В Моздоке обжигающе смертоносное дыхание близкой войны ощущалось повсюду. На дорогах, идущих в Южную Осетию, столбом стояла пыль — это двигались походные колонны 58-й армии. Улицы города патрулировали усиленные милицейские и наряды гарнизонной комендатуры. Въезд на аэродром перегораживали ежи из колючей проволоки. В воздухе непрерывно стоял рев мощных авиационных моторов, тяжелые транспортные самолеты один за другим заходили на посадку. Военная машина России пришла в движение.

На въездном КПП бдительные контролеры тщательно проверили документы у Колпаченко и Гогоберидзе, потом осмотрели машину и только тогда разрешили въезд на территорию части. Не останавливаясь у штаба, они проехали в конец посадочной полосы, где разгружался огромный Ил. Из его чрева с грохотом выкатывались БТР, БРДМ и выстраивались в походную колонну. Прямо на поле аэродрома обустраивался первый десантный полк, здесь же, под масксетью, разворачивал работу полевой командный пункт 76-й воздушно-десантной дивизии.

Перед постом десантников Колпаченко приказал Григорию остановиться и, крепко пожав руку, на ходу бросил:

— Молодец, классный ты водитель, Гриша, Шумахер отдыхает! После войны жду в гости!

— Спасибо, Александр Николаевич! Удачи вам и ребятам! — пожелал Гогоберидзе и еще долго провожал взглядом могучую фигуру генерала.

Колпаченко, срываясь на бег, поспешил на командный пункт. Заметив его, офицеры и солдаты подтягивались и живо приветствовали. Он энергично отвечал в ответ, пристально всматривался в их лица и не находил ни растерянности, ни страха. В глазах подчиненных читались решительность и собранность. О появлении Колпаченко доложили на командный пункт, начальник штаба дивизии полковник Дарбинян поспешил ему навстречу, подал команду «Смирно!» и обратился с рапортом:

— Товарищ генерал-майор, личный состав 76-й…

— Здравствуй, Арутюн Ванцикович! — остановил его Колпаченко и задал главный вопрос: — Как настрой личного состава?

— Боевой, Александр Николаевич! Все в строю и готовы к выполнению боевых задач! — заверил Дарбинян и с гордостью подчеркнул: — Даже больные из госпиталя выписались!

— Молодцы, ребята! — с удовлетворением отметил Колпаченко и поторопил: — Так, Арутюн Ванцикович, в двух словах, что мы имеем по состоянию дивизии на этот час?

— Первый полк в полном составе находится здесь и занимается подготовкой к маршу. Второй — в воздухе, расчетное время прибытия в Моздок — 18.00. По третьему и подразделениям обеспечения все расписано на графике, — доложил Дарбинян и, распахнув полог палатки, предложил: — С ним, товарищ генерал, вы можете ознакомиться в оперативном отделении.

В нем кипела работа: оперативники на картах прокладывали маршруты движения колонн; артиллеристы производили подсчет боезапаса; связисты пытались наладить связь. Появление командира офицеры встретили дружным: «Здравия желаем, товарищ генерал!».

Поздоровавшись, Колпаченко занялся изучением боевого расчета, подготовленного оперативным отделением штабом. Сосредоточение дивизии в Моздоке планировалось завершить к 3.00 9 августа и начать марш на Цхинвал. Столь сжатые сроки не смутили Колпаченко — уровень подготовки личного состава и состояние боевой техники внушали ему оптимизм. БТР и БРДМ были на ходу, а те мелкие неисправности, которые возникли на отдельных агрегатах, не влияли на их боеготовность. Что касается организации связи — этого главного нерва армии, то с ней происходило что-то непонятное. Все попытки связаться с генералом Борисовым и его оперативной группой, находившейся в Южной Осетии, по штатным армейским радиосредствам потерпели неудачу. Колпаченко с недоумением посмотрел на начальника связи дивизии и не удержался от упрека:

— Ну, у вас, как всегда: связь есть, но не работает! — и потребовал: — Товарищ подполковник, доложите, в чем дело?

— Товарищ генерал, такая картина не только у нас. То же самое происходит со связью оперативной группы 58-й армии, что находится в Южной Осетии. Это какой-то Армагеддон… — пустился в объяснения начальник связи дивизии.

— Товарищ подполковник, у нас что, конец света?.. — оборвал его Колпаченко.

— Никак нет, товарищ генерал.

— Тогда нечего рисовать нам апокалипсические картины! — отрезал Колпаченко и распорядился: — Обеспечить мне связь с Борисовым! И обеспечить немедленно!

— Товарищ генерал, мы делаем все, что в наших силах! Но на всех частотах действуют мощные источники радиопомех. Работает только сотовая связь.

— Помехи? А кто их выставил: Саакашвили, американцы?

— Не могу знать, товарищ генерал, скорее всего, американцы.

— Тогда почему работает сотовая? — допытывался Колпаченко.

Начальник связи промолчал и перевел взгляд на заместителя руководителя отдела ФСБ дивизии подполковника Александра Первушина.

— Александр Николаевич, я так полагаю, что противник специально не закрыл открытые каналы связи, чтобы перехватывать наши переговоры, — предположил контрразведчик.

— Специально? Перехватывать? — Колпаченко сбавил тон и согласился: — Похоже, что так.

— Товарищ генерал, в сложившейся ситуации считаю необходимым использовать в переговорах кодовую таблицу «Волга», — предложил Дарбинян.

— Волга, Волга, течет долго, — обронил Колпаченко и в сердцах произнес: — Нет, Арутюн Ванцикович, не пойдет, пока будем шифроваться, война закончится.

— Но других вариантов нет, товарищ генерал, — с горечью констатировал Дарбинян.

— Нет, говоришь? — на лице Колпаченко появилась хитрая улыбка, и он объявил: — Товарищи офицеры, чтобы запутать противника все доклады производить только на командирском языке. Пусть себе на хрен слушают! — и, подмигнув Первушину, спросил: — Контрразведка, как, не против?

Тот тоже улыбнулся и предложил:

— Товарищ генерал, надо только почаще поминать известную мать и, конечно, ваш «ешкин корень».

Начальник связи приободрился, оживились остальные офицеры и посыпали шутками:

— Пусть гады ломают себе головы, какая мать нам помогает. И что это за тайное оружие — «ешкин корень».

Так, на ходу, рождалась новая таблица скрытного управления войсками, при расшифровке которой у противника, в чем можно было не сомневаться, завянут не только уши, а и свихнуться мозги. В оглушительном реве очередного Ила, заходящего на посадку, потонули голоса армейских острословов. На его борту прибыли первая рота и командование второго полка. Колпаченко прервал совещание и отправился их встречать. В ту ночь ни ему, ни Дарбиняну, ни остальным офицерам управления дивизии не удалось сомкнуть глаз. Обстановка в Южной Осетии накалялась с каждой минутой и требовала от десантников максимальной организованности и оперативности.

В 3.00 9 августа 76-я дивизия в полном составе сосредоточилась в Моздоке, чтобы совершить свой знаменитый марш-бросок в Южную Осетию. В 3.05 арьергард во главе с Колпаченко и группой боевого управления начали движение. Вслед за ними двинулись полки и подразделения обеспечения. На выезде из Моздока к колонне присоединился батальон «Восток» чеченского спецназа во главе с Сулимом Ямадаевым.

Скрипя сердце Колпаченко и Дарбинян приняли это пополнение, но через несколько километров марша от их скепсиса — управлять чеченской «вольницей», не признающей ничего и никого, кроме Аллаха и кинжала, — не осталось и следа. Среди подчиненных Ямадаева поддерживались железный порядок и суровая дисциплина. Их колонна не нарушала общего ритма движения дивизии. Экипажи БТР и грузовиков с бойцами батальона «Восток» строго держали дистанцию между машинами. В эфире также неукоснительно соблюдалась дисциплина переговоров — Ямадаев обменивался короткими репликами с командирами групп и не позволял ничего лишнего.

Таким пополнением Колпаченко остался доволен. В Южной Осетии, в условиях горной местности, батальон «Восток» — элита чеченского спецназа, имеющая богатый опыт борьбы с боевиками, был незаменим в решении задач по поиску и уничтожению командных пунктов противника и организации засад. Мысленно генерал уже находился в Цхинвале рядом с бойцами подполковника Тимермана и югоосетинскими ополченцами, стоявшими насмерть и не позволявшими врагу завладеть городом и пробиться к Рокскому тоннелю. Он пытался представить положение противника, и перед его мысленным взором возникло, казалось, уже забыто военное прошлое.

Низко нависшее свинцовое небо, исполосованное трассерами пулеметных и автоматных очередей. Выворачивающий наизнанку душу и вгоняющий в землю вой реактивных снарядов. Содрогающиеся от разрывов мрачные развалины Грозного. Чадящие факелы догорающих в каменных джунглях танков и БТР. И тела, множество тел, русских и чеченцев на подступах к площади Минутка, раздавленных гусеницами, истерзанных осколками и голодными собаками. И они — два старика и ребенок, каким-то чудом уцелевшие в этом земном аду, где, казалось, сам воздух был пропитан запахом смерти и лютой ненависти.

Колпаченко тряхнул головой, пытаясь освободиться от ужасов прошлого, и бросил взгляд на часы — стрелки показывали четверть восьмого, и чертыхнулся в душе. Дивизия все больше выбивалась из графика движения, разработанного офицерами оперативного отделения. Ей приходилось буквально продираться через хаос, царивший на дороге. «Воевали на бумаге, да забыли про овраги», — с горечью подумал Колпаченко и обратился к Дарбиняну.

— Арутюн Ванцикович, надо что-то делать! С таким темпом движения мы и за сутки до места не доползем.

— Почти на час выбились из графика, — констатировал тот.

— Дальше еще хуже будет: упремся в хвост колоны 58-й армии.

— По мобплану она должна находиться в Южной Осетии.

— Плану?.. — болезненная гримаса исказила лицо Колпаченко, и он с ожесточением произнес: — Если по тем, что сочиняют в Генштабе, то нашей дивизии положено быть за тысячи километров отсюда.

— Действительно, почему подняли нас, а не тульскую? — задался вопросом Дарбинян.

— Арутюн Ванцикович, давай не будем гадать, наше дело воевать. Надеюсь, 58-я прошла Рокский тоннель.

— Я тоже. Говорят, командующий СКВО генерал Макаров не стал ждать приказа министра, и сам двинул войска в Осетию.

— Молодец, правильно сделал! А то с нашими паркетными полководцами страну можно просрать. Так что, Арутюн Ванцикович, на Генштаб надейся, а сам… — Колпаченко осекся.

Водитель командно-штабной машины резко ударил по тормозам и взял в сторону, чтобы не врезаться в головную БРДМ. Перед ней бушевала возбужденная толпа. Сотни добровольцев — осетин, терских казаков, чеченцев, дагестанцев, взяв в плотное кольцо Колпаченко, Дарбиняна и Ямадаева, требовали от них только одного: выдать им оружие и взять с собой. Самые горячие, вооруженные охотничьими ружьями, не дожидаясь разрешения, на своих внедорожниках и УАЗах попытались втиснуться в походную колонну десантников. В этом гвалте Колпаченко и его офицеры сорвали голоса, уговаривая добровольцев освободить дорогу и дождаться подхода частей обеспечения 58-й армии, чтобы вместе с ними идти на подмогу в Южную Осетию. Добровольцы их просьбам вняли и освободили дорогу.

Колонна продолжила марш, но с каждым километром его темп становился все ниже. Потоки беженцев, волна за волной, накатывали на десантников и тормозили их продвижение. Колпаченко вынужден был выдвинуть вперед машины с самыми опытными экипажами. Водители, где маневром, а где броней, сдвигали на обочину все, что мешало движению. Но это мало помогало. На дороге царила стихия, и колонна с черепашьей скоростью продолжала ползти вперед, пока не попала в огромную автомобильную пробку. Попытки инспекторов ВАИ и ГИБДД навести в движении хоть какой-то порядок ничего не давали. Ситуацию до предела осложнила авария — армейский КамАЗ столкнулся с тяжелогруженой фурой. Попытки растащить машины ни к чему не привели.

Колпаченко, Дарбинян и Ямадаев с трудом пробились сквозь наэлектризованную до предела толпу к месту аварии. Их глазам предстала удручающая картина. КамАЗ от удара развернуло на 90 градусов, и он капотом вклинился в расщелину. Положение фуры было и того хуже: от падения в пропасть ее удерживал выступ на карнизе. Одно неловкое движение, и машина рухнула бы вниз, но это не остановило хозяина и его родственников — они, рискуя собой, вытаскивали из кузова домашний скарб. Гора вещей расползалась по дороге, и это вызывало глухой ропот в толпе. Она, подобно грозовой туче, наливалась гневом, и в адрес хозяина фуры раздались угрозы. Самые горячие принялись спихивать вещи в пропасть. Между ними и семьей завязалась потасовка. Расправу над хозяином фуры и его родственниками предотвратил Ямадаев. Он вскинул автомат и дал очередь поверх голов.

Гулкое эхо пошло гулять по ущелью. Толпа присмирела и отхлынула к скале. В наступившей тишине стал слышен грозный гул реки, зажатой в каменных теснинах, сквозь него прорывались рыдания жены хозяина фуры и плач детей. Прячась за его спину, они с ужасом смотрели на Ямадаева. Он закинул автомат за плечо и шагнул к хозяину фуры. Тот попятился, по его одутловатому лицу ручьем струился пот, а толстые поросшие густыми волосами пальцы, сжимавшие монтировку, побелели на костяшках.

— Брось железяку! — потребовал Ямадаев.

Под его грозным взглядом каплеобразная фигура хозяина фуры съежилась, слово спущенный мяч, руки плетьми обвисли к земле, пальцы разжались, монтировка выпала и, звякнув о дорогу, скатилась в кювет. Ямадаев бросил на него презрительный взгляд и, сплюнув под ноги, потребовал:

— Отвали от фуры! — затем обернулся и окликнул: — Ахъяд?

— Я здесь, Сулим, — откликнулся тот и выглянул из люка механика-водителя БТР.

— Вали эту телегу с барахлом в пропасть.

— Понял, командир! Один момент, — заверил Ахъяд и исчез в люке.

БТР взревел двигателем.

— Стойте, остановитесь! Что вы делаете? Как мне жить? Чем мне кормить детей?!! — взмолился хозяин фуры.

— А в Цхинвале что, не дети!? Шкура! — взорвался Ямадаев и крикнул: — Давай, Ахъяд!

Тот резко прибавил газу. БТР сшиб фуру с утеса в пропасть. Ее хозяин и его родственники зашлись в стонах и рыданиях. Колпаченко и Ямадаеву было не до них — война диктовала свои правила. На ее безжалостных весах имели цену только жизнь и победа. Через 10 минут порядок на дороге был восстановлен, и колонна продолжила марш. Выбравшись из автомобильного капкана, Колпаченко перешел к решительным действиям. Все, что мешало движению, решительно сдвигалось на обочину или безжалостно сбрасывалось в пропасть. Его мысли были подчинены только одной цели — выиграть гонку со временем, чтобы спасти тех, кто уцелел в Цхинвале, и не дать врагу закрепиться на захваченных позициях.

Через двенадцать километров темп марша снова резко упал, колонна десантников уперлась в хвост обоза 58-й армии. Здесь у Колпаченко с Дарбиняном уже не хватало крепких слов в адрес тех армейский чиновников, кто бодро рапортовал в Генштаб о высокой боевой готовности ее частей. На поверку оказалось — их рапорта не стоили гроша ломанного: за рулем многих машин вместо бумажных профессионалов-контрактников оказались реальные солдаты-срочники, имевшие за спиной лишь курс молодого бойца. Сама техника, простоявшая большую часть времени на колодках в ангарах, сыпалась на каждом километре. Задранные к верху капоты и торчащие из-под них засаленные задницы без вины виноватого водителя и техника-механика, материвших на чем свет стоит ремонтников, свидетельствовали только об одном — от некогда могучей Советской армии осталась лишь ее бледная тень.

Колпаченко старался не думать об этом и о том, что ждет его и его подчиненных впереди. В душе он молил только об одном: успеть прорваться к Цхинвалу и не дать закрепиться в нем противнику. Позади остался Рокский тоннель, и десантники, наконец, смогли увеличить темп марша. Отбиваясь от наскоков грузинских диверсионных групп, они глубокой ночью пробились к северной окраине югоосетинского села Джава. В нем разместился временный объединенный КП российских войск и югоосетинских ополченцев. Там Колпаченко встретил Борисова, командующего СКВО Макарова и президента Республики Южная Осетия Кокойты.

Их лица были сосредоточены, они пытались разобраться, где находится противник, какими силами и по каким направлениям атакует. К сожалению, отсутствие надежной связи не позволяло составить целостной картины. Информация, поступавшая на КП от разведгрупп, носила отрывочный и противоречивый характер. Что касается Генштаба, то он был не помощник и оставался глух к запросам Борисова и Макарова. Главное оперативное управление Генштаба — мозг армии, вовлеченное в очередную кабинетную реформу, переезжало из одного здания в другое. Пресловутый план боевого применения Вооруженных Сил России затерялся в каком-то из сейфов. Воздушная разведка также не дала результатов. Самолет-разведчик, поднятый в воздух, был сбит ПВО Грузии, что стало полной неожиданностью для Генштаба. В Москве не предполагали, что на вооружении грузинской армии могут оказаться системы «Бук-М», а за пультами управления — дежурить опытные расчеты специалистов с Украины. Еще хуже, чем в воздухе, складывалась обстановка на земле: здесь царил полнейший хаос.

Колпаченко с сочувствием смотрел на Борисова. От недосыпания его глаза покраснели как у рака, лицо приобрело землистый цвет, а щеки покрывала густая щетина. Он, как в цирке, менял один сотовый телефон на другой, осип от крика, и уже кроме мата в адрес армейских чинуш, засевших в московских кабинетах и терзавших вопросами: как, где, почему? — у него ничего другого не осталось. Появление Колпаченко прибавило настроения Борисову. Послав куда подальше очередного верхогляда из Генштаба, он отключил все телефоны и перешел к делу — постановке боевой задачи 76-й дивизии.

Она была на грани возможного: с ходу, в условиях сложной горно-лесистой местности, когда о противнике почти ничего не известно, десантникам и батальону «Восток» предстояло двумя кинжальными ударами прорвать его боевые порядки и сомкнуть свои клещи в десяти километрах южнее Цхинвала. В дальнейшем, после выхода на основной рубеж, необходимо было блокировать дорогу на город Гори и не допустить подхода свежих сил из глубины Грузии.

Исходя из этих задач, оперативное отделение штаба дивизии и Ямадаев на ходу приступили к разработке замысла операции, и, когда он был готов, Дарбинян вызвал на совещание начальников служб дивизии, командиров полков и батальонов. Колпаченко внимательным взглядом прошелся по их лицам, они были суровы и сосредоточены. Все хорошо понимали: времени на глубокую разведку не осталось, каждый потерянный час множил жертвы среди их боевых товарищей, отчаянно сражавшихся в Цхинвале, и потому были готовы немедленно вступить в бой. Дарбинян положил перед Колпаченко боевой приказ, и тот распорядился:

— Арутюн Ванцикович, доведи задачи до командиров!

Дарбинян зачитал приказ и положил в папку. Наступила тишина, взгляды офицеров снова обратились к Колпаченко. На его командирские плечи легла тяжкая ноша — распорядиться их жизнями. За последние двадцать лет ему приходилось делать это десятки раз. И сегодня в последние минуты, отделяющие жизнь от смерти, он старался найти такие слова, которые бы укрепили веру подчиненных в себя и заставили забыть о страхе.

— Товарищи офицеры! Ребята! Это не просто бой! Это бой за наших товарищей, — произнес Колпаченко, сделал паузу — в глазах подчиненных не было тени сомнений, и продолжил: — Они стоят насмерть в Цхинвале! Они верят — мы придем на помощь! Это не просто бой — это бой за наше будущее! Если мы сегодня дрогнем, то завтра подонки, начавшие эту подлую войну, принесут ее в наш дом! Жизнь у каждого одна, но мы выбрали профессию — Родину защищать! Поэтому с честью выполним свой долг перед товарищами, собственной совестью и Россией! Я верю в вас, товарищи офицеры!

Закончив свое эмоциональное выступление, Колпаченко прошелся взглядом по лицам подчиненных — на них читалась готовность без колебаний выполнить его приказ, задержал взгляд на командире разведроты капитане Шишове. Ему первому предстояло повести в атаку своих подчиненных, и, обращаясь к нему, Колпаченко скорее просил, чем приказывал:

— Денис, от тебя и твоих ребят многое зависит. Выбить негодяев с их позиций — это уже половина общего успеха. Вложите в удар все что есть! Все!

— Есть! — коротко ответил Шишов и заверил: — Мы прорвемся к Цхинвалу, товарищ генерал!

— Я очень на вас надеюсь. Очень, Денис, — повторил Колпаченко и, согрев его взглядом, снова обратился к Дарбиняну: — Арутюн Ванцикович, со второй группой прорыва определились?

Тот, помедлив, ответил:

— Есть два варианта: первая рота или батальон «Восток»!

— Командир, пойдем мы! — категорично отрезал Ямадаев и, грозно сверкнув глазами, заявил: — Там убивают наших братьев. Подлые шакалы должны ответить за все!

— Хорошо! — согласился Колпаченко и, заканчивая совещание, напомнил: — Товарищи командиры! Еще раз обращаю ваше внимание: никакой штурмовщины и никакого фанатизма! Все решения принимать на холодную голову. Патронов не жалеть, их хватит! Главное — берегите людей!

Теперь, когда все было сказано и отданы последние приказы, пришло время действовать. Первыми растворились в ночи бойцы Шишова и спецназовцы батальона «Восток». Вслед за ними на исходные рубежи двинулись полки. На КП дивизии воцарилось напряженное ожидание. Прошло двадцать минут и со стороны, куда ушла рота Шишова, донеслась перестрелка. Она закончилась так же быстро, как и началась. Его передовой дозор столкнулся с неизвестно как оказавшейся здесь разведротой 58-й армии. Очередная неразбериха в боевом управлении вывела Дарбиняна из себя.

— Александр Николаевич, опять «лебедь, рака и щука»?! — взорвался он.

— Не горячись, Арутюн Ванцикович! Слава Богу, обошлось без потерь, — остудил его Колпаченко, а в душе у самого все кипело от возмущения: «Когда же наверху разберутся?! Сколько можно наступать на одни и те же грабли?»

Прошло еще несколько невыносимо томительных минут, и снова с направления, где шла на прорыв рота Шишова, донеслась перестрелка. Она приобретала все более ожесточенный характер, его подчиненные все глубже вгрызались в оборону противника. Яростный бой завязался и там, где наступал батальон «Восток».

Дарбинян нервно теребил сотовый телефон и торопил Колпаченко:

— Александр Николаевич, пора вводить в бой основные силы! Пора!

— Нет, Арутюн Ванцикович, рано, ждем! Пусть противник обнаружит все свои огневые точки.

Накал боев на обоих направлениях стремительно нарастал. Багровые всполохи рвали и терзали ночную темноту. Между разрывами снарядов и мин была слышна все усиливающаяся пулеметная и автоматная стрельба. Колпаченко внимательно вслушивался в эту страшную, чудовищную какофония войны, чтобы не пропустить тот, только ему одному известный, момент, когда на чаши весов жизни и смерти надо положить души своих подчиненных. Его взгляд был прикован к горам и отмечал артиллерийские и минометные позиции противника. Разведка боем дала свой результат. Он сбросил с плеча автомат, передернул затвор и коротко бросил:

— Все, Арутюн Ванцикович, пришла наша очередь! Я иду с первым полком, ты — со вторым!

— Есть! — ответил Дарбинян и принялся торопливо запихивать карту в полевую сумку.

— Бог войны, ты где? — окликнул Колпаченко начальника артиллерии дивизии.

— Здесь, товарищ генерал, — выступил тот из темноты.

— Успел нанести позиции артиллерийских и минометных батарей противника?

— Так точно, товарищ генерал!

— Тогда сверим время, — Колпаченко посветил фонарем на свои часы и объявил: — На моих 5.17! Ровно через 15 минут открыть огонь со всех стволов и подавить батареи противника.

— Есть! — ответил начальник артиллерии и засел за полевой телефон.

— Вот теперь все, Арутюн Ванцикович, пошли, — распорядился Колпаченко и, хватаясь за кусты, чтобы не упасть, заскользил по склону.

Дарбинян и порученец Колпаченко, старший прапорщик Смирнов, бросились вдогонку за генералом. Молодые, юркие они быстро обошли его. Колпаченко с трудом удерживал равновесие на покрытых росой и скользких как лед камнях, чертыхался, но угнаться за ними не мог и, не выдержав темпа, воскликнул:

— Ребята, сбавить обороты!

— Александр Николаевич, не успеем, всего 15 минут! — напомнил Дарбинян.

— Арутюн Ванцикович, не поднимай паники!

— Я, паники?! Как, товарищ генерал?! — опешил тот.

— А вот так, Арутюн! Бегущий полковник, я не говорю про генерала, ничего кроме паники внушить своим подчиненным не может, — добродушно заметил Колпаченко и, отдышавшись, прибавил шаг.

У развилки дорог их пути разошлись. Дарбинян поспешил во второй полк, а Колпаченко со Смирновым — в первый.

Они обогнули скалу, и их оглушила стрельба. Это разведчики Шишова штурмовали позиции противника. Смирнов выскочил вперед, чтобы собой закрыть генерала от шальных пуль. Тот одернул его за руку и рявкнул:

— Саня, ты, куда поперек батьки?!

— Так, это, Александр Николаевич, стреляют! Вдруг…

— Никаких вдруг! Прикрой мне тыл! — потребовал Колпаченко и выступил вперед.

Преодолев ручей, они выбрались на поляну. Рядом с ней в расщелине находился КП первого полка. Его командир полковник Геннадий Анашкин доложил о готовности к атаке и горел желанием поскорее начать ее. Колпаченко понимал его состояние — каждая секунда, минута уносила жизни разведчиков Шишова, и ждал, когда вступят в бой артиллеристы.

Стрелки на мгновение застыли на цифрах 5.32, и земля содрогнулась. Артиллерия дивизии открыла ответный огонь по позициям противника. После короткой, но мощной артподготовки в небо взвились две зеленые ракеты, и полки поднялись в атаку. Это было дерзкое и устрашающее по своей ярости и стремительности наступление десантников и бойцов батальона «Восток». Проломив первую линию обороны грузинских войск, они, не встречая серьезного сопротивления на своем пути, ринулись вперед. Противник обратился в паническое бегство.

Ранним утром передовые подразделения 76-й дивизии вышли к стратегически важной дороге: Цхинвал — Гори — Тбилиси. Перед глазами Колпаченко и его подчиненных предстала картина разгрома грузинской армии. По обочинам и на дороге до самого горизонта валялась брошенная военная техника: танки Т-72, БТР, грузовики, ящики с боеприпасами. О самих хваленных грузинских рейнджерах, о которых без устали трубили тбилисские СМИ, напоминало разбросанное повсюду натовское военное обмундирование. Одно лишь появление русских десантников и бойцов батальона «Восток» вызвало в их рядах неописуемый ужас. Ища спасения, они срывали с себя форму и переодевались в «гражданку». Те, кому не удалось добыть штанов и рубашек, бежали в одних трусах.

Десяток трясущихся от страха горе-вояк, тех, кто не успел унести ноги, подчиненные капитана Шишова обнаружили в заброшенном свинарнике и передали для разбирательства контрразведчикам Первушина.

Теперь, когда кольцо окружения вокруг грузинских войск замкнулось, а подход резервных сил со стороны Гори был наглухо перекрыт, Борисов, Колпаченко, Первушин и Ямадаев снова собрались вместе, чтобы обсудить план дальнейших действий. Информация, поступившая к ним от передовых разведгрупп, выдвинувшихся в район Гори и военной базы 4-й пехотной бригады, говорила: паника, подобно чуме, охватила не только армейские части, а и полицию со спецслужбами. Все что могло ехать и катиться устремилось из Гори в Тбилиси.

Путь на столицу Грузии был открыт. Боевой азарт, охвативший Борисова, Колпаченко и Ямадаева, порождал соблазн одним стремительным марш-броском достичь Гори и дальше пробиваться к Тбилиси. На эти их предложения из Генштаба доносилось лишь невнятное мычание, там не могли поверить в столь быстрый и ошеломляющий успех. Заскорузлые мозги паркетных военачальников с трудом переваривали свалившуюся на них победу. Поэтому Борисову, Колпаченко и Ямадаеву ничего другого не оставалось, как воспользоваться паузой и дать передышку подчиненным. Измотанные не столько боями, сколько тремя бессонными ночами и изнурительным маршем из Моздока в Южную Осетию, они на ходу засыпали и валились с ног. Колпаченко, выставив боевое охранение на высотах, распорядился: «Всем спать! Три часа!»

Прошло нескольких минут, и огромное кукурузное поле исчезло под колесами машин и телами четырех с лишним тысяч бойцов. Они сделали все, что было в их силах и даже больше: своей победой дали карт-бланш российским политикам поставить на место зарвавшийся, самонадеянный Запад. Этой победой они сказали всему миру: «Многострадальная, брошенная в нищету и все-таки непобедимая Русская, Советская, Российская армия жива и способна дать отпор зарвавшемуся агрессору».

Сделав свое великое дело, они, офицеры и рядовые, спали крепким сном. Шаловливый ветерок беспечно гулял по дороге, разметал по кустам грозные приказы, инструкции, указания грузинских военачальников. Они уже не несли смерть, они стали просто клочком серой бумаги. Ветерок ласково играл буйными кудрями сладко посапывавших русских пареньков — вчерашних школьников, закручивал щеголеватый ус молоденького лейтенанта, одержавшего свою первую боевую победу, зарывался в густой, обильно посыпанный ранней сединой, ежик Дарбиняна и нежно щекотал богатырскую грудь Колпаченко. Это была потрясающая по своей выразительности картина — картина, достойная гениальной кисти великого мастера Александра Верещагина.

Спал и Первушин — спал мертвецким сном. Попытка старшего оперуполномоченного майора Дроздова разбудить его ни к чему не привела. Он решил использовать последнее средство — и, склонившись к уху Первушина, прошептал: «Сорок пять секунд. Подъем!» Эти четыре магических слова произвели чудо. Первушина, как на пружинах, подбросило над землей. За пять лет учебы в Академии ФСБ эта команда навсегда вошла в его подсознание. Присев, он осоловело захлопал глазами, и когда они, наконец, открылись, то не поверил тому, что увидел. Рядом с Дроздовым стоял живой из плоти и крови заместитель руководителя Департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майор Юрий Шепелев. За его спиной стеной выстроились три «качка».

— Ну, ты и здоров спать, Александр Васильевич, так и победу проспишь! — пошутил Шепелев.

Первушин вскочил на ноги — его качнуло, поправил сползшую вниз кобуру с пистолетом и, смущаясь, произнес:

— Извините, товарищ генерал, три ночи на ногах.

— Ладно, ладно, я пошутил. Вижу, сам цел, а как оперсостав, потери есть?

— Никак нет. Все в строю, легкая контузия у капитана Белова, но он отказался следовать в тыл.

— Ну, слава Богу! А что по стервятникам, есть пленные с большими звездами на погонах?

— К сожалению, нет. Имеется десяток, но все рядовые и в оперативном плане не представляют интереса.

— Жаль, а было бы неплохо показать демократическому Западу, какой мир устанавливают на осетинской земле их мэйнд ин США президент, — с сарказмом произнес Шепелев и снова перешел на деловой тон: — Александр Васильевич, сколько у тебя под рукой оперативников?

— Двое, остальные в батальонах, — доложил Первушин.

— Маловато, — вслух каким-то своим мыслям обронил Шепелев и, подумав, предложил: — А что, если обратиться за помощью к командиру дивизии? Он, кстати, где?

— Здесь, рядом.

— Давай к нему.

Первушин шагнул вниз к небольшой площадке у ручья. За ним последовал Шепелев с «качками» — группой спецназа ФСБ. Спустившись, они подошли к палатке, в которой прикорнули Колпаченко с Дарбиняном. Вход к ним охранял часовой.

— Товарищ сержант, я заместитель руководителя Департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майор Шепелев, пропустите меня к командиру дивизии! — потребовал Шепелев.

— Извините, но он только что прилег, — ответил часовой и настороженно посмотрел на незнакомого генерала и его суровых спутников, увешанных оружием, которое даже для него, десантника, было в диковинку.

— Вот некстати, — посетовал Шепелев и снова обратился к Первушину: — Александр Васильевич, а что, связь с генералом Борисовым есть?

— Имеется, но только сотовая.

— Исключено, — отрезал Шепелев и уточнил: — А далеко он?

— По последней информации, должен находиться с третьим полком в районе южнее Цхинвала.

— Вот не везет! Все-таки придется будить командира!

— Это кто там по мою душу? — раздался из-за полога сиплый ото сна и команд голос Колпаченко.

— ФСБ России, генерал-майор Шепелев, — представился тот.

Прошла секунда-другая, полог распахнулся, и перед контрразведчиками предстали Колпаченко и Дарбинян. Шепелев, подав руку, обменялся с ними рукопожатием. Колпаченко снял с пояса фляжку с водой, плеснул себе в лицо, потряс головой, прогоняя остатки сна и, обращаясь к Шепелеву, спросил:

— Товарищ генерал, Вас как звать-величать?

— Юрий Дмитриевич, — назвал себя Шепелев.

— Я так понял, Юрий Дмитриевич, нужна помощь личным составом и техникой.

— Александр Николаевич, Вы как в воду смотрите, — подтвердил Шепелев и пояснил: — От наших разведчиков получена важная информация о центре радиоперехвата и дешифровки, который используется спецслужбами Грузии и НАТО. Он находится в Гори.

— Да, серьезное шпионское гнездо, — согласился Колпаченко.

— В состав центра, по оперативным данным, входят специалисты АНБ США.

— И вы рассчитываете взять их в плен?

— Совершенно верно.

— Хорошее дело задумали, чтобы потом ткнуть ими в морду Западу! — одобрил Колпаченко, и здесь на его лицо набежала тень.

Это не осталось незамеченным Шепелевым, и в его голосе зазвучали беспокойные нотки:

— Александр Николаевич, я понимаю Вас, люди измотаны. Да, есть серьезный риск в операции, придется действовать в глубоком тылу противника. Но война всегда риск.

— Юрий Дмитриевич, десантник всю жизнь рискует, дело не в риске, — замялся Колпаченко.

— А в чем?

— Я и так вышел за предписанный рубеж. Теперь вот жду, чем разродится Генштаб.

— Александр Николаевич, а если проявить военную хитрость? — зашел с другой стороны Шепелев.

— Хитрость, и какую же?

— Можно карту?

— Арутюн Ванцикович, карту! — потребовал Колпаченко.

Дарбинян достал ее из полевой сумки и развернул на камне. Шепелев склонился над ней и, сориентировавшись, ткнул в место предполагаемого расположения центра. Он находился в пригородах Гори, до него было не более 17 километров. Но не расстояние смущало Колпаченко, а другое: появление российских десантников в глубине территории Грузии на Западе могло вызвать только одно — истеричные вопли вселенского масштаба. Такое ему вряд ли бы простили министр Сердюков и начальник Генштаба Макаров. Понимал это и Шепелев, но результат — захват секретной документации и уникальной аппаратуры грузинских и натовских спецслужб — мог перевесить все риски. Он искал выход из положения и, кажется, нашел.

— Александр Николаевич, ведь наши БТР не отличаются от грузинских, не так ли? — забросил удочку Шепелев.

— Отличие только во внутренней начинке: у них — израильская и украинская, — пояснил Колпаченко.

— А что, если перекрасить наши звезды на их кресты и потом…

— Взять грузинскую форму! Этого барахла тут навалом, — на лету поймал остроумную идею Колпаченко и, озорно подмигнув, заявил: — И потом Запад пусть докажет, что то были не патриоты Грузии, восставшие против тирана Саакашвили!

— А если к этому маскараду добавить пару усачей с подходящими носами, да еще говорящих по-грузински, то тогда комар носа не подточит!

— С усами и носами тоже решим. А вот с языком — тут, Юрий Дмитриевич, проблема. У нас он один — десантный! — с улыбкой заметил Колпаченко и распорядился: — Арутюн Ванцикович, даю тебе час на подготовку! Ребят выделить лучших, ты понял?

— Так точно, Александр Николаевич! Взвод из роты капитана Шишова с этой задачей справится, — заверил Дарбинян и, хмыкнув, заметил: — С носами и усами у него также все в порядке.

— Хорошо! — согласился Колпаченко и распорядился: — Принимай пополнение, Юрий Дмитриевич!

— Спасибо, Александр Николаевич! Контрразведка Вам этого никогда не забудет, — прочувственно сказал Шепелев.

Колпаченко улыбнулся и, подмигнув, заметил:

— Благодарю, Юрий Дмитриевич, но будет лучше, если она мне ничего не припомнит.

В ответ прозвучал дружный смех. Через час оперативно-боевая группа из тридцати десантников и семи контрразведчиков в форме грузинских военнослужащих на трех БТР, на бортах которых выделялись аляповато нарисованные белые кресты, ринулась к цели — центру радиоперехвата и дешифровки грузинских и натовских спецслужб. На пути до Гори ей не встретился не один комендантский патруль противника, зато на каждом шагу попадались испуганные, переодетые в «гражданку» с чужого плеча, дезертиры.

Впереди показались окраины города. Шепелев приказал остановиться и позвонил. После короткого разговора он выбрался из БТР и в сопровождении Первушина и спецназовцев ФСБ зашел в придорожное кафе. В нем никого не было — паника обратила в бегство не только военных, а и хозяев. Заняв столики, контрразведчика стали ждать загадочного собеседника Шепелева. Он был не один, их оказалось двое, и появились они внезапно — со служебного входа. Низко надвинутые кепки и темные очки скрывали их лица. Обменявшись с Шепелевым паролями, разведчики вместе с ним уединились в подсобном помещении. Беседа заняла не больше пяти минут. Возвратившись в зал, Шепелев, не мешкая, провел совещание; на нем был выработан план операции, после чего, смешанная оперативно-боевая группа продолжила движение.

В одном броске она достигла цели — центра радиоперехвата и дешифровки информации и с ходу пошла на штурм. Головной БТР на скорости снес въездные ворота и вкатился во двор. Вслед за ним влетели два других, из них на ходу выскакивали десантники, контрразведчики и занимали позиции. Прошло несколько томительных минут, а противник себя никак не обнаружил. Шепелев пробежался взглядом по окнам верхних этажей и крыше серого безликого здания, ощетинившегося антеннами, и не заметил снайперов. Не заметили их и Первушин с Шишовым.

— Драпанули, гады! — сделал вывод Шишов.

— Похоже, что так, — согласился Шепелев.

— Разрешите проверить, Юрий Дмитриевич, — вызвался Первушин.

— Погоди, Саша! — придержал его Шепелев и, обратившись к Шишову, распорядился: — Денис, дай команду пулеметчикам, пусть пройдутся по верхним этажам и чердаку.

— Есть! — принял к исполнению тот, связался по рации с расчетами и приказал: — Леня! Вова! Очередь по чердаку и окнам верхнего этажа! Огонь!

Прошла секунда-другая, и гулкие звуки выстрелов заглушили остальные звуки. Стены, окна, крыша брызнули бетонной и стеклянной крошкой. Пулеметы стихли, а противник никак не отреагировал.

— Сбежали, товарищ генерал! — без тени сомнений заявил Шишов.

— Береженого бог бережет, Денис! Поэтому не терять бдительности! Действовать с подстраховкой и без партизанщины! — предупредил Шепелев и, передернув затвор автомата, приказал: — Вперед!

Первыми поднялись десантники и блокировали здание снаружи. Вслед за ними двинулись Шепелев, бойцы спецназа, Первушин и его сотрудники. В одном броске они преодолели свободное пространство и ворвались в здание. Гулкое эхо их шагов пошло гулять по пустым коридорам и кабинетам. Повсюду виднелись следы поспешного бегства: военная форма, оружие, опрокинутые стулья. Во внутреннем дворе полыхал костер, в его огне догорали секретные документы. В операционном зале трещала и пищала поврежденная аппаратура.

По горячим следам контрразведчикам не удавалось захватить пленных, но еще оставалась надежда, что сохранились магнитные носители информации и электронный архив центра. Времени на их поиск было предостаточно — части 76-й воздушно-десантной дивизии уже находились на подступах к Гори. 11 августа они вошли в замерший от ужаса город. Его власти в панике бежали в Тбилиси. В опустевшем кабинете губернатора все еще трезвонили телефоны.

Генерал Колпаченко не стал поднимать трубку, взял со стола фломастер и на парадном портрете президента Саакашвили написал: «Цхинвал — 10.08.2008 г., Гори — 11.08.2008 г., Тбилиси — встали в 40 км. Гв. Г-л/м-р А. Н. Колпаченко».

На следующие сутки оперативная группа Генштаба, прибывшая в Моздок, приступила к развертыванию временного оперативного центра боевого управления войсками. Но к тому времени воевать было уже не с кем. Грузинская армия, натасканная всем западным «демократическим миром», разбежалась по окрестным лесам и исчезла, как чудовищный сюрреалистический мираж. Мираж, рожденный в воспаленном сознании западных ястребов, в очередной раз вознамерившихся отбросить Россию за геостратегическую черту оседлости, не стал жестокой действительностью.