Подошел к концу слякотный март. Наступил апрель.

Со стороны Южно-Китайского моря повеяли теплые ветры, вместе с ними в Маньчжурию, наконец, пришла настоящая весна. Небо очистилось от свинцовых туч, под лучами яркого солнца из-под снежных шапок проклюнулись рыжими макушками сопки. К концу первой декады апреля о зиме напоминали лишь съежившиеся серые кучки снега на дне глубоких распадов. Весна с каждым днем все более властно заявляла о себе и торопила приход лета. Минула еще неделя: пологие берега Сунгари покрылись золотистым пухом распустившейся вербы, а пригороды Харбина, окутанные бело-розовой дымкой цветущих вишни и сирени, напоминали один огромный сад.

С приходом весны сдвинулась с мертвой точки работа Дервиша и Ольшевского по подготовке дублера агенту Денди в группе боевиков-террористов Люшкова. 17 апреля из Центра поступила долгожданная радиограмма. В ней содержалась важная зацепка на поручика Михаила Хандогу, она укрепляла уверенность Дервиша в успехе задуманной им вербовочной комбинации. Родной брат Михаила – Алексей – не только принял советскую власть, но и активно ее защищал сначала на Южном фронте – участвовал в штурме Перекопа, а затем воевал против белополяков на Западном фронте. Закончив службу в должности заместителя командира бригады, он не потерялся в гражданской жизни и в настоящее время работал начальником грузового порта в городе Сухуми.

Письмо-обращение Алексея к брату – Михаилу, доставленное позже курьером Центра, должно было стать весомым аргументом в будущей его вербовке. Глубоко личное и эмоциональное, оно вряд ли могло оставить равнодушным поручика. Алексей обращался к трогательным детским и юношеским воспоминаниям, ярко и убедительно описывал те грандиозные изменения, что произошли в жизни СССР и предлагал брату порвать с ненавистниками советской власти и перейти на ее сторону. Еще одним важным побудительным мотивом к сотрудничеству для будущего агента являлись гарантии Центра. Ему было обещано прощение за участие в войне на стороне армии адмирала Колчака и в вылазках бандформирований атамана Семенова на советскую территорию. Помимо письма брата и гарантий Центра в качестве еще одного и существенного фактора, который Дервиш намеривался использовать при склонении Михаила Хандоги к сотрудничеству, была его глубокая привязанность к сыну.

Теперь, когда на руках Дервиша имелись письмо Алексея Хандоги и санкция Центра на проведение вербовки, он приступил к разработке ее плана. Отправным его пунктом, являлся выход на прямой контакт с поручиком. И здесь мнения Дервиша и Ольшевского сошлись на том, что наилучшим вариантом могло стать «случайное» знакомство в бильярдной Хромых. Будучи страстным игроком, Хандога, как только у него появлялась возможность выбраться за забор лагеря, где жила и готовилась к теракту группа Люшкова, первым делом отправлялся не домой, а в бильярдную. Там, по замыслу Дервиша, предстояло установить с ним контакт, и это должен был сделать Ольшевский. Виртуозная игра Павла, как они полагали, не могла не привлечь к нему внимания Хандоги и должна была стать основой для знакомства. Саму вербовку планировалось проводить по уже опробованной схеме, она пока не давала сбоев и исключала засветку резидентуры. После того как были доработаны последние детали плана, Ольшевскому и Дервишу оставалось запастись терпением и ждать подходящего случая. Вскоре он представился.

28 апреля, поздним вечером, когда выпала очередь Павла дежурить в бильярдной, в ней появился Хандога. Он был навеселе, и это облегчило задачу Павла. Его совет запустить «свояка» по «рыжему» в дальнюю левую лузу не остался без внимания Хандоги. Закончив свою партию, он перешел к столу, за которым играл Павел. И здесь сработала заготовка Дервиша. Мастерство Ольшевского произвело впечатление на Хандогу, он предложил Павлу сыграть партию. Тот охотно принял и уступил право первого удара. Хандога снисходительно посмотрел на самоуверенного «юношу» и переуступил ему. Павел не ударил лицом в грязь и ловко закрутил биток о пирамиду в правую лузу, следующие два шара положил в центральные. Дальнейшая игра шла с переменным успехом, последний шар остался за Павлом. Хандога завелся, и они сыграли еще три партии, последняя осталась за ним. Довольный собой и игрой он пригласил Павла в ресторан «Тройка». Предложение было принято.

Из бильярдной они вышли почти друзьями. К этому времени погода испортилась окончательно, начал накрапывать дождь. Но им повезло, на стоянке терпеливо дожидались денежного клиента таксист и извозчик. Хандога направился к машине и открыл дверцу. В ней царило сонное царство: водитель клевал носом за рулем, а на заднем сиденье похрапывал его приятель.

– Рота, подъем! Спать надо дома, а не… – Хандога не успел закончить фразы и понять, что происходит, как оказался на заднем сидении.

Вслед за ним в машину втиснулся Павел и, ткнув Хандоге пистолетом в бок, предупредил:

– Не дергайся, Миша, если жить хочешь!

Хандога судорожно зашарил рукой под пиджаком и пытался вытащить из кобуры пистолет. Сергей Крылов, обеспечивавший в резидентуре силовое прикрытие боевых акций, опередил его. Поставленный удар по печени согнул Хандогу в три погибели, и его пистолет оказался в руках Сергея. Через мгновение о происшествии у бильярдной напоминало лишь сизое облачко выхлопных газов.

– Глаза завяжите! – потребовал Дервиш и прибавил скорость.

Сергей достал из кармана холщевый мешок и набросил на голову Хандоги. Тот не сопротивлялся и, отдышавшись, просипел:

– Вы кто? Куда везете?

– На кудыкину гору! – отрезал Сергей и пригрозил: – Не вздумай рыпаться! Я цацкаться не стану!

Хандога окончательно пришел в себя и, ткнув локтем Ольшевского в бок, прошипел:

– Ну и сволочь же ты, Пашка!

– Да заткнись же! – рявкнул Сергей и отвесил Хандоге увесистую оплеуху.

Нанести вторую он не успел. Павел перехватил его руку и попросил Хандогу.

– Миша, не лезь в бутылку, и мы не сделаем тебе ничего плохого.

– Ага, не сделаете, чуть без печенки не оставили, – буркнул Хандога.

– За пушку не надо было хвататься!

– Чего от меня хотите?

– Скоро узнаешь.

– Вы из НКВД?

– АБВГД! – потерял терпение Сергей и схватил Хандогу за горло.

Тот захрипел. Здесь уже не выдержал Дервиш и рявкнул:

– Прекратить! Сидеть всем тихо!

Тон, каким это было сказано, подействовал не только на Сергея, а и на Хандогу. Он смирился со своей участью и положился на судьбу. Покружив по городу и убедившись в отсутствии слежки, Дервиш направил машину в район Нового города. Там на конспиративной квартире он и Ольшевской подготовили все, чтобы разыграть перед Хандогой убедительную сцену, которая бы не оставила сомнений в том, что он находится в советском генконсульстве, и не просто в генконсульстве, а в отделе НКВД.

Дервиш свернул к дому, где предстояло разыграться последнему акту в задуманной им комбинации, въехал во двор и остановил машину у запасного выхода. Павел с Сергеем, подхватив Хандогу под руки, втащили в подъезд, подняли на второй этаж, ввели в комнату и усадили на табуретку. Павел на всякий случай взял в руки увесистое пресс-папье и встал за его спиной. Сергей спустился во двор и заступил в караул. Дервиш занял место за столом, включил настольную лампу и, направив на Хандогу, распорядился:

– Павел, сними с него мешок!

Ольшевский выполнил команду. Яркий свет ослепил Хандогу. Он зажмурился, несколько секунд сидел, не пошелохнувшись, затем приоткрыл глаза и стрельнул взглядом по сторонам. Прямо на него с портрета на стене сурово смотрел вождь большевиков – Сталин. Ниже, на книжной полке выстроились в ряд томики другого советского вождя – Ленина, и стоял его гипсовый бюст. Хандога скосил глаза вправо и поежился. С парадного портрета на него подозрительно поглядывал нарком НКВД Берия, и на душе поручика стало вовсе тоскливо, сбились самые мрачные предположения: его похитили ненавистные чекисты. Хандога остановил взгляд на Дервише. Но его непроницаемом лице невозможно было прочесть ни чувств, ни эмоций. Откинувшись на спинку кресла, он с нескрываемым интересом разглядывал поручика. Тот, не рассчитывая живым выбраться из лап чекистов, приготовился с достоинством гвардейского офицера встретить смерть. Вскинув голову, он встретился взглядом с Дервишем и с вызовом бросил:

– Ты, краснопузая сволочь, от меня ничего не добьешься!

Дервиша ничего не сказал и продолжал внимательно рассматривать Хандогу, словно пытаясь заглянуть в самые потаенные уголки его души. Тот заерзал по табуретке и с надрывом воскликнул:

– Пытками тоже ничего не добьешься! Ставь к стенке, сволочь!

Но и этот его выпад не вывел Дервиша из равновесия. Он двинул по столу конверт с письмом Алексея и предложил:

– Почитайте, Михаил Петрович.

Хандога не пошелохнулся и с опаской посматривал то на конверт, то на резидента.

– Берите, берите, Михаил Петрович, в нем не бомба.

– Что там? – не решался взять конверт Хандога.

– Письмо, – пояснил Дервиш.

– Какое письмо?! От кого?

– Прочтите, а потом поговорим, надеюсь, по душам.

– Уже поговорили, печенку чуть не отшибли, – буркнул Хандога.

– Ну уж извините, вы не ангел, но и мы не дьяволы. Поэтому, Михаил Петрович, прочтите письмо, надеюсь, оно откроет вам глаза.

Хандога, поколебавшись, взял конверт и осторожно, будто в нем таилась змея, открыл. Дервиш впился взглядом в его лицо. На нем в одно мгновение отразилась целая гамма чувств, а когда к Хандоге вернулся дар речи, с дрожащих губ сорвалось:

– Э-это невозможно. Как?

– Возможно, Михаил Петрович, ваш брат, Алексей, жив.

– Нет, нет, этого не может быть! Боже мой, ты жив, Леша! И ты служишь им? Как ты мог? – звучало в напряженной тишине.

Дервиш и Ольшевский внимательно наблюдали за реакцией Хандоги на этот важный в психологическом плане ход. Прочитав до конца обращение брата, он поник, с его губ срывались невнятные звуки, а через мгновение, отшвырнув письмо, взорвался:

– Ах вы суки! Меня, гвардейского офицера, решили купить! Не выйдет! Я за 30 cеребрянников не продаюсь!

– Прекратите истерику, Хандога! – прикрикнул Дервиш.

Но того было не остановить. Он последними словами поносил чекистов и советскую власть. В своей ненависти он, кажется, готов был испепелить взглядом Дервиша. Резидент сохранял терпение и выдержку. Это окончательно вывело из себя Хандогу. С кулаками он ринулся на Дервиша. Павел был начеку и припечатал его к стулу. Предприняв еще одну и безуспешную попытку вырваться из железных объятий, Хандога сник и потухшим взглядом смотрел перед собой. Дервиш кивнул Павлу; тот отступил назад, и снова обратился к разуму поручика.

– Михаил Петрович, будьте благоразумны и прислушайтесь к советам брата. Он плохого не посоветует, его слово не пустой звук. Оно подтверждается самой советской властью, от имени которой я полномочен вести с вами переговоры.

В глазах Хандоги появилось осмысленное выражение, губы исказила гримаса, и сквозь зубы он процедил:

– К-какие еще переговоры? О чем?

– О помощи своей родине. Советская власть гарантирует вам не только жизнь, но и свободу выбора.

– A-а, я знаю цену ее слову, – отмахнулся Хандога. – У нее для таких, как я, есть только одно – пуля.

– Зря вы так, Михаил Петрович, – сохранял терпение Дервиш и зашел с другой стороны: – Авантюра, в которую вас втянули контрразведка Дулепова и японская разведка, обречена на провал.

– Какая авантюра?! О чем ты? Я ничего не знаю! – открещивался Хандога, но его глаза говорили другое: в них смешались изумление и ужас.

– Михаил Петрович, перестаньте дурака валять. Для нас не составляет тайны, чем вы и остальная банда занимаетесь в секретном лагере под Харбином. Того, что задумали Люшков и Угаки, мы не допустим. У вас есть шанс не только остаться в живых, но и вместе с семьей вернуться на родину.

– Не верю! Сторгую вам души боевых товарищей, а вы их к стенке, а потом и меня.

– Михаил Петрович, вот только не надо сгущать краски.

– Я сгущаю краски? Спросите у своего Люшкова, он вам расскажет, как ваша хваленая советская власть тысячами пускает в расход тех, кто за нее глотку драл.

– Нашли, кому верить.

– А кому же еще? Как-никак, а целый генерал.

– Сволочей везде хватает.

– Это не аргумент.

Ответ Хандоги и его позиция вынудили Дервиша искать к нему другие подходы. Он решил вернуться к прошлому, которое сделало их непримиримыми противниками, где мог находиться ключ сердцу Хандоги, и спросил:

– Михаил Петрович, а вы не задумывались над тем, почему большевики так легко смахнули в тартарары трехсотлетнюю монархию Романовых, а потом в тяжелейшей войне наголову разбили иностранных интервентов из 14-ти стран Антанты?

Вопрос озадачил Хандогу. Подумав, он ответил:

– Вы воспользовались ситуацией! Вы воспользовались невежеством народа, и он поддался на ваши демагогические лозунги!

– У Деникина, Колчака и всех остальных спасителей России лозунгов тоже хватало. А народ пошел за нами – большевиками, потому что за нами была правда.

– Страх перед красным террором, вот что им двигало.

– Террор? Ну, это, право, смешно. Народ пошел за нами не из-за страха. Мы освободили рабочего человека от эксплуатации, а крестьянину дали землю.

– Вы, вы обманули народ! – упрямо твердил Хандога. – Вы сговорились с германцем! Вы нанесли подлый удар в спину великой империи. Вы, большевики, забрали у меня все! Изуродовали всю мою жизнь! Заставили побираться на китайской помойке! А теперь хотите заставить предать тех, с кем я шел в атаку, кто делился со мной последним сухарем? Нет и еще раз нет! Лучше сразу убейте!

– Вот только не надо громких слов! – не поддался эмоциям Дервиш. Он сохранял ровный тон и, надеясь достучаться до разума Хандоги, предложил: – И все-таки, Михаил Петрович, задумайтесь: как так получилось, что народ, оболваненный армией попов, брошенный самодержавием гнить в окопах бессмысленной войны, нашел в себе силы не только вышвырнуть на свалку истории помазанника Божьего, но и вместе с нами – большевиками – выстоять в войне со всем остальным миром?

– Это все ваш Ленин и кучка жидов! Они задурили голову народу! Вы разрушили тысячелетнюю…

Здесь уже терпение иссякло у Ольшевского, и он бросил в лицо Хандоге:

– Поручик, кончай истерить! Ты же этот самый народ считал за бессловесное быдло!

– Что?! Ты кто такой чтобы мне тыкать?! – взвился Хандога.

– Сын дворянина! Я насмотрелся, что вытворяли такие господа, как ты, с народом! В проруби топили! На ветряках распинали!

– Слюнтяй! Размазня! Из-за таких, как ты, мы просрали Россию!

– Что? Что ты сказал?! Да я… – задохнулся от возмущения Павел.

– Стоп, Павел! – осадил его Дервиш и отрезал: – Если кто-то что-то и потерял, так это такие, как вы, Хандога. А за страну не беспокойтесь. Под Хасаном советский народ показал хваленым японским самураям и всему миру, что не допустит того позора, что произошел при Цусиме.

Хандога яростно сверкнул глазами и на этот раз ничего не сказал. Дервиш выдержал паузу и снова обратился к его разуму и чувствам русского человека.

– Михаил Петрович, как же так получается, вы, русский офицер, служите холуем у тех, кто пытается поработить вашу родину?

– В отличие от вас, большевиков, они нас, дворян, на фонарных столбах не вешают, – буркнул Хандога.

– Михаил Петрович, да оставьте, наконец, этот несусветный бред газетчикам из Нового пути. Перед вами пример родного брата. Алексей не только здравствует, но и достойно служит советской власти. И не просто служит, он воевал против Врангеля и белополяков, а сегодня работает на ответственном участке – заместителем начальника сухумского порта. Его письмо – это билет для вас и семьи на родину.

– Скорее, наживка, вы заставили его написать, но меня на этом не поймаешь!

– Да будьте же, в конце концов, разумным человеком, Михаил Петрович! То, что написал Алексей, идет от чистого сердца. Вы же лучше меня знаете своего брата. Он даже под пыткой не станет кривить душой.

– Знаю! Но я вам – большевикам – никогда не прощу того, что вы сотворили с нами и обратили великую державу в прах! – упрямо гнул свое Хандога.

– Ну о каком прахе вы говорите, Михаил Петрович? Посмотрите правде в глаза. Меньше чем за двадцать лет советская власть подняла страну из чудовищной послевоенной разрухи и невежества.

– Но какой ценой? Люшков похвалялся: 70 тысяч загнал в лагеря и подставил под пули.

– Нашли, кого вспомнить. Вы обратитесь к фактам. Мы ликвидировали неграмотность, провели индустриализацию и коллективизацию. Сегодня наша общая родина стала примером для трудящихся всего мира. Этого не может видеть только слепой. Но вы же не слепой! Вы разумный человек, забудьте об этих химерах: царе и отечестве для избранных.

Хандога ничего не ответил. Внутренняя напряженная борьба мотивов нашла отражение в его глазах, в них смешались боль и отчаяние. Продолжалась она несколько минут. Все это время Дервиш с Ольшевским находились настороже. В вербовке наступил момент истины, и от непредсказуемого Хандоги можно было ожидать чего угодно. Он качнулся на табуретке, Павел, на всякий случай, переложил из левой руки в правую пресс-папье. Болезненная судорога исказила губы поручика, и в комнате тихо прошелестело:

– Чего вы хотите?

Тон, каким он это произнес, и само выражение лица сказали опытному Дервишу о многом. Он не стал витийствовать и ответил прямо:

– Предлагаю вам, Михаил Петрович, сотрудничество с советской разведкой.

Хандоги тяжело вздохнул и, избегая его взгляда, обронил:

– На каких условиях?

– Я их называл: первое – сохранение вам жизни и второе – при желании вы можете возвратиться вместе семьей на родину. Ваш младший сын нуждается в серьезном лечении, и он его получит.

– Допустим, я согласился, а какие гарантии?

– Мое честно слово.

– Ваше слово – это ваше слово. А что скажут на Лубянке? Там для меня, наверное, уже заготовлена веревка.

– Какая веревка, Михаил Петрович?! Ну о чем вы говорите? Сотрудничество с нами – единственный путь вам остаться в живых и сохранить семью. Вы же не самоубийца! Японцы обрекают вас на смерть. Мы знаем об акции и, естественно, не допустим ее, – обращался к его разуму Дервиш.

– Ладно, ваша взяла. Что я должен делать? – сдался Хандога.

Дервиш и Ольшевский обменялись быстрыми взглядами. Выражение лица Хандоги и тон голоса говорили о том, что он сделал выбор. Но, зная его норовистый и взрывной характер, Дервиш не стал форсировать события и через мгновение убедился в правильности избранной тактики. На его предложение нарисовать схему объекта, где проходили тренировки группы Люшкова, Хандога заартачился и буркнул:

– Я вам не Репин и картин рисовать не буду.

– Михаил Петрович, я же не прошу вас нарисовать схему в цветах и красках, – сохранял примирительный тон Дервиш и положил перед Хандогой карандаш и бумагу.

Тот не притронулся к ним. Возникла пауза. Ее нарушил Ольшевский и язвительно заметил:

– Михаил Петрович, а ты попробуй, как знать, может, у тебя откроются и другие таланты, кроме бильярдиста?

Хандога обжег Павла взглядом и отрезал:

– Хватит, наигрался на всю жизнь!

– Михаил Петрович, а ты не торопись хоронить себя раньше времени, за тобой три партии.

– Что?! Какие еще партии?! – опешил Хандога.

– Так счет три – один в мою пользу, и ты, Михаил Петрович, обещал отыграться. А слово офицера кремень, – напомнил Павел.

– Ну ты и прохвост! – только и мог произнести Хандога, и, махнув рукой, бросил: – А черт с вами, банкуйте!

Дервиш и Ольшевский с трудом смогли скрыть радость. Рискованная, на грани провала вербовочная комбинация им удалась, остались технические детали. Этим занялся Дервиш. Он подсел к Хандоге, и уже вместе они принялись вычерчивать схему объекта «Z», а потом занялись составлением отчета на участников группы Люшкова. В тот вечер харбинская резидентура пополнилась еще одним агентом – Свояком. Насколько он надежен, на этот вопрос могло ответить только время.

Первые несколько дней после вербовки Хандоги резидент и Ольшевский провели как на иголках. Страхуясь от провала, они сменили квартиры и постоянно проверялись, но так и не обнаружили слежки. Окончательно их опасения развеял Денди. По возвращению Хадноги из увольнения в лагерь в жизни боевиков-террористов не произошло каких-либо изменений. Подготовка к операции шла своим чередом. Окончательно сомнения Дервиша развеял сам Хандога – Свояк. Он добросовестно выполнил порученное ему задание: в разговоре с Люшковым, как бы случайно, проговорился о брате Алексее – начальнике грузового порта в Сухуме. И тот заглотил наживку. Вскоре после этого разговора Свояка пригласил к себе сам Угаки и поручил написать письмо Алексею. В нем он должен был известить брата о своей предстоящей командировке в Абхазию на строительство участка железной дороги Сухум – Поти по линии треста «КВЖД-строй».

Сообщение Свояка еще на один шаг приблизило резидентуру к разгадке тайны операции японской спецслужбы. Теперь Дервиш со всей определенностью мог сказать, в каком районе СССР она замышляет террористический акт против Сталина. Об этом, а также успешной вербовке агента Свояка и его продвижении в ближайшее окружение Люшкова он сообщил в Центр. Вслед за радиограммой через курьера резидентуры – сотрудника управления КВЖД – Дервиш переправил в Москву схему объекта «Z» и полный отчет Хандоги – Свояка.

7 мая в ответной радиограмме Центр поблагодарил Дервиша за успешное выполнение задания и еще раз акцентировал его внимание на необходимости закрепления отношений Свояка с Люшковым и выявления его и Угаки дальнейших планов. Резидент с нетерпением ждал очередной явки с ним. На нее Свояк пришел без опоздания и не с пустыми руками. То, что он сообщил, лишний раз убедило Дервиша в оправданности риска, связанного с вербовкой. Свояк стал ключевым участником операции, а полученная от него информации окончательно прояснила вопрос по объекту, на который нацелилась группа Люшкова.

Теперь как в Харбине – Дервиш, так и Москве – Деканозов – уже не сомневались: покушение на Вождя террористы намеривались осуществить в Мацесте. Помимо схемы макета, на котором тренировались террористы, полностью совпадавшей с планом водолечебницы, дополнительным подтверждением тому служило то, что они намеревались разместить в Сухуми передовую группу разведки. Ее прикрытие, сам того не подозревая, должен был обеспечить Алексей Хандога. Ему, по замыслу Люшкова, предстояло приютить у себя брата и двух боевиков. В Абхазию они должны были прибыть под легендой специалистов-работников треста «КВЖД-строй» для участия в строительных работах на участке железной дороги Поти – Сухуми.

Не меньший интерес представляли данные Михаила Хандога, относящиеся ко второй группе террористов. Она была более многочисленная, чем его, и состояла из шести человек; ее возглавлял отпетый головорез Юрий Пашкевич. У нее был свой маршрут выдвижения к цели – Мацесте. Окружным путем, морем ей предстояло добраться до Турции, осесть в портовом городе Трабзоне и подготовить базу для основных сил. Вместе с ними должен был прибыть сам Люшков и взять на себя управление операцией. Обе группы планировалось обеспечить надежными советскими документами, мощными радиостанциями, средствами кодирования информации и специальным оружием для бесшумного боя, сконструированным японскими мастерами-оружейниками.

После завершения явки с Хандогой, полученные от него материалы Дервиш доложил в Центр. Их анализ окончательно прояснил перед руководителями советской разведки замысел Люшкова – Угаки: их целью являлась водолечебница в Мацесте. Открытым оставалось только время «Ч», когда террористы намеревались нанести свой удар. Но оно им было не подвластно им. Этот день и час определяла воля Вождя. Выслушав доклада Берии и его предложения о проведении против японских спецслужб контроперации, получившей кодовое название «Западня для «Самурая», Сталин утвердил ее план.

По возращению на Лубянку нарком вызвал к себе руководителя разведки – Деканозова – и распорядился направить в адрес харбинской резидентуры радиограмму с дополнительными указаниями. В ней Центр потребовал от Дервиша обеспечить своевременное получение информации об изменениях в планах Люшкова – Угаки и форсировать подготовку агента Свояка к самостоятельным действиям. В последней части радиограммы сообщались номера телефонов и пароль для установления им связи с сотрудником НКВД после переброски передовой разведгруппы на советскую территорию.

Так, спустя всего месяц после вербовки, Свояк стал ключевой фигурой в противостоянии советской и японской спецслужб. Ему и брату Алексею, без колебаний принявшего предложение НКВД участвовать операции, а также сотрудникам особой группы при наркоме предстояло превратить «Охоту на «Медведя» в «Западню» для самих «охотников». В ее успехе, как Дервиш в Харбине, так и Деканозов в Москве не сомневались. Их уверенность основывалось на том, что, как им казалось, с помощью агентов Денди и Свояка они могли контролировать каждый шаг группы террористов. Но это было глубоким заблуждением.

Люшков не был бы Люшковым, если бы не прибегнул к очередной уловке, смешавшей все карты в игре, которая, как это представлялось на Лубянке, велась по сценарию советской разведки. Он, как никто другой, хорошо знал мощь НКВД, возможности ее резидентур в Маньчжурии и не исключал того, что объект «Z» мог попасть в поле зрения большевистских агентов. Его предложение не только запутать ее, а и замести следы подготовки к теракту, поддержал Угаки, и одобрили в руководстве японской разведки.

В ночь на 21 июня 1939 года к воротам объекта «Z» подъехали четыре машины, за рулем сидели водители – японцы. Колонну возглавили Угаки и Люшков. Отряд террористов – в 20 человек был поднят по тревоге. Его разбили на четыре группы, по пять человек в каждой, рассадили по машинам и, ничего не разъясняя, повезли в разных направлениях. Не успел затихнуть гул моторов, как к лагерю подъехала вторая колонна, в ней находились военнослужащие из строительного отряда Квантунской армии. Всю ночь в лагере шли работы. С наступлением дня от макета водолечебницы не осталось ни доски, ни гвоздя. В пламени огромного кострища догорали его остатки.

Дервиш об этом не подозревал и спокойно готовился к очередным встречам с Денди и Свояком, рассчитывая получить от них новую острую информацию. Профессиональный опыт и предыдущие сообщения агентов говорили ему, что подготовка террористов вышла на завершающий этап. Он с нетерпением ждал явки, но ни тот, ни другой не пришли на встречу ни в основное, ни в запасное время. Дервиш забил тревогу и бросил все силы резидентуры на выяснение причины их исчезновения. Ясность внес агент Леон. Его сообщение вызвало у резидента шок. Группа Люшкова и он сам бесследно исчезли.

Поиски их следов в Харбине, Мукдене и Гирине, где находились подразделения разведывательной миссии японской спецслужбы, также не дали результата. Террористы будто растворились в воздухе. На месте лагеря Ольшевский обнаружил пустырь со следами кострища. Попытки прояснить ситуацию через агента Сая, служившего в японской контрразведке, также ни к чему не привели. Положение складывалось отчаянное, но Дервиш продолжал верить, что агенты живы и найдут возможность выйти на связь. Телефоны и пароль, переданные им, оставляли надежду на то, что при выводе разведгруппы на советскую территорию, Свояк и Денди найдут возможность дать о себе знать.

Прошел месяц, а они по-прежнему молчали. Ситуация зависла. Берия не решался доложить Сталину о сбое в операции и ждал до последнего. Напряжение в резидентуре и на Лубянке нарастало. Поиск террористов на маршрутах выдвижения к объекту «Лечебница» тоже не дал результата. Люшков в очередной раз обвел НКВД вокруг пальца. Деканозов и Берия не могли произнести его фамилию без зубовного скрежета и требовали от подчиненных найти террористов живыми или мертвыми, но те как сквозь землю провалились.

К концу подходил июль. Люшков с Угаки посчитали, что пришло время для решительных действий. Первой к цели двинулась группа Хандоги. В нее Угаки включил наиболее надежных боевиков – Стеблова и Дроздова. Ее проводку к окну на границе с советской Россией взял на себя правая рука Угаки – капитан Кокисан. 26 июля группа Хандоги вышла к Амуру.

Накануне резидент японской военной разведки на советском Дальнем Востоке капитан Каймадо получил шифрованную радиограмму. В ней глава японской военной миссии в Маньчжурии генерал Янагита потребовал от него с привлечением самых надежных агентов и проводников обеспечить прием специальной группы из трех человек и ее отправку в центральные районы СССР.

В тот вечер обе группы – Каймадо и Хандоги – заняли исходные позиции на берегах Амура. Маньчжурская ночь бархатистым покрывалом укутала сопки, леса и озера. Россыпь звезд и унылая луна изредка проглядывали среди облаков. В их призрачном свете воды могучей реки отливали тусклым серебром. Ленивой волной она о чем-то перешептывалась с берегом. Душистый запах разнотравья кружил голову. Благостный покой, разлившийся в воздухе, нарушали неугомонные лягушки, плеск рыбы, игравшей после вечернего жора и треск сучьев под ногами Кокисана и Хандоги. Они спустились к кромке берега и внимательно вглядывались в противоположный – враждебный берег. Время выхода проводников резидентуры капитана Каймадо к «окну» на границе истекло. Первым услышал скрип уключин и плеск воды Хандога.

– Кажется, плывут! – шепнул он.

– Где? – оживился Кокисан и завертел головой.

– Со стороны косы, – Хандога махнул вправо.

Кокисан повернулся в ту сторону. Из-за облаков выглянула луна, и на зеркальной глади реки проступил темный силуэт. Он приближался к берегу. Кокисан не спешил подавать сигнал, достал из кобуры пистолет и отошел под прикрытие обрыва. Рядом с ним занял позицию Хандога. Прошла минута, другая, и перед ними возникла лодка, за веслами сидело двое. Скрипнув днищем по дну, она ткнулась носом в песок. Один из гребцов спрыгнул за борт и шмыгнул в кусты. Кокисан не сдвинулся с места и ждал сигнала. Пауза затягивалась, когда, наконец, ночную тишину нарушило кряканье утки. Оно прозвучало дважды. Кокисан в ответ трижды ухнул филином. Ветки затрещали, из кустов выбрался проводник и обменялся с ним паролями.

– Выходи, Миша, все в порядке! – позвал Кокисан.

– Вова, Саня, грузимся! – распорядился Хандога.

Вслед за ним на берег вышли Стеблов с Дроздовым и принялись складывать в лодку оружие, продукты и вещи. Хандога присоединился к Кокисану и проводнику. Они продолжали что-то живо обсуждать. В разговоре чаще всего звучала фамилия Пак. Хандога догадался: тому предстояло принять группу и обеспечить ее продвижение к цели, и поинтересовался:

– Капитан, я так понял, нас примет и выполнит проводку Пак?

– Да! – подтвердил Кокисан и заверил: – Миша, можешь быть спокоен, более надежного и опытного человека, чем он, не найти.

– А откуда такая уверенность?

– Пак – это наша живая легенда.

– Живая? – Хандога хмыкнул и с сарказмом заметил: – Я бы предпочел остаться живым, а легенды пусть сочиняют о других.

– Перестань, Миша, за пятнадцать лет у него не было ни одного провала.

– Миша, у нас все готово, давай в лодку! – позвал Дроздов.

Хандога подал руку Кокисану. Тот крепко пожал и на прощание пожелал:

– Удачи вам, Михаил, в вашей великой миссии! О ней знает сам божественный Микадо. Он верит, что вы выполните ее!

– Главное, чтобы о ней не узнали чекисты на Лубянке, – буркнул Хандога и забрался в лодку.

Кокисан оттолкнул ее от берега, и гребцы налегли на весла. Через полчаса они выдохлись. Течение Амура все дальше относило лодку от места, где ее ждал Пак-Каймадо. Хандога распорядился сесть за весла Стеблову и Дроздову. Так, сменяя друг друга, они перед рассветом причалили к советскому берегу, там пересели на лошадей и поспешили уйти от границы. В своей оценке Пака-Каймадо Кокисан нисколько не покривил душой. За все время перехода до глухой охотничьей заминки он ни разу не сбился с маршрута. В ней группа Хандоги провела пять дней. За это время он сумел убедиться в профессионализме Пака-Каймадо. От его внимания не ускользали даже мелочи, он потребовал, чтобы все сменили прически и даже нижнее белье.

2 августа 1939 года трое специалистов из треста «КВЖД-строй» заняли места в купе поезда Владивосток – Москва. 8 августа они были в Челябинске. Там у Хандоги впервые появилась возможность оторваться от группы и выйти на связь с НКВД. В тот день на Лубянке, наконец, вздохнули с облечением. Дальнейший путь боевиков-террористов проходил под негласным контролем разведчиков наружного наблюдения. 14 августа Свояк и с его группа прибыли в Сухум.

После более чем 18-летной разлуки братья Хандоги встретились. Их радость была искренней и глубокой. Теперь братьев роднили не только семейные узы, а общее – особой государственной важности дело, им предстояло спасти жизнь Вождя. В том, что угроза ей становилась все более реальной, подтверждал агент Денди.

24 августа 1939 года из турецкого Трабзона на Лубянку поступило его шифрованное донесение. В нем Денди сообщал:

«…18 августа к группе Пашкевича присоединились Люшков и с ним двенадцать боевиков-террористов. Подготовка группы к переброске на территорию Грузии практически завершена.

В ее распоряжении находится: быстроходный катер, оборудованный двумя пулеметами на носу и на корме, на борт перенесены пистолеты и автоматы для бесшумного боя, гранаты повышенной разрушительной силы и боеприпасы в большом количестве. Команда ждет приказа на выход в море.

Место высадки и маршрут движения по советской территории Люшков скрывает. Из разговора с Пашкевичем мне известно, что где-то в окрестностях Батуми подготовлена перевалочная база. С нее планируется выдвижение на соединение с группой Хандоги.

22 августа Люшков провел тренировку с выходом в море. Сейчас он ждет кодированного радиосообщения от Хандоги о том, что «Медведь» появился в «берлоге» – на госдаче «Сосновая роща».

С этим донесением Денди Деканозов отправился на доклад к Берии. Тот дважды перечитал его и не мог удержаться от радостного восклицания. Теперь, когда он держал в своих руках все нити операции, неуловимый Люшков, наконец, должен был попасть в подготовленный НКВД капкан. Судьба остальных боевиков-террористов мало интересовала наркома, их жизни ничего стоили в той большой игре, где решающий ход оставался за Вождем. Берия снял трубку прямой связи с ним. Сталин находился в своем кремлевском кабинете и ответил на звонок. Берия плотнее прижал к уху трубку, и в ней зазвучал хорошо знакомый глуховатый голос:

– Здравствуй, Лаврентий! – поздоровался Сталин.

– Добрый вечер, Иосиф Виссарионович, извините, что беспокою.

– Ну, если нарком внутренних дел говорит, что вечер добрый, то мне не о чем беспокоиться.

– Спасибо, Иосиф Виссарионович, НКВД делает все, чтобы вас ничто не отвлекало от важной работы. Ваше мудрое…

– Лаврентий, мы не за столом и обойдемся без тостов! – перебил его Сталин и потребовал: – Говори по существу.

Берия подобрался и чеканным голосом доложил:

– Речь идет об операции «Капкан для «Самурая». Получена важная оперативная информация.

– И что, капкан уже захлопнулся?

– Еще нет, товарищ Сталин. Но нами все подготовлено. Требуется ваша санкция.

– Хорошо, приезжай! Я найду время, – пригласил Сталин.

– Спасибо, – поблагодарил Берия, положил трубку на аппарат и распорядился: – Володя, срочно план оперативно-боевых мероприятий по делу «Капкан для «Самурая».

– Есть! – принял к исполнению Деканозов и, срываясь на бег, спустился к себе в кабинет.

Не прошло и пяти минут, как Берия выехал в Кремль. При себе он имел донесение Денди и план оперативно-боевых мероприятий по делу «Капкан для «Самурая». В приемной Сталина ему не пришлось ждать, его приняли без очереди. Пожав руку Берии, он кивнул на место за столом заседаний, прошелся взглядом по нему, папке с документами и спросил:

– Так, говоришь, Лаврентий, клетка вот-вот захлопнется?

– К тому все идет, Иосиф Виссарионович, – подтвердил Берия и представил ему донесение Денди с планом оперативно-боевых мероприятий по делу «Капкан для «Самурая».

Сталин склонился над документами, прочитал и, подумав, спросил:

– Лаврентий, на бумаге красиво, а про овраги ты не забыл?

Помявшись, Берия ответил:

– Иосиф Виссарионович, всего, конечно, не предусмотришь, но провал исключен. Мы полностью контролируем обе группы террористов. В них находятся наши агенты.

– Насколько надежна связь с ними?

– С той, что осела в Абхазии, постоянная и устойчивая. Что касается второй группы, где находится мерзавец Люшков, то…

– В Абхазии, говоришь? – скорее, самому себе задал вопрос Сталин, поднялся из-за стола и прошелся по кабинету.

Берия подхватился со стула и сопроводил его взглядом. Сталин молчал. Упоминание об Абхазии всколыхнуло в нем, казалось бы, стертые в памяти безжалостным временем события почти 33-летней давности.

К началу XX века Российская империя напоминала гигантский паровой котел. Призрак коммунизма, о котором вещали Маркс и Энгельс, побродив по Западной Европе, легким штормом прокатился по ней и нашел благодатную почву в России. Подобно грибам после дождя в Петербурге, в Москве, на Урале и на Кавказе множились и плодились бесчисленные марксистские, эсеровские, анархистские партии и движения. Революционные идеи завладевали не только пылкими умами, но и зрелыми мужами, они подрывали устои государственности империи – армию и церковь.

Юный семинарист Иосиф Джугашвили, отринув Господа, безоглядно бросился в омут революционной борьбы и оказался на самом ее острие. Он, как и тысячи его соратников, жил мечтой о рае, но не на небесах, а на грешной земле, и страстно мечтал о будущей справедливой и достойной жизни. Жизни, где бы властвовал дух творца, а не низменные потребности. Жизни, в которой бы не было ни бедных, ни богатых, ни господ, ни подневольных, ни униженных, ни оскорбленных. Ради нее он не жалел ни себя, ни других.

В 1905 году Джугашвили – Коба, ставший к тому времени профессиональным революционером, принял самое активное участие в революционных выступлениях, охвативших Российскую империю от Бреста до Владивостока. Власть бросила на их подавление полицию и армию. Москва, Баку, Тифлис и Батуми стали ареной ожесточенных сражений. Революция, о которой мечтали Коба и его единомышленники, захлебывалась в крови. Боевым рабочим дружинам не хватало оружия и боеприпасов, агитаторам – прокламаций и листовок. На все это требовались деньги, много денег. Партия поручила Кобе добыть их. Он возглавил боевую организацию партии – РСДРП в Закавказье. Один из первых, дерзких «эксов» – экспроприацию ценностей у ненавистной буржуазии – его группа провела в Абхазии.

В ночь на 20 сентября 1906 года Коба и еще 24 отчаянных боевика захватили на рейде Сухума пароход «Цесаревич Георгий» русского торгового общества и без потерь забрали 16 тысяч рублей золотом. У публики налетчики не взяли ни рубля. Более того, когда команда парохода доставила их с корабля на берег, Коба распорядился выдать рядовым матросам по 10 рублей на «чай». Эта его выходка, а еще больше дерзость, с которой был совершен налет, привели в ярость начальника Сухумского округа князя Левана Джандиери. Он поклялся полицейскому генералу Ширинкину захватить живым или мертвым главаря налетчиков и бросил на его поиск полицию, жандармерию, поднял в ружья казаков, полк полковника Бадера, перекрыл все дороги и горные тропы. Несколько недель на территории Абхазии шли повальные облавы и сплошной прочес местности, но они не дали результата. Коба, а вместе с ним 24 налетчика будто провалились сквозь землю. В Абхазии испокон веков было не в правилах выдавать власти отчаянных и лихих людей.

Сталин об этом не забыл. Он обернулся к Берии и спросил:

– Лаврентий, ты хорошо знаешь свою Абхазию?

– Я грузин, Иосиф Виссарионович, – первое, что нашелся ответить тот.

Сталин хмыкнул и заметил:

– Это еврею Кагановичу рассказывай, какой ты грузин. Так знаешь или нет?

– Я там родился.

– Родился? А того не знаешь, что в Абхазии, что абрек, что князь – всегда свой.

– Так то было при Лакобе и его банде. Но я их всех вычистил.

– Ошибаешься, Лаврентий, пока жив последний абхаз, там будет, где скрыться. Люшков, в отличие от тебя, этого не забыл.

– Иосиф Виссарионович, мы предусмотрим все варианты, – заверил Берия и доложил: – У нас все готово. Мы возьмем Люшкова живым. Мы выведем этого мерзавца на открытый судебный процесс, и он всему миру расскажет о преступных планах японского милитаризма.

– Будущее, говоришь? А ты что, провидец, Лаврентий?

Берия смешался, но быстро нашелся и ответил:

– Партия и вы, Иосиф Виссарионович, учтите, что будущее…

– Да оставь, ты партию в покое! – отмахнулся Сталина и с сарказмом заметил: – Лаврентий, будущим себя утешают слабоумные, прошлым – безумцы, а умные живут настоящим.

– А настоящее таково, Иосиф Виссарионович, – тут же извернулся Берия: – Мы, наконец, вырвем ядовитое жало у змеи Люшкова и надолго отобьем у японских милитаристов желание затевать теракты.

– Ладно, Лаврентий! Значит, говоришь, мышеловка вот-вот захлопнется?

– Да, Иосиф Виссарионович?

Сталин пытливо посмотрел на него и спросил:

– А сыром в твой мышеловке должен стать я?

– Почему вы?! Э-э… Двойник.

– Двойник? А ты ничего не напутаешь?

Берия дернулся, как от удара электрическим током, пенсне сползло на кончик носа, и растерянно захлопал глазами. А Сталин продолжал играть:

– Поэтому не заиграйся с двойником и хорошенько подумай над тем, с кем останешься? Эти кагановичи в тот же день тебя со света сживут.

– Т-товарищ Сталин я не мыслю своей жизни без вас, – пролепетал Берия.

– Это кому-нибудь другому говори. Своя рубашка всегда ближе к телу. Что еще у тебя?

– Все, Иосиф Виссарионович. Разрешите действовать?

– Действуй, Лаврентий, и не забывай: двойная игра всегда плохо кончается, – напомнил Сталин и на том закончил прием.

На следующий день по распоряжению Берии Деканозов с группой сотрудников центрального аппарата НКВД вылетел в Тбилиси, чтобы на месте координировать работу всех служб, вовлеченных в операцию «Капкан для «Самурая». Одновременно с этим из Москвы в Сочи отправился литерный поезд с одним единственным пассажиром, а чуть позже еще один состав.