Во время войны фашистами совершались массовые преступления и чудовищные злодеяния против военнопленных и мирного населения оккупированных стран. В результате карательных акций с лица земли исчезли тысячи советских деревень и городов. Белорусская Хатынь, украинский Бабий Яр и российский Смоленск стали символами этих страшных преступлений гитлеровского режима. Они требовали справедливого возмездия и сурового приговора. Главные виновники войны — Гитлер, Гиммлер и Геббельс — сами себе вынесли его, покончив жизнь самоубийством. Других военных преступников покарал международный суд Нюрнбергского трибунала. В отношении многих крупных гитлеровских функционеров и предателей акты возмездия осуществили разведчики‑боевики 4‑го Управления НКВД — НКГБ СССР.

Специальными группами Управления были ликвидированы: председатель Верховного суда в Украине оберфюрер СС А. Функ, заместитель генерального комиссара Белоруссии обергруппенфюрер СС Ф. Фенч, вице‑губернатор Галиции Г. Бауэр, обергруппенфюрер Ф. Засарнас, гебитскомиссар Барановического округа Ф. Штюр, генерал‑майор фон Ильген и другие фашистские функционеры, запятнавшие себя кровью. Предпринимавшиеся оккупационными властями беспрецедентные меры охраны не уберегли от справедливой расплаты наиболее ненавистных сатрапов Гитлера. Пуля разведчиков‑боевиков поставила последнюю точку в общественном приговоре палачам сотен тысяч безвинных жертв. Шестьдесят два мучителя поплатились за совершенные злодеяния и преступления против человечности. Эти акты возмездия усиливали страх фашистских функционеров, поднимали боевой дух бойцов партизанских отрядов и укрепляли веру людей в то, что рано или поздно ненавистный оккупационный режим будет сметен с лица их земли.

После войны ряд операций, проведенных РДР 4‑го Управления «Победители», «Местные», «Олимп» и «Охотники», послужили основой для сценариев к замечательным кинофильмам: «Подвиг разведчика», «Часы остановились в полночь», «Это было под Ровно» и другим. Но за кадрами фильмов, по соображениям конспирации, остались подлинные судьбы многих отважных разведчиков и существенные детали в подготовке и проведении актов возмездия. До настоящего времени они находились под строгим запретом и содержались в секретных и совершенно секретных рапортах самих разведчиков и в отчетах руководителей РДР «О разведывательно‑диверсионной деятельности в тылу противника».

Спустя 60 лет многие из этих документов обрели вторую и не менее яркую жизнь на страницах этой книги. Они лишены того романтического ореола, который характерен для художественных произведений, но их краткий и емкий слог вряд ли кого‑то оставит равнодушным, потому что главными действующими лицами в радиограммах, агентурных сводках и докладах руководителей РДР являлись отважные разведчики‑боевики и их блестящие операции.

В подавляющем своем большинстве сотрудники 4‑го Управления являлись профессионалами высочайшего класса, яркими и неординарными личностями. Но даже среди них существовала своя элита — это были те, кто приводил в исполнение общественный приговор палачам народа. Их было немного, потому что в операциях такого рода помимо мужества требовались еще поразительное самообладание и математическая точность в расчетах. М. Осипова, Е. Мазаник, В. Довгер, Н. Струтинский, И. Каминский, Я. Каминский, И. Миклашевский, Ф. Арнольд, К. Кропф сумели успешно осуществить ряд сложных и дерзких боевых операций и стали настоящей легендой Управления. Суровое военное время само выбрало этих героев. Среди них были русские, румыны, болгары, немцы, поляки, чехи — те, кто прошел суровую школу подпольной борьбы с гитлеровским гестапо, румынской сигуранцей, болгарской полицией. Большинство из них, участвуя в гражданской войне в Испании и партизанском движении в Китае, приобрели богатый опыт проведения диверсионных и специальных операций.

Особое место в их ряду занимает Герой Советского Союза разведчик‑боевик Николай Кузнецов. Родился и вырос он в небольшой уральской деревушке Зыряновке Камышловского района Пермской губернии. Учился в обыкновенной школе и у обыкновенных учителей, затем поступил в Талицкий лесотехнический техникум. После его окончания Николая ждала быстрая и изменчивая по тем суровым временам карьера в лесном ведомстве, но судьба распорядилась иначе. Природа щедро наделила его разнообразными талантами. Он мог стать прекрасным лингвистом. Непостижимым образом в глухой и заброшенной Талице, где большинству жителей ничего не было известно про далекую Пруссию, ему удалось так вы учить немецкий язык, что потом асы немецкой разведки не могли и предположить, что за обаятельным инженером‑испытателем Рудольфом Шмидтом, лощеным обер‑лейтенантом Паулем Зибертом скрывался русский разведчик.

Один из первых руководителей Н. Кузнецова по службе в органах государственной безопасности, Михаил Журавлев, рекомендуя его на работу в центральный аппарат в Москву, отмечал этот его дар: «Николай — честный, умный, волевой. И с поразительными лингвистическими способностями. Прекрасно владеет немецким, знает эсперанто и польский. За несколько месяцев изучил коми‑пермяцкий язык настолько, что его в Кудымкаре за своего принимали…» Кроме того, Николай Иванович обладал необыкновенным даром перевоплощения и если бы пошел на театральную сцену, то и на ней, вне всякого сомнения, занял бы достойное место. Такие мастера шпионажа, как сотрудник абвера Г. Крно и военный атташе генерал Ф. Кестринг, за два года сотрудничества с советским разведчиком так и не поняли, что он успешно работал не на них, а на 3‑й отдел ГУГБ НКВД СССР.

Своим он стал и среди московской творческой интеллигенции. Николай Иванович поддерживал дружеские отношения с рядом известных артистов, которые отмечали его несомненный талант и предлагали попробовать себя на театральной сцене. Но Н. Кузнецов сделал свой выбор — избрал трудную и сложную профессию сотрудника органов государственной безопасности.

Это был нелегкий выбор. В 1927 году Николай «ответил» за отца: активного комсомольца исключили из рядов ВЛКСМ как сына кулака и участника белой банды. В 1933 году за недостачу на лесоучастке, которым всего несколько месяцев руководил молодой специалист Н. Кузнецов, его арестовали и осудили на год исправительных работ. И здесь случай свел Николая с сотрудником органов госбезопасности, который, несмотря на «темные» пятна в его биографии и судимость, сумел разглядеть в нем высокие человеческие качества, а самое главное — талант разведчика.

Вскоре ему предоставили возможность проверить этот дар на практике. Первое свое задание в отношении немецкого специалиста «Х», подозреваемого в шпионаже, Н. Кузнецов выполнил успешно. За ним последовали другие. Через некоторое время он был маршрутирован в Свердловск для оперативной разработки иностранцев. Казалось, будущая блестящая карьера разведчика Николаю обеспечена. Но наступивший зловещий 1937 год, прокатившийся кровавой волной массовых репрессий по стране, коснулся и его — Кузнецова снова арестовали. По нему бумерангом ударили прошлая судимость, «темная биография» и контакты с немцами, которые, как казалось следователю, «тот использовал в предательских целях». Объяснения Николая о том, что он выполнял задания органов безопасности, не брались в расчет. По мнению следователя, «предатели, пробравшиеся в органы, других заданий не могли дать».

Несколько недель Н. Кузнецов провел в камере внутренней тюрьмы УНКВД Свердловской области и подвергся интенсивным допросам. Все это время Николай Иванович держался стойко и с достоинством, никого не оклеветал и не «потащил» за собой. Он не затаил зла и не ожесточился, а верил в справедливость и поддержку соратников и друзей. И не ошибся: благодаря активному участию в его судьбе наркома НКВД Коми АССР М. Журавлева и начальника отделения 3‑го отдела ГУГБ НКВД СССР Л. Райхмана Николай Иванович снова вернулся в боевой строй.

Летом 1938 года Н. Кузнецова направили в Москву, и там под руководством Л. Райхмана началась его работа в отделе контр разведки. Более двух с лишним лет он выполнял ответственные задания, связанные «с разработкой и вербовкой сотрудников инопосольств и миссий в Москве». О том, насколько успешно Николай Иванович вел разведку среди иностранцев, свидетельствует тот факт, что для него были открыты двери в доме посла Германии в Москве графа фон Шуленбурга.

С началом войны он без колебаний подал рапорт, в котором просил руководство Управления направить его на самый ответственный участок работы. В нем Николай Иванович писал:

«Я вполне отдаю себе отчет в том, что очень вероятна возможность моей гибели при выполнении заданий разведки, но смело пойду на дело, так как сознание правоты нашего дела вселяет в меня великую силу и уверенность в конечной победе. Это сознание дает мне силу выполнить мой долг перед Родиной до конца».

И это не были громкие слова. Он не являлся коммунистом, но от этого его любовь к Родине не была слабее, чем у тех бойцов и командиров Красной армии, которые в роковые июньские дни 1941 года умирали со словами «За Родину! За Сталина!». Всей своей короткой, но яркой жизнью Николай Иванович подтвердил каждую строчку и каждое слово из того рапорта.

Операции по ликвидации, которые проводились Н. Кузнецовым и другими разведчиками, боевиками РДР Управления, наводили настоящий ужас на гитлеровских функционеров. Наместник Гитлера на Украине гауляйтер Э. Кох, спасаясь от ведущейся на него охоты, вынужден был большую часть времени скрываться в Восточной Пруссии. В отсутствие Э. Коха на ведущие роли выдвинулся его первый заместитель, регирунгспрезидент П. Даргель. Население Украины ненавидело этого сатрапа даже больше, чем самого Коха, поскольку именно он подписывал приказы, постановления и распоряжения, за нарушения которых чаще всего следовало одно наказание — смертная казнь через расстрел, а нередко, для большего устрашения, и через публичное повешение. Казни по всей Украине совершались повсеместно и каждодневно. В самом Ровно и предместьях за период оккупации гитлеровцы расстреляли 102 тысячи советских граждан — намного больше, чем тогда в городе насчитывалось жителей.

10 августа 1943 года руководителю РДР «Победители» Д. Медведеву от руководства 4‑го Управления поступила санкция на проведение акции возмездия в отношении П. Даргеля. Она получила кодовое название «Драгун». С того дня Н. Кузнецов приступил к подготовке операции. Для участия в ней были привлечены Николай Струтинский, Валентина Довгер и Петр Малюнец.

Проведению этой операции предшествовала сложная комбинация по оперативному проникновению в окружение П. Даргеля. Основы ее, по удачному стечению обстоятельств, были заложены еще весной 1943 года, в ходе подготовки другой операции. Выполняя приказ Управления о ликвидации Э. Коха, Д. Медведев и Н. Кузнецов разработали план акции. В нем важная роль отводилась разведчице В. Довгер. «Заслуженному фронтовику, кавалеру двух Железных крестов, оберлейтенанту Паулю Зиберту» (Н. Кузнецову), выступавшему в роли «жениха фольксдойче», предстояло записаться на личный прием к Э. Коху, чтобы добиться отмены отправки «невесты» Валентины на работу в Германию. Во время приема Николай Иванович и должен был привести в исполнение смертный приговор палачу украинского народа.

И вскоре он состоялся, но реализовать план ликвидации Э. Коха Кузнецову не удалось. Обстоятельства оказались выше его. Каждое движение разведчика стерегли огромная овчарка, застывшая в сторожевой стойке, и телохранитель, стоявший за спиной. Тем не менее польза от той встречи была, и немалая. Гауляйтер оказался в хорошем настроении: В. Довгер не отправили в Германию, более того, ей оказали протекцию, и в последующем она устроилась делопроизводителем в хозяйственный отдел рейхскомиссариата. В процессе беседы заслуженный фронтовик П. Зиберт настолько расположил к себе Э. Коха, что тот проговорился о готовящемся наступлении германских войск под Курском. Несмотря на то что информация носила общий характер, ее уровень уже не оставлял сомнений у высшего советского командования в том, что летом 1943 года наступление противника надо ждать не на Москву или Ленинград, а на участках Брянского, Центрального и Воронежского фронтов.

После приема у Э. Коха прошло немного времени, и В. Довгер приступила к работе в рейхскомиссариате. Это назначение обеспечило доступ группе Н. Кузнецова не только в здание, где размещалась администрация П. Даргеля, но и к нему в кабинет. В последующем через Валентину Николай Иванович собрал подробные данные о режиме его службы, выяснил распорядок дня и систему охраны в рейхскомиссариате. Одновременно другие разведчики, Н. Струтинский и П. Малюнец, за несколько недель тщательного наблюдения до мельчайших деталей проработали маршруты движения П. Даргеля по городу.

Как правило, он ездил по Ровно на большой скорости в длинном черном «опель‑адмирале», что существенно усложняло выполнение задачи по его ликвидации. Поэтому наиболее подходящим местом, где, по расчетам разведчиков, можно было провести операцию, являлся короткий, всего около 150 метров, участок улицы Шлоссштрассе (бывшая Сенаторская). По нему, как правило, П. Даргель шел пешком из рейхскомиссариата к себе домой на обед. Эта его прогулка сопровождалась определенным ритуалом. В 13:30 на улице появлялась охрана: жандармский фельдфебель и сотрудник службы безопасности в штатском. Они внимательно просматривали улицу, стараясь обнаружить подозрительных лиц. Затем появлялся сам П. Даргель. За ним, в двух‑трех шагах, следовал адъютант с желтым портфелем в руке. Такой приметы Н. Кузнецову было вполне достаточно, чтобы не ошибиться, к тому же он однажды видел П. Даргеля, когда тот, заменяя отсутствующего Э. Коха, 21 апреля 1943 года выступал на митинге по случаю дня рождения Гитлера.

На 20 сентября 1943 года была назначена операция. Помимо самого Н. Кузнецова в ней принимали участие не раз проверенные в деле боевые товарищи: Н. Струтинский и агент‑боевик Калинин. При ее проведении разведчики предусмотрели один ловкий отвлекающий ход. После выполнения акции Николай Иванович должен был «обронить» бумажник с письмом украинского националиста‑мельниковца Ивана Фена, ликвидированного накануне бойцами РДР. В письме, якобы исходящем от руководства мельниковцев, предлагалось всем боевым группам после уничтожения П. Даргеля перейти к активным действиям против немцев. Для большей убедительности Николай Иванович не пожалел положить в бумажник толстую пачку рейхсмарок и несколько украшений из золота.

К половине второго разведчики на похищенном у фашистов «опеле» въехали на Шлоссштрассе и стали медленно приближаться к дому П. Даргеля. Пока все шло по плану. К этому времени две полицейские ищейки уже успели «обнюхать» улицу. Вслед за ними, ровно в 13:30, ни минутой раньше, ни минутой позже, из ворот рейхскомиссариата вышел подтянутый, сухощавый военный чиновник со смуглым надменным лицом в генеральской форме. За ним вышагивал адъютант с желтым портфелем. Когда до гитлеровцев оставалось несколько десятков метров, Н. Кузнецов приказал Н. Струтинскому остановить машину и вышел. Почти в упор двумя выстрелами он сразил генерала и четырежды выстрелил в кинувшегося наутек адъютанта. Затем произвел контрольные выстрелы и вскочил в подъехавший «опель». Растерявшаяся охрана П. Даргеля и находившиеся на улице офицеры даже не предприняли попытку их остановить.

Через несколько кварталов Н. Кузнецов и Н. Струтинский бросили машину, пешком прошли до конспиративной квартиры, там переоделись и затем благополучно добрались до основной базы РДР «Митя». Прошло несколько дней, облавы, проводившиеся гитлеровцами в Ровно, закончились, и связные доставили в отряд ровенскую газету «Волынь» от 26 сентября. В ней на первой полосе была помещена большая статья, в которой сообщалось следующее:

«В понедельник 20 сентября, в 13 часов 30 минут, на улице Шлосс в Ровно были убиты выстрелами сзади руководитель главного отдела финансов при рейхскомиссариате Украины, министерский советник доктор Ганс Гель и кассовый референт Винтер. Те, кто дал убийце поручение, действовали по политическим мотивам».

Случайное стечение обстоятельств не позволило разведчикам достичь поставленной в операции цели. Как стало известно позднее, министерский советник Г. Гель за несколько дней до покушения прибыл в Ровно из Берлина и на первых порах по приглашению П. Даргеля поселился в его особняке на Шлоссштрассе. На обед они собирались пойти вместе, но П. Даргель задержался в рейхскомиссариате на несколько минут, и их оказалось достаточно, чтобы на этот раз избежать смерти.

Несмотря на досадную нелепость, в целом руководство РДР «Митя» и 4‑го Управления было удовлетворено конечным результатом операции. Во‑первых, сам акт возмездия прошел безукоризненно, значит, его план в сущности был разработан правильно. Во‑вторых, Г. Гель являлся достаточно важной фигурой, если и уступавшей по служебному положению П. Даргелю, то незначительно. Кроме того, весьма эффектно сработал прием с письмом националиста‑мельниковца И. Фена.

22 сентября, выступая на похоронах Г. Геля и А. Винтера, П. Даргель обвинил в их смерти украинских националистов и развернул массовые репрессии. В течение 25 и 26 сентября в городах Ровно и Луцке гестаповцами было арестовано, а затем расстреляно 180 активных функционеров из числа бандеровцев и мельниковцев.

Усиление комендантской службы в Ровно и беспрецедентные меры по охране П. Даргеля не остановили Н. Кузнецова и его соратников от проведения повторной операции. Они психологически верно рассчитали, что фашисты не будут ждать нового нападения на том же самом месте и решили повторить акцию.

8 октября 1943 года Н. Кузнецов вместе с Н. Струтинским, сидевшим за рулем машины, подстерег П. Даргеля, когда тот выходил из своего дома. На этот раз Николай Иванович сменил оружие: вместо пистолета для надежности применил противотанковую гранату, на которую для усиления поражающего действия надел дополнительный стальной чехол с насечками. Но снова досадная случайность не позволила довести операцию до конца! В метре от ног П. Даргеля граната ударилась о бровку тротуара и откатилась так, что взрыв ударил в стену дома! Осколками была убита случайная прохожая. Сам Н. Кузнецов получил легкое ранение в левую руку, а П. Даргель и на этот раз остался жив. Он ринулся к подъезду рейхскомиссариата и там столкнулся с В. Довгер. По ее словам, «вытирая кровь с лица, Даргель возбужденно ругался и кричал: «Офицер, блондин, высокого роста! Бросил гранату и уехал! Это уже второй раз, как они сюда приезжают?!»

Времени стрелять из пистолета у Н. Кузнецова уже не оставалось. Дежурившая в машине охрана из эсэсовцев среагировала мгновенно и бросилась в погоню за разведчиками. Даже мастерство Н. Струтинского, вероятно, не спасло бы, если бы не счастливая случайность. В какой‑то момент преследователи потеряли из виду зеленый «опель», а когда снова обнаружили, то отрыли по нему ураганный огонь. Но машина была словно заговоренной, а ее водитель выделывал за рулем настоящие чудеса. Лишь на окраине Ровно, когда автоматная очередь разнесла в клочья задние колеса, «опель» слетел в кювет. Разъяренные эсэсовцы вытащили из него еле живого от страха и насмерть перепуганного майора. После того как «бандита» зверски избили и приволокли в гестапо, к нему, наконец, вернулся дар речи. Майор понял, что перед ним не переодетые партизаны, а эсэсовцы разобрались, что гнались не за тем «опелем».

Эта неудача и ранение не остановили Н. Кузнецова. 10 ноября он вместе с Н. Струтинским, Альбертом Глассом и Иваном Корицким в 4 часа дня у выезда с улицы Легионов совершил налет на машину красляйтера Курта Кнута — заместителя Э. Коха. Накануне через свои оперативные связи в гараже К. Кнута разведчики получили информацию о времени и маршруте его движения. Она оказалась точной: за несколько минут до 4 часов знакомая машина появилась на улице.

Кузнецов первым метнул в нее противотанковую гранату. Мощный взрыв отбросил автомобиль к забору, передняя его часть развалилась, а кабина напоминала смятую консервную банку. Для гарантии А. Гласс швырнул вторую гранату, но она не разорвалась. И тогда разведчики открыли по машине ураганный автоматный огонь, превратив ее в решето. Казалось, что после такого никого живого в машине не должно было остаться. Но и этому заместителю Э. Коха, как и П. Даргелю, невероятно повезло: взрывом К. Кнута отбросило на пол, а осколки и пули прошли выше. Он отделался контузией и легким ранением. Погиб только водитель.

Этой операции, как и предыдущим, также предшествовала оперативная подготовка. Для ее выполнения еще в апреле 1943 года И. Корицкий устроился на работу в одно из подразделений, которое подчинялось К. Кнуту. Руководил им выходец из Нидерландов Альберт Гласс. Разведчик вскоре сблизился с ним, а затем привлек к сотрудничеству. Полученные ими материалы на заместителя Э. Коха легли в основу разработанного Д. Медведевым и Н. Кузнецовым очередного далеко идущего плана, рассчитанного на ликвидацию самого гауляйтера. Сразу вслед за К. Кнутом должен был умереть он. Место и время проведения операции они решили назначить сами. По расчетам Д. Медведева и Н. Кузнецова, после ликвидации К. Кнута в Ровно оставалось только одно место, где мог появиться Э. Кох, — немецкое кладбище. Но этот план им так и не удалось довести до конца: похороны в Ровно не проводились.

Зато другой высокопоставленный гитлеровский чиновник, оберфюрер СС, председатель Верховного суда на Украине А. Функ от расплаты не ушел. Он, как и Э. Кох, являлся одним из любимцев Гитлера. Тот щедро осыпал его пышными чинами и наградами за безжалостные расправы над мирным населением Украины. Ненасытная жадность А. Функа не знала границ. Он эшелонами отправлял награбленное в родной «фатерлянд», и потому операция по его ликвидации получила кодовое название «Насос».

Верховный суд занимал трехэтажное здание, выходящее одной стороной на Немецкую улицу, а другой — на Парадную площадь. Позади него, сразу за двором, проходила тихая и малолюдная Школьная улица. Решив подстраховаться, Д. Медведев, Н. Кузнецов и Я. Каминский на этот раз разработали несколько вариантов операции и доложили в Москву. Там остановили свой выбор на не самом безопасном варианте: А. Функа было решено ликвидировать в самом здании суда, где он выносил свои драконовские приговоры. Это был своеобразный акт правосудия и политического возмездия одному из фашистских палачей.

Важная роль в проведении операции отводилась Яну Анчаку, которого после предварительного изучения привлек в группу Я. Каминский. Его парикмахерская располагалась на Немецкой улице, как раз напротив здания суда. В ходе наблюдения за А. Функом разведчики обратили внимание на то, что каждый день с немецкой педантичностью тот в 8:40 заходил в парикмахерскую и после стрижки направлялся к себе в суд.

День 16 ноября 1943 года ничем не отличался от предыдущих. Как обычно, в 8:40 А. Функ занял кресло в парикмахерской Я. Анчака. Заглянувший в помещение «сотрудник» рейхскомиссариата (им был Я. Каминский), увидев высокое начальство, поспешил ретироваться на улицу. Неспешной походкой прошел до угла Немецкой улицы и дал условный сигнал двум пассажирам, сидевшим в «адлере», стоявшем в метрах 60–70 от здания суда. В машине находились Н. Кузнецов и Н. Струтинский.

Операция перешла в завершающую стадию: Н. Кузнецов расстегнул кобуру с пистолетом, а Н. Струтинский пододвинул поближе к себе автомат. Время отсчитывало последние секунды для приведения в исполнение приговора А. Функу. Он закончил стрижку и направился к вешалке. Незаметным движением руки Я. Анчак отдернул занавеску на окне, Я. Каминский, не спускавший глаз с парикмахерской, принял сигнал и продублировал его дальше.

Пришло время Н. Кузнецова. Он вышел из машины, бросил взгляд налево, в сторону парикмахерской, увидел А. Функа и направился в здание суда. Часовой не стал спрашивать пропуск у строгого обер‑лейтенанта и пропустил к двери. Николай Иванович прошел внутрь и встал в тень колонны. Прошла минута, за ней другая, когда наконец хлопнула входная дверь и в вестибюле появился пахнущий одеколоном А. Функ. Он был погружен в свои мысли и не обратил внимания на офицера у колонны. Кузнецов вскинул вальтер и трижды выстрелил. Гулкое эхо выстрелов пошло гулять по коридорам. Часовой перед входом в здание суда засуетился, бросил растерянный взгляд на вышедшего обер‑лейтенанта, неспешным шагом удалявшегося по Школьной улице. В это время к зданию суда подъехал битком набитый эсэсовцами грузовик. Они слышали звуки выстрелов, но ничего не могли понять. Как потом вспоминал Я. Каминский, «гестаповцы, как парализованные, смотрели на окна здания суда и Н. Кузнецова».

Труп А. Функа обнаружили только через 2–3 минуты. Началась паника. Ближайшие улицы оцепили, но было поздно: Н. Кузнецов с Н. Струтинским уже подъезжали к конспиративной квартире.

Тот ноябрь для фашистских бонз в Ровно оказался черным. За несколько дней до ликвидации А. Функа боевая группа Н. Кузнецова совершила еще одну дерзкую операцию. Средь бела дня они похитили генерал‑майора фон Ильгена, командующего на Украине войсками особого назначения, «прославившегося» жестокими карательными операциями против партизан и мирного населения. Захватили гитлеровского генерала в собственной резиденции на Мельничной улице.

Подготовка к операции началась еще в октябре 1943 года. Ей, как и в акции с П. Даргелем и К. Кнутом, предшествовала многоходовая оперативная комбинация. В офицерском казино, которое часто посещал Ильген, к нему была «подведена» разведчица Лик. Эффектная женщина сразу же привлекла внимание генерала, и он пригласил ее к себе в дом в качестве экономки.

Через некоторое время в особняке появилась вторая разведчица, Майя, двоюродная сестра Лик. Майе было дано не менее сложное задание — пойти на «сотрудничество» с гестапо. С ее помощью разведчики рассчитывали нейтрализовать гестаповцев, и это им удалось. Майя усыпляла бдительность своих кураторов, снабжая их «убаюкивающей» информацией о благонадежности обслуживающего персонала особняка.

К началу ноября Н. Кузнецов, благодаря отважным девушкам, был хорошо осведомлен об образе жизни Ильгена, маршрутах его движения и системе охраны особняка. Операция вступила в решающую фазу. Это была, пожалуй, одна из самых сложных боевых акций, которые приходилось выполнять Николаю Ивановичу и его соратникам. После предыдущих операций город находился на осадном положении и был наводнен гестаповцами и полицейскими. Слухи о неуловимом обер‑лейтенанте, который направо и налево валил высокопоставленных фашистских бонз, подняли на ноги все спецслужбы и военные комендатуры. Особняк Ильгена был дополнительно окружен двумя рядами колючей проволоки, а его охрана усилена.

12 ноября 1943 года Д. Медведев утвердил окончательный план операции по захвату гитлеровского генерала, который разработали Н. Кузнецов и Н. Струтинский. Как всегда, он был дерзким и не укладывался в общепринятые схемы. Эта боевая акция, получившая кодовое название «Дело «Кафра», как и многое другое, что делал Николай Иванович, представляла собой невероятное сочетание вдохновения разведчика с холодной логикой математика.

13 и 14 ноября четверо разведчиков во главе с Н. Кузнецовым, переодетые в гитлеровскую форму, напрасно прождали Ильгена. Условного сигнала — приподнятой занавески на одном из окон особняка — от Лик не поступило. На следующий день в 16 часов 15 минут такой сигнал ими был принят. Оставив машину неподалеку от подъезда, Николай Иванович с тремя разведчиками вошел в особняк. Используя жетон гестапо, они молниеносно разоружили растерявшуюся охрану и организовали засаду.

Потянулись минуты томительного ожидания, приближалось время смены караула, а Ильген все не появлялся. Разведчики занервничали, но Н. Кузнецов сохранял железную выдержку и решил ждать до конца. В холле часы неспешно отсчитывали секунды, стрелки приближались к 17 часам, когда к особняку подъехал Ильген. Отправив машину в гараж, он поднялся на крыльцо и, не обратив внимания на нового часового, прошел в спальню, чтобы переодеться. Неожиданное появление в комнате щеголеватого капитана вызвало у генерала недоумение, а затем и гнев. Но разбушеваться ему не дали: Н. Кузнецов и подоспевшие на помощь разведчики скрутили Ильгену руки, а рот заткнули кляпом. Кроме генерала разведчики прихватили с собой и его денщика. А чтобы отвести подозрения от Лик и Майи, заставили того написать записку: «Спасибо за кашу. Ухожу к партизанам и забираю с собой генерала. Смерть немецким оккупантам. Казак Мясников».

Окружив Ильгена плотным кольцом, они вышли на улицу. И здесь произошло непредвиденное: генерал ухитрился развязать руки и выдернуть изо рта кляп. Его истошный вопль «Партизанен! Партизанен!» взорвал тишину улицы. Кузнецов и разведчики тут же скрутили Ильгена и потащили к машине. Но было уже поздно, на крики из соседней улицы выбежала группа гитлеровцев. Они остановились, оторопело смотрели на происходящее и ничего не могли понять. В это же время из переулка вышла новая смена часовых. Казалось, еще одно мгновение — и вспыхнет перестрелка.

То, что произошло дальше, мог совершить только один Николай Иванович. Он стремительно пошел навстречу опасности. Разведчики, запихнув беснующегося фон Ильгена и притихшего денщика в машину, по команде Н. Кузнецова отъехали в конец улицы. Сам он, сунув под нос гитлеровцам жетон гестапо, объявил, что Ильген — не кто иной, как «переодетый бандит!». Это не подействовало. Один из них, личный водитель рейхскомиссара Украины Э. Коха Пауль Гронау, хорошо знавший в лицо генерала, стал утверждать обратное. Но Кузнецов и в этой ситуации не потерял присутствия духа и, как говорится, попер на него, заявив, что «гестапо разыскиваются сообщники бандита, переодетые в немецкую форму, и он может арестовать любого подозрительного». После таких слов трое гитлеровцев поспешили откреститься от «мерзавца бандита», пояснили, что «являются сотрудниками рейхскомиссариата, просто прибежали на крики», и попросили их отпустить. Гронау продолжал стоять на своем. Кузнецов не стал с ним церемониться, арестовал и присоединил к Ильгену.

Отделавшись от гитлеровцев, разведчики вместе с пленными проехали на конспиративную квартиру и там подвергли их допросу. Ильген сообщил ряд ценных сведений, которые затем были использованы при докладе в Москву. В дальнейшем его и Гронау пришлось ликвидировать, так как гитлеровцы блокировали все въезды и выезды из Ровно.

После этой операции Николай Иванович еще около года продолжал наводить ужас на фашистских бонз на территории Винницкой, Ровенской и Львовской областей. Гитлеровским спецслужбам так и не удалось выйти на след неуловимого обер‑лейтенанта, и только роковое стечение обстоятельств привело его в западню украинских националистов.

В ночь на 9 марта 1944 года, после выполнения очередного задания у села Баратин Львовской области, он с группой разведчиков напоролся на засаду, устроенную оуновцами. Николай Иванович отстреливался до последнего патрона и, когда они кончились, взорвал гранатой себя и окруживших его врагов. По ходатайству командира РДР «Победители» Д. Медведева, поддержанному П. Судоплатовым, 5 ноября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Н. Кузнецову было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Отдавая должное одному из наиболее выдающихся своих подчиненных, Павел Анатольевич уделил ему в своей книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» целый раздел и с теплотой писал:

«Я провел с Кузнецовым многие часы, готовя к будущим заданиям. Вспоминаю о нем как о человеке редкого таланта, способном оставаться спокойным при выполнении заданий, реалистичном и разумном в своих действиях».

Наряду с разведчиками‑боевиками Д. Медведева ряд дерзких актов возмездия подготовили и провели РДР К. Орловского, Н. Лопатина и С. Ваупшасова, действовавшие на территории Белоруссии. Главной их мишенью стал гауляйтер Белоруссии В. Кубе. Несмотря на беспрецедентные меры личной безопасности, справедливое возмездие и суровый приговор настигли палача белорусского народа на той земле, где он и его подручные совершали массовые злодеяния.

Задание на его ликвидацию получили как РДР 4‑го Управления, так и Разведуправления Генерального штаба Красной армии, действовавшие в районе Минска. Наиболее близко к цели подошли разведчики С. Ваупшасова, Н. Лопатина, К. Орловского и из отряда Разведуправления, возглавляемого Д. Кеймахом. Но никому из них долго не удавалось осуществить акт возмездия.

Кубе оказался матерым зверем, и охота на него велась около года. Первое покушение на него подготовили и осуществили разведчики РДР «Соколы» под руководством Героя Советского Союза К. Орловского. На первом этапе с помощью минских подпольщиков они детально изучили режим службы, охраны и перемещения В. Кубе. В результате наблюдения и исходя из анализа оперативной информации, полученной от агентуры, внедренной в его окружение, К. Орловский пришел к выводу о возможном провале операции в случае ее проведения в городе. Тем не менее от нее не отказался и решил воспользоваться одним важным обстоятельством.

Гауляйтер Белоруссии слыл страстным охотником и в перерывах между расправами над мирным населением и партизанами когда один, а чаще с компанией таких же, как сам, палачей выезжал поразвлечься в свою загородную резиденцию. Поэтому операцию по уничтожению было решено провести за городом. Орловский рассчитывал, что на лесной дороге многочисленная охрана не сможет быстро развернуться, и задачу удастся выполнить до подхода подкрепления из Минска. Для успешной реализации замысла операции не хватало сущей мелочи: разведчики не могли точно знать, когда гауляйтер в очередной раз соберется на охоту. Вскоре и эта задача была решена. Из числа обслуживающего персонала они завербовали агента, который сообщил о запланированной на 17 февраля 1943 года поездке В. Кубе с большой группой офицеров и оккупационных чиновников в Ляховический лес.

В тот день, ранним утром, боевая группа под командованием К. Орловского выдвинулась в район и организовала засаду на перекрестке дорог в двух километрах от въезда в лесной массив. Около 13 часов со стороны населенного пункта Мошуки показалась колонна. Гитлеровцев оказалось значительно больше, чем предполагали разведчики, — свыше 60 человек. Силы были явно неравны, и К. Орловский решил проводить операцию по возвращении фашистов с охоты, полагая, что после возлияний их бдительность будет ослаблена. Ждать пришлось не слишком долго, с наступлением сумерек из леса показались «охотники». Колонна медленно ползла по дороге, и, когда до нее оставалось не более 20–30 метров, по команде К. Орловского на нее обрушился шквальный огонь.

Каратели находились в безвыходном положении и отчаянно сопротивлялись. Бой носил ожесточенный характер. В ходе него К. Орловский получил тяжелое ранение. Разрывом гранаты ему раздробило правую руку и покалечило кисть левой, но он не покинул строй. Разведчики довели операцию до конца. Ряд крупных функционеров оккупационной верхушки: заместитель генерального комиссара Белоруссии обергруппенфюрер СС Ф. Фенч, обергруппенфюрер Ф. Засарнас, гебитскомиссар города Барановичи Ф. Штюр и еще 8 генералов, 7 гебитскомиссаров и их заместителей, 6 руководящих работников немецкой администрации были уничтожены. Но среди убитых В. Кубе не оказалось. Позднее разведчики выяснили, что он с полпути вернулся в Минск.

Второе покушение на него состоялось 22 июля 1943 года и тоже не достигло своей цели. Взрыв, прозвучавший в одном из театров Минска, похоронил под обломками 70 оккупантов, 110 получили ранения. И опять В. Кубе не оказалось ни среди раненых, ни среди мертвых. За десять минут до взрыва он покинул здание театра.

Спустя два месяца операция в отношении В. Кубе была повторена. На этот раз разведчики, казалось, все рассчитали. 6 сентября он планировал с широким размахом отметить десятилетие прихода к власти в Германии своего покровителя Гитлера. По этому случаю в офицерской столовой намечался грандиозный банкет. Готовились к нему по‑своему и разведчики: они заложили в зале мощную взрывчатку с часовым механизмом. Вечер был в самом разгаре, когда прозвучал взрыв. Торжественный банкет закончился пышными коллективными похоронами: 36 высокопоставленных гитлеровских офицеров и чиновников оказались погребенными под завалами. Однако В. Кубе и на этот раз избежал расплаты, так как не пришел на банкет.

Чувствуя нависшую над собой смертельную угрозу, гауляйтер до минимума свел свои поездки по Минску, усилил личную охрану и произвел замену обслуживающего персонала. Но разведчики не прекратили попыток добраться до него и осуществить акт возмездия. В качестве следующего объекта для диверсии, независимо друг от друга, руководители РДР П. Лопатин и Д. Кеймах выбрали особняк, где проживала семья В. Кубе. Самим разведчикам выполнить такую задачу было явно не по силам. Охрана бдительно несла службу и никого из посторонних внутрь особняка не допускала. В этой связи им пришлось искать помощи у местных жителей, выполнявших в особняке В. Кубе хозяйственные работы.

После предварительной проверки они остановили свой выбор на Елене Мазаник, которая работала уборщицей и имела доступ в личные апартаменты В. Кубе. В начале сентября 1943 года на Елену вышла разведчица Мария Осипова с предложением оказать помощь в проведении акта возмездия против В. Кубе. Это задание она получила как от руководства оперативной группы 4‑го Управления, так и от командования отряда Разведуправления, возглавляемого Д. Кеймахом, с которыми находилась на связи. На первой же встрече с М. Осиповой Елена дала свое согласие, и разведчики приступили к разработке операции.

Рассматривалось несколько ее вариантов. Вскоре от одного, предусматривавшего отравление В. Кубе, пришлось отказаться. Он являлся наименее опасным для самой Е. Мазаник, так как исключалась возможность обнаружения охраной препаратов, но вместе с тем создавалась реальная угроза для жизни жены и детей гауляйтера. В связи с этим был выбран вариант его подрыва. На каком‑то этапе подготовки операции у Елены возникли серьезные опасения в том, что она могла явиться провокацией гитлеровских спецслужб. Для этого имелись все основания. Гестапо и охрана В. Кубе регулярно проводили изощренные проверки обслуживающего персонала.

И чтобы снять все подозрения, Елена потребовала от М. Осиповой личной встречи с руководителями оперативных групп.

Военные разведчики в этом случае сработали более напористо и энергично, чем подчиненные П. Судоплатова. Они 10 сентября 1943 года организовали встречу родной сестры Е. Мазаник, Валентины, с Д. Кеймахом, который развеял ее сомнения в том, что все происходящее — провокация гитлеровских спецслужб. Теперь, когда все сомнения у Елены были сняты, операция перешла в заключительную стадию: 20 сентября она получила у М. Осиповой мину, а на следующий день, спрятав ее в сумку, пришла в дом В. Кубе.

Первая проверка для Елены закончилась благополучно. На посту перед входом дежурил солдат, с которым она находилась в хороших отношениях, и потому обыск прошел формально. Но нервное напряжение, охватившее девушку, оказалось настолько сильным, что на ее бледность обратил внимание сам В. Кубе. Она сослалась на больной зуб, и тот ей поверил. Но на этом испытания не закончились. После того как ей удалось незаметно подложить в постель мину, в дверях спальни неожиданно возник дежурный офицер. Елена не растерялась и попросила спускавшуюся по лестнице горничную Янину, которой симпатизировал офицер, поцеловать его. Это несколько разрядило атмосферу, и все‑таки он не поленился и обыскал спальню, но мину не обнаружил.

22 сентября 1943 года в 00 часов 40 минут в спальне генерального комиссара гауляйтера Белоруссии В. Кубе прозвучал взрыв. На этот раз погиб только он один. Справедливое возмездие за совершенные им злодеяния настигло его. Вскоре участницам этой операции, Е. Мазаник и М. Осиповой, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

В обзорной справке «О деятельности 4‑го Управления НКВД — НКГБ за период Великой Отечественной войны» П. Судоплатов упомянул об этой операции всего в четырех строках:

«Мы вели активную работу по ликвидации Кубе. Такую же работу вело РУ Штаба Красной армии. РУ опередило нас. В этой операции приняли участие агентура РУ и наша. И те, и другие награждены».

Активное участие в осуществлении актов возмездия принимали специальные группы из РДР, руководимых Е. Мирковским, М. Зайцем, Н. Прокопюком. Так, 1 мая 1943 года в помещение районной комендатуры города Овруч вошла группа немецких офицеров. Неожиданно для захваченных врасплох эсэсовцев им приказали сложить оружие. Затем был зачитан и приведен в исполнение приговор над убийцей и садистом фон Армином и его заместителем. Исполнителями были разведчики из РДР Е. Мирковского: Н. Крамской, К. Анисимов, А. Мешков, С. Полищук, М. Карапузов, В. Шамякин. После выполнения задания все они благополучно вернулись на базу.

После поражения под Курском гитлеровское руководство вновь обратило внимание на лидеров националистических движений, рассчитывая с их помощью сбить рост партизанского движения на оккупированных советских территориях и дезориентировать местное население. С осени 1943 года при личном деятельном участии гауляйтера Белоруссии В. Кубе началось формирование из числа предателей, националистов и белоэмигрантов так называемой «Белорусской независимой партии». Важная роль в пропаганде этого движения отводилась изданию «Белорусская газета». Ее возглавил ярый антисоветчик, бывший капитан польской армии Владислав Козловский, тесно связанный с абвером. Имея «специальные полномочия от германского министерства пропаганды», он развернул кипучую агитационную деятельность и прославлял своих хозяев. Страницы газеты буквально сочились ядом национализма. В связи с этим в наркомате государственной безопасности было принято решение «О секретном изъятии В. Козловского, а в случае невозможности — его уничтожении».

Выполнение этой задачи руководство 4‑го Управления поручило РДР «Соседи», которую возглавлял М. Заяц. Непосредственная подготовка и осуществление акции были возложены на капитана М. Гонцова и лейтенанта Д. Петухова. Как и в большинстве подобных операций, ей предшествовала глубокая агентурная разведка обстановки вокруг В. Козловского, изучение его близких связей и поиск помощников. К концу октября 1943 года такие лица в окружении «гитлеровского соловья» были найдены. Они получили оперативные псевдонимы Новый и Дударевич. С их помощью разведчики начали готовить операцию по захвату В. Козловского. Но на заключительном этапе возникли серьезные трудности, связанные с жесточайшими мерами безопасности, которые ввели оккупационные власти в Минске после ликвидации В. Кубе. Несмотря на это руководство РДР «Соседи» решило ее не отменять.

12 ноября 1943 года группа разведчиков, переодевшись в немецкую форму, благополучно проникла в Минск и произвела предварительную разведку на подходах к редакции и в самом здании. Козловский находился на месте. Но бдительная охрана на входе и сам он, отличавшийся большой физической силой, создавали серьезные трудности по его «скрытой доставке на конспиративную квартиру». В связи с этим разведчики приняли решение ликвидировать активного пособника фашистов на месте.

День 13 ноября оказался действительно роковым для В. Козловского. Дударевич и Новый, появлявшиеся ранее в редакции, и на этот раз не вызвали подозрений у охраны и беспрепятственно вошли в здание. Они хорошо владели обстановкой и быстро нашли В. Козловского. Дударевич завел с ним разговор и, когда поблизости никого из посторонних не оказалось, выполнил приказ и застрелил его.

Акты возмездия планировались и проводились РДР Управления не только на оккупированных советских территориях, но и в самой Германии. Это не были операции, направленные против вождей рейха. Политическое руководство Советского Союза объективно оценивало возможности своих спецслужб и не ставило перед ними заведомо невыполнимые задачи. В первые годы войны ни в 4‑м Управлении, ни во всем комиссариате не имелось ни сил, ни средств для проведения операций такого масштаба и уровня.

В дальнейшем, после того как стратегическая инициатива на театре военных действий перешла к Красной армии, а в Управлении был накоплен опыт проведения актов возмездия, задача по ликвидации Гитлера и его ближайшего окружения так и не была поставлена. По крайней мере, в архивных материалах отсутствуют какие‑либо свидетельства, что такого рода указания поступали от политического руководства страны. Проведение подобной акции даже для таких профессионалов, какими являлись подчиненные П. Судоплатова, было связано с колоссальными материальными затратами и значительными человеческими жертвами. При этом ее успех был далеко не очевиден.

Лучшим подтверждением тому служила провалившаяся уже на первом этапе операция гитлеровских спецслужб по подготовке террористического акта против Сталина. В течение всего 1944 года они усиленно готовили для ее проведения бывшего военнослужащего Красной армии И. Таврина и его напарницу Шилову. Но террористам не помогли ни специальный самолет, на котором их в ночь на 5 сентября 1944 года высадили на территории Гжатского района Смоленской области, ни звание Героя Советского Союза, «присвоенное» фашистами Таврину, ни безукоризненно изготовленные документы прикрытия на сотрудника контрразведки ОКР Смерш по 39‑й армии, ни специальное оружие, «панцеркнаке», сконструированное лучшими специалистами рейха. Через несколько часов после приземления они были задержаны и вскоре начали давать показания в отделе военной контрразведки.

Берия доложил Сталину об обезвреженной группе террористов. Но, видимо, не это остановило вождя от ответной акции в отношении Гитлера. Смерть нескольких десятков разведчиков, пусть даже самых лучших разведчиков‑боевиков Управления, за одного фюрера могла быть вполне приемлемой ценой, но уже не в той новой политической игре, которая завязалась в конце 1944 года. Устранение Гитлера таило для Сталина скрытую угрозу. Поступавшая к нему по различным каналам информация говорила о том, что союзники по антигитлеровской коалиции пытаются за спиной фюрера вести сепаратные переговоры с его окружением с целью отстранения от власти и вывода Германии из войны. А пока части Красной армии не вошли в Берлин, Гитлер нужен был Сталину только живым.

Вместе с тем ряд знаковых фигур, ставших в глазах советских людей символами предательства и низости, оказались под прицелом разведчиков РДР Управления. Первым в этом ряду изменников был бывший генерал Красной армии А. Власов. После участия в битве под Москвой, обласканный высоким доверием Сталина, он был направлен на один из самых тяжелых участков фронта и принял под свое командование Вторую ударную армию.

Но возложенные на него задачи не выполнил, оказавшись в окружении, смалодушничал, изменил присяге и, предав своих подчиненных, перешел на сторону врага. Гитлеровцы не преминули воспользоваться этим обстоятельством и сформировали вокруг Власова из числа изменников и отщепенцев так называемую «Русскую освободительную армию», «прославившуюся» карательными акциями против партизан и собственного народа, оставившую о себе зловещую память в Югославии и Чехословакии. Операция по его ликвидации была поручена 4‑му Управлению и получила кодовое название «Ворон».

«Охота» на эту «птицу» началась летом 1944 года и осуществлялась под непосредственным контролем П. Судоплатова. К осени были сформированы две оперативные группы — «Техники» и «Арнольд». Комплектовались они в основном из числа немцев‑антифашистов и бывших коминтерновцев. Большинство из них являлись в прошлом активными участниками подпольного движения в Австрии и Германии. С началом войны в составе разведывательных подразделений Управления действовали в тылу противника и проявили себя с наилучшей стороны. В самой Германии ряд разведчиков сохранили надежные связи, с помощью которых они рассчитывали на быструю легализацию.

План операции для группы «Техники» разработал ставший впоследствии знаменитым заместитель начальника 3‑го отделения 2‑го отдела майор госбезопасности Рудольф Абель. После рассмотрения у П. Судоплатова его предложений 17 августа 1944 года план ликвидации изменника Власова был окончательно утвержден у заместителя наркома комиссара госбезопасности 2‑го ранга Б. Кобулова.

На первом этапе предусматривалось воздушным путем осуществить переброску разведчиков‑боевиков на базу РДР «Авангард», действовавшую на территории Австрии. В дальнейшем в соответствии с разработанными легендами прикрытия офицера люфтваффе, служащих военно‑строительной организации «ТОДТ» разведчикам предстояло самостоятельно добраться до Берлина и там легализоваться. Для поддержания постоянной связи с Центром группа обеспечивалась всеми необходимыми радиосредствами. Предусматривался и резервный канал с участием курьера Управления. Конечная цель задания в плане формулировалась предельно ясно:

«После установления «Ворона» (адреса которого прилагаются) группа начинает готовить операцию и проводит ее самостоятельно, исходя из обстановки на месте».

Руководителем оперативной группы был назначен Арнольд, «член КПГ с 1920 года. Сотрудник немецкой секции Коминтерна. Участник войны в Испании. Боевой, решительный человек с организаторскими способностями. Очень быстро ориентируется в новой обстановке, легко устанавливает контакты с новыми людьми» — так кратко характеризовал его своем рапорте Р. Абель.

Под стать Арнольду оказались и другие участники операции, в частности радист Функ. В своем отзыве на него Р. Абель отмечал:

«Находясь в партизанском отряде, ходил в разведку и принимал активное участие в боевых операциях отряда. Умный, энергичный и находчивый человек, хорошо разбирается в политических вопросах, знает радиодело».

В этих же целях параллельно оперативной группе «Арнольд» сотрудниками Управления велась интенсивная подготовка еще ряда разведчиков‑боевиков из числа немцев‑антифашистов. Перед ними была поставлена аналогичная задача: «По прибытии в Берлин заняться подбором людей для установления местонахождения «Ворона» и его ближайших помощников, выяснения обстановки вокруг них, вербовкой людей из их окружения и внедрением туда агентуры с последующей ликвидацией «Ворона».

18 сентября 1944 года, после окончательной шлифовки последних деталей операции, план задействования в ней оперативно‑боевой группы «Техники» также был утвержден Б. Кобуловым.

Первой к выполнению задания приступила оперативная группа «Арнольд». 4 октября 1944 года все ее участники благополучно приземлились на базу РДР «Авангард», где продолжили знакомство с оперативной обстановкой в районах будущих действий и занялись проработкой маршрута выдвижения на Берлин.

24 октября руководитель РДР «Авангард» Михаил в очередной радиограмме сообщил в Центр:

«Группа «Арнольд» в ночь на 23 октября прошла Саву, железную дорогу и шоссе. Агенты производят хорошее впечатление, готовы работать. Группа доэкипирована полностью. Настроение отличное. Предлагает начать слушать «Функа» 1 ноября 1944 года».

Бывшая граница с Австрией осталась позади, теперь разведчикам оставалось полагаться только на самих себя и на удачу. Несмотря на тяжелые поражения на фронтах, в самой Германии машина сыска пока работала без сбоев. И любая мелочь — неточность в документах или легенде прикрытия — грозила им смертельной опасностью. Долгая и тщательная подготовка, предшествовавшая операции, оказалась ненапрасной. Первая проверка на вокзале в городе Кранихсфельд для них закончилась благополучно. В дальнейшем до самого Берлина они не испытывали серьезных трудностей при встречах с патрулями и полицейскими. Никто даже не заподозрил, что в сумках разведчиков находились взрывчатка и убийственная улика — радиостанция.

22 ноября Арнольд доложил в Центр о прибытии группы в Берлин и начале подготовки к выполнению задания. После этого связь надолго оборвалась. Причина оказалась банально простой. Рация вышла из строя из‑за того, что в трансформаторе произошло короткое замыкание. В Управлении предположили самое худшее и ускорили подготовку резервной оперативной группы «Техники». Ее решили нацелить на Чехословакию, где, по разведывательным данным, в последнее время все чаще появлялся «Ворон» со своим штабом.

23 января 1945 года разведчики оперативной группы «Техники» высадились на базу разведывательно‑диверсионной резидентуры «Стар» в Словении. Здесь к ним присоединился опытный агент‑боевик Штурман. Несколько недель они провели на оперативной базе РДР в ожидании условного сигнала от разведчиков «Стар», которые пытались обнаружить след «Ворона» в Чехословакии. А тот, в предчувствии близкого краха вскормившего его фашистского режима, лихорадочно метался по Германии и Чехословакии. Последняя информация, поступившая в резидентуру, указывала на то, что он свил себе гнездо в Праге.

20 февраля «Техники» покинули оперативную базу РДР «Стар», через два дня добрались до столицы Чехословакии и приступили к подготовке операции. Но ее, не успев начать, свернули. «Ворон» спешно покинул свое гнездо, и они бросились за ним в погоню. До 20 апреля «Техники» продолжали вести охоту, но в той атмосфере хаоса, который захлестнул Германию, выйти на «Ворона» было все равно что найти иголку в стоге сена, и 21 апреля 1945 года разведчики прекратили безрезультатный поиск изменника и вышли на соединение с частями наступавшей Красной армии.

Более удачно операция развивалась у оперативной группы «Арнольд». Ее разведчики, после того как легализовались в Берлине и отремонтировали радиостанцию, приступили к выполнению задания. Используя свои довоенные связи, быстро установили адреса, где чаще всего появлялся «Ворон», и организовали наблюдение за ними. Но своих сил для выполнения задачи им не хватало, и Арнольд, рискнув, привлек дополнительно 8 человек из числа родственников и проверенных на подпольной работе товарищей.

К середине ноября 1944 года разведчики располагали подробной информацией о маршрутах перемещения и режиме службы «Ворона». Наиболее часто он появлялся по адресам Кибицвегештрассе № 7 и № 9. Но дальше перед ними возникли серьезные трудности. В связи с тем что эти дома находились под круглосуточной охраной, они не могли долго вести наблюдение, чтобы не попасть в ее поле зрения. Дважды сам Арнольд подвергался проверке документов, третьего раза могло и не быть. И здесь им помогла удача.

Привлеченный к сотрудничеству на заключительном этапе операции чех Ф. Йошке, имевший связи среди высокопоставленных власовцев, вовремя сообщил ценную информацию. На 23 декабря намечалось выступление «Ворона» перед выпускниками пропагандистских курсов РОА в Даббендорфе. Арнольд решил больше не ждать, и операция перешла в решающую фазу. Ликвидацию изменника планировалось осуществить после завершения его выступления, на выходе из здания. В ней задействовались две группы. Первой, которой руководил Ф. Йошке, предстояло заложить взрывчатку в машину «Ворона» и привести ее в действие. В случае неудачи в дело вступала вторая группа во главе с Арнольдом. Ему и еще трем разведчикам‑боевикам предстояло расстрелять и забросать гранатами «Ворона» и его охрану на подъезде к дому.

Наступило 23 декабря, разведчики заняли исходные позиции. Группа Ф. Йошке, вооруженная пистолетами, ручными гранатами и взрывчаткой, поджидала «Ворона» в Даббендорфе. Вторая, которую возглавил Арнольд, блокировала дом. Время шло, а «Ворон» так и не появился ни дома, ни на службе, и операцию пришлось отложить. На этот раз случай спас предателя от расплаты. В последний момент его выступление перед пропагандистами РОА было отменено и перенесено на следующий день. Но об этом разведчики узнали через сутки. В дальнейшем такой возможности им больше не представилось. В январе 1945 года Ф. Йошке призвали в фольксштурм, и с его уходом разведчики утратили источник информации, который позволял отслеживать перемещения Ворона.

Другая акция возмездия, проводившаяся в отношении бывшего заслуженного артиста РСФСР, руководителя художественного театра им. Мочалова В. Блюменталь‑Тамарина, несмотря на, казалось бы, непреодолимые препятствия, была доведена до конца. До революции второсортный актер провинциального театра, благополучно пережив лихолетье Гражданской войны и благодаря связям среди вождей новой пролетарской культуры, а также нахрапистости и беспринципности, быстро пробился в число приближенных к власти. Вскоре, обласканный ею и самим наркомом просвещения А. Луначарским, «восходящая театральная звезда» получила причитающийся номенклатурный набор — от персонального секретаря до шикарной госдачи в подмосковной Истре. Перед ним замаячили лавры гения советской сцены, если бы не война.

В октябре 1941 года, когда над Москвой нависла угроза захвата гитлеровскими войсками, В. Блюменталь‑Тамарин трусливо бросил театр с актерами и вместе с женой и личным секретарем, исполнявшей по совместительству роль любовницы, затаился на казенной даче под Истрой. Дождавшись прихода фашистов, он перешел на их сторону. Новые хозяева не спешили предоставить ему сцену Берлинского театра и заставили отрабатывать хлеб предателя.

7 июля 1942 года хорошо знакомый советским вождям голос зазвучал в эфире. Новоиспеченный борец с большевизмом В. Блюменталь‑Тамарин с праведным гневом обличал бывших своих покровителей и пороки советской системы. Вслед за этим в профашистских газетах одна за другой стали появляться статьи: «Блюменталь‑Тамарин обличает палача Сталина», «То, что вы не знаете о Сталине» и многие другие.

Эта новая и, видимо, истинная роль патологического мерзавца и предателя, которую с таким вдохновением исполнял В. Блюменталь‑Тамарин на гитлеровской сцене, вызвала вполне справедливый гнев Сталина. Не прошло и месяца, как 13 августа 1942 года нарком внутренних дел Берия разрешил П. Судоплатову и его подчиненным «проведение специального мероприятия в отношении Блюменталь‑Тамарина».

Операция по его ликвидации получила кодовое название «Ринг». Столь необычное ее название было связано с тем, что выполнение задания поручалось племяннику предателя — чемпиону Ленинграда по боксу, начальнику прожекторной станции отдельного прожекторного батальона 189‑го зенитно‑артиллерийского полка Ленинградского фронта сержанту Игорю Миклашевскому (оперативный псевдоним Ударов).

В этом решении руководства 4‑го Управления имелся определенный риск, но это был обоснованный и всесторонне просчитанный выбор. В условиях 1942 года, когда фашизм был еще необыкновенно силен, проведение акции подобного уровня в Берлине даже самыми подготовленными разведчиками‑боевиками являлось практически невозможным делом. К тому времени 4‑е Управление еще не располагало надежными оперативными позициями в столице рейха. Кроме того, гитлеровские спецслужбы тщательно оберегали предателя. Его отравленные ядом антисоветизма речи, звучавшие в эфире, значили для них немало. Под воздействием агитации Блюменталь‑Тамарина не одна тысяча солдат Красной армии и военнопленных пополнила ряды «Русской освободительной армии». Поэтому доступ в охраняемый гестапо днем и ночью особняк, где находился предатель, мог получить только человек, пользующийся его полным доверием. И кто, как не племянник, «порвавший с Советами», был бы желанным гостем в таком доме?! Вопрос заключался лишь в том, хватит ли у И. Миклашевского решимости в одиночку, за тысячи километров от Родины привести в исполнение решение суда военного трибунала, вынесшего в конце 1941 года В. Блюменталь‑Тамарину заочно смертный приговор.

После ряда проверочных мероприятий, проведенных сотрудниками 4‑го Управления в отношении И. Миклашевского, все сомнения в его надежности отпали. В августе 1942 года после рассмотрения замысла мероприятий по делу «Ринг» наркомом внутренних дел СССР Берией Ударов был переброшен самолетом из Ленинграда в Москву. Здесь, на специальной базе 4‑го Управления, в соответствии с планом, утвержденным заместителем наркома комиссаром госбезопасности 3‑го ранга С. Кругловым, началась его подготовка к выполнению задания. После ее завершения, 22 апреля 1943 года, на одном из участков Западного фронта в районе деревни Борисовка Смоленской области Ударов под видом перебежчика перешел в расположение гитлеровских войск. На следующий день он подвергся долгим и изнурительным допросам сначала в роте, а затем в штабе батальона.

В соответствии с разработанной легендой Ударов довел до фашистских офицеров информацию о своем несправедливом «осуждении» судом военного трибунала за хулиганство и направлении в штрафную роту, из которой дезертировал. Но, видимо, что‑то в его поведении вызвало подозрение у командира батальона, и тот устроил ему очную ставку с двумя военнослужащими‑перебежчиками. И здесь обнаружились некоторые разночтения в их показаниях. Над разведчиком нависла угроза расстрела. Избежать его помог счастливый случай. Переводчик, бывший кинооператор, среди стопки пропагандистских материалов наткнулся на газету «Новое слово», в которой содержалась статья о Блюменталь‑Тамарине. Ударов воспользовался ситуацией и обратил ее в свою пользу.

Подозрения с него были сняты: фамилия дядюшки сыграла свою роль. Но поездка в Германию и встреча с ним разведчика, на которую так рассчитывали в Москве, не состоялись. На следующий день после допроса Ударова вместе с другими перебежчиками и военнопленными отправили в смоленский лагерь. Казалось, что гитлеровцы о нем забыли, но в конце мая 1943 года на его имя поступило письмо от В. Блюменталь‑Тамарина. Тот писал, что «рад благополучному уходу племянника из того ужасного строя», советовал поступить на службу в РОА и обещал отозвать в Берлин для пропагандистской работы.

Время шло, но дядя больше о себе не напоминал, и тогда Ударов решил сам искать выходы на него. Единственным вариантом вырваться из‑за колючей проволоки лагеря военнопленных и выполнить поставленное задание, было «поступление» на службу в РОА. Тем более что в плане мероприятий по делу «Ринг» П. Судоплатовым и старшим оперуполномоченным 2‑го отдела майором госбезопасности В. Зеленским, осуществлявшим непосредственную подготовку Ударова к операции, такая ситуация рассматривалась как наиболее вероятная.

Разведчик решил воспользоваться советом дядюшки и подал рапорт на имя начальника лагеря с просьбой о зачислении в ряды «освободительной армии». Тот быстро рассмотрел его, и 15 июня 1943 года Ударов был зачислен в 437‑й батальон РОА. С этого дня начался его долгий и полный опасности путь к намеченной цели. В октябре он инициативно вышел на резидента разведотдела штаба Западного фронта и условной фразой сообщил о себе руководству 4‑го Управления: «Дорогая Лёлечка, чувствую себя хорошо. Игорь». Согласно коду, это сообщение означало: «Легализовался хорошо, но подходов к Блюменталь‑Тамарину не имею».

Тогда по указанию П. Судоплатова начальником 2‑го отдела подполковником госбезопасности М. Маклярским была подготовлена группа разведчиков «в целях установления связи с Ударовым и руководства его деятельностью». В ее состав вошли способный и квалифицированный агент Сергей и радистка Лань. Но из‑за плохой погоды выброска агентов постоянно переносилась. В декабре Ударов снова дал о себе знать и сообщил о готовящейся переброске части в Италию. В связи с этим по указанию П. Судоплатова направление к нему разведчиков было отложено.

В начале сентября 1943 года 437‑й батальон поменял место дислокации на Варшаву, а спустя десять дней вместо Италии оказался во Франции. На второй день после прибытия к месту назначения, в город Байё, Ударов был арестован. Сотрудники полевой жандармерии пытались обвинить его в давних связях с партизанами, действовавшими в лесах под городом Рославлем, и склонении к переходу на их сторону двух взводов РОА. В течение четырех дней разведчик находился под арестом и подвергался допросам, но безрезультатно: он отвергал все обвинения. К счастью, в это же время на имя командира батальона майора Беккера из Берлина поступило письмо от В. Блюменталь‑Тамарина с просьбой о предоставлении отпуска племяннику. Оно окончательно решило судьбу Ударова. По ходатайству Беккера его освободили из‑под ареста и вернули в часть.

Находясь под негласным «колпаком» тайной полевой полиции и оставшись без всякой связи с Центром, разведчик тем не менее не отказался от задания и продолжал искать пути к его выполнению. Наконец, удача улыбнулась ему. Командование батальона отправило его вместе с обер‑лейтенантом Клугом в краткосрочный отпуск в Германию.

27 января 1944 года, находясь проездом в Кёнигсберге, Ударов встретился с Блюменталь‑Тамариным в имении рейхскомиссара Э. Коха. Эту встречу никак нельзя было назвать родственной. Предатель словно почувствовал нависшую над собой смертельную опасность и, прежде чем пригласить Ударова к столу, подробно, со знанием дела расспросил об обстоятельствах его перехода на сторону гитлеровцев. Потом, за обедом, видимо опасаясь быть отравленным, попросил племянника первым испробовать привезенные в подарок французские вина. В дальнейшем на банкете, к которому присоединились высокопоставленные власовцы и белоэмигранты, предатель расслабился. Ударов решил воспользоваться этим обстоятельством и, когда толпа разбрелась по парку, а охраны поблизости не оказалось, нажал на спусковой крючок пистолета, но выстрела не последовало. Оружие дало осечку. Перезарядить пистолет ему не удалось, поскольку в это время из‑за кустов появилась пьяная толпа.

На следующий день Ударов в сопровождении обер‑лейтенанта Клуга покинул Кёнигсберг и возвратился в часть. Потянулись дни монотонной службы, но разведчик не терял надежды на новую встречу с дядей и регулярно отправлял ему продуктовые посылки. То ли скромность племянника, то ли приходящие от него отменные французские вина пробудили у В. Блюменталь‑Тамарина родственные чувства. Он направил несколько рекомендательных писем на имя командира дивизии генерала Кестринга. Тот не оставил их без внимания, вскоре Ударова назначили на офицерскую должность, и у него появилась перспектива для перемещения в Берлин. Но в начале июня 1944 года в боях с высадившимися в Нормандии англо‑американскими частями он получил тяжелое ранение в горло и ногу.

Несколько месяцев ему пришлось провести на больничной койке, и 30 августа по состоянию здоровья его уволили со службы и направили на работы в город Лейпциг. 23 октября Ударов получил очередное письмо от дяди, его тон уже не был столь оптимистичен. К концу 1944 года надобность в холуях, подобных В. Блюменталь‑Тамарину, у гитлеровцев отпала. Писал он уже не из персонального особняка, а из зондерлагеря Восточного министерства, располагавшегося под Берлином. Жалуясь на тяжелые времена и то, что вынужден проживать в бараке, он приглашал племянника к себе.

29 ноября 1944 года разведчик отправился в Берлин. Несмотря на рекомендации В. Блюменталь‑Тамарина, прежде чем разрешить проживание в лагере, гестапо провело его проверку, и потом еще долго он чувствовал за собой слежку. Последовавшее вскоре приглашение дяди принять участие в работе пропагандистов Ударов благоразумно отклонил, а предложил организовать школу бокса и провести показательные бои. За этим предложением стоял вполне определенный расчет. Таким способом разведчик хотел дать знать своим руководителям в Москве, что жив и готовится к выполнению задания.

В январе 1945 года состоялись первые бои. В финале Ударов в четвертом раунде победил сильного противника, француза Пиляса, и удостоился лестных оценок со стороны чемпиона мира М. Шмелинга. С этого момента у разведчика появились качественно новые возможности. Он стал регулярно встречаться с советником МИДа Германии Г. Штрекером, генералом Кестрингом, видным промышленником Альбрехтом и руководством разведывательно‑диверсионной школы, размещавшейся в лагере Вустрау, а также командованием курсов пропагандистов РОА. В беседах с ними Ударов получал ценную разведывательную информацию и данные на готовящихся к заброске в советский тыл агентов и диверсантов. Одновременно он готовился к выполнению основного задания — ликвидации В. Блюменталь‑Тамарина.

18 апреля 1945 года, воспользовавшись благоприятной возможностью, он похитил пистолет «парабеллум» у своего приятеля, сына сотрудника гитлеровской разведки Ф. Брунера, и теперь ждал подходящего случая, чтобы выполнить задание. И вскоре он представился. Брошенный своими гитлеровскими покровителями и насмерть разругавшись с власовской верхушкой, В. Блюменталь‑Тамарин, как сыч, целыми днями просиживал в своей квартире по Шиллерштрассе, 15, в городе Мюнзинген. Страх перед неминуемой расплатой он топил в вине, а злобу вымещал на жене и секретарше‑любовнице. Появление в доме племянника, шепнувшего ему на ухо о запасе спиртного, которое спрятано неподалеку, подняло настроение. Он охотно согласился составить компанию Ударову. Они переступили порог дома и уже больше никогда в него не возвратились. Пуля из «парабеллума» поставила последнюю точку в карьере артиста‑предателя.

После выполнения задания Ударов — Миклашевский еще несколько месяцев скитался по лагерям союзников, пока не добрался до Парижа. Там 3 июля 1945 года он вышел на связь с сотрудниками 1‑го Управления НКГБ СССР и назвал пароль:

«Агент СССР «Ударов» прибыл».

Далее он доложил:

«Задание выполнено. Печатные материалы, документы и личные записи артиста Блюменталь‑Тамарина находятся у меня».

Резидент 1‑го Управления Кир шифротелеграммой немедленно сообщил об этом руководству, комиссару госбезопасности 3‑го ранга П. Фитину, а тот ориентировал П. Судоплатова. Распоряжение начальника 4‑го Управления, как всегда, было энергичным и лаконичным:

«Дать указание «Киру» о срочном направлении со всеми документами Миклашевского в Москву. Оказать ему полное содействие в отправке и сохранении документов».

26 июня, через два года, три месяца и восемь дней, специальным рейсом из Парижа вернулся в Москву из «длительной командировки» разведчик‑боевик 4‑го Управления Игорь Львович Миклашевский.

С возвращением И. Миклашевского подошла к концу сложная и полная смертельного риска деятельность его и десятка других бойцов Управления, на плечи которых легла миссия исполнения приговоров, вынесенных палачам и предателям судами военных трибуналов и от имени тысяч безвинно замученных и убитых. После окончания войны одни разведчики‑боевики вернулись к мирной жизни, другие продолжали бороться с националистическим подпольем в западных областях страны, а третьи, после короткого свидания с семьями, снова отправились в «длительную командировку».