Золотая осень 1939 г. для Польши была окрашена в траурные цвета. К исходу второй недели войны танковые клинья вермахта разорвали в клочья Войско польское, и оно как организованная вооруженная сила перестало существовать. Великобритания и Франция дальше никчемной дипломатической возни, чтобы остановить Германию и спасти союзницу Польшу, не пошли. Вермахт столь стремительно наступал, что на ряде участков разграничительной линии сферы интересов Германии и Советского Союза: река Нерев — Висла — Сан, оговоренной секретным протоколом, дополнявшим пакт Молотова — Риббентропа от 23 августа 1939 г., нарушил ее.

Что, безусловно, не могло не вызвать тревоги у советского руководства, выжидавшего, чем закончится военная кампания вермахта в Польше. Опасаясь остаться ни с чем, оно 17 сентября 1939 г. двинуло части Красной армии на запад. Практически не встречая на своем пути сопротивления Войска польского, они продвигались навстречу вермахту.

Меньше чем за месяц Польша была повержена. Советскими войсками было интернировано 452 536 человек, из них 18789 офицеров. 28 сентября 1939 г. состоялось официальное подписание договора между Германией и Советским Союзом о ее разделе. Его результатом стало возвращение в состав теперь уже СССР земель Западной Украины, Белоруссии, а позже и Бессарабии, утраченных «ленинской Россией» в 1918 г.

Возможно, судьба Польши и весь последующий ход событий в Европе могли быть иными, если бы ее руководители приняли предложение наркома обороны Красной армии К. Ворошилова — взять под защиту Вильнюс и Львов. Но в Варшаве его не захотели даже слушать.

«…Требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозрительный друг», — так вспоминал У. Черчилль еще об одной упущенной возможности остановить фашистскую Германию.

Вскоре вслед за Польшей наступила очередь «пуговиц на балтийском камзоле» — Литвы, Латвии и Эстонии. В последние 300 лет их пристегивали к себе то Швеция, то Россия, то Германия. В 1940 г. они возвратились на свое место в «русском камзоле». Красная армия без единого выстрела вошла в Ригу, Вильнюс и Таллин.

 

Невыученный урок

Легкость, с которой советская Россия возвращала утраченные приобретения Российской империи, породили эйфорию у партийного и военного руководства СССР. Им казалось, что «несокрушимая и легендарная» Красная армия легко отобьет нападение самого сильного врага и затем перенесет боевые действия на его территорию, где изнывающий от нещадной эксплуатации рабочий класс только и ждет того, чтобы сбросить со своей шеи ненавистных капиталистов.

От этих иллюзий советских партийных и военных руководителей не отрезвили ни ход, ни горькие уроки военной кампании против Финляндии. Она длилась три с половиной месяца и обернулась для Красной армии колоссальными потерями: 136 476 погибших и без вести пропавших, 325 000 раненых и обмороженных, 5 576 попавших в плен. Финская сторона потеряла всего 48 243 человека убитыми, 45 000 — ранеными и 806 — пленными.

12 марта 1940 г. в Москве был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Советская пропаганда преподносила его населению как выдающийся успех партийного и военного руководства Красной армии. Само же оно должных уроков из грубейших ошибок как стратегического, так и тактического уровня, допущенных во время войны с Финляндией, не извлекло.

17 апреля 1940 г. в ходе заседания Военного Совета НКО, его участники ограничились констатацией фактов. О недостатках и просчетах, если и говорилось, то сквозь зубы. И. Сталин, выступивший на заседании, не пошел дальше общих оценок того, что «…культ традиций и опыта гражданской войны помешал…перестроиться на новый лад, перейти на рельсы современной войны».

Голоса отдельных, трезво мыслящих практиков и теоретиков ратного дела с трудом пробивались через военную бюрократию, сложившуюся вокруг маршалов К. Ворошилова, С. Буденного, Г. Кулика, продолжавших двигать по картам такую милую их сердцу кавалерию, в то время, как механизированные корпуса вермахта, подобно катку, плющили одну за другой лучшие европейские армии.

Будущие генералы и маршалы Великой Победы К. Рокоссовский, С. Бирюзов, К. Мерецков, Б. Горбатов, осмеливавшиеся говорить о том, что Красной армии необходима глубокая организационно-структурная перестройка: создание механизированных корпусов, качественное улучшение средств боевого управление и связи, а главное, обучение командного состава самостоятельным и инициативным навыкам ведения боя, находились в подвалах Лубянки. Следователи НКВД: садисты-костоломы Л. Влодзимирский, А. Хват и другие — пытками выбивали у них признания «…в проведении вредительской деятельности против Красной армии, подрыве ее боеготовности и сотрудничестве с немецко-фашистской кликой».

 

Бей своих, чтобы чужие боялись

Кровавое колесо репрессий катилось по армейским рядам. В 1937 г. партийный ставленник в органах госбезопасности Н. Ежов вместе с начальником Особых отделов НКВД И. Леплевским «вскрыли» «военно-фашистский заговор» в Красной армии. Как «выяснило» следствие, герои гражданской войны, видные военачальники: М. Тухачевский, В. Блюхер, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир и другие, «…вступив в сговор с Троцким и нацистской Германией, готовили военно-фашистский переворот». Все они были расстреляны. Вслед за ними «…из 108 членов Военного Совета при НКО к ноябрю 1938 г. от прежнего состава осталось только 10 человек. В 1937–1938 гг. были осуждены Военной коллегией Верховного Суда СССР 408 человек из числа руководителей и начальствующего состава РККА и ВМФ. К высшей мере — 403 человека, 7 — к разным срокам наказания в исправительно-трудовых лагерях. Всего за этот период в РККА, ВМФ и НКВД было арестовано 28 062 военнослужащих».

В ноябре 1938 г. на Военном Совете НКО до нового руководящего состава Красной армии нарком обороны маршал С. Тимошенко довел следующие, касающиеся чистки армии, цифры:

«…Из Красной Армии «вычистили» 40 тысяч человек, т. е. было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников РКК» [48] .

На освободившиеся должности назначались вчерашние командиры взводов, рот, в большинстве своем не имевшие классического военного образования, за спиной которых было всего 5–7 классов.

Те немногие командиры, кто приобрел боевой опыт и уцелел после репрессий, предпочитали молчать и слепо выполняли установки партии.

Такая же удручающе-печальная картина наблюдалась в органах госбезопасности. Только в военной контрразведке за период с 1938 г. по 1941 г. сменилось три руководителя, они были обвинены в измене и расстреляны. Волна репрессий докатилась до последнего опера: «…С 1 октября 1936 г. по 1 января 1939 г. по Центру и периферии убыль руководящего и оперативного состава, при общей численности в 24 500 человек, составила 5 898 сотрудников».

Еще более тяжелые потери понесла советская разведка, фактически она перестала существовать. В своем отчете руководству ГУГБ НКВД СССР по итогам работы разведки в 1939–1941 гг. вновь назначенный и совершенно далекий от нее начальник, 34-летний П. Фитин, до марта 1938 г. работавший заместителем главного редактора «Сельхозгиза», докладывал Л. Берия:

«…H началу 1939 г. в результате разоблачения вражеского руководства Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при таком положении не могло идти и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду созданием аппарата самого отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном».

Красноречивее этих горьких слов руководителя разведки говорят сухие цифры ее потерь. К тому времени из штатной численности ИНО подверглось репрессиям около 70 % ее сотрудников, 92 из них были арестованы, а 87 — уволены. В отдельные периоды документы на имя членов Политбюро подписывали рядовые сотрудники.

Работавшая в ИНО в январе 1939 г. комиссия ЦК ВКП(б) констатировала, что «НКВД не имеет за рубежом практически ни одного резидента и ни одного проверенного агента».

Знаменитая «группа Яши» — Я. Серебрянского, — образованная в 1926 г. и известная как «Особая группа при председателе ОГПУ СССР — наркоме НКВД СССР», со временем превратилась в мощнейшую разведывательно-диверсионную сеть в Западной Европе, на Ближнем Востоке и в США. К 1938 г. в крупнейших портах и транспортных узлах Я. Серебрянским и соратниками было создано 12 разведывательно-диверсионных резидентур из числа агентов-нелегалов коммунистов— коминтерновцев и патриотов, «не засвеченных в публичной деятельности».

Во время войны в Испании ими осуществлялась нелегальная переброска оружия бойцам интернациональных бригад и спецгруппам НКВД, проводились диверсии на транспортных судах, направлявшихся с грузами для армии путчистов Ф. Франко, был захвачен ряд новейших образцов военной техники, которая испытывалась вермахтом в Испании.

Лучшим свидетельством эффективности действий Особой группы является доклад руководителя Главного управления имперской безопасности Германии (РСХА) группенфюрера Г. Гейдриха своему непосредственному начальнику рейхсфюреру Г. Гиммлеру. В нем он сообщал: «…Наряду с созданными английской секретной службой группами саботажников, целью которых в мирное время было уничтожение немецких судов, существовала еще более разветвленная, созданная Коминтерном террористическая организация, главной задачей которой было уничтожение судов тех государств, которые в свое время примкнули к Антикоминтерновскому блоку. Руководителем этой организации был немецкий эмигрант Эрнст Вольвебер».

Далее Г. Гейдрих более подробно раскрывал его роль в ней: «…Он в значительной степени несет ответственность за организацию и активную деятельность созданных по указанию из Москвы групп саботажников в Германии, Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Бельгии, Франции и бывших прибалтийских государствах-лимитрофах. Он осуществлял в широких масштабах закупку и транспортировку взрывчатых веществ и других материалов для саботажа и располагал большими денежными средствами, ассигнованными Коминтерном для финансирования этой организации и для оплаты агентов».

Касаясь результатов действий советских диверсионных групп, Г. Гейдрих привел конкретные цифры: «…Деятельность этих распространившихся на всю Европу коммунистических террористических групп включает в себя акты саботажа против 16 немецких, 3 итальянских и 2 японских судов, которые в двух случаях привели к их полной потере».

По возвращению в СССР Я. Серебрянского и его товарищей ждало не повышение по службе, а камера во внутренней тюрьме на Лубянке и абсурдные обвинения в предательстве и сотрудничестве чуть ли ни со всеми разведками стран, где действовала «группа Яши», а затем — приговор к расстрелу с отсрочкой исполнения.

В последний момент что-то остановило руку Л. Берия — в то время уже полновластного хозяина Лубянки — над расстрельным списком. Вряд ли всесильный нарком руководствовался человеческими чувствами. Будучи профессионалом, дальновидным и практичным человеком, он отдавал должное таланту разведчика Я. Серебрянского и, предчувствуя грядущую войну, отсрочил его смерть. И, как бы это кощунственно ни звучало, от расстрела Я. Серебрянского спасла война и заступничество товарищей по службе.

5 июля 1941 г. легенда отечественных спецслужб П. Судоплатов был назначен руководителем Особой группы при наркоме НКВД СССР. Первый вопрос, который ему пришлось решать, стал кадровый. Задачи, поставленные перед новым подразделением, под силу были только профессионалам высочайшего класса. В связи с этим он обратился к Л. Берии с просьбой об освобождении из тюрем и лагерей оставшихся в живых бывших сотрудников, в частности, Я. Серебрянского. Нарком тогда задал П. Судоплатову всего один вопрос: «Вы уверены, что он нам нужен?» Ответ Павла Анатольевича был утвердительным. Но это было в трагическом для страны июне 1941 г.

А до этого партийные вожди занимались перетряхиванием органов госбезопасности. Параллельно с их «очищением» от «троцкистов и неблагонадежного элемента», ими была затеяна реформаторская чехарда. 3 февраля 1941 г. на заседании Президиума ЦК ВКП(б) было принято решение о разделении НКВД на два наркомата. В частности, принятым постановлением предписывалось:

«…Разделить Народный комиссариат внутренних дел СССР на два наркомата:

а) Народный комиссариат внутренних дел СССР (НКВД);

б) Народный комиссариат государственной безопасности СССР (НКГБ).»

Из единого ведомства были выделены все разведывательные, контрразведывательные и оперативно-технические службы Главного управления государственной безопасности и сведены в НКГБ СССР. В целом, то было оправданное, но крайне запоздалое решение. К тому времени монстр НКВД, распустивший гигантские щупальцы ГУЛАГа от Бреста до Владивостока, превратился в громоздкую и неповоротливую махину, которая работала больше на внутренние, политические нужды советских вождей, чем на обеспечение внешней безопасности государства. Организационная перестройка затянулась на несколько месяцев. На Лубянке между наркоматами развернулась «кабинетная война»: делились этажи, кабинеты и «враги народа», никто не хотел остаться безработным. Вновь назначенные начальники тянули к себе «своих» и «топили чужих».

Следующий шаг по реорганизации органов госбезопасности еще больше ослабил их боеспособность в таком важном звене, как военная контрразведка. Постановлением Правительства Союза ССР от 8 февраля 1941 г. Особый отдел ГУГБ НКВД СССР, на который возлагались задачи по «. борьбе со шпионажем, диверсией, вредительством и всякого рода антисоветскими проявлениями в Красной Армии, а также информирование высших инстанций о состоянии войск», был выведен из состава НКВД, преобразован в 3-е управление и переподчинен наркому обороны и наркому Военно-морского флота. В результате военная контрразведка превратилась в «карманную» при командирах и во многом зависела от их воли.

Теперь все назначения, даже оперативного состава, начиная с оперуполномоченного полка, утверждались приказами по военным ведомствам. Кроме того, вывод Особых отделов из единой системы обеспечения государственной безопасности тут же резко сказался на результативности их работы по таким основным направлениям, как агентурное проникновение в спецслужбы противника и борьба со шпионажем.

Под нажимом войсковых командиров, не представлявших содержания оперативной деятельности, произошло резкое смещение акцентов в работе особистов от контрразведки в сторону хозяйственно-бытовых проблем. Теперь им больше приходилось заниматься проверкой продовольственных складов и расследованием банального воровства, что вело к их профессиональной деградации. К этому дополнительно примешивался и личностный момент: те из командиров, кто пережил массовые репрессии 1937–1938 гг., теперь стремились сполна отыграться на особистах за свои прежние страхи и зачастую ставили их в строй или гоняли как «сидоровых коз» на учебных полигонах.

Ошибочность этого решения для партийных вождей стала очевидна уже через несколько месяцев. В результате такой реорганизации они потеряли один из важнейших каналов контроля за стержневым государственным институтом — армией и флотом — и одновременно лишились объективного источника информации об истинном положении в войсках. В тот период в высшие партийные инстанции от командования, в основном, поступали бравурные доклады: «…Броня крепка, а танки наши быстры».

Так долго продолжаться не могло. Война стучалась в ворота СССР. Оперативная обстановка, особенно на западных границах, стремительно осложнялась и требовала пересмотра принятого решения в отношении военной контрразведки и внесения корректив в ее работу. Спустя два месяца после февральского постановления правительства, 19 апреля 1941 г. было принято новое совместное Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о 3-х управлениях НКО и НКВМФ — военной контрразведке.

В нем констатировалось следующее: «…Практика применения постановления ЦК ВКП (б) от 8 февраля 1941 г. «О передаче особого отдела НКВД СССР в ведение Наркомата обороны и Наркомата Военно-морского флота СССР» показала, что в этом постановлении не учтена необходимость взаимной информации органов госбезопасности и 3-го управления НКО и НК ВМФ и целесообразность единства действий этих органов против антисоветских элементов, подвизающихся одновременно как внутри системы Армии и Военно-морского флота, так и вне ее».

И опять-таки это решение было половинчатым и не способствовало боеготовности военной контрразведки. Она по— прежнему находилась в составе армии и флота и подчинялась командирам. Ввод в штат Третьих управлений в Центре и на местах: округах, флотах и флотилиях, армиях и корпусах, дивизиях, укрепленных районах и гарнизонах — должностей заместителей начальников 3-х управлений, отделов и отделений с непосредственным их подчинением соответствующим НКГБ и УНКГБ по территориальности, разве что добавил трений между двумя ведомствами — армией и госбезопасностью и существенно не повлиял результативность работы военной контрразведки. Она по-прежнему действовала вне общей системы государственной безопасности. Окончательно все на свои места поставила начавшаяся вскоре война.

17 июля 1941 г. Верховный Главнокомандующий И. Сталин подписал постановление ГКО СССР «О преобразовании органов 3-го управления НКО СССР в Особые отделы НКВД СССР». Военная контрразведка вновь была возвращена в общую систему государственной безопасности. Их главными задачами стали «борьба со шпионажем и предательством в частях Красной Армии, ликвидация дезертирства в прифронтовой полосе». Начальником Управления особых отделов был назначен 34-летний комиссар госбезопасности 3 ранга В. Абакумов. Впоследствии, 19 апреля 1943 г., он возглавил военную контрразведку Смерш.

Тем временем, в Германии все происходило с точностью наоборот. Ее спецслужбы, в частности, абвер, активно наращивал свои силы и готовился к схватке на Востоке. После принятия Гитлером в декабре 1940 г. политического, а затем и военного решения о нападении на Советский Союз, 18.12.1940 г. — директивы Верховного главнокомандования № 21 (план «Барбаросса»), центр тяжести разведывательной и диверсионно-повстанческой деятельности абвера переместился к его границам.

Исходя из стратегического замысла плана «Барбаросса» руководители абвера: адмирал В. Канарис, генерал-лейтенант Ф. Бентивенья, адмирал Л. Бюркнер, генерал-майор Г. Остер, полковник Г. Пиккенброк, полковник Э. Лахузен активизировали оперативно-тактическую разведку и масштабную подготовку диверсионно-повстанческих подразделений в западных районах Советского Союза.

После завершения военных компаний в Югославии и Греции, Германия (ее армия и спецслужбы) занялась завершением подготовки к броску на Восток. В Берлине не испытывали ни малейших сомнений в том, что «колосс на глиняных» — большевистская Россия — не устоит перед сокрушительным ударом вермахта и в рухнет за несколько месяцев.

В Кремле И. Сталин и его окружение не были столь наивны в отношении миролюбивых заявлений главарей нацистов, т. к. знали их истинную цену, и тоже готовились к войне. Вместе с тем советское руководство не в полной мере представляло мощь вермахта и питало неоправданные надежды в отношении боеспособности Красной армии. Чему в немалой степени способствовали бодрые доклады ее командиров, быстрый успех, одержанный над японцами при озере Хасан и на реке Халхин-Гол, а также количественные показатели.

 

Воюют не числом, а умением

По состоянию на 22 июня 1941 г. Красная армия «…превосходила вермахт в сухопутных войсках в 1,12 раза, авиации в 1,54 раза; танках в 2,77 раз. Уступала она ему в общей численности личного состава: против 8,5 миллионов человек, имела 5,5 миллиона человек».

Но главное преимущество вермахта заключалось не в количестве личного состава, а в высокой степени организации работы штабов, доведенной до совершенства системе боевого управления войсками и в богатом двухлетнем опыте войны, который приобрели офицеры и солдаты в боях, а не за академической партой. За это время они не проиграли ни одного сражения и были пропитаны духом победителя, а для человека военного — это важнейший компонент.

В этих слагаемых военного успеха советские генералы и офицеры значительно уступали гитлеровским. Что касается опыта боевого управления частями и соединениями, то он был далеко не в пользу командиров Красной армии. Так, в звене «командир дивизии — командующий войсками» около 37 % находились в должности менее 6 месяцев, а на таком важнейшем оперативном участке, как армия, таких командиров было и того больше — 50 %. Еще более удручающая картина наблюдалась в авиации. В звеньях «авиакорпус — авиадивизия» эти цифры достигали 100 % и 91,4 % соответственно. Примечательно и то, что 13 % командиров вообще не имели военного образования.

Другим существенным фактором, ослаблявшим уровень боевой готовности Красной армии, являлась крайне низкая общая и техническая подготовка личного состава. Для сравнения, в вермахте большинство личного состава имело 7 классов образования, а в Красной армии — в основном, 4 класса. В результате поступающая на вооружение новая техника бесполезным ломом стояла в ангарах. Еще более усугубляла положение затеянная после неудачной финской компании организационно-штатная реформа Красной армии. К сожалению, говоря словами бывшего премьера России В. Черномырдина, хотели как лучше, а получилось как всегда.

В этих условиях политическое руководство Советского Союза отчаянно прилагало усилия, чтобы успеть подготовиться к предстоящей войне с Германией. То, что она уже не за горами, говорили данные, поступавшие от разведки, оправившейся от репрессий 1937–1938 гг. и наращивавшей свои оперативные позиции в стане противника и его союзников. В шифровках резидентов «Рамзая» (Р. Зорге) и «Дора» (Ш. Радо), и знаменитой «Красной капеллы», действовавшей непосредственно в Германии, назывались и сроки.

Наиболее полная и достоверная разведывательная информация о подготовке Германии к войне с СССР поступала из лондонской резидентуры от знаменитой «кембриджской пятерки» — К. Филби, А. Бланта, Г. Берджеса, Д. Кернкросса и Д. Маклина. В частности, они сообщали о силах и средствах, которые вермахт планировал использовать в войне против СССР.

Данные разведчиков о подготовке Германии к войне с СССР подтверждались также докладами командующих западными военными и пограничными округами. Эти и другие разведывательные данные, поступавшие из берлинской, лондонской, швейцарской и токийской резидентур НКВД и Разведуправления Красной армии, не оставляли сомнений в близкой войне с Германией.

Большинство из них были известны И. Сталину, и он, как опытный политик, видимо, не строил иллюзий на этот счет. Но он продолжал упорно верить, что провидение отпустило ему еще полгода до решающей схватки с фашизмом. В этом его убеждала тонко сработанная специалистами гитлеровских спецслужб дезинформация, которая умело подавалась по различным каналам: разведывательным, дипломатическим и иным. В определенной степени этому способствовали и существенные противоречия, имевшие место в поступавших к нему из НКВД и Разведуправления Красной армии разведсводках, по срокам нападения, силам и средствам, сосредоточенным вермахтом вдоль границ с Советским Союзом.

Роковые иллюзии И. Сталина дорого обошлись советскому народу. Позже, в августе 1942 г. он на встрече с У. Черчиллем признался в своих заблуждениях. Тот так вспоминал о том разговоре: «…В беседе со мной Сталин заметил: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».