Неделя после явки Ясновского с Тихим для него и Дулепова прошла на одних нервах. Вздохнули они с облегчением, лишь когда на очередную встречу агент прибыл живым и здоровым. Рискованная оперативная комбинация, рассчитанная на то, чтобы вскрыть советскую разведсеть в Маньчжурии, дала результат. Главарь подпольщиков в железнодорожных мастерских Смирнов не заподозрил в Тихом предателя, выдавшего Дулепову явку резидента с курьером НКВД в «Погребке». А его сообщение о захвате японской контрразведкой части радиограмм Федорова и засветке двух подпольщиков укрепили положение агента среди. Хитроумный план Дулепова сработал.

После явки с Тихим Ясновский с легким сердцем возвратился к себе, но Дулепова уже не застал, тот отправился обедать в ресторан «Новый свет». Ротмистр не стал медлить и поспешил поделиться с ним радостью. Дулепов занимал столик в отдельной кабинке и его появление встретил недовольной гримасой. Старик – известный чревоугодник – не любил, когда ему мешали ублажать желудок.

Ротмистр, пробормотав извинения, присел на край стула и вполголоса стал докладывать о результатах явки с Тихим. После первых слов челюсти Дулепова замедлили движение, вилка скользнула по маринованному опенку, а рука больше не тянулась к графину с водкой. Сообщение заставило его забыть об ухе и расстегаях – советская резидентура заглотнула подкинутую им наживку. Загоревшись, он тут же вместе с Ясновским выехал в управление жандармерии к полковнику Сасо.

Тот оказался на месте и принял их необычайно любезно. Основания для хорошего настроения имелись и у него – операция по русской резидентуре шла без сбоев и набирала обороты. Деза, запущенная под советского «крота» Гнома – коротышку-капитана из штаба Квантунской армии – сработала. Гном вывел наружку на некоего, значившегося в сводке наружного наблюдения как Долговязый – русского. Несмотря на высокий рост и броскую наружность, агентам-филерам установить его не удалось, Долговязый ловко ушел из-под наблюдения. Но Сасо не отчаивался и верил: рано или поздно он снова проявится, так как в его руках находился «крот». В последние дни тот, то ли от собственной самоуверенности, то ли под нажимом Долговязого, все нахальнее совал свой нос в чужие документы и все глубже вяз в паутине контрразведки.

Сумбурный доклад ротмистра, подкрепленный основательными доводами Дулепова, говорили Сасо о том, что русские пошли ва-банк. Тяжелейшее положение под Москвой и занесенный над Дальним Востоком меч Квантунской армии не оставляли им выбора. В НКВД, видимо, были готовы заплатить любую цену, чтобы добыть данные о планах японского командования. Час расплаты для агентов советской резидентуры, как казалось Сасо, был уже близок.

Выслушав Дулепова и Ясновского, он согласился с их предложениями по использованию агента Тихий в дальнейшей разработке советской подпольной сети и быстро свернул встречу. Проводив их на выход, Сасо сосредоточился на главном: на оперативной комбинации, затеянной им в отношении Гнома. Она, по его хитроумному замыслу должна была вывести на неуловимого Долговязого.

Стрелки показывали начало четвертого. Сасо потянулся к трубке телефона, на звонок ответил полковник Мацуока, и спросил:

– Все идет по плану?

– Да, – подтвердил тот.

– Чем занимается капитан?

– Готовит сводный отчет.

– Как себя ведет?

– Ничего необычного.

– Отлично! Действуйте, как договаривались, – распорядился Сасо и положил трубку.

Теперь ему оставалось ждать результата оперативной комбинации. Он накинул плащ, по опустевшему коридору спустился к дежурному, сдал ключи от кабинета и вышел на улицу. Напротив мрачной громадой нависало здание штаба, в окнах второго этажа горел свет. Там, в одном из кабинетов, находился Гном. В последнее время полковник Мацуока не давал ему продыха и заваливал сводками, справками и докладными. Каллиграфический почерк, когда-то спасший Гнома от передовой, со временем стал для него сущим наказанием. Большинство сослуживцев давно уже разошлись по квартирам, кто-то развлекался в борделе мадам Нарусовой, а ему приходилось корпеть над очередным шедевром начальственной мысли.

Тишину кабинета нарушил скрип двери. Гном отложил в сторону карту минных полей на участке реки Уссури и обернулся. В кабинет вошел полковник Мацуока. Его вид был суров и многозначителен. Гном засуетился, торопливо застегнул верхние пуговицы кителя и дернулся к висевшему на стуле ремню.

– Да будет вам, капитан, вы не на строевом плацу, – по-барски махнул рукой Мацуока, подошел к столу и положил темно-вишневую папку.

Гному она была хорошо знакома, в ней хранились особо важные документы, поступавшие из Генштаба и от командующего Квантунской армией. Сухой в общении с подчиненными, Мацуока на этот раз изменил себе и с участием заметил:

– Заработались, капитан.

– Не успеваю, господин полковник.

– Что поделаешь, сейчас не до отдыха, а по-другому нельзя, – и в голосе Мацуоки зазвучали пафосные нотки: – Император и дух самурая требуют от нас самоотверженности ради победы над врагом.

– Так точно, господин полковник! – живо подхватил Гном.

– Молодец! – похвалил Мацуока и продолжил: – С такими, как вы, капитан, Квантунская армия сокрушит Советы, и Сибирь станет нашей. Мы очистим ее от варваров и создадим империю, равной которой еще не знал мир!

Гном терялся в догадках, чем было вызвано такое красноречие Мацуоки. А тот, разразившись еще одной гневной тирадой против большевиков, перешел к делу – открыл папку и выложил на стол карту со стопкой листов. На ней в глаза Гному бросились размашистая подпись командующего Квантунской армией и гриф особой важности. Изогнутые синие и черные стрелы – направления будущих ударов японских корпусов – нацелились на Читу, Благовещенск и Хабаровск. Аккуратные столбцы цифр, были сведены в таблицы, которые в известные только узкому кругу лиц день и час должны были ожить и заговорить скороговоркой пулеметов, громом орудийных залпов и танковыми клиньями вонзиться в оборонительные порядки противника. Вся эта огромная, несущая смерть и разрушение военная машина копила и набирала силу на лежащем перед Гномом буро-зеленом клочке карты.

У него перехватило дыхание: то, ради чего он ежедневно рисковал и что безуспешно пытался узнать, находилось перед ним. Опытный взгляд штабиста не мог ошибиться. Это была та самая карта и тот самый план наступления, о котором перешептывались близкие к командующему армией офицеры. Гному стоило немалых усилий скрыть охватившее его волнение. Мацуока, кажется, ничего не заметил и объявил:

– Капитан, вы знаете о нехватке офицеров в отделе. Майор Сато выехал в командировку в Хэган и вернется через четыре дня…

«Поехал к границе выверять на месте детали плана наступления, – предположил Гном, и внутри у него все затрепетало: – Остаюсь только я. Ну, давай же, говори! Приказывай!»

– Завтра мне необходимо представить начальнику штаба план наступления с последними изменениями, – чеканил каждое слово Мацуока. – Я поручаю вам выполнение этой важной задачи. Времени осталось мало. Надеюсь, вы справитесь?

– Так точно, господин полковник! – заверил Гном.

– Помните, капитан, каждое слово и каждая цифра из этих документов – строжайшая тайна. Агенты НКВД отдали бы многое, чтобы узнать ее.

– Ясно, господин полковник!

– Еще раз напоминаю, никому ни одного слова! В кабинет никого не впускать! Документы вернуть лично мне! Понятно?

– Да!

– За работу, время не ждет! – поторопил Мацуока и вышел из кабинета.

Давно уже стихли шаги полковника, а Гном, как завороженный, смотрел на карту. Шорох стрелок часов нарушал сонную тишину кабинета; они неумолимо отсчитывали секунды и минуты отпущенной ему удачи. Сделать до утра копию карты и таблиц казалось немыслимым делом. Глаза страшились, а руки выполняли свое дело. Гном закрыл дверь на ключ, плотно задернул шторы, достал из ящика письменного стола кальку, которую держал для таких случаев, раскатал по карте, и, вооружившись карандашом и лекалом, принялся за работу.

Карандаш стремительно скользил по бумаге, очерчивая линии будущих фронтов и котлов окружения. Цветная паутина все гуще покрывала территорию советского Дальнего Востока и Забайкалья. Гном работал без отдыха и останавливался, лишь когда у дверей раздавались шаги часового или засидевшегося допоздна штабного офицера. Время перевалило за полночь, и работа над картой наконец подошла к концу. От неимоверного напряжения спина одеревенела, голова кружилась, а перед глазами плясала рябь из черных точек. С трудом держась на ногах, Гном добрел до топчана и без сил рухнул.

Свинцовая усталость охватила тело, через мгновение он провалился в обволакивающую темноту. Из полузабытья его вывел шум в коридоре. Бряцание оружием и отрывистые команды говорили о том, что подошло время смены караула. Гном очнулся, посмотрел на часы и ужаснулся – стрелки показывали ровно четыре. Час драгоценного времени был потерян. Стараясь наверстать упущенное, он ополоснул лицо водой, вернулся к столу и занялся таблицами. Стрелки неумолимо отсчитывали минуты, и ему пришлось копировать лишь те таблицы, где содержались самые важные данные, а затем он занялся картой для командующего Квантунской армией и пояснительной запиской к ней. С наступлением рассвета оба эти документа были готовы. Гном сложил их в сейф и в изнеможении распластался на топчане.

Поднял его на ноги рык дежурного по штабу. Он рапортовал прибывшему на службу командующему. Вслед за этим захлопали двери кабинетов, и громкие голоса зазвучали в коридоре. Штаб ожил и забурлил. Гном встрепенулся, прошлепал к зеркалу и ужаснулся – на него смотрело землисто-серое, с глубоко валившимися глазами и поросшее густой щетиной лицо. До появления Мацуоки оставались считаные минуты, Гном принялся приводить себя в порядок. Встретил полковника он гладко выбритым и застегнутым на все пуговицы кителя. Мацуока был немногословен, похвалил за работу и, проявив редкое благодушие, разрешил отдохнуть до обеда.

Не успели стихнуть его шаги, как Гном поспешил на выход. Пристальный взгляд часового заставил его сердце тревожно забиться. Проверив пропуск, он снял блокировку с вертушки. Входная дверь распахнулась, морозный воздух наполнил тамбур. Гном с облегчением вздохнул, вышел на улицу, и ноги сами понесли его на встречу с Ольшевским.

Пакет жег грудь и подгонял Гнома вперед. На Китайской он взял извозчика, доехал до вокзала, там сделал круг и, не обнаружив за собой «хвоста», возвратился на Соборную площадь, дальше пошел пешком. День выдался погожий. В лучах восходящего солнца купола Свято-Николаевского собора горели жаром, зеркальным блеском сверкали витрины магазина «И. Чурина и Ко», а на центральных улицах было не протолкнуться. Утренний Харбин напоминал собой Вавилон.

Гном полной грудью вдыхал бодрящий воздух, и не подозревал, что филеры японской и белогвардейской наружки отслеживали каждый его шаг. Слежка за ним для них не составляла трудна. Он особой прытью не отличался, и начальник бригады наружного наблюдения белогвардейской контрразведки Модест Клещев не напрягался. С Гномом ему и его филерам повезло: большущая голова на тщедушном теле, как поплавок для рыбака, служила для них хорошим ориентиром. Вел он себя прилично и не пытался выбрасывать фортелей со сменой такси и беготней по подворотням. По пути зашел в магазин, для вида покрутился у прилавка, но на таких «детских» приемах асов наружки Клещева было не провести. Его поведение и действия они просчитывали на три шага вперед, и если Дулепов ничего не напутал, то «объект» никак не тянул на профессионала. Гном тупо убивал время, но после аптеки острый глаз Модеста подметил в его поведении изменения.

Тот стал суетлив, и филеры приняли «стойку». Первым на контакте с ним засветился приказчик из магазина «Кунс и Альберте». Но Клещев не оставил за ним «хвоста» – приказчик был «пустышкой». Подобострастная рожа, вороватые глаза, в которых застыло по червонцу, и сопливый возраст – он явно не тянул на серьезного агента красных.

Китайская забегаловка, куда заглянул Гном, для японского офицера выглядела явным перебором. По дороге к бульвару он сделал еще один финт – завернул в антикварную лавку. И здесь филерам Клещева пришлось напрячься – в дверях Гном столкнулся с русским, судя по одежде, конторским служащим. Он бесцеремонно протиснулся мимо гордого самурая. Клещев тут же отреагировал и отрядил за «конторским» филера.

После лавки Гном не стал нарезать круги и направился к бульвару на набережной. Непогода вымела с нее праздных гуляк, и филерам, чтобы не засветиться, пришлось вести слежку на расстоянии. Клещев, накануне схвативший простуду, быстро взопрел и жадно хватал холодный воздух. Застуженное горло тут же дало о себе знать, и, кутаясь в шарф, он старался изо всех сил не упустить Гнома. Тот прибавил шаг, перед клумбой свернул на глухую аллею и пропал из вида. Филеры в душе молили Бога, чтобы тот, кто придет на встречу с ним, не оказался карликом.

Клещев занервничал; интуиция и опыт подсказывали: сейчас должна произойти явка Гнома с агентом большевиков. И здесь на выручку пришла бригада Ямагато. Японские филеры догадались проскочить вперед и старательно имитировали рабочую команду, занимавшуюся разборкой летнего павильона. Маневр не помог. Гном не появился на этом маршруте. Клещев чертыхнулся – место для явки было выбрано удачно, наружное наблюдение оказалось отсеченным. Медлить было нельзя, и он ринулся через кустарник. Перед ним открылась прогалина среди деревьев.

На ней находились Гном и неизвестный. Высоко поднятый воротник и надвинутая на глаза шляпа скрывали его лицо. Большой рост и характерная походка не оставляли у Клещева сомнений: перед ним был Долговязый. Он быстро сближался с Гномом, и когда поравнялся, их руки сошлись в коротком рукопожатии. На глазах Клещева произошла моментальная явка. Он был абсолютно уверен, что Гном сбросил информацию Долговязому, так как тот резко свернул на боковую аллею и быстрым шагом направился к Речной.

Проклиная непогоду и простуду, Клещев бросился к машине, чтобы успеть перехватить Долговязого. Вскочив в кабину, он просипел:

– Федя, гони к Речной! Секи Долговязого в черном пальто!

– Понял, Мефодьич! – ответил водитель и завел машину.

– Давай! Давай! – подгонял его Клещев.

Федор выжимал из машины все, что можно. По сторонам сплошной стеной тянулись каменные коробки домов, справа промелькнул темный провал арки проходного двора. Клещев сообразил: Долговязый непременно должен им воспользоваться и приказал:

– Федя, давай на Шапалерную! Там перехватим!

Водителю пришлось изворачиваться среди теснившихся на дороге пролеток и крестьянских арб. Пробившись к Шпалерной, он остановил машину на перекрестке. Клещев соскочил на тротуар и завертел головою по сторонам. Долговязый как сквозь землю провалился. Он оказался профи и умел заметать следы. Клещев смирился с провалом и поплелся к машине. В душе он еще надеялся, что подчиненным повезло больше. Надежда не оправдалась, навстречу понуро тащились два филера. Долговязый и их оставил с носом.

Поднявшаяся в Клещеве волна гнева так и не выплеснулась наружу. Битый жизнью и начальством, он быстро смекнул: раздувать скандал выйдет себе дороже, и по дороге в контрразведку ломал голову над тем, как выкрутиться из положения. Но сегодня против него было все. Клещев окончательно сник, когда увидел во дворе машину Сасо. Проклиная в душе всех и вся, он поднялся в приемную и там столкнулся с Ясновским. Тот, сгорая от нетерпения, набросился на него с вопросами:

– Ну как, Модест? Кто он? Зацепили гада?

– Да, яйцами за провода, – буркнул Клещев, а сам терзался мыслью о встрече с Сасо: «Черт! Как же не вовремя принесло этого надутого японца! Один на один с Азолием можно еще как-то объясниться. Ну психанул бы старик, ну в рожу бы съездил, не обидно – между своими и не такое случается. А тут на глазах желтомордого так обделаться».

– Ладно, заходим, – предложил Ясновский и открыл дверь.

Клещев бочком протиснулся в кабинет и из-за спины ротмистра стрельнул взглядом по Дулепову и Сасо. Оба были оживлены, их лица раскраснелись, а глаза азартно поблескивали. Обычно чопорный японец сегодня не походил на себя, громко говорил и раскатисто смеялся. Разгадка стояла на столе – бутылка коньяка была уже наполовину пуста.

«С чего бы им так веселиться? A-а, понятно, Гном окончательно расшифровался, – смекнул пройдошливый Клещев и приободрился: – Значит, не все потеряно. А Долговязый? Ты же его прошляпил, Модест. Ну нет! Я не пер напролом, матерый волчище за версту мог почувствовать опасность, и тогда ищи-свищи ветра в поле. Вот за это Азолий точно бы башку снес», – решил Клещев придерживаться этой позиции и доложил:

– Господин полковник, имею честь…

– Модест, давай без солдафонства, – барственно махнул рукой Дулепов.

– После того как мы приняли Гнома под наблюдение, памятуя ваше указание, господин полковник, чтобы не спугнуть, работу вел с дистанции…

– Ближе к делу, Модест, – торопил тот.

– За ним зафиксировано два заслуживающих внимания контакта. Первый имел место на выходе из антикварной лавки на набережной. Объект – русский, взят в проработку. Информации о нем пока нет, хлопцы еще не вернулись с задания. Второй произошел на бульваре, неподалеку от летних павильонов. Можно сказать, что как таковой встречи не было. Они провели моментальную явку, – и тут Клещев решил подыграть себе: – Но я дал команду хлопцам зацепить Долговязого.

– Ты уверен, что Долговязый? – оживился Дулепов.

– Так Гном у него между ног пройдет.

– Да погоди, Модест, со своими ногами! Что он за птица?

– По обличью и одежде – русский, но не из тех, кто задницей костыли в шпалы на железке забивает. Из барчуков. Я их породу за версту чую.

– Мы не на охоте. Кто таков? – торопил Дулепов.

Клещев скосил глаза на Сасо. Тот превратился в слух.

«Значит, японцам ничего неизвестно о Долговязом», – догадался он и заговорил скороговоркой:

– Объект работал со знанием дела. Маршрут выбрал с умом. На набережной в такое время «хвост» светится, как красный фонарь над борделем мадам Нарусовой. Сошлись они на тропке, что отходит от боковой аллеи. Контакт был моментальный. Потом хлопцы Ямагато продолжили работу по Гному, а мы повели Долговязого. Он рванул к центру города, голову даю на отсечение, что нас не заметил, в конце улицы шмыгнул в подворотню. Я не стал устраивать гонки, чтобы не спугнуть объект, – смолк Клещев и с опаской ждал реакции.

Лицо Сасо оставалось непроницаемым, а в глазах Дулепова вспыхнули огоньки. Клещев сжался, так как хорошо знал, что за этим последует. Но тот потрепал его по плечу и заявил:

– И хорошо, что не спугнули. Главное, что засветился Гном, а Долговязый от нас не уйдет. Не так ли, господин Сасо?

Японец кивнул головой. Дулепов, подталкивая Клещева к двери, прошипел на ухо:

– Модест, в следующий раз за такую работу яйца оторву! Пошел вон! – и уже громко потребовал: – К вечеру на стол подробный рапорт на Гнома и Долговязого.

– Слушаюсь, – промямлил Клещев и, как ошпаренный, вылетел в приемную.

Вслед за ним вышел Ясновский, стрельнул взглядом по его побуревшей физиономии и с ехидством спросил:

– Ну как банька, Модест? Может, холодного пивка для рывка?

Клещев обжег ротмистра испепеляющим взглядом. В душе он готов был разорвать на части этого надушенного павлина, но молча проглотил обиду и отправился писать рапорт.

Дулепов возвратился к столу и потянулся к бутылке.

– Нет-нет, Азолий Алексеевич, с меня хватит, – отказался Сасо.

– Как хотите, а я выпью. Недопитый коньяк все равно, что знойная женщина, брошенная в постели.

– Вам виднее, – хмыкнул японец и, поднявшись из кресла, объявил: – Мне пора, надо собраться с мыслями и наметить план дальнейших действий. Появление Долговязого – лишнее подтверждение того, как это говорится у вас, русских: попали в самое яблочко. Жаль, конечно, что ушел.

– А может, оно и к лучшему, – не стал развивать больную тему Дулепов. – Главное, мы не засветились. Кинем все силы на Гнома и рано или поздно, но Долговязый всплывет, а за ним и резидент.

– Не будем загадывать, Азолий Алексеевич, Гном и Долговязый – это хорошо, но надо искать и другие подходы к резиденту.

– Отдайте мне Люшкова, и дело закрутится! Красные за ним давно охотятся.

– Хорошо, я распоряжусь.

– И еще. Подкиньте деньжат, а то на этого жеребца наших не хватит, – закинул удочку Дулепов.

– Присылайте счета, оплатим, – закончил разговор Сасо, надел шляпу и вышел из кабинета.

Дулепов допил коньяк и зычно гаркнул:

– Ротмистр!

Ясновский показался в дверях.

– Вадим, ты как, погарцевать не хочешь? – спросил Дулепов, и его физиономия расплылась в ухмылке.

– Так вроде не жеребец, – хихикнул ротмистр и расслабился.

– Вот им и поработаешь, – усмехнулся Дулепов, открыл сейф, достал пачку денег и, бросив на стол, предложил: – Забирай, тут на неделю хватит пошататься по кабакам и борделям.

Брови Ясновского поползли вверх.

– Знаю, что не охоч ты до женского полу. Водку жрать и баб щупать придется Люшкову, а тебе смотреть, чтобы эта скотина раньше времени с копыт не свалилась.

– Люшков?! – изумился Ясновский.

– Да, на него будем ловить резидента.

– Резидента? А если Люшкова раньше времени шлепнут?

– А и хрен с ним. Туда ему и дорога.

Ротмистр замялся.

– Что непонятного, Вадим? – нахмурился Дулепов.

– Можно вопрос?

– Давай.

– С голодухи Люшков накинется и на водку, и на баб, но потом-то смекнет. И как быть?

– Резонно. И что на ум приходит?

– Так с ходу и не скажешь, больно он ушлый, на мякине не проведешь.

– А ты иди от жизни. Мы ищем их резидента. Так?

– Ну.

– Не «ну», а гну этого мерзавца! – начал терять терпение Дулепов.

– Каким образом, Азолий Алексеевич? – не мог взять в толк Ясновский.

– А чего тут непонятного? Скажешь, что в Харбин направили связника из Управления НКВД по Дальневосточному краю.

– Точно! Люшков же им командовал!

– Соображай дальше, Вадим.

– Ну вы и голова, Азолий Алексеевич. Ничего не скажешь, хитро придумано! – восхитился Ясновский.

– Как никак, а тридцать лет за красной сволотой гоняться – это тебе не геморрой в кресле высиживать, тут и задница начнет думать, – снисходительно произнес Дулепов и потребовал: – Короче, забирай деньги и гони за Люшковым!

Ясновский замялся.

– Нуты что, Вадим?

– Дело боюсь завалить, господин полковник. Вы же знаете мои отношения с Люшковым, где-нибудь не выдержу и сорвусь.

– Не крути, Вадим! – от благодушного настроения Дулепова не осталось следа, и он отрезал: – Если надо будет, так не только водку жрать с ним станешь, но и взасос расцелуешься. Нам япошки деньги дают не за красивые глазки.

– Я думал, как лучше… – мямлил Ясновский.

– Это мое дело думать, а твое – выполнять. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Работать вместе с Модестом! – закончил разговор Дулепов.

Ясновский суетливо сгреб со стола деньги и вышел из кабинета в паршивом настроении. Одно дело на дармовые деньги погулять, а при случае прикарманить «копейку» и совсем другое кутить в компании с Люшковым. Тут запросто и самому пулю схлопотать. Расстроенный такой перспективой, ротмистр ехал на встречу с ним, как на каторгу.

Унылый пейзаж – скошенные поля кукурузы, редкие перелески, за которыми проглядывали нищие китайские селения, а начавший накрапывать дождь вгонял ротмистра в смертельную тоску. Дорога пошла под уклон, позади осталась чахлая роща, и впереди показались глинобитные китайские фанзы и русские мазанки. В одной из них скрывался от боевиков советской разведки Люшков. Искать ее Ясновскому не пришлось – среди жалких лачуг она выделялась высоким глиняным забором и массивными деревянными воротами. Его появление не осталось незамеченным; за забором произошло движение, в калитке приоткрылась прорезь, и настороженная физиономия подозрительным взглядом прошлась по ротмистру и машине.

– Ясновский, – представился он, сунул охраннику под нос документы и грозно рявкнул: – По приказу полковника Сасо прибыл за господином Люшковым!

Это возымело действие. Охранник засуетился и загремел запором. Ротмистр вошел во двор и решительно направился к дому. Навстречу выкатился маленький, круглый, как колобок, второй «цербер», судя по лоснящимся щекам и пронырливым глазкам – старший. Документы спрашивать он не стал, догадался, что пожаловало начальство, и на сносном русском спросил:

– Госпадина приехала к госпадина Рюскова?

– По приказу полковника Сасо я забираю его, – подтвердил ротмистр.

– Моя такой приказ получила. Госпадина звать Яснова?

– Да.

– Оцень карасе! Оцень карасе! – зачастил колобок и покатился вперед.

Вслед за ним ротмистр прошел в дом. В комнате царил полумрак. Середину ее занимал круглый стол, покрытый плюшевой скатертью, в углу, на шкафу, блестел надраенной медью, невесть как оказавшийся здесь тульский самовар.

– Вы ко мне? – раздался голос.

Ясновский обернулся, перед ним стоял Люшков, и про себя отметил: «Видать, не слишком ты нужен япошкам, раз тебя в такой дыре держат».

С того времени, когда они встречались в последний раз, Люшков осунулся и сильно сдал. Залысины добрались до макушки, кудрявый смоляной хохолок поник, нос вытянулся и сизой сливой навис над брезгливо поджатыми губами. Прежними оставались только глаза. Из-под густых, кустистых бровей они хитрыми буравчиками сверлили Ясновского.

– К вам, к вам, Генрих Самойлович, – подтвердил ротмистр и сделал в его сторону реверанс: – Ценим и не забываем о вас.

– С чего бы это? – насторожился Люшков.

– Ну как же, служим одному делу и…

– Ладно, ротмистр, оставьте эти сказки для дураков. Говорите прямо – зачем пожаловали? – перебил Люшков.

– А вам не осточертело торчать в этой дыре?

– Ну, допустим. И что вы предлагаете?

– Харбин вас устроит?

– С чего такая милость?

– Как с чего? Взяли боевиков, тех, кто готовил на вас покушение, вышли на радиста резидентуры.

– И что – взяли? – оживился Люшков.

– К сожалению, только труп и полусгоревшие бумажки, но шифровальщики кое-что прочли. В ближайшие дни в Харбин прибывает связник НКВД. Встреча с резидентом намечена в одном из ресторанов. Требуется ваша помощь. Азолий Алексеевич и господин Сасо очень на вас рассчитывают, – вдохновенно врал Ясновский.

– А я тут с какого бока?

– С самого нужного. Связник направлен Управлением НКВД по Дальневосточному краю, так что готовьтесь встречать сослуживца. К сожалению, точная дата и место встречи не известны – то ли «Новый свет», то ли «Модерн», то ли «Погребок Рагозинского». Так как насчет встречи со старым товарищем?

– Век бы его не видал, – процедил Люшков.

– Ну почему же. В тюремной камере он очень даже неплохо будет смотреться, – хохотнул ротмистр.

– Ладно, едем, осточертело мне сидеть в этой норе, – согласился Люшков и ушел в спальню собираться.

Через полчаса, погрузив нехитрый скарб в машину, они выехали в Харбин. К месту добрались в сумерках. Конспиративная квартира дулеповской контрразведки находилась на улице Нижняя, рядом с Благовещенским собором. Ясновский провел Люшкова по комнатам, оставил ключи и, предупредив, что будет через час, отправился к себе домой. Переодеваться. В назначенное время он подъехал к подъезду. Люшков не заставил себя ждать. Он, как застоявшийся конь, рвался из узды, чтобы пуститься во все тяжкие.

Обход ресторанов они начали с «Модерна». В него Люшков вошел вальяжной походкой светского льва, небрежно смахнул пальто на руки гардеробщику, взбил поредевшие волосы и, перепрыгивая через ступеньки, спустился в зал. Ясновский выбрал столик, с которого хорошо просматривался вход. Тут же перед ними появился официант. Люшков не стал мелочиться и, решив сполна отыграться за «китайскую диету», сделал заказ. Ротмистр недовольно нахмурился – такой нагрузки кошелек мог и не потянуть. И пока официант занимался заказом, Люшков плотоядным взглядом пожирал обнаженные женские плечи, роскошные груди, налитыми яблоками выпиравшие из смелых декольте. Приметив парочку стоящих бабенок, он оживился.

Ротмистру надоело глазеть на закуски; он разлил водку по рюмкам, и первый тост, как водится, подняли за здоровье, а дальше пили за все подряд. Вскоре на эстраде заиграл оркестр, и публика пришла в движение. Люшков нацелился на томную брюнетку и пригласил на танец. Отгарцевав, вернулся к столику, подмигнул Ясновскому и набросился на аппетитно поджаренную свинину. После осточертевшего риса он блаженствовал, но в какой-то момент почувствовал себя не в своей тарелке.

Обостренное чувство опасности подсказывало: не все так гладко и благополучно, как пытался представить ротмистр. Люшков занервничал. Мимо его ушей пролетала болтовня Ясновского, а обнаженные ляжки скачущих на эстраде девиц далеко не первой молодости не будили похотливых желаний. Шум ресторана перестал кружить голову. Люшков быстро протрезвел и принялся исподволь наблюдать за публикой. Не заметив ничего подозрительного, он уже подумал, что ему померещилось, как вдруг поймал на себе пристальный взгляд и скосил глаза в ту сторону.

За столиком у колонны сидели трое – двое русских служащие средней руки из числа тех, кто протирает штаны в конторах и торговых лавках, и женщина. На нее без слез смотреть было невозможно. Худая и плоская, как доска, с квадратным подбородком и большими неровными зубами, она отвечала замороженной лошадиной улыбкой своим кавалерам.

«Мужики вроде ничего. Но баба?.. И что они нашли в этой кобыле?» – недоумевал Люшков, и в его голове снова зароились смутные подозрения.

Странная компания изредка прикладывалась к рюмкам, вяло ковырялась вилками в тарелках и постреливала цепкими взглядами по залу. Люшков напрягся. Ему очень хорошо был знаком этот взгляд! Троица засуетилась. Верзила резко опустил руку под стол. Люшков отшатнулся за Ясновского и сдавленно просипел:

– Столик у колонны! Он! Клетчатый!

Ясновский дернулся, как от удара электрическим током, рука легла на кобуру с пистолетом. Через мгновение он с облегчением выдохнул:

– Свои, нас прикрывают.

Люшков студнем расплылся по спинке стула и какое-то время находился в ступоре. Ротмистр посмотрел на него с сочувствием, взял бутылку, налил рюмки до краев и предложил выпить. После такой встряски у Люшкова пропало всякое настроение, и Ясновскому стоило немалых трудов уговорить его поехать в «Новый свет». Там не оказалось ни советского связника, ни боевиков, которые повсюду мерещились предателю. Далеко за полночь Ясновский, сам чуть живой, отвез Люшкова на квартиру. Так продолжалось четыре дня. За это время они обошли все злачные места Харбина, но так и не натолкнулись на связника.

Очередное утро для Люшкова началось с похмелья. Голова гудела, как медный котел, язык шершавой теркой обдирал губы, а изо рта так несло, будто в нем переночевал табун лошадей. Он с трудом сполз с постели, и едва ноги коснулись пола, как острая, рвущая на части боль прострелила колени и раскаленным металлом разлилась по позвоночнику. Люшков кулем свалился на кровать. В последние годы с приближением зимы на него наваливалась эта напасть, перед которой оказались бессильны врачи.

«Началось, надо ехать к Чжао», – подумал Люшков, превозмогая боль, дотянулся до телефона и позвонил Ясновскому.

Тот, изрядно помятый и с густым запахом перегара после вчерашнего загула, поднялся в квартиру. С его помощью Люшков спустился к машине, и они поехали к лекарю Чжао. Его дом находился в районе пристани, был хорошо известен в городе, и Ясновскому не составило труда отыскать его. Старик узнал своего давнего пациента, сочувственно зацокал языком, с помощью ротмистра провел Люшкова в комнату, располагавшуюся за конторкой, и уложил на топчан. Маленький, сухонький, с абсолютно лысым черепом и обезьяним личиком, на котором жили одни глаза, Чжао живо принялся за дело. Ясновский деликатно удалился.

Люшков закрыл глаза и отдался во власть рук старика и его загадочной терапии Су-джок. Длинные и узловатые, как корни женьшеня, пальцы Чжао коснулись одеревеневшего от боли тела. И, о чудо, боль начала затихать! Люшков погрузился в расслабляющую дрему. Очнулся он от легкого покалывания в кончиках пальцев. Чжао макал в какую-то желтоватую жидкость короткие иголки и затем легким, неуловимым движением вонзал их в его руку. Продолжалась эта процедура около двадцати минут, и когда он снял иголки и предложил Люшкову встать, тот не решался сделать первый шаг. В нем все замерло в предчувствии острой боли. Опустив ноги на пол, он осторожно приподнялся над кушеткой. Тело легко повиновалось ему, из него ушла боль. Одевшись без помощи Чжао, Люшков воспрял духом и бодрой походкой вышел к Ясновскому.

Тот был занят разговором с высоким, темноволосым господином. Вид Люшкова поразил его.

– Генрих, это фантастика! – воскликнул ротмистр.

Изумленно-радостный взгляд высокого господина – Ольшевского – вызвал у Люшкова недоумение. Павла это не смутило, решительно подав руку, он представился:

– Прохор!

– Генрих Самойлович, – неохотно назвал себя Люшков.

– Генрих Самойлович, встреча с вами – это большая удача! – Павел тряс его руку и не давал опомниться: – Ваш случай дает мне шанс.

– Молодой человек, о чем вы? – ничего не мог понять Люшков и обернулся к Ясновскому.

Тот только пожал плечами. А Ольшевский продолжал говорить:

– Вы представляете, у моего отца такой же, как у вас, случай. К кому мы только не обращались. Теперь я вижу собственными глазами, Чжао творит чудеса. Если вы, Генрих Самойлович, окажете нам честь, то…

– Извините, молодой человек, но я тороплюсь, – перебил его Люшков и, бросив деньги на конторку, поспешил выйти на улицу.

Ясновский смахнул сдачу и вслед за ним покинул дом. Павел проводил их взглядом и затем тряхнул головой. Он все еще не мог поверить, что своими глазами видел самого Люшкова. Прошло всего два дня, как из Москвы пришел ответ на запрос Дервиша о болезни Люшкова. И надо же такому случиться: поиски его следов быстро привели к цели. В том, что это был он, у Павла сомнений не возникало. Фигура, осанка, имя и отчество – все совпадало. Не успела машина с Люшковым еще скрыться за углом, как Павел, купив у Чжао первые попавшиеся на глаза препараты, выскочил на улицу. Его переполняла радость, не в силах справиться с ней, он ринулся к Дервишу. Того на месте не оказалось, и Павлу ничего другого не оставалось, как отправиться на работу.

Незаметно прошмыгнув мимо кабинета Ван Фуцзю – главы компании «Сун Тайхан» (участившиеся отлучки Павла вызывали у него раздражение), занял место в конторке и засел за толстые гроссбухи. Перед глазами плясали столбцы цифр, на них ему никак не удавалось сосредоточиться, все мысли занимал Люшков. За этим занятием его застал Гордеев. Он тоже искал резидента. На только что завершившейся явке с Леоном тот сообщил убойную информацию.

По данным Леона, Дулепов с подчиненными по нескольку раз в день появлялись в здании жандармского управления и надолго запирались в кабинете Сасо. Зачастили туда и офицеры из разведотдела штаба Квантунской армии подполковник Ниумура и майор Дейсан. О чем они вели разговоры, Леону так и не удалось узнать. Позже, в разговоре с Дейсаном, тот обронил загадочную фразу. Раздраженный всей этой суетой, он бросил в сердцах: возня с планом «Кантокуэн», затеянная разведотделом, свелась к сотрясанию воздуха. Но это было еще не все. Накануне Леон встретил Люшкова в ресторане «Тройка». Свое появление в городе он отметил грандиозной пьянкой и шумной дракой.

Все, вместе взятое, наводило Павла и Дмитрия на мысль, что японской контрразведкой и разведкой затеяна очередная игра, и в центре ее, вероятно, должна находиться советская резидентура. С этой информацией и своими соображениями они поспешили на встречу с Дервишем. Его они нашли в доме Свидерских. Их внезапное появление, да еще вдвоем, вызвало у резидента справедливый гнев – это являлось грубым нарушением правила конспирации. Разрядил обстановку Свидерский, пригласив всех к столу.

– Глеб Артемович, их бы не кормить, а хороших плетюганов им всыпать! Совсем разболтались, – продолжал ворчать Дервиш.

– Саныч, на голодный желудок много не навоюешь. Поужинаем, а там видно будет.

– Ох, и добрый же ты, Глеб Артемович; гляди, как бы без зятя не остаться.

– Это кто тут меня замуж выдавать собрался? – донесся из верхних комнат возмущенный голос.

По ступенькам лестницы застучали каблучки, и раскрасневшаяся Анна, сжав пальцы в кулачки, решительно двинулась на Дервиша. Ее лицо горело румянцем, брови изогнулись гневной дугой, а на щеках появились задорные ямочки. Свидерский усмехнулся в бороду, сложил руки на груди и снисходительно сказал:

– Сам виноват, Саныч, разгневал львицу, теперь защищайся.

– Сдаюсь, согласен на ужин, – рассмеялся Дервиш и, обняв девушку, ласково сказал: – Ты уж, Аннушка, извини нас, мы сначала посекретничаем, а потом непременно отведаем твоего знаменитого пирога.

– Э, нет, чаем от нас не отделаетесь, – не уступал Свидерский.

– Хорошо, уговорили, накрывайте стол, – сдался Дервиш и распорядился: – Дима, Павел, пошли поговорим!

Они поднялись в кабинет Свидерского. Дервиш плотно прикрыл дверь и, не стесняясь, снова дал себе волю:

– Вы что, совсем сдурели? Федорова вам мало? Контрразведка на пятках висит, а вы в обнимочку по Китайской шатаетесь…

– Саныч! Саныч! – пытался вставить слово Павел.

– Что «Саныч»? Если на себя наплевать, так о других подумайте. Не мне вам объяснять, что мясники Дулепова сделают с Глебом и Аннушкой.

– Саныч, но другого такого случая может и не представиться! Удача сама в руки прет! – горячился Дмитрий.

– Какого еще случая? Какая еще удача? Смотри, Дима, как бы в другом месте не поперло, тогда никаких штанов не хватит!

– Саныч, Люшков в городе появился! – объявил Павел.

– Да?!..И где?

– В аптеке Чжао.

– А что он там делал?

– Болячку лечит, про которую нам сообщил Центр.

– Болячку? Ты-то откуда знаешь?

– Сам Люшков сказал.

– Люшков?! – изумился Дервиш.

– Он самый, – подтвердил Павел.

– Ты что, с ним говорил?

– Как с вами.

– Ну авантюрист! Ну авантюрист! Ну…

– Все нормально, Саныч! У него подозрений не возникло, – заверил Павел и предложил: – Там надо организовать засаду!

– Засаду? В аптеке? – Дервиш задумался.

– Саныч, такого случая может и не представиться! – наседал с другой стороны Дмитрий.

– Нет, ребята, тут что-то не так. С чего это японцы вытащили Люшкова на свет Божий?

– Чтобы сыграл для нас роль живца, – предположил Павел.

– Похоже, что так, – согласился с ним Дмитрий. – Это подтверждается сообщением Леона. Он видел Люшкова в компании с Ясновским, а вчера в «Тройке» они устроили пьяный дебош. И еще, с появлением Люшкова, Дулепов зачастил в жандармское управление, там же замечены Ниумура и Дейсан. К чему бы это?

– А к тому, Паша, что дело движется к развязке, – заключил Дервиш. – Японцы готовятся к наступлению, а мы стоим им поперек горла, вот они и решили обострить игру. Подставляя нам Люшкова, Сасо и Такеока рассчитывают убить двух зайцев: выманить нас на себя и отвлечь от главного – подготовки к войне.

– Но мы-то тоже не лыком шиты и напролом не попрем. Саныч, у меня есть план, как убрать Люшкова. Он должен сработать на все сто! – убеждал его Павел.

К нему присоединился Дмитрий и напомнил о приказе наркома:

– Центр своей задачи по ликвидации Люшкова не отменял. Надо рисковать, Саныч. Аптека – самый оптимальный вариант. Ротмистра и водилу нейтрализовать нам труда не составит.

– Стоп, ребята! Не будем пороть горячки, – охладил их пыл Дервиш. – Задание, безусловно, надо выполнить, но прежде – все обмозговать, а пока предлагаю отведать пирогов Аннушки.

Дмитрий с Павлом не стали спорить, снизу их поторапливал к столу Свидерский. Запах пирога, а больше – близость к Анне заставили молодых людей на время забыть о Люшкове, японской и белогвардейской контрразведке.