15 сентября литерный поезд № 1 зеленой гусеницей вполз на пустынный полустанок в пригороде Сочи. Плотная цепь охраны взяла в сплошное кольцо прилегающую территорию. Крыши соседних со станцией зданий заняли снайперы. На дальних подступах разведчики наружного наблюдения наметанными взглядами цедили праздную публику, выискивая среди нее затаившихся террористов, диверсантов и прочий неблагонадежный антисоветский элемент. Все эти сотни напряженных глаз выискивали малейшие признаки опасности, которые могли нести угрозу бесценной жизни того, кто находился в поезде. Того, чья несокрушимая воля вела две сотни миллионов советских граждан к заветной мечте – сияющим вершинам коммунистического будущего – и заставляла в бессильной злобе скрипеть зубами ненавистников советской власти.

Ради нее они – строители новой жизни в СССР – без тени сомнения принимали на веру каждое слово партийных вождей и, надеясь, что счастье не за горами, готовы были и дальше терпеть тяжкие лишения и невзгоды, вызванные коллективизацией и индустриализаций страны. Они, одни – в слепой вере полагали, что так и надо, другие – закрывали глаза на те немыслимые страдания, выпавшие на долю сотен тысяч, усомнившихся в «курсе партии и в ее Рулевом» – заключенных ГУЛАГа, отправленных на «трудовую перековку» за колючую проволоку. То, что произошло со страной за 22 года советской власти иначе, как чудом трудно было назвать.

Россия Романовых, Россия Керенского, бросившая гнить в окопы миллионы крестьян и рабочих, истерзанная бессмысленной и жестокой войной, ставшая в октябре 1917 года советской, поднялась с колен. Они, еще вчера безродные «иваны» и «марьи» – кто был «никем», ставшие «всем», не на жизнь, а на смерть бились за власть, которая дала им мечту о свободном и справедливом обществе. Она окрылила их и вызвала небывалый энтузиазм. За годы первой пятилетки 1928–1932 годов они киркой и лопатой подняли страну из вселенской разрухи: вдохновенным, а не рабским трудом, подкрепленным неуемной жаждой знаний, возрождали себя и ее.

Надменный, сытый Запад снисходительно поглядывал на то, что происходило за «железным занавесом» – этим санитарным кордоном, которым он пытался отгородиться от «коммунистической заразы». Финансовые воротилы лондонского Сити и нью-йорского Уолл Стрита заведомо отвели советской России место на исторических задворках. И какого же было их изумление, когда после второй пятилетки она яркой и привлекательной для человека труда звездой вспыхнула на сером капиталистическом небосклоне.

К 1939 году в СССР полностью удалось ликвидировать безграмотность и для всех, без исключения, граждан ввести всеобщее бесплатное начальное образование. В строй было введено 31 778 школ, в них обучалось 30 миллионов человек – в 1914 году всего 8 миллионов, создано 684 вуза и образованы почти во всех союзных республиках Академии наук, а на Урале и Дальнем Востоке – их филиалы. Помимо них действовали 690 новых научно-исследовательских институтов, в которых трудилось около 100 000 человек.

Советские вожди отдавали себе отчет, что выжить и победить в борьбе с ополчившимся против новой власти в России всем капиталистическим миром можно, только опираясь на культурный и просвещенный народ. В стране стремительно росло количество публичных библиотек. Их книжный фонд увеличился с 8,9 миллионов экземпляров в 1913 году до 95 миллионов в 1934 году. Не только в столичных центрах, но и в провинции один за другим открывались новые музеи: если в 1913 году их было 180, то в 1932 году насчитывалось уже 732. Печатное слово стало одним из главных инструментов политики советской власти, только за пять лет, с 1928 года и по 1932 год, разовый тираж газет вырос с 9,5 до 35,5 миллиона. Газеты издавались на 64 языках народов Советского Союза.

В центре духовной жизни, бесспорно, находились книга и человек, с его духовными исканиями и устремлениями, а не материальными потребностями и меркантильными интересами. Советские люди жили терзаниями Григория Мелехова из «Тихого Дона» писателя Михаила Шолохова, сопереживали лихому комбригу Василию Чапаеву из кинофильма «Чапаев», отдавшему жизнь за советскую власть, от души смеялись вместе с героями Михаила Булгакова из «Мастера и Маргариты».

Все это и предопределило тот колоссальный интеллектуальный взрыв в стране, который привел к небывалому экономическому подъему. За годы первой пятилетки, с 1929 по 1934 год производство промышленной продукции возросло в 2,7 раз по сравнению с 1913 годом. В строй было введено более 1 500 крупных предприятий, таких как Магнитогорский, Нижнетагильский и Кузнецкий металлургические комбинаты. В Харькове, Волгограде, Москве и Горьком подняли с «колышка» и в кратчайшие сроки построили тракторные и автомобильные заводы. На Украине возник мощнейший энергоузел – Днепровская ГЭС. Крупнейшая угольно-металлургическая база была создана на востоке страны – в Кузбассе. Она придала гигантское ускорение развитию промышленности всей Восточной Сибири.

К концу третьего года третьей пятилетки материально-техническая база СССР обеспечила прирост валовой продукции более чем в два раза по сравнению с 1932 годом и в 6 раз по сравнению с 1913 годом. Только Магнитогорский, Нижнетагильский, Кузнецкий и Макеевский металлургические заводы, построенные за годы пятилеток, давали чугуна столько же, сколько все заводы России в 1913 году Продукция машиностроения и металлообработки превысила дореволюционный уровень в 20 раз. К 1937 году по объему промышленного производства СССР занял первое место в Европе и второе в мире.

Эти успехи в сознании советских людей неразрывно связывались с Его именем. К 1939 году Он безраздельно властвовал умами и думами почти 200-миллионного народа и исполином возвышался на вытоптанном партийными чистками и репрессиями ОГПУ-НКВД внутреннем политическом поле. Бывшие соратники по партии: кто по воле Господа, а большинство по Его воле, покаявшись на судебных процессах в преступлениях, которых не совершали, закончили свой земной путь в расстрельных камерах или бесследно сгинули в ГУЛАГе. В живых пока еще оставался главный идейный и личный враг – Лев Троцкий. Выброшенный за границу, он был уже не столь опасен. Но возникла новая, более серьезная, чем Троцкий, угроза, и она не давала Ему покоя.

1 сентября 1939 года военная машина Германии обрушилась на Польшу. Кичливые, высокомерные паны, отказавшиеся осенью 1938 года пропустить через свою территорию дивизии и корпуса Красной армии, готовые идти на спасение Чехословакию, брошенную ее неверными союзниками Англией и Францией на растерзание Гитлеру, теперь расплачивались за постыдное предательство. Вермахт в считанные дни смял оборону польской армии и стремительно продвигался на восток к границам СССР.

В ситуации, когда Великобритания и Франция завели в тупик переговоры о заключении тройственного договора, направленного на обуздание фашистской угрозы в Европе, а Красная армия вела ожесточенные бои с японцами в Монголии на реке Халхин-Гол, советским руководителям ничего другого не оставалось, как начать свою игру, чтобы выиграть время и оттянуть неизбежную войну на западных границах СССР. За неделю до начала Второй мировой войны, 23 августа 1939 года в Москве министры иностранных дел СССР Молотов и Германии Риббентроп подписали советско-германский пакт о ненападении сроком на 10 лет.

Вероломное вторжение немецких войск на территорию соседней Польши и появление ее разведывательно-диверсионных групп вблизи советской границы, вызвали серьезную тревогу в Москве. На запрос своего коллеги, министра иностранных дел СССР Молотова, 11 сентября ответил сам Риббентроп. Он заверил его в том, что доблестные германские войска не двинутся дальше линии, оговоренной в пакте. В Кремле перевели дыхание, а Сталин взял паузу, чтобы оценить сложившуюся ситуацию вдали от Москвы. Лучшей поры, чем золотая осень на черноморском побережье Кавказа, обласканного теплым морем, трудно было найти. Буйная, волшебно обворожительная природа и сам воздух, в котором был разлит эликсир здоровья и мудрости, располагали к глубоким размышлениям над тем, как лучше обустроить страну и осчастливить народ очередным дерзким планом.

Об отъезде Вождя в отпуск и месте его проведения помимо членов политбюро ЦК ВКП(б), руководства НКВД знал только узкий круг лиц. Более того, далеко не всем из них было известно, на какой именно из госдач он остановится. В тот день Москву одновременно покинули два спецпоезда. Они двигались по разным маршрутам. Один из них, в котором ехал Вождь, исчез после станции Воронеж. Он будто растворился в воздухе. Другой продолжал движение и после полудня 15 сентября прибыл к месту назначения.

Сиплый гудок локомотива нарушил вязкую тишину полустанка. Жалобно пискнула въездная стрелка. Взвизгнула давно не смазанными петлями дверь в зале ожидания и на перрон стремительно вышли четверо начальственного вида военных. Среди них выделялся богатырского вида старший майор государственной безопасности. Он бросил взгляд по сторонам, задержал на двоих железнодорожных рабочих, возившихся на выходной стрелке, оглянулся на старшего лейтенанта – коменданта особого участка пути, нервно переминавшегося с ноги на ногу, то был его первый выход к литерному, и через плечо бросил:

– Старлей, это твои чучела крутятся на стрелке?

Комендант замотал головой. Старший майор вперился ледяным взглядом в начальника станции. У того с лица схлынула кровь и, запинаясь, он пролепетал:

– Э-э… они обеспечивают блокировку со стороны…

– Какая, на хрен, блокировка?! Убрать к чертовой матери!

Комендант и начальник станции топтались на месте и не могли понять, кому из них адресовалась команда. Старший майор яростно свергнул глазами и прорычал:

– Я не ясно сказал?! Старлей, ноги в руки и бегом! Чтоб через минуту их не было!

– Есть! – срывающимся голосом ответил комендант и бросился к рабочим.

– Балбесы! Идиоты!! – выругался старший майор и сосредоточил внимание на поезде.

Под его бронированной махиной на разные голоса попискивали шпалы. Поезд миновал семафор, машинист плавно погасил скорость. И когда первый вагон поравнялся с группой встречающих, старший майор госбезопасности и его окружение подобрались и зашарили взглядами по окнам, пытаясь разглядеть того, ради которого были приняты беспрецедентные меры безопасности. Но за плотно задернутыми шторками трудно было что-то увидеть, и они засуетились. Засуетилась и бригада на локомотиве. Из окна высунулся помощник машиниста, впился взглядом в железнодорожное полотно и через мгновение воскликнул:

– Петрович, десять метров до контрольной точки!

– Понял, – ответил машинист, до отказа утопил рычаг тормоза, и передние колеса локомотива остановились на красной черте. Клубы пара окутали первые вагоны и когда рассеялись, то во втором, отличавшемся от других усиленными амортизационными подвесками, бесшумно открылась дверь. В проеме возник затянутый в ремни офицер. Бросив по сторонам цепкий, оценивающий взгляд, он скинул с плеча автомат, взял на изготовку и спрыгнул на землю. Вслед за ним, как по команде, распахнулись двери соседних вагонов, и из них горохом посыпалась охрана. Крепко сбитые, похожие друг на друга спортивными фигурами и лицами, на которых, казалось, навсегда застыло выражение холодного сфинкса, они образовали живую цепь от спецвагона до перрона и дальше к стоянке. Там тоже произошло движение – водители заняли места в машинах, старший майор госбезопасности и остальные встречающие разгладили складки под ремнем и подались вперед. Весь их вид и выражение глаз говорили: мы готовы отдать свои жизни, чтобы защитить земного Бога.

Прошла бесконечно долгая минута, когда, наконец, в полумраке тамбура возник размытый силуэт коренастой фигуры в белом френче. Луч света пал на лицо – это был Он. На перроне воцарилась благоговейная тишина. Даже шаловливый ветерок, потягивавший с моря, – и тот затих. Воздух стал недвижим. В кустах замолкли птицы. Яркое южное солнце поспешило стыдливо укрыться за облаком. Сама природа, казалось, трепетала перед Ним. Он ступил на ступеньку и, придерживаясь за поручни, сошел на землю. Старший майор госбезопасности со свистом вдохнул и первым ринулся навстречу Ему.

В следующее мгновение все пришло в движение. Снайперы на крышах завертели головами по сторонам, выискивая затаившегося террориста. Цепь охраны сомкнула свои ряды, чтобы защитить Его своими телами от вражеской пули. На стоянке приглушенно заурчали двигателями машины. У выезда со станции разведчики наружного наблюдения бесцеремонно убирали с пути зазевавшихся обывателей.

Пожав руку старшему майору госбезопасности, Он прошел к машине и занял место на заднем сидении. Прошло не больше минуты, и о появлении Вождя не напоминало почти ничего, разве что начальник станции, студнем расплывшийся по лавочке и находившийся в полуобморочном состоянии, а также синяк под глазом у одного из обходчиков, имевших несчастье задержаться на выходной стрелке. Кавалькада правительственных машин, меняя маршрут и порядок следования в колонне, на предельной скорости промчалась по опустевшим улицам и скрылась за высоким зеленым забором спецобъекта «Сосновая роща».

Через сутки, ранним утром из его ворот выехал автобус с зашторенными окнами и две легковые машины. На этот раз охрана не стала устраивать игру в наперстки, и колонна сразу же направились к мацестинской водолечебнице. Появление двух десятков вооруженных военных вызвало переполох среди персонала, и, когда он улегся, то на территории парка, в коридорах и кабинетах не осталось ни одной живой души. Врачей, медсестер, садовников и дворников собрали в актовом зале и заперли двери.

Самый ответственный участок взял на себя старший майор госбезопасности. Лично проверив самые потаенные закутки помещений, примыкающих к ванной комнате, где Вождь должен был принимать процедуры, он выставил посты охраны на входе и выходе в крыло лечебного корпуса, на лестничном переходе, а сам занял позицию в приемной процедурной. Водолечебница на время превратилась в неприступную крепость.

В 08:17 на главную аллею въехала Его машина и остановилась перед парадной лестницей. Захлопали дверцы машины, и через минуту в коридоре послышались шаги. Старший майор госбезопасности, врач и процедурная сестра напряглись, дверь в приемную процедурной открылась, на пороге возник Он, и они застыли свечками. Его тяжелый взгляд скользнул по врачу, медсестре и остановился на майоре. Тот, вытянувшись в струнку, доложил о готовности объекта к проведению процедуры. Он поздоровался и снял френч. Медсестра подхватила его и повесила на вешалку. Встрепенулся и доктор, приоткрыл дверь в ванную комнату. Из нее потянуло сероводородом. Он поморщился, но ничего не сказал и перешагнул через порог. Вслед за ним вошел врач и прикрыл дверь. Майор и медсестра перевели дыхание, он занял позицию у окна, а она принялась вытирать несуществующую пыль с кушетки и шкафа.

Процедура заняла 35 минут. После Его отъезда жизнь водолечебницы постепенно вернулась в рабочее русло, но на лице врача все еще сохранялось растерянное выражение, а в глазах смешались растерянность и страх. На следующее утро он страшился поднять глаза на Него. После третьей процедуры врач занемог, ему тут же нашлась замена. В последующие дни приезд и прием Им процедур повторялись с точностью швейцарских часов. Это не могло не отразиться на ритме жизни жителей небольшой Хосты, где все знали друг друга и где не существовало никаких тайн. Вскоре по поселку пополз слух: на отдых приехал Сам.

Он стал достоянием «Шакалов». 20 сентября слуху нашлось материальное подтверждение. В тот день Дроздов, дежуривший на подъезде к водолечебнице, собственными глазами увидел, как кавалькада правительственных машин в 08:15 въехала во внутренний двор. Прием процедуры продолжался 37 минут. На следующий день в этом убедился Стеблов. На этот раз процедура продлилась на 7 минут дольше. План Люшкова приобретал все более зримые очертания. В ночь на 22 сентября Хандога направил в его адрес радиограмму. В ней он сообщил о появлении «Медведя» в «берлоге», результатах ее обследования и графике приема процедуры.

Работа радиостанции Стеблова в эфире была зафиксирована пунктом радиоперехвата и дешифровки НКВД. После расшифровки текста радиограммы его доложили в Москву – Берии и в Тбилиси – Деканозову. На нее тут же последовала реакция. Утром 22 сентября в Сухуми вылетел Деканозов с оперативной группой, чтобы на месте координировать работу участников операции «Капкан для «Самурая». После приземления в аэропорту Бабушара они сразу же направились на совещание в Наркомат внутренних дел Абхазской АССР. К его работе были привлечены только нарком, начальник бригады наружного наблюдения, начальник пункта радиоперехвата и дешифровки, а также капитан Юрий Серебров, курировавший братьев Хандога. Деканозов занял место в центре стола; рядом с ним присел нарком майор госбезопасности Варлаам Какучая, прошелся строгим взглядом по лицам присутствующих, остановил на Сереброве и первый вопрос адресовал ему:

– Юрий Вячеславович, какова обстановка в группе Шакалов?

Тот привстал.

– Докладывайте с места! – остановил его Деканозов.

– Группа «Шакалы» находится под нашим плотным оперативным контролем. Стеблов и Дроздов беспокойства не выказывают. Оснований говорить, что они что-то подозревают, нет. Братья Хандоги строго выполняют задание и не допускают отклонений от отработанной им линии поведения. Мероприятия плана операции «Капкан для «Самурая» выполняются в полном объеме и позволяют надеяться на успешную его реализацию, – отчитался Серебров.

– Хотелось бы в это верить, – не спешил с окончательными выводами Деканозов и обратился к начальнику пункта радиоперехвата и дешифровки. – Товарищ старший лейтенант, имели ли место выходы в эфир радиста группы вне графика или переходы на другие частоты?

– Никак нет, товарищ комиссар государственной безопасности 3-го ранга! Со дня контроля за работой радиостанции «Шакалов» изменений в ее работе не зафиксировано.

– Владимир Георгиевич, это вряд ли возможно. Рация хранится в тайнике у Алексея Хандоги, что само по себе исключает самодеятельность со стороны Стеблова, – подтвердил Серебров.

– Надеюсь, вы не прошляпили его выход в эфир, – не был столь категоричен в оценке Деканозов и следующий вопрос задал начальнику бригады наружного наблюдения: – Товарищ старший лейтенант, что добыто на объекте проверки?

– Все материалы по «Шакалам» переданы товарищу Сереброву и…

– У меня нет времени копаться в ваших сводках! – перебил его Деканозов и потребовал: – Вы можете доложить по существу?

– Так точно! – ответил старший лейтенант, вскочил со стула и отчеканил: – Каких-либо подозрительных действий со стороны объектов наблюдения не выявлено, за исключением одного контакта. Он имел место со стороны Дроздова и был установлен с жителем Гагры, неким Маркаряном. Материалы на него также переданы нашим абхазским коллегам для дальнейшей оперативной проработки.

– Это все?

– Так точно!

– Садитесь! – разрешил Деканозов и обратился к Какучая: – Варлаам Алексеевич, что сделано по Маркаряну и что получено?

– Он взят в активную разработку. С Маркаряном Дроздов встречался дважды. Анализ полученных на них данных дает основания говорить: их контакт возник случайно и носил бытовой характер, – заключил Какучая.

– Чем это подтверждается?

– Маркарян продал Дроздову несколько серебряных и золотых изделий.

– Каких?

– Уточняем, Владимир Георгиевич.

– Не террористы, а аферисты, ничем не гнушаются! Ну ничего, окончательный расчете ними произведем мы! – категорично отрезал Деканозов и снова обратился к Сереброву: – Юрий Вячеславович, когда и как прошел выход Шакалов на объект «Лечебница»?

– Предварительную разведку проводили Михаил Хандога и Дроздов. Это имело место 14 сентября. Они изучили подходы к месту выхода сточных труб к морю. В ночь на 17 втроем, вместе со Стебловым, обследовали канализационную трубу и дошли до ванной комнаты.

– Следы наших ловушек обнаружили?

– Никак нет, Владимир Георгиевич.

– Уверен?

– Так точно, их не заметил даже Михаил Хандога. Специалисты сделали все в лучшем виде, комар носа не подточит.

– Время покажет, кто и кому будет точить нос, – многозначительно произнес Деканозов и, пристально посмотрев на Сереброва, спросил: – Юрий Вячеславович, а если они оставили свой сюрприз?

– Мало вероятно, Владимир Георгиевич, – усомнился Серебров: – Михаил Хандога контролировал каждый шаг Стеблова и Дроздова. Кроме того, после них наши специалисты обследовали каждый сантиметр трубы и ничего не обнаружили.

– Ладно, будем считать, они не подложили нам свинью! – закончил опрос Деканозов и потребовал: – Юра, покажи мне на пальцах, где и как расположены наши ловушки?

Серебров зашелестел бумагами, достал план-схему канализационной системы водолечебницы, главного корпуса, где Сталин принимал ванны, и представил Деканозову. Тот склонился над ними, но ничего не смог понять в хитросплетении чертежей и попросил дать пояснения. Система ловушек механических и электрических, изложенная Серебров, не оставляла террористам шанса вырваться из западни. Она произвела впечатление на Деканозова, и он продолжил совещание:

– Итак, товарищи, что мы имеем на этот час по объекту «Лечебница»? Первое: «Шакалы» провели ее разведку. Второе: они убедились, что товарищ Сталин посещает ее. Третье: об этом они сообщили на базу террористов в Турцию. И четвертое: наши ответные действия не вызвали подозрений ни у «Шакалов», ни у негодяя Люшкова.

Какучая и Серебров дружно закивали головами. Деканозов выдержал долгую паузу и задался вопросом:

– А теперь скажите, что должно подвигнуть Шакалов на то, чтобы дать сигнал основной группе террористов для выдвижения к объекту «Лечебница»?

Какучая и Серебров переглянулись. Ответил Юрий:

– Владимир Георгиевич, я полагаю, не стоит торопить события. Это только насторожит Люшкова.

– Что?! Ты предлагаешь плясать под его дудку?! – возмутился Деканозов и отрезал: – Нет и еще раз нет! Мы не должны выпускать инициативу из своих рук!

– Владимир Георгиевич, и все-таки давайте возьмем паузу. Пусть все идет естественным путем, – поддержал Сереброва Какучая.

– Варлаам Алексеевич, а ты не боишься, что Лаврентий Павлович неестественным путем снимет с нас головы?

– Владимир Георгиевич, я знал этого мерзавца Люшкова по прошлой работе. У него поразительное чутье на опасность! И если он что-то пронюхает…

– A-а, ладно, черт с вами! Даю еще два дня, – сдался Деканозов и, страхуя себя, распорядился: – Варлаам Алексеевич, ты вот что, подготовь рапорт на имя Лаврентия Павловича и изложи, как тебе служилось с Люшковым и про эту его самую интуицию.

Какучая изменился в лице и тут же поспешил откреститься от Люшкова:

– Владимир Георгиевич, так я с ним не служил, а только встречался на совещаниях.

– Напиши, напиши, Варлаам Алексеевич, особенно про эту интуицию.

– Есть, – потерянно произнес Какучая.

– Товарищи у меня все, какие есть вопросы? – завершил совещание Деканозов.

Их не последовало. Он встал и направился на выход. К нему присоединился Серебров. Какучая спохватился последним и бросился вдогонку. Настигнув их в коридоре, он, сбиваясь на скороговорку, принялся обхаживать Деканозова:

– Владимир Георгиевич, а как же хлеб-соль? У меня все готово. Шашлык из молодого барашка. Отменное вино, то, что пьет товарищ Сталин…

– Что?! Так это ты?! – воскликнул Деканозов и грозно нахмурил брови.

– Что я? – растерялся Какучая.

– Из бочонка отливаешь.

– Какого бочонка? О чем вы, Владимир Георгиевич? Я вас не понимаю.

– Он не понимает? Да все ты понимаешь! – сурово отрезал Деканозов и, подмигнув Сереброву, огорошил Какучая: – Теперь я знаю, кто отливает из бочонка, что отправляют товарищу Сталину.

Какучая растерянно хлопал глазами и не знал что ответить. Деканозов хохотнул и, снисходительно похлопав его по плечу, с улыбкой заметил:

– Не сцы, Варлаам Алексеевич, шутка юмора. Ладно, поехали обедать. Где это?

– Тут рядом, место чудесное, – встрепенулся Какучая.

– Только в темпе вальса, нам срочно лететь в Батуми. Там у Кочлавашвили конь не валялся! До сих пор не установил, где негодяй Люшков готовит высадку.

– Владимир Георгиевич, ну какой час? Такого шашлыка и мамалыги, как у нас, в Батуми вам не приготовят.

– Все, Варлаам Алексеевич, едем! Время уходит! – поторопил Деканозов.

Какучая распахнул перед ним заднюю дверцу машины, сам сел на переднее сидение и распорядился:

– Батал, в апацху, что в Синопе!

– Есть! – ответил водитель и повернул ключ зажигания.

Серебров и группа сотрудников центрального аппарата НКВД СССР заняли места в двух других машинах. Дежурный открыл ворота, и они выехали в город. Прямой как стрела проспект Сталина вывел их к зданию бывшей биржи. Оно осталось справа, и впереди в знойном мареве белокаменным миражом возникла величественная колоннада. Не доезжая до нее, водитель повернул налево, дорога, вильнув змейкой, скатилась на ажурный мост через реку Беслетка и дальше пошла берегом моря. Позади осталась монументальная эстакада, и справа, за железнодорожной насыпью потянулись знаменитые синопские пляжи. На их золотых песках негде было упасть яблоку, сухумчане и приезжие спешили насладиться загулявшим в Абхазии летом. Слева, на площади в 43 гектара раскинулась настоящая жемчужина Абхазии – знаменитый дендро-парк. В конце XIX века его заложил русский помещик Николай Смецкой. Более 25 лет он завозил со всего света разные диковинные растения и создал это рукотворное чудо.

Сразу за парком колонна свернула на тенистую аллею, проехала в гору около трехсот метров и остановилась на живописной поляне. За ней, под раскидистым платаном находилась апацха – летний абхазский дом, построенный из орешника. Из гостеприимно распахнутой двери потягивало запахом копченого мяса и сладковатым дымком. Внутри апацхи ее хозяин и два его сына колдовали у очага. Старший с ловкость фокусника деревянной мешалкой взбивал в большом чугунном котле мамалыгу, младший жонглировал над противнем местным деликатесом – рыбешкой барабулькой. Отец занимался самым ответственным делом – разливал вино по графинам.

Какучая первым вышел из машины и окликнул:

– Гудиса, ты где?

– Тут, Варлаам Алексеевич! – отозвался хозяин апацхи и выскочил на порог.

– У тебя все готово?

– Да, накрыто на летней террасе, – подтвердил Гудиса и, славя гостей, проводил их к столу.

Его изобилие вызвало восхищенные возгласы. На серебряных подносах высились горки зелени из петрушки, кинзы и молодого лука. Ароматный парок поднимался над глиняными горшочками с подливой, приготовленной из вареной фасоли, арахана и акуландыра. Нежное, подрумяненное мясо молочного барашка украшали чернослив и базилик. Янтарными дольками жирно лоснились кусочки сыра сулугуни в горках рассыпчатой мамалыги. Дополняли это гастрономический парад соусницы с араншихом и асизбалом – острыми приправами из грецкого ореха и алычи.

У Деканозова и его свиты замаслились глаза. Какучая был доволен, его труды не пропали даром. Богатый стол и крепкое вино должны были сгладить недостатки в работе наркомата и, возможно, позволить ему отвертеться от рапорта Берии. Он сделал незаметный знак хозяину апацхи, и тот под одобрительные возгласы москвичей внес графины с вином. Гости не устояли перед таким искушением, и обед затянулся на два с лишним часа.

Сухуми Деканозов покидал в благодушном расположении духа. В аэропорту он не отказался от предложения Какучая выпить на посошок, а потом и на крыло. И пока они поднимали тосты, водители грузили на борт самолета бутыли с вином и чачей, корзины с виноградом и фруктами. Последний тост Какучая и Серебров выпили уже сами, когда Деканозов и его группа поднялись в воздух.

Через час с небольшим борт с руководителем советской разведки приземлился в Батуми. Там его встретил нарком внутренних дел Аджарской АССР капитан государственной безопасности Александр Кочлавашвили. Как и его абхазский коллега – Какучая – он не только не ударил лицом в грязь, но и превзошел. Высоких гостей из Москвы ждали хлеб-соль на прогулочном пароходе правительства республики. Это был явный перебор, тем более что обстановка к тому не располагала. Поэтому Деканозов отклонил предложение Кочлавашвили об обеде и назначил совещание. Его результаты не добавили ему настроения. За истекшие сутки наркомату не удалось продвинуться ни на шаг в решении важнейшей задачи – установлении места высадки террористов. Денди также ничем не мог помочь. Люшков и Пашкевич до последнего хранили в тайне свои замыслы.

Завершив совещание, Деканозов с тяжелым сердцем вышел на связь с Берией. Тот, судя по тону, находился в хорошем настроении.

– Володя, я из трубки чую, как от тебя пахнет шашлыком и вином, – шутливо начал разговор Берия.

«Сволочи! Не успел толком выпить, а уже заложили!» – болезненно поморщился Деканозов и кисло произнес: – Лаврентий Павлович, если что и было, то только самую малость.

– Расслабься, Володя! Я тебе по-хорошему завидую. Солнце, море, благодать, бархатный сезон в самом разгаре, а тут сопли под носом и на дворе.

– Не до бархата, Лаврентий Павлович, к сожалению, имеются сбои в операции.

– Что, что-то не так? – насторожился Берия.

– По Батуми есть проблемы.

– Да?! И какие?

– До сих пор не установлены время и место высадки основной группы террористов.

– А что Денди?

– Тоже не знает.

– Плохо, очень плохо. Есть какие-то предложения?

– Да, активизировать остальную банду через «Шакалов».

– Дальше что?

– Вытащить их на Лечебницу и там кончить.

– Рискованно, – возразил Берия: – Ты же сам говоришь, что действия Люшкова не контролируешь. А он еще та сволочь, и черт его знает, что выкинет?

– Тогда остается только один вариант – перехватить банду на маршруте движения к лечебнице, – заключил Деканозов.

– Нет, Володя, так тоже не пойдет. Надо гасить банду на месте высадки.

– Но как, Лаврентий Павлович, если оно неизвестно? А на «Лечебнице» они гарантированно попадут в капкан. Там все отработано.

– Отработано? А ты не думал, что эта сука Люшков мог раскусить нашу игру и нацелиться на другую госдачу. Ты понял, какую?

– Т-так там Хозяин?! – И у Деканозова перехватило дыхание.

– Вот тот-то и оно. Поэтому гасить, как только высадятся на берег! Ты понял?

– Товарищ нарком! Лаврентий Павлович! Бережной и этот остолоп Кочлавашвили ничего не знают! Денди молчит! Мне…

– Ты мне стрелку не переводи! Я с тебя первого шкуру спущу. Мозги совсем пропил!

– Я… я… – мямлил Деканозов.

– Короче, Володя, эта тварь Люшков дальше Аджарии шагу не должна ступить! Перекрой все побережье! – потребовал Берия.

– Так это же почти 50 километров! Где я столько людей найду?

– Ты начальник разведки или кто?! – начал терять терпение Берия. – Включи мозги. Они же не самоубийцы, чтобы на скалы выбрасываться?

– Понял! Я все сделаю!

– Привлеки войска НКВД. Я дам команду.

– Спасибо, Лаврентий Павлович.

– С умом действуй! Переодень их в туристов, альпинистов, и чтобы не торчали как остолопы! Ты понял?

– Так точно!

– Раз понял, то действуй!

– Есть! – принял к исполнению Деканозов.

После доклада Берии он, Бережной и Кочлавашвили развили бурную деятельность: подняли на ноги наркомат, пограничников и внутренние войска НКВД, находящиеся на территории республики. В те последние сентябрьские дни 1939 года на Аджарию обрушилось настоящее нашествие туристов. Десятки групп подтянутых, с военной выправкой мужчин и спортивного сложения женщин усеяли побережье в местах удобных для высадки десанта и горные тропы, идущие в сторону Грузии и Абхазии. Сам Деканозов спал в полглаза, не покидал здания наркомата и с нетерпением ждал сообщений с передовых постов наблюдения.

28 сентября к нему поступил долгожданный сигнал. Патрульный катер пограничников обнаружил в трех милях к юго-западу от Батуми неустановленное морское судно. Оно шло на большой скорости и с погашенными огнями. По команде Деканозова все службы и группы захвата были подняты в ружье. В 03:47 судно – это оказался катер, по описанию походивший на тот, о котором сообщал Денди, – за несколько сот метров до берега легло в дрейф. С него на воду спустили две шлюпки, в них заняли места террористы. В том, что это были они, в оперативном штабе операции не возникало сомнений. Подтверждением тому стал выход в эфир радиостанции с борта катера. Она работала на частоте «Шакалов». Деканозов не стал дальше медлить и дал команду на захват.

Террористы тоже не теряли время даром и после высадки поспешили скрыться в горах, но на их пути встал передовой пост. Завязалась перестрелка. К месту боя подтянулись подвижные боевые группы и блокировали террористов. На предложение сдаться они ответили огнем. Бой разгорелся с новой силой и продолжался более трех часов, последние его отголоски доносились из ущелья. В нем засела кучка террористов и, заняв круговую оборону, оказывала ожесточенное сопротивление. Оперативно-боевая группа капитана Бережного несла большие потери. Отчаявшись взять террористов живьем, он дал команду забросать их гранатами. Один за другим прогремели взрывы, гулкое эхо еще долго гуляло по горам, и, когда затихло, наступила звенящая тишина.

Деканозов перебросил за плечо автомат и вышел из укрытия. Над горами и морем занимался хмурый рассвет. Размытая тень гор, безмятежно покоившаяся на бескрайней морской глади, пришла в движение. Ее острые зубцы угрожающе зашатались, она поблекла, а через миг у кромки горизонта вспыхнула и тут же погасла ослепительно яркая полоска света. Робкий солнечный луч пробился сквозь тучи, обагрил алым цветом вершины гор и погас в море. Оно тревожно зарокотало, вздыбилось волной и обрушилось на берег. Порывистый ветер подул из ущелий и развеял утренний туман.

Перед глазами Деканозова предстала пронзительная по своей выразительности картина смерти. На скалах и кустарнике застыли в последнем атакующем порыве бездыханные тела чекистов и террористов. Они, словно рвались вперед со своего последнего убийственного рубежа. Деканозову было не до сантиментов, его занимало только одно: найти живого или мертвого Люшкова. На месте боя его не обнаружили, прочес прилегающей местности также ничего не дал. Он, двое террористов и с ними Денди как в воду канули. В плен попали пять раненных террористов, один из них по дороге в госпиталь скончался. Помимо пленных в руках оперативно-боевой группы оказались катер, его команда и горы оружия.

Для Деканозова это служило слабым утешением. Зверь – Люшков, на которого велась охота, непостижимым образом выскользнул из капкана. Удрученный, он покинул поле боя, возвратился в Батуми, поднялся в кабинет наркома и потребовал оставить его одного. Предстоящий разговор с Берией не сулил ничего хорошего и мог закончиться непредсказуемым образом. Деканозов бросил тоскливый взгляд на портрет наркома, и ему показалось, что стекляшки пенсне грозно блеснули, перевел на Сталина, тот сурово нахмурил брови, и на душе стало вовсе тоскливо. Непослушной рукой он снял трубку телефона ВЧ-связи и невнятно обронил:

– Это Деканозов. Мне срочно Москву, аппарат наркома НКВД.

– Есть! – принял к исполнению оператор.

Прошла секунда, другая, показавшаяся Деканозову вечностью, наконец ответил помощник наркома:

– Здравствуйте Владимир Георгиевич.

– Здравствуй. Нарком на месте? Как у него настроение? – Деканозов, как мог, оттягивал время доклада.

– У себя. Настроение хорошее. Так как доложить, Владимир Георгиевич?

– Скажи, по результатам операции охота на Самурая.

– Одну секунду, подождите, – попросил помощник.

Последовал щелчок тумблера. Деканозов сжался, как перед ударом.

– Здравствуй, Володя! – бодро приветствовал Берия.

– Здравия желаю, товарищ нарком, – вяло ответил он.

– А что без энтузиазма? – в голосе Берии исчезли мажорные нотки.

Деканозов страшился ответить. Из трубки доносилось учащенное дыхание наркома, и в следующее мгновение он сорвался на крик:

– Что, прошляпили?! Ушел, мерзавец! Лопух! Тебе коз пасти, а не террористов ловить!

– Товарищ нарком, он… – не решался сказать Деканозов.

– Ну что ты мычишь? Где, где эта мразь?!

– Его не нашли.

– Как?! Как не нашли?! Ты что несешь?!

– Товарищ нарком, перевернули все верх дном. Прочесали…

– Гусь тебе товарищ! Мудак, вот ты кто! Все просрал! Что мне докладывать Хозяину?! – рвал и метал Берия.

Деканозов вжался в кресло и затравленным взглядом смотрел на дверь. Ему, казалось, что вот-вот она распахнется, в кабинет ворвутся «держиморды» из группы арестов, скрутят ему руки и швырнут в подвал. Как сквозь вату до него доносился голос Берии.

– Ты что язык проглотил?! Я тебя, мудак, спрашиваю, чем все закончилось?

– Мы, мы… – никак не мог собраться с мыслями Деканозов.

– Да перестань ты мыкать! – рявкнул Берия и потребовал: – Доложи, что в остатке?

– Э-э… катер, команда, оружие и пятеро пленных. И-извините, четверо. Один подох по дороге в госпиталь.

– Где Денди? Что с ним?

– Среди убитых и раненых не обнаружен. Наверное, ушел с Люшковым, – предположил Деканозов.

– Ну, хоть одна хорошая новость, – буркнул Берия и после паузы спросил: – Что собираешься делать?

– Зашифровать Свояка, он наша последняя ниточка к Люшкову.

– И не только, а Денди? Его в первую очередь надо прикрыть.

– Так он же ушел с Люшковым, а это лучшая зашифровка.

– Это ты так думаешь. А Люшков? У него голова варит как надо. Пройдет горячка, он разложит все по полочкам и вычислит Денди.

– Понял, товарищ нарком, что-нибудь придумаю.

– Поздно думать, надо действовать, пока не остыло! Выбери подходящего мерзавца, подкинь дезу про предателя в группе и организуй побег.

– Понял, товарищ нарком! Сейчас же займусь этим! – заверил Деканозов.

– И ищи эту сволочь Люшкова! Он же не иголка в стоге сена! – потребовал Берия.

– Я-я все сделаю. Я…

Ответом Деканозову были монотонное журчание шифратора в трубке телефона. На ватных ногах он вышел из кабинета и дал волю гневу. Кочлавашвили и Бережному только и оставалось, что молча сносить угрозы и оскорбления. В тот и следующий дни ни они, ни сотни военнослужащих внутренних войск НКВД не сомкнули глаз и продолжали прочес местности, но так и не обнаружили следов Люшкова.

О себе он дал знать в ночь на 2 октября. В районе 23:20 на участке советско-турецкой границы произошло боестолкновение пограничников с неустановленной, хорошо подготовленной бандгруппой. Поднятый по тревоге подвижный резерв также не смог остановить бандитов. Убив четверых и ранив троих пограничников, они прорвались на сопредельную территорию.

3 октября сводка о ЧП на советско-турецкой границе поступила к Берии. Характер боя и число жертв со стороны пограничником стали еще одним подтверждением того, что Люшков жив. Он снова ухитрился выскользнуть из заготовленного для него капкана. Спустя четыре месяца пришло документальное подтверждение, что предатель уцелел.

На связь с харбинской резидентурой вышел Денди. Его сообщение раскрыло секрет чудесного спасения Люшкова. В последний момент перед высадкой боевиков-террористов он внес изменение в ход операции. Оставив на берегу 13 человек во главе с Пашкевичем, Люшков, Денди, Салогуб и Зуев продолжили плавание. Борт катера они покинули на три километра севернее основного места высадки, и это спасло их от смерти и плена.

Ускользнув от засады, Люшков не стал прорываться к границе, а ушел вглубь гор и затаился. Только после того, как было снято оцепление, он пошел на прорыв границы. В бою с пограничниками Люшков едва не погиб, получив ранение в грудь и руку, он сумел уйти на территории Турции. Более трех месяцев ему пришлось провести на больничной койке. Встав на ноги, он, Денди, Салогуб и Зуев, окружным путем отправился в Китай. По возвращению в Харбин за них взялась японская контрразведка и над головой Денди сгустились тучи. Спасло его от разоблачения заступничество Люшкова и… чудесное спасение Пашкевича.

Тому удалось бежать из батумской тюрьмы и перебраться через границу в Турцию. Дальше по проторенному маршруту он добрался до Харбина и явился в японскую контрразведку, явился не с пустыми руками. Пашкевич представил ей «важную» информацию, раскрывшую причину провала операции «Охота на «Медведя». Искренне веря в свою счастливую звезду, он поведал Сасо и Такеока историю, рожденную в стенах Лубянки. Запустив среди пленных террористов дезинформацию о «предательстве» другого участника группы – Осиповича, капитан Серебров, как по нотам, разыграл побег Пашкевича. Сам того не подозревая, он обеспечил надежную зашифровку советских агентов Свояка и Денди.

Люшков же, опасаясь мести со стороны НКВД, больше чем на год ушел в тень. Из нее предатель продолжал поливать грязью Сталина в японской и маньчжурской прессе. Но его неуемной, авантюрной натуре этого показалось мало, и он взялся за старое – подготовку плана нового покушения на ненавистного советского вождя.

На этот раз Люшков предложил Угаки провести теракт в том месте и в то время, где появление Сталина можно было ожидать со стопроцентной вероятностью – во время парада на Красной площади. Угаки согласился и после доработки плана представил его генералу Янагите. Тот после долгих колебаний принял и доложил в Токио. Там план поддержали и подключили к нему лучших военных специалистов Японии. В короткие сроки они разработали особое оружие – переносную пушку, помещавшуюся в чехле для охотничьего ружья. Ее снаряд легко пробивал сорокамиллиметровую броню.

И пока конструкторы-оружейники дорабатывали пушку, Люшков вместе с полковником Дулеповым занялись подбором новых кандидатов в группу боевиков-террористов. Чтобы сохранить операцию в тайне, японской контрразведкой и разведкой были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Они отказались от строительства макета мавзолея, а подготовка участников группы велась по индивидуальным планам. Несмотря на это советской разведке удалось проникнуть под завесу глубокой тайны, окутывавшую новую операцию японской спецслужбы. Информацию о ней добыл другой агент харбинской резидентуры – Леон.

В те весенние месяцы 1941 года эта угроза жизни Вождю была далеко не единственной и далеко не самой опасной. Божественный Микадо, после сокрушительного поражения Квантунской армии на реке Халхин-Гол от советских и монгольских войск, вынужден был смириться с тем, что Господь находится не на его стороне, а на стороне безбожников большевиков. После долгих и мучительных переговоров 13 апреля 1941 года в Москве министр иностранных СССР Молотов и министр иностранных дел Японии Мацуока подписал Пакт о нейтралитете. В Кремле перевели дыхание, угроза войны на восточных границах страны на время была отодвинута. Передышка для советских вождей и советского народа длилась недолго. На западных рубежах набухали грозовыми тучами полностью отмобилизованные и вооруженные до зубов армии фашистской Германии и ее сателлитов. До вероломного нападения на Советский Союз оставались считаные дни.