя, блядуна, насквозь вижу. Батька— то рядом живет.

Ковалев похолодел — попал в ловушку, которую сам же создал. И здесь на помощь пришла Галина. Она решительно перешла в атаку:

— Перестань, Мишка! Совсем сказился. Батька-то на даче!

Михаил обмяк и растерянно захлопал глазами. Павел перевел дыхание — драки удалось избежать, — теперь его мысли занимало одно: как, не вызывая подозрений у ревнивого мужа, довести до Галины задание по Пацану и поскорее выбраться из дома. Рассчитывая на ее сообразительность, он многозначительно посмотрел на нее и, стараясь как можно яснее объяснить цель визита, пояснил:

— В общем, Галина Семеновна, договорились: постарайтесь в ближайшее время встретиться с отцом и подробно расспросите его: как воевал в окружении, с кем выходил, кто из наших земляков-кубанцев с ним был. Главное — больше деталей. Мы хотим, чтобы Книга памяти ветеранов войны была живой и трогала сердца людей. Как поговорите, пожалуйста, позвоните.

— Я все поняла, Павел Николаевич, сделаю, — заверила Галина и, подмигнув, обратилась к мужу: — Миш, а че ждать, отдохни, и поехали к батьке на дачу. Для компании Петьку Пацана прихватим, он с батькой любит погутарить.

Михаил кивнул головой и, пряча глаза от Павла, пробормотал:

— Вы уж, товарищ майор, извините, я с дороги, ночь не спал, всякое может померещиться.

— Да ладно, Михаил Петрович, дело-то житейское, — благодушно произнес Павел и, кивнув на шкаф, заметил: — Хорошо, что в шкаф не полез. Тут бы ни военком, ни отец Галины Семеновны не помогли, попал бы под вашу раздачу.

На мгновение в комнате воцарилась звенящая тишина. Михаил оторопело смотрел на него. Галина захлопала глазами, а в следующую секунду, схватившись руками за лицо, зашлась от смеха. Михаил окончательно потерялся и не знал, куда девать свои кулачищи. Павел воспользовался моментом, пожал ему руку и поспешил покинуть дом. Еще одна экстремальная ситуация благополучно завершилась. За семь лет службы в военной контрразведке их было немало. В одних случаях он не знал, то ли смеяться, то ли плакать, в других было не до смеха.

Во время командировки в Чечню ему только чудом удалось уйти от смерти. Казалось бы, надежный, проверенный на серьезных заданиях агент из числа боевиков в итоге оказался двурушником. Что заставило пойти его на предательство — это так и осталось тайной. Были ли то страх перед разоблачением и мучительной смертью от рук патологического садиста Тракториста — палача боевиков, то ли трагедия в семье — гибель сына, который, как полагал агент, погиб от рук федералов. Та явка с агентом для Павла могла стать последней.

Готовясь к ней, он не подозревал об этом. Все шло своим чередом. За сутки до явки агент поставил сигнальную метку на стене водонапорной башни — она означала: встреча в 2.00 на заранее оговоренном месте. Отправляясь на нее, Павел взял для прикрытия двух бойцов из подвижного резерва разведроты. Один из них — ингуш, хорошо знал чеченский язык. Была ли то слепая удача или счастливый случай, который выпадает один на тысячу, но именно это спасло жизнь Павла и разведчиков.

С наступлением темноты они покинули расположение части и выдвинулись к месту встречи с агентом. Она должна была состояться в заброшенной колхозной ферме. Когда до нее оставалось меньше 50 метров, сработала аппаратура слухового контроля «Око». В наушниках раздались голоса. Говорили несколько человек, разговор шел на чеченском языке. Прозвучало имя Павла — боевики обсуждали план его захвата, который так и не состоялся.

Другой случай, о нем Павел если и вспоминал, то с улыбкой, произошел в начале службы в контрразведке. Слегка оперившись, он намерился самостоятельно, без участия руководителей, приобрести негласного помощника в лице «чекистки» — работницы офицерской столовой, отбивавшей чеки на кассе. Разбитная, смазливая бабенка пользовалась успехом не только среди зеленых лейтенантов, но и соломенных холостяков — прожженных, прошедших через Крым и Рим капитанов и майоров. Павлу она представлялась перспективным источником информации о тех, кто плохо держал язык за зубами и по пьяной лавочке болтал о секретах ядерного «Тополя».

На контакт «чекистка» пошла легко. Симпатичный, галантный старший лейтенант, позже всех ужинавший в столовой и вызвавшийся проводить ее до квартиры, приятно выделялся на фоне остальных поклонников, пытавшихся в первый же вечер залезть к ней в постель. Их отношения, как казалось Павлу, успешно развивались, но каждый видел в них свое. Практичная «чекистка» строила на него виды не только как на постоянного любовника, но и перспективного жениха. Павел же обольщался информацией о болтунах-секретоносителях. Прошел месяц, и ушлая «чекистка» посчитала, что старлей пал жертвой ее чар и готов идти под венец. А Павел уже не сомневался в том, что она созрела оказывать помощь контрразведке и родине в борьбе со шпионами и международными террористами.

К решающей встрече, которая должна была состояться на квартире «чекистки», каждый готовился по-своему. Павел, отправляясь на встречу с ней, сложил в папку ручку и лощеную бумагу, на которой будущий негласный помощник военной контрразведки должна будет подтвердить свое согласие бесстрашно бороться с врагами тайными и явными. А она, ничего не подозревая о его замыслах, заранее подменилась на работе, чтобы навести в квартире идеальный порядок и предстать перед кавалером в самом обольстительном виде.

Вечером, когда на дворе сгустились сумерки, Павел незаметно проскользнул в подъезд и тихо постучал в дверь. Через мгновение она приоткрылась и перед ним предстала «чекистка». Прозрачный розовый халатик выгодно подчеркивал ее женские прелести. Молодое крепкое тело трепетало от страстного желания. В следующее мгновение горячее дыхание «чекистки» опалило Павлу щеку, руки обвили шею, а с губ сорвалось:

«Ну, возьми же меня! Возьми! Я вся горю!»

Павел же горел от другого — от профессионального позора. Жестоко просчитавшись, он рвался из объятий «чекистки» и, чтобы остановить порыв бешеной страсти, пытался говорить о любви, но о совсем другой — любви к родине, которую со всех сторон окружили враги и с которыми она — отличник общепита — вместе с ФСБ должна бороться днем и ночь.

Обманутая, оскорбленная в своих лучших чувствах, несостоявшаяся негласная помощница контрразведки пришла в неописуемую ярость и превратилась в настоящую фурию. Шинель на Ковалеве затрещала по всем швам, пуговицы, пришитые грубой мужской рукой, как горох, посыпались на пол, ногти рассвирепевшей львицы грозили превратить лицо в кровавую маску. Ему ничего другого не оставалось, как только спасаться бегством.

Ситуация в доме Галины могла сложиться куда более драматично. Рассвирепевший Михаил был пострашнее медведя, поднятого из берлоги. Теперь же, когда все произошедшее осталось позади, оно ничего другого, кроме смеха, не вызывало. Павел расхохотался и уже не мог остановиться. Девушки, проходившие мимо, сначала с недоумением, а затем с осуждением посмотрели на него.

— Девчата, все нормально! Слава Богу, что в шкаф не полез! — вспомнил Павел и снова зашелся в приступе неудержимого смеха.

Они же, покрутив пальцем у виска, поспешили скрыться. Ковалев, проводив их веселым взглядом, возвратился к машине и в приподнятом настроении выехал в Краснодар. На этот раз ему было что доложить Васильеву. Прошлое Пацана оказалось не так уж и безоблачно. Начало шпионской ниточки, если он действительно был завербован грузинской разведкой, следовало искать в далеком марте 93-го года. В этом Павел почти не сомневался и готов был отстаивать свою точку зрения перед Васильевым. Тот, несмотря на позднее время, все еще находился в отделе. Вместе с Азовцевым они подводили итоги работы за день. Ковалев открыл дверь и попросил разрешения войти.

— Проходи, садись, Павел Николаевич! — пригласил Васильев к столу.

— Как съездил в Ахтырскую?! — с ходу спросил Азовцев.

— Есть интересная наводка, — бодро доложил Ковалев.

— Кто дал? Наш источник, эта… как ее… — затруднился вспомнить Васильев.

— Галина, — подсказал Азовцев.

— И что она говорит, Павел Николаевич? — оживился Васильев.

— Навела на одно темное пятно в прошлом Пацана, Александр Васильевич.

— Да, и какое же?

— Оно связано с Абхазией.

— Как я и предполагал! А что конкретно? — загорелся Азовцев.

— Во время мартовского наступления абхазов 93-го года Пацан попал в окружение!

— Уже горячо!

— Анатолий Владимирович, не спеши с выводами, — был более сдержан в оценке Васильев и поторопил Павла: — Давай дальше, Павел Николаевич!

— К сожалению, Александр Васильевич, дальше возникают одни вопросы. Просматривается, что грузины захватили его в плен и потом завербовали, — выдвинул шпионскую версию Ковалев.

— Вполне, если обратиться к старым материалам, то те, кто вернулся из плена, через одного являлись их агентами, — напомнил Азовцев.

— С Пацаном, Анатолий Владимирович, это еще не факт! Во— первых, где доказательства, что он находился в плену? А во— вторых, какие есть основания говорить о его вербовке? — возразил Васильев.

— Но есть же косвенные признаки, Александр Васильевич! — не сдавался Ковалев.

— Какие?

— После выхода из окружения Пацан фактически сбежал из Абхазии. От чего или скорее от кого он бежал? Я так полагаю, что от вербовщиков, чтобы не выполнять их задания.

— Это пока лишь твои домыслы, Павел Николаевич. Сама война уже стресс, да еще какой.

— Хорошо, а как тогда объяснить тот факт, что когда Пацан вернулся домой, то ударился в пьянку, а потом вдруг резко бросил пить, заимел деньги и пошел в гору.

— Семья повлияла, мало ли других причин. Что касается денег, так он, по твоим словам, мужик башковитый.

— А если не семья, а резидент грузинской разведки прижал Пацана, а потом дал денег? Кафе у него крыша, а… — упрямо гнул свое Ковалев.

— Стоп, Павел Николаевич! Твои фантазии могут далеко нас завести! — остановил его Васильев. — Будем говорить предметно. На сегодняшний день в отношении Пацана мы имеем один достоверный факт — он находился в окружении. А что там с ним произошло, надо разбираться. Так?

— Так, Александр Васильевич! Тогда чего тянуть время, надо направлять Павла в Абхазию, пусть на месте выяснит, — предложил Азовцев.

Васильев не торопился с решением. Оперативная наводка, полученная Ковалевым на Пацана, представляла интерес, но не давала ответа на главный вопрос: шпион он или нет. В той мясорубке, что была на Кавказе в начале 90-х годов, были перемолоты сотни, тысячи человеческих судеб и похлеще, чем у Пацана. Бросать же на его проверку значительные силы отдела, когда времени катастрофически не хватало, а шпион и, вероятно, не один, продолжал безнаказанно действовать, было опрометчиво, а в итоге могло дорого обойтись.

На взгляд Васильева, более перспективными выглядели материалы на Харлампиди и Голодца. Контакты первого с офицерами авиационного полка, дислоцирующегося под городом Крымском, и последняя его поездка в Крым, где наружка зафиксировала контакт с гражданином Грузии Гурамом Папаскиром, логично укладывались в шпионскую версию. Не менее интересными представлялись материалы на Голодца. Его настойчивые попытки устроиться на базу отдыха «Лесное озеро», служившую прикрытием для объекта Х, заслуживали самого пристального оперативного внимания.

— Александр Васильевич, так как, будем направлять Павла в Абхазию или нет? — напомнил о своем предложении Азовцев.

— Не знаю, не знаю, Анатолий Владимирович, оперсостава катастрофически не хватает, — посетовал Васильев.

— Ну это же совсем рядом, за три дня можно обернуться.

— Ладно, прежде чем посылать, согласую командировку с Аниченко. Абхазия — горячая точка, и здесь моих прав недостаточно.

— Александр Васильевич, так, пока бумага по верхам ходит, может, я позвоню в Сухум начальнику отдела по миротворческим силам, а он за это время подработает вопрос?

— А ты что, его знаешь?

— Быстронога? Борю? Да! Вместе проходили переподготовку на курсах повышения квалификации в Новосибирске.

Васильев улыбнулся каким-то своим мыслям и спросил:

— Анатолий Владимирович, а ты с ним случайно не в «Яме» познакомился?

Азовцев с недоумением посмотрел на него, а затем рассмеялся и в тон ответил:

— Дом культуры российской армии мы, конечно, посещали, на спектакли ходил, так сказать, для поднятия интеллектуального уровня, но, когда шло «Горе от ума», признаюсь, случался грех, спускались в ресторан.

— Все, убедил! Звони Быстроногу, но предупреди, чтобы работали без фанатизма. Лишняя инициатива его подчиненных нам ни к чему. Главное, как говорят врачи: не навреди. Дело серьезное, находится на контроле у самого Градова. Поэтому конспирация и еще раз конспирация!

— Это понятно, поэтому я поставлю перед Быстроногом только один вопрос — установить сослуживцев Пацана по роте.

— Не более того, — подтвердил Васильев и вернулся к началу разговора: — Павел Николаевич, как думаешь, способна ли Галина выполнить поставленное перед ней задание — все-таки женщина?

— Полагаю, да. Наблюдательная, на язык острая, быстро ориентируется по ситуации, умеет повести беседу в нужном направлении. С желанием взялась за выполнение задания, — охарактеризовал ее Ковалев, умолчав при этом, в какой ситуации ему пришлось его отрабатывать.

— Александр Васильевич, можете не сомневаться, она справится! Я ее хорошо знаю. Не баба, а конь с яйцами! — поддержал Павла Азовцев.

Васильев с укоризной посмотрел на него и не удержался от упрека:

— Анатолий Владимирович, ты еще про лассо скажи. Мы же не ковбои, а контрразведчики!

— Извините, Александр Васильевич, к слову пришлось, — смутился Азовцев.

— В нашей работе со словами надо быть аккуратным — вылетит, потом прокурор и адвокат замордуют, — строго заметил Васильев и предложил: — А теперь, товарищи, давайте помозгуем над дополнительными проверочными мероприятиями по Пацану.

— По Мальчику, — снова оживился Азовцев.

— Анатолий Владимирович, тебя сегодня что-то заносит. Какому еще «мальчику»?

— Александр Васильевич, предлагаю присвоить делу на Пацана кличку Мальчик. В самый раз подходит.

— Мальчик? Пацан? А что, действительно подходит, — согласился Васильев и, жирно выведя на листе бумаги «Мальчик», ниже поставил цифру один и спросил: — С чего начнем?

— Командировать Ковалева в Абхазию, чтобы выяснить, был ли Пацан в плену и в вербовочной ситуации, — вернулся к своему предложению Азовцев.

— Проверить оставшиеся связи Пацана среди военных СКВО и разобраться в их характере, заодно пробить по учетам выездов за границу и контактов с гражданами Грузии, — дополнил Павел.

— Взять на контроль переписку Пацана.

— Пустить за ним наружку.

— Достаточно! Остановимся на том, что наметили! — поставил окончательную точку Васильев и, завершая совещание, распорядился: — Павел Николаевич, собирайся в командировку! Анатолий Владимирович, ты возьми на себя подготовку плана оперативно-разыскных мероприятий по делу на Мальчика и докладную на имя Аниченко. Суток, надеюсь, тебе хватит.

— Вполне, — заверил Азовцев.

— Вот и договорились, а сейчас всем отдыхать, а завтра на свежую голову на службу! — распорядился Васильев.

На следующий день Азовцев с Ковалевым представили ему план дополнительных оперативно-разыскных мероприятий по делу на «Мальчика» и проект докладной на имя Аниченко. После рассмотрения Васильев утвердил их и по ВЧ-связи доложил ему, в том числе и предложение по командированию Ковалева в Абхазию. Аниченко затребовал к себе все имеющиеся на «Мальчика» материалы, а командировку Павла отклонил, посчитав, что достаточно будет письменного запроса для абхазских коллег. В Департаменте военной контрразведки с его решением согласились и обратились за помощью к руководству СГБ Республики Абхазия.

ЗАПИСКА ПО ВЧ

Председателю Службы государственной безопасности

Республики Абхазия

полковнику А. Бжании

Уважаемый Аслан Георгиевич!

Прошу Вас оказать помощь в проверке материалов с квалифицирующим признаком «Государственная измена в форме шпионажа» в отношении гражданина России Пацана Петра Тимофеевича 1971 г.р., русского, уроженца станицы Ахтырской Абинского района Краснодарского края, со средним образованием, женатого.

По имеющимся оперативным данным, Пацан в 1992–1993 годах во время грузино-абхазского конфликта принимал участие в боевых действиях на стороне Вооруженных сил Республики Абхазия. В марте 1993 года участвовал в наступлении на Гумистинском фронте, попал в окружение и, возможно, оказался в вербовочной ситуации.

Прошу Ваших указаний:

1. Подтвердить факт участия Пацана в боевых действиях на стороне Вооруженных сил Республики Абхазия.

2. Установить, при каких обстоятельствах он оказался в окружении и не мог ли оказаться в вербовочной ситуации спецслужб Грузии.

Руководитель Департамента военной контрразведки ФСБ России

генерал-полковник Градов

 

Глава 7

Херладзе, облокотившись на перила летней террасы ресторана «Золотая форель», остановившимся взглядом смотрел на беззаботно журчащую среди камней горную речушку. Здесь, на 23-м километре шоссе Владикавказ — Ардон, вдали от любопытных глаз ему предстояло принять на личную связь агента Кахабер — старшего офицера разведотдела 58-й армии Северо-Кавказского военного округа подполковника Калашвили. Тот должен был стать еще одним и самым перспективным источником информации первой нелегальной резидентуры разведки Грузии в России. И хотя его вербовка прошла без эксцессов, Херладзе испытывал внутреннее волнение. Одно дело работать с агентом в Тбилиси, где у Гиви Коладзе под рукой имелся широкий выбор средств, и другое — Владикавказ. Здесь норовистый Калашвили мог выкинуть неожиданный фортель, поэтому Херладзе пытался просчитать негативную реакцию агента и найти адекватный ответ.

Скрип ступенек лестницы прервал его размышления. Он обернулся. Первым на террасу спустился Имерлидзе. Следом за ним шел Калашвили.

— Гамарджоба, Заза! — бодро приветствовал Имерлидзе и, отступив в сторону, представил: — Знакомься, наш земляк, Марлен!

Калашвили пожал руку Херладзе и, задержав на нем взгляд, сказал:

— А мы уже знакомы.

— Как? Где? — Имерлидзе сделал удивленное лицо.

— Так это же Заза подвозил нас из ресторана «Леди Фокс»! — вспомнил Калашвили мимолетную встречу, произошедшую больше месяца назад.

— Все так, — подтвердил Херладзе.

— Ну и память у тебя, Марлен! Столько выпили, а все помнишь! — восхитился Имерлидзе и похлопал его по плечу.

— Профессионал, здесь нечего добавить! — сделал акцент на первой фразе Херладзе.

Она, а также поведение Имерлидзе, лебезившего перед Херладзе, не остались без внимания Калашвили. Улыбка сошла с его лица, удивление в глазах сменилось настороженностью — он все понял: перед ним находился резидент. Лишним подтверждением тому являлись два, а не три столовых прибора, стоявших на столе. Раздражение и злость на Имерлидзе, ломавшего перед ним комедию, мутной волной поднялись в Калашвили. Он окатил его ледяным взглядом и бросил в лицо:

— Хвича, я так понял, тут кто-то третий лишний?

Имерлидзе смешался и невнятно пробормотал:

— С чего ты взял?

— Накрыто только на двоих!

— Извини, Марлен, все в самый последний момент переигралось. Возник срочный вопрос, я должен отъехать, а позже подскачу.

— По эмиграционной службе? — пришел ему на выручку Херладзе.

— Да-да, — живо подхватил Имерлидзе и, извинившись, поспешил ретироваться.

Резидент и агент остались одни. Какое-то время они присматривались друг к другу. Первым прервал затянувшуюся паузу Херладзе и предложил:

— Присядем, Марлен. Как говорится, в ногах правды нет.

— Какая к черту правда?! К чему эти дальние заходы? Топорно работаешь, Заза! — обрушился на него с упреками Калашвили.

— Остынь, Марлен! Прямой выход не всегда самый безопасный. А твоя безопасность для нас важнее всего.

— Только давай без словоблудия! Ближе к делу!

— Не кипишись! Для начала сядь и поешь! — потребовал Херладзе.

— Я уже сыт по горло вашей словесной блевотиной! — отрезал Калашвили и набычился.

Его поза и взгляд ничего хорошего не сулили. Нервный срыв агента грозил обернуться непредсказуемыми последствиями. Рука Херладзе скользнула в карман куртки и нащупала камуфляж шариковой ручки. Одно движение пальцев, и она могла превратиться в грозное оружие. Но эта крайняя мера не понадобилась. Калашвили сумел взять себя в руки, а появление официанта и роскошный обед, на который Херладзе не пожалел казенных денег, смягчили его. Он снял пиджак, повесил на спинку стула и занял место за столом. Херладзе сел напротив, так, чтобы видеть вход на террасу. Официант открыл бутылку и, отвесив поклон, оставил их одних. Херладзе разлил коньяк по рюмкам и предложил:

— Ну что, Марлен, выпьем самогончика для разгончика.

— Я про этот разгончик и самогончик уже слышал. До сих пор в горле стоят, — с ожесточением произнес Калашвили.

— О, это наше фирменное, — хмыкнул Херладзе. — А горло, не беспокойся, скоро пройдет.

— Ага, пройдет. С такими, как вы, докторами скорее голову потеряешь.

— Ха-ха, — рассмеялся Херладзе и добродушно заметил: — Все нормально, Марлен! Мы с тобой сработаемся!

Черный юмор Калашвили говорил о том, что с нервами у него было все в порядке. Это вернуло Херладзе хорошее настроение, и разговор приобрел профессиональный характер. Они обсудили способы зашифровки и обмена информацией, договорились о способах связи, в том числе и срочной. После этого Херладзе перешел к заданию. Пододвинув к Калашвили карту-схему Западного Кавказа, он обвел пальцем район Туапсе — Горячий Ключ — Абинск и пояснил:

— Здесь, в горах, американцы засекли секретный объект русских. Кодовое название Z. Работал он несколько секунд, а шорох навел страшенный. У американцев ослепли все станции перехвата и дешифровки информации от Турции до Катара. Теперь ты представляешь, какая это мощная штуковина?

— Представляю, твои начальники в Тбилиси, наверно, на ушах стоят? — едко заметил Калашвили.

— И не только они.

— Тебя тоже поставили?

— Дело не во мне. Есть возможность срубить офигенные бабки.

— Хотелось бы, но вряд ли получится, — с сожалением произнес Калашвили и пояснил: — Объект находится на территории другой армии.

— А если подключить твои связи в округе, в Ростове? — не терял надежды Херладзе.

— Слишком рискованно, можно спалиться. Да и вряд ли они что дадут. У них не тот уровень доступа к секретной информации.

— И все-таки ты попытайся. Если получится, мы обеспечим себя на всю жизнь.

— Если ее раньше ФСБ не укоротит.

— Да брось ты эти страшилки. У них патроны закончились еще в 37-м.

— Ага, закончились, но тайга-то осталась, — буркнул Калашвили и, помявшись, пообещал: — Ладно, попытаюсь.

— Вот это уже другой разговор! — повеселел Имерлидзе и поднял тост: — За наши будущие успехи! — и, когда они выпили, поинтересовался: — Как у тебя дела с академией? В этом году собираешься поступать?

Калашвили пожал плечами и уныло ответил:

— Командир подписал рапорт, но боюсь, что в Москве снова тормознут.

— Тормознут, говоришь?

— Почти уверен. С нашей национальностью сегодня в русской армии сильно не разгонишься.

— Слушай, Марлен, есть одна мысль. У твоей матери как фамилия?

— А что?

— Так как?

— Ну Богдан.

— Вот тебе и выход!

— Сменить фамилию?

— Да. В Москве хохлов пока еще за своих принимают.

— Но имя никуда не денешь.

— Наверху кадровики дальше фамилии не читают. Тем более ты говоришь, что командир подписал рапорт.

— В принципе это вариант! — согласился Калашвили, но через мгновение погрустнел и посетовал: — Не получится, в паспортном столе и в части не успеют переоформить документы.

— Успеют, подключим Хвичу.

— Если только так.

— С его связями это не проблема! — заверил Херладзе и предложил очередной тост: — За будущего академика Марлена Калашвили!

Они выпили и закусили. Херладзе бросил взгляд на часы, затем потянулся к телефону, но не стал звонить и спросил:

— Ну что, будем звать Хвичу или разойдемся?

— Разойдемся, мне еще в части надо появиться, — вспомнил Калашвили о службе.

Договорившись о времени следующей встречи, они расстались. На другой день Калашвили приступил к выполнению задания. Первым делом он тщательно просмотрел все материалы, поступившие за последние 5 лет в разведотдел, но так и не обнаружил следов таинственного объекта Z. Другим местом, где они могли бы быть, являлась секретная часть штаба армии. Но в том бумажном море, что разлилось по многочисленным несгораемым сейфам, без помощи знающего человека добраться до нужных документов было делом почти безнадежным. И здесь Калашвили рассчитывал на помощь приятеля — начальника секретной части. Благо сама ситуация располагала к тому — в разведотделе началась переработка учебно-боевой документации на второе полугодие.

Воспользовавшись этим, Калашвили три дня провел в секретной части и перелопатил от корки до корки всю документацию, но так и не нашел даже намека на объект Z. Оставалось еще одно и последнее место — шифрорган, но допуск туда был строго ограничен. Весь остаток рабочей недели Калашвили ломал голову над тем, как к нему подобраться, но не придумал и потом об этом не жалел.

Наступили выходные, и он вместе с приятелем — начальником секретной части — отправились на рыбалку. С погодой им повезло: когда они добрались до места, дождь прекратился, проглянуло солнце, и начался бешеный клев. Полукилограммовые усачи и голавли быстро наполняли садки. Так продолжалось около часа, а потом как обрезало — смена наживки и места не помогли, они сделали перерыв. Сытный завтрак разморил их, и сам собою завязался ленивый разговор.

Закрыв глаза, Калашвили вполуха слушал излияния приятеля. Тот жаловался на бесконечные проверки, затеянные новым начальником штаба. В них ничего необычного не было: новая метла, как говорится, метет по-новому. В какой-то момент у опытного разведчика Калашвили сработал профессиональный рефлекс. Приятель упомянул про фээсбэшника — майор Свинцов, тот, оказывается, в последние дни зачастил в секретную часть.

Калашвили встрепенулся и теперь ловил каждое слово приятеля. А оно стоило того и имело к нему самое прямое отношение. Свинцов заходил в секретную часть не просто пить чай, его интересовали военнослужащие, ранее проходившие службу в Закавказье и в последнее время выезжавшие в Грузию, которые получали секретные документы ограниченного пользования, где раскрывались планы командования округа по реформированию войск. Тут не требовалось иметь семь пядей во лбу или быть разведчиком, чтобы догадаться: российская контрразведка ищет шпиона, связанного с грузинскими спецслужбами.

Приятель продолжал что-то говорить, но Калашвили его уже не слушал. В голове вихрем пронеслись мысли: «Где? Когда? На чем я мог проколоться?» Память услужливо подсказала: «Поездка в Тбилиси 30 апреля!» — и Калашвили стало не до рыбалки. С трудом дождавшись, когда приятелю надоело ловить усачей и голавлей, он смотал удочки и возвратился в город. Страх подгонял его вперед. Не став дожидаться очередной явки, он позвонил Херладзе. Тот, отложив все дела, назначил встречу на 17 часов у кинотеатра «Терек».

За несколько минут до назначенного времени Калашвили был на месте и отдал должное профессионализму и предусмотрительности Херладзе. В 17 часов начинался очередной сеанс; к кинотеатру с разных сторон стекались зрители. Затеряться среди них Калашвили не составило труда. Машину Херладзе он заметил издалека и, когда она поравнялась с лестничной площадкой, стремительно спустился к ней и запрыгнул на заднее сиденье.

Вид агента говорил сам за себя: случилось что-то чрезвычайное. Херладзе не стал лезть к нему с вопросами и дал прийти в себя. Спокойствие и уверенность в себе, исходящие от него, успокоили Калашвили и рассеяли страхи перед Свинцовым. Эмоции уступили место трезвому анализу ситуации, а после аргументов Херладзе она уже не выглядела столь угрожающей. В конце разговора они сошлись на том, что поиск объекта Z надо приостановить, а личные контакты на время прервать.

Взятая ими пауза продолжалась до 17 июня 2007 года. В тот день страхи Калашвили, что он попал под колпак контрразведки, окончательно развеялись. Веским основанием для такого вывода послужил вызов из Общевойсковой академии — в нем предписывалось: подполковнику Богдану прибыть в Москву для сдачи вступительных экзаменов. Окончательно камень свалился с души, когда командир части вручил ему командировочное предписание и приказал готовиться к сдаче должности.

Калашвили пребывал в эйфории: российская контрразведка не имела к нему вопросов. Поэтому, наплевав на конспирацию, он в приподнятом настроении явился в ресторан «Леди Фокс». Херладзе не стал его распекать. Перемещение агента в Москву открывало перед грузинской разведкой заманчивые перспективы и одновременно поднимало резидента в глазах не только Джапаридзе, но и ЦРУ. Но об этом говорить было рано, и Херладзе снова вернулся к заданию по объекту Z. Калашвили не горел желанием за него браться и под различными предлогами уклонялся от выполнения. Херладзе же не оставлял попыток хоть что-то выжать из него и предложил:

— Ладно, Марлен, раз с объектом Z ничего не получается, то до отъезда в Москву реши один вопрос. Для тебя это не составит большого труда.

— Какой? — не проявил энтузиазма Калашвили.

— Нам нужен свой человек в разведотделе армии.

— Замена мне, что ли?

— Можно сказать и так.

Калашвили задумался. Херладзе не стал на него наседать, продолжал мелкими глотками пить кофе и терпеливо ждал ответа.

— Пожалуй, найдутся такие. Приглядись к подполковнику Гробовому, — предложил Калашвили.

— А на чем его можно взять? — уточнил Херладзе.

— На бабках, конечно. И еще, у него какие мутные дела в Южной Осетии.

— О, это серьезный крючок! Кстати, с нашими он где-нибудь пересекался?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Хорошо, буду иметь его в виду. Кто есть еще, кроме Гробового?

— Может подойти майор Могила.

— Могила?! Шутишь, что ли? — не поверил Херладзе.

— Нет, так и есть — Могила, — подтвердил Калашвили.

Херладзе хмыкнул и, покачав головой, сказал:

— М-да, Марлен, тебе не позавидуешь.

— Почему?

— Не разведотдел, а какая-то похоронная команда!

— Ну, почему похоронная, есть еще капитан Цветков, — с невозмутимым видом произнес Калашвили.

— Ха-ха, — рассмеялся Херладзе. — А он для того, чтобы цветы положить на крышку гроба?

— И не только. Незаменим, если стол накрыть или что-то достать. Одним словом — проходимец.

— Годится, троих пока хватит! И еще к тебе одна просьба: надо бы их вытащить в Грузию.

— О-о, нет, это без меня! — решительно отказался Калашвили.

— Да погоди ты! Никто тебя не заставляет с ними ехать. Ты им предложи и познакомь с Хвичей. А дальше это уже наше дело, — не сдавался Херладзе.

— Ну, хорошо, а что предлагать?

— Как что? Батуми.

— Батуми? Под курортный сезон? Ладно, подумаю.

— Марлен, только не затягивай. Недели тебе хватит?

— Постараюсь, но не гарантирую, — вяло ответил Калашвили и, бросив взгляд на часы, стал собираться: — Извини, Заза, мне пора в часть. Командир на три часа назначил совещание.

После его ухода настроение у Херладзе испортилось окончательно. Рассчитывать на то, что задание в отношении Могилы, Гробового или Цветкова будет выполнено Калашвили, ему особо не приходилось. У того было чемоданное настроение. Он уже видел себя в Москве в военной академии. Не лучше дела обстояли и с главной задачей, поставленной Джапаридзе, — как и месяц назад, резидентура по-прежнему была далека от разгадки тайны объекта Z. Последняя надежда оставалась на Имерлидзе и законсервированного агента Земеля. Всего этого Херладзе не мог разъяснить в шифровке Джапаридзе и решил рискнуть — самому ехать с докладом в Тбилиси. От короткого, но не самого безопасного маршрута через пограничный переход Верхний Ларс он отказался и выбрал уже проверенный — через Ростов на Донецк.

19 июня Херладзе выехал из Владикавказа и, благополучно миновав российско-украинскую границу, 20-го был в Донецке. На автовокзале с телефона-автомата позвонил Джапаридзе и предупредил, что ближайшим рейсом намерен вылететь в Тбилиси. Тот не стал задавать лишних вопросов и пообещал прислать за ним машину в аэропорт. Херладзе опустил телефонную трубку на рычаг, и в следующее мгновение его охватило опьяняющее чувство свободы. Впервые за четыре месяца, прошедших с того дня, как он въехал на территорию России, ему не требовалось контролировать каждое произнесенное слово и подозревать в каждом новом знакомом сотрудника или агента ФСБ. Страх, подспудно живший в подсознании, остался позади — на российско-украинской границе. Здесь, в Донецке, Херладзе стал недосягаем для ФСБ, но профессиональная привычка взяла верх над эмоциями, он не стал брать такси и отправился в аэропорт на маршрутке. Там ему не пришлось томиться в ожидании рейса на Тбилиси, до его отправления оставалось 4 часа, и их он провел в баре.

Самолет на Тбилиси вылетел без задержек, через два часа внизу показались пригороды, и сердце Херладзе радостно забилось в груди. Какие-то считаные минуты отделяли его от встречи с семьей. Он приник к иллюминатору и с жадным интересом вглядывался в хорошо знакомые очертания города. Впереди возникла гора Мтацминда, вершину которой венчали величественные развалины древней крепости Нарикала. Справа серебром поблескивала гладь Черепашьего озера. Слева полыхнули золотистым жаром купола собора Святой Троицы и Метехского храма.

В следующее мгновение виды Тбилиси смешались в ярком цветном калейдоскопе. Пилот заложил крутой вираж, и самолет пошел на посадку. Двигатели надрывно взвыли, корпус сотрясла судорожная дрожь, под крылом возникла серая лента бетонки, а затем последовал тупой удар. «Боинг», промчавшись по посадочной полосе, погасил скорость и, повизгивая турбинами, въехал на стоянку. В салоне зазвучали смех и веселые голоса. Пассажиры поднялись с мест и потянулись к выходу навстречу теплу и солнцу.

Херладзе вышел на верхнюю площадку трапа, вдохнул полной грудью и блаженно закрыл глаза. Это был воздух родины и свободы. Напиравшая сзади толпа едва не опрокинула его вниз. В последний момент он успел ухватиться за поручни и, перескакивая со ступеньки на ступеньку, спустился на бетонку, а там попал в объятия Коладзе.

— С приездом, дорогой! — радостно воскликнул он.

Херладзе не находил слов, от переполнявших чувств у него перехватило дыхание.

— Как добрался? Как здоровье? — тормошил его Коладзе.

— Как на крыльях! — наконец смог выдохнуть Херладзе.

— И что, ФСБ не пощипало?

— Пока везет.

— Пусть и дальше везет! Полгода под колпаком — такое мало кто выдержит.

— Да ладно, Гиви, расскажи лучше, как мои? Страшно скучал по младшему.

— Все нормально, Заза. Сосо ждет тебя не дождется, а Вахтанг позавчера уехал на стажировку в Австрию.

— О, он у меня умница! — с гордостью произнес Херладзе и поторопил: — Гиви, давай быстрее домой!

Коладзе замялся и, избегая его взгляда, сказал:

— Извини, Заза, приказ шефа доставить тебя на спецдачу.

— Зачем?! Почему?!

— Сам у него спросишь. Моя задача отвезти тебя на дачу и обеспечить покой.

— Покой?! Какой к черту покой?! — взорвался Херладзе и тут же погас.

Заза Херладзе, в феврале покинувший Грузию, был себе уже не хозяин. Его место занял нелегальный резидент Шота. Даже здесь, в Тбилиси, он диктовал свою волю, и Заза Херладзе подчинился ему. Швырнув сумку в багажник машины, он коротко бросил:

— Поехали!

Коладзе сел за руль и какое-то время, чтобы не раздражать Херладзе, хранил молчание. Тот оживился, когда по сторонам возникли хорошо знакомые с детства кварталы Тбилиси. Между ними завязался разговор, он касался последних изменений, произошедших в службе. По словам Коладзе, в ближайшее время ей предстояло решать важнейшие задачи, и одна из них возлагалась на нелегальную резидентуру Херладзе. Какая именно, об этом ему должен был сообщить сам Джапаридзе.

Оставшееся до встречи с ним время Херладзе провел на госдаче в окружении немногословной охраны и обслуги. Утром задолго до встречи с Джапаридзе он по памяти набросал отчет о работе резидентуры и после завтрака вышел на прогулку в парк. Там его разыскал Джапаридзе. Он был не один, с ним приехал резидент ЦРУ в Грузии Дик Дуглас. Втроем они уединись в чайном домике.

Встреча началась с того, что Джапаридзе вручил резиденту награду — часы «Ролекс» с дарственной надписью президента Саакашвили. Подержав их в руках, Херладзе возвратил обратно. Время носить часы и гордиться высоким подарком еще не пришло. Дальше разговор носил чисто профессиональный характер и с перерывами продолжался до вечера. Джапаридзе и Дугласа интересовало в работе резидентуры буквально все, начиная с того, как и где проводятся явки с агентами, и заканчивая тем, что любят поесть кандидаты на вербовку.

Обстоятельные ответы Херладзе, а также результативная работа агентов Док и Кахабер, а также резерв из трех кандидатов на вербовку говорили сами за себя. Джапаридзе чувствовал себя на коне — ставка на нелегальные резидентуры оправдала себя. По его расчетам, при нынешних темпах их комплектования к началу военной операции в Южной Осетии и Абхазии они должны были стать мощными информационно-боевыми звеньями грузинской разведки в России. Заверения Херладзе в том, что в ближайшие месяцы резидентура будет усилена тремя агентами из числа офицеров разведотдела 58-й армии, сняли вопрос о передаче ему на связь ценного агента Гурама. Это позволяло Джапаридзе нарастить разведывательные позиции в России и приступить к формированию второй нелегальной резидентуры. Во главе ее он видел Гурама. В его пользу говорили два года успешной работы.

Покидал спецдачу Джапаридзе в приподнятом настроении. Он не на словах, а на деле продемонстрировал патрону — Дугласу, — американские деньги пущены не на ветер. Херладзе действительно отрабатывал их на все сто процентов и заслуживал еще одной награды. Джапаридзе пошел навстречу его просьбе и разрешил свидание с семьей, но при одном условии — она должна была проходить на спецдаче.

Тот вечер и четыре последующих дня Херладзе провел с женой и младшим сыном. Он снова стал любящим мужем и отцом, время пролетело для него, как один счастливый миг. Наступило 26 июня. Этот последний день перед его отъездом на задание Джапаридзе обставил с неменьшим искусством, чем голливудский режиссер. После встречи у президента Саакашвили, нашедшего для резидента самые возвышенные слова, Джапаридзе вместе с Дугласом, Чиковани и Коладзе устроили для Херладзе прощальный банкет. Они поднимали тосты и не скупились на дифирамбы в адрес «настоящего героя и мужественного сына Грузии, борющегося в самом логове врага».

Спустя сутки Херладзе уже находился за тысячу километров от Тбилиси. Плавное покачивание вагона поезда Москва — Владикавказ настраивало его на лирический лад. Он снова и снова вспоминал слова, сказанные президентом Саакашвили во время приема. Они приятно тешили самолюбие и укрепляли уверенность в успехе миссии в России. По приезде во Владикавказ Херладзе энергично взялся за выполнение задания. На следующий день он вызвал на встречу Имерлидзе и поручил ему отправиться в Ахтырск, там восстановить связь с агентом Земеля и с его помощью продолжить поиск объекта Z.

2 июля Имерлидзе выехал из Владикавказа и утром был под Краснодаром. Несмотря на ранний час, дорога на Новороссийск была загружена, и до станицы Ильской ему пришлось тащиться в хвосте огромной колонны. Наконец позади осталась станица Ахтырская и поворот на поселок нефтяников — Бугундырь, он сверился с навигатором — через два километра должно было находиться кафе «Бивак», хозяином которого являлся агент Земеля, и стал внимательно посматривать по сторонам. После крутого подъема, справа, возникла церквушка, а чуть дальше нее находилось кафе. Вывеска на фасаде — «Бивак» — не оставляла сомнений: здесь Херладзе предстояла встреча с глубоко законсервированным агентом Специальной службы внешней разведки Земеля. Свернув на стоянку, Херладзе припарковал машину и осмотрелся.

Кафе располагалось в удачном месте, на полпути из Краснодара в Новороссийск. Это обстоятельство Земеля использовал с выдумкой. Двор был огорожен невысоким плетнем, свитым из лозы. Внутри него все напоминало добротное казацкое хозяйство: колодезь с задранным к небу журавлем и толстой бечевкой, на которой болталось деревянное ведро, в глубине двора стояли телега с сеном и бричка. Само здание представляло собой точную копию хаты казака: крыша была крыта камышом, а стены, недавно побеленные, сверкали умопомрачительной белизной.

— Здрасте! Шо, нравится? Захотьте, не пожалкуете! — весело приветствовала Имерлидзе молодая разбитная казачка.

— Красивое место, — согласился Имерлидзе.

— А у хате ще краше. Проходьте. Кухня наша добра. Кваску попьете. По такой жаре будэ в самый раз.

— Не захочешь, а зайдешь, так здесь все здорово устроено, — похвалил Имерлидзе.

— Це усэ хозяин. Голова вин у нас!

— Молодец! Кто такой?

— А вы шо, не знаете?! — искренне удивилась казачка.

— Нет. Я первый раз в ваших краях.

— Понятно. Хозяин наш — Мыкола Пацан — настоящий казак.

— Пацан, говорите? И сколько тому мальчику лет? — пошутил Имерлидзе.

— Ха-ха, — заразительно рассмеялась казачка и, задорно подмигнув, ответила: — Сами побачите, який вин мальчик.

— А он на месте?

— Да, тилькэ с базара приехал.

Имерлидзе потянул носом, затем причмокнул губами и сказал:

— Да, вкусно пахнет. Так и быть, зайду перекусить.

— Заходьте, не пожалкуете, — пригласила казачка и раскрыла дверь.

Имерлидзе вошел в хату и в полную грудь вдохнул живительную прохладу. В воздухе смешались запахи мяты и богатой кубанской кухни. В этот ранний час в зале было немноголюдно. Десяток приезжих, в основном туристов, направлявшихся к морю, и парочка местных завсегдатаев — вот и вся публика. Пробежавшись по ним взглядом, Имерлидзе остановил его на дородной женщине и крепко сбитом мужчине лет сорока, о чем-то говоривших за стойкой бара. Присмотревшись к нему, он с трудом узнал Земелю. Агент грузинской разведки мало походил на того Пацана, который был запечатлен на фотографиях четырнадцатилетней давности. От лихого казацкого чуба осталась лишь жидкая прядь. Пышные черные усы поблекли и уныло обвисли. Прежними остались нос, далеко выдавшийся вперед, и шрам, начинавшийся у левого уха и заканчивавшийся у подбородка.

Закончив разговор с барменшей, Пацан вышел из-за стойки и направился на выход. Имерлидзе воспользовался этим и обратился к нему:

— Извините, Петр Тимофеевич, вас можно на минуту?

— Да, — ответил Пацан и остановился.

— Спасибо. У меня к вам небольшой разговор.

— Только ненадолго, у мэнэ дил по горло.

— Это не займет много времени.

— Ну, хорошо, — согласился Пацан, окликнул барменшу: — Варя, принеси нам кваску, — и присел за свободный столик.

Имерлидзе присоединился к нему. Барменша с поразительной для нее живостью подлетела к ним и выставила на стол две кружки холодного кваса.

— Наш фирменный, рекомендую, — предложил Пацан.

Имерлидзе, сделав один, за ним другой глоток — квас действительно оказался превосходным, похвалил:

— Отличный, давно такого не пил.

— Стараемся, шоб клиент был доволен. Для нас он больше чем гость! Это наш девиз! — подчеркнул Пацан и, подождав, когда Имерлидзе утолит жажду, спросил:

— Так шо за разговор?

Имерлидзе, справившись с волнением, многозначительно посмотрел на Пацана и ответил:

— Вам большой привет от старых друзей, которые вас помнят и ценят.

— Друзей? Яких? Их у мэнэ багато.

— Таких, как они, не может быть много, — продолжал говорить загадками Имерлидзе и затем назвал первую часть пароля: — Вахтанг рассчитывает на помощь Земели.

— Какой ще Вахтанг?! Земе… — Пацан осекся, и в следующее мгновение на его лице недоумение сменила застывшая маска неподдельного ужаса.

Спустя четырнадцать лет кошмарное прошлое, которое он все эти годы пытался вычеркнуть, вырвать из памяти, безжалостно напомнило о себе. Пацан судорожно дернулся и студнем расплылся по стенке. Перед ним, как наяву, в чудовищном калейдоскопе смешались события того рокового дня, навсегда изменившего всю его жизнь.

Март 1993 года. Абхазия. Он в составе добровольцев из кубанской казачьей роты вместе с абхазскими ополченцами поднялся в атаку, чтобы выбить из Сухума оккупантов — грузинских гвардейцев. Ноги тонули в сугробах. Ледяная мартовская вода обжигала тело, острые камни рвали одежду и до крови ранили руки. В стремительном броске рота форсировала Гумисту и залегла в прибрежных скалах. Саперы ушли вперед проделывать проходы в минных полях. И тут предрассветную тишину вспороли пулеметные и автоматные очереди, заухали тяжелые минометы, и надрывный вой смерти обрушился с небес на цепи атакующих. Земля содрогнулась, и стена артиллерийского огня отрезала передовую группу от основных сил. Последнее, что осталось в памяти Пацана: яркая вспышка, упругая волна опрокинула его на землю, и перед глазами все померкло.

Очнулся он в темном холодном подвале. Левая щека горела, как в огне, из раны сочилась сукровица, а в ушах немилосердно барабанили тысячи невидимых молоточков. Сколько продолжалась эта пытка болью, холодом и жаждой, Пацан потерял счет времени, когда о нем наконец вспомнили и вызвали на допрос. Вахтанг — почти ровесник — не стал тратить слов, а поставил его перед жестоким выбором: своя жизнь в обмен на чужую. Страх перед смертью оказался сильнее войскового товарищества.

Спустя четырнадцать лет перед глазами Пацана с фотографической точностью всплыли мельчайшие детали тех роковых мгновений: нож, зажатый в его руке, рвущий мозг крик пленного земляка-добровольца, хлесткие, как выстрел, щелчки фотоаппарата и жужжание кинокамеры, а потом серый клочок бумаги и скачущие перед глазами буквы из подписки о сотрудничестве с грузинской разведкой. Предательство было заклеймено издевательским прозвищем Земеля. Освободившись из плена и едва встав на ноги, Пацан бежал из Абхазии подальше от грузинской разведки.

На Кубань он вернулся другим человеком. Предательство, подобно проклятию, преследовало его повсюду. Живший в нем животный страх Пацан пытался топить в водке и закончил бы свою жизнь где-нибудь под забором, если бы не Клава. Соседская девчонка, на которую он раньше не обращал внимания, выросла в статную женщину и проявила железный характер. Но не столько воля, сколько ее любовь и терпение вернули Пацана к жизни. Дети и работа наполнили его жизнь смыслом, а крепкая хватка и хозяйская сметка вскоре принесли в дом достаток. Шли годы, и Пацану уже казалось, что ненавистный Вахтанг навсегда забыл об агенте Земеля. Появление посланца грузинской разведки Имерлидзе стало для него громом среди ясного неба и в один миг разрушило хрупкое благополучие.

Пацан остановившимся взглядом смотрел на него и не мог поверить в происходящее. Он закрыл глаза и какое-то время оставался недвижим, а когда открыл, то Имерлидзе никуда не исчез. Ерзая на стуле, он стерег каждое движение Пацана. Тот наконец справился с нервным спазмом и выдавил из себя:

— Че тебе от мэнэ надо?

— Вот это уже другой разговор, Земеля, — оживился Имерлидзе.

— Какой ще Земеля? Не знаю такого и знать не хочу! — отрезал Пацан.

— Петр Тимофеевич, ты серьезный мужик, не валяй ваньку, давай поговорим по делу.

— Не знаю я ниякого Земеля! И нияких дел не хочу иметь. А тебя я так первый раз бачу.

— Будем считать, что познакомились.

— В гробу я бачив таких знакомых! Ты хто такой, шоб мэни тут права качать! — В голосе Пацана звучала неприкрытая угроза, а на скулах заиграли желваки.

Имерлидзе напрягся. Перемена, произошедшая в Пацане, не предвещала ничего хорошего. Шок, охвативший его в первые минуты, прошел, и в нем поднялась мутная волна ярости. Имерлидзе не спускал глаз с рук Пацана. Его масластые пальцы сжались в кулаки, а кожа на костяшках побелела от напряжения. В любую секунду сокрушительные удары могли обрушиться на Имерлидзе и превратить его холеную физиономию в отбивную. После такого мордобоя даже самый искусный пластический хирург вряд ли бы вернул ей первоначальный вид. И тогда Имерлидзе, чтобы погасить вспышку ярости Пацана, использовал свой главный козырь. Его рука стремительно скользнула в карман рубашки, извлекла фотографии и веером разложила на столе.

Пацан бросил на них короткий взгляд и дернулся, как от удара электрическим током. Его кулаки разжались, а руки тряпками упали со стола. Широко распахнутый рот хватал воздух, в выкатившихся из орбит глазах плескались ужас и животный страх.

— Петр Тимофеевич, ты кваску, кваску попей. Легче станет, — снова взял инициативу в свои руки Имерлидзе и пододвинул к нему кружку.

Пацан дрожащей рукой нашарил ручку и, расплескивая квас, судорожными глотками принялся пить. Обильная испарина покрыла его лоб и солеными ручейками заструилась по щекам. Имерлидзе вытащил из подставки салфетку, подал ему и предложил:

— Вытрись, Петр Тимофеевич, и успокойся.

— У-у. Убери их, — просипел Пацан и принялся лихорадочно стирать салфеткой пот с лица.

Имерлидзе собрал фотографии обезображенного тела, положил в карман и с укоризной произнес:

— Ты уж извини, Петр Тимофеевич, а что мне оставалось делать? Махаться с тобой, во-первых, глупо, а во-вторых, для тебя выйдет накладно. Мебель-то здесь недешевая.

— Я стрелять не буду, взрывать тоже, я… — И голос у Пацана сорвался.

— Тише, Петр Тимофеевич! Какая стрельба? Какие взрывы? Тут не Абхазия и на дворе не девяносто третий год. Забудь об этом.

— Хотел бы, так вы не даете. Принесло тебя на мою голову! Будь все проклято! — терзался Пацан.

— Петр Тимофеевич, еще раз говорю — забудь! Работа предстоит чистая и не пыльная. От тебя-то требуется всего ничего: что-то посмотреть, что-то узнать. Место здесь бойкое, ходить особо никуда не надо. Так что я не вижу особых проблем.

— Знаю цэ ваше ничего. Шпиона будешь из мэнэ робыть.

— Сразу так и шпиона. Нет, разведчика, — поправил Имерлидзе.

— Мягко стелешь, а один черт придется валяться на тюремных нарах.

— Брось себя накручивать, Петр Тимофеевич! Четырнадцать лет прошло, а с тобой ничего не случилось и дальше все будет нормально, — убеждал Имерлидзе и, чтобы сделать Пацана сговорчивее, положил перед ним конверт с деньгами.

— Шо цэ? — спросил тот.

— Аванс, — пояснил Имерлидзе.

Пацан не притронулся к конверту. Мучительные судороги исказили его лицо, и потная испарина снова выступила на лбу. Имерлидзе не давал ему опомниться, решительно двинул конверт и потребовал:

— Петр Тимофеевич, бери! Люди на нас смотрят!

Пацан торопливо сгреб со стола конверт и запихал в карман. Имерлидзе, чтобы не привлекать внимания барменши, все чаще косившейся в их сторону, предложил:

— Петр Тимофеевич, выйдем на улицу, а то тут много лишних глаз и лишних ушей.

Пацан с трудом поднялся и тяжело, так, будто на его ногах висели пудовые гири, поплелся за Имерлидзе. Тот вышел во двор, бросил взгляд по сторонам, остановил его на беседке и направился к ней. В ней, вдали от любопытных глаз, он мог позволить себе говорить без оглядки по сторонам и предложил:

— Петр Тимофеевич, нам предстоит работать вместе, поэтому давай знакомиться.

— В гробу я бачив таких знакомых, — буркнул Пацан.

— Петр Тимофеевич, прекрати!

— Гады, всю мою жизнь изговняли!

— Ну, чего теперь об этом вспоминать, что было, то сплыло, вперед надо смотреть!

— Ага, а там небо в клеточку.

— Петр Тимофеевич, ну что ты, как пацан, себя ведешь! Э-э, извини, как ребенок. Перестань себя накручивать, относись к тому, что есть, и к тому, что будет, как к бизнесу.

— Бизнесу?

— Да. И забудь про свои фээсбэшные страхи. Если с умом все будем делать, то ничего не случится. Я ведь себе не враг. У меня, как и у тебя, есть жена и дети.

— Ладно, як там тэбэ, не дави слезу, — буркнул Пацан.

— Хвича, — представился Имерлидзе.

— Хвича? Кличка, что ли?

— Нет, имя.

— А-а, один хрен, — махнул рукой Пацан, достал сигареты и закурил.

Это успокоило ему нервы, и Херладзе перешел к заданию.

— Теперь, Петр Тимофеевич, о деле. Недели две, тебе, надеюсь, хватит собрать информацию по военным частям, что находятся в округе, по ментам тоже, я имею в виду внутренние войска. Особое внимание тем, что появились в последнее время. А конкретно: какие, где расположены, чем вооружены.

— И где мне цэ взять? Я шо, справочное? — проворчал Пацан.

— Петр Тимофеевич, не прибедняйся! Место у тебя бойкое, вояки часто заглядывают, да и сам ты не промах, так что подсуетись. За ценную информацию особый бонус.

— И сколько?

— Все будет зависеть от качества информации.

— Ладно, че ще трэба? Ты же не только за цим прикатил?

— Молодец! Правильно мыслишь! — похвалил Имерлидзе и перешел к основному заданию: — По нашим данным, в ваших краях, в горах находится важный объект. Ты что-нибудь о нем слышал?

Пацан пожал плечами и, подумав, спросил:

— Шо он из себя представляет?

— Точно не знаю, так только, в общих чертах. Если найдешь, то озолочу.

— Багато дашь?

— На ресторан точно хватит.

— А шо, искать ракеты? — оживился Пацан.

— Нет, скорее командный пункт с новым оружием.

— И якэ то оружие?

— Возможно, электронно-лучевое или что-то вроде того.

— М-а, цэ тоби не самолеты с аэродромом!

— Надо найти, Петр Тимофеевич. Постарайся!

— Старайся не старайся, а получается: иди туды, не знаю куды, шукай то, не знаю шо.

— Согласен, сложная задача, но ты же здесь все места знаешь. Подумай хорошенько, объект не иголка в стоге сена.

— Иголка не иголка, а когда не знаешь, за шо зацепиться, тут хоть в лепешку расшибись, а толку ниякого. Воны не дураки, и цэй объект наверняка замаскировали.

Но концы-то остались: новая дорога, ЛЭП, трансформаторные подстанции. В конце концов объект строили не один месяц, а то и год, а это не замаскируешь. Так что есть за что зацепиться, — заключил Имерлидзе.

— Ладно, пошукаю, — согласился Пацан и, пытаясь выбить прибавку к авансу, попросил: — Гроши ще подкинь.

— При следующей встрече, — умерил его денежные аппетиты Имерлидзе и напомнил: — Жди меня недельки через две. Если что-то узнаешь раньше, то сразу звони.

Обменявшись номерами телефонов, шпионы расстались. На следующие сутки Имерлидзе был уже во Владикавказе. После его доклада Херладзе в адрес Джапаридзе ушла шифровка.

В ней резидент сообщал:

«…Связь с Земелей восстановлена. Через него веду поиск объекта Z. Кахабер в ближайшее время отправится в Москву. Готовлю ему замену. Подобраны три кандидата. При первой возможности отправлю вам на смотрины.

Шота».

 

Глава 8

Совершенно секретно

Только лично.

Руководителю ДВКР ФСБ России

генерал-полковнику Г. Градову

г. Москва

В ходе проведения оперативно-разыскных мероприятий в отношении выделенного круга лиц, подозреваемых в причастности к спецслужбам Грузии, получены материалы на старшего офицера оперативного отдела штаба 58-й армии подполковника Гадчидзе Джамала Константиновича 1968 года рождения, уроженца г. Зугдиди Республики Грузия, грузина, с высшим военным образованием, женатого, в армии с 1987 года, указывающие на проведение им шпионской деятельности, наносящей ущерб обороноспособности Российской Федерации.

13 сентября 2007 года поступила оперативная информация о действиях Гадчидзе, подозрительных на сбор секретной информации. В частности, накануне он осуществил копирование на неучтенную в секретной части флеш-карту ряда документов ограниченного пользования, а затем вынес ее за пределы части.

15 сентября при проведении негласного осмотра личного гаража Гадчидзе был найден тайник. В нем хранились: 2 шифрблокнота, один — основной, другой — резервный и указанная флеш-карта. После расшифровки пароля на ней обнаружены 3 секретных документа-директивы командующего Северо-Кавказским военным округом.

В настоящее время нами устанавливаются связи Гадчидзе на предмет выявления среди них связника или, возможно, резидента спецслужб Грузии.

Начальник УФСБ РФ

по Северо-Кавказскому военному округу

генерал-майор В. Аниченко 15.09.2007 г.

№ 0052/2/1014.

Отложив шифровку Аниченко в сторону, Градов пробежался строгим взглядом по лицам подчиненных — Сердюка и Писаренко, — они понуро смотрели перед собой, задержал на Сердюке и спросил:

— Анатолий Алексеевич, что невесел, буйну голову повесил?

— Радоваться, собственно, нечему, Георгий Александрович, — уныло ответил тот.

— Так-таки нечему?

— Если вы имеете дело на «Засланца», то, как были голые версии, так и остались.

— Плохо, очень плохо, — констатировал Градов и, прокашлявшись, сухо сказал: — Похоже, Анатолий Алексеевич, засиделся ты в Москве, пришло время поработать в глубинке.

Столь неожиданный поворот в беседе обескуражил что Сердюка, что Писаренко. Но Сердюку хватило выдержки сохранить внешнее спокойствие, а у эмоционального Писаренко все было написано на лице. Если заслуженного генерала отправляли к черту на кулички, то что говорить о полковнике. Ему оставалось только надеяться, что начальственная метла минует его и не сметет в какую-нибудь тьмутаракань. Писаренко мысленно представил суровые оренбургские степи, где когда-то отбывал ссылку поэт Тарас Шевченко, а он в середине 70-х годов начинал армейскую службу, и в его глазах разлилась смертельная тоска. Градов перевел взгляд на него и, сохраняя прежний тон, объявил:

— Василий Григорьевич, а ты составишь компанию генералу Сердюку, чтобы скучно не было.

Писаренко окончательно сник. Сердюк, поиграв желваками на скулах, глухо произнес:

— Когда и куда убыть, товарищ генерал-полковник?

— Надо уже сегодня.

— Сегодня?! — Выдержка изменила Писаренко. — А как же со сдачей дел и должности?!

— Василий Григорьевич, ну куда ты все торопишься, что, надоело служить в Москве?

Вопрос Градова совершенно сбил с толку Писаренко, а Сердюка поставил в тупик. Они пытались понять по лицу Градова, к чему тот клонит. Он улыбнулся и объявил:

— Ладно, охотники за шпионами, не все так плохо, как вам кажется, в деле на «Засланца» появился просвет.

Писаренко приободрился и поинтересовался:

— Что, засветился, товарищ генерал-полковник?

— Пока трудно сказать, но по крайней мере просматривается выход на грузинскую разведку.

— СВР сработала? — предположил Сердюк.

— Нет, Анатолий Алексеевич, сработала наша система контрразведывательных мер. Подчиненные Аниченко по признакам вышли на шпиона и добыли вещдоки.

— Здорово! И нам с генералом Сердюком лететь в Ростов?! — оживился Писаренко.

— Во Владикавказ, там сейчас основная работа.

— Отправляться сегодня?

— Да, — подтвердил Градов.

— Во Владикавказ? — уточнил Сердюк и, не удержавшись, с ехидцей произнес: — А то я уже собрался на Чукотку.

В глубине души он все еще держал обиду на Градова. Тот хмыкнул и ответил шуткой.

— Должен тебя разочаровать, Анатолий Алексеевич, на Чукотку, а точнее к Абрамовичу, уже очередь стоит.

Сердюк продолжал хмурить брови и смотреть в сторону. Градов поймал его взгляд и с укоризной заметил:

— Анатолий, зря ты на меня обижаешься. Это не дело ходить с похоронным видом, а тем более демонстрировать его подчиненным! Уверенность — уже половина успеха! В том, что мы найдем резидента, не должно быть сомнений! За нами стоят сотни сотрудников, и они работают, и работают успешно. Наша задача — помочь им.

— Извините, Георгий Александрович, нервы! Полгода бьемся как рыба об лед, а на выходе ноль!

— Все, Анатолий Алексеевич, забыли! Вот почитайте, что докладывает Аниченко, — предложил Градов и положил перед ним и Писаренко шифровку.

Он склонился над ней. Сам же Градов взял чистый лист бумаги, авторучку и принялся набрасывать указания для Аниченко. То, что арест Гадчидзе являлся вопросом ближайшего будущего, у него не вызывало сомнений. Его больше занимало другое: кто из связей шпиона мог быть тем таинственным нелегальным резидентом грузинской разведки — «Засланцем», о котором в своей ориентировке сообщали коллеги из СВР.

В докладной Аниченко о нем не было сказано ни слова, но Градов не ставил ему это в упрек. События вокруг Гадчидзе развивались столь стремительно, что выход на резидента был бы сверхудачей. В ситуации, когда после шести месяцев безрезультатной работы в операции появился просвет, спешка могла только повредить делу. Поэтому мнение опытных разработчиков Сердюка и Писаренко для Градова имело значение. Они, прочитав докладную Аниченко, загоревшимися глазами смотрели на него.

— Итак, что скажете, охотники за шпионами? — спросил Градов.

Первым ответил младший по званию — Писаренко.

— Я так полагаю, Георгий Александрович, рядом с Гадчидзе должен засветиться резидент!

— И засветиться в ближайшие дни! — поддержал его Сердюк и пояснил: — Бомбу — 3 секретных документа — Гадчидзе держать у себя не станет, а значит, станет искать связь.

Молодцы, правильно мыслите! — похвалил Градов. — Я только что разговаривал с Аниченко. У них появились наводки — и весьма серьезные — на предполагаемого резидента. Это некий Надибаидзе, три месяца назад объявился во Владикавказе, мелкий коммерсант, регулярно выезжает в Грузию, установил связи с офицерами 58-й армии, два из них старшие, и все имеют допуск к секретам.

— Шустрый, когда только успел? — удивился Писаренко.

— Не одни мы работаем, Василий Григорьевич! В грузинской разведке не дураки сидят, — подчеркнул Градов.

— И хозяин у нее не пальцем деланный, а ЦРУ, — подчеркнул Сердюк и поинтересовался: — А по другим контактам Надибаидзе есть что?

— Пока первичные зацепки. С ними разберетесь на месте, у Аниченко. Он сейчас во Владикавказе и взял руководство операцией на себя, — не стал вдаваться в подробности Градов.

— Георгий Александрович, позвольте еще вопрос? — спросил Писаренко.

— Да, пожалуйста.

— Кто непосредственно ведет разработку Гадчидзе и Надибаидзе?

— Отдел по 58-й армии и лично полковник Борисов.

— Так я его знаю! Перед назначением был у меня на собеседовании. Молодой, энергичный, — вспомнил Писаренко.

— Вот именно, молодой! — подчеркнул Градов. — Поэтому ваша задача помочь ему, а где надо, и попридержать. Сами знаете, где спешка хороша.

— При ловле блох, — хмыкнул Писаренко.

— А резидент далеко не блоха. Поэтому работать с умом и подстраховкой, чтобы не вспугнуть! — потребовал Градов.

— Задача ясна, Георгий Александрович, на это и будем нацеливать Борисова и руководство управления! — заверил Сердюк.

— Нацеливать? Смотри, Анатолий Алексеевич, не переборщи с этим. У Аниченко крутой характер, он вмешательства в свою работу не потерпит.

— Георгий Александрович, я его хорошо знаю, не один год вместе работали, найдем общий язык.

— Правильно, делить вам нечего. Помните, на носу учения «Кавказ. Стабильность-2007!» До их начала шпионы должны сидеть в Лефортове, а не таскать наши секреты! Задача ясна?

— Так точно! — подтвердили Сердюк с Писаренко и поднялись с мест.

— Желаю вам удачи и жду доклада! Распоряжение по вашей командировке я отдал, — закончил совещание Градов.

Покинув его кабинет, Сердюк с Писаренко направились в финчасть. Получив деньги и сдав секретные документы в секретариат, они выехали в город, по пути во Внуково заглянули домой, чтобы переодеться и собрать «дежурный чемодан». Спустя семь часов в аэропорту «Беслан» у трапа самолета их встречал начальник отдела ФСБ по 58-й армии полковник Петр Борисов. Месяц назад закончивший академию ФСБ и назначенный на столь высокую должность, он лучился энергией и задором. Борисова буквально распирало от гордости; далеко не каждому контрразведчику за время службы удавалось выйти на матерого шпиона, ему удалось, и он спешил поделиться с Сердюком и Писаренко своим успехом. Поэтому, когда они поднялись в кабинет, где их ждал Аниченко, то уже имели представление о ходе проверки Гадчидзе и Надибаидзе.

Встретил их среднего роста, крепкого сложения, неторопливый в движениях и с суровым выражением на лице генерал. Внешне Аниченко производил впечатление человека основательного и жесткого. Несмотря на разгар лета, кожа его лица имела бледный цвет, а под глазами залегли темные круги. С момента назначения на должность в 2005 году он не ходил в отпуск и работал без выходных. На плечи Аниченко лег груз огромной ответственности за деятельность управления ФСБ самого крупного военного округа в российской армии — СКВО. Он простирался на севере до Дона, а на юге — до границ с Грузией и Азербайджаном, на западе — до Азовского моря и на востоке — до Каспийского. Округ и в мирное время продолжал воевать, война с бандподпольем на Северном Кавказе шла не на жизнь, а на смерть.

«Без разведки армия слепа, а без контрразведки беззащитна» — этому девизу Аниченко и его подчиненные следовали в своих делах. В Ростове в Управлении ФСБ по СКВО сходились нити многих операций, проводившихся контрразведчиками на Северном Кавказе. Аниченко твердо держал их в своих руках и со свойственным ему педантизмом вникал в детали, а в наиболее важных операциях принимал личное участие. О его колоссальной работоспособности ходили легенды, а злые языки болтали: у Аниченко две страсти: любимая жена — работа и любимые дети — разоблаченные шпионы и террористы.

Коротко поздоровавшись с Сердюком и Писаренко, он сразу перешел к делу и распорядился:

— Петр Николаевич, доложи последние наработки на «Штабиста» и «Коммерсанта»!

— Василий Сергеевич, полковник Борисов по дороге рассказал нам суть материалов, может, сразу сосредоточимся на планируемых мероприятиях? — предложил Сердюк.

Аниченко сурово сдвинул брови и коротко бросил:

— Повторение — мать учения. Борисов — молодой начальник, пусть учится докладывать, а не рассказывать.

Тот ринулся к сейфу, достал документы и принялся раскладывать на столе. Аниченко нетерпеливо махнул рукой и потребовал:

— Петр Николаевич, перестань трясти бумагами! Времени на это нет. Давай своими словами!

Борисов смешался, но быстро собрался с мыслями и приступил к докладу:

— Товарищи генералы, товарищ полковник, в целях выявления шпионской деятельности «Штабиста» — Гадчидзе — спланирован и проводится комплекс оперативно-разыскных мероприятий. Он включает в себя…

— Петр Николаевич, мы не в академии! Лекций о контрразведывательной деятельности нам читать не надо. Докладывай по существу! — перебил Аниченко.

— Есть! — ответил Борисов и после короткой паузы продолжил:

— По состоянию на 15 сентября установлена связь Гадчидзе — «Коммерсант», который, как мы предполагаем, является резидентом спецслужб Грузии. Это гражданин Грузии Вахтанг Асландиевич Надибаидзе. С июня сего года регулярно посещает Южную и Северную Осетию. Для прикрытия шпионской деятельности использует занятие коммерцией. Последняя его встреча с Гадчидзе состоялась накануне в кафе «Мираж». К настоящему времени.

— Погодите, Петр Николаевич, давайте вернемся к встрече! О чем на ней шла речь? — остановил его Сердюк.

Борисов, помявшись, глухо обронил:

— К сожалению, установить не удалось.

— Жаль. Продолжайте, Петр Николаевич!

— К настоящему времени с санкции окружного суда кабинет Гадчидзе оборудован техническими средствами контроля в целях документирования фактов сбора им секретной информации.

— Это все хорошо, Петр Николаевич. А какие еще, помимо тех материалов, о которых сообщалось в шифровке, вами добыты сведения о шпионской деятельности Гадчидзе? — торопил события Писаренко.

— И что сделано по документальному закреплению фактов сбора им секретных материалов? С чем в суд пойдем? — задал самый принципиальный в любой проверке вопрос Сердюк.

Борисов смешался и бросил потерянный взгляд на Аниченко. Тот болезненно поморщился и в сердцах бросил:

— А ничего!

— Как так?! — в один голос воскликнули Писаренко и Сердюк.

— А вот так! Профукали.

— И те, что хранились в тайнике гаража Гадчидзе?! — не мог поверить Писаренко.

— Хранились, а вчера испарились! Из-под самого нашего носа!

— Да-а, дела, — многозначительно произнес Сердюк и, переглянувшись с Писаренко, спросил: — Василий Сергеевич, и что вы намерены теперь предпринять?

— Ну уж точно посыпать пеплом головы не станем! — отрезал Аниченко.

— Такого больше не произойдет! Кабинет и гараж Гадчидзе оборудованы техническими средствами наблюдения. Все его действия с секретными документами находятся под нашим полным контролем! — заверил Борисов.

— Петр Николаевич, а сколько всего кабинетов в оперативном отделе? — уточнил Писаренко.

— Э-э… восемь, извините, девять.

— Девять? Предположим, что Гадчидзе станет копировать документы не в своем кабинете, как тут быть?

— Ну… — замялся Борисов.

На помощь ему пришел Аниченко и заявил:

— Василий Григорьевич, давай не будем заморачиваться на такие мелочи! Оборудуем техникой все помещения отдела!

— В принципе это вариант, но не выход, — заметил Сердюк.

— Ну почему же?

— А как быть с законом, Василий Сергеевич? Санкция суда имеется только на Гадчидзе, а при таком подходе под контроль попадают другие офицеры.

— Есть тут проблема, — согласился Аниченко. — Вот и ломаем голову, как ее решить.

— Может, Гадчидзе временно отвести от секретов? Например, командировка, переподготовка и тому подобное, а за это время что-нибудь придумать, — предложил Писаренко.

— Не выход, Василий Григорьевич, без секретов он не будет интересен резиденту. А он наша цель номер один, — возразил Сердюк.

— Выход один — острая оперативная комбинация! Подсунем зубодробильные секреты, и Гадчидзе за них однозначно ухватится! — положил конец всем сомнениям Аниченко.

— А зубы мы не поломаем? — высказал опасение Сердюк. — Это же целый комплекс сложнейших мероприятий. Начнем с того, что «кукла» не должна вызвать у него подозрений. А он не воробей — на мякине не проведешь. Следующий вопрос — пойдет ли на это командующий, я уж не говорю о надежности исполнителя.

— Анатолий Алексеевич, и ты взялся читать лекции! — начал терять терпение Аниченко. — Я понимаю Борисова, он после академии и все еще летает в контрразведывательных облаках, но мы-то ходим по земле, где не ангелы, а такие негодяи, как Гадчидзе, ползают. Надо действовать! Острая оперативная комбинация снимет все вопросы!

— Но они могут появиться у прокурора, я уже не говорю про адвоката, — все еще колебался Сердюк.

— С чего это?

— А не посчитают ли они нашу комбинацию провокацией? Здесь надо не семь, а семьдесят семь раз отмерить, прежде чем ее затевать.

Анатолий Алексеевич, ты, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Мы спецслужба, а не институт благородных девиц, тут не о целомудрии надо думать, а том, как закон соблюсти и мерзавцев под монастырь подвести. Приказ Градова я должен выполнить — Надибаидзе и Гадчидзе сядут в тюрьму до начала учений!

— Василий Сергеевич, а не получится, как с Сутягиным? Тогда ой как пришлось кувыркаться, — вспомнил Писаренко о громком шпионском деле 2004 года.

Аниченко, а за ним и Сердюк болезненно поморщились. В их памяти были свежи воспоминания о деле на бывшего ученого Сутягина, крепко потрепавшего нервы контрразведчикам. Ведущий специалист в области авиационной и ракетной техники Сутягин, как и Гадчидзе, имел прямой доступ к секретам, и уличить его в их сборе было непросто. Так же трудно было доказать его связь с американской разведкой — контактеры Сутягина — Шон Кидд и Нади Локк, — сотрудники военной разведки США (РУМО), выступали под прикрытием британской фирмы «Альтернатив Фьючерс» и ловко пользовались им.

Проверка Сутягина затянулась больше чем на год. Контрразведчикам никак не удавалось документально закрепить его шпионскую деятельность. И здесь свое слово сказала Госпожа Удача — в какой-то момент он поверил в свою неуязвимость и расслабился. На очередной встрече с американцами передал копию секретного отчета по результатам исследования систем предупреждения о ракетном нападении. Второй уликой против него стали 25 тысяч долларов, полученные от РУМО. Эти, казалось бы, неоспоримые свидетельства шпионской деятельности Сутягина не оставляли ему шансов уйти от ответственности. Контрразведчики готовились праздновать победу. Но не тут-то было, он оправдывал свою фамилию и принялся отчаянно сутяжиться. Передачу материала «коллеге» — иностранцу Сутягин объяснял следователю, а затем и в суде как творческий обмен идеями, а деньги — как гонорар за консультацию. В его защиту в западной прессе подняли дикий вой — ФСБ обвинили в охоте на ведьм и удушении российской науки. Сутягину это не помогло — вещественные доказательства шпионской деятельности не оставили ему шансов уйти от ответственности.

Ситуация с Гадчидзе ненамного отличалась от той, что сложилась вокруг Сутягина. Прямой доступ Гадчидзе к секретам фактически также существенно затруднял его обвинение в сборе информации. На этот случай, в чем не сомневались контрразведчики, у Гадчидзе имелась отговорка — он нарушал правила работы с секретными документами из благих намерений, чтобы в срок выполнить поставленную начальниками задачу. Поэтому Сердюк вынужден был согласиться с предложением Аниченко — провести острую оперативную комбинацию. Какую именно, это вызывало спор.

Конец ему положил Аниченко и предложил:

— Давайте еще раз пройдемся по всей цепочке. Первое — сможем ли мы подсунуть Гадчидзе такие секреты, которые у него не вызовут сомнений? — и он обратил взгляд на Борисова.

Тот вскочил свечкой.

— Да, не подскакивай ты, Петр Николаевич, в глазах уже рябит! — осадил его Аниченко и спросил: — Так есть такие секреты?

— Найдем! — заверил Борисов и отметил: — Но надо, чтобы командующий армией утвердил.

— Это уже мой вопрос. Я с ним решу! — не стал вдаваться в детали Аниченко и продолжил: — Второй вопрос — исполнитель — ключевая фигура, — кто потрясет секретами перед Гадчидзе. Такой человек имеется, Петр Николаевич?

— Так точно, Василий Сергеевич! Даже два. Оба надежные и проверенные на оперативных поручениях.

— Отлично! И последнее — есть ли подходящее помещение?

— Кабинет Гадчидзе, он уже оборудован техникой, — напомнил Борисов.

— Петр Николаевич, кто, кроме него, в нем еще находится? — поинтересовался Сердюк.

— Подполковник Солнцев.

— Его раньше привлекали к работе с документами особой важности?

Борисов замялся. За него ответил Аниченко:

— Анатолий Алексеевич, с исполнителем мы разберемся, это рабочий вопрос.

— Сколько все это займет времени? — уточнил Писаренко.

Аниченко, подумав, ответил:

— За два дня уложимся.

— В таком случае у меня вопросов больше нет, — покончил с сомнениями Сердюк.

— Тогда за дело! — закончил совещание Аниченко.

Весь день и следующие сутки Аниченко, Борисов и их подчиненные занимались подготовкой к оперативной комбинации, получившей кодовое название «Живец». 17 сентября она была завершена, и Сердюку с Писаренко оставалось только запастись терпением и ждать результат.

Час «Ч» приближался. Напряжение нарастало не только в штабе оперативной комбинации, но и в управлении 58-й армии. Со дня на день во Владикавказ ожидался приезд комиссии Генштаба. Офицеры оперативного и отдела боевой подготовки вынуждены были сутками пропадать на службе. Вводные, поступавшие от командования армии, призванные продемонстрировать высокому московскому начальству его полководческие таланты, с невероятной скоростью пожирали запасы бумаги на складе административно-хозяйственной части. О том, с какой интенсивностью работала армейская мысль, свидетельствовал черный дым, курившийся над трубой «сжигалки» секретной части. В ее пламени исчезали десятки секретных замыслов, похеренных придирчивым начальником штаба армии. Запутавшись в бесконечных поворотах его полководческой мысли, несчастные «боевики» и «оперативники» готовы были обрушить этот девятый бумажный вал на извечного противника — американцев. Подобный «подарок» для ЦРУ и Пентагона мог бы оказаться пострашнее ракетно-ядерного удара «Сатаны» и «Тополя». Яйцеголовые американские ястребы скорее бы сошли с ума, чем разобрались в непредсказуемых хитросплетениях бесчисленных планов ответно-встречных и встречных ударов командования 58-й армии. Пока же их приходилось разгадывать офицерам боевого и оперативного отделов штаба 58-й армии.

Это стало для них не последним испытанием. Начальник штаба армии, потеряв надежду поразить высокую московскую комиссию блеском армейской мысли, пошел проторенной колеей — решил сверкнуть «армейским сапогом». В отделе боевой и оперативной подготовки в срочном порядке принялись переклеивать обои и менять мебель, оставшуюся со времен покорения Кавказа генералом Ермоловым. В учебном корпусе на стендах, отражающих учебно-боевую деятельность войск, вместо черно-белых фотографий, с которых уныло смотрели т. н. профессионалы — худосочные контрактники с физиономиями вчерашних пьяниц, появились цветные с жизнерадостными лейтенантами, жаждущими стать генералами. Окончательно убедить московских генералов в высокой боевой готовности армии должен был центральный вход в штаб. Титаническими усилиями местного гения дизайна он превратился в нечто похожее на императорскую ложу из нашумевшего голливудского фильма «Гладиатор» и одновременно величественную арку ВВЦ.

Этот штурм-ремонт привел к радикальным перемещениям офицеров «боевиков» и «оперативников», но не по карьерной лестнице, а по кабинетам. В оперативном отделе они носили самый масштабный характер. Офицеры буквально сидели друг у друга на головах. За одним столом с Гадчидзе теснились майор Цветков и подполковник Солнцев. Последний, не выдержав тягот и лишений службы, слег в госпиталь. Но это нисколько не облегчило положения Гадчидзе и Цветкова. Обливаясь потом в тесном кабинете, они в четвертый раз перерабатывали замысел комплексного занятия и не подозревали, что к нему приложили руку контрразведчики Аниченко.

Вечером 18 сентября появление на пороге кабинета начальника оперативного отдела с очередной бумажной «простыней» ничего другого, кроме зубовного скрежета, у Цветкова не вызвало. Полковник Федоров принес новый вариант совершенно секретной директивы с личными пометками командующего на проведение учений «Кавказ. Стабильность-2007». Вручив его Цветкову, он, как всегда, был лаконичен: «Чтоб к утру было сделано»! Лучшему программисту оперативного отдела снова пришлось подтверждать это ставшее для него проклятием звание. Не прошло и часа с начала работы, как в кабинете раздался телефонный звонок — звонил Федоров. Он потребовал к себе Цветкова, чтобы дать еще более ценные указания.

Гадчидзе остался один. В задуманной контрразведчиками оперативной комбинации наступил момент истины. Собравшись на командном пункте, они впились взглядами в экран дисплея. Видеокамеры скрытого наблюдения, установленные в кабинете оперативного отдела, бесстрастно фиксировали каждое движение Гадчидзе. После ухода Цветкова он, помедлив, бросился к двери, закрыл ее на ключ и ринулся к компьютеру.

Первым в его руках заметил флешку Писаренко и воскликнул:

— Достал! Вставляет!

— Клюнул! Клюнул! — торжествовал Борисов.

— Тихо! Не на рыбалке! — цыкнул Аниченко и сосредоточился на том, что происходило в кабинете оперативного отдела.

Гадчидзе, оглядываясь на дверь, лихорадочно двигал пальцами по клавиатуре ПЭВМ Цветкова. Контрразведчики постарались максимально усложнить ему работу и с помощью Федорова насытили «простыню» таблицами, поэтому шпиону пришлось изрядно попотеть.

— Как бы не запутался, — в голосе Сердюка зазвучала тревога.

— Лишнего бы ничего не оставили, — забеспокоился Писаренко.

Аниченко вопросительно посмотрел на Борисова. Тот энергично замотал головой и заверил:

— Я проверял ПВЭМ, перед тем как ее вернули Цветкову, все подлинные секретные материалы удалены.

— Зря, это может его насторожить, — высказал тревогу Сердюк.

— Не должно. Взамен набросали кучу ДСП-информации.

— А секретная среди нее не могла проскочить? — допытывался Писаренко.

— Василий Григорьевич, да уймись ты! Дальше тюрьмы, мерзавец, не уйдет! — потерял терпение Аниченко и потребовал: — Петр Николаевич, скажи технарям, пусть дадут картинку крупнее, посмотрим, что он копирует.

Борисов позвонил на пункт технического контроля, и перед руководителями операции возникло потное лицо Гадчидзе, а затем экран ПВЭМ. На нем высветился план комплексного занятия с расчетами пуска дивизиона ПВО. В запале шпион не остановился на дезинформации — директиве командующего и копировал другие материалы.

— Василий Сергеевич, он уже четвертый документ катает! — всполошился Борисов.

— Зарвался, мерзавец! Пора заканчивать! — заявил Сердюк.

— Да, — согласился Аниченко и распорядился: — Петр Николаевич, звони Федорову, пусть отпускает Цветкова.

Тот засел за телефон. Шпион то ли что-то почувствовал, то ли осторожность взяла верх над алчностью, и прекратил работу. Когда Цветков вошел в кабинет, он уже сидел на своем месте и с сосредоточенным видом перебирал таблицы. В штабе операции перевели дыхание и расслабились, но ненадолго. Терпения у Гадчидзе хватило не больше чем на полчаса. Секреты жгли карман, и ему не сиделось на месте. Сославшись на острую головную боль, он покинул кабинет.

На выходе из штаба его ждали разведчики наружного наблюдения. Их доклад на командный пункт прибавил настроения контрразведчикам — шпион не заподозрил, что стал объектом их хитроумной комбинации. Заполучив, как ему казалось, «информационную бомбу», Гадчидзе забыл не только о головной боли, но и о доме и спешил поскорее избавиться от опасного груза. Эту догадку Аниченко подтвердил доклад из службы радиоперехвата.

— Первый, докладывает второй, — вышел на связь с ним ее руководитель.

— Второй, первый слушает тебя, — ответил Аниченко.

— «Штабист» позвонил «Коммерсанту» и попросил о срочной встрече, — отчетливо прозвучал в кабинете голос «второго».

— Сработало! — радостно воскликнул Писаренко и потер руки.

— Молодцы ребята! Не подкачали! — похвалил своих помощников Борисов.

— Ну, тише, вы! — попросил Аниченко и продолжил опрос: — Второй, где и на какое время назначена встреча?

— Кафе «Мираж». На 20.20.

— Понял! Взять на контроль все переговоры «Коммерсанта». Особое внимание тем, что пойдут в Грузию!

— Первый, я уже дал такую команду.

— Спасибо за инициативу, — поблагодарил Аниченко.

— Василий Сергеевич! Наружна сообщает: «Штабист» движется в противоположном от «Миража» направлении — на север! — доложил Борисов, и в его голосе зазвучала тревога. — Может, что-то почувствовал?

— Скорее проверяется, — предположил Писаренко.

— Не будем гадать, подождем, — не спешил с выводами Сердюк.

— Первый, докладывает третий. «Штабист» развернулся и следует в направлении на юг. — Новый доклад руководителя наружки развеял опасения Борисова.

У Гадчидзе не хватило терпения накручивать круги по городу. Наплевав на конспирацию, он направлялся на встречу с Надибаидзе. Приближался решающий момент — захват шпионов с поличным. Аниченко бросил нетерпеливый взгляд на часы, схему Владикавказа, по которой ползла зеленая точка — машина Гадчидзе, остановил на Борисове и спросил:

— Петр Николаевич, группа захвата готова?

— Так точно! — подтвердил он.

— Где она?

— Внизу с Ковалевым.

— Павлом Николаевичем?! А он как тут оказался? — удивился Писаренко.

— Стажируется, — пояснил Борисов.

— И как?

— Молодец, старается…

— Так, товарищи, закончил вечер воспоминаний, не время! — перебил Аниченко и распорядился: — Петр Николаевич, действуй! Главное — не проморгай момент передачи материала!

— Все будет нормально, Василий Сергеевич! — заверил Борисов и поспешил на выход.

— Удачи, Петр Николаевич! — пожелали ему Сердюк и Писаренко.

Борисов кубарем скатился по лестнице и выскочил во двор, где находились две машины и группа захвата.

— Павел, ребята, по машинам! «Штабист» едет в «Мираж»! — выкрикнул он на ходу и запрыгнул на переднее сиденье.

— Будет ему мираж! Устроим гаду кошмарную действительность! — зловеще пообещал кто-то из группы крепких парней и девушек.

Через мгновение во внутреннем дворике отдела ФСБ 58-й армии о группе захвата напоминал лишь тающий в воздухе сизый дымок. Три машины — две группы захвата и шпион, — будто связанные незримыми нитями, сближались, чтобы вскоре сойтись на стоянке перед кафе «Мираж».

Группа захвата появилась на месте раньше Гадчидзе. В зале кафе было многолюдно. Борисов пробежался взглядом по публике и обнаружил Надибаидзе. Тот предусмотрительно расположился в углу, все соседние с ним столики оказались заняты. Борисов чертыхнулся и, секунду помедлив, принял решение:

— Ребята, занять свободные места! Павел, за мной!

Промчавшись по лабиринту коридоров, Ковалев и Борисов ворвались в кабинет директора.

— Господа, вы что себе позволяете? Я… — воскликнул он и изменился в лице, когда перед глазами мелькнула красная корочка. Хватая ртом воздух, бедолага осел в кресле. Ковалев встряхнул его и рявкнул:

— Мужик, ты чего? За тобой в следующий раз придем!

— Паша, прекрати! — осадил его Борисов и спросил перепуганного насмерть директора: — Тебя как звать?

— Э-э, Мусса, — с трудом выдавил из себя тот.

— Мусса, даю минуту! Он, — Борисов кивнул на Ковалева, — должен стать официантом.

— Ка-ак? — остолбенел Мусса.

— А вот так! Время пошло!

Мусса дрожащей рукой потянулся к телефону, набрал номер и пролепетал:

— Э-э, Хайдар, бегом ко мне.

Не прошло и минуты, как на пороге кабинета появился запыхавшийся официант. Борисов пробежался по нему оценивающим взглядом, по фактуре Хайдар оказался близок к Ковалеву, и распорядился:

— Раздевайся!

— Чего-о? — оторопел официант.

— Давай, давай! Трусы оставь себе! — прикрикнул Павел.

— Хайдар, делай, что тебе говорят. Я тебя прошу, — умолял Мусса.

Официант окончательно потерял голову и испуганно хлопал глазами. У Ковалева иссякло терпение. Он выхватил у него рушник и принялся стаскивать пиджак. Спустя несколько минут с подносом в руках Павел появился в зале. И появился вовремя: Гадчидзе, поднявшись по лестнице, остановился в дверях, поискал взглядом Надибаидзе и направился к нему. Павел, не спуская глаз с рук шпиона, пристроился к нему. Логика подсказывала ему — тот избавится от флешки в первую же минуту встречи с Надибаидзе. Лавируя между столиками, Павел стерег каждое движение шпионов. За ними неотступно следили шесть пар глаз бойцов группы захвата.

Гадчидзе, суетливо оглянувшись по сторонам, поздоровался с Надибаидзе и присел за стол. Павел напрягся и уже не замечал ни нетерпеливых жестов клиентов, ни оклика: «Официант!» Он видел только шпионов. По их лицам и руке Гадчидзе, скользнувшей в карман рубашки, Павел догадался: «Сейчас!» Подтверждением догадке стала блеснувшая серебристой рыбкой флешка. Руки шпионов сошлись. Павел стремительно шагнул к ним. Горка тарелок с салатами, громоздившаяся на подносе, обрушилась на спину Надибаидзе. Возмущенный возглас застыл у него на губах. Павел всем телом припечатал его к столу. В следующее мгновение на помощь к нему, сметая все на своем пути, неслись бойцы группы захвата. Операция «Живец» завершилась.

Спустя сорок минут после захвата шпионов Гадчидзе давал показания следователю ФСБ. В отличие от него, Надибаидзе оказался крепким орешком. В тот вечер и на следующий день ни Аниченко, ни Сердюк так и не добились от него признания. Шпион отрицал очевидные факты. Их разделяла невидимая стена. Граждане некогда единой страны — СССР, говорящие на одном языке, спустя годы стали непримиримыми противниками. И тогда Сердюк решил изменить тактику беседы. Начал он ее с дежурной фразы:

— Гражданин Надибаидзе, чистосердечное признание и сотрудничество со следствием облегчат вашу вину.

Тот отсутствующим взглядом смотрел куда-то за спину Сердюка. Дальнейшее обращение к его памяти об их некогда общей родине, апеллирование к вековой дружбе русского и грузинского народов, обвинения в адрес нынешних правителей в Тбилиси не имели смысла. Суровая действительность слишком далеко развела их по разные стороны баррикад. Выход из возникшего тупика Сердюк видел в том, чтобы достучаться до холодного разума Надибаидзе. И первый его вопрос:

— Сколько вам лет?

Попал в цель. Шпион с недоумением посмотрел на него и спросил:

— Чего, чего?!

— Так сколько?

— В протоколе все записано.

— А сколько вам будет эдак лет через двадцать — двадцать пять?

В кабинете воцарилась тишина.

— Молчите? Тогда я отвечу, под шестьдесят, — нарушил ее Сердюк.

— И что? — сквозь зубы процедил Надибаидзе и ожег его ненавидящим взглядом.

— Мне ничего. А вот вы выйдете на свободу дряхлым, беззубым, всеми забытым стариком с кучей болячек.

— Это мы еще посмотрим!

— И смотреть нечего. При такой вашей позиции и тех вещдоках, что имеются у обвинения, можете не сомневаться, загремите на полную катушку.

— Катушку?

— Да! За эти годы, не знаю, как дети, а те, кто вас послал в Россию, вряд ли вспомнят про сгинувшего в Сибири шпиона, и то, если им самим найдется место в Грузии.

— Ты… ты Грузию не тронь! — взорвался шпион.

— Сядьте, Надибаидзе! Возьмите себя в руки и трезво оцените свое положение, — сохранял ровный тон Сердюк и снова обратился к его разуму. — Грузинский народ рано или поздно определит, какая ему нужна страна. Грузия Саакашвили, который разделил народ и загнал его в нищету. Задумайтесь, в России живут полтора миллиона грузин, почти треть населения Грузии. И заметьте, они не жалуются. Так какую Грузию вы защищаете?

— Ту, которая сбросила русское ярмо! За нами цивилизованная Америка и Европа! — с вызовом ответил Гадчидзе.

Сердюк усмехнулся и с иронией заметил:

— Если вы надеетесь, что проспект Буша в Тбилиси приведет к храму, то ошибаетесь, он приведет в тупик.

— Но и ваш проспект Ленина к коммунизму не привел.

— Уж если быть до конца точным, то имени вашего земляка Сталина.

— Сталина?! Его как раз и не хватает, чтобы покончить с этим бардаком!

— ГУЛАГ ни вам, ни нам не нужен. Будьте реалистом и трезво посмотрите в будущее. В свое будущее.

— В будущее? Вы мне его обрисовали, — с сарказмом произнес шпион.

— Оно в ваших руках. В 2013 году к власти в Тбилиси придут новые политики. И не исключено, что отношения между нашими странами нормализуются, и тогда ваша деятельность потеряет всякий смысл. Так зачем загонять себя в угол? Вы же разумный человек и должны следовать логике.

Последняя фраза Сердюка надолго повисла в воздухе. Надибаидзе ушел в себя. На его замкнутом лице трудно было прочитать какие-либо мысли. Генерал терпеливо ждал, надеясь, что на этот раз у шпиона возобладает здравый смысл, и в своих ожиданиях не обманулся. Надибаидзе внял голосу рассудка и заговорил.

 

Глава 9

Совершенно секретно

Только лично

Руководителю ДВКР ФСБ России

генерал-полковнику Г. Градову

г. Москва

18 сентября 2007 года путем захвата с поличным реализованы материалы на «Штабиста» — старшего офицера оперативного отдела штаба 58-й армии подполковника

Гадчидзе Джамала Константиновича

1968 года рождения, уроженца г. Зугдиди Республики Грузия, грузина, с высшим военным образованием, женатого, в армии с 1987 года

и «Коммерсанта» — частного предпринимателя

Надибаидзе Вахтанга Асландиевича

1965 года рождения, уроженца г. Гори Республики Грузия, грузина, с высшим образованием

В ходе допросов они признали, что были завербованы сотрудником Специальной службы внешней разведки Грузии неким Гиви — нами устанавливается — и выполняли его задания по сбору информации о состоянии и боевой готовности частей СКВО и войск МВД, дислоцирующихся на территории Южного федерального округа.

В ходе дальнейшей оперативной разработки Надибаидзе данных о его принадлежности к кадровому составу спецслужб Грузии не получено. Как установлено, с мая 2007 года он выполнял функции агента-связника и привлекался Гиви к доразведке объектов 58-й армии.

Работа по выявлению резидента спецслужб Засланца и его агентуры в частях округа нами продолжается.

Начальник УФСБ РФ по Северо-Кавказскому военному округу

генерал-майор

В. Аниченко 20.09.2007 г.

№ 0087/2/1117.

Вслед за шифровкой поздним вечером 20 сентября армейским бортом вылетели в Москву Сердюк и Писаренко, а вместе с ними под усиленным конвоем отправились шпионы — Гадчидзе с Надибаидзе. После приземления на авиабазе Чкаловская контрразведчики отправились на доклад к Градову, а шпионы заняли места в камерах Лефортовской тюрьмы. На следующий день в войсках СКВО начались крупномасштабные учения. Приказ Градова: «До их начала шпионы должны сидеть в Лефортово» — был выполнен.

Что касается Аниченко и Борисова, то они не испытывали большого удовлетворения. Резидент грузинской разведки Засланец, а вместе с ним его агенты по-прежнему оставались на свободе. О том, какие должности они могли занимать в войсках округа и к каким секретам иметь доступ, Аниченко и Борисову приходилось только гадать. И здесь их точки зрения на дальнейшее развитие операции разошлись.

Так, Борисов полагал, что после провалов Гадчидзе и Надибаидзе руководители разведки Грузии не станут рисковать резидентом и отзовут его обратно, а агентов законсервируют до лучших времен.

Иного мнения придерживался Аниченко, и на то у него имелись основания. Данные, поступавшие из других отделов контрразведки округа, говорили об обратном — затишья на тайном фронте войны не предвиделось. Более того, интенсивность вербовочной работы спецслужб Грузии нарастала с каждой неделей. Они развернули тотальную охоту за российскими военнослужащими и в выборе средств не гнушались самых циничных и самых мерзких.

Подполковника Куридзе, возвращавшегося из отпуска на службу в 42-ю дивизию, сотрудники спецслужб Грузии бесцеремонно задержали на пограничном переходе и устроили форменный допрос, а потом, напирая на его национальные чувства, предложили шпионить и, конечно, «во имя интересов родины». Родина у подполковника российской армии и вербовщиков из грузинских спецслужб оказалась разная. Куридзе наотрез отказался с ними сотрудничать. Мелко мстя, они порвали его паспорт, и ему пришлось возвращаться в Батуми. Но и там его не оставили в покое. «Доброжелатели» из спецслужб названивали Куридзе и уговаривали принять их предложение, а когда это не сработало, перешли к угрозам. Он вынужден был искать спасения в российском посольстве.

С сержантом Мукутадзе также не церемонились. Первыми в аэропорту Батуми отпускника из России встретили не родные, а сотрудники контрразведки. Не успел он снять чемодан с ленты транспортера, как его взяли в оборот. Пригрозив проблемами у родителей, вербовщики вырвали у Мукутадзе согласие на сотрудничество. Из отпуска на родине, ставшей для него хуже мачехи, он вернулся в часть с камнем на сердце — заданием «…сообщать о движении российских войск в случае войны». Долго его носить Мукутадзе не стал и обратился с заявлением в отдел контрразведки.

Старшему прапорщику Шарамидзе в день рождения спецслужба Грузии преподнесла такой подарок, о котором он не забудет до конца своей жизни. В отчем доме полным ходом шли приготовления к торжеству, когда ему позвонил некий Георгий и предложил срочно встретиться, чтобы «обсудить один важный вопрос». Ничего не подозревавший Шарамидзе отправился на встречу. В кафе его ждали Георгий и зловещего вида напарник. Представившись сотрудниками грузинской разведки, они, не затрудняя себя политесами, прямо в лоб предложили Шарамидзе шпионить. Он отказался, и тогда Георгий принялся заламывать ему руки — пригрозил лишить родителей квартиры и создать им невыносимые условия жизни. Шарамидзе вынужден был дать согласие на сотрудничество. По возвращении в Россию он явился с повинной в орган безопасности, действовавший в части.

Для капитана Дзуашвили, приехавшего на родину навестить родственников, радость встречи также оказалась недолгой. В тот же вечер на квартире появились двое с каменными физиономиями и потребовали от Дзуашвили следовать за ними. Доставили его в местное отделение Департамента контрразведки и стали с пристрастием расспрашивать о характере службы и тактико-технических характеристиках боевой техники части. Дзуашвили возмутился, и тогда в ход пошли уже испытанные приемы — шантаж и угрозы.

И таких, как Шарамидзе, Мукутадзе и Дзуашвили, прошедших через конвейер грузинских спецслужб, оказалось немало. По возвращении в Россию одни ничего не сделали для выполнения заданий, а другие обратились в отделы военной контрразведки и честно все рассказали.

Поэтому Аниченко не питал иллюзий, что провал даже такого крупного агента, как Гадчидзе, и его связника Надибаидзе остановит вербовочный конвейер спецслужб Грузии. За годы службы в Управлении ФСБ СКВО он хорошо изучил своих противников — шефа Главного управления контрразведки Леона Табидзе и главу Специальной службы внешней разведки Георгия Джапаридзе — и был уверен — потери агентов их не остановят. Беспрекословные исполнители воли президента Саакашвили, маниакально стремившегося возвратить под свое ястребиное крыло мятежные Абхазию и Южную Осетию, были обречены бросать в топку тайной войны все новые жертвы…

Затянувшееся молчание Гадчидзе и Надибаидзе и последовавшее за этим сообщение резидента Херладзе об их аресте Джапаридзе воспринял болезненно, но трагедии не делал. Его мало беспокоила их дальнейшая судьба, они являлись лишь материалом в большой и рискованной игре, затеянной спецслужбой Грузии и ЦРУ на Южном Кавказе. В сложившейся ситуации Джапаридзе больше занимало собственное будущее, а оно было далеко не безоблачным. Об этом ему говорил срочный вызов на конспиративную квартиру резидентуры ЦРУ в Тбилиси.

Грозовые тучи начальственного гнева снова сгустились над головой Джапаридзе. После провала операции «Троянский конь» в июле-августе 2006 года в горах Абхазии он с трудом удержался в своем кресле. Только заступничество нового резидента ЦРУ в Грузии Дика Дугласа спасло Джапаридзе от отставки. Главный цэрэушник в Грузии зацепился за его идею создания нелегальных резидентур и отстоял перед Саакашвили. Время шло, а практическая ее реализация неоправданно затянулась. От двух резидентур, действовавших в Абхазии и Южной Осетии, ничего существенного не поступало. Третья — в частях Северо-Кавказского военного округа во главе с Шота — Херладзе, на которую возлагались большие надежды, никак не могла заработать в полную силу.

Поэтому ничего хорошего от предстоящей встречи с Дугласом Джапаридзе не ожидал и, чтобы удержаться на плаву, подготовил новые предложения по активизации работы в России. Готовясь к трудной беседе, он мысленно выстраивал цепочку аргументов в пользу операции, способной радикально изменить ситуацию в лучшую для разведки Грузии сторону, и не замечал волшебного очарования сентябрьского Тбилиси.

После изнурительной августовской жары и наступивших затем коротких теплых дождей город выглядел помолодевшим. Посвежевшая листва деревьев и яркие клумбы из поздних цветов радовали глаз. Небо завораживало нежными красками. Легкие перистые облачка водили робкие хороводы вокруг холодно блистающих горных вершин Большого Кавказского хребта. Предгорья полыхали золотисто-багровым багрянцем увядающей листвы. В воздухе появилась та особая удивительная легкость и прозрачность, которая наступает только в это время года. Горожане высыпали на улицы и в скверы, чтобы насладиться последними денечками неожиданно загулявшего в сентябре лета. Погода действовала и на охрану конспиративной квартиры ЦРУ. Джапаридзе пришлось постоять перед воротами, когда наконец дежурный заметил машину. Створки медленно раскатились в стороны, он въехал во двор, поднялся на крыльцо и осмотрелся. Его никто не встречал.

«Плохой признак», — отметил про себя Джапаридзе и поискал взглядом охрану.

Она на него никак не реагировала. Он потерянно топтался на месте и не знал, как поступить. Взгляд упал на беседку, увитую плющом, там произошло легкое движение, и окликнул:

— Эй, есть кто живой?!

Среди зелени показалась мятая от сна физиономия охранника. Поздоровавшись, он предложил:

— Сэр, проходите в дом, босс ждет вас.

Джапаридзе, прихватив папку со справкой, поднялся по крутым ступенькам на крыльцо и вошел в холл. На гулкое эхо его шагов на втором этаже тихим скрипом отозвалась дверь. На лестничной площадке появился Дуглас и, сухо поздоровавшись, пригласил:

— Поднимайся, Георгий, поговорим в библиотеке.

— Хеллоу, Дик, — уныло произнес Джапаридзе и тяжело, будто его ноги налились свинцом, вслед за Дугласом прошел в библиотеку. Тот кивнул на диван и холодно спросил:

— Что будешь пить — кофе, чай? Есть вода без газа.

— Может, сразу яду, чтобы не мучиться, — с вымученной улыбкой ответил Джапаридзе.

Дуглас не принял его тона, молча выставил на стол бутылку с водой, стакан, сел в кресло и, откинувшись на спинку, немигающим взглядом уставился на главного грузинского разведчика. Тот не выдержал, нервно заерзал по сиденью дивана и с надрывом произнес:

— Дик, в ближайшее время мы компенсируем понесенные потери!

На лице резидента не дрогнул ни один мускул.

— Гадчидзе и Надибаидзе знали резидента Шота? — с металлом в голосе спросил он.

— Нет, это исключено! С ним строжайше соблюдается конспирация! — заверил Джапаридзе и поспешил заявить: — Работу его резидентуры мы не намерены сворачивать!

— Резидентуры?! — повторил Дуглас и с раздражением произнес: — В Лэнгли о ней уже не хотят слышать. Скоро будет год, как Херладзе в России, а у него на связи всего один агент!

— Два, Имерлидзе и Калашвили — Богдан, — возразил Джапаридзе.

— Какой Калашвили? Забудь о нем, Георгий! Он уже полгода как в Москве.

— Но он продолжает работать в составе резидентуры.

— Георгий, разве это можно называть работой?! Когда от него последний раз поступала информация?

Джапаридзе пустился в объяснения:

— Дик, ну ты же знаешь ситуацию. Поступление в академию, перевод к новому месту службы, Калашвили было не до активной работы. Сегодня, когда он обосновался в Москве, перед нами открываются блестящие перспективы. Калашвили будет нашим ценнейшим источником информации. Надо только…

— Вот именно — будет. Но когда? — потерял терпение Дуглас и в сердцах бросил: — Георгий, пойми меня тоже, я устал кормить обещаниями чугунные задницы в Лэнгли.

— Дик, но мы же не сидим сложа руки и делаем все, что в наших силах. За последние месяцы провели вербовки восьми агентов, на выходе имеем еще четыре.

— Это процесс, Георгий, и он мало кого интересует в Лэнгли. Им нужен результат. Понимаешь, результат!

— Понимаю. Но работать против русских — это все равно что щекотать пером в пасти у льва.

— Георгий, ты еще скажи, что они твоих агентов живьем пожирают, — отмахнулся Дуглас и потребовал: — Наша задача, несмотря ни на что, обеспечить безусловное выполнение миссии. До ее начала осталось совсем ничего. Нам как воздух необходима информация о боевых возможностях русской армии. Если в ближайшее время твои резиденты и агенты ее не добудут, то я за твое будущее не ручаюсь.

Джапаридзе изменился в лице, но быстро взял себя в руки, достал из папки справку с предложениями по новой операции и, положив перед Дугласом, предложил:

— Ознакомься, Дик. Это обеспечит прорыв в работе.

Дуглас пододвинул к себе документ и принялся за чтение.

Джапаридзе, облизнув губы, налил в стакан воды, выпил и затем не спускал с него глаз. Резидент внимательно вчитывался в каждую строчку, а отдельные места подчеркивал цветными маркерами. Это прибавило настроения Джапаридзе, он приободрился и с нетерпением ждал его решения. Дуглас, дочитав документ до конца, ничего не сказал, поднялся из кресла, прошелся по библиотеке и остановился перед Джапаридзе. Тот встал и пытался прочесть в его глазах ответ. Дуглас пребывал в сомнениях и прямо заявил:

— Весьма интересные предложения, Георгий, но очень рискованные.

— Наша работа, особенно в России, — это постоянный риск, — напомнил Джапаридзе.

— Да. Но с Галлиевым мы можем потерять все, что наработали за последнее время. Затевая с ним свою игру, в итоге может оказаться так, что мы станем играть по сценарию русских.

— Дик, с тремя подполковниками из разведотдела 58-й армии ситуация та же. Но ты не возражал против их обработки.

— Не совсем так. Галлиев — шифровальщик, и каждый его шаг находится под контролем ФСБ.

— Согласен, но в случае успеха оправдаются все наши риски. Мы получим доступ к главным секретам русских, — стоял на своем Джапаридзе.

— Галлиева надо еще завербовать. А его, как Калашвили, в Грузию не вытащить. Ты не хуже меня знаешь, шифровальщик — невыездной, — скептически заметил Дуглас.

— Дик, в этом и состоит изюминка операции! Ему не надо никуда выезжать! Вербовку проведем на месте, во Владикавказе!

— Если с помощью Херладзе, я категорически против! Не хватало еще потерять резидента!

— Обойдемся без Херладзе. Вербовку Галлиева проведем с помощью матери! Мать — это…

Дуглас брезгливо поморщился и потребовал:

— Георгий, давай без этого ужасного жаргона русских! Выражайся яснее!

Джапаридзе впервые за время беседы улыбнулся и с иронией заметил:

— Дик, я не подозревал, что ты такой знаток русского языка.

— Георгий, прекрати! Мне сейчас не до шуток.

— Я не шучу. Вербовку проведет Ирина Галлиева — мать нашего шифровальщика.

— Мать?! Каким образом?!

— Поедет во Владикавказ и завербует сына.

— Да-а? Хм, необычный вариант, — переваривал это предложение Дуглас.

Глаза Джапаридзе радостно блеснули, и в его голосе зазвучали тщеславные нотки:

— Наша разведка всегда славилась нестандартными подходами. Учитель у нас был еще тот — Лаврентий Павлович Берия. Настоящий гений разведки и контрразведки, это уже потом русские сделали из него чудовище.

— Георгий, оставь Берию в покое, — не стал углубляться в эту тему Дуглас и спросил: — Галлиева опытный агент?

— Она пока не агент, но станет.

— Выходит, Галлиева никто?! Георгий, ты меня извини, но твоя комбинация построена на песке! — не мог скрыть разочарования Дуглас.

— Нет! В ней присутствует тонкий расчет! — не терял уверенности Джапаридзе и пояснил: — Мы создадим ей невыносимые условия, и она сама кинется нам в ноги.

— Хотелось бы в это верить.

— Дик, не сомневайся, мы завербуем Галлиеву, а потом и сына! Они будут работать на нас! Я тебе это обещаю!

Дуглас задумался. Джапаридзе с нетерпением ждал ответа, от которого зависело не только будущее задуманной им операции, но и его собственная судьба. Решение Дугласу далось нелегко. Старательно подбирая слова, он объявил:

— Георгий, мне трудно что-либо обещать, сам понимаешь, в Лэнгли через наших бюрократов сложно продавить что-то новое и нестандартное.

— Понимаю и потому прошу только об одном — дай мне карт-бланш.

— Хорошо, твои предложения будут доведены до руководства ЦРУ.

— Спасибо, Дик, я твой должник.

— Не спеши, Георгий, еще ничего не решено.

— Спасибо уже за то, что не отказал. У нас все получится! Я клянусь! — заверил Джапаридзе.

— Я надеюсь на это, — был более сдержан в оценках Дуглас и, заканчивая встречу, рекомендовал: — Георгий, активизируй работу с Херладзе, он остается твоим единственным козырем.

— Дик, я это прекрасно понимаю и постараюсь максимально использовать его потенциал, — пообещал Джапаридзе и, приободрившись, покинул конспиративную квартиру резидентуры ЦРУ.

Возвратившись к себе, он вызвал в кабинет заместителя — Константина Чиковани — и начальника русского отдела Звиади Ломинадзе. Вместе они доработали в деталях циничный план вовлечения семьи Галлиевых в шпионскую деятельность, и Ломинадзе тут же взялся за его выполнение.

Так, семья Галлиевых, ничего не подозревая, оказалась под прицелом грузинской разведки. 2007 год для нее складывался тяжело. После смерти мужа, бывшего военнослужащего российской армии, Галлиева с трудом сводила концы с концами. А после того как российские войска покинули свои базы в Грузии, прекратила свое существование и КЭЧ, в которой Ирина Галлиева занимала должность домоуправа. С тех пор она не смогла найти работу, а все попытки выхлопотать себе пособие по безработице оказались безрезультатны. Не лучше обстояли дела и у старшего сына — Александра. Он и невестка Мака перебивались случайными заработками. В их положении настоящей палочкой-выручалочкой стал младший сын — Давид — офицер российской армии. Его денежные переводы из России служили серьезным подспорьем для Галлиевых, и они буквально молились на него.

Господь услышал их молитвы. Летом 2007 года Давиду присвоили очередное воинское звание «старший лейтенант». Вслед за этим последовало назначение на вышестоящую должность начальника отделения. А к концу года командование части пообещало ему квартиру. Ирина, устав от безысходности своего положения в Тбилиси, уже строила планы, как перебраться на жительство к младшему сыну в Россию. Об этом в своих молитвах она просила Господа и с нетерпением ждала наступления нового 2008 года.

Но ее планам не суждено было сбыться, их разрушил дьявол — спецслужбы Грузии. В сентябре и октябре Галлиевы не получили денежных переводов от Давида. На почте и в банке на заявления Ирины о том, что из России деньги отправлены, следовали невразумительные ответы. В ноябре сначала Александр, а за ним Мака лишились работы. Галлиевы все глубже погружались в беспросветную нужду и, чтобы выжить, вынуждены были распродавать вещи. Самый же страшный удар поджидал Ирину у врача — его диагноз поверг несчастную женщину в ужас — злокачественная опухоль. На лечение требовались баснословные деньги, о которых Галлиевы не могли даже мечтать. Ирина находилась в отчаянии, и вдруг молчавший в последнее время телефон зазвонил.

Приятный мужской голос вежливо поинтересовался ее здоровьем, наличием свободного времени и возможностью обсудить некоторые проблемы, возникшие у младшего сына. При слове «проблемы» и имени Давид сердце матери охватила тревога. Не раздумывая, она пригласила Звиади — так представился незнакомец — к себе домой. На следующий день, когда Александр и Мака отправились в город искать работу, в дверь квартиры Галлиевых постучали. Ирина открыла ее. На пороге стоял лощеный, излучавший уверенность в себе и жизни мужчина лет сорока. Она, смущаясь — переживания и болезнь старили ее на десяток лет, пригласила Звиади в зал и залопотала над столом. Запах дешевой заварки, отдававшей сырым веником, вызвал на лице гостя брезгливую гримасу. Отказавшись от чая, он начал разговор с вопроса, которого с затаенным страхом ждала Ирина:

— Как дела у Давида?! — переспросила Галлиева и, нервно сглотнув, дрогнувшим голосом спросила: — С ним что-то случилось?

— Пока, ничего, но может, — продолжал говорить загадками Звиади.

— Может?

— Да, но это зависит от вас.

— Меня-я?! — оторопела Галлиева.

— Вы же его мать?

— Да, Давид — мой сын.

— И не только ваш, он и сын Грузии.

— Сын Груз… — Ирина осеклась и опустилась в кресло. Опытный вербовщик Звиади держал паузу и ждал ее реакции. Она подняла голову, их взгляды встретились; страшась своей догадки, предположила: — Вы из полиции? Э-э, нет, из контрразведки.

Звиади покачал головой и с усмешкой произнес:

— Приятно иметь дело с умным человеком. Почти угадали, я из Специальной службы внешней разведки Грузии.

Галлиева сглотнула застрявший в горле колючий ком и с трудом выдавила из себя:

— Че-его вы хотите от Давида?

— И не только от него, от вас тоже.

— От меня?

— Да, вы должны убедить Давида служить родине — Грузии.

— Но он уже служит России.

— В армии нашего врага, который оккупировал Абхазию и Южную Осетию?!

— Давид пошел по стопам отца. Он еще мальчик. Найдите другого, — взмолилась Галлиева.

Гневная гримаса исказила лицо Звиади, несчастная женщина съежилась от страха, и он бросил ей в лицо:

— Значит, кто-то должен жертвовать собой ради Грузии, а твой сынок будет служить врагу и получать свои 30 сребреников? Не выйдет!

— Его же расстреляют!

— За это уже не расстреливают. А ты, если не будешь дурой, то решишь все свои проблемы. Такого предложения, как мы, тебе никто не сделает: лечение у лучшего врача.

— Лечение?! Откуда вы знаете? — поразилась Галлиева.

— Мы все знаем! — отрезал Звиади и продолжил диктовать свои условия: — Тебе 500 долларов ежемесячно плюс бесплатный проезд и командировочные по России. Давиду — 500 долларов ежемесячно и отдельный бонус за каждую предоставленную информацию. Вы заработаете такие деньги, какие вам не снились. Ну так как?

Галлиева зашлась в рыданиях, сквозь них прорывалось:

— Нет, нет. Я не могу.

Звиади не испытывал к ней ни жалости, ни сострадания. В его глазах она была всего лишь средством к достижению цели — секретам русских. Швырнув на стол постановление суда о выселении Галлиевых с занимаемой жилплощади, он бросил на ходу:

— У тебя есть неделя.

Для Галлиевой она превратилась в сплошной кошмар. В пятницу, когда Александр с невесткой снова отправились в город на поиски работы, в дверь требовательно постучали. Это явился Звиади, пришел не один, а вместе с неким Отаром. На этот раз вербовщикам грузинской разведки не понадобилось угрожать и давить на Галлиеву. Она сделала свой выбор — согласилась стать ее агентом и склонить к сотрудничеству Давида. Что двигало в тот момент женщиной и не просто женщиной, а матерью? Вряд ли любовь к Грузии, а тем более к ее властям, загнавшим семью в нищету и разделившим с младшим сыном. Безысходность? Страх перед всесильной спецслужбой? Возможно. Или банальная корысть? Скорее последнее. 500 долларов, которые ей посулил Звиади, и обещание решить проблемы семьи стали истинной ценой материнской любви.

Явка Отара и Звиади с вновь завербованным агентом Специальной службы внешней разведки Грузии Магнолией завершилась вручением ей под расписку 500 долларов, авиабилетов до Донецка и обратно. В качестве первого задания Магнолии поручили выехать в Россию, встретиться с Давидом и склонить его к выезду на Украину. Провалы грузинской разведки в России вынуждали ее искать более безопасные места для встречи со своими агентами и кандидатами в агенты. Украина, страны Балтии и Молдова стали одними из них.

В день вылета Звиади заехал к Галлиевой домой и отвез в аэропорт. Перед посадкой вручил 500 долларов на дорожные расходы, сотовый телефон Nokia и провел инструктаж: телефон использовать для связи с ним только с территории Украины, в России звонить с таксофонов, а в качестве места будущей встречи с Давидом определил Одессу. Там жили бывшие сослуживцы Галлиевых — Сердобольские, и потому, по мнению Звиади, появление гостей — Ирины и Давида — не должно было вызвать подозрений ни у них, ни у соседей, ни тем более у контрразведки.

Самолет, автобус от Донецка до Ростова и, наконец, поезд до Владикавказа — на этот стремительный бросок матери— вербовщице понадобилось чуть больше суток. После двухлетней разлуки она встретилась с сыном. Первые дни пролетели в разговорах о семейных делах и жизни на родине — Грузии. А когда улеглись эмоции, мать посчитала, что настало время для решающего разговора с сыном. Но, опасаясь вездесущего ФСБ, которым ее стращал Звиади, она затеяла его на прогулке.

Погода тому не благоприятствовала. На улице морозило. Налетавший с гор «шайтан» шершавым языком поземки стелился по асфальту. Редкие прохожие спешили укрыться в тепле. И только мраморный генерал Плиев в расстегнутом нараспашку казакине, подставив грудь ветру, гордо стоял на гранитном постаменте. Он сурово взирал на шпионку-мать, но ее это нисколько не пугало. Чужих ушей поблизости не было, и она призналась сыну, что приехала по заданию грузинской разведки «собирать информацию о русской армии, а он должен помочь ей в этом».

Давид был ошарашен. Чего-чего, но такого, да еще от родной матери, он никак не ожидал. Позже, на следствии, жена Галлиева рассказала:

«Для Давида было неожиданностью услышать такое от своей матери, и он сначала сказал, что не собирается с ними сотрудничать».

Придя в себя, он просил и умолял ее отказаться от этого опасного занятия. Но Галлиеву было не остановить. Пятьсот долларов ежемесячной подачки и покровительство могущественной спецслужбы для нее оказались сильнее материнской любви и инстинкта самосохранения. Она ударилась в слезы, и Давид дрогнул.

«Он сначала сказал ей, что не собирается с ними сотрудничать. После чего она стала плакать, убеждая его в том, чтобы он принял их предложение, поскольку в противном случае они сделают невыносимыми условия жизни и ей, и всем нашим родственникам», — вспоминала жена Галлиева о том его разговоре с матерью, после которого их жизнь круто изменилась.

Вырвав у сына согласие на сотрудничество, Галлиева зашла в первый попавшийся на пути переговорный пункт и доложила Звиади о выполнении задания. После этого мать и сын сутки ломали голову над тем, как незаметно от командования выехать на территорию иностранного государства — Украину. И тут помог случай — Давид находился в отпуске.

Через три дня после доклада Звиади мать-шпионка вместе с сыном — кандидатом в шпионы — приехали в Одессу. Старые приятели по прежней службе — Сердобольские, не подозревая об истинных намерениях гостей, встретили их как родных. Вечер прошел в воспоминаниях. Женщины даже всплакнули, когда разговор зашел о прошлых благословенных временах. На следующий день мамашка-шпионка, не дав перевести дыхания сыну и не опасаясь российской контрразведки, связалась по сотовому телефону с Звиади и сообщила о готовности к встрече.

Тот не заставил себя ждать. Спустя сутки после телефонного разговора в Одессе появились два скромных грузина. В отличие от своих земляков, любящих с шиком шаркнуть по жизни в «Золотом дне» и на «Брильянтовой палубе», они предпочли место не столь многолюдное и шумное — неприметное кафе с романтичным названием «Мрия». На входе в него Галлиевых встретил громила ростом под метр девяносто и пудовыми кулаками, представившийся Кобой, проводил в зал, где их ждал Звиади.

В беседе с будущим особо ценным агентом грузинской разведки Звиади и Коба избрали иную тактику, чем ту, которую использовали при вербовке Галлиевой. После дежурного обмена приветствиями и первого тоста за процветание Грузии Звиади перешел к главной теме — будущему сотрудничеству — и начал разговор с весьма прозаичного вопроса.

— Давид, сколько тебе платят в русской армии? — спросил он.

— По-разному. Все зависит от размера премии, — уклончиво ответил он.

— И все-таки сколько выходит по максимуму?

— Тысяч 19.

Звиади переглянулся с Кобой. Тот кивнул головой и с усмешкой сказал:

— Да, Давид, не ценят тебя и твою должность русские.

— Ну, почему, мне вполне хватает, — возразил тот.

— Он еще и нам помогает, — вставила свое слово Ирина.

— Мы будем платить в два раза больше! — объявил Звиади.

— Плюс к этому отдельный бонус за каждую добытую информацию, — дополнил Коба.

Давид промолчал, зато оживилась Галлиева и поинтересовалась:

— А сколько это будет?

— Все зависит от качества информации. Чем она будет ценнее, тем больше, — пояснил Коба и подчеркнул: — В обиде вы не останетесь. При тех возможностях, что есть у Давида, вам хватит на дом и виллу в Батуми.

В глазах Галлиевой вспыхнул алчный огонек. Сам же Давид особой радости не выказал и мрачно обронил:

— Если меня раньше не посадят. ФСБ нас — шифровальщиков — и засовцев под колпаком держит.

— Давид, мы это знаем, учитываем и потому вышли на тебя через мать, — поспешил рассеять его опасения Звиади.

— А дальше как? Где будем встречаться, каким способом обмениваться информацией? Еще одна такая поездка на Украину, и мне хана. Наш фээсбэшник и без того круги вокруг меня описывает, а я в тюрягу не хочу! — заявил Давид.

— Молодец, правильно мыслишь! — похвалил Звиади и заверил: — Тюрьма тебе не грозит. Мы все предусмотрели. Россию больше покидать тебе не надо. Просто мать будет приезжать почаще в гости, это вполне естественно и не вызовет никаких подозрений.

— Ну, допустим, а что вас интересует?

— Ты к каким секретам допущен? — уточнил Коба.

— Всем! — заявил Давид.

— Отлично! То, что нам нужно! — не мог скрыть радости Звиади.

Галлиева это не обрадовало, и он предупредил:

— Взламывать кабинеты, сейфы и компьютеры я не собираюсь!

— Ладно, ладно, Давид, — не стал дожимать до конца начинающего агента Звиади. Опытный вербовщик, он хорошо знал: после выполнения одного-другого задания тот завязнет по уши в шпионском болоте, а тогда из него можно вить веревки, и предложил: — Давай договоримся так: передавать ту информацию, что лежит у тебя под руками.

— Ладно, — согласился Галллиев, но поставил условие: — С вами никаких прямых контактов! Деньги, информация и задания только через маму.

— Конечно, конечно, сынок, Звиади так и обещал! — поспешила заверить Галлиева и обратилась к нему.

Звиади энергично закивал головой и подтвердил:

— Работать будем только через мать. Твоя безопасность, Давид, для нас прежде всего.

Позже на допросе у следователя жена Галлиева рассказала, что Давида поразила реакция матери:

«В течение всего разговора моя мама вела себя спокойно. У меня складывалось впечатление, что ей заранее было известно о том, что будут мне говорить».

В Россию Галлиев — теперь уже агент грузинской разведки Пианист — возвратился с заданием: выявлять среди сослуживцев лиц, имеющих родственные и дружеские связи в Грузии, собирать установочные и характеризующие данные на командный состав части с адресами мест их жительства и номерами телефонов, а также подготовить отчет по тактико-техническим характеристикам новой аппаратуры. Вместе с ним во Владикавказ возвратилась и мать. Вряд ли она стремилась обустроить быт сына в новой квартире. Ею двигало алчное желание поскорее получить от него секреты и по возвращении в Тбилиси пополнить свой счет в банке.

Догуляв отпуск, Давид вышел на службу. Проходили дни, а он так и не приступил к выполнению задания Звиади. Страх, поселившийся в его душе, каждый раз останавливал его, когда он брался за копирование секретного документа. Наступил новый 2008 год, а Галлиевой не с чем было возвращаться к Звиади, и она насела на сына. После нескольких скандальных объяснений он взялся за выполнение задания, пользуясь служебным положением, скопировал на флешку с ПВЭМ группы боевого управления четыре служебных документа и передал матери.

Добившись своего, Галлиева выехала на Украину. Перед вылетом из Донецка по сотовому телефону доложила Звиади об успешном завершении миссии, тот лично приехал встречать отличившегося агента в тбилисский аэропорт. Передав ему флешку с материалами, Галлиева с нетерпением ожидала вознаграждения и в ожиданиях не обманулась. Несмотря на то что информация особого интереса не представляла, Звиади щедро расплатился с ней. Он искусно подогревал денежные аппетиты шпионов и не просчитался. Галлиева тут же вызвалась снова отправиться в Россию. Тем более нашелся подходящий повод — свадьба сына и новоселье — командование выделило отличнику боевой подготовки однокомнатную квартиру, более чем убедительный как для самого Давида, так и для ФСБ, если оно вело за ним слежку.

В день вылета в Донецк Звиади заехал за Галлиевой, отвез в аэропорт, перед посадкой вручил флешку с записью задания, 500 долларов и сотовый телефон для связи. Знакомым путем заматеревшая мать-шпионка, благополучно миновав пограничные и таможенные посты, по проверенному маршруту добралась до Владикавказа. Встреча с ней особой радости Давиду не доставила. После того как отшумели свадьба и новоселье, она напомнила ему о долге — нет — не о служебном, а перед Звиади. А тот требовал от них ни много ни мало сведения о частях военного округа, их штатном составе, боевой технике, средствах связи и шифрах, обеспечивающих закрытие секретной информации.

Список Звиади привел Давида в ужас. За любой из его пунктов грозило не менее 10 лет тюрьмы. В конце концов после череды скандалов с матерью он взялся за выполнение задания. Вырвав у него таким образом материал — флешку с копиями секретных материалов, Галлиева дальше действовала по отработанной схеме. Выехав на Украину, она из Донецка позвонила Звиади и доложила о выполнении задания и наличии материалов. В тбилисском аэропорту по уже сложившейся традиции тот встретил ее и отвез домой. Тем же вечером позвонил Звиади и назначил ей встречу на следующий день, но не в Тбилиси, а в Рустави в кафе «Сванетия». Такая загадочность только разожгла любопытство шпионки. Предвкушая роскошный ужин за счет «организации» — грузинской спецслужбы — и щедрый подарок, она пулей полетела на явку.

Там ее ожидал сюрприз. На встречу Звиади приехал не один, а с начальником — Чиковани. Его мрачная физиономия ничего хорошего не сулила. Опросив Галлиеву о содержании информации, которую Давид якобы записал, он огорошил — «флешка пуста». Ей пришлось забыть про ужин, шпионский гонорар и отвечать на вопросы Чиковани и Звиади. Они пытались понять, где, когда и при каких обстоятельствах флешка могла выйти из-под ее контроля. Галлиева путалась в ответах и ничего вразумительного не сообщила. Так и не добившись ясности, Чиковани с Звиади возвратились в Тбилиси. Теперь их и Джапаридзе терзала одна и та же мысль — утрата информации на флешке была делом рук коварного ФСБ или небрежности Галлиевой, и они взяли паузу.

Прошло две недели. Давид Галлиев регулярно отвечал на звонки родственников из Тбилиси и продолжал исправно нести службу. Более того, по итогам первого квартала 2008 года его подразделение стало лучшим в части, а сам он получил ценный подарок от командования. Это окончательно развеяло опасение Джапаридзе, что агент Пианист расшифрован русской контрразведкой, теперь его больше занимал вопрос дальнейшей организации работы с ним. Досадный случай с флешкой, когда была утеряна важная информация, наглядно показал: суетливая, жадная до денег и технически безграмотная мамашка-шпионка становилась помехой в организации работы с Пианистом. В сложившейся ситуации на первый план вышла проблема обеспечения с ним надежной и бесперебойной связи.

Предложение Ломинадзе организовать ее через тайник Джапаридзе отверг с ходу.

— На проработку этого варианта у нас нет времени! — заявил он и напомнил: — Военная операция «Чистое поле» в Южной Осетии начнется через пять месяцев.

— А если использовать спутниковую связь? — искал другие способы Ломинадзе.

— Нет, Звиади, не пойдет, опасно! Наличие такой аппаратуры при малейшей ее оплошности неминуемо приведет к провалу, — возразил Чиковани.

— Тогда остается вариант агента-курьера.

— Тоже не выход! Чем больше людей в цепочке, тем выше вероятность ее провала.

— Господа, все так, но это техническая сторона дела, главное же состоит в другом! — вмешался в их спор Джапаридзе и подчеркнул: — Пианист с его информацией, когда до начала военной фазы операции осталось совсем ничего, нужен как воздух! Нам бы продержаться до августа, а потом война все спишет.

— Это если только у Миши терпения хватит, — высказал опасение Чиковани.

— И не только у него. В ЦРУ очень недовольны качеством наших разведданных, — с горечью отметил Джапаридзе и признал: — Это действительно так. Вчера я встречался с Дугласом, и он прямым текстом сказал: с таким положением дел он мириться не намерен.

— Георгий Зурабович, но мы же не сидим на месте, завтра данные будут! С помощью Пианиста мы сможем читать все документы со стола командующего, — искал оправдания Чиковани.

— Константин, у нас нет этого завтра! Президенту и ЦРУ информация необходима сегодня! — отрезал Джапаридзе.

— В таком случае я вижу выход из положения в передаче Пианиста на связь в резидентуру. Шота профессионал и быстро поднимет его информационную отдачу.

— Все так, Константин, но одного этого мало.

— Зураб Георгиевич, есть еще одно поле, где перед ЦРУ можно проявить активность — объект Z. Он интересен американцам, надо только надавить на Земелю, — предложил Ломинадзе.

— И не только на него. Пора пошевелить Кахабера. Хватит ему болтаться по московским кабакам! — напомнил Чиковани.

— Хорошо! — согласился Джапаридзе и распорядился: — Константин, проработай все в деталях — и сегодня мне на доклад.

4 апреля 2008 года в адрес резидента Специальной службы внешней разведки Грузии на Северном Кавказе по каналу спутниковой связи была отправлена радиограмма.

Шота

1. Поручите Доку выйти на контакт с Пианистом — старшим лейтенантом Галлиевым, шифровальщиком штаба армии. Пароль для связи: мама просила помочь с лекарствами. Отзыв: в ближайшее время я их вышлю.

На встрече с Пианистом потребуйте, чтобы он продублировал вам предыдущий материал, переданный с Магнолией. При его получении немедленно отправьте на мой адрес.

2. Максимально активизируйте работу с Земелей. Срочно детализируйте предыдущую его информацию по объекту Z.

3. Обеспечьте поступление разведматериалов от Кахабера.

Дада

 

Глава 10

Конец марта и начало апреля 2008 года в Северной Осетии выдались необычайно холодными. Зима никак не хотела уступать место весне и по ночам продолжала упорно посыпать землю колючей снежной крупой. 3 апреля подул теплый юго-западный ветер, к полудню небо очистилось от облаков, и солнце, до этого не баловавшее теплом природу, принялось стремительно наверстывать упущенное. Через двое суток на южных склонах гор черной паутиной проступили оттаявшие тропы, и по ним, весело журча, устремились в долины бурные ручьи. Реки освободились от ледяного панциря, а берега покрылись золотистой пеленой распустившейся вербы. К полудню 5 апреля весна стала полновластной хозяйкой и во Владикавказе. Дождь, прошедший ранним утром, смыл с улиц города прошлогодние листья, а вместе с ними последние следы зимы. И только в темных подворотнях она напоминала о себе жалкими кучками снега.

Этот стремительный приход весны не радовал резидента Шота — Херладзе. Радиограмма от Джапаридзе не только говорила, она буквально кричала: так, как ты работаешь, дальше нельзя! В Тбилиси в руководстве разведки устали ждать, когда он перейдет к активным действиям — укомплектует резидентуру, и решили подставить под него «костыль» — передать агента из своего резерва.

«…Поручите Доку выйти на контакт с Пианистом!.. Возьмите на личную связь Пианиста и организуйте с ним работу по получению информации о планах командования 58-й армии… Дополнительно, пусть Пианист продублирует предыдущий материал, переданный с Магнолией! Активизируйте работу с другими агентами!» — рубленые фразы из радиограммы Джапаридзе болезненно били по уязвленному честолюбию резидента.

«Активизировать работу? С теми бабками, что вы даете, и хренового прапора не завербовать! Умники! Из Тбилиси легко пулять приказами. Посмотрел бы я на вас в моей шкуре!» — негодовал Херладзе и бросал нетерпеливые взгляды то на часы, то на стоянку перед кафе «Бриз».

Агент Док — Имерлидзе в очередной раз безнадежно опаздывал на явку. Закончилось контрольное время, стрелки часов отсчитывали резервное, когда наконец перед окнами промелькнула знакомая темно-синяя «БМВ» пятой модели. Не заезжая на стоянку, Имерлидзе остановил машину на обочине, вышел, достал телефон и принялся кому-то звонить. Прошла минута, другая, а он все говорил. У Херладзе иссякло терпение, когда наконец Имерлидзе закончил болтать и вошел в кафе. Его довольная физиономия только еще больше распалила резидента, и он обрушился на охамевшего агента с обвинениями:

— Хвича, ты вконец оборзел! Я икру мечу, а ты базары разводишь! Забыл, кому служишь? Так я напомню!

Имерлидзе опешил. Вспышка ярости Херладзе, обычно сдержанного, ошеломила его и вызвала ответную реакцию. Он вспылил:

— Заза, ты че, с цепи сорвался?! Я тебе не холоп, чтобы по первому свистку бежать! У меня своих дел по горло, — вспылил Имерлидзе.

— Чего-о? Ты че там вякнул?

— А то, что слышал.

Бешено вращая глазами, Херладзе ухватил Имерлидзе за грудки и прошипел:

— Ты, ты у меня сейчас…

— Господа, у вас проблема? — Окрик бармена подействовал на них отрезвляюще.

Резидент отпустил взбрыкнувшего было агента и, тяжело дыша, просипел:

— Все нормально, шеф!

— Точно? — усомнился бармен.

— Нальешь коньяка по сто пятьдесят, не ошибешься, — буркнул Херладзе и сел за столик.

Имерлидзе присел рядом и, обиженно сопя, уставился в окно. Возникла неловкая тишина. Первым ее нарушил Херладзе и пробормотал:

— Хвичи, ты не держи зла, нервы.

— Заза, но так же нельзя. Я подполковник, а не какой-то чухан, — продолжал дуться Имерлидзе.

— Ну, извини, сорвался, с кем не бывает. Полчаса прошло, а тебя нет, в голову всякое полезет.

— Да все этот долбаный антитеррор! Заколебал! Улицы перекрыли, пришлось добираться в объезд, — объяснил причину задержки Имерлидзе.

— Ладно, проехали, — положил конец ссоре Херладзе и окликнул бармена: — Эй, парень, где наш коньяк?

— Уже несут! — заверил тот.

— Закуску тоже пусть прихватят!

— А что подать?

— Подают на паперти, — уел его Херладзе и заказал: — Грамм двести мятого сыра, лобио, только поострее, и говядину по— осетински, а дальше видно будет.

— Сделаем все в лучшем виде, — пообещал бармен.

— Ловлю на слове. Время пошло! — предупредил Херладзе и снова обратился к Имерлидзе; у того на физиономии все еще сохранялось кислое выражение, и, чтобы окончательно разрядить обстановку, поинтересовался:

— Как служба, Хвича?

Тот, пожав плечами, вяло ответил:

— Регулярно имеют то командир, то начальник штаба.

— А что с ревизией на складе, закончилась?

— Еще позавчера.

— И как?

— Как обычно, чем больше водки, тем меньше недостатков в акте.

— Ха-ха, — хохотнул Херладзе и, достав из куртки конверт, предложил: — Вот возьми, тут для тебя материальная компенсация.

Имерлидзе оживился, быстро сгреб конверт, а потом, пошарив в карманах, вытащил диск, сунул Херладзе и, понизив голос, сказал:

— Для Тбилиси будет очень интересно.

— Что там?

— Копия нового мобплана госпиталя на военное время, а самое важное в приложениях — перечень мероприятий по взаимодействию с другими частями 58-й армии и МВД.

— Круто! Ты красавчик, Хвича! Это надо отметить! — воскликнул Херладзе и, обернувшись к бару, помахал рукой.

Бармен тут же отреагировал и окликнул официанта:

— Дамир, ну где ты?

— Уже несу! — отозвался тот и через несколько секунд появился в зале.

Ловко лавируя между столиками, официант чертом подлетел к клиентам и, склонившись в поклоне, принялся выставлять перед ними блюда. При виде графинчика с коньяком, появившегося из-под бамбукового колпачка, Херладзе забыл о неприятностях, вспомнил, что с утра ничего существенного не ел, наклонился к блюду с говядиной, вдохнул ароматный запах и блаженно закрыл глаза. Шеф-повар не ударил лицом в грязь и приготовил ее по лучшим рецептам кавказской кухни. Официант разлил коньяк по рюмкам и тихой тенью исчез за перегородкой. Херладзе многозначительно посмотрел на Имерлидзе и произнес тост:

— Выпьем, Хвича, за то, чтобы наша черная полоса закончилась и началась светлая.

— Заза, я зла не держу. Ну, покипишились, с кем не бывает, — благодушно заметил Имерлидзе и поднял рюмку.

— Речь не о нас, а о моих фюрерах в Тбилиси. Козлы! Считают, что мы тут только коньяк хлещем и баб трахаем.

— Что за фигня? Я каждый день рискую! — возмутился Имерлидзе.

— Ладно, не заводись, хрен с ними, с фюрерами, за нас! — предложил Херладзе.

Они выпили и принялись за закуску. Бармен не обманул, кухня в «Бризе» оказалась не просто отменной, а великолепной. Говядина таяла во рту, а острое лобио распалило аппетит. Херладзе потянулся к графину с коньяком, разлил по рюмкам и приготовился произнести очередной тост.

— Я пас, Заза! Мне за руль и потом на службу, — отказался Имерлидзе.

— Чего ты там забыл? Что, со склада не все вынес? — пошутил Имерлидзе.

— Новый командир пришел, контролирует каждый шаг.

— Тогда лучше не нарываться, — не стал настаивать Херладзе и, выпив, заговорил о деле: — Фамилия Галлиев тебе что-то говорит?

— Галлиев? — повторил Имерлидзе и, недолго подумав, ответил: — Нет.

— Точно? Старлей, служит в штабе армии.

— Может, и служит, но старлей — не мой уровень.

— Хвича, сейчас не время разбираться с уровнями. Запомни: Галлиев, звать Давид, шифровальщик в штабе армии.

— Запомнил. Дальше что?

— Надо выйти с ним на контакт и организовать мне встречу.

— С шифровальщиком? И он на вас работает?! — поразился Имерлидзе.

— Работает, работает, — не стал вдаваться в подробности Херладзе и потребовал: — Встречу необходимо провести как можно быстрее.

Имерлидзе замялся.

— Что, есть проблема?

— Да. Он шифровальщик, а к ним не так просто подъехать.

— Перестань усложнять! Галлиев — наш земляк, вот тебе и предлог. Привет с родины или что-то в этом роде.

— Хорошо, подумаю, — согласился Имерлидзе и уточнил: — Встречу назначить у тебя, в «Леди Фокс»?

— Нет, здесь. И разговор поведешь ты.

— Я-я?! А ты где будешь?

— Рядом, хочу к нему присмотреться.

— Понятно. А о чем с ним базарить?

— Для начала ля-ля тополя, а когда завяжется разговор, скажешь слово в слово следующее: мама просила помочь с лекарствами.

— Пароль, что ли?

— Типа того, — подтвердил Херладзе, потом назвал отзыв: — В ближайшее время я их вышлю, — и потребовал: — Повтори!

Память Имерлидзе не подвела. Он не допустил ошибки, но на его лицо снова набежала тень. Это не укрылось от Херладзе.

— Тебя что-то смущает? — спросил он.

— А если Галлиев встанет в позу?

— Не встанет. А если встанет, то подключусь я.

— Ну, хорошо. Когда организовать встречу?

— Завтра.

— Завтра?! Да ты что? — опешил Имерлидзе.

— Крайний срок — послезавтра! Это приказ моих фюреров! — сурово отрезал Херладзе.

— Побойся бога, Заза! Я же не фокусник. Этого Галлиева я и в глаза не видел, а уже завтра тащить на встречу?

Херладзе улыбнулся и, похлопав Имерлидзе по плечу, польстил:

— Дорогой Заза, ты не фокусник, ты настоящий маг. Без тебя я как без рук.

— Да ладно тебе, — проворчал тот и порозовел от похвалы.

— Вот и договорились. На встрече потребуй, чтобы он продублировал материал, который передавал Марго. Он знает, о чем идет речь, — подвел итог Херладзе и, завершая разговор, напомнил: — Встречаемся здесь завтра!

В оценке возможностей Имерлидзе он не ошибся. Тот извернулся и нашел предлог, как выйти на Галлиева. 8 апреля после службы они встретились в кафе «Бриз». Опасения Имерлидзе, что агент Пианист может выкинуть неожиданный фокус, не подтвердились. Отказавшись от предложения выпить, он тем не менее не уклонился от выполнения задания и пообещал предоставить копии документов, утерянные Марго — матерью. На том они расстались.

Готовность Галлиева к выполнению задания добавила настроения Херладзе, и, не дожидаясь материалов, интересовавших Джапаридзе, он поспешил проинформировать его о приеме на связь агента Пианист и организации работы с ним. Тбилиси ответил очередной радиограммой; она была выдержана в превосходных тонах, и поторопил с выполнением заданий агентом Штабист — Калашвили и агентом Земеля — Пацаном. Херладзе не стал мешкать и зарядил на роль толкача курьера Имерлидзе. Тот было заартачился, но щедрые командировочные — полторы тысячи долларов — сняли все возражения.

12 апреля Имерлидзе вылетел в Москву с заданием для Штабиста, записанным на флешку; оно касалось сбора секретной информации о реформировании частей СКВО, а также с 5 тысячами долларов. Встреча двух шпионов произошла в аэропорту Внуково. Слушатель первого курса Военного учебного центра Сухопутных войск — Общевойсковой академии Вооруженных сил России подполковник Калашвили — Богдан сверкал, как новая копейка. За полгода спокойной жизни в Москве он уже забыл, что такое служба от подъема до забора, и заметно раздобрел. Кожаное пальто с трудом сходилось на груди, а в движениях появилась вальяжность.

Недолго потискав друг друга в объятиях, земляки-шпионы не стали терять даром время; Имерлидзе через четыре часа предстояло лететь в Краснодар, где его ждал агент Земеля, и они прошли в бар. Прежде чем отметить встречу, он поспешил сбросить Калашвили опасный груз — флешку с записью задания — и вручил конверт с 3 тысячами долларов. Не моргнув глазом, тот взял то и другое, а вот с информацией для резидента вышла заминка. Сославшись на то, что за время весеннего лагерного сбора ничего более секретного, чем БСЛ-110 — большой саперной лопатки, — в руках не держал, Калашвили пообещал к следующей встрече представить «убойный материал».

В действительности он банально врал. Военное искусство, которое изучалось слушателями на первом курсе академии, было далеко от нынешней ситуации на Южном Кавказе, оно безнадежно застряло где-то во временах «Очакова и покорения Крыма». Поэтому Калашвили в ближайшие месяцы не приходилось рассчитывать на пополнение своего шпионского багажа. Тем более после сдачи зачетов ему и остальным первокурсникам предстояло пройти через «Освенцим» — месячный летний лагерный сбор. В глухом лесу, как шутили продвинутые острословы-слушатели: подальше от людей, чтобы те не испугались, и от реки, чтобы самим с тоски не утопиться, будущих командиров дивизий и полков ждали знакомая большая саперная лопатка с гектарами нетронутой целины, походные палатки и тучи злющих комаров, жаждущих офицерской крови.

Об этом Калашвили не стал распространяться, полагая, что шпионские гонорары полетят вниз, и намекнул Имерлидзе на свою новую связь — «одного полковника» в Главном оперативном управлении Генштаба, через которого в скором будущем он намерен получать важную секретную информацию. Имерлидзе не стал уточнять, что за полковник и что за секреты, у него хватало собственных забот — впереди предстояла непростая явка с агентом Земеля. А тот был не чета земляку-шпиону и в любой момент мог взбрыкнуть. Имерлидзе вполуха слушал разглагольствования Калашвили и старался за звуками музыки не пропустить объявления о начале регистрации на рейс до Краснодара. Болтовня Калашвили успела его изрядно утомить, когда наконец в объявлении прозвучало слово Краснодар. С трудом вырвавшись из объятий захмелевшего земляка-шпиона, Имерлидзе направился на регистрацию. Вылет рейса в столицу Кубани прошел по расписанию, через два часа Ту-154 приземлился в аэропорту столицы Кубани.

Имерлидзе не без волнения ступил на трап. Каждая встреча с Земелей становилась испытанием для нервов. Время было вечернее, в зале прилета было немноголюдно, и он без труда нашел агента. Тот стоял на отшибе, у колонны. По замкнутому лицу Земели трудно было понять, что у того на уме. Холодно пожав руку, он не стал пускаться в разговоры, сунул Имерлидзе пакет с фотографиями объекта Z, без эмоций принял флешку с записанным заданием, конверт с деньгами — 2 тысячами долларов — и, сославшись на срочные дела, отправился к себе в станицу Ахтырскую.

Имерлидзе был только рад столь быстрому завершению явки. Измотанный перелетами, а еще больше нервным напряжением, каждый раз встречаясь с агентами, он страшился услышать: гражданин Имерлидзе, вы арестованы, и потому решил не ехать в город к знакомым землякам, а переночевать в гостинице. Приняв душ, вместе с ним на время ушли страхи и усталость, он спустился на ужин в ресторан, но долго не просидел, сказалось переутомление, возвратился в номер, лег в кровать и уснул как убитый.

На следующее утро Имерлидзе вылетел в Минводы, там его встретил Херладзе. Довольный вид агента говорил сам за себя. Привезенные им материалы подняли настроение резиденту. Особенно его порадовало сообщение Штабиста — Калашвили об установлении связи с полковником в Главном оперативном управлении Генштаба. Наличие такого источника информации открывало перед резидентурой головокружительные перспективы. Не меньший интерес вызвали фотографии объекта Z, переданные агентом Земеля. Опытному глазу Херладзе они сказали многое, и у него уже не оставалось сомнений в том, что база отдыха «Лесное озеро» и газпромовский склад являлись прикрытием важного военного объекта. Об этом говорили ЛЭП, мощная трансформаторная подстанция, явно служившая не для освещения аллей базы и складов, а также сложная, оборудованная новейшими техническими средствами система охрана. А самый убедительный признак, указывающий на военный характер объекта, Херладзе обнаружил на последней фотографии. Несмотря на искусную маскировку, он разглядел под ней антенное поле. Теперь Джапаридзе уже не было оснований упрекать резидента в бездействии — тайна объекта Z наконец-то была раскрыта. И сделал это не кто-нибудь, а он — Заза Херладзе.

4 апреля в очередной радиограмме он доложил в Тбилиси результаты встреч Дока с агентами Земеля и Штабистом, а также свои выводы по объекту Z и затребовал курьера для передачи ему добытых материалов. Спустя сутки пришел ответ Джапаридзе. Он рассыпался в благодарностях и пообещал прислать за материалами агента-связника и с ним передать 40 тысяч долларов.

Такая оперативность Тбилиси добавила настроения Херладзе, он решил рискнуть и форсировать вербовку нового кандидата в резидентуру — старшего офицера штаба 58-й армии подполковника Разухабова. Первичная наводка, полученная на него от Калашвили, и дополнительная информация, добытая Имерлидзе, подтверждали бытующее на Руси мнение: фамилия ее хозяину давалась неспроста. Разухабов являл собой яркий тому пример. Розовощекий здоровяк с фигурой мачо, он любил жить на широкую ногу, сорить деньгами, под настроение хорошо заложить за воротник, а при удобном случае сходить налево. Эти пороки российского подполковника убеждали Херладзе в том, что вербовка Разухабова не составит большого труда.

Вопрос о месте и времени встречи, где они должны были сойтись лицом к лицу, также не вызывали сомнений — вечернее время, ресторан «Леди Фокс». Как и ранее, роль зазывалы была отведена Имерлидзе. Его предложение посидеть в «теплой компании» в хорошем месте, а тем более на халяву Разухабов принял охотно.

17 апреля он в компании с Имерлидзе приехал в ресторан. Отдельный кабинет, присутствие в нем самого хозяина — Херладзе и, конечно, богатый стол произвели впечатление на подполковника. А когда к ним подсели три девицы — далеко не леди, но зато отлично знающие, чем можно зацепить мужика, Разухабов поплыл. После пятой рюмки он уже не чаял души в друге Зазе. С его заплетающегося языка вместо Заза частенько срывалось: «зараза», что вызывало заразительный смех девиц, но Имерлидзе не обижался и отвечал добродушной улыбкой. А Разухабов, дорвавшись до халявы, пошел вразнос, а когда к нему на колени подсела томная блондинка и энергично заерзала соблазнительной попкой, окончательно слетел с тормозов. Гоготнув, он решительно запустил руку ей под юбку. Блондинка ответила воркующим смехом и еще энергичнее заелозила попкой по коленям. «Друзья» — Херладзе и Имерлидзе, не желая мешать подполковнику вступить в ближний бой, чтобы завладеть очередной женской крепостью, удалились в кабинет директора, чтобы наблюдать и записывать пьяную оргию потерявшего человеческий облик Разухабова.

На следующий день в адрес Джапаридзе ушла радиограмма. В ней резидент Шота сообщал о выходе на завершающий этап в вербовке Разухабова, получившего кличку Ковбой, после чего снова переключился на агента Пианист — Галлиева. Тот затягивал с выполнением задания, хотя видимых причин на то не имелось. Из Владикавказа Галлиев не выезжал, регулярно ходил на службу, но при этом перестал отвечать на телефонные звонки Имерлидзе. Такое поведение агента стало тревожным сигналом для Херладзе и говорило только одно — Пианист уклоняется от сотрудничества. Дальше медлить было нельзя, отвязавшегося агента надо было дожимать, и он перешел к активным действиям. К концу рабочего дня вместе с Имерлидзе они подъехали к штабу армии.

В 18.17 на выходе с КПП показался Галлиев.

— Идет, сволочь, — злобно прошипел Имерлидзе и спросил: — Ну что, тащить сучонка в машину?

— Погоди, — придержал его Херладзе.

— А че годить, Заза? Потом, как бобики, будем гоняться за ним по всему городу.

— На своей консервной банке он далеко не уедет. Для начала посмотрим, чем гаденыш дышит.

— Думаешь, ссучился?

— Ничего не думаю! Но береженого Бог бережет.

— Раньше надо было беречься. Я тебе после первой встречи сказал: сучонок он. У него все на роже написано…

— Хвича, кончай накручивать, и без того тошно! — оборвал его Херладзе и потребовал: — Давай за ним, а то упустим!

Галлиев снял плащ-пальто, положил на заднее сиденье, сел за руль и выехал со стоянки. Имерлидзе тронулся вслед за ним и, держась на приличном расстоянии, старался не упустить из вида. Далось ему это без труда. Галлиев, похоже, был неопытным водителем, вел машину на небольшой скорости и строго соблюдая правила движения. Через десять минут он остановился у торгового центра «Незабудка», вышел из машины и отправился за покупками.

Имерлидзе бросил злой взгляд на пульсирующую цветами радуги рекламу торгового центра и процедил:

— «Незабудка»! Паршивый сучонок, я ему этого не забуду! Неделю за ним, как бобик, бегал.

— Помолчи! — цыкнул на его Херладзе.

— Подсунули же нам гаденыша! Теперь думай, откуда и что прилетит, — продолжал бубнить Имерлидзе.

— Кончай зудеть, Хвича, и так тошно! Твоя задача затащить его в машину, а дальше мое дело. Понял?

— Понял, понял, — буркнул Имерлидзе и замкнулся в себе.

Херладзе сосредоточился на том, что происходило вокруг. Его опытный взгляд не заметил ничего, что бы говорило о слежке за Галлиевым. Сам он долго не задержался в торговом центре и вскоре появился на ступеньках с пакетом в руках. Херладзе толкнул в бок Имерлидзе и распорядился:

— Давай, Хвича, тащи щенка сюда, только без скандала!

Имерлидзе, буркнув что-то себе под нос, вышел из машины и направился к Галлиеву.

Херладзе приник к лобовому стеклу и не спускал с них глаз. Реакция Галлиева могла сказать ему многое, а она не обнадеживала. Увидев Имерлидзе, он изменился в лице, а энергичная жестикуляция говорила о том, что агент был явно не расположен к общению. Херладзе порывался прийти на помощь Имерлидзе, но тому все-таки удалось уговорить Галлиева. Они прошли к машине. Имерлидзе сел за руль, а Галлиев занял место на заднем сиденье. Херладзе оценивающим взглядом пробежался по строптивому агенту и в душе чертыхнулся — шифровальщик был не подарок. В его плотно сжатых губах и лихорадочном блеске глаз читался немой протест, который в любой момент мог разразиться непредсказуемой вспышкой гнева. Чтобы снять напряжение и расположить Галлиева к трудному разговору, Херладзе начал его с простого вопроса:

— Как служба, Давид?

Галлиев отсутствующим взглядом посмотрел на него, затем перевел на Имерлидзе и звенящим от напряжения голосом спросил:

— Это и есть шеф?

— Да, — подтвердил тот.

— Скажем так, твой друг, Давид, — искал подходы к нему Херладзе.

— Друг? — глухо произнес Галлиев и заиграл желваками на скулах.

— То, что не враг, так это точно. Не горячись, Давид, давай поговорим спокойно.

— Спокойно?! — Страдальческая гримаса исказила лицо Галлиева, и, не в силах погасить душивший его гнев, он выпалил: — Сволочи! Всю мою жизнь изговняли! А ты, — он махнул рукой на Имерлидзе, — больше мне на глаза не попадайся!

— Что-о?! — взвился Имерлидзе. — Ах ты паршивый щенок! Подполковник за тобой неделю бегает, а ты хвостом вертишь! Скотина! Да я тебя…

— Заткнись, Хвича! — гаркнул Херладзе и снова обратился к Галлиеву: — Давид, не горячись, расскажи о своих проблемах, и мы все решим.

— Вы моя проблема! Чтоб вы сдохли! Ненавижу! — обрушился на шпионов Галлиев.

Тут уже терпение иссякло у Херладзе, и он рявкнул:

— Заткнись! Ты на кого пасть разеваешь?! У нас говна на тебя вагон и маленькая тележка! С головой утопим!

Угроза на Галлиева не подействовала. Его уже было не остановить. В запале он кричал:

— Плевал я на тебя! Лучше отсидеть, чем на ваши поганые рожи смотреть!

— Что-о?! Заза, ты слышишь? Он же, сука, сдаст нас! — ужаснулся Имерлидзе.

Агент Пианист вышел из-под контроля, а это уже грозило провалом не только работе резидентуры, но и лично Херладзе. Он схватил Галлиева за руку и прорычал:

— Только рыпнись, щенок, прямо тут урою!

— Пошел ты на… — выругался Галлиев и дернулся из машины.

Херладзе опередил его, ребром ладони, как саблей, рубанул по горлу. Галлиев сдавленно всхлипнул и кулем свалился на пол. Имерлидзе, потрясенный произошедшим, словно рыба, выброшенная на берег, ртом хватал воздух и нечленораздельно мычал:

— Ты-ы его убил, убил.

— Заткнись! — рявкнул Херладзе и приказал: — Бегом в машину этого ублюдка и за мной!

— Сейчас, сейчас, — промямлил Имерлидзе, на непослушных ногах проковылял к «девятке» Галлиева, сел за руль и тронулся вслед за Херладзе.

Выбравшись из города, они съехали к реке, остановились и вышли из машины. На дворе сгустились вечерние сумерки, и с дороги их не было видно. Имерлидзе просеменил к «БМВ», открыл дверцу и заглянул внутрь. Галлиев подавал признаки жизни. Слабый стон вырвался из его груди, и он сделал попытку подняться, но сил не хватило, и шифровальщик снова рухнул на пол. Имерлидзе отшатнулся и пролепетал:

— Заза, он живой!

— И что? — буркнул Херладзе.

— Надо что-то делать.

— У тебя есть водка?

— Водка?

— Есть или нет?! — начал терять терпение Херладзе.

— Кажется, есть.

— Тащи!

— Зачем?

— А затем! Зальешь ему в глотку!

— Ты что, собираешься его убить?! — воскликнул Имерлидзе.

— Нет, воскресить! Водку тащи! — гаркнул Херладзе.

Имерлидзе дрожащими руками открыл багажник, пошарил среди картонных коробок, нашел бутылку водки и застыл с ней.

— Че стоишь? Лей! — потребовал Херладзе.

— Я-я не могу, Заза, — пролепетал Имерлидзе.

— Слюнтяй! — с презрением бросил Херладзе, выхватил у него бутылку, забрался в машину и, разжав зубы Галлиеву, стал заливать в него водку. Когда бутылка опустела, он обернулся к Имерлидзе и рявкнул:

— Че стоишь? Помогай вытаскивать.

— Сейчас, сейчас, — засуетился Имерлидзе и, подхватив под руки Галлиева, спросил: — Куда тащить, в речку?

— Нет, в его «девятку»!

Они запихнули Галлиева в машину. Херладзе сел за руль, выехал на шоссе, разогнал ее и, направив под откос, спрыгнул на обочину…

23 апреля дежурному по управлению 58-й армии из республиканского МВД поступило сообщение о дорожно-транспортном происшествии на 11-м километре шоссе Владикавказ — Ардон, связанном с гибелью старшего лейтенанта Давида Галлиева. Гибелью не просто офицера, а шифровальщика.

На последнее обстоятельство обратил внимание и начальник отдела ФСБ 58-й армии полковник Петр Борисов. Гибель такого важного секретоносителя, как шифровальщик, требовала выяснения всех обстоятельств происшествия. Мысленно Борисов пробежался по своим подчиненным и остановил выбор на кандидатуре стажера — будущем заместителе начальника отдела майоре Павле Ковалеве. Энергичный, дотошный, со свежим взглядом, он мог заметить важные детали, на которые бы не обратили внимания другие сотрудники. В помощь ему Борисов выделил старшего оперуполномоченного майора Валерия Свинцова, который вел контрразведывательную работу в штабе армии и лично знал Галлиева.

Отложив другие дела, Ковалев и Борисов отправились в республиканское управление ГИБДД и на месте изучили все документы по происшествию. Из них следовало: гибель Галлиева стала следствием злоупотребления спиртным. По заключению медэксперта, перед тем как сесть за руль, он выпил не меньше бутылки водки. И здесь у Ковалева и Свинцова возник вопрос: кто или что подтолкнуло человека, ранее не бравшего в рот капли спиртного, выпить целую бутылку водки и потом сесть за руль?

Версия о насильственной смерти шифровальщика получила дополнительное подкрепление в беседе с его женой. Последний раз она разговаривала с мужем по телефону в 18.18. К тому времени Галлиев закончил службу, по пути домой собирался заехать в торговый центр «Незабудка», чтобы купить продуктов, и после этого как в воду канул. Здесь уже у Ковалева и Свинцова возник не один, а несколько вопросов: что заставило Галлиева так резко изменить свои планы и как он оказался на 11-м километре шоссе Владикавказ — Арадон?

Все вместе взятое говорило: смерть шифровальщика не была случайной, и они с удвоенной энергией взялись за выяснение обстоятельств его гибели. Самая простая — криминальная версия — быстро отпала. Материальное положение семьи Галлиевых, обстановка в квартире говорили сами за себя: он не занимался коммерческой деятельностью, а среди его знакомых не было лиц, связанных с уголовным миром. Поэтому с учетом доступа Галлиева к сведениям, составляющим государственную тайну, на первый план вышла шпионская версия. К концу недели у Ковалева и Свинцова почти не осталось сомнений в том, что за гибелью Галлиева стояли спецслужбы Грузии. С этим они отправились на доклад к Борисову.

Внимательно выслушав, он согласился с их доводами, но, прежде чем сделать окончательный вывод, предложил:

— Итак, товарищи, давайте еще раз пройдемся по известным нам фактам и определимся: — Когда, где и при каких обстоятельствах Галлиев мог попасть в поле зрения спецслужб Грузии?

— Петр Николаевич, я так полагаю, что на Галлиева грузинская разведка вышла, когда он служил в нашей 12-й военной базе в Батуми, — предположил Свинцов.

— То есть до 2007 года — ее вывода в Россию? — уточнил Борисов.

— Так точно!

Реакция Ковалева не осталась без внимания Борисова, и он спросил:

— Павел Николаевич, у тебя, похоже, отличное мнение?

— Да, здесь наши позиции с Валерием Павловичем расходятся, — подтвердил Павел.

— В чем именно?

— Галлиев практически не служил в 12-й базе. Он прибыл за месяц до ее передислокации в Россию, а до того проходил подготовку в межрегиональном учебном центре в Подмосковье и потом учился на краткосрочных курсах младшего офицерского состава в Кемерове. Таким образом, грузинские спецслужбы фактически не имели времени на его изучение, а тем более на вербовку.

— А я так не считаю, Павел Николаевич! При желании за месяц можно не только изучить, но и завербовать! — не согласился Свинцов.

— Возможно, ты прав, Валерий Павлович, но я больше склоняюсь к тому, что на Галлиева вербовщики вышли уже здесь.

— Павел Николаевич, это что же получается? По-твоему, мы прохлопали шпиона?! — возмутился Борисов.

— Ну, что вы, Петр Николаевич, это всего лишь версия.

— Версия? А конкретные факты в ее подтверждение имеются?

Полагаю, что да. За последние четыре месяца возросла интенсивность телефонных переговоров Галлиева с Грузией. По данным Центра, один из номеров телефонов используется спецслужбами Грузии для связи с агентами на территории России и Украины.

— Подставной телефон, говоришь, — повторил Борисов и затем задался вопросом: — Но тогда почему они убрали такого ценного агента?

— Галлиев пошел в отказ, и резидент, чтобы обрубить концы, вынужден был его ликвидировать, — предположил Свинцов и пояснил: — В последнее время, по словам жены и сослуживцев, Давид ходил сам не свой.

— Или отказался от вербовки, — вернулся к своей версии Ковалев и в подтверждение ее привел факты: — При осмотре квартиры, гаража и рабочего места мы не нашли ничего такого, что говорило бы о занятии им шпионажем.

— Шпион Галлиев или его пытались вербовать, ясно одно — во Владикавказе действует агент-вербовщик, а возможно, резидент Засланец, о котором нас предупреждал департамент. Поэтому, товарищи, основное внимание в дальнейшей проверке сосредоточить на изучении характера связей Галлиева, — заключил Борисов.

— В первую очередь на тех, кто выезжает в Грузию, — очертил их круг Ковалев.

— Правильно, Павел Николаевич! Надеюсь, десяти дней вам хватит?

— Можем не успеть, Петр Николаевич, впереди майские праздники, — напомнил Свинцов.

— И что ты этим хочешь сказать, Валерий Павлович?

— Ну, как усиленный вариант несения службы. В частях все на ушах стоять будут.

— Валера, ты меня удивляешь, опытный опер и такое?

— Петр Николаевич, так это же не я праздники придумал!

— Придумал? Тогда должен тебе напомнить, что такое праздник для военного.

— Да знаю, не первый год в армии. Блестя огнем, сверкая блеском стали…

— Стоп, стоп, Валера! Не только это, — остановил его Борисов; на его лице появилась лукавая улыбка, и с иронией заметил: — Праздник для военного, что для коня свадьба: морда в цветах, все остальное в мыле! Поэтому обойдемся без блеска, а будем пахать, как кони.

— Понял, Петр Николаевич, буду трудиться в поте лица! — заверил Свинцов.

— Молодец, другое дело! — похвалил Борисов и, заканчивая совещание, предупредил: — Десять дней вам на разработку связей Галлиева и ни дня больше!

После совещания все дни, оставшиеся до контрольного срока, установленного Борисовым, Ковалев со Свинцовым занимались установкой связей Галлиева и выяснением их характера. 3 мая они вошли в его кабинет, с собой принесли лист ватмана и раскатали его на столе. Борисов склонился над схемой; в нее были внесены десятки фамилий тех, кто контактировал с Галлиевым, долго изучал и, покачав головой, спросил:

— Ребята, а не переборщили ли вы со шпионами?

— Нет, Петр Николаевич, пока просматривается только один. — И Свинцов опустил руку на круг в центре схемы.

— Подполковник Имерлидзе, — прочитал Борисов и снова обратился к Свинцову: — Кто таков?

— Заместитель начальника госпиталя по тылу, — доложил тот.

— Тыловик — и шпион?! Не может быть такого!

— Времена изменились, Петр Николаевич. Рынок, зарабатывают на всем чем можно, — с горечью произнес Ковалев.

— Да уж, дошли до ручки, тыловики в шпионы подались. Нет, это же надо — склада подлецу мало, так еще секретами приторговывает! — в сердцах бросил Борисов и, махнув рукой на стулья, предложил: — Присаживайтесь, обсудим, что делать с этим многостаночником.

Ковалев и Свинцов заняли места за столом. Борисов пододвинул к себе рабочую тетрадь, достал ручку и приготовился записывать. Павел открыл папку, в которой лежала аналитическая записка, и, не заглядывая в нее, приступил к докладу:

«Заместитель начальника госпиталя подполковник Имерлидзе Хвича Юлонович 1968 года рождения, уроженец села Шиндиси Горийского района Республики Грузия, грузин, гражданин России, с высшим образованием, на военной службе с августа 1986 года, на офицерских должностях с июня 1990-го. Не судим, ранее по нашим материалам не проходил. Командование характеризует положительно…»

— Еще бы, он им такие столы накрывает, что в «Кавказ» не снились, — язвительно заметил Свинцов.

— Валерий Павлович, ты небось тоже за теми столами сидел? — уел его Борисов.

— Приходилось, товарищ полковник. Мы же военная контрразведка — от армейского коллектива нельзя отрываться.

— Коллективы и столы бывают разные, а мы не свадебные генералы, — строго заметил Борисов и снова обратился к Ковалеву: — Павел Николаевич, с обликом Имерлидзе все ясно, давай ближе к нашим вопросам.

Павел продолжил доклад:

— Первая позиция, заслуживающая оперативного внимания, связана с матерью Имерлидзе. Она проживает в Грузии, якобы тяжело болеет и нуждается в остродефицитных лекарствах.

— И их возит Имерлидзе? — предположил Борисов.

— Совершенно верно, Петр Николаевич!

— Вывез столько, что на всю Грузию хватит. Данные достоверные от моего источника в аптеке, — доложил Свинцов.

— С лекарствами понятно — торгует. А вот больная мать — это хорошее прикрытие для встречи с разведчиками, — сделал вывод Борисов.

— Мы с Валерием Павловичем тоже так считаем, — согласился Ковалев.

— Пошли дальше, что есть интересного по его телефонным переговорам, спецслужба просматривается?

— Установлено два номера. Оба, по данным Центра, могут использоваться как подставные разведкой Грузии.

— Уже теплее! — оживился Борисов, но отметил: — Могут — но еще не значит, используются.

— Будем уточнять, Петр Николаевич.

— Только не затягивать с этим! Ну и главное — есть ли в действиях Имерлидзе признаки сбора секретных материалов?

Ковалев, обменявшись взглядом со Свинцовым, предложил:

— Пусть доложит Валерий Павлович.

— Слушаю тебя, Валера, — обратился к нему Борисов.

Свинцов достал из своей папки новую схему, положил на стол и приступил к докладу:

— Прямых данных, что Имерлидзе занимается сбором информации, не получено. Вместе с тем в его действиях выявлены признаки, указывающие на то, что он, возможно, агент-связник.

— Даже так?! — удивился Борисов.

— Признаки косвенные, но убедительные! — подтвердил Свинцов.

— Ну-ка, ну-ка, Валерий Павлович, с этого места подробнее.

— 12 апреля Имерлидзе совершил вояж в Москву, а потом в Краснодар.

— Вояж, говоришь, и с какой целью?

— Мы с Павлом Николаевичем считаем, что в Москве и Краснодаре Имерлидзе встречался с агентами — информаторами резидентуры.

— Краснодар, я еще понимаю — наш округ, а что его понесло в Москву? — задался вопросом Борисов.

— Там, в академии, учится знакомый Имерлидзе подполковник Калашвили. До этого служил в разведотделе нашей армии и на него имелись оперативные наводки, с переводом в Москву они развития не получили.

— Та-ак, с Москвой и Калашвили перспектива просматривается. А в Краснодаре он с кем встречался?

Свинцов пожал плечами. За него ответил Ковалев.

— Есть тут одна мысль, Петр Николаевич.

— Ну, давай выкладывай, Павел Николаевич.

— Отделом краснодарского гарнизона — моим отделом — ведется проверка трех фигурантов — Харлампиди, Пацана и Голодца. Они подозреваются в связях со спецслужбами Грузии. Видимо, Имерлидзе прилетал в Краснодар для встречи с кем— то из них, — предположил Павел.

— Возможно, возможно, — не спешил с окончательными выводами Борисов. — Но вернемся к Галлиеву. У него были завязки с Имерлидзе?

— По словам жены, незадолго до смерти ему звонил некий Хвича. В армии только один Хвича — Имерлидзе! — подтвердил Свинцов.

— По-твоему, Валерий Павлович, под нашим носом шпионы свили себе гнездо?

— Выходит, что так, Петр Николаевич.

— Плюс к ним Калашвили, Пацан и Харлампиди, а за ними маячит резидент — Засланец, — предположил Ковалев.

— М-да, как из дырявого решета посыпалось. Здесь одних наших сил не хватит. Придется обращаться за помощью к Аниченко, — заключил Борисов.

— Петр Николаевич, про меня тоже доложите. Хватит мне стажироваться. Тем более я занимался проверкой Пацана и Харлампиди.

— Хочешь сказать, замордовал тебя, Павел Николаевич?

— Ну, что вы, только скажу спасибо за хорошую школу!

— Хорошо, буду докладывать Аниченко, доложу и о тебе, — пообещал Борисов и, отпустив Ковалева со Свинцовым, занялся изучением материалов. К вечеру он уже имел четкое представление, что делать дальше, и подготовил шифровку на имя Аниченко.

Совершенно секретно

Руководителю УФСБ РФ

по Северо-Кавказскому военному округу

генерал-майору В. Аниченко

г. Ростов-на-Дону

О ходе розыска резидента спецслужб Грузии Засланец

В ходе расследования гибели носителя обобщенных секретов, шифровальщика штаба 58-й армии Д. Галлиева (установочные данные имеются) получены оперативные материалы, указывающие на возможную причастность к его смерти спецслужб Грузии.

Его ликвидация, вероятно, связана с отказом от выполнения задания или от вербовки.

В числе контактов Галлиева выявлен заместитель начальника госпиталя по тылу 58-й армии подполковник Имерлидзе (установочные данные имеются).

В процессе проверки Имерлидзе в его поведении выявлены признаки действий агента-связника. 12 апреля он находился в Москве, где, вероятно, встречался со слушателем Общевойсковой академии подполковником Калашвили (установочные данные имеются). В этот же день вылетел в Краснодар, где, возможно, встречался с Пацаном и Харлампиди, подозреваемыми в причастности к спецслужбам Грузии. Проверку по ним вел майор П. Ковалев.

План оперативно-разыскных мероприятий по материалам на Имерлидзе направлен в Ваш адрес почтой.

Начальник отдела ФСБ РФ 58-й армии

по Северо-Кавказскому военному округу

полковник П. Борисов

3.05.2008 г.

 

Глава 11

16 мая 2008 года, после почти полугодового отсутствия, Павел возвратился в родное подразделение — отдел ФСБ по краснодарскому гарнизону. Генерал Аниченко внял просьбе Борисова и распорядился: майору Ковалеву завершить стажировку, убыть в Краснодар и немедленно приступить к проверке материалов на Харлампиди и Пацана.

За это время в отделе и в коллективе произошли изменения, и изменения существенные. Ремонт кабинетов, начавшийся еще в середине 2007 года и продолжавшийся черепашьими темпами, наконец завершился. В воздухе пахло свежей краской, под ногами в свете современных светильников поблескивал ламинат, а в кабинетах появилась новая мебель.

Изменения коснулись и личного состава отдела. Майор Виктор Шкодин, собравшийся было увольняться, решил продолжить службу и подал рапорт на продление. Более того, слухи о предстоящем существенном повышении должностных окладов и размера премиальных заставили его окончательно отказаться от своей пресловутой теории о цикличном характере деятельности контрразведки. Несмотря на наступление дачно-лопатного сезона, майор Шкодин не сбавил оборотов в работе и неожиданно для себя выбился в маяки отдела. Единственный холостяк в отделе — лейтенант Алексей Волгин — не устоял под напором кубанской казачки Оксаны Запрягайло. Она быстро его взнуздала и повела под венец. Заместителю Васильева Анатолию Азовцеву скатилась на погон очередная звезда, и в голосе новоиспеченного подполковника сразу же добавилось начальственных ноток. Не изменился и остался верен себе только секретарь отдела старший прапорщик Александр Малышев. Он, как и прежде, подобно церберу, стоял на страже секретного делопроизводства и не позволял ни одному, даже не секретному документу миновать его.

Появление Павла в отделе оперативники встретили с энтузиазмом. Футбольный сезон на Кубани был в самом разгаре, и усиление команды военных контрразведчиков ведущим полузащитником существенно повышало ее шансы на выход в финал турнира силовиков. Его возвращение подняло настроение и Васильеву. В отделе сложилась напряженная ситуация с кадрами — два сотрудника убыли в длительную командировку в Чеченскую Республику, а один в Москву, в Академию ФСБ на курсы переподготовки. Поэтому каждый, тем более опытный сотрудник, был у него на счету.

Вырвавшись из крепких объятий друзей, Павел поднялся в кабинет Васильева. Тот, как всегда, был немногословен. Не вдаваясь в подробности стажировки во Владикавказе, он, как клещ, вцепился в последнюю информацию о стремительном вояже Имерлидзе в Москву и Краснодар. Версия Павла о том, что курьер грузинских спецслужб встречался с кем-то из агентов, а ими могли оказаться Харлампиди или Пацан, нашла поддержку у Васильева. Он достал из сейфа дела на них, положил перед Ковалевым и пояснил:

— Павел Николаевич, здесь твои старые материалы и то, что наработали Азовцев со Шкодиным. В последних сообщениях имеется ряд интересных моментов.

— Подтверждается связь Пацана и Харлампиди со спецслужбами Грузии? — загорелся Ковалев.

— Пока косвенно. Пацан проявил повышенный интерес к работам на военно-морской базе в Новороссийске, а у Харлампиди выявлены контакты с летчиками из Крымска, в характере которых еще предстоит разбираться.

— А объект Х? На нем они не засветились?

— Только Пацан. Несколько раз выезжал в район базы «Лесное озеро».

— С какой целью?

Васильев, пожав плечами, ответил:

— Вот это, Павел Николаевич, тебе и предстоит выяснить. Тут, как говорится, тебе и флаг в руки. И еще внимательно посмотри на материалы свежим взглядом, возможно, увидишь то, что не смог разглядеть Шкодин.

— Понял, Александр Васильевич, немедленно займусь! — заверил Ковалев.

— Хорошо! Первое, что сделай, так это установи, где Харлампиди и Пацан находились 12 апреля. Здесь, я думаю, собака и зарыта. Это ключевой момент в их проверке.

— Я тоже об этом подумал. Если 12-го они выезжали в Краснодар и встречались с Имерлидзе, то железно, шпионы!

— Не спеши записывать их в шпионы, это еще требуется доказать! — предостерег от поспешных выводов Васильев.

— Александр Васильевич, я почти уверен — в Краснодаре у Имерлидзе была явка с агентом! — с жаром заговорил Ковалев.

— Возможно. Но с кем? Пацаном? Харлампиди? А может, был еще один — третий? Поэтому не будем гадать, отработай все от а до я. Разложи по минутам: где, с кем и с какой целью 12 апреля они могли находиться в Краснодаре. Подумай хорошо, как и через кого это лучше сделать, а главное, конспиративно. Пацан и Харлампиди ни в коем разе не должны почувствовать нашего интереса к ним.

— По Пацану — без проблем. На него у меня два человека заряжены. С Харлампиди — посложнее, — и, подумав, Ковалев предложил: — Александр Васильевич, есть мысль, как конспиративно и быстро получить ответ, был ли у них контакт с Имерлидзе или нет.

— Слушаю.

— Пробить их по телефонным переговорам. Логика подсказывает — перед встречей с Имерлидзе они должны были созвониться.

— Хорошая мысль. Я распоряжусь, — согласился Васильев и поторопил: — Все, Павел Николаевич, время не ждет, садись за материалы, вечером жду от тебя перечень дополнительных оперативных мероприятий в отношении Харлампиди и Пацана, а потом в народ!

— Есть! — принял к исполнению Павел и, забрав дела, отправился к себе в кабинет.

Там его уже ждал Шкодин, чтобы поделиться своими соображениями в отношении Харлампиди и Пацана, которые не нашли отражения в материалах дела. Ковалев внимательно выслушал его, но, к сожалению, так и не получил убедительных доказательств, свидетельствующих о проведении ими шпионской деятельности. Шкодин также не смог дать ответа и на главный вопрос — были ли Пацан и Харлампиди 12 апреля в Краснодаре. Ответы на них Павлу теперь предстояло искать самому. Начал он эту работу с изучения материалов дела на Пацана и к концу дня уже имел ясное представление о том, что в первую очередь необходимо сделать. Мысли легко ложились на бумагу и вечером, как того требовал Васильев, он представил ему план дополнительных оперативно-разыскных мероприятий. Их содержание не вызвало у него серьезных возражений. Внеся несколько несущественных дополнений, Васильев в верхней части листа написал «Утверждаю» и поставил размашистую подпись.

На следующее утро Ковалев «пошел в народ» — отправился встречаться с агентами, чтобы опросить их по Пацану и Харлампиди. Работа заняла два дня и оказалась результативной. Контакты Харлампиди с летчиками в Крымске наводили на мысль, что они носили не только приятельский характер. В разговоре с инженером полка он под предлогом покупки для собственных нужд дополнительных топливных баков интересовался сроками списания старых и поступления на вооружение части новых типов самолетов.

Главный же итог работы состоял в том, что Павел нашел частичное подтверждение своей версии о встрече в Краснодаре агента-курьера Имерлидзе с агентом-информатором. И этим информатором мог оказаться Пацан. 12 апреля он, по сообщению надежного источника контрразведки, выезжал в Краснодар якобы на закупку продуктов для кафе «Бивак» и возвратился поздно вечером. Данный факт подтверждался сводками телефонных переговоров Пацана. С 15.20 до 20.17 он вел их из Краснодара. В цепочке доказательств контакта Пацана с Имерлидзе не хватало всего одного звена — они между собой не разговаривали. Но это не поколебало уверенности Павла в том, что в Краснодаре состоялась моментальная явка шпионов. Конспиративность, с какой она была проведена, лишний раз убеждала его в том, что за их спинами стоит матерый разведчик — резидент Засланец.

Снова, как и полгода назад, перед Ковалевым и Васильевым возник вопрос: когда и где Пацан мог быть завербован спецслужбами Грузии? Анализ имеющихся на него материалов возвращал к далеким событиям 1993 года — участию Пацана в боевых действиях на стороне абхазов против войск Госсовета Грузии. Именно тогда, по их мнению, он, вероятно, попал в поле зрения грузинских спецслужб и был завербован. К сожалению, ответ коллег из Службы государственной безопасности Республики Абхазия, казалось бы, ставил на их версии крест. В нем они подтверждали факт участия Пацана в боевых действиях на стороне абхазских ополченцев и пребывания в окружении во время неудачного мартовского 1993 года наступления на позиции грузинских войск. В частности, коллеги из СГБ сообщали: «…Будучи отрезанным от основных сил подразделения и оставшись в одиночестве, П. Пацан не растерялся, несмотря на ранение, пробился к своим и сообщил ценные разведывательные сведения о противнике».

«Оставшись в одиночестве» — эта фраза в последнем абзаце ответа коллег была подчеркнута чьей-то рукой, возможно Градова или Аниченко, а на полях стоял жирный знак вопроса. Для Васильева и Ковалева также было очевидно — она являлась ключевой, и ключ к ней находился у тех, кто в далеком 1993 году был рядом с Пацаном. По сведениям СГБ, из сослуживцев Пацана в живых остались шесть человек. Двое после войны возвратились к себе на родину в Турцию и Иорданию. Следы троих затерялись где-то в Приднестровье. В Абхазии проживал только один — Гудиса Тарба. На его показания и опирались абхазские контрразведчики в своем ответе.

Васильев не подвергал их сомнению, но практический опыт подсказывал ему: прямой разговор с Тарбой оперработника, знающего материалы дела в деталях, мог пролить свет на темные пятна в проверке Пацана. Необходимость командировки в Абхазию, речь о которой шла полгода назад, стала настоятельной. Свое мнение он доложил Аниченко, тот согласился и распорядился направить Ковалева в Абхазию.

21 мая Павел вылетел в Адлер. Здесь весна была в полном разгаре. Воздух был напоен запахом буйно цветущих субтропиков. Предгорья окрасила нежная зелень молодой листвы. И лишь зимние шапки на вершинах гор напоминали о недолгой черноморской зиме.

Дорога до границы заняла двадцать минут. Таксист доехал до Казачьего рынка и застрял в толчее. До пограничного перехода Псоу Павел прошел пешком, а последние полсотни метров продвигался со скоростью черепахи. В Абхазии начался курортный сезон и, подобно перелетным птицам, тысячи отдыхающих потянулись к теплому морю. За несколько метров до пограничного поста очередь замерла — у контролеров зависли компьютеры, и проверка документов застопорилась. Павел не стал ждать, когда их восстановят, и воспользовался своим служебным положением. Протиснувшись к старшему смены, он предъявил удостоверение, и тот дал команду пограничному наряду пропустить его на абхазскую сторону.

По стиснутому решетками лабиринту перехода Павел вышел на мост через реку Псоу, там его встретил старший оперуполномоченный по особо важным делам отдела военной контрразведки ФСБ России по миротворческим силам в зоне грузино-абхазского конфликта майор Олег Гонтарев. Ладный, крепко сложенный, ростом под метр девяносто, неспешный в движениях, он производил впечатление человека основательного и надежного. Характерный армейский загар и полинявшая на солнце камуфляжка говорили о том, что Гонтарев занимался контрразведкой не в уютном кабинете, а в боевых порядках войск. Павел опустил взгляд ниже, задержал на кобуре, из нее торчала рукоять пистолета, и понял: мирная жизнь, беззаботно плескавшаяся за спиной, закончилась.

Абхазия спустя 15 лет после окончания войны все еще продолжала жить по законам сурового военного времени. Ее признаки были на каждом шагу: изрешеченный осколками и пулями указатель — до Сухума 110 км, валяющийся на берегу реки Псоу ржавый остов бэтээра и развороченная взрывом снаряда автобусная остановка. На спуске с моста Павла и Олега остановили абхазские пограничники, вооруженные автоматами. Позади них, под маскировочной сеткой, угадывалось огневое сооружение. Рядом с ним, нацелившись стволом пулемета на мост, стоял бэтээр. Дорога, ведущая вглубь Абхазии, щетинилась ежами из колючей проволоки. Проверив документы, пограничники открыли им проход на абхазскую сторону. Они спустились на стоянку, где у надежного, как сама армия, УАЗа, их ждал водитель-сержант Евгений Бургучев. Отказавшись от чая и бутербродов, предусмотрительно прихваченных в дорогу Олегом, Павел поторопил с отъездом.

Дорога до столицы Абхазии — Сухума — заняла около двух часов. Павел не заметил, как пролетело время, и с жадным интересом слушал рассказ Олега об обстановке и жизни в Абхазии. А тому было что рассказать. Из девяти лет службы в контрразведке он шесть месяцев провел в «горячей командировке» — в Веденском районе Чечни, а последние пять лет крутился по «мандариновому кольцу» — Батуми — Поти — Зугдиди — Сухум. За эти годы Олег повидал всякого и знал не понаслышке, как действуют спецслужбы Грузии.

Резкий скрип тормозов прервал их разговор. Лихач подрезал УАЗ, Бургучев резко взял вправо и выскочил на обочину. Пройдясь крепким словом в адрес «джигита», он снова выехал на дорогу. Вскоре она змейкой скользнула под арку железнодорожной эстакады, скатилась к морю, и через километр УАЗ остановился перед внушительными воротами санатория Московского военного округа. К машине подошли два солдата-миротворца с автоматами за спиной, пройдясь внимательными взглядами по пассажирам и узнав Гонтарева, они сдвинули в сторону ежи и открыли проезд.

Машина въехала на территорию санатория, и Павел оторопел. В нем сохранилась разительно иная жизнь, чем в истерзанном войной Сухуме. По центральной аллее, прямой стрелой устремившейся от ворот к белокаменной колоннаде набережной, вальяжно дефилировали нарядные толпы отдыхающих. Из кафе и баров доносились звуки веселой музыки. Детская площадка, кишевшая ребятней, напоминала собой птичий базар. В какой-то момент Павлу показалось, что он попал на праздник жизни. Через минуту эта иллюзия исчезла. Бургучев свернул на крайнюю аллею, и война, затаившаяся в 70 километрах — за рекой Ингур в Грузии — напомнила о себе. Перед глазами Павла промелькнули таблички с грозными надписями: «Проезд только для машин МС», «Посторонним вход воспрещен», «Предъяви пропуск в развернутом виде». На входе в шестиэтажный корпус, ставший штабом миротворческих сил, дорогу Павлу преградил часовой.

— Он со мной! — коротко бросил Гонтарев.

Часовой отступил в сторону, и Павел вслед за Олегом поднялся на второй этаж. Его занимал отдел военной контрразведки миротворческих сил. В коридоре было пустынно — сотрудники находились в боевых порядках, и только у окошка секретариата одиноко топтался сотрудник. Гонтарев проводил Ковалева в кабинет начальника отдела — полковника Бориса Быстронога.

Бывший десантник, прошедший через горячие точки в Ингушетии, Северной Осетии и Чечне, он внешне походил больше на сельского агронома, чем на рубаху-командира. Среднего роста, кряжистый Быстроног стоял так, будто врос ногами в землю. Живая мимика простодушного, открытого лица и задорно торчащий над высоким лбом хохолок волос цвета спелой пшеницы говорили о его деятельном характере. Еще большее сходство с сельским интеллигентом ему придавали круглые старомодные очки. За их толстыми линзами близоруко щурились небесной голубизны глаза.

Энергично поздоровавшись, Быстроног предложил Ковалеву сесть. Холодок в его голосе, возникший в начале разговора, растаял, когда Павел упомянул фамилию однокашника — подполковника Азовцева. Вспомнив об учебе с ним в Новосибирском институте контрразведки, он и перешел к делу. Не вдаваясь в подробности проверки Пацана, Павел доложил о цели командировки и высказал просьбу о своем размещении и организации встречи с коллегами из Службы государственной безопасности Абхазии. Она была решена Быстроногом влет. Он тут же связался с начальником санатория полковником Фесенко. Оперативность, с какой решился вопрос размещения и питания, говорила Павлу о том, что контрразведчики твердо держат руку не только на пульсе жизни санатория, но и на горле самого начальника, порой путавшего свой карман с государственным. Также быстро Быстроног согласовал вопрос о встрече в СГБ. Дежурный по Службе заверил: сотрудника российской контрразведки готовы принять хоть сейчас.

Павел порывался было отправиться на встречу, но опытный Быстроног, хорошо знающий уклад жизни в Абхазии, охладил его порыв. Рабочий день подходил к концу, поэтому встреча могла быть скомкана, и предложил перенести на утро. Павел внял совету и решил воспользоваться паузой, чтобы отдохнуть с дороги и собратья с мыслями перед предстоящей встречей в СГБ. Определившись с Быстроногом по следующему дню, он в сопровождении помощника дежурного по отделу контрразведки возвратился на территорию санатория.

Начальник Фесенко лицом в грязь не ударил и расстарался. Несмотря на наплыв отдыхающих, разместил «дорогого гостя» в номере люкс третьего — генеральского — корпуса и распорядился организовать питание на месте. Павел не стал барствовать и после душа принял предложение Гонтарева поужинать в кафе «Нептун», больше известном в народе как «Девятый вал». В нем с обеда рекой лилось вино и до глубокой ночи не закрывались двери. Павла это не прельстило, и они с Гонтарем выбрали более скромную «Палубу». На ней не так «штормило», как в «Девятом вале», а публика вела себя гораздо степеннее.

При их появлении в зале тут же, как из-под земли, возник хозяин — Ашот и принялся рассыпать мелкий бисер перед Гонтаревым. Тот было размахнулся как следует отметить встречу с земляком, Павел же предложил ограничиться скромным ужином, в итоге они сошлись на бутылке «Чегема» и порции шашлыка. Вино оказалось превосходным, а шашлык нежным и буквально таял во рту. После утомительной дороги Павел быстро разомлел, разговор лениво перескакивал с одного на другое и вскоре иссяк. Договорившись встретиться утром, они разошлись. Павел, оставшись один, не стал подниматься в номер и уединился на кипарисовой аллее, чтобы наметить план предстоящей беседы в СГБ, но в голову шли совершенно другие мысли. Он, как и многие, подпал под очарование волшебной и неповторимой природы Абхазии.

Огромный диск луны выплыл из-за зубчатой стены гор и залил окрестности призрачным светом. Золотой купол Сухумского собора, подобно Вифлеемской звезде, таинственно мерцал на фоне величественной панорамы гор. По их склонам приветливо перемигивались трепетными огоньками частные дома. Море, устав после апрельских штормов, умиротворенно плескалось у ног и о чем-то загадочно перешептывалось с берегом. Голову кружил пьянящий запах цветущей лаванды и дерева. Все дышало миром и покоем.

Покой и уверенность в успехе завтрашнего дня воцарились и в душе Павла. В номер он возвратился с легким сердцем и, едва коснувшись головой подушки, уснул. Разбудили его веселый перестук мячей, доносившийся с теннисного корта, скрежет шестеренок в спортивном городке и бодрый марш физкультурников. Под его звуки десяток «божьих одуванчиков» на площадке аэрария пытались убежать от инфаркта и паралича. Побрившись и приняв душ, Ковалев оделся и отправился на завтрак в столовую, там встретился с Гонтаревым, и уже вместе они поднялись в кабинет к Быстроногу.

Тот, обложившись телефонами, принимал доклады подчиненных из Верхней и Нижней зон безопасности на линии разделения огня между подразделениями абхазской и грузинской армий. Поздоровавшись, он подтвердил Павлу: в СГБ готовы к встрече с ним, и предложил машину с провожатым — Гонтаревым. Павел поблагодарил и отказался: Служба контрразведки Абхазии располагалась неподалеку от санатория, он решил пройтись пешком.

В этот час в воздухе еще сохранялась утренняя свежесть, он с удовольствием прогулялся по набережной и затем направился в СГБ. Здание Службы находилось в старой части Сухума, где следы войны были не так заметны, но когда Павел подошел к «силовому кварталу», она опять напомнила о себе. Двадцать килограммов тротила, заложенные боевиками Дато Шенгелии, разнесли на куски старую «шестерку», но не смогли ничего поделать с прочными, как гранит, стенами бывшего особняка купца Алоизи. Вылазка террористов не напугала сотрудников СГБ и милиции, но вынудила принять дополнительные меры безопасности. Территорию службы и министерства внутренних дел обнесли металлическим забором, а на подходе установили дополнительный блок-пост.

Павел остановился перед КПП и предъявил контролеру служебное удостоверение. Сержант придирчиво изучил его и только тогда открыл проход во двор. Ковалев направился к центральному подъезду, по иссеченным осколками ступеням поднялся на крыльцо и вошел в фойе. Здесь его ожидала еще одна проверка. Дежурный — моложавый подполковник — сверил фамилию в удостоверении со списком, лежащим перед ним, а затем принялся кому-то звонить.

Впервые оказавшись в иностранной спецслужбе, Ковалев с живым интересом осматривался по сторонам. Прошло 15 лет с того дня, как была образована Служба госбезопасности Республики Абхазия, но многое еще напоминало о ее советском прошлом. В глаза бросался старый девиз: «У чекиста должны быть горячее сердце, холодный разум и чистые руки!» Под ним в стеклянном футляре хранилось Красное знамя. На металлической пластине, почерневшей от времени, угадывалась надпись: «Сотрудникам ОГПУ Республики Абхазия за беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Павел перевел взгляд вправо. О новых, суровых реалиях службы говорил простенький стенд. Длинный фоторяд в траурных рамках напоминал, что спустя 15 лет после окончания кровопролитной грузино-абхазской войны спецслужбы Грузии продолжали ее вести. Она была одинаково беспощадна как к новичкам, так и к ветеранам. Павел задержал взгляд на последней фотографии — молоденького лейтенанта — печально вздохнул и перевел взгляд на дежурного. Тот закончил разговор по телефону и объявил:

— Товарищ майор, председатель вас примет!

— Куда идти? — поинтересовался Павел.

— Вас проводят, — ответил дежурный и, обратившись к помощнику, распорядился: — Инал, сопроводи.

Присоединившись к старшему прапорщику, Ковалев поднялся на второй этаж, проследовал по извилистому коридору и вошел в приемную председателя СГБ. В ней, кроме секретаря — миловидной женщины с характерным греческим профилем и соответствующим ему именем — Афродита и телохранителя — явно не Аполлона — крепко сбитого парня с руками сельского кузнеца, никого не было. Поздоровавшись, Павел вопросительно посмотрел на секретаря. Она приветливо улыбнулась и предложила:

— Павел Николаевич, пожалуйста, присядьте, председатель закончит разговор, и я вас приглашу.

— Спасибо, — поблагодарил Ковалев, занял свободный стул и пробежался взглядом по приемной.

Она мало что могла сказать даже наблюдательному посетителю. В ней не было ничего такого, чтобы раскрывало работу службы и личность ее руководителя. Разве что внушительная батарея телефонов на столе секретаря говорила о том, что председатель руководил не только секретными операциями, но и вникал в проблемы, которыми жила непризнанная республика.

А вот дальше Павлу пришлось удивляться. Его внимание привлек бронзовый бюст первого председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии Феликса Дзержинского. Он существенно отличался от хрестоматийного образа «железного Феликса». У его абхазского двойника куда-то подевалась борода, а вместо нее появились длиннющие усы. Нос Дзержинского также претерпел изменения, на нем возникла горбинка, а его длине мог позавидовать сам Гоголь. Он как бы говорил: местному Феликсу есть дело не только до службы, ему не чужды и человеческие слабости. Нос абхазского Дзержинского словно заглядывал в стакан. Такие же метаморфозы произошли и с аббревиатурой. Щит больше напоминал рюмку, а меч походил на шампур для шашлыка.

Павел так и не смог понять причину столь удивительных изменений в образе Дзержинского и в аббревиатуре СГБ. Тишину приемной нарушил требовательный звонок. Афродита сняла трубку и ответила:

— Да, Аслан Георгиевич, здесь! Ждет? Хорошо, — положив трубку, она предложила Павлу: — Товарищ майор, пожалуйста, проходите.

Ковалев стремительно поднялся со стула, бросил взгляд на зеркало и, поправив галстук, вошел в кабинет председателя. Навстречу ему поднялся высокий, грузный, добродушного вида человек. Сын директора средней школы большого абхазского села Кутол Аслан Бжания и сам во многом походил на него. Без необходимости не вмешивался в работу руководителей подразделений и предоставлял им право самостоятельно действовать. По отношению к оперативному составу вел себя по-разному: снисходительно относился к некоторым вольностям подчиненных, кто пахал в «поле», но был строг к тем, кто протирал штаны в кабинетах и пытался выдувать бумажные результаты.

Об учительских корнях председателя говорил и сам кабинет. Его стены пестрели изречениями:

«Груз знаний — это тот груз, который не давит».

«Ученье свет, да неучей тьма».

«Иногда мудрость приходит с возрастом. Иногда возраст приходит один».

«Длину жизни определяет Всевышний. Ее ширину определяешь ты сам».

«Всякое приключение есть результат плохо организованной работы».

«Весь смысл секретной службы заключается в ее секретности».

«Не надо суперагентов. Найдите тех, кому везет».

Крепко пожав руку Ковалеву, председатель, оценивая, кто перед ним, задержал взгляд, а затем предложил:

— Присаживайтесь, Павел Николаевич.

Павел занял место за столом заседаний и вопросительно посмотрел на председателя. Тот открыл папку, достал документ и, прежде чем передать, поинтересовался:

— Как доехали, Павел Николаевич? Как устроились? Проблемы есть?

— Все нормально, товарищ полковник, остановился в санатории МВО.

— В санатории? — На лице председателя появилась загадочная улыбка, и он спросил: — И как, здоровье еще не подорвали?

— Что-о? — не понял Павел, но быстро сообразил, вспомнив, что по этому поводу говорил Быстроног: с утра некоторые отдыхающие ищут, где бы опохмелиться, а вечером где бы напиться, — и тоже ответил шуткой: — Пока любовался только закатом.

Председатель хмыкнул и заметил:

— Этим тоже не стоит увлекаться. Вечера у нас еще прохладные, так что может потянуть на горячительное, — и, перейдя на деловой тон, он пододвинул к Ковалеву документ и пояснил: — Здесь то, что мы дополнительно наработали по вашему объекту Мальчик.

— Спасибо! — поблагодарил Павел. — Я собственно приехал, чтобы детализировать ряд моментов в отношении него. В первую очередь нас интересует связь Пацана — Гудиса Тарбы. Они вместе находились в окружении, и я надеюсь, что беседа с Тарбой прольет свет на интересующие нас вопросы. Главный из них — был ли Пацан в вербовочной ситуации.

— Беседа с Тарбой — не вопрос. С ним состоялся предварительный разговор, и он готов к ней, — заявил председатель.

— Спасибо. А можно ли организовать ее поскорее, время не ждет.

— Да, время — это самая большая ценность! Мы, к сожалению, его мало ценим, — отметил председатель и похвалил: — Молодцом, что приехали, а не понадеялись на бумагу. В нашей работе важны оттенки и нюансы. Живая беседа с Тарбой может дать то, чего не хватает в ваших материалах.

— Так точно! Мои руководители именно из этого исходили, когда направляли в командировку.

— В таком случае, Павел Николаевич, мне остается пожелать вам успеха. Если понадобится дополнительная помощь, обращайтесь прямо ко мне, — и, заканчивая беседу, председатель порекомендовал: — Перед тем как приступать к работе, зайдите к моим советникам — полковнику Угрюмову и полковнику Корнилову. В Абхазии есть своя специфика, в том числе и в контрразведке. Они с ней освоились, и их советы лишними не будут.

— Обязательно зайду, — заверил Ковалев.

— И еще, Павел Николаевич, сколько вы планируете находиться в Абхазии? День-два? — уточнил председатель.

— Не больше двух.

— Тогда примите еще один совет, — и снова на лице председателя появилась лукавая улыбка: — Кроме террористов и диверсантов, в Абхазии вас могут подстерегать и другие опасности.

— И какие же? — насторожился Ковалев.

— Абхазский стол.

— В каком смысле?

— Пейте через тост, — продолжал интриговать председатель.

— Это почему же?

— А потому, у нас существуют 22 тоста.

— Сколько?! — поразился Ковалев.

— 22, и это только обязательных, — сохранял невозмутимый вид председатель.

— Как же вы такое выдерживаете?! — поразился Павел.

— Сноровка и тренировка.

— Но ее у меня нет!

— Вот потому и предостерегаю.

— Учту, товарищ полковник.

— Поэтому, Павел Николаевич, не теряйте бдительность. Наши и мертвого уговорят выпить, — добродушно заметил председатель и, передав папку со справкой на Пацана, нажал кнопку на переговорнике и распорядился: — Афродита, проводите нашего гостя к советникам.

— Хорошо, Аслан Георгиевич! — ответила она.

Ковалев возвратился в приемную и в сопровождении Афродиты прошел в кабинет советников. Они находились на месте. Полковник Андрей Угрюмов и полковник Игорь Корнилов, до этого руководившие подразделениями контрразведки в частях миротворческих сил, прикипели душой к Абхазии и после увольнения в запас остались в республике, чтобы помочь становлению ее молодой спецслужбы.

Угрюмов — худощавый, спортивного сложения, с сухим, строгим лицом являл собой саму беспощадность, и только озорные чертики, скакавшие в его глазах, смягчали суровый облик советника. Корнилов был полной противоположностью Угрюмову. Его крупная фигура и открытое лицо лучились добротой и радушием. Появлению коллеги они были искренне рады. Корнилов тут же принялся заваривать чай, а Угрюмов достал из холодильника баночку каштанового меда. Несмотря на разницу в возрасте и в звании, Павел вскоре чувствовал себя так, будто снова оказался в родном коллективе. И когда иссякли общие темы разговора, он перешел к главной — предстоящему разговору с Гудисой Тарбой. К большому разочарованию Павла, к тому, что сотрудники СГБ изложили в справке на Пацана, советники ничего нового не добавили. Это читалось на его лице, и Корнилов поспешил ободрить:

— Павел Николаевич, не вешай носа! Разговор с Тарбой, если правильно построить, что-нибудь да даст.

— Главное — в беседе с ним выбери верный тон, — посоветовал Угрюмов.

— Надеюсь, получится, — грустно обронил Павел и спросил: — Когда и где будет организована встреча?

— Если желаешь, то можем прямо здесь. Позвоним, и он подъедет, — предложил Угрюмов.

— Нет, Андрей, лучше не у нас, — возразил Корнилов.

— Ну почему, Игорь? Все под рукой, а Пацан далеко и не узнает.

— Андрей, не забывай, Гудиса абхаз! В казенном кабинете получится казенный разговор.

— Ты прав, Игорь, тогда лучше на природе, — согласился Угрюмов и порекомендовал: — Ресторан «Айтар», ехать недалеко и место классное.

— Плюс хорошая кухня и нормальная обслуга. Так что все будет в тему, — поддержал это предложение Корнилов, полез в холодильник, достал запотевший глиняный кувшин с вином и пояснил: — Это тебе, Павел Николаевич, безотказная затравка для начала разговора.

— Благодарю, Игорь Николаевич, я закажу в ресторане! — отказался Ковалев.

— Кончай, Павел, бери и не кочевряжься! — потребовал Корнилов. — Это не просто вино, а знак твоего внимания к Тарбе!

— Бери, бери, лишним не будет! — присоединился к нему Угрюмов.

— Хорошо, как скажете, — согласился Ковалев, взял кувшин с вином и поинтересовался: — Кто-то из вас поедет со мной на встречу с Тарбой?

Корнилов переглянулся с Угрюмовым и ответил:

— Я так думаю, беседу тебе, Павел, надо начинать одному.

— Но я же не знаю национальной специфики?! — возразил Ковалев.

— Вот именно. В Абхазии, если за столом собрались больше двоих — то это не разговор, а застолье.

— Только и будешь, что поднимать тосты, — с улыбкой заметил Угрюмов.

— 22! — вспомнил Ковалев о предупреждении председателя.

— И это только обязательные, — хмыкнул Корнилов и заверил: — Все будет нормально, Павел Николаевич, Тарба вменяемый мужик. Держись с ним проще и разговор пойдет как надо.

— Ну а вы-то потом подъедете?

— Как решишь свои вопросы, так позвони. Мы же русские люди, будет грехом, если не сообразим на троих.

— Хорошо, — согласился Ковалев и уточнил: — Встреча с Тарбой уже назначена?

Здесь зазвонил телефон. Корнилов снял трубку и, выслушав, ответил:

— Понял. Хорошо. Пусть ждет нас в «Айтаре». Скоро будем.

Закончив разговор, он объявил:

— Едем, Павел Николаевич! Тарба уже в городе.

Оставив папку со справкой на Пацана Угрюмову, Ковалев, прихватив с собой кувшин с вином, присоединился к Корнилову. Они спустились вниз, сели в дежурную машину и поехали на встречу. Ресторан «Айтар» располагался в живописнейшем районе Сухума на берегу моря и походил на двухпалубный теплоход. Они поднялись на верхнюю «палубу». Навстречу им из— за столика поднялся высокий худощавый мужчина лет сорока.

«Тарба!» — подумал Ковалев и не ошибся.

— Знакомьтесь, Павел, Гудиса, — представил их друг другу Корнилов и, после того как они пожали руки, предложил: — Ребята, пообедайте, поговорите, а я подъеду позже. Извините, дела, — и оставил их одних.

Ковалев, помня его наказ, выставил кувшин с вином на стол. Это произвело впечатление на Гудису. Ледок настороженности в глубине его глаз растаял, он оживился и позвал:

— Мака, как там барабулька?!

— Уже готова, Гудиса Алексеевич, — откликнулась из подсобки официантка и через минуту появилась с блюдом, на котором лежала горкой аппетитно поджаренная рыбешка.

— Наш деликатес. Попробуй, такого ты еще не ел, — предложил Гудиса.

— С удовольствием, — принял предложение Павел и, разлив вино по бокалам, произнес тост: — За знакомство!

Они выпили, Павел навалился на барабульку. Рыба действительно оказалась превосходной и, как сочный сухарик, таяла во рту. Вслед за ней Мака подала блюдо из черноморской камбалы. Гудиса, похоже, знал толк в рыбе и принялся нахваливать ее достоинства. Ковалев слушал, изредка вставлял слово и деликатно подводил к интересующей его теме. Упоминание о войне вызвало на лице Гудисы болезненную гримасу, но он не замкнулся в себе. Вместе с ним Павел возвратился в то суровое время и не пожалел. Из рассказа Тарбы о Пацане он почерпнул ряд важных деталей, серьезно усиливших шпионскую версию.

Теперь, когда главная задача была решена, Павел наконец мог себе позволить расслабиться. Этому способствовала и сама природа. Теплый, бархатистый «батумец» нежно ласкал разгоряченное лицо, забирался под рубашку и щекотал тело. Ленивая морская волна монотонно шуршала галькой и настраивала на лирический лад. Павлу уже казалось, что все эти Имерлидзе и Пацаны, агенты и резиденты существуют в каком-то другом, ирреальном мире. Гудиса тоже захмелел, и его понесло — он блистал неповторимым абхазским красноречием. Павел уже сбился считать тосты, когда к ним присоединились Корнилов с Угрюмовым. Присутствие за столом двух заслуженных полковников его растрогало. Он разлил вино по бокалам и попросил слово:

— Товарищи полковники, разрешите тост?

— Ну, конечно, Павел, — благодушно произнес Корнилов.

Ковалев поднялся из-за стола и, придав голосу твердости, объявил:

— Игорь Николаевич, Андрей Юрьевич, я пью за вас, за русских офицеров, которые здесь, на земле Абхазии, защищают интересы России! Гудиса, я пью за вашего начальника Аслана Георгиевича! Честно скажу, не ожидал, что наши проблемы он примет как свои. Я вам…

— Стоп! — остановил его Корнилов и, подмигнув Угрюмову, сурово сказал: — Павел, я как советник тебе советую, не пей за начальника, пей с начальником.

Ковалев с недоумением посмотрел на него, потом на Угрюмова; они с трудом сдерживали улыбки, и расхохотался. Ему вторили советники и Гудиса. В тот вечер Павел чувствовал себя на седьмом небе. Абхазия очаровала и его.

На следующее утро он с грустью простился с Быстроногом, Гонтаревым и вместе с сержантом Бургучевым выехал к границе. В Краснодар Павел летел как на крыльях. Командировка в Абхазию положила начало цепочке удач в проверке объекта «Мальчик» — Пацана. 17 июня служба радиоперехвата зафиксировала его телефонный разговор с Имерлидзе. Спустя сутки он собственной персоной явился в Краснодар и в тот же день на Сенном рынке встретился с Пацаном. Разведчики наружного наблюдения не смогли установить характер их разговора, но уже сам этот факт говорил Васильеву и Ковалеву — они имеют дело со шпионами. Павел в душе торжествовал: выход на нелегального резидента Засланец был делом времени. Но если бы он знал, о чем говорили шпионы при встрече на Сенном рынке, то пришел бы в ужас. Они вели речь об объекте Х, и не просто вели речь — Пацан передал Имерлидзе схему его противодиверсионной защиты.

На следующие сутки она уже находилась во Владикавказе у Херладзе. Важность этих данных побудила его к действиям. Он не стал ждать курьера, решил лично доложить об успехе и, несмотря на серьезный риск, выехал в Грузию. 22 июня Херладзе прибыл в Тбилиси, встретился с Чиковани на конспиративной квартире и передал добытые резидентурой материалы. Схема противодиверсионной защиты, а ранее полученная карта антенных полей сверхсекретного объекта русских под Абинском стали для Чиковани и Джапаридзе настоящей палочкой-выручалочкой. Они позволяли списать все предыдущие неудачи и поднимали их в глазах резидентуры ЦРУ.

Джапаридзе не стал медлить и поспешил на встречу с Дугласом. Тот оценил материалы по достоинству. Они содержали не просто важную развединформацию, они были бесценны для специалистов — советников из Пентагона. Даже беглый взгляд на карту антенных полей объекта Z, по русской классификации Х, заставил их поежиться. Эти неожиданно открывшиеся перед ними боевые возможности противника потребовали внесения кардинальных изменений в план военной операции «Чистое поле».

В штаб-квартире ЦРУ добытые резидентурой Шота материалы также получили самую высокую оценку. До начала боевых действий грузинской армии в Южной Осетии оставалось всего полтора месяца, в условиях цейтнота директор принял радикальное решение — вывести из строя объект Z. Операция получила кодовое название «Освобождение Прометея». Ее реализацию, чтобы спрятать «американские уши», было решено осуществить руками «повстанцев» из числа выходцев с Кавказа. Их подготовку поручили Дугласу, и тот обратился за помощью к Джапаридзе.

28 июня 2008 года они встретились на конспиративной квартире резидентуры ЦРУ в пригороде Тбилиси. На нее Джапаридзе прибыл во всеоружии — папка раздулась от бумаг. Дуглас не стал зарываться в документы и предложил:

— Георгий, с документами я поработаю позже, а сейчас на словах, на кого мы можем опереться при выполнении миссии по выводу из строя объекта Z.

Джапаридзе решил блеснуть памятью и, не заглядывая в справочный материал, отчеканил:

— Первый источник комплектования диверсионной группы — учебный центр горной подготовки в Сачхере. Центр рассчитан на подготовку 130 человек. Сейчас там находятся 38 человек из сухопутных войск…

— Достаточно, Георгий! К сожалению, это не совсем тот профиль, — остановил его Дуглас. — Для выполнения миссии необходимы отпетые головорезы.

Есть и такие, Дик! — обнадежил Джапаридзе и предложил: — Советую обратить внимание на 13-й батальон специального назначения «Шавнабада». В его составе — 488 человек. На вооружении находится 15 танков, снайперское оружие, в том числе предназначенное для поражения удаленных целей и оснащенное приспособлениями для беспламенной и бесшумной стрельбы. Весь контингент прошел специальную подготовку по программе Пентагона «Обучение и оснащение». Батальон способен вести боевые и разведывательно-диверсионные действия в горно-лесистой местности, городских условиях и на морском побережье. С 2006 года его личный состав привлекался к проведению диверсионно-разведывательных акций в Кодорском ущелье Абхазии и Южной Осетии.

— Ну и память у тебя, Георгий! — восхитился Дуглас.

Джапаридзе был польщен и продолжил:

— На мой взгляд, исходя из задачи миссии, наибольший интерес представляет отдельная бригада специального назначения с базой дислокации в Коджори. Там находится самый подходящий контингент.

— И чем он подходит? — оживился Дуглас.

— Всем! Более крутых парней нам не найти. Из их числа сформированы особые боевые группы численностью 7-15 человек. Все в совершенстве владеют русским, осетинским и абхазским языками, многие имеют славянскую внешность. Большинство принимали участие в боевых акциях в Чечне и в Ираке. Их основная задача — с началом операции «Чистое поле» под видом русских, абхазов и югоосетин проникнуть в тыл сепаратистов для проведения диверсий и терактов.

— Достаточно, Георгий, убедил, едем в бригаду! — решил Дуглас. — Хочу посмотреть все своими глазами. В первую очередь меня интересует кандидат на роль командира группы. Он — ключевая фигура.

— Безусловно! Думаю, такого мы найдем, — согласился Джапаридзе.

— В таком случае едем! — поторопил Дуглас.

Они спустились вниз и, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, без охраны отправились на базу спецназа. Построенная специалистами из турецкой фирмы IBC она отвечала самым современным стандартам НАТО и стала головной в подготовке диверсантов и террористов. С раннего утра и до позднего вечера американские и турецкие инструкторы на учебных полигонах и за тренажерами натаскивали конченых отморозков из банд Шенгелии, уголовного отребья, запятнавшего себя убийствами, и фанатиками, для которых идеей фикс стало возвращение Абхазии и Южной Осетии в состав Грузии.

За обсуждением подготовки к операции «Освобождение Прометея» Дуглас и Джапаридзе не заметили, как доехали до Коджори. Перед воротами базы им пришлось постоять. Строжайший режим секретности, окружавший подготовку диверсантов и террористов, не допускал исключений ни для кого. После тщательной проверки им разрешили пройти в штаб, предоставили отдельный кабинет и личные дела на курсантов.

За четыре часа Дуглас и Джапаридзе прочитали все от корки до корки и остановили свой выбор на двух кандидатах. Они друг друга стоили. За спиной каждого была не одна успешная террористическая вылазка на территорию Южной Осетии и Абхазии. Большинство из них завершилось удачно, а она — удача, когда на карту было поставлено все, для Дугласа и Джапаридзе значила многое. После бесед с кандидатами они сошлись во мнении на Геракле. В его пользу говорил не только многолетний опыт террористических операций в Абхазии, но и на территории России — в Дагестане и Чечне. Но не только это привлекло внимание Дугласа к кандидатуре Геракла. Потеря дома в Абхазии, смерть родного брата во время вылазки в Чечню выжгли в нем все человеческое. Он испытывал патологическое неприятие ко всему русскому и жил только одним — чувством лютой мести. Более подходящего терминатора для предстоящей миссии трудно было найти.

Кандидатуру Геракла на роль командира диверсионной группы поддержали и в руководстве ЦРУ. Теперь, когда все вопросы операции «Освобождение Прометея» были согласованы, Дуглас и Джапаридзе вплотную занялись непосредственной подготовкой группы к выполнению задания — выводу из строя объекта Z.

24 июля 2008 года она подошла к концу. В тот же день в адрес резидента Специальной службы внешней разведки Грузии на Северном Кавказе по каналу спутниковой связи была отправлена радиограмма.

Шота

1. Обеспечьте прием и продвижение в район объекта Z членов группы «Прометей». Их прибытие во Владикавказ и Краснодар планируется с 26 по 29 июля.

2. Для легализации и размещения участников операции используйте возможности агентов Док и Земеля. В цель операции «Освобождение Прометея» их не посвящать.

3. При установлении контакта пароль для связи: «Мы к вам в отпуск». Отзыв: «Мы вас давно ждали».

4. Потребуйте от агента Кахабер, чтобы он через свою связь в Главном оперативном управлении Генштаба выяснил возможные ответные действия русской армии на восстановление нами конституционного порядка на оккупированных территориях — в Абхазии и Шида Картли.

Дада

 

Глава 12

Несмотря на поздний час, в кафе «Бивак» было шумно. Незадолго до его закрытия нагрянула группа туристов. С появлением пяти молодых крепких ребят с огромными рюкзаками за плечами в зале стало тесно. Сдвинув столы, они забрали из бара все запасы пива. На робкие возражения барменши: другим клиентам ничего не останется, на нее посыпалось:

— Хозяйка, это только начало! Сначала пивка для рывка, а потом водочки для обводочки!

Дружный смех туристов смутил барменшу, она бросила потерянный взгляд на хозяина — Петра Пацана. Тот только развел руками и смирился с тем, что ему предстояло провести очередную веселенькую ночь. В июле-августе они повторялись через раз. В эти месяцы с трех пеших и конного маршрутов спускались орды одичавших в горах туристов и с размахом отмечали в «Биваке» свое возвращение в цивилизованный мир. На этот раз опасения Петра не подтвердились. Туристы вели себя на удивление пристойно, дальше пива не пошли и громко песен не горланили. Он собрался уже уезжать, когда в зал вошел поздний посетитель. Пробежавшись цепким взглядом по туристам, барменше, он задержал его на Пацане и, поздоровавшись, спросил:

— Слушай, где мне найти хозяина этой забегаловки?

— Ну я хозяин. Шо ты хотел? — холодно произнес Петр.

— О, на ловца и зверь бежит!

Петр, поиграв желваками на скулах, с вызовом бросил:

— И шо дальше?

— А то — жрать хочу. У тебя найдется отдельный закуток, а то тут шумно?

— Ну, еэ.

— Пусть там накроют, я заплачу за сервис! — диктовал свою волю нахал.

— Сколько вас?

— Один.

— Ладно, проходь, — буркнул Петр, возвратился в зал, открыл дверь в отдельный кабинет, а затем окликнул: — Варя!

Она выглянула из-за стойки бара, и он распорядился:

— Обслужи клиента в «греческом зале»!

— Щас, Петр Тимофеевич! Щас! — засуетилась барменша.

— Проходь! — Пацан кивнул посетителю на кабинет и развернулся на выход.

— Погоди, хозяин, имею к тебе вопрос! — остановил его тот.

— Только скорише, а то я до хаты собрался.

— Зайди и дверь прикрой!

— Че-о?! Я тут у сэбэ!

— Закрой, закрой! — потребовал посетитель, и в его глазах блеснул стальной огонек.

Пацан захлопнул дверь и, набычившись, уставился на нахала. Тот продолжал вести себя так, будто у себя дома. У Пацана иссякло терпение, и он рявкнул:

— Слухай, не знаю, як тэбэ звать, ты че выеживаешься?

— Ну Важа, — лениво протянул посетитель.

— Як?

— Если глухой, повторяю: Важа.

— Быкуешь? Крутой? Щас так уважу, шо рога узлом завяжутся! — пригрозил Петр.

Это не произвело впечатления на Важу. Он покачал головой и с презрением произнес:

— Д-а, Земеля, нервишки у тебя неважнецкие, лечить надо.

— Че-е?! Какой на хрен Земе… — Пацан осекся и потерянно захлопал глазами.

— Садись, Земеля, поговорим! И не забудь про ужин, я жрать хочу! — командовал Важа.

— Щас, — промямлил Петр, снова выглянул в зал и позвал: — Варя!

— Я тут, Петр Тимофеевич! — откликнулась она.

— Ты это… ужин в греческий.

— Щас будэ. Щас, — заверила Варя.

Застыв в дверях, Пацан с тоской в глазах смотрел на Важу. Тот, вальяжно развалясь на лавке, похлопал по спинке и позвал:

— Садись составь компанию.

— Некогда мне рассиживаться, дел по горло, — буркнул Пацан.

— Земеля, я как посмотрю, ты гостю не рад?

— С таким, як ты, кусок в горло не полезет.

Важе надоело препираться, и он цыкнул:

— Ну хватит из себя святого корчить! Забыл, как в Абхазии земляка потрошил, так могу напомнить. Садись, о деле поговорим!

Пацан от бессилия заскрипел зубами, но подчинился — тяжело опустился на лавку. Появление барменши с подносом — на нем громоздились тарелки с закусками, салатами и бутылкой водки — только на время оттянуло мучительный разговор. Подождав, когда она скроется за дверью, Важа разлил водку по рюмкам и поднял тост:

— За встречу!

Выпив, он набросился на аппетитно выглядевшую домашнюю колбасу. Пацан не притронулся ни к рюмке, ни к закуске и с ненавистью смотрел на чавкающий рот, его так и подмывало двинуть кулаком в нахальную рожу Важи. Тот перестал жевать, посмотрел на него и, осклабившись в ухмылке, спросил:

— Че ни пьешь, ни ешь? Сидишь, как на похоронах. Жратву, что ли, отравил?

— Сыт по горло вашей шпионской стряпней, — глухо обронил Пацан.

Челюсти Важи перестали жевать. Швырнув нож с вилкой на стол, он прорычал:

— Ну хватит святошу из себя корчить! Ты задание выполнил по базам в Новороссийске и Крымске?

— Задание якэ? — промямлил Пацан.

— Кончай прикидываться дураком! Так выполнил или нет?

— То, шо казав Хвича, зробыв, но не все.

— Говори по-русски, а не на этой вашей фигне! — перебил Важа.

— По базе в Новороссийске зробы… э-э… сделал схему охраны и мест стоянок кораблей. По летунам в Крымске тоже схема охраны и складов, но яки там ракеты, не узнал.

— Хреново работаешь, Земеля! За что только тебе бабки платим?

— Та подавись ты ими! Достали уже! Нет негде от вас покоя! — в сердцах воскликнул Пацан.

— Чего-о? Покой это на кладбище, усек, Земеля?! — отрезал Важа и потребовал: — Давай рассказывай, что нового узнал по газпромовским складам на «Лесном озере?»

— Та че там казать — все старое. Склад хранения оборудования для станций перекачки «Южного потока».

— Оборудование? Че туфту гонишь? Это сказки для детей! На кой хрен там такая охрана?

— Я откуда цэ знаю? То мэни казав знакомый с «Лесного озера».

— Ладно, Земеля, сам проверю, что там за оборудование и какие это газовики, — сбавил тон Важа и, забрав у него схемы охраны стоянки кораблей военно-морской базы в Новороссийске, складов ракетного и артвооружения авиационного полка в Крымске, принялся доедать колбасу.

Пацан так и не притронулся к закуске, понуро смотрел перед собой и не мог дождаться, когда уберется Важа. Тот, дожевав колбасу, запил минералкой и поднялся на выход. Пацан поплелся за ним. На стоянке Важу ждало такси. Перед тем как сесть в машину, он коротко бросил:

— Жди, позвоню!

В ответ Пацан что-то невнятно пробормотал и потухшим взглядом проводил машину с Важей. Давно уже за пригорком скрылись ее габаритные огни, и на окрестности опустилась дивная кубанская ночь. Бархатистое южное небо весело перемигивалось мириадами звезд. Тонкий серп луны выплыл из-за гор, и в ее призрачном свете окрестности стали напоминать библейские сюжеты с полотен гениального Брюллова. Легкий ветерок, потягивавший со стороны садов, приносил с собой запахи зреющих яблок и груш. Пацан ничего этого не замечал и не чувствовал, в нем все будто умерло. Домой он возвратился совершенно опустошенным, уединился в летний флигель, пластом рухнул на кровать, но так и не смог уснуть. Его мучили кошмары.

Следующие сутки он ходил сам не свой, в Крымск не поехал, задание Важи по авиаскладам не выполнил и с затаенным страхом ждал его звонка. Курьер грузинской разведки напомнил о себе на третьи сутки и назначил встречу в Абинске. Ранним утром Петр подъехал на стоянку перед центральным универмагом. Ждать Важу долго не пришлось, тот появился, словно из— под земли. Одет он был по-походному, в руках держал плетеную корзинку, поздоровавшись, забрался на заднее сиденье и распорядился:

— Едем на «Лесное озеро»!

— Надолго, а то у меня дел по горло? — поинтересовался Пацан.

— Как надоест собирать, так вернемся.

— А шо собирать?

— Грибы.

— Так вроде не сезон?

— Вроде в огороде. Я найду! — отрезал Важа и поторопил: — Давай, Земеля, поехали!

За два километра до базы отдыха «Лесное озеро» он потребовал свернуть на поляну и там его ждать, а сам скрылся в лесу. К машине Важа возвратился через два часа. Несмотря на усталость и почти пустую корзинку (на дне лежала жалкая кучка грибов), он выглядел довольным. По дороге в Абинск и потом за поздним завтраком в придорожном кафе с манящим названием «Тормозни, казак» Важа добродушно подтрунивал над Пацанам и не скупился на угощение. Тому было не до веселья, он все чаще поглядывал на часы и нервно ерзал по лавке — дома его ждали гости. Но про них ему пришлось забыть — после завтрака Важа решил отправиться на отдаленный хутор Коробкин.

Дорога к нему больше напоминала танкодром и заняла больше часа. Два десятка домов, половина из которых была заброшена, прятались в старых, одичавших садах и уныло смотрели на мир подслеповатыми окнами. Важа уверенно ориентировался в этих дебрях, быстро нашел нужный дом и, выбравшись из машины, скрылся за густой стеной сирени. Прошло несколько минут, и из зарослей показался громила с огромным баулом за спиной. Ни слова не сказав, он загрузил его в машину и возвратился в дом.

Судя по весу баула и металлическому позвякиванию, в нем находился явно не турецкий ширпотреб. Петр похолодел от страшной догадки: «Оружие!» Спеша подтвердить ее, он воспользовался моментом, расстегнул молнию на бауле. Сверху лежала униформа, а под ней были спрятаны автоматы и гранатометы. Теперь у него не оставалось сомнений в том, что Важа замыслил диверсию. Недавняя поездка к базе отдыха на «Лесном озере» говорила Петру — ее объектом являются газпромовские склады, и его охватил животный ужас. Он уже плохо помнил, когда появился Важа, что он говорил и как они оказались в Абинске. Там они расстались.

Возвратившись в Ахтырскую, Петр на деревянных ногах выбрался из машины и без сил опустился на лавку. Его била нервная дрожь, а из груди вырывались стоны и всхлипы. Их услышал сосед Михаил и пришел на помощь — провел его к себе в дом. Там к нему присоединилась Галина, вместе они принялись хлопотать над Петром. И здесь его прорвало — соседи, друзья детства услышали то, что вызвало у них шок. Первой пришла в себя Галина и предложила выход. Опытный помощник контрразведки, она знала, кто в сложившейся ситуации мог помочь Петру, и позвонила Ковалеву.

— Пал Николаевич, трэба срочно встретиться! Тут такэ… — Голос Галины срывался от волнения.

Оно передалось Ковалеву; она нечасто беспокоила его внезапными вызовами. Первое, что он сделал, так это попытался успокоить.

— Галина Николаевна, не волнуйтесь. Давайте все по порядку.

— Ой, Пал Николаевич, не знаю, с чего и начать?

— Начните с главного.

— Цэ не по телефону! Тут такэ! В голови не укладывается. Приезжайте к нам на хату!

— А Михаил? — вспомнил Ковалев последнюю встречу с ним, едва не закончившуюся грандиозным скандалом.

— Та Мишка тут ни при чем! Беда у Петра! Страх божий! Я… — Эмоции захлестывали Галину.

«Пацан?!» — догадался Павел и похолодел от мысли: единственная ниточка, что вела от него к резидентуре грузинских спецслужб на Кубани, могла оборваться.

— Что с ним?! Где он?! — сорвался на крик Павел.

— Та живой вин, живой! Приезжайте скорише. Вин сам все расскажет! Вин у нас в хате сидит! — торопила Галина.

— Понял, выезжаю! Только пусть никуда не выходит! — потребовал Павел и затем принялся звонить Васильеву.

Тот не отвечал — находился вне действия сети. Ковалев решил не ждать, а действовать, сгреб со стола документы и принялся запихивать в сейф.

Майор Шкодин, до этого сонно клевавший носом над аналитической справкой по делу на местного националиста, призывавшего к восстановлению на Кубани хазарского царства, встрепенулся.

— Паша, у нас что, пожар?

— Нет, Виктор Сергеевич, еду на срочную встречу.

— Жаль, — посетовал Шкодин. — А то бы все наши бумажки сгорели! Служить стало невозможно! Превратили опера в писарчука! Говорил же Ленин — бюрократизм погубит социализм. И погубил. Теперь губит контрразведку.

— Виктор Сергеевич, извините, мне сейчас не до Ленина. Вы передайте Васильеву…

— Как не до Ленина?! — возмутился Шкодин. — Он об этом писал еще сто лет назад. Ты должен прочитать!

— Прочитаю, Виктор Сергеевич, обязательно, но не сегодня. Я срочно в Ахтырскую. Есть важная информация. Так и передайте Васильеву.

— Передам, Паша, — с грустью произнес Шкодин и разразился очередной сентенцией: — Эх, молодежь — и жить торопятся, и чувствовать спешат.

— Виктор Сергеевич, так не забудете, я в Ахтырскую. Источник сообщил важную информацию, — напомнил Ковалев.

— Паша, я помню Дзержинского, но я еще не настолько древний.

— Понял, Виктор Сергеевич, я помчался.

— Мчись, Паша, но не забывай про ГАИ и деньгами не сори. Повышения окладов в ближайшее время нам не обещают, — бросил вслед Шкодин и снова впал в полудрему.

Павел, закрыв и опечатав сейф, стремительно скатился по лестнице и сел в машину. Выбравшись из Краснодара, он, не обращая внимания на знаки, выжимал из «Форда» все что мог и ломал голову:

«Что же произошло с Пацаном? Мы грубо сработали, и ты играешь на опережение? Порвал с грузинской разведкой? Но почему не сделал этого раньше? Почему? Что случилось?»

С этими мыслями Ковалев, забыв о конспирации, ворвался в дом Галины. Такой ее и Михаила он еще не видел. От напряжения, владевшего ими, буквально искрило, а на Пацане не было лица. Покусывая губы, он боялся оторвать взгляд от пола и посмотреть на Ковалева.

— Пал Николаевич, вы извините, шо сорвала вас, но тут таю… — Галина затруднялась подобрать слова.

— Все нормально, Галина Семеновна. Так что случилось? — торопил Павел с ответом.

Она переглянулась с Пацаном и предложила:

— Вам лучше послухать самого Петра.

— Хорошо, — согласился Павел.

Оставив их одних, Галина с Михаилом поднялись на второй этаж и вели себя так, будто в доме появился покойник. Пацан нервно покусывал губы и не решался начать разговор. Павел взял инициативу на себя. Беседа продолжалась больше часа. За это время перед Ковалевым открылась еще одна трагическая история человеческой жизни из смутного времени 90-х годов.

В прошлом комсомольский вожак и заводила школьных вечеров, бывший сержант и коммунист Петр Пацан, отслужив два года в пограничных войсках в Республике Абхазия, вернулся в родную станицу Ахтырская. Блестящие рекомендации начальника заставы и начальника политотдела погранотряда открывали ему путь к партийной карьере. Но случились август 1991-го, а затем август 92-го, круто и безжалостно изменившие судьбу Петра.

14 августа 1992 года войска Госсовета Грузии вторглись в Абхазию — на землю его друзей-однополчан Юрия Марухбы и Арменака Оганяна. Он ни минуты не колебался, откликнулся на их страшную беду и присоединился к группе кубанских казаков, отправившихся на помощь к абхазским ополченцам. В Абхазии Петр попал в самый эпицентр мясорубки гражданской войны — на Гумистинский фронт. Во время мартовского 1993 года неудачного наступления абхазской армии на позиции грузинских войск попал в окружение, был контужен и оказался в плену.

Для Ковалева эта часть жизни Пацана не стала открытием — командировка в Абхазию прояснила ее. А дальше он услышал подтверждение своей версии того, как Петр стал агентом спецслужб Грузии. Оказавшись перед беспощадным выбором — своя жизнь в обмен на чужую — он купил ее ценой предательства. С тех пор минуло пятнадцать лет, и когда ему казалось, что кошмарное прошлое кануло в небытие вместе с ненавистным вербовщиком Вахтангом, оно безжалостно напомнило о себе.

Исповедь-покаяние Пацана не оставила Павла равнодушным. Перед ним находилась одна из многих тысяч жертв окаянных 90-х годов прошлого века. Образ подлого, коварного шпиона-предателя, до недавнего времени существовавший в представлении Ковалева, уступил место человеческой жалости и состраданию. Пацан прочел это в его глазах и впервые за время беседы не отвел взгляда в сторону.

— Вот так, Пал Николаевич, вроде и не был сволочью, а стал, — потерянно произнес он.

— М-да, Петр Тимофеевич, такого заклятому врагу не пожелаешь, — искренне посочувствовал Ковалев.

— Но я не сука, Пал Николаевич, поверь!

— Верю, но сделанного не воротишь.

— Понимаю, но так вышло.

— Ладно, Петр Тимофеевич, собирайся, поедем, время дорого! — распорядился Павел и поднялся из-за стола.

Пацан бросил тоскливый взгляд в окно — за ним виднелся его дом — и попросил:

— Пал Николаевич, отпусти до хаты на минуту сбегать. Клянусь, вернусь!

— Если за сухарями, то не время, — невесело пошутил Ковалев и, придержав Пацана за руку, сказал: — Петр Тимофеевич, я, конечно, не суд, но думаю, дело твое небезнадежное. У нас не чурбаны бесчувственные сидят, а нормальные люди, они…

— Пал Николаевич, да если б ты знал. Да я. — задохнулся от переполнявших его чувств Петр и, потрясая увесистыми кулаками, грозил: — Я с ними, суками! Я с ними по-нашенски, по— кубански.

— А вот с этим не спеши, Петр Тимофеевич, тут не кулаками махать надо, а головой думать.

— Кажи, Пал Николаевич, шо робыть! Расшибусь в доску, а зроблю!

— Только не здесь и не сейчас, поговорим об этом у нас, в отделе контрразведки.

— Едем! Едем! — торопил Пацан.

— Погоди, Петр Тимофеевич, у тебя есть дело в Краснодаре? — остудил его Павел.

— Та всегда найдется.

— Отлично. Значит так, через час после нашего разговора садись в свою машину и дуй в Краснодар…

— Як — один?! — не мог поверить Пацан.

— А ты хотел под конвоем? Вдруг за тобой слежка.

— Забув, голова идет кругом.

— В Краснодаре заедешь на Сенной рынок и потолкаешься минут пятнадцать в толпе.

— Понял, шоб той сучий потрах Важа ниче не унюхал.

— Молодец, правильно мыслишь! Потом заглянешь в павильон, где закупаешь динскую колбасу и окорока.

— Колбасу? Окорока? Откуда знаешь? А-а, следили.

— Не важно. Из павильона позвонишь вот по этому номеру. — Ковалев вырвал из блокнота листок, написал, передал Петру и предупредил: — Последнюю цифру не читать — она для чужих глаз.

— Понял! Запомнил! — подтвердил Пацан и спрятал записку в карман рубашки.

— Короче, Петр Тимофеевич, из павильона звонишь, а я говорю, что делать дальше. Все ясно?

— А если за мной хвост? Шо тогда?

— Не волнуйся, мы чего-нибудь придумаем, — успокоил Павел и, заканчивая беседу, напомнил: — Ровно через час выезжаешь в Краснодар и с рынка звонишь.

Оставив Пацана в доме Галины, Ковалев через задний двор вышел к машине и набрал номер Васильева. Тот оказался в сети и сразу взял его в оборот:

— Здравствуй, Павел Николаевич, так что там у тебя стряслось? Чего как угорелый понесся в Ахтырскую?

Ковалев, забыв поздороваться, выпалил:

— Александр Васильевич, не поверите, настоящая бомба! Объект Мальчик полностью раскрылся!

— Что-о?! Что ты сказал? Повтори!

— Он раскрылся и дал полный расклад! У него был Засланец! Вы поняли?

— Кто, Хапуга из Владикавказа?

— Нет, новый объект, но из той же стаи. Известно пока одно имя — Важа. У них был конкретный разговор.

— Важа? Откуда такая информация?

— От Мальчика. Он мне сам рассказал.

— Чего-о?! — опешил Васильев, а через мгновение взорвался: — Ковалев, ты че, с катушек слетел?! Выходить на прямой контакт с объектом разработки, не имея санкции? Авантюрист! О чем только ты думал?

— Александр Васильевич, Александр Васильевич, он сам… — пытался сказать слово Павел.

Но Васильева было не остановить. В порыве гнева он вспомнил не только известную «мать», но и кучу других нелегкого поведения родственников. И когда у него иссяк запас выражений, Ковалев наконец смог вставить слово:

— Александр Васильевич, Важа готовит Мальчика к диверсии на объекте Х.

— Что?! Какая еще диверсия? Ты в своем уме, Ковалев?

— Александр Васильевич, я ничего не выдумываю! Диверсия самая что ни на есть настоящая. Вчера Важа проводил рекогносцировку объекта Х, а потом на машине Мальчика перевозил оружие и гранатометы, с ним были шесть боевиков. После этого у Мальчика сдали нервы, он запаниковал и все рассказал Галине. Она тут же позвонила мне и.

— Ковалев, ты че несешь?! Какая, е… мать, еще Галина?!

— Наш помощник из Ахтырки, из паспортного стола.

— И что она?

— Она молодец! Здорово сработала! Убедила Пацана не бежать, а обратиться к нам.

— Ну-у ты, ну ты, Ковалев, и накрутил! За такую работу Аниченко нам головы поотрывает!

Товарищ полковник! Александр Васильевич, если бы не Галина, то Мальчик бы ударился в бега!

— Говоришь, Галина вовремя сработала? Он не сбежал? — В голосе Васильева поубавилось высоких нот, и он задумался.

Теперь уже в его глазах ситуация не выглядела столь провальной. Более того, действия Галины, склонившей шпиона к обращению в контрразведку, открывали новые перспективы в проведении операции «Охота на «Ястребов». В этом случае суровый Аниченко мог бы закрыть глаза на нарушения в конспирации и самодеятельность Ковалева — пришел к такому выводу Васильев и, сменив гнев на милость, распорядился:

— Ладно, Павел Николаевич, забудь, что я говорил. Немедленно с Мальчиком ко мне!

— Я уже в пути, а он подъедет позже на Сенной рынок. Мы договорились, что…

— Ка-акой на хрен рынок?! Ты… ты что, совсем. — задохнулся от возмущения Васильев, а когда к нему вернулся дар речи, снова дал волю своему гневу: — Нет, ты точно охренел, Ковалев! Это же надо! Отпустить шпиона?! Как такое тебе в голову могло прийти? Ты меня точно до инфаркта доведешь! Ты.

— Александр Васильевич, он шпион, но не сволочь! Я верю ему! — как мог защищался Павел.

— Ковалев, ты опер или ванька-взводный? Боже, с кем работаю? Детский сад! — уже не рычал, а стонал Васильев.

Павел молча глотал упреки. Перед ним стояли лицо и глаза Пацана. Несмотря на предательство, в глубине его исковерканной души сохранилось что-то от того светлого, что в далеком 1992 году привело на помощь друзьям в Абхазию. Павел верил: это не позволит Пацану совершить еще одну подлость и броситься в бега. Набравшись духу, он заявил:

— Александр Васильевич, Мальчик — шпион, но не сволочь! Он будет в Краснодаре. Я клянусь!

— Ну, Ковалев, ну ты как пионер! А они с советской властью закончились! — в сердцах произнес Васильев, но сбавил тон и потребовал: — Докладывай, до чего договорились!

— К пяти Мальчик подъедет на Сенной, зайдет в динский павильон и позвонит мне.

— Понятно. Предложения?

— Организовать за ним наружку, чтоб засечь хвост.

— Ладно, что еще?

— Я почти уверен, Важа — не резидент.

— А кто?

— Командир группы диверсантов.

— Час от часу не легче. Нет, Павел, ты меня точно до инфаркта доведешь. Дуй в отдел! — потребовал Васильев.

Закончив разговор с Ковалевым, он не стал спешить с докладом Аниченко. В ситуации, когда не было ясности, чем обернется импровизация Ковалева, начальственный гнев мог оказаться пострашнее пресловутых диверсантов. Поэтому Васильев занялся организацией встречи с Пацаном. К приезду Павла подготовка к ней была почти завершена. Две бригады разведчиков наружного наблюдения сосредоточились на исходных позициях и ждали только команды. В офисе Сенного рынка, где должна была состояться беседа с Пацаном, специалисты-технари настраивали аппаратуру скрытой видеозаписи на оптимальный режим работы.

Павел же, остыв после эмоционального разговора с Васильевым, корил себя за излишнюю доверчивость к Пацану и терзался: «А вдруг сорвется в бега? Завал в операции — и я крайний. Дурак, кому поверил, шпиону!» В отдел он подъехал в смятенном состоянии и, поднявшись на этаж, как на плаху, побрел в кабинет Васильева. Тот встретил его суровым взглядом и не удержался от упрека:

— Как же так, Павел Николаевич? От кого другого, но от тебя такого не ожидал. Маяк отдела, без пяти минут заместитель начальника, и так опростоволосился.

— Так хотел же как лучше, Александр Васильевич, — оправдывался Павел.

— Он хотел, а мне теперь по твоей милости отдуваться перед Аниченко. Ладно, что там у тебя, выкладывай, пионер.

— На диктофоне все записано, товарищ полковник.

— Хорошо, послушаю, а пока в двух словах, так что произошло с Пацаном?

Ковалев оживился и выпалил:

— Он дал полный расклад! Это настоящий прорыв в операции, Александр Васильевич! Теперь мы…

— Прорыв? Где, у тебя в заднице? Вот когда Пацан будет сидеть передо мной, тогда и будет прорыв! — перебил Васильев и потребовал: — Включай диктофон!

Павел нажал клавишу, и в кабинете зазвучал голос Пацана. Васильев превратился в слух. Прошло несколько минут, и жесткие складки в уголках его рта разгладились, к концу записи в глазах появился азартный блеск, и он уже все чаще поглядывал на часы. До встречи с Пацаном оставалось меньше тридцати минут. Не дожидаясь доклада с Сенного рынка о готовности помещения, Васильев с Ковалевым выехали на место.

Казачий рынок, на котором в стародавние времена продавали сено, в 2008 году превратился в огромный супермаркет с множеством торговых павильонов, палаток и ларьков. Даже после обеда в человеческом муравейнике, что напоминал собой рынок, легко было потеряться не только иголке, но и человеку. На это, собственно, и рассчитывал Ковалев, назначая Пацану встречу.

В кабинете офиса динского мясокомбината он и Васильев появились, когда технари еще не закончили своей работы. Кое— где болтались провода к микрофонам и торчали видеокамеры.

— Сергей Николаевич, и что, эти «сопли» так и будут висеть? — возмутился Васильев.

— Нет, конечно, товарищ полковник, все утрем, — заверил старший оперативно-технической бригады.

— Сколько потребуется времени?

— Еще минут пятнадцать.

— Хорошо, и ни минутой больше! — распорядился Васильев и попытался сосредоточиться на предстоящей беседе с Пацаном. Это плохо удавалось, ему не давала покоя мысль: а если ударился в бега?

И чем меньше времени оставалось до назначенного часа, тем все больше напряжение овладевало им и Ковалевым. Они не находили себе места, когда наконец поступил обнадеживающий сигнал. Пост наружного наблюдения зафиксировал появление джипа Пацана на въезде в поселок Энем. От него до Краснодара было рукой подать. Теперь Васильева и Ковалева беспокоило другое — нет ли за Пацаном хвоста Важи. Прошло еще 15 минут — и новое сообщение наружки развеяло и это опасение. Васильев уже не мог усидеть на месте и закружил по кабинету. Ковалев тоже был на взводе, то поглядывал на часы, то вертел сотовым телефоном. В 17.18 он зазвонил. На связь вышел Пацан.

— Пал Николаевич, я в павильоне, — сообщил он.

Ковалев с облегчением вздохнул и поинтересовался:

— У тебя все нормально, Петр Тимофеевич?

— Вроде да. Куда мне теперь?

— Поднимайся на второй этаж в кабинет замдиректора, — объяснил Павел и доложил: — Александр Васильевич, сейчас он будет.

Васильев кивнул, и их взгляды сошлись на двери. Затянувшееся молчание нарушил стук, она открылась, и на пороге возник Пацан. Выглядел он намного лучше, чем в доме Галины. Только по лихорадочно блестевшим глазам и пересохшим губам можно было догадаться, что сейчас творилось в его душе. Бросив быстрый взгляд на Васильева, он съежился. Тот и в добрый час своим видом мог напугать кого угодно.

— Здравствуй, Петр Тимофеевич, — поздоровался Васильев и, кивнув на стул, предложил: — Проходи присаживайся.

Пацана охватил столбняк, он видел только Ковалева. Павел понимал его состояние и, пододвинув стул, предложил:

— Присаживайся, Петр Тимофеевич, и успокойся.

На непослушных ногах Пацан прошел вперед, присел на краешек стула и, избегая изучающего взгляда Васильева, косился на Ковалева. Павел сделал ему ободряющий жест. Пацан поднял голову и посмотрел в глаза Васильеву. Тот подался к нему и представился:

— Я — полковник Васильев Александр Васильевич, начальник отдела военной контрразведки.

— Пацан Петр Тимофеевич, — с трудом выдавил из себя шпион.

— Петр Тимофеевич, майор Ковалев доложил мне, что ты готов сделать важное заявление, касающееся враждебной деятельности спецслужб Грузии. Это так?

Чеканный голос Васильева заставил Пацана вздрогнуть. Судорожно сглотнув, он внезапно севшим голосом произнес:

— Цэ так. Пал Николаевич все записал.

— Я прослушал запись вашей беседы, и у меня появились вопросы. Ты готов ответить на них? — уточнил Васильев.

— Да, да! — подтвердил Пацан и затряс головой.

— Петр Тимофеевич, ты подтверждаешь, что тебя завербовали спецслужбы Грузии?

— Я? Э-э, меня заставили. Цэ Вахтанг! Сволочь, вин не оставил мне выбора.

— С Вахтангом понятно. Назови свой псевдоним!

— Э-э, Земеля.

— С какого времени выполняешь задания спецслужб Грузии?

— Я ничего не робив, товарищ полковник, пока не приехав той Хвича. Я бы ни в жизнь…

— Когда это было? — перебил Васильев.

— В прошлом роки. В июне, э-э… не, в июле. Як приихав той Хвича, так и начались мои мучения.

— Какие именно задания тебе давали и кто?

— Та яки там задания, товарищ полковник?! Посмотреть, яки самолеты в Крымске и Кореновске, яки части еэ в округе, шо за корабли стоят в Новороссийске.

— Ясно. А почему только сегодня обратился к нам? — допытывался Васильев.

Пацан смешался и, нервно теребя борсетку, обронил:

— Думал, як сделаю, так они отстанут.

— А они не отстали?

— Не. После Хвичи явился цэй Важа. Вчера я перевозил его манатки и пошарил в них. А там форма и автоматы с гранатометами! Вин террорист! Цэ же капец…

Пацана снова охватил нервный спазм. Судорожными глотками он хватал воздух. Васильев плеснул в стакан воды и, двинув по столу, предложил:

— Вот выпей!

Пацан, давясь и захлебываясь, опустошил его до дна. Спазм прошел. Смахнув рукой с подбородка капли воды, он как заведенный твердил:

— Я виноват, товарищ полковник! Виноват я! Шоб они, сволочи, все подохли!

Васильев снова налил воды в стакан и подал Пацану; тот замотал головой, и тогда он продолжил:

— Итак, Петр Тимофеевич, какие поручения давал тебе Важа?

— Один раз казав, шоб я узнал, дэ на аэродроме в Крымске склады с ракетами и яка там охрана.

— И это все?

— Э-э, не. Вчера возил его на базу «Звиздец здоровью».

— Какую-какую?

— Эт промеж сэбэ мы так «Лесное озеро» называем, — пояснил Пацан.

— Странно, — удивился Васильев, — а говорят, хорошая база отдыха.

— Може, и хорошая, не знаю, я не був.

— Так почему «Звиздец здоровью»? — повторил вопрос Васильев и с трудом сдержал улыбку.

— Ну, это там, у речки еэ ресторан «Водопад» — проклятое место. За два года трех утопленников выловили, а еще больше народу себе шею свернуло.

— Действительно не место, а звиздец здоровью, — согласился Васильев и уточнил: — Так ты говоришь, что вчера возил Важу на «Лесное озеро»? А зачем?

— Он не казал, так я сам догатался, шо грибы он для близира собирал.

— Грибы, говоришь? — переспросил Васильев, бросил вопросительный взгляд на Ковалева, тот пожал плечами — об этом в доме Галины не было сказано ни слова, — и спросил: — Так что его туда понесло?

— Я так думаю, товарищ полковник, шо система охраны газпромовских складов. Важа готовит там диверсию! — заключил Пацан.

— Серьезное утверждение, Петр Тимофеевич! Поэтому давай до конца говорить начистоту.

— Товарищ полковник, кажу як на духу! Зроблю, все шо скажите! Не подведу! Я уже казав цэ Пал Николаевичу.

— Знаю и подтверждаю обещания, которые дал тебе майор Ковалев. Суд учтет твою помощь нам. Но для этого мы должны остановить Важу.

— Товарищ полковник! Товарищ полковник, та я все зроблю, шо скажите! Сил моих больше нема терпеть цю сволоту! Вцепились в меня, як той репей в кобылячий хвост.

Верю, Петр Тимофеевич! Теперь вместе будем очищать, нет, не хвост, а землю Кубани от этой нечести! — заявил Васильев и подчеркнул: — Но делать это надо с умом, соблюдая конспирацию. Важа и Хвича — очень опасные противники и при малейшем подозрении церемониться не станут. Ты это понимаешь, Петр Тимофеевич?

— А че тут понимать. Зверье — оно и есть зверье! Кажите, шо робыть!

— Вот об этом сейчас и поговорим, располагайся поудобнее, — предложил Васильев и перешел к инструктажу.

Продолжался он несколько часов. За это время Васильев и Ковалев постарались дать Пацану азы контрразведки. В заключение встречи с ним были обговорены способы связи, места будущих встреч и отработано первое задание по Важе. В тот вечер число негласных помощников контрразведки пополнилось еще одним — Петром Пацаном. По замыслу Васильева, ему предстояло сыграть ключевую роль в разоблачении нелегальной резидентуры спецслужб Грузии на Кубани. Завершая беседу-инструктаж, он напутствовал Пацана:

— Помни, Петр Тимофеевич, мы рядом! Поэтому не мандражь и постоянно находись на связи.

— Все сделаю як надо, товарищ полковник! — заверил он.

— Тогда удачи тебе, Петр Тимофеевич, — пожелал Васильев и на прощание крепко пожал руку.

Проводив взглядом Пацана, он надолго задумался. У Павла тоже не осталось слов, чтобы выразить свои чувства. Произошедшие события измотали его. В кабинете воцарилась тишина, которую нарушал лишь монотонный гул кондиционера. Громкие голоса за дверью заставили Васильева встрепенуться, в следующее мгновение в его глазах вспыхнули задорные огоньки, и он прошел к стенному бару. Ковалев с любопытством наблюдал за ним. Васильев открыл створки, рукой прошелся по головкам бутылок, достал с водкой и, подмигнув, заметил:

— Чего сидишь, Павел Николаевич, помогай, пошарь в холодильнике! Без закуски — это пьянка, а с ней — рабочее мероприятие.

Дважды повторять ему не пришлось. Павел достал из холодильника колбасу, сыр, порезал, разложил по блюдцам и выставил на стол. Васильев выбрал рюмки, разлил водку и предложил:

— Итак, Павел Николаевич, поведем итоги. Сегодня ты мне устроил стресс, какого не припомню. Боюсь, после него до пенсии не доживу. А и черт с ней! Молодец! Нет слов — результат потрясающий!

— Повезло, Александр Васильевич, — смутился Павел.

— Ты не прав, Павел, на пустом месте везения не бывает! Одно слово, молодец! Так бы все трепали нервы, на работу бы ходил как на праздник.

Ковалев улыбнулся и заметил:

— Тогда долго буду трепать. Говорят, пенсионный возраст продлят на десять лет.

— Ха-ха! — рассмеялся Васильев и, двинув стаканом по стакану, продолжил: — Поднимаю тост за таких, как ты, Павел. За оперов! На них вся контрразведка держится. Молодец! Не о карьере думал и как свою задницу прикрыть, а о деле. Поверил Пацану, а это дорогого стоит. Теперь он наш до гробовой доски. Иметь своего человека в шпионской стае — это высший пилотаж в оперативной разработке. Вот за то и выпьем.

Васильев поднял рюмку и теплой улыбкой согрел Павла. У того повлажнели глаза. В эти мгновения оба испытывали одинаковое чувство — они опередили противника на один шаг, а дальше их ждала захватывающая схватка. Схватка, о которой контрразведчик может только мечтать.

Сам же Петр не знал да и не мог знать, что стал ключевой фигурой в операции против спецслужб Грузии, получившей кодовое название «Охота на «Ястребов». Загруженный коробками с динской колбасой и окороками, которые должны были убедить Важу в том, что это была коммерческая поездка, он возвращался в Ахтырскую.

Позади остался мост через реку Кубань, слева и справа потянулись рисовые чеки, и только тогда Петр поверил, что остался на свободе. Задувавший в окно ветер, несший с собой речную прохладу, обвевал разгоряченное лицо и кружил голову. Теперь Петру были не страшны ни Хвича, ни Важа, ни сам черт. Страх перед ними ушел в прошлое. Он был полон решимости раз и навсегда покончить со своими мучителями, и ее питала поддержка контрразведчиков. А они не оставили его без своего внимания и защиты. За Пацаном по пятам следовали разведчики наружного наблюдения, а в доме Галины на следующий день появилась молодая пара квартирантов.

Теперь, когда Петр оказался под надежным присмотром, а его контакты тщательно прорабатывались, Васильев с Ковалевым, систематизировав все оперативные материалы и подготовив свои предложения по операции «Охота на «Ястребов», выехали в управление ФСБ по СКВО. Ранним утром они прибыли в Ростов-на-Дону и не успели еще разместиться в гостинице, как в дверь номера постучали. То был помощник дежурного по управлению, он поторопил их с выходом. Побрившись и приведя себя в порядок, Васильев и Ковалев отправились на доклад к Аниченко.

Несмотря на то что до начала рабочего дня оставалось еще полтора часа, он уже находился в кабинете. Перед ним лежала шифровка Васильева о перевербовке агента грузинских спецслужб Земеля и предложения о включении его в операцию «Охота на «Ястребов». Аниченко оказался перед дилеммой: рискнуть и продолжить операцию, чтобы выявить всю шпионско-диверсионную сеть Важи или арестовать его после очередной встречи с Пацаном. Хорошо зная коварный характер спецслужб Грузии, Аниченко не был до конца уверен, что Важа резидент и поэтому решил продолжить операцию. Уверенность в ее успехе ему придавали плотный оперативный контроль, установленный за контактами Пацана, его готовность оказывать помощь в изобличении Важи и надежность систем защиты объекта Х.

Определившись с дальнейшим направлением проверки на шпионов грузинских спецслужб, Аниченко, Васильев и Ковалев свое основное внимание сосредоточили на детальной проработке плана оперативно-разыскных мероприятий по делу «Охота на «Ястребов». После того как он был готов, Аниченко распорядился создать оперативный штаб операции, разместить его в отделе по краснодарскому гарнизону и дополнительно выделил в помощь Васильеву опытного сотрудника-разработчика. В тот же день Васильев, Ковалев и старший оперуполномоченный по особо важным делам подполковник Владимир Москаленко возвратились в Краснодар.

Сам же Аниченко, еще раз детально изучив материалы дела, доложил Градову. Тот, выслушав его, тут же затребовал документы к себе. Поздним вечером нарочным, под надежной охраной, бортом самолета их доставили в Москву. Градов, ознакомившись с делом «Охота на «Ястребов», не стал медлить с решением. 1 августа по его приказу из Москвы в Краснодар вылетел старший оперуполномоченный по особо важным делам подполковник Александр Вересов.

Со 2 августа отдел военной контрразведки по краснодарскому гарнизону превратился в оперативный штаб и мозг операции «Охота на «Ястребов». В него сотнями ручейков стекалась информация, добытая разведчиками наружного наблюдения, оперативными сотрудниками, Ковалевым и Пацаном. С каждым днем маховик поиска набирал обороты, и, как в свете солнечного дня, перед контрразведчиками все отчетливее проступала паутина агентурной сети Важи. Из десятков его контактов они выделили шестерых и сосредоточили на них основное внимание. Характер их встреч с Важей, обстоятельства появления на Кубани и поведение не оставляли сомнений в том, что они связаны со спецслужбами Грузии. Трое, получившие клички Роки, Боксер и Спортсмен, якобы приехали в командировку в Краснодар из Кабардино-Балкарии, два других — Рыжий и Борода, проводившие отпуск у дальних родственников в городе Горячий Ключ и станице Северской, были выходцами из Карачаево-Черкесии.

Особый интерес представлял шестой. Его зверская физиономия дала повод для черного юмора Васильеву, и он получил кличку Ангел. Однажды засветившись на контакте с Важей на центральном рынке Крымска, он будто растворился в воздухе. Отсутствие по нему информации все больше нервировало Аниченко, и он потребовал от Васильева в течение трех дней установить Ангела и до 10 августа завершить операцию по нейтрализации резидентуры Специальной службы внешней разведки Грузии.

 

Глава 13

К исходу дня 4 августа операция «Охота на «Ястребов» перешла в эндшпиль. Вечером предполагаемый резидент спецслужб Грузии в Краснодарском крае, известный контрразведчикам как Важа, без предупреждения появился в кафе «Бивак». Он был один, но это нисколько не облегчило положения Петра Пацана. Важа потребовал от него отложить все дела в сторону, сесть за руль «газели» и ехать, куда он скажет. Попытка Петра связаться с Ковалевым не удалась. Важа не отходил от него ни на шаг, и ему пришлось смириться.

Постреливая взглядом то на Важу, то на дорогу, Петр пытался понять, что зреет в его голове. Подозрительно топорщившаяся под левой подмышкой Важи летняя куртка путала мысли и не давала сосредоточиться. Машина плохо слушалась рук Петра, и ее болтало по дороге.

— Земеля, ты че, пьяный? — проворчал Важа.

— Ниякий я не Земеля, — огрызнулся Петр.

— Какая на хрен разница! Едешь, как бык поссал!

— Башка трещит. Давление скачет.

Важа хмыкнул и, отхлебнув из бутылки холодной минералки, плеснул Пацану на голову. Тот от неожиданности дернулся и ударил по тормозам. «Газель» вильнула и, подняв облако пыли, скатилась на обочину. Смахнув с лица воду, Петр возмутился:

— Важа, ты че?!

— Это чтоб у тебя в голове прояснилось.

— Я же сказал, давление скачет.

— Скачет? Так, может, тебя в речку макнуть?

— Да пошел ты… — выругался Пацан.

— Это ты туда пойдешь! — пригрозил Важа. — Поехали!

— Куда это на ночь глядя? — предпринял еще одну попытку выяснить его намерения Пацан.

— Много будешь знать, до старости не доживешь! — отрезал Важа и сунул руку под куртку.

Тусклый отблеск металла подтвердил догадку Петра — там был пистолет. Он смолк и положился на судьбу. До города они не проронили ни слова. Справа промелькнул указатель — Абинск, Важа завертел головой по сторонам и, когда позади остался стадион, распорядился:

— Притормози, Земеля, сейчас повернешь налево!

— Шо, на Мичурина? — уточнил Петр.

— Ага, саженцы заберем, — хмыкнул Важа.

Петр свернул с трассы на улицу. После первого перекрестка Важа потребовал остановиться и позвонил. Через несколько минут из дома, прятавшегося за высоким кирпичным забором, вышли двое с увесистыми спортивными сумками и заняли места в машине.

— Теперь на Варнавинское водохранилище, Земеля! — потребовал Важа.

— А там шо забыли?! — удивился Петр.

— Рыбаков, — продолжал говорить загадками Важа.

— Каких ще рыбаков?! Цэ у биса на куличках, а у мэнэ дома гости! — импровизировал на ходу Петр, пытаясь понять, что кроется за этими стремительными перемещениями Важи.

— Ничего, подождут. Поехали! — рявкнул тот.

Поездка к рыбачьим угодьям для Петра ничего не прояснила. Там в машину подсели трое с сетями, удочками и огромными баулами. Лица двоих Петру показались знакомы. Он напрягал память, пытаясь вспомнить, где их видел раньше.

«Рыжий?! Так то ж туристы, шо сидели в «Биваке», когда заявился Важа! — осенило Петра. — Выходит, одна шайка-лейка! Куда же вы навострились? Куда?»

Ответ Важи на немой вопрос Петра заставил его похолодеть.

— Теперь, Земеля, на Грушевый! К тебе на дачу! — приказал он.

— Ко мне?! — растерялся Петр.

— А к кому же еще, — с ухмылкой ответил Важа. — Ты же не приглашаешь, так мы сами.

— И-и че там делать?

— Делать будешь ты, а мы балдеть — рыбачить.

«Рыбачить? Нашли дурака! Сволочи, что вы задумали? Диверсию на складе? А потом меня шлепните!» — от этой мысли Петра бросило в жар. Он предпринял попытку отделаться от диверсантов и возразил:

— Важа, еэ проблема. У мэнэ туда жинка с детьми и гостями собрались.

— Ничего, подождут.

— И че я им скажу?

— Слушай, Земеля, у тебя что сегодня с мозгами?

— Яж казав, давление.

— Ты уже заколебал им! Поехали. Жене скажешь, что знакомые рыбаки из Краснодара, понял?

— Понял, — потерянно произнес Петр.

— Ну, че стоим, поехали! — прикрикнул Важа.

Петр подчинился. Было далеко за полночь, когда он, оставив диверсантов на даче, выехал с хутора. Позади остался последний дом, и скалы вплотную подступили к дороге, а он все не мог поверить, что вырвался живым из их лап. Мелкая дрожь сотрясала тело, руки не чувствовали руль, и «газель» болтало из стороны в сторону. Петр остановил машину, спустился к реке и окунул голову в воду. Холод вернул способность трезво мыслить, и первое, что он сделал, так это позвонил Ковалеву.

Павел, до этого мотавшийся в окружении объекта Х, заехал в Абинск к сестре — Зинаиде Грековой — перекусить, помыться и отоспаться после изнурительного дня. Настойчивый звонок сотового телефона прорывался сквозь сон, но у него не хватало сил поднять руку и открыть глаза. В последнюю неделю он работал на износ: мотался между Краснодаром, Абинском, Ахтырской и объектом Х, спал урывками, ел где попало, а к Грековым заезжал, чтобы сменить пропахшую потом рубашку и передохнуть пару часов.

— Паша! Паша, тебя! — теребила его за плечо Зина.

Ковалев с трудом оторвал голову от подушки и осоловело захлопал глазами. В свете ночника в его замутненном сознании все смешалось: взволнованное лицо сестры, Пацана и физиономия Важи.

— Сейчас. Сейчас, Зиночка, — пробормотал Павел и потряс головой. Калейдоскоп лиц исчез, и перед глазами замерцал дисплей телефона. На нем высветились три буквы ППТ. Остатки сна сняло как рукой. Он нажал кнопу и услышал голос Пацана:

— Пал Николаевич, цэ я. Трэба срочно встретиться, — скороговоркой проговорил он.

Сердце Павла встрепенулось, в голове вихрем пронеслись мысли: «Важа! Наконец засветились его диверсанты! Сколько? Где?» — и, спеша подтвердить догадку, поторопил с ответом.

— Петр Тимофеевич, он был не один?

— Ага, с такими мордами, шо мэнэ до сих пор трясет.

— Кто такие?

— Бандюки! Не приведи Господи! С такими баулами, шо целый танк можно сховать.

— Баулами? Что в них?

— Шо? Оружие! Це диверсанты, Пал Николаевич! — эмоции захлестывали Пацана.

— Спокойно, Петр Тимофеевич. Давай все по порядку: когда встретил? Сколько человек? Где они?

— Седня, э-э, нет, вчера. Важа загнал меня в «газель» и начал собирать бандюков. Пять морд! Они у мэнэ на даче.

— На Грушевом? — уточнил Павел.

— Там, Пал Николаевич, весь выводок вместе с Важей!

«Грушевый?! 14 километров до объекта! Оружие! Важа — не резидент! Диверсант! — осенило Ковалева. — Немедленно доложить Васильеву! Стоп, Паша, не пори горячку! Что делать?» — искал он решение.

— Пал Николаевич, так шо мне робыть? Утром со жратвою я должен быть на хуторе, — торопил с ответом Пацан.

«Есть еще время!» — воспрянул духом Павел и предложил: — Немедленно встречаемся!

— В «Биваке»? — спросил Петр.

— Нет, не будем рисковать.

— А де?

— У твоих соседей, у Галины!

— О цэ дило!

— Жди через полчаса! — пообещал Павел и тут же связался с Галиной.

Она не стала задавать лишних вопросов и заверила, что обеспечит встречу. Павел, одевшись на ходу, запрыгнул в машину и уже через двадцать минут был на окраине Ахтырской. В этот час на улицах станицы было безлюдно, но осторожность взяла верх над нетерпением. Остановив машину у магазина, он осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, прошел в дом Галины. Там уже находился Петр. Его рассказ окончательно убедил Павла в том, что Важа и пять головорезов — не шпионская резидентура, а диверсионная группа. Риск в работе с бывшим агентом Специальной службы внешней разведки Земелей, который взяли на себя он, Васильев и Аниченко, полностью оправдался. Петр не подвел, более того, стал ключевой фигурой в операции.

После встречи с ним Павел немедленно связался с Васильевым, доложил полученную информацию и выехал в Краснодар. По приезде в отдел его уже с нетерпением ждали Васильев и Азовцев. За перегородкой копошился шифровальщик — старший прапорщик Александр Малышев. Он настраивал аппаратуру для передачи информации в Ростов для Аниченко. Доклад Ковалева ни у Васильева, ни у Азовцева также не оставил сомнений в том, что они имеют дело не со шпионской резидентурой, а с группой диверсантов, нацелившихся на объект Х. Спустя двадцать минут Васильев подписал срочную шифровку, адресованную начальнику Управления ФСБ по Северо-Кавказскому военному округу.

5 августа в 7.47 ее доложили Аниченко. Прочитал шифровку он и с присущим ему напором начал действовать. В 12.25 Васильев встречал его в аэропорту Краснодара. А через два часа Аниченко уже беседовал с Пацаном в доме Галины, в 17.43, возвратившись в Краснодар, по ВЧ-связи доложил Градову результаты беседы. Они утвердили руководителя военной контрразведки во мнении — Саакашвили не остановится на провокациях в Южной Осетии и Абхазии, а пойдет дальше и развяжет крупномасштабные боевые действия, как это уже было летом 2006 года в Кодорском ущелье. Слабая надежда на то, что европейским политикам удастся обуздать ястребов из Тбилиси, еще теплившаяся в душе Градова, после доклада Аниченко вызывала все большие сомнения.

Об этом же Градову говорили скупые строчки из сообщений начальников отделов контрразведки по российским миротворческим силам в Южной Осетии и Абхазии подполковника Гридина и полковника Быстронога. Они буквально сочились кровью и усиливали ощущение приближающейся войны.

По оперативным данным Гридина, накануне на военную базу в Вазиани прибыли четыре натовских военно-транспортных самолета и два АВАКСа — дальней радиоэлектронной разведки. Перед этим в морской порт Поти под флагами Украины и Польши зашли два торговых судна. Секретность, с какой проводились ночные разгрузочные работы, говорила о том, что в Грузию завозилась явно не гуманитарная помощь. Ранее из-под Тбилиси на военную базу в Гори было переброшено четыре ударных вертолета «Ирокез». Все вместе взятое укрепляло Градова в мысли: в ближайшие дни, а возможно часы, Саакашвили может начать играть военными мускулами в Южной Осетии.

Не менее острой оставалась обстановка на границах и в горной Абхазии. В верхней части Кодорской долины, оккупированной грузинскими войсками летом 2006 года, воздушная разведка российских миротворцев зафиксировала сосредоточение значительного количества живой силы и бронетехники противника. Накануне на военной базе второй пехотной бригады в Сенаки не затихал рокот авиационных моторов — шло усиление авиагруппы восточной группировки грузинских войск. 3–4 августа в СГБ Абхазии поступила оперативная информация о проникновении двух рейдовых групп спецназа МВД в районы населенных пунктов Дал и Цабал. От Сухума их отделяло всего 40 километров. Пружина назревавшего военного конфликта, полыхавшего грозными зарницами вдоль границ Южной Осетии и Абхазии, сжалась до предела.

Шифровка Аниченко подсказывала Градову — спусковым крючком к военным действиям на Южном Кавказе может стать нападение диверсантов на объект Х. Профессионализм Аниченко и его подчиненных не вызывал у Градова сомнений в том, что они не выпустят ситуацию из-под контроля. Вместе с тем масштаб действий спецслужб Грузии в Краснодарском крае и на Северном Кавказе требовал четкой координации всех сил контрразведки в этом регионе. Поэтому 5 августа 2008 года по указанию Градова оперативная группа из числа опытных сотрудников под командованием Писаренко вылетела в Краснодар для участия в операции «Охота на «Ястребов».

В 3.30 6 августа она прибыла на место. Через полтора часа Аниченко с участием Писаренко провели координационное совещание. На нем было принято решение — оперативный штаб операции максимально приблизить к месту ее проведения и разместить на объекте Х. Командование посвятить только в части, касающейся усиления охраны и обороны. Уничтожение диверсантов осуществить с помощью сил Центра специального назначения ФСБ. Для решения этой задачи по просьбе Градова директор выделил в его распоряжение оперативно-боевую группу «Гром».

Теперь, когда в действие были приведены все силы контрразведки, Аниченко и Писаренко сосредоточили внимание на оперативной работе Ковалева с Пацаном. Успешное завершение операции во многом зависело от того, насколько своевременно они добудут информацию о времени, месте и способе атаки диверсантов на объект Х. В целях их подстраховки в соседней с Пацаном даче под видом отдыхающих расположились разведчики наружного наблюдения, часть группы «Гром» под командой майора Голубева заняла позицию на расстоянии одного короткого броска от них в бывшем летнем лагере ростовского военного института.

Ночь 6 августа и утро 7 августа ничего нового контрразведчикам не принесли. Работа оперативно-поисковых групп в ближайших к объекту Х станицах и хуторах результата не дала. Похожие на диверсантов фигуранты отпали один за другим. Что касается группы Важи, то она по-прежнему находилась на даче Пацана и убивала время за рыбалкой. Эта ее кажущаяся пассивность все больше нервировала Аниченко и Писаренко. Разрядил обстановку звонок генерал Шепелева.

Он сообщил: из Южной Осетии поступают хорошие новости. С раннего утра 7 августа грузинская армия начала отвод тяжелой техники с передовых позиций под Цхинвалом. Вслед за этим последовало выступление Саакашвили. В нем он предлагал югоосетинской и абхазской сторонам отказаться от силовых акций и без предварительных условий сесть за стол переговоров. Его заявление стало первым серьезным сигналом, который говорил: в Тбилиси одумались и поняли, что худой мир лучше любой войны.

Информация Шепелева вызвала всеобщий вздох облегчения на командном пункте операции. Аниченко и Писаренко оживились.

— Похоже, «Ястребам» дадут отбой! — заключил Писаренко и, довольно потирая руки, заявил: — Теперь спокойно посмотрим Олимпиаду.

— После того как всех стервятников посадим в клетки, — умерил его энтузиазм Аниченко.

— Это уже дело… — Договорить Писаренко не успел.

В зал ворвался Васильев и доложил:

— Василий Сергеевич, только что звонил Ковалев! Пацан на связь не выходит!

— Почему?! Что произошло?! — от благостного настроения Аниченко не осталось и следа.

Васильев пожал плечами.

— Может, не все так плохо, — не терял надежды Писаренко и уточнил: — Александр Васильевич, резервное время связи вышло?

— Да.

— Сигнал тревоги Пацан подавал?

— Нет.

— Что сообщают с постов наблюдения в Ахтырской и на Грушевом? — торопил с ответом Аниченко.

Васильев, сверившись с записями, доложил:

— 7 августа в 7.45 Пацан выехал из дома в Ахтырской и до обеда, а точнее, до 12.27 находился в кафе «Бивак», потом занимался покупками на базаре в Абинске…

— Наверно, для диверсантов? — предположил Писаренко.

— Возможно, — согласился Васильев и продолжил доклад: — В 14.32 Пацан с базара отправился на хутор Грушевый и сейчас должен находиться там. Машина, во всяком случае, стоит во дворе дачи.

Аниченко переглянулся с Писаренко, затем глянул на часы. С момента сеанса связи с Пацаном прошло 42 минуты, а он продолжал молчать. На него это было не похоже, в душе Аниченко зашевелились недобрые предчувствия, а в голосе зазвучала тревога:

— М-да, товарищи, что-то у нас идет не так?

— Всякое может быть, Василий Сергеевич, — не спешил драматизировать ситуацию Писаренко и спросил у Васильева: — Тайник у хутора проверяли?

— Смотрели, записки от Пацана в нем нет.

— А диверсанты хоть на месте? — начал терять терпение Аниченко.

— Должны быть на хуторе.

— Так должны, или их там нет?

— С поста в Грушевом докладывают: за пределы хутора они не выходили.

— Докладывают, а что толку?! Пацан молчит! Мы ни черта не знаем! — в сердцах бросил Аниченко и потребовал: — Александр Васильевич, садись в вертушку и лети к Ковалеву. Кстати, где он сам?

— Должен быть на Грушевом.

— Да что ты заладил, должен?

— Извините, Василий Сергеевич, сейчас разберусь, — смешался Васильев.

— Короче, Саша, находишь Ковалева, берешь группу захвата Голубева — и на Грушевый.

— Есть!

— На месте разберись, где Пацан, где диверсанты и что там происходит. Задачу понял?

— Так точно, товарищ генерал! — подтвердил Васильев.

— Только без фанатизма! Разведку провести с умом. Главное — не подставиться и не вспугнуть мерзавцев. В общем, прояви смекалку.

— Там рядом озеро, — напомнил Писаренко и предложил: — Под рыбаков работай, Александр Васильевич.

— Сообразим на месте, — принял к сведению Васильев и обратился к Аниченко: — Разрешите вопрос, Василий Сергеевич?

— Давай!

— А если Пацан у них в заложниках, тогда что?

Аниченко яростно заскрипел зубами и замкнулся в себе.

Группа «Ястребов», за которой он с подчиненными уже больше недели на грани разумного риска вели охоту, так и не проявилась в полном составе. Важа каким-то звериным чутьем улавливал опасность и каждый раз ловко путал следы. До сих пор в оперативном штабе операции точно не знали, сколько же всего диверсантов. Они, как призраки, возникали в поле зрения контрразведчиков и затем исчезали. Аниченко, рассчитывая покончить с ними одним махом, тянул до последнего. Теперь же, когда Пацан замолчал, а над операцией нависла угроза провала, от него требовались быстрые и решительные меры. И Аниченко не потерял присутствия духа. Писаренко с Васильевым снова увидели перед собой генерала, способного в трудную минуту собрать свою волю в кулак, отбросить в сторону все второстепенное и сосредоточиться на главном. Остановив взгляд на Васильеве, Аниченко потребовал:

— Слушай меня внимательно, Александр Васильевич! Первое — если Пацан в заложниках, то хутор наглухо блокировать, так, чтобы ни одна тварь не выскочила. Второе — всех посторонних вывести за оцепление. Третье — вступить в переговоры с диверсантами и тянуть время до моего прибытия. Четвертое, если Пацан жив — восстановить с ним связь и выяснить, что произошло и что замыслили диверсанты. Исходя из этого, будем определяться с дальнейшим ходом операции. У меня все. Вопросы?

Васильев подтянулся и ответил:

— Вопросов нет, товарищ генерал! Разрешите приступать к выполнению задания?

— Да, и удачи тебе, Саша! — пожелал ему Аниченко.

«Так что же случилось на хуторе? Почему молчит Пацан? — терзаясь этими мыслями, Васильев вихрем промчался по коридору, заскочил к себе в комнату и, прихватив автомат с бронежилетом, ринулся к лифту. Дверцы бесшумно закрылись за спиной, кабина качнулась и, набирая скорость, устремилась вверх. Аварийный подъемник за несколько секунд доставил Васильева с сорокаметровой глубины к выходу резервной потерны. Перескакивая через ступеньки, он на одном дыхании взлетел к вертолетной площадке.

Хищный силуэт «крокодила» выглядел еще более устрашающим на фоне суровой панорамы гор. В тени его устало обвисших лопастей нес службу часовой. При появлении Васильева он сбросил с плеча автомат, угрожающе повел стволом и потребовал:

— Стоять! Пароль!

— Ты че, перегрелся, парень? Я из военной контрразведки! — рявкнул Васильев.

— Не двигаться! Пароль! — упрямо твердил часовой и передернул затвор автомата.

— Парень, кончай играть в зарницу!

— На землю! Я сказал: на землю!

— Я тебе, бля…

Выстрел в воздух заставил Васильева замереть.

— Часовой, отставить! Сдать мне пост! — прозвучала отрывистая команда.

На помощь Васильеву спешил майор-вертолетчик. Вслед за ним из домика отдыха высыпал экипаж.

— Товарищ майор, я полковник Васильев, военная контрразведка, — представился Александр.

— Я вас знаю, товарищ полковник. Что происходит?

— Приказ генерала Аниченко, экипаж поступает в мое распоряжение!

— Понял. Будем выполнять.

— Немедленно вылетаем!

— Куда?

— В район старых военных лагерей под Абинском.

— А там есть где сесть?

— Должно быть.

— Ладно, на месте разберемся. Если что, сядем с помощью какой-нибудь матери, — с улыбкой произнес майор и приказал экипажу: — Ребята, летим!

Пилоты заняли свои места и стали готовить вертолет к вылету. Васильев, воспользовавшись паузой, связался с Ковалевым и поторопил с ответом:

— Павел Николаевич, что-нибудь прояснилось?

— Глухо, как в танке, Александр Васильевич. Пацан молчит. На хуторе никакого шевеления, — уныло отвечал Ковалев.

— Понятно, — не мог скрыть разочарования Васильев и распорядился: — Жди, скоро буду с группой захвата.

— Будем брать?

— Посмотрим по обстановке.

— Ясно, а если «Ястребы» пойдут в отрыв, мои действия?

— Сколько у тебя бойцов?

— Трое с Терещенко и два человека из наружки на хуторе.

— М-да, негусто, — посетовал Васильев и задумался.

Он отдавал себе отчет: в случае боя с диверсантами счет был бы не в пользу контрразведчиков. Шестеро натасканных диверсантов да еще с заложником — Пацаном — против семерых, из которых два оперработника и два разведчика наружного наблюдения, слабо владеющие навыками огневого контактного боя, имели явное превосходство. Но ситуация не оставляла выбора, и Васильев приказал:

— Твоя задача, Павел, блокировать диверсантов и навязать им позиционный бой! На штурм не идти, держаться до моего прибытия.

— Александр Васильевич, а если они под прикрытием Пацана попытаются вырваться?

Васильев болезненно поморщился и, с трудом подбирая слова, ответил:

— Павел, в общем, ну ты понимаешь, они не должны уйти живыми. В первую очередь валите Важу.

— Постараемся. Будем стоять до конца! — решительно заявил Ковалев.

— Только зря не рискуй, Павел! Я скоро буду! — закончил разговор Васильев и поторопил командира экипажа: — Давай, сокол, в небо! Дорога каждая минута.

— Все, взлетаем, товарищ полковник. Держитесь! — предупредил тот.

Свист винтов перешел в душераздирающий рев. Вертолет содрогнулся и, оторвавшись от земли, на мгновение завис в воздухе, а затем, подчиняясь твердой руке пилота, вырвался из каменных объятий гор и взмыл над хребтом. Вскоре болтанка прекратилась, и Васильев снова обратился к командиру:

— Товарищ майор, мне нужна связь.

— Понял, товарищ полковник, будет, — заверил тот и приказал радисту: — Саня, обеспечь!

— Не вопрос, Алексей Петрович, нужны частота и позывные, — ответил он.

Васильев порылся в карманах, достал листок с записью и подал радисту. Тот положил перед собой, снял с панели вторую пару наушников и, передав Васильеву, предложил:

— Товарищ полковник, наденьте!

После чего радист энергично защелкал тумблерами на панели управления радиостанцией. Прошло несколько секунд, и в наушниках Васильева зазвучали позывные:

— Рыбаки! Рыбаки! Вас вызывает Гора. Ответьте Егерю!

После повторного вызова в эфире зазвучал голос командира спецгруппы «Альфа» майора Голубева.

— Егерь, Рыбак тебя слушает, — ответил он.

— Рыбак, поднимай ребят на ноги! Машины готовь на ход. Начался клев. Буду у вас минут через пятнадцать, — выпалил Васильев.

— Вас понял, жду, — подтвердил Голубев.

— И еще, Рыбак, найди снасти на трех человек!

— Чего-о?!

— Найди снасти: удочки, сети и прочую рыбацкую тряхомудию. Ты понял, хорошие снасти! — повторил Васильев.

— Егерь, я что-то не врублюсь, а на кой хрен? — не мог понять Голубев.

— Потом объясню. Делай что говорят! — начал терять терпение Васильев.

Экипаж переглянулся. На лицах вертолетчиков было написано такое же недоумение, которое, вероятно, в эти минуты сохранялось на лице Голубева. Озадаченный командир не выдержал и полюбопытствовал:

— Товарищ полковник, я что-то не понял, куда и для чего мы летим?

— Я же сказал, к летнему лагерю ростовского военного института, — не стал вдаваться в объяснения Васильев.

— С этим ясно. А удочки, сети к чему? Сердюков, что ли, на рыбалку собрался?

— Хуже.

— Куда уж хуже. М…к, армию развалил! — зло бросил пилот и резко нажал на рукоять управления.

«Крокодил» клюнул носом вниз. Васильева швырнуло вперед. В последний момент он ухватился за стойку радиостанции, с трудом устоял на ногах и рыкнул:

— Майор, ты че, меня угробить собрался?!

— Нет, у меня нервный тик на фамилию Сердюков, — огрызнулся тот.

— Но я же не Сердюков.

— Жаль, а то бы вся армия спасибо сказала.

— Слушай, майор, оставь Сердюкова в покое, не до него. Сколько осталось лета?

— Минут семь, не больше, — буркнул тот, вывел вертолет из пике и взял курс вдоль реки Абин.

На шестой минуте внизу серебристой лентой блеснула на солнце река, и возник расчерченный, будто по линейке, аллеями и дорожками, бывший лагерь ростовского военного института. На его южной окраине у кромки футбольного поля стояли три «Нивы» и суетилась кучка людей.

— Командир, садимся прямо на стадион, ближе к машинам, — предложил Васильев.

Пилот кивнул и нажал на рукоять управления. «Крокодил», описав полукруг, зашел на посадку и приземлился перед футбольными воротами.

Васильев, не дожидаясь остановки винтов, открыл дверцу и спрыгнул на землю. Навстречу ему спешил Голубев, за его спиной, выстроившись в шеренгу, стояли четырнадцать спецназовцев. Их ладные, дышащие силой и здоровьем фигуры подняли настроение Васильеву. Пробежавшись по ним взглядом, он задержался на странной троице, мявшейся в сторонке. В одних трусах рядом со сваленными в горку сетями, удочками и брезентовыми куртками они производили комическое, если не сказать, странное впечатление. Оперативность и решительность, с которой Голубев решил вопрос с рыбацкой экипировкой, произвели впечатление на Васильева.

— Слава, ну ты даешь! У меня нет слов!

— Фирма веников не вяжет, Василич! Ребята попались понятливые. С полуслова все поняли, — бодро доложил Голубев.

Что это были за слова, Васильев догадался по понурым фигурам рыбаков и ссадинам на теле и лице одного из них. С укоризной посмотрев на Голубева, он направился к рыбакам. Они настороженно косились на него и ничего хорошего не ждали от начальника, свалившегося на их голову прямо с неба. Прокашлявшись, Васильев поздоровался, в ответ еле слышно прошелестело: «Здрасте», и обратился:

— Ребята, извините, что так вышло, всего объяснить не могу. Это надо для важного дела. Вещи вернем, и вы внакладе не останетесь.

— Товарищ полковник, не останутся, я о них позабочусь, — заверил майор-вертолетчик и, подмигнув Голубеву, пообещал рыбакам: — Ребята, штаны вам найдем и, если захотите, то и на вертолете покатаем.

За его спиной раздались смешки и посыпались шутливые реплики экипажа:

— Даже порулить дадим. И прыгнуть тоже.

— Сами прыгайте, с нас хватит, — с вызовом заявил худой, как жердь, рыбак.

— А что так? — Майор-вертолетчик с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.

— Ага, вон те, — рыбак кивнул на Голубева, — попросили порыбачить — и что? Без штанов мы остались.

— Без штанов?…Ха-ха, — здесь уже не сдержался Васильев.

Ему вторили экипаж и строй спецназовцев. Только майорвертолетчик по-прежнему оставался невозмутим, подошел к худому рыбаку и, похлопав по плечу, добродушно сказал:

— Не ссы, мужик, если захотите прыгнуть, то дадим парашюты.

— И че? Где мне то кольцо искать? — в тон ему ответил рыбак.

— Не волнуйся, покажем, — заверил майор-вертолетчик.

— Вот и договорились, — закончил разговор с рыбаками Васильев и распорядился: — Вещи рыбаков в машину! Слава, со мной! — и, заняв место в головной «Ниве», поторопил водителя: — Давай, парень, жми!

От лагеря, где остались экипаж вертолета и незадачливые рыбаки, до хутора Грушевый было около 12 километров. Хорошо укатанная дорога шла по просторной долине, среди полей подсолнечника, а затем, стиснутая скалами, вся норовила выскользнуть из-под колес в мрачную, холодную бездну, где ревела и вскипала седыми бурунами река.

За три километра до Грушевого Голубев предложил:

— Александр Васильевич, впереди будет поляна. Может, оставим машины, а дальше пешком?

— Там удобный спуск, а через речку ведет подвесной мост. Будет быстрее и надежнее, — поддержали командира спецназовцы.

— Хорошо, — согласился Васильев.

Доехав до поляны, он, Голубев и спецназовцы спрятали машины в кустах, взяли с собой оружие, рыбацкие снасти и спустились к реке. По подвесному мосту перебрались на другой берег и горной тропой вышли к северной окраине хутора.

Он располагался на берегу живописного озера и утопал в пышной зелени грушевых и яблоневых садов. Жизнь в нем шла своим размеренным чередом. Где-то недовольно повизгивала пила, ей веселым перестуком отвечал молоток. На футбольном поле местные детишки и ребятня дачников с азартом гоняли мяч. Южный, пологий берег озера облепили рыбаки. В лучах заходящего солнца короткими вспышками сверкали взлетавшие вверх удилища. Вечерний клев был в разгаре. Никто из обитателей хутора не подозревал, что рядом с ними, всего в нескольких шагах, затаилась смерть. В трехстах метрах от него Ковалев вместе с двумя оперативниками оборудовали временный наблюдательный пункт.

Голубев, ни разу не сбившись, вывел группу точно на место. На шум их шагов как из-под земли появился Ковалев.

— Ну что, Павел Николаевич, есть что новое? — Был первый вопрос Васильева.

— Ничего, Александр Васильевич! Ни Пацана, ни Важи, ни диверсантов, — удрученно произнес Ковалев.

— Но не могли же они сквозь землю провалиться?! Где-то же они сидят?

— Александр Васильевич, надо присмотреться, — предложил Голубев.

— Дайте бинокль! — потребовал Васильев.

— Витя, бинокль! — окликнул Павел.

Из укрытия выглянул оперативник и передал бинокль Васильеву. Тот навел его на хутор.

— Александр Васильевич, смотрите слева от часовни. Дом Пацана под синей крышей, — подсказал Ковалев.

Васильев повел биноклем, и перед ним крупным планом возник добротный двухэтажный дом, построенный из клееного бруса. Во дворе одиноко стоял джип. Он пытался разглядеть номер, но в вечерних сумерках цифры и буквы сливались. Его взгляд снова обратился к дому. О том, что в нем кто-то был, говорила пузырившаяся на ветру занавеска в окне второго этажа. Васильев решил проверить свое предположение и спросил у Ковалева:

— Павел, где находится наш пост на хуторе?

— В соседней с Пацаном даче. Та, что под коричневой крышей, — уточнил Ковалев.

Васильев сосредоточил на ней внимание. Разведчики наружного наблюдения, поселившиеся по соседству, добросовестно играли роль молодой пары. Высокая стройная девушка хлопотала над плитой в летней кухне, а ее напарник возился с машиной. На звонок Ковалева он отреагировал мгновенно и скрылся в кабине.

— Коля, как дела? — спросил Павел. — Говоришь, все по-старому… Нет, пока ничего не делать! Мы здесь с подкреплением. Еще раз говорю, не кипишитесь и ждите команды.

Закончив разговор, он посмотрел на Васильева. Тот помрачнел и глухо обронил:

— Не нравится мне все это. Тихо, как на кладбище.

— Александр Васильевич, разрешите моим бойцам провести разведку на месте? — обратился к нему Голубев.

— А лучше это сделают ребята из наружки. Так сказать по— соседски зайдут за солью, — предложил Павел.

— И составят компанию покойнику Пацану.

— Слава, не нагнетай страсти, и без того тошно! — не хотел верить в худшее Ковалев.

— Паша, тошно будет, если действительно Пацан покойник, а «Ястребы» улетели.

— Разведку проведем своими силами без наружки! — положил конец спору Васильев.

— Александр Васильевич, тогда разрешите мне? Я там каждый камень, каждый куст знаю! — вызвался Ковалев.

— Паша, сбавь обороты! Ты что, Бэтмен? Это наша работа! — категорично отрезал Голубев и окликнул: — Вадим, Виктор, ко мне!

— Погоди, Слава! — остановил его Васильев.

— Че годить, Василич? Скоро ночь, а ночью все кошки серы! Мои ребята дело знают!

Васильев колебался. Хорошо зная решительность и беспощадность подчиненных Голубева, он полагал, что в сложившейся ситуации она могла принести больше вреда, чем пользы. Здесь требовались не сила и натиск, а смекалка и артистизм оперативника. Пробежавшись оценивающим взглядом по Ковалеву, Вадиму и Виктору, Васильев объявил:

— Значит так, ребята, чтобы не было трепежу, все будем делать по чертежу. Павел, ты старший! Вместе с Вадимом и Виктором под видом рыбаков проводите разведку у Пацана. При этом не переигрывать, чтобы его не подставить.

— Александр Васильевич, играть не придется. Мы с Петром друг друга понимаем с полуслова, — развеял его опасения Павел.

— Надеюсь, — обронил Васильев и обратился к Голубеву: — Теперь, ты, Слава. Продумай, как организовать блокирование диверсантов, где, на каких направлениях и какие силы сосредоточить. Здесь я тебе не советчик.

— Обеспечим, Василич! — заверил Голубев.

Хорошо, приступай! — Васильев отпустил его и снова обратился к Ковалеву и спецназовцам: — Ребята, к вам просьба: действовать с толком и расстановкой. Жизнь у каждого одна и другой не будет. Ваше дело разведка, и не более того. Ясно?

— Так точно! — подтвердил Ковалев.

Через несколько минут Павел, Вадим и Виктор, переоблачившись в рыбаков, скрылись в лесу. Спустившись к озеру, от него они двинулись к хутору и перед домом Пацана разошлись. Виктор занял позицию у окон, выходивших на улицу, а Павел с Вадимом зашли во двор. Осмотревшись, они ничего подозрительного не заметили, но какая-то особенная тишина, царившая в доме и дворе, будила в душе тревогу. Павел сбросил с плеча сеть, удочки, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ему никто не ответил. Подождав немного, он окликнул:

— Петр Тимофеевич, принимай гостей!

В ответ где-то на втором этаже под порывом ветра громыхнула створка окна. Павел толкнул дверь; она легко подалась, и, опустив руку в карман куртки, нащупал пистолет. За ним, прикрывая спину, шел Вадим. В столовой, на кухне, в кладовой они никого не обнаружили, поднялись на второй этаж и заглянули в спальни. О присутствии хозяина Павлу напомнили знакомая в крупную клетку рубашка, висевшая на спинке стула, и связка ключей на прикроватной тумбочке.

Вадим тоже обратил внимание на эти детали и отметил:

— Странно, ключи валяются, а хозяин не шевелится?

— Да, подозрительно, — согласился Павел и вышел во двор.

Там к нему и Вадиму присоединился Виктор, их взгляды сошлись на флигеле. В сгустившихся сумерках трудно было определить — открыт он или на запоре. Пока Павел решал, что делать, Вадим начал действовать. Подхватив лестницу, он понес ее к флигелю.

— Стой! Куда? — остановил его Павел.

— Паша, настоящие герои всегда идут в обход, — бросил в ответ Вадим.

— Я с тобой.

— Нет, хватит нас с Витей! Спустимся к этим чертям, как архангелы с небес.

— Их же шестеро?

— Паша, ты опер, а мы спецназ! Ты свое дело сделал — вывел на цель, а дальше наша работа. Займи позицию за машиной и держи под прицелом выход! — решительно отрезал Вадим и, приставив лестницу к стене, взобрался на крышу флигеля. За ним последовал Виктор.

Ковалев, спрятавшись за джип, положил пистолет на землю, достал из рюкзака автомат, передернул затвор, направил ствол на вход во флигель и нетерпеливыми взглядами постреливал на крышу. С Вадимом и Виктором происходило удивительное превращение. Неспешные в движениях и казавшиеся увальнями, сейчас они напоминали собой больших кошек. Казалось, под их ногами не металлическая крыша, а ковер, а ее крутизна и замысловатые изломы не были для них препятствием. Первым добрался до чердачного окна Вадим и исчез в темном провале. Через мгновение за ним последовал Виктор.

Павел напрягся и, затаив дыхание, ловил каждый звук, от волнения не заметил, как палец лег на спусковой крючок автомата, и едва не нажал.

«Не мандражь, Паша!» — одернул он себя и принялся мысленно считать. На счете 37 из флигеля показались Вадим с Виктором. «Слава богу, — с облегчением вздохнул Павел, а через мгновение его бросило в жар. — Почему без Пацана?! Где диверсанты?! Неужели…»

— Поздно, Паша. Сделали ноги, гады! — подтвердил его самые худшие опасения Вадим.

— Ушли? — потерянно повторил Павел.

— И, похоже, недавно, — отметил Виктор.

— Этого не может быть! С них же глаз не спускали?! Как же так? — не укладывалось в голове Ковалева, и он сник.

— Паша, там остался Пацан, — пряча глаза, глухо обронил Вадим.

— Что-о?! Как Пацан? — встрепенулся Ковалев.

— Свидетеля убрали! Настоящее зверье! — констатировал Виктор.

— Паша, ему мы уже не поможем, надо действовать! — торопил Вадим.

— Да, да, — повторял Ковалев, лихорадочно зашарил по карманам, нашел телефон и потухшим голосом доложил: — Товарищ полковник, пусто. Диверсанты ушли. Пацан убит.

Васильев оцепенел и через мгновение, забыв об осторожности, ринулся на хутор. То, что он увидел во флигеле, повергло в уныние — диверсанты опередили его. Какой будет их следующий ход, ему оставалось лишь строить догадки. Но времени на это уже не оставалось; диверсанты слишком близко подобрались к объекту Х, теперь была дорога каждая минута. Собравшись с духом, Васильев доложил Аниченко о чрезвычайном происшествии на Грушевом. Тот за время доклада не проронил ни слова, они уже не имели смысла, ситуация требовала немедленных действий.

— Василий Григорьевич, готовь записку по ВЧ на имя Градова! Изложить все без лакировки, как есть! Я к командованию! Надо поднимать всех на ноги и готовиться к удару «Ястребов»! — распорядился Аниченко и покинул командный пункт.

Писаренко не стал ждать возвращения Васильева, по телефону уточнил детали происшествия на Грушевом, подготовил докладную записку и, согласовав ее с Аниченко, зачитал дежурному Департамента военной контрразведки.

ЗАПИСКА ПО ВЧ

Совершенно секретно

Только лично.

Руководителю ДВКР ФСБ России

генерал-полковнику Г. Градову

г. Москва

О ходе операции «Охота на «Ястребов»

7.08.2008 года в 16.00 по установленному каналу связи не вышел на контакт перевербованный нами агент Специальной службы внешней разведки Грузии Земеля — П. Пацан, внедренный в группу диверсантов «Ястребы», возглавляемую неким Важей, другими установочными данными не располагаем.

В ходе оперативной установки, проведенной по месту жительства Пацана (станица Ахтырская Абинского района Краснодарского края), а также на даче, находящейся на хуторе Грушевом того же района, диверсанты не обнаружены. При осмотре подсобных помещений в летнем флигеле найден труп П. Пацана со следами насильственной смерти.

В связи с этим основные силы оперативно-боевых групп сосредоточены на участках, где наиболее вероятен прорыв диверсантов на объект Х.

С командованием согласованы дополнительные мероприятия, направленные на усиление противодиверсионной защиты спецустановок, командного пункта и систем энергообеспечения объекта.

Начальник УФСБ РФ по Северо-Кавказскому военному округу

генерал-майор В. Аниченко

7.08.2008 г.

22.31. вр. м.

 

Глава 14

В 22.55 докладная записка Аниченко поступила к Градову. Прочитав ее, он бросил испепеляющий взгляд на телефон ВЧ-связи, но не поднял трубку. Его душил гнев — все усилия, потраченные на операцию «Охота на «Ястребов», пошли насмарку. Капкан для диверсантов, который в нужное время должен был захлопнуться, оказался пуст. Они, оставив после себя труп Петра Пацана, непостижимым образом выскользнули из него. Градов отшвырнул докладную и в сердцах грохнул кулаком по столу.

Генералы Зайченко и Сердюк поежились и не решались оторвать взглядов от пола. Таким, как сегодня, они еще не видели Градова. Его лицо исказила судорога, в глазах полыхнул яростный огонь, а пальцы сжимались в кулаки. Угроза, которую диверсанты представляли для объекта Х, стала более чем реальна. Несмотря на его мощную защиту, Градов не был до конца уверен, что она и меры, принимаемые Аниченко, будут достаточны, чтобы остановить их. От коварного Важи можно было ожидать чего угодно — он в своих действиях не повторялся.

Зайченко и Сердюк, хорошо зная Градова, молчали и не лезли с вопросами и советами. В такие мгновения — мгновения истины только его гибкий, парадоксальный ум был способен найти то единственное решение, которое бы позволило обратить неудачу в успех. В кабинете царила звенящая тишина. Резкий звонок ВЧ-связи ударил по напряженным нервам генералов. Градов разжал кулак и снял трубку.

— Георгий Александрович, э… Это Аниченко, — срывающимся голосом произнес он.

— А-а, легок на помине. Ты что творишь, Василий Сергеевич?! Разве так можно работать? Упустил из-под носа свору головорезов! Да за это… — Градов задохнулся от возмущения.

Аниченко нервно сглотнул и с трудом выдавил из себя:

— Георгий Александрович, ситуация еще больше осложнилась. Диверсанты атакуют объект. Идет бой.

— Что-о?! Где?! Какой бой?!

Этот ни то рев, ни то стон Градова, отчетливо звучавший за тысячу километров от Москвы в зале резерва боевой смены дежурства объекта Х, согнал с лица Аниченко краску, а Писаренко с Васильевым заставил вытянуться в струнку. Градов разносил Аниченко в пух и прах, и тому ничего другого не оставалось, как только признать:

— Виноват, товарищ генерал-полковник. Я думал.

— Виноват! Он думал! Хреново думал! Профессионалы называется! Ладно, с тобой и Писаренко потом будем разбираться! — оборвал его Градов и потребовал: — Давай без причитаний и по порядку: где диверсанты, какова степень угрозы объекту.

— На втором рубеже.

— Что-о?! Какими силами атакуют? По каким направлениям?

— Не меньше десятка. Направление одно — с западного склона.

— Угроза прорыва на КП и к системе энергоснабжения есть?

— Маловероятна.

— Маловероятна? А как же они дошли до второго рубежа? Как?!

— Блокировали техническую систему «Рубеж».

— А если блокируют остальные, тогда что?

— Исключено! Мы взяли их в кольцо.

— Кольцо? А дырявого решета не получится?

— Нет! Уничтожим! — поклялся Аниченко.

— Уничтожим? Ты в этом уверен, Василий Сергеевич? Они же не детский сад, а головорезы! — сомнения не покидали Градова.

— Уничтожим, товарищ-генерал полковник! Я задействовал спецгруппу «Гром». Ребята дело знают.

— Хотелось бы в это верить.

— Не подведу, Георгий Александрович!

— Действуй с умом, Василий Сергеевич! Используй снайперский огонь, а при крайней необходимости спецсредства.

— Есть! Разрешите тогда применить систему «Шатер».

— Только в крайнем случае. И еще постарайся взять живьем хоть одного мерзавца. Пусть расскажет миру, как этот засранец Саакашвили гадит на Кавказе. Негодяй, совсем зарвался!

— Возьмем, Георгий Александрович! — заверил Аниченко.

— Старайтесь, Василий Сергеевич, пленный диверсант — это козырь, чтобы смешать карты авантюристам из Тбилиси и их кукловодам. Обнаглели совсем! Это им не Ирак! Это Россия! Эта война станет для них последней! — негодовал Градов.

Те же чувства, что и он, испытывал Аниченко. Последний месяц поступавшая к нему разведывательная информация не оставляла сомнений — Кавказ стоит на пороге крупного военного конфликта. В июле обстановка на южных границах России, а также в Абхазии и Южной Осетии накалилась до предела. Не проходило и дня, чтобы на линии разделения огня между грузинами и югоосетинами не проходило перестрелки. Российские миротворцы, живым щитом разделявшие противоборствующие стороны, несли потери. Переговоры, начавшиеся еще в июне, не принесли результата, провокации со стороны грузинских диверсионных групп продолжались и вели к новым жертвам среди мирного населения Южной Осетии и миротворцев. В конце концов в Кремле иссякло терпение и к границе непризнанной республики Южной Осетии выдвинулись части СКВО. Вслед за этим на Северном Кавказе прошли крупномасштабные учения российской армии «Кавказ. Стабильность-2008». Они, казалось бы, отрезвили ястребов войны — провокации прекратились — в Тбилиси, Вашингтоне и Брюсселе сквозь зубы наконец заговорили о необходимости переговоров.

Роль международного миротворца взял на себя вице-канцлер и министр иностранных дел Германии Штайнмайер. Несколько недель он челноком сновал между тремя столицами, в результате трудных, напряженных переговоров на свет появился план Штайнмайера по урегулированию конфликта в Абхазии и Южной Осетии. В Москве, Сухуме и Цхинвале с оговорками согласились с ним и перевели дыхание — план давал надежду на установление долгожданного мира на Южном Кавказе.

7 августа 2008 года надежда на него рухнула как у Градова, так и у Аниченко. Бой с диверсантами на объекте Х являлся для них подтверждением того, что так называемый мирный план Штайнмайера на поверку являлся фиговым листком. Переговоры министра иностранных дел Германии оказались искусной дымовой завесой для далекоидущих замыслов стратегов из Вашингтона и Брюсселя, вознамерившихся вытеснить Россию с Южного Кавказа.

Вывод из строя объекта Х грузинскими диверсантами был одним из элементов этого замысла и преследовал цель лишить российскую армию важного пункта боевого управления на юге страны. Пока же дерзкая акция спецслужб Грузии дала сбой. Оборона объекта устояла — диверсанты оказались в плотном кольце окружения. Бойцы группы «Гром» и спецподразделения командования объекта Х приступили к их ликвидации. Доклад с поля боя придал уверенности Аниченко, и в его голосе зазвучали бодрые нотки:

— Георгий Александрович, только что мне доложили: диверсанты полностью блокированы в западном секторе. Угрозы КП и системам обеспечения нет!

— Надеюсь, что так, — сдержанно отреагировал Градов.

— Не сомневайтесь, они не вырвутся!

— Сколько их осталось?

— Не больше 5–6 человек. Ребята из группы «Гром» добьют мерзавцев! — заверил Аниченко.

Однако его заверения не развеяли тревоги, владевшей Градовым. Он полагал, что такой коварный противник, как глава разведки Грузии Джапаридзе, вряд ли остановится на одном варианте атаки на объект Х и использовании только одной диверсионной группы. На подобное упрощение задания не пошла бы и резидентура ЦРУ в Тбилиси. Логика развития событий подсказывала Градову — где-то поблизости должны затаиться и ждать своего часа другие более опытные диверсанты.

«Где?! Когда?! Каким образом они станут действовать?!» — Градов мучительно решал уравнение со многими неизвестными. В нем ему была известна всего одна величина — объект.

«Нет, не только место! Еще и время! Если в Тбилиси решились на войну, то ждать не станут. Значит, объект должен быть уничтожен в первые же сутки. Уже сегодня! — Градов бросил взгляд на часы: стрелки показывали 23.07 7.08.2008 года — и спросил:

— Василий Сергеевич, какие есть зацепки на вторую группу диверсантов?

Вопрос поставил Аниченко в тупик. Из трубки доносилось его прерывистое дыхание. У Градова иссякло терпение, и он снова заговорил на повышенных тонах:

— Василий Сергеевич, ты чего в молчанку играешь?! Так есть или нет?

— Какая вторая группа, Георгий Александрович?! У меня таких данных нет, — смешался Аниченко.

— А Ангела?! Тот, который контактировал с Важей на рынке в Крымске! Ты что, забыл?

— Ангел? — выдавил из себя Аниченко и потерянно произнес: — Пока не установили, провалился как сквозь землю.

— Пока?! Провалился?! С такой рожей и не смогли установить за неделю? Так же нельзя работать! — В голосе Градова смешались гнев, досада, и в сердцах он бросил: — Смотри, Василий Сергеевич, чтобы этот Ангел не оказался бесом, тогда ни ладан, ни прошлые заслуги нам не помогут! Вылетим из кресел, как пробки!

— Георгий Александрович, мы делаем все, что в наших силах. Мы не допустим прорыва на объект! Мы…

— Ищи Ангела и его псов на подходах! Это тебе не иголка в стоге сена. Десяток громил, им же надо жрать, пить и где— то отлеживаться. В конце концов они должны собраться в кучу и такое не может остаться незамеченным. Еще раз переверни всю округу: забегаловки, ночлежки, турбазы! Ну, что мне тебя учить — знаешь. Действуй, Василий Степанович! Главное внимание Ангелу и его бесам!

— Есть, Георгий Александрович. Они не пройдут! — поклялся Аниченко.

— Надеюсь. И вот что, Вася, я так думаю, Ангел объявится на объекте, после того как вы уничтожите группу Важи, поэтому не расслабляться. Логика войны это диктует.

— Войны? Как?! Они что, сдурели?! — не мог поверить Аниченко.

— Да, войны, Василий Сергеевич! Мерзавцы! Они под шумок Олимпиады решили одержать маленькую победоносную войну. Ну ничего, это им еще… — У Градова зазвонил телефон ВЧ— связи. На него выходили из отдела военной контрразведки в Южной Осетии.

— Минуту, Василий Сергеевич, Цхинвал на проводе, — прервал он разговор и снял трубку.

Голос начальника отдела по миротворческим силам в Южной Осетии подполковника Владимира Гридина был едва слышен. Он тонул в грохоте разрывов и отрывистых командах, далеким эхом звучавших в московском кабинете. Судя по ним, бой с грузинскими коммандос шел вблизи штаба 135-го батальона, располагавшегося в «южном лагере» миротворческих сил.

— Повтори, Владимир Иванович! Плохо слышу! — потребовал Градов, в следующее мгновение привстал в кресле и срывающимся голосом воскликнул: — Что-о?! Бьют по штабу?!

Сбылся его наихудший прогноз — руководство Грузии решилось не только на вероломную агрессию против Южной Осетии, а и, наплевав на все международные нормы, применило силу против российских миротворческих сил, находящихся там по мандату ООН. Доклад Гридина не оставлял в этом сомнений — счет потерь среди миротворцев шел на десятки. Танки грузинской армии, выдвинувшись на позицию прямого выстрела, обрушили шквальный огонь на штаб, учебный корпус и казармы.

— Владимир Иванович?! Владимир Иванович, сколько еще можете продержаться?! Сколько-о? — добивался ответа Градов.

— Что-о?! Ты это… кончай! — Его губы исказила гримаса.

Она тут же отразилась на лицах генералов. Зайченко не сдержался и выругался. Сердюк заиграл желваками на скулах. А в голосе Градова зазвучали стальные нотки.

— Володя, выбрось это из головы! Держитесь! Ты меня слышишь? Держись! Так и передай всем! Россия вас не бросит!

— Что-о?! Не пори горячки! Береги людей. Молодых под пули…

В трубке что-то хряснуло. Градов мотнул головой и, плотнее прижав ее к уху, крикнул:

— Повтори! Не расслышал!

— Правильно! Другое дело! Береги людей, Володя! Держитесь, помощь придет! Докладывать по обстановке дежурному в департамент каждые полчаса! — приказал Градов и, опустив трубку на аппарат, застыл.

В его душе поднялась мутная волна ненависти и испепеляющим огнем расплескалась в глазах. Пальцы сжались в кулаки, а кожа от напряжения побелела на костяшках. В эти мгновения он всем своим существом находился там, в объятом огнем пожарищ Цхинвале, рядом с подчиненными.

— Георгий Александрович, как ситуация? Большие потери? — решился нарушить невыносимо тягостную паузу Зайченко.

— Ситуация? Потери? — машинально повторил Градов.

— А что Тбилиси? — спросил Сердюк.

— Тбилиси?! Негодяи! Как фашисты в сорок первом! — прорвало Градова.

— Там же дети, старики! Сволочи, их мало. — не находил слов Зайченко.

— А все Буш! Негодяй! Вскормил этого пса Саакашвили! — прошелся по президенту США Сердюк.

— Придет время, разберемся и с псами, и с их хозяевами! — заявил Градов и ледяным взглядом прошелся по затвердевшим лицам генералов. На них читался один и тот же ответ: «Они должны за это ответить».

— И ответят! По полной программе! — выразил вслух общее чувство Градов и возвратился к разговору с Аниченко. — Василий Сергеевич, в Южной Осетии война! По Цхинвалу бьют прямой наводкой. Следующая на очереди будет Абхазия! В сложившейся ситуации уничтожение объекта Х для них имеет первостепенное значение. Ищи вторую группу! Не допусти ее прорыва на объект! Ликвидировать любой ценой! Ты понял, Вася, любой!

— Так точно, Георгий Александрович! Уничтожим! — заверил Аниченко.

— Действуй! Я жду результата! — закончил разговор Градов.

В трубке монотонно журчал эфир. Аниченко забыл положить ее на аппарат. Его губы сжались в жесткую складку, и с них сорвалось:

— Сволочи! Подло, ночью. Как…

— Что, война, Василий Сергеевич? — догадался Писаренко.

— Да. Мерзавцы все-таки развязали войну! Прямой наводкой бьют по Цхинвалу, — обронил тот.

— Твари! Негодяи! — негодовал Писаренко. — Ну, ничего, наши ребята им всыпят! Будут драпать до самого Тбилиси!

— Они что, идиоты?! Моськи — и на слона?! — не мог поверить Васильев.

— Так, товарищи, давайте без эмоций, в Осетии и без нас разберутся. Наша задача — покончить с этими ублюдками здесь! — заявил Аниченко и обратил взгляд на экран дисплея.

Он взрывался и полыхал разноцветными вспышками. За многометровой толщей бетонного панциря и скальной породы взрывы не были слышны. Но то, что Аниченко наблюдал на экране, говорило само за себя: бой достиг кульминации. Диверсанты, попав в окружение, не собирались сдаваться и оказывали отчаянное сопротивление. Их попытка прорваться к ущелью не удалась. Бойцы из группы «Гром» и армейский спецназ отбили атаку и оставшихся в живых диверсантов теснили на минное поле. Угроза вывода из строя трансформаторной подстанции и резервных дизель-генераторов миновала. Аниченко с облегчением вздохнул и обратился к Васильеву:

— Александр Васильевич, каковы наши потери?

— По состоянию на 23.21 группа «Гром» — один убит и трое ранены; армейский спецназ — двое убитых и четверо раненых; караул — четверо убитых. Но эти цифры требуют уточнения, — доложил тот.

— Э-эх, каких ребят потеряли, — горестно обронил Писаренко и посетовал: — Надо было гасить гадов на даче Пацана.

— Но тогда бы упустили остальных, — возразил Васильев.

— Взяли бы языка и…

— Так, товарищи, прекратить! Сейчас не время для дискуссий, вторую группу надо искать! — потребовал Аниченко.

— Вторую?! Откуда такие данные, Василий Сергеевич? — удивился Писаренко.

— Данных нет, но она должна быть! Так считает Градов. Раз эти негодяи решились развязать войну, то Джапаридзе не будет размениваться на одноходовку.

— Выходит, первая группа — это отвлекающий маневр? — предположил Васильев.

— Значит, во второй собралось матерое зверье! — заключил Писаренко.

— Логично, раз до сих пор не засветилось, — согласился с ним Васильев.

— Давайте не будем гадать! Не время! — положил конец их догадкам Аниченко и потребовал: — Василий Григорьевич, вернись к старой информации и перепроверь каждый факт. Особое внимание данным, поступившим в последние часы.

— Есть! Сейчас же займусь! — принял к исполнению Писаренко и задался вопросом: — Где только тех мерзавцев искать? Где та отправная точка?

— Частная гостиница! Мы как-то про них забыли, — предположил Васильев.

— Саша, это профи и в гостинице, даже частной, они не будут отсиживаться! — возразил Писаренко.

— Да и время уже упущено, — поддержал его Аниченко и предложил: — В первую очередь ищем их на ближайших подходах к объекту.

— В таком случае надо шерстить турбазы и приюты! Турист — для них самое подходящее прикрытие, — не сдавался Васильев.

— Молодец, Александр Васильевич! Вот тут ты попал в самую точку! — ухватился за эту мысль Аниченко и, пододвинув карту района, склонился над ней.

— Ближе всего турбаза «Северная», приюты «Тепляк», «Водопад» и «Партизанская поляна», — подсказал Писаренко.

Аниченко нашел их, оценил расстояние до объекта и сделал вывод:

— Берем в проработку турбазу и приют «Тепляк»! Десять— пятнадцать здоровенных мужиков не должны остаться незамеченными.

— Да еще навьюченные, как ослы, — отметил Васильев.

— Все так! — согласился Аниченко и распорядился: — Василий Григорьевич, еще раз процеди всю информацию и найди на них зацепку. Александр Васильевич, немедленно садись на телефоны, свяжись с опергруппами, действующими в этом районе. — Палец Аниченко обвел на карте овал. — И опроси по признакам.

— Есть! — приняли к исполнению Писаренко с Васильевым и прошли в соседние комнаты.

Аниченко снова обратил взгляд на экран. Картина на нем изменилась. Вспышки разрывов все реже подсвечивали его верхний край. Диверсанты были загнаны в угол и, судя по интенсивности перестрелки, бой подходил к концу. Аниченко склонился над пультом связи, переключил канал на командира группы «Гром» майора Дергачева. Тишину зала взорвали эхо разрывов гранат и яростная перестрелка.

— Толя, ты меня слышишь? Это Аниченко, — обратился он к Дергачеву.

— Да, Василий Сергеевич, — ответил тот.

— Как обстановка?

— Добиваем гадов! Человека три осталось.

— Надо взять одного живым.

— Предлагали сдаться. Отказываются.

— Постарайтесь, это очень важно.

— Что?! Из-за этих сук класть ребят? — возмутился Дергачев.

— Толя, обстановка того требует. В Осетии идет война. Гибнут наши миротворцы…

— Вот же б… — выругался Дергачев.

— И еще, Толя, на подходе вторая группа диверсантов, готовьтесь, — предупредил Аниченко, после чего вывел канал на громкую связь и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Он сделал все что мог, дальнейший ход событий зависел от аналитических способностей Писаренко, оперативности Васильева и десятков контрразведчиков, занимавшихся поиском диверсантов и, конечно, от удачи. А она в оперативной работе играла не последнюю роль.

— Удача? Ох как ты нужна! — вырвалось у Аниченко, и в его памяти всплыли события десятилетней давности из дела на несостоявшегося агента американской разведки Фантома.

Накануне нового 1997 года Служба внешней разведки преподнесла коллегам из ФСБ «подарок». Он заставил военных контрразведчиков забыть о новогодних праздниках. Разведчики добыли убойную информацию — в ЦРУ надеялись в ближайшее время заполучить важные российские ракетно-ядерные секреты боевых комплексов «Тополь», «Скальпель» и устрашающей своей колоссальной разрушительной силой «Сатаны».

Для этого у ЦРУ имелись серьезные основания. В Киеве в посольскую резидентуру обратился «изменник на месте» — «инициативник», обладавший этими секретами и предложивший их на продажу. Сделав такое заманчивое предложение, предатель не спешил выходить на прямой контакт с американской разведкой. Оставаясь в тени, он через Интернет затеял торг. Перечень материалов, предлагавшийся на продажу, не оставлял сомнений у руководства ЦРУ — Фантом не блефовал и действительно имел доступ к самой секретной информации.

Другими данными на «инициативника», получившего в российской контрразведке кличку Чужой, коллеги из внешней разведки, к сожалению, не располагали. В ЦРУ наглухо закрыли всю информацию по операции «Нить». Но и без того руководству военной контрразведки хватило одного перечня секретов, чтобы оценить масштаб будущего ущерба для оборонного комплекса страны.

На поиски Чужого были брошены лучшие силы. В течение нескольких недель были негласно проверены тысячи офицеров и гражданских специалистов на полигонах «Байконур», «Капустин Яр» и «Плесецк», в НИИ 4, Академии Петра Великого, в штабах ракетных войск армии, Главном штабе Ракетных войск стратегического назначения и Главном оперативном управлении Генштаба. Но Чужой так и не засветился. Его розыск зашел в тупик.

Ситуация сложилась критическая. И здесь удача улыбнулась контрразведчикам. Внимание коллеги Аниченко — генерала Сердюка — привлекла одна небольшая, но существенная деталь — некоторые технические параметры модернизированного ракетного комплекса «Тополь» и координаты ряда боевых стартовых позиций, где планировалась его замена. Чужой включил их в список предлагаемых на продажу секретов, чтобы убедить ЦРУ в их подлинности. Это была, пожалуй, единственная допущенная им оплошность. В том, что они относятся к нижнетагильской дивизии Оренбургской ракетной армии, у Сердюка сомнений не возникло. Всего год назад, до перевода в Москву, он возглавлял отдел ФСБ этой армии.

В оперативном штабе по розыску Чужого уже точно знали, где затаился предатель. Теперь вся мощь контрразведки была подчинена только одной цели — опередить Чужого, чтобы не допустить утечки важнейших секретов к ЦРУ, и результат не заставил себя долго ждать. Круг подозреваемых в предательстве среди офицеров Оренбургской ракетной армии быстро сузился до одного человека. С того дня он оказался под колпаком контрразведки.

Холодным мартовским вечером 1997 года на железнодорожном вокзале Оренбурга в 16.55 группа захвата ФСБ задержала курьера Чужого — гражданина Украины Литвинюка. При его обыске за обложкой альбома был обнаружен магнитный диск с записанными на нем совершенно секретными данными. Вслед за ним материализовался и неуловимый Фантом. Через несколько часов после задержания Литвинюка в своем кабинете был арестован старший инструктор инструкторской группы управления Оренбургской ракетной армии майор Дудник. На следующие сутки в Москве, неподалеку от станции метро «Чистые пруды», в условленном с курьером — Литвинюком — месте появился сотрудник московской резидентуры ЦРУ «Майкл». Явка шпионов не состоялась, и важнейшие российские секреты в последний момент уплыли из-под носа американской разведки.

«Где? Какую ключевую деталь я упустил по Ангелу»? — задавался вопросом Аниченко и мысленно прогонял перед собой все, что ему было известно по диверсантам.

— Василий Сергеевич, кажется, есть зацепка! — Радостный возглас Писаренко заставил Аниченко встрепенуться.

— Вот смотрите! Здесь и здесь они пересекаются! — потрясал тот листком бумаги, пестревшим разноцветными кружками и стрелками.

— Где? Что? — подался к нему Аниченко.

— Вот тут! — Писаренко положил схему на стол и пояснил: пять микроавтобусов были взяты напрокат 6 и 7 августа в Крымске и Абинске. Два «Фольца» сразу отпадают, в них больше семи человек, да еще с амуницией не влезет. Остаются три «Газели». Для диверсантов то что надо!

— И что из этого следует? — торопил Аниченко.

— Теперь смотрите дальше! — Ручка Писаренко скользнула по стрелке и остановилась на красном кружке с пометкой т.б. «Северная», 7.08.2008 г., «Газель» Э 157 АУ, 21.

— Турбаза?! Ну конечно! Тут сомнений не может быть! — воскликнул Аниченко, схватил трубку телефона; ему ответил Васильев и потребовал: — Александр Васильевич, доложи, кто у нас работает по турбазе «Северной»?

— По «Северной»? — уточнил тот.

— Да, да. И скорее!

— Майор Ковалев.

— Немедленно его на связь! Сам сюда! — распорядился Аниченко и уже не замечал, что на дисплее погасли вспышки, а по громкой связи уже не звучали выстрелы и не раздавались команды. Его занимало только одно — не ошибиться в своем предположении: «Газель» принадлежит диверсантам?» Он лихорадочно просчитывал варианты их возможных действий. То, что это не будет атакой первой группы по армейскому образцу, у него не возникало сомнений. А вот в какой личине предстанут диверсанты и как попытаются проникнуть на объект, ему оставалось только гадать.

— Василий Сергеевич, а если они ударят на том же участке, что и первая группа? Расчет прост — там мы их не ждем, — напомнил о себе Писаренко.

— Не уверен. Зачем им тогда «Газель»? — не согласился Аниченко.

— Чтобы сохранить силы.

— Но почему они забрались к черту на кулички — на «Северную», а не на ближайший приют?

— Для того…

— Василий Сергеевич, Ковалев на связи! — вмешался в разговор Васильев.

— Его как, Павел, э-э… — спросил Аниченко.

— Николаевич, — напомнил Васильев и передал сотовый телефон специальной связи.

— Здравствуй, Павел Николаевич, говорит генерал Аниченко, — представился он.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — поздоровался Ковалев.

— Павел, слушай меня внимательно. Немедленно, соблюдая конспирацию и меры безопасности, выясни, где находится «Газель» номер Э 157 АУ, 21.

— Есть, понял! Сейчас…

— Не спеши, слушай дальше! Выясни: сколько человек на ней приехало. Особое внимание одному фигуранту! Запомни приметы: среднего роста, спортивного сложения, возраст около 30 лет, броская примета — рожа, как у Квазимодо.

— Извините, товарищ генерал, а это кто такой? — уточнил Ковалев.

— Ну, молодежь! Классику надо знать! — в сердцах бросил Аниченко и пояснил: — Такая рожа, что ночью лучше не встречаться.

— Так это же Ангел! Тот, что засветился на рынке в Крымске! — сообразил Ковалев.

— Правильно.

— Я понял, товарищ генерал!

— Действуй, Павел Николаевич, но строго соблюдая конспирацию, и никакой самодеятельности! Установить и доложить! Все! — распорядился Аниченко, посмотрел на часы — стрелки показывали 1.18. 8.08.2008 года — и снял трубку ВЧ-связи.

Несмотря на поздний час в Москве, в кабине Градова было не до сна. Ситуация в Южной Осетии обострилась до предела. Грузинские коммандос, прорвавшись в центр Цхинвала, огнем танков и артиллерии подавляли последние очаги сопротивления югоосетинских ополченцев. Российские миротворцы также находились в отчаянном положении. Их лагерь был полностью блокирован, те, кто уцелел после ураганного артобстрела системами залпового огня «Град», забаррикадировались в штабе, учебном корпусе и продолжали оказывать ожесточенное сопротивление.

В Абхазии грузинские войска пока оставались на прежних позициях. Но здесь первой нанесла удар, да еще какой, разведка Джапаридзе. Во время проведения явки с агентом «Багратион» — офицером 2-й пехотной бригады, дислоцировавшейся в Сенаки, как оказалось, двойным агентом, был захвачен в плен сотрудник военной контрразведки подполковник Кочубей. Какими это грозило политическими последствиями, Градов прекрасно понимал и предпринимал все возможное и невозможное, чтобы не допустить их.

Поэтому на звонок Аниченко ответил Зайченко и попросил:

— Василий Сергеевич, перезвони! Тут одна вводная за другой. Градов докладывает директору.

— Понял, Николай Валентинович. Для сведения: у нас появился просвет по второй группе диверсантов.

— Спасибо, хоть одна хорошая новость. Я передам, а ты доложи позже.

— Есть! — ответил Аниченко и в душе посочувствовал Градову.

Война в Южной Осетии, потери среди оперативного состава, налет диверсантов на объект Х и еще десятки других вводных тяжким бременем легли на плечи руководителя военной контрразведки страны. Воспользовавшись паузой, Аниченко сосредоточился на подготовке доклада Градову, но так и не смог. В зал ворвались Васильев с Писаренко. Васильев, потрясая телефоном, выпалил:

— Василий Сергеевич, Ковалев на связи!

Аниченко перехватил у него телефон и, сгорая от нетерпения, потребовал:

— Павел, давай с главного!

— На турбазе было тринадцать вместе с Квазимодо.

— Почему было?

— Ушли.

— Как ушли?! Куда? Когда? — Сердце Аниченко екнуло.

— Двенадцать с Ангелом в районе 18 часов вышли на маршрут восхождения на гору Фишт. «Газель» и водитель на базе.

— Понятно, на какое восхождение. Хитрят, гады! Ну, ничего, вознесем на небеса эту чертову дюжину! — с ожесточением произнес Васильев.

— Много чести будет. Им самое место жариться в аду! — буркнул Писаренко.

— Тихо вы, могильщики! Ничего не слышно, — цыкнул на них Аниченко и продолжил расспрос: — Павел, где водитель?

— Спит в номере 23.

— Глаз с него не спускать!

— Есть, не спускать!

— Павел Николаевич, только не упусти! Он та ниточка, которая должна привести к Ангелу.

— Понял, товарищ генерал!

— Никаких действий по его задержанию не проводить! Только наблюдение и своевременный доклад! — распорядился Аниченко и пододвинул к себе карту.

От турбазы «Северная» до объекта Х можно было добраться по двум маршрутам. Кратчайшим — по горным тропам — расстояние составляло около 65 километров. Для подготовленных диверсантов переход мог занять больше суток, и такой вариант Аниченко посчитал наименее вероятным. С ним согласились Писаренко и Васильев. В итоге они сошлись на том, что диверсанты воспользуются «Газелью», доедут к объекту, а дальше будут продвигаться пешком.

— Значит, водитель в ближайшее время покинет турбазу, — предположил Писаренко.

— И по пути подберет диверсантов! — сделал вывод Васильев.

— А на рассвете, когда мы успокоимся, они ударят. Все рассчитали, мерзавцы! — заключил Писаренко.

— Это мы еще посмотрим, кто и что будет считать! — отрезал Аниченко и приказал: — Василий Григорьевич, немедленно поднимай все подвижные группы и сосредоточь на втором маршруте! Захватывать будем на повороте после Абинска. Там удобное место для засады.

— Есть! — принял к исполнению Писаренко.

— Ты, Александр Васильевич, — Аниченко обратился к Васильеву, — бери вторую группу захвата и вниз, на базу отдыха. Что-то мне подсказывает, если эта чертова дюжина проскочит Абинск, то к нам она войдет с парадного входа.

— Под видом туристов через «Лесное озеро»! — догадался Васильев.

— Правильно мыслишь, Александр Васильевич! Поэтому на проходной посади не громилу, а кого-нибудь хиленького, чтобы не вызвал подозрений.

— Проблема, Василий Сергеевич, в группе «Грома» одни шкафы, — посетовал Васильев.

Аниченко хмыкнул, прищурившись, посмотрел на Васильева; тот по габаритам тоже был далеко не хлюпик, и предложил: — Поищи среди военных, но чтобы был духовитый и не наложил в штаны, когда эти архангелы налетят.

— Найдем, Василий Сергеевич, — заверил Васильев.

— Тогда вперед и постоянно находиться на связи! — распорядился Аниченко.

Писаренко и Васильев покинули зал. Оставшись один, Аниченко поднялся из кресла и энергично зашагал по залу. Опыт и профессиональная интуиция подсказывали ему: до решающей схватки с группой Ангела остались считаные часы. К ней, как полагал Аниченко, он был готов и мог смело докладывать Градову. Возвратившись к столу, снял трубку телефона ВЧ-связи. Снова ответил Зайченко.

— Николай Валентинович, Георгий Александрович освободился? — поинтересовался Аниченко.

— Сейчас подойдет. Что нового по диверсантам? — торопил с ответом Зайченко.

— Вышли на вторую группу.

— Данные достоверные?

— Не вызывают сомнения. Чертова дюжина во главе с Ангелом.

— Гремучая смесь. Смотри, Василий Сергеевич… — И после паузы Аниченко услышал в трубке голос Градова. — Василий Сергеевич, ты сегодня первый с хорошей новостью. Крепко их зацепили, не выскользнут?

— Не должны, Георгий Александрович, бросил на них все силы!

— Силы — это хорошо. Применяй их с умом. Где думаешь брать?

— На подходах к объекту. После Абинска есть удобный поворот.

— А если в машине заложники? Такое зверье ни перед чем не остановится. Слишком высоки ставки в игре их хозяев.

Аниченко задумался. В запале он упустил подобный вариант развития ситуации и напряженно искал выход.

— Что молчишь, Василий Сергеевич? Как станешь действовать? — допытывался Градов.

— Думаю, Георгий Александрович. Придется рискнуть. Предлагаю допустить диверсантов к объекту.

— Игра с огнем.

— Надеюсь, не обожжемся. Пропустим не дальше базы отдыха «Лесное озеро» и там всех разом накроем. Полагаю, они появятся под видом туристов, вот и разыграем небольшой спектакль.

— Спектакль? — Градов не спешил с решением — слишком велика была его цена.

Он стоял перед сложным выбором: жизнями невинных людей-заложников и боеготовностью объекта, занимавшего важное место в обороноспособности страны. Ситуация не оставляла выбора, и Градову ничего другого не оставалось, как довериться Аниченко. Тому на месте было виднее, как с наименьшими потерями нейтрализовать диверсантов.

— Хорошо, Василий Сергеевич, утверждаю твой план, — согласился Градов и потребовал: — Всех гражданских с базы убрать! Военных к операции не привлекать. Это наша работа. Их дело воевать в поле, и они его сделали.

— Я точно также мыслю, Георгий Александрович! В предварительном плане я уже поставил задачу полковнику Васильеву и резерву оперативно-боевой группы «Гром» по подготовке к подобному варианту действий, — доложил Аниченко.

— Молодец, что не ждешь указаний. Какая от меня нужна помощь?

— Спасибо, Георгий Александрович, тех сил, что есть, достаточно.

— Тогда удачи тебе, Василий Сергеевич! Береги людей и сохрани объект! — закончил разговор Градов.

Аниченко опустил телефонную трубку и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Свинцовая усталость, накопившаяся за последние сутки, навалилась на него. Сил уже не оставалось, чтобы подняться из кресла. Требовательный звонок заставил его встрепенуться. С докладом выходил Васильев.

— Василий Сергеевич, замену вахтера на проходной и обслуги в третьем коттедже провел. Группа захвата заняла позицию. Дежурного на вертушке по его действиям проинструктировал. Видеосистемы на проходной и в коттедже исправны и функционируют. Я нахожусь в кабинете начальника дежурной смены охраны базы, — доложил Васильев.

— Хорошо! Оперативно сработал, — похвалил Аниченко и предупредил: — Саша, основной удар придется на тебя. Вариант захвата на первой точке после Абинска отменяется. В машине могут оказаться заложники, учти это.

— Понял, подготовимся.

— Я очень на тебя надеюсь, Саша! Жди, они скоро объявятся.

Эти скоро для Васильева, Аниченко и остальных участников операции растянулись на полтора бесконечно долгих часа.

В 2.15 от Ковалева поступил звонок: «Газель» Э 157 АУ 21 выехала с турбазы «Северная». Спустя 1.40 она уже находилась в Абинске, после него свернула на дорогу к объекту Х. Считаные минуты и километры оставались до решающей схватки с диверсантами. Васильев застегнул верхние пуговицы на рубашке, чтобы не был виден бронежилет, снял пистолет с предохранителя и проверил работу видеокамер.

Прошло еще восемь минут, и в объективе одной из них возникла «Газель» — это была машина с диверсантами. Действовали они уверенно и стремительно. Двое вышли на стоянку, осмотрелись по сторонам и затем направились на проходную.

Васильев нервно сглотнул и крупным планом вывел на экран монитора комнату вахтера. Перед ним возникло напряженное лицо бойца, а потом появились диверсанты. Васильев впился в них глазами. Тот, что был меньше ростом, походил на Ангела. Его физиономию — Квазимодо — невозможно было спутать ни с какой другой.

— Привет, земляк! — поздоровался он с бойцом-вахтером и, не давая ему раскрыть рта, напористо заговорил: — Слушай, помоги. Мы с маршрута, устали как собаки, а тут еще мотор забарахлил. Нам бы на время перекантоваться.

Боец не спасовал перед диверсантами, ничего не перепутал и, как хорошо заученный урок, повторил:

— Парни, я ничего не решаю, обращайтесь к начальнику охраны.

— Зови! — напирал Ангел.

Перед Васильевым жалобно тренькнул телефон. Он снял трубку и услышал:

— Александр Васильевич, тут туристы с вами хотят поговорить.

— Хорошо, сейчас подойду, — ответил Васильев, надел куртку, переложил в нее пистолет и прошел в вахтерку.

Вблизи вид Ангела мог напугать не только слабонервного. Холодным взглядом змеи он пробежался по Васильеву — для него он был уже покойник — и, придав голосу минора, обратился:

— Слушай, командир, выручи! Нам бы на пару часов перекантоваться и машину на колеса поставить.

Васильев прокашлялся, нервный спазм перехватил горло, и спросил:

— Сколько вас?

— С водилой тринадцать.

«Все в одной куче!» — перевел дыхание Васильев и, продолжая игру, заметил: — Чертова дюжина! Даже не знаю, где вас разместить.

— Командир, мы не черти, будем вести себя, как ангелы, — хмыкнул Ангел — его без того устрашающая физиономия приняла зловещий вид — и предложил: — Мы хорошо заплатим.

— Это не ко мне, а в кассу, к бухгалтеру. У нас здесь строго.

— Понимаю, но мы же не в банке.

Васильев замялся. Ангел не отступал:

— Ну что, договорились, командир? Я зову ребят.

— Ладно, размещайтесь, — согласился Васильев и предупредил: — Только тихо. У нас песчаники отдыхают.

— Это кто такие? — насторожился Ангел.

— Пенсионеры с севера.

— А-а. Не переживай, командир, тишина будет, как на кладбище, — гоготнул Ангел и, обернувшись к напарнику, распорядился: — Жора, зови остальных.

Тот вышел на улицу. Васильев оценивающим взглядом пробежался по Ангелу. Справиться с ним в одиночку было непросто. Ниже на полголовы и уступая в весе килограммов десять, диверсант явно превосходил его в быстроте реакции и тренированности.

«Глазом не успею моргнуть, как достанет пушку. А прячешь ты ее под курткой… Хотя нет, скорее рубанешь топором. Чехол на туристском топорике расстегнут. Шум вам ни к чему, — оценил угрозу Васильев, и рука непроизвольно скользнула в карман куртки к пистолету. — Спокойно, Саня, не дергайся! Здесь они убивать не станут!» — взял он себя в руки и поторопил Ангела.

— Ну, где там твои туристы-альпинисты, чего ждут?

— Не гони, командир, жизнь и так коротка, — с усмешкой ответил он, распахнул дверь и позвал: — Эй, парни, заходи! Охрана дает добро!

С улицы донесся шум голосов и на проходную ввалились диверсанты. За их плечами висели огромные рюкзаки, видимо, с оружием, которого с лихвой хватило бы на целую роту.

— Ребята, я чего-то не понял? Вижу только двенадцать, где еще один? — добавил строгости в голосе Васильев.

— С машиной возится. Да все нормально, командир! — заверил Ангел.

«Хитришь, мерзавец! Отход себе готовишь», — подумал Васильев, стрельнул взглядом в бойца-вахтера и распорядился:

— Миша, если что, помоги водителю, а потом запустишь на нашу стоянку!

— Не беспокойтесь, Александр Васильевич, позабочусь. — Тот понял его намек и разблокировал дверь на территорию базы отдыха.

Васильев двинулся на выход. Первый шаг дался с трудом; сколько ему было их отмерено, знал один Господь. Диверсанты не спешили последовать за ним. Сбившись в кучку вокруг Ангела, они что-то тихо обсуждали между собой. Васильев обернулся и внезапно осипшим голосом поторопил:

— Чего стоим, туристы, за мной!

Диверсанты свернули разговор и последовали за ним. Васильев ощущал на своем затылке горячее дыхание Ангела, невольно вжимал голову в плечи и косил глаза на тени, скользившие по брусчатке. Они гуськом тянулись за ним. Ангел держал руки на рюкзаке, и в его позе не было угрозы.

«Все решится в коттедже, а там свои», — приободрился Васильев и прибавил шаг.

За поворотом приветливо подмигнул фонарь на входе коттеджа. В кустах сирени завозились птицы, разбуженные шумом шагов. С трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться на бег, Васильев поднялся по ступенькам, вошел в холл и резко обернулся. Ангел с семью диверсантами ввалились вслед за ним. Их взгляды сошлись на одинокой, беззащитной фигуре. Рука Ангела опустилась на топорик, и он сделал шаг вперед. Васильев прочитал в его глазах свой смертный приговор, невольно подался назад и, выдохнув, объявил:

— Внимание, господа туристы! Занимать номера на первом этаже и попрошу соблюдать тишину, на втором спят отдыхающие. Старший пройдет со мной во второй номер с вашими паспортами.

Ангел переглянулся с рыжеусым диверсантом — его рука отпустила рукоять топорика — и распорядился:

— Слышали, тихо, как мыши, разойтись по номерам! Жора, собери паспорта и занеси!

Васильев шагнул к номеру. В нем все трепетало от напряжения. Боясь себя выдать, он с трудом сдерживал шаг. Но страх перед слепой смертью, нависавшей за спиной, гнал его вперед. В эти последние мгновения он видел все происходящее, как в замедленной съемке: свою согбенную спину, вжатую в плечи голову и руку диверсанта, опустившуюся на рукоять топорика. В последний момент у Васильева сдали нервы — он рванулся к двери. Ручка, ставшая куском раскаленного металла, обожгла руку. Распахнув дверь, Васильев влетел в прихожую.

— Командир, а где тут све… — Голос диверсанта оборвался на полуслове.

Электрошокер сработал безотказно, и Ангел рухнул на пол. Топорик вывалился из его рук и ударил Васильева по ноге. Но он не почувствовал боли. Страшное осталось позади — смерть отступила.

— Василич, врубай свет! Посмотрим, что это за Ангел! — Возглас спецназовца вернул его к жизни.

Но Васильев не мог сдвинуться с места: ноги трясла мелкая дрожь, а руки обвисли плетьми. Он все еще не мог поверить, что остался жив — и операции наступил конец.

— Василич, ты че? Врубай свет! — торопил спецназовец.

Васильев очнулся, подрагивающими пальцами нашарил выключатель и нажал. Яркий свет люстры ослепил глаза, и когда они освоились, то он увидел у своих ног распростертое тело диверсанта. Ангел представлял собой жалкое зрелище — на губах пузырилась слюна, а из распахнутого рта вывалился белый как полотно язык.

— Гена, ты че наделал?! Он же коньки откинул! — всполошился Васильев.

— Че ему сделается, Василич! Это же Ангел — воскреснет, — добродушно произнес спецназовец и защелкнул наручники на руках диверсанта.

В следующее мгновение в дальнем номере приглушенно прозвучал выстрел, затем хлопнула дверь, и в коридоре раздался топот ног. Прошла минута, и сонная тишина вновь воцарилась на базе отдыха «Лесное озеро». Еще одна операция российских контрразведчиков подошла к концу.

 

В качестве эпилога

В то время как системы залпового огня «Град» превращали в развалины беззащитный Цхинвал и стирали с лица земли позиции российских миротворцев, Специальная служба внешней разведки Грузии не знала ни минуты покоя. Она терзала радиограммами и телефонными звонками своих резидентов и агентов, требуя от них информации и еще раз информации о российских войсках, двинувшихся на спасение российских миротворцев и мирного населения Южной Осетии и Абхазии. Но Херладзе и другие агенты уже ничего не могли сообщить своим хозяевам. Российские контрразведчики приступили к ликвидации шпионской сети грузинской разведки.

Те дни стали черными для Специальной службы внешней разведки Грузии. На ее вызовы перестали отвечать ведущий резидент Херладзе и ценный агент Док. Спустя пять дней оборвалась связь с другим особо ценным агентом Кахабером. Все они были арестованы. Во время обысков нашли полное подтверждение ранее полученные российскими контрразведчиками оперативные данные о проведении ими враждебной деятельности, направленной против обороноспособности Российской Федерации. Обнаруженные по местам их жительства вещественные доказательства не оставляли шпионам шансов уйти от ответственности за совершенные преступления. Под давлением неопровержимых улик Калашвили и Имерлидзе не стали запираться и начали давать подробные показания о том, кем, когда и при каких обстоятельствах были завербованы, какие задания грузинской разведки выполняли и какую информацию передавали ее сотрудникам.

И только резидент Шота продолжал упорствовать. Несмотря на очевидные факты и свидетельские показания подельников Калашвили и Имерлидзе, он упрямо отрицал свою вину. Вероятно, Херладзе верил в заверения своих боссов из Специальной службы внешней разведки Грузии, обещавших в случае провала сделать все возможное и невозможное, чтобы вырвать его «из лап ФСБ». А может, он рассчитывал, что влиятельные на Западе политические силы надавят на Москву и его отпустят на свободу. Но обещания так и остались обещаниями; надавить на Москву уже не получалось, прошли те времена, и Шота заговорил.

Вскоре такая же участь постигла другого агента Специальной службы внешней разведки Грузии Накаидзе. На первых допросах он так же, как Херладзе, вилял и упорствовал, надеясь, что власти Грузии вступятся за него и вызволят из неволи. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Обещания его вербовщиков на поверку оказались пустым звуком. Разведка Грузии поспешила откреститься от провалившегося агента. Руководитель информационно-аналитического департамента МВД Грузии, куда входят спецслужбы, Ш. Утиашвили в интервью изданию «Ъ» по факту осуждения Накаидзе заявил: «Я не комментирую процессы по делам о шпионаже, идущие в других государствах».

Накаидзе оказался не нужен не только грузинской спецслужбе, но и близким ему людям. В офисе омбудсмена Грузии все тому же изданию «Ъ» сообщили, что никто из родственников осужденного в России Накаидзе к ним не обращался.

11 августа 2008 года директор ФСБ России А. Бортников доложил президенту Д. Медведеву об аресте девяти агентов спецслужб Грузии, в том числе и нелегального резидента. Всего девять, кто поддался соблазну денег, испугался угроз и, изменив присяге, стал выполнять шпионские задания грузинской разведки. Но были и другие грузины — военнослужащие российской армии. Для них отпуск на историческую родину также закончился вербовкой, но по возвращении в Россию они обратились в органы безопасности с признанием о вынужденном сотрудничестве с грузинскими спецслужбами и рассказали о полученных шпионских заданиях. Ни один из них не был подвергнут уголовному преследованию, более того, они продолжили службу на прежних должностях. Счет оказался явно не в пользу спецслужб Саакашвили!

Во время боевых действий в Южной Осетии и Абхазии они, грузины-военнослужащие, своими мужественными поступками — участием в боевых действиях против агрессора — доказали, что есть другая Грузия и это не Грузия Саакашвили. Шпионские сети Специальной службы внешней разведки, Департамента военной разведки Минобороны, Департамента контрразведки МВД оказались насквозь дырявыми.

Взращенные в натовских разведпитомниках сотрудники спецслужб Грузии, меряющие любовь к родине размером банковского счета и холуйской преданностью к калифам на час, как оказалось, пребывали в мире, отличном от мира большинства грузин. Представления о нем честных людей, таких как Шарамидзе, Мукутадзе и многих-многих грузин, разительно отличались и будут отличаться от представлений господ Саакашвили, Мерабишвили, Табидзе, Лордкипанидзе, Джапаридзе. Для этих «розовых» господ с этикеткой Made in USA, видимо, американский штат Джорджия оказался ближе, чем земля предков и многовековые братские связи с Россией.

Об этом раздвоении Грузии и земляков с горечью писал в своем заявлении контрразведчикам гражданин России бывший агент Специальной службы внешней разведки старший прапорщик Шарамидзе:

«Саакашвили под дудочку америкосов пляшет. Но где америкосы и где Грузия? Народу что надо — снял урожай мандаринов, продал в Россию и, считай, уже перезимовал. Виноград то же самое — вино сделал, привез в Россию, продал. А сейчас куда везти? Гниют мандарины, под деревьями валяются. А на рынках России — марокканские. Цвет есть, а вкуса нет. И что мне сейчас делать? У жены гражданства нет российского, загранпаспорт ей не дают — в Россию ее не вывезти. Одна надежда на то, что власть в Тбилиси поменяется, а нас перестанут считать изменниками родины».

Шарамидзе был не одинок в своих выводах и оценках. Большая группа военнослужащих — грузин, проходивших службу в 42-й мотострелковой дивизии Северо-Кавказского военного округа, не побоявшись неизбежных преследований со стороны спецслужб Саакашвили по отношению к родным и близким, проживающим на родине, выступила с коллективным обращением к соотечественникам. В нем они призывали:

«Мы, нижеподписавшиеся, грузинская диаспора военнослужащих 42 СМД, крайне недовольны нынешней властью и проводимой политикой в Грузии в лице ее президента Саакашвили М. Н., поскольку последние события в Южной Осетии показали, что президент Грузии — не самостоятельное лицо, а лишь марионетка в руках руководства США.

Грузинская нация на грани полного морального и духовного разложения. Такую же участь Саакашвили хотел навязать и другим коренным нациям и народностям Кавказа, а именно гражданам Абхазии и Южной Осетии…

Это делается не случайно и не по глупости правителей, а осмысленно и точно. Все исполняется по задуманному плану руководства США и блока НАТО. Каждый удар чужими руками по России нацелен без промаха.

Проводимая на данный момент в Грузии политика — это хорошо продуманная их покровителями, четко спланированная и жестко исполняемая программа уничтожения и истребления народов Абхазии и Южной Осетии, попытка втягивания России в конфликт и дестабилизацию обстановки на Северном Кавказе, чтобы очернить ее в глазах мирового сообщества.

Обращаемся ко всем Вам, нашим соотечественникам, и призываем Вас не оставаться равнодушными и безучастными к происходящему в Грузии. Остановите Саакашвили! Не дайте ему осрамить и опозорить нашу нацию».

Под этим обращением стоят подписи старшего прапорщика Мамуладзе, младших сержантов Сурманидзе, Тобидзе и еще двадцати семи грузин-военнослужащих.

Они — истинные сыны своего народа, руки которых истосковались по виноградной лозе, а душа изболелась по задушевной беседе за чаркой доброго вина, когда не надо оглядываться по сторонам и опасаться, что любое неосторожно оброненное слово в адрес властей Саакашвили может принести в семью горе, нисколько не ошибались в оценках «отмороженных временщиков от власти». Власти, для которой собственный народ являлся лишь «пылью у ног».

Подтверждением тому служит то, что в день агрессии против Южной Осетии Специальная служба внешней разведки и Департамент военной разведки Минобороны позволили себе то, чего до этого не делала ни одна спецслужба. Они безжалостно «палили» своих агентов. На них: «Шот», «Ках», «Гоч» — обрушился шквал телефонных звонков. Господам из грузинской разведки было наплевать на то, что эфир находился под электронным «колпаком» и через час-другой содержание переговоров становилось достоянием российской контрразведки. Они настаивали, угрожали и требовали от агентов информацию о направлениях движения частей Северо-Кавказского военного округа, их боевом составе и состоянии техники. В ответ под разрывы артиллерийских снарядов и ликующие крики грузинских коммандос, поливавших свинцом Цхинвал, в их адрес неслись проклятия.

Двенадцатитысячная грузинская армия, подобно стае бешеных псов, спущенных с цепи Большим Хозяином — Вашингтоном, набросилась на батальон российских миротворцев и двухтысячное югоосетинское ополчение. Эфир взорвался торжествующими воплями вандалов XXI века. Вооруженные до зубов штурмовые группы коммандос танковыми клиньями разрывали на части зыбкую оборону защитников города. Казалось, еще одно усилие — и он перейдет под их контроль. Проходил час, другой, а перелом в бойне так и не наступил. Российские миротворцы, занявшие круговую оборону в «южном лагере», сидели как кость в горле у грузинских генералов.

Стойкость русского солдата, стоявшего насмерть, сорвала замысел тех, кто замышлял блицкриг — военную операцию «Чистое поле». Ценой своих жизней смоленские, вятские, тульские ребята задержали агрессора и обеспечили возможность частям 58-й армии Северо-Кавказского военного округа и 76-й воздушно-десантной дивизии прийти им на помощь. 67 молодых, полных сил и светлых надежд парней уже никогда не вернутся домой, чтобы дать новую жизнь новому поколению защитников Отечества.

На пятый день война в Южной Осетии и Абхазии для грузинской армии обернулась сокрушительным поражением. Не помогла горе-воякам и самая боеспособная пехотная бригада, спешно переброшенная американскими ВВС из Ирака. К тому времени «Чистое поле» превратилось в «Гуляй, поле». Хваленые рейнджеры, натасканные натовскими инструкторами, разбежались по окрестным лесам, и воинство Саакашвили исчезло, будто чудовищный, сюрреалистический мираж. На поле боя остались горы искореженной бронетехники и груды штабной документации. Военная машина агрессора, созданная и вскормленная Большим Хозяином — Вашингтоном, разбилась вдребезги о политическую волю руководителей России, мужество российских солдат, офицеров и югоосетинских ополченцев.

С окончанием войны в Южной Осетии и Абхазии мир на Южном Кавказе так и не наступил. Спустя год, еще не успев оправиться от позорного поражения, военная машина Грузии начала поигрывать. 24 октября 2009 года на территории древней Колхиды, у границ независимой Абхазии, защиту которой взяли на себя пограничные войска ФСБ России, были проведены совместные американо-грузинские военные учения под кодовым названием «Немедленный ответ». Недвусмысленность названия говорит сама за себя.

От армии не отстают и спецслужбы Грузии. После понесенных потерь они пришли в себя и возобновили разведывательно-подрывную деятельность против России. Тайная война продолжается.