На календаре было 15 апреля 1945 года. День подошел к концу, но Шелленберг не покидал своего берлинского кабинета и бросал нетерпеливые взгляды то на телефоны – они безжизненно молчали, то на дверь. За ней, в приемной, царила непривычная тишина. Он нервными шагами мерил кабинет и с нетерпением ждал важных сообщений, они могли изменить не только его судьбу, но и будущее Германии.
На доктора Жана Мюзи и Гилеля Шторха из Всемирного конгресса евреев Шелленберг больше не надеялся. Предыдущие его и рейхсфюрера Гиммлера встречи с ними, имевшие своей целью выйти на контакте окружением президента Рузвельта и начать переговоры о заключении сепаратного мира, не дали результата. Мюзи и Шторх отделывались туманными обещаниями и сводили беседы к уточнению списка лагерей, где содержались узники-евреи, прекращению их физического истребления и организации вывоза в Швейцарию женщин-евреек, заключенных в концлагере Равенсбрюк.
Более обнадеживающими Шелленбергу представлялись контакты с вице-президентом шведского Красного Креста Фольке Бернадотом, графом Висборгским, взявшим на себя роль посредника между Гиммлером и командованием войск западной коалиции. Третью неделю граф сновал челноком между Фленсбургом, Любеком, Стокгольмом и Осло, но особых результатов в своей миссии не добился. Несмотря на это, в душе Шелленберга теплилась надежда на успех переговоров. Ее питали последние предложения Гиммлера. В них он обещал американцам и англичанам прекращение вермахтом боевых действий на Западном фронте и одновременно продолжение сопротивления советским войскам на востоке.
Стрелки часов медленно ползли по циферблату и неумолимо отсчитывали драгоценные секунды и минуты для судеб миллионов немцев и судьбы самого Шелленберга. Прошли все назначенные сроки, а от Бернадота так и не поступило долгожданного сигнала. За окном сгущались вечерние сумерки, и вместе с ними приближалось время бомбардировок советской авиации. Далеко уже не хваленые люфтваффе Геринга были не в состоянии противостоять ассам маршала авиации Голованова, они все чаще прорывались через стену зенитного огня и бомбили правительственный квартал. Не надеясь на прочность бетонного бункера, Шелленберг не стал искушать судьбу и решил ждать сообщений от Бернадота на конспиративной вилле VI управления РСХА в Потсдаме.
Спустившись по безлюдным гулким коридорам и лестницам управления – большинству подчиненных Шелленберга было уже не до разведки, он вышел во внутренний двор, где ждали машины сопровождения, и коротко бросил начальнику охраны:
– Шульц, едем в Потсдам, объект «Замок»!
– Есть! – принял тот к исполнению и приказал охране: – По машинам!
Шелленберг шагнул к бронированному «хорьху-850». Когда начальник охраны распахнул заднюю дверцу, он швырнул на сидение папку с проектом предложений Гиммлера для генерала Эйзенхауэра и предупредил:
– Шульц, если со мной что-то случится, содержимое папки должно быть немедленно уничтожено.
– Понял, господин бригадефюрер, я гарантирую вашу безопасность! – поклялся Шульц.
– Спасибо, – поблагодарил Шелленберг и, кисло улыбнувшись, заметил: – В тебе, Шульц, я не сомневаюсь, но гарантии дает только Господь.
– Господин бригадефюрер, я отдам свою жизнь, чтобы спасти вашу.
– Спасибо, дружище. Все, поехали, поехали! – поторопил Шелленберг и сел в машину.
Шульц махнул рукой водителям и занял переднее сидение. Колонна, описав полукруг по двору, покатила на выезд. Часовые взяли на караул. Массивные металлические ворота бесшумно раздвинулись; техника, в отличие от людей, пока не давала сбоев, и из темного зева на улицы вечернего Берлина выскользнули три машины. Шелленберг бросил взгляд по сторонам и поежился.
Пустынные улицы скалились уродливыми зубьями развалин. Тут и там валялись истерзанные осколками авиабомб трупы людей, убирать их было некогда, да и некому. В воздухе стоял удушающий смрад гари и нечистот – они зловонными фонтанами били из разрушенной системы канализации. Тошнотворный ком подкатил к горлу Шелленберга, и он принялся подгонять Шульца. Тот поторопил водителя, с востока, нарастая, доносился гул сотен авиационных моторов. На Берлин накатывала новая волна советских бомбардировщиков.
Все еще живая система ПВО пришла в действие, и по небу суматошно заметались лучи множества прожекторов. В их свете хищные силуэты самолетов напоминали стаи стервятников. Робко тявкнула одна, за ней другая зенитные батареи, а через мгновения они залились в остервенелом лае. Зенитчики и пилоты люфтваффе пытались остановить советскую воздушную армаду. Она же, подобно грозовой туче, неумолимо надвигалась на город и обрушила на него свинцовый водопад. Раскатистое эхо взрывов отчетливо звучало в центре Берлина. Огненный вал накрывал один квартал за другим и катился на запад.
В зареве бушующих пожаров город напоминал Шелленбергу сцены из Апокалипсиса, переданные с пронзительной глубиной и достоверностью гениальным Альбрехтом Дюрером. Небо, терзаемое разрывами зенитных батарей, полыхало зловещими всполохами. С него, подобно всесокрушающей деснице Божьей, рушились на землю объятые пламенем самолеты. Она, как живая, корчилась и стонала под этими ударами. В какой-то момент Шелленбергу почудилось, что на восточном небосклоне возникли силуэты четырех гигантских всадников, скачущих на огнедышащих конях, – предвестников Апокалипсиса. Он закрыл глаза, чтобы не видеть всего происходящего, но чудовищная какофония звуков и красок продолжала преследовать его до тех пор, пока Берлин не остался за спиной.
Вырвавшись из капкана развалин, «хорьх» Шелленберга и машины сопровождения с охраной уткнулись в хвост огромной колонны беженцев. Тяжелый, надсадный гул автомобильных моторов, лязг металла, стоны, плач, истеричные команды, треск автоматных очередей банд дезертиров, расчищавших себе путь, стояли над дорогой. Тусклый свет залепленных грязью фар выхватывал из темноты вздыбившиеся к небу остовы сгоревших машин и разбитых орудий. На дне кюветов бледными пятнами отсвечивали жертвы недавней бомбардировки. Эта стенающая, взрывающаяся руганью человеческая река текла на запад, ища спасения от кровавой мясорубки на востоке, где кровожадный Молох войны перемалывал в своих жерновах десятки тысяч жизней.
Охране Шелленберга чуть ли не с боем приходилось продираться вперед. На пути к Потсдаму они дважды попали под бомбежку, но избежали потерь и поломок. Незадолго до полуночи им удалось пробиться к вилле. Война обошла ее стороной. О себе она напоминала приглушенными вздохами земли, устало отзывавшейся на взрывы авиабомб. Немногословная охрана еще не разбежалась, и потому Шелленбергу не надо было опасаться рейдовых армейских и оперативно-боевых групп Смерша и 4-го управления НКГБ. Отказавшись от ужина, он выпил чашку чая и, вяло прожевав бутерброд, отправился в спальню. Сил принять душ уже не осталось. Раздевшись, он швырнул китель на стул и рухнул в постель. В меркнущем сознании промелькнула и погасла мысль: «Гиммлер – Гиммлером, но надо действовать и самому. Только бы не подвел Курмис. Завтра ты должен быть здесь! Завтра…»
Но этого завтра у нацистов уже не было. Наступило 16 апреля. День, который окончательно похоронил надежду фашистской верхушки на то, что битва за Берлин обернется для русских «немецким Сталинградом». Ранним утром войска 1-го Белорусского, позже 1-го Украинского фронтов перешли в решительное наступление на главную цель – столицу рейха Берлин. Перед этим в течение всей ночи первая линия обороны германских войск – 9-й общевойсковой, 4-й танковой армий и коммуникации к ним подверглись массированной бомбардировке советской авиации. Вслед за ней в бой вступила тяжелая артиллерия и обрушила стену огня на скопление военной техники, укрепленные опорные пункты, КП и узлы связи противника.
За три минуты до окончания артподготовки, по специальному сигналу – вертикальному лучу прожектора – в полосе наступления 3-й и 5-й ударных, 8-й гвардейской и 69-й армий 1-го Белорусского фронта одновременно были включены 143 зенитных прожектора и направлены на позиции гитлеровских войск. Ослепленные и деморализованные после ураганного артналета, в котором, казалось, ничего живого не могло уцелеть, они не смогли оказать серьезного сопротивления советским танкам и пехоте. К исходу дня им удалось прорвать передовой рубеж 9-й общевойсковой и 4-й танковой армий вермахта и выйти ко второй линии обороны Берлина.
Также стремительно развивалось наступление частей 1-го Украинского фронта. К исходу дня они сокрушили оборону противника и вклинились в его боевые порядки на глубину до 10 километров. Наибольших успехов им удалось добиться на направлении Котбус – Вейсвассер – Ниски. На отдельных участках советские ударные группировки, несмотря на отчаянное сопротивление немецких войск, прорвали вторую линию обороны и приблизились к Берлину на расстояние 25–30 километров.
Пытаясь спасти положение, Гитлер бросил против них свой последний резерв – элитные части – танковые дивизии «Охрана фюрера», «Богемия» и моторизованную дивизию СС «Норланд». Это позволило на время сбить темп наступления советских войск, но не остановило их продвижения. Подобно стенобитному тарану, ударные группировки 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов километр за километром взламывали эшелонированную оборону противника и неумолимо сжимали кольцо окружения вокруг столицы фашистской Германии.
Но ни Гитлер, ни Геринг, ни Гиммлер все еще не осознавали близости неизбежной катастрофы и продолжали призывать войска дать «последний, решительный бой большевистским ордам». Шелленберг был к ним совершенно глух. Измотанный физически и морально, он впервые за последние дни спал крепким сном. Разбудили его визг тормозов автомобиля под окном и отрывистые команды. Он открыл глаза, и первое, о чем подумал: «Где же ты, Курмис? Где? Почему молчишь?»
Внизу хлопнула дверь, и Шелленбергу показалось, что в холле прозвучал голос Курмиса.
«Мартин здесь! Хоть одна хорошая новость!» – оживился Шелленберг, рывком поднялся с кровати и прошлепал в душ.
Вода вернула ему утраченную свежесть и остроту мыслей. Приведя себя в порядок, он вышел в холл на втором этаже, где его ждали дежурный офицер и Курмис. Судя по виду, Мартин провел трудную ночь, но держался молодцом, на тщательно наглаженном мундире не было ни одной складки, а гладко выбритое лицо отливало легкой синевой.
«Молодчина, Мартин, настоящий боец! В тебе я не ошибся!» – повеселел Шелленберг и, энергично пожав руку, поинтересовался:
– Как добрался, Мартин?
– Извините за опоздание, господин бригадефюрер, на дорогах такое…
– Полноте, Мартин, я все понимаю! – остановил его Шелленберг и спросил: – Твоя группа в сборе?
– Да, господин бригадефюрер! Все находятся на объекте X.
– Превосходно! Что с группой Боксера?
– Она ждет моей команды.
– Хорошо. Об этом поговорим за завтраком, – Шелленберг не стал в присутствии непосвященных развивать опасную тему и обратился к дежурному офицеру: – Как обстановка на фронтах, Вилли?
Но и без ответа по его мрачному лицу догадался: хороших новостей ждать не приходится, и получил тому подтверждение.
– Утром русские перешли в наступление, господин бригадефюрер, – сообщил дежурный офицер и, обратившись к оперативной сводке, зачитал: – После завершения авиационной и артиллерийской подготовки в 5:00 1-й Белорусский и в 6:15 1-й Украинский фронта перешли в наступление. Упорные бои идут на…
– Достаточно, Вилли! Я чуть позже ознакомлюсь со сводкой! – перебил Шелленберг, здесь его голос дрогнул, и спросил: – Известий от графа Бернадота и рейхсфюрера не поступало?
– Никак нет, господин бригадефюрер.
– Как только поступят, немедленно доложите!
– Будет исполнено, господин бригадефюрер, – заверил дежурный.
Шелленберг кивнул ему и направился к столовой, в дверях остановился и обратился к Курмису:
– Мартин, составь мне компанию!
– Спасибо, господин бригадефюррер, я не голоден.
– Идем, идем, аппетит, как говорится, приходит во время еды.
Курмис подчинился и последовал за Шелленбергом в столовую. Там их встретил вышколенный официант и, склонившись в низком поклоне, спросил:
– Вам что приготовить, господин бригадефюрер?
– Как обычно, Генрих, но поменьше соли, – напомнил Шелленберг и обратился к Курмису: – Ты что будешь, Мартин?
– Если вы не возражаете, господин бригадефюрер, то же, что и вы.
– Какие могут быть возражения, Мартин! Это хорошо, что в последнее время наши вкусы совпадают, – с тонким подтекстом произнес Шелленберг и поторопил официанта: – Генрих, только поскорее, у нас мало времени.
– Будет исполнено! – заверил тот и отправился на кухню.
Шелленберг, подчиняясь профессиональной привычке, включил радиоприемник. Из него раздались звуки бравурного марша. Пропагандисты Геббельса из последних сил тужились поднять дух нации. Шелленберг поморщился и с ожесточением произнес:
– Идиоты, впору похоронный марш играть!
Курмис промолчал. Шелленберг приглушил звук радиоприемника, махнул рукой на стул, занял место во главе стола и заговорил в деловом тоне:
– Мартин, не будем терять время, как обстоят дела с операцией «Зеро»?
– У меня все готово, господин бригадефюрер.
– Картотека полностью укомплектована?
– Не совсем.
– Почему?
– Вмешался группенфюрер Мюллер.
– Опять этот мясник сует свой паршивый нос в чужие дела!
– И не просто сует, он, похоже, что-то пронюхал.
– Даже так?! – насторожился Шелленберг.
– Да, – подтвердил Курмис.
– И какие для того есть основания?
– Два дня назад у меня работал оберштурмбанфюрер Мольтке.
– С какой целью?
– Официально – занимался расследованием факта побега курсантов из первого учебного отделения.
– А неофициально?
– Проявил повышенный интерес к объединенной картотеке на агентуру. В беседах с Лемке, Брунером и Ланге пытался выяснить, кто дал команду на ее концентрацию в одном месте.
– И что они сказали?
– Только то, что сделали это по моему приказу.
– Это ответили они. А что сказал ты, Мартин? – допытывался Шелленберг, стрельнув в него испытующим взглядом.
Курмис не отвел глаза и прямо заявил:
– Я довел до него легенду прикрытия, господин бригадефюрер.
– И что, она не вызвала подозрений у Мольтке?
– Трудно сказать, господин бригадефюрер, но мне кажется, он догадывается об истинной цели.
– Черт бы побрал его и Мюллера! Мясники! Костоломы!
Курмис потупил взгляд и, когда гневный запал Шелленберга угас, взял на себя смелость и предложил:
– Пока не поздно, надо действовать, господин бригадефюрер!
Ответа он не услышал. Шелленберг ушел в себя. Все складывалось против него. Бернадот молчал. Гиммлер не решался порвать с Гитлером и взять на себя всю ответственность, а вместе с ней и власть в Германии. А тут еще вмешался Мюллер и мог нарушить игру, которую он, Шелленберг, в последние недели одновременно вел на нескольких полях. План «Зеро» – это был последний козырь, но он не решался использовать его, так как все еще надеялся на успех миссии Бернадота. Посвящать в нее Курмиса Шелленберг не стал и ограничился общими фразами:
– Терпение и выдержка, Мартин! В ближайшие дни, а возможно, часы все решится.
Курмис не пытался выяснить когда, служба приучила его не задавать лишних вопросов. Сам Шелленберг больше не возвращался к операции «Зеро» и вернулся к оперативной сводке о положении на фронтах. Больше чем на минуту его не хватило, отшвырнув сводку, он обрушился с обвинениями на генералов вермахта. Появление официанта погасило гнев Шелленберга. После завтрака он распорядился, чтобы Курмис убыл в разведшколу и был в готовности приступить к выполнению плана «Зеро». Сам же остался в «Замке», но, так и не дождавшись звонка от Гиммлера, отправился в Берлин. Шелленберг все еще рассчитывал убедить его в необходимости разрыва с Гитлером. На выезде из Потсдама он своими глазами увидел результаты русского наступления.
На дорогах творилось настоящее столпотворение. В обезумевшей от страха толпе все чаще мелькали эсэсовские мундиры. Нацистская гвардия дрогнула. Не надеясь на своих вождей, она искала спасения. В Берлине обстановка была и того хуже. Паранойя охватила Гитлера. Его больше занимало не положение на фронтах, а исчезновение обергруппенфюрера Бергера. Гитлер поручил ему привести в исполнение приговор своему личному врачу – Брандту, посмевшему укрыть жену в расположении американских войск. Бергер же посчитал за лучшее не губить чужую жизнь, а спасать собственную. Агония режима для Шелленберга стала очевидна. Не найдя Гиммлера, он покинул Берлин и выехал в Вустрау, подальше от бомбежек и от обезумевшего Гитлера.
Там его застал телефонный звонок Бернадота. Шелленберг ухватился за него как за спасительную соломинку и попросил о встрече. Граф согласился. Не мешкая, Шелленберг связался с Гиммлером, тот, отбросив все в сторону, готов был лететь в Хоэнлихен, чтобы спасти не столько Германию, сколько самого себя. Получив его согласие на продолжение переговоров, Шелленберг ринулся во Фленсбург, где находился Бернадот, и, используя все свое красноречие, уговорил еще на одну встречу с Гиммлером.
22 апреля, ранним утром все трое собрались в Хоэнлихене. На этот раз инициативу в беседе взял на себя Гиммлер. Он долго и путанно распространялся о сложном политическом и военном положении рейха, и чем больше говорил, тем все более неуютно чувствовал себя Шелленберг под многозначительными взглядами Бернадота. Страх перед Гитлером удерживал Гиммлера от ясного изложения своей позиции и обязательств перед западной коалицией. Он не замечал знаков, что исподволь делал Шелленберг, и продолжал говорить и говорить.
Беседа приобретала все более беспредметный характер, и тогда граф предпринял попытку перевести ее в деловое русло. Он предложил Гиммлеру в качестве предварительного условия для продолжения контактов переправить в Швецию датчан и норвежцев, содержащихся в лагере Нойенгамме. Но и здесь Гиммлер не дал четкого ответа, а продолжал мямлить, что пока связан по рукам и ногам Гитлером, что имеет перед ним моральные обязательства. Для будущего диктатора Германии, где не нашлось бы места для Гитлера и в которой Гиммлер обязан был взять в железный кулак не только СС, но и вермахт, он совершил непростительную ошибку. В глазах искушенного дипломата Бернадота после таких заявлений Гиммлер уже не представлял интереса как политическая фигура, на которую Запад мог сделать ставку. Сославшись на отсутствие возможностей для продолжения посреднической миссии, Бернадот свернул беседу.
Шелленберг вызвался проводить его, на пути к машине предпринял последнюю попытку сохранить возможность для продолжения переговоров и напомнил графу о просьбе Гиммлера связаться с генералом Эйзенхауэром, чтобы организовать личную встречу. На что Бернадот прямо заявил: «Рейхсфюрер не отдает себе отчета в том, каково действительное положение дел. Я больше не могу ему помочь. Ему следовало бы взять в свои руки судьбу Германии сразу же после моего первого визита, а вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом», – так потом писал об этом Шелленберг в своих «Мемуарах».
На том они расстались. Бернадот сел в машину и уехал. Шелленберг возвратился к Гиммлеру. Тот находился в подавленном состоянии. Для него наконец дошел весь трагизм положения. Теперь он готов был обещать Бернадоту все что угодно, и Шелленбергу не оставалось ничего другого, как броситься вдогонку за графом. 23 апреля он нашел его в шведском консульстве во Фленсбурге и предпринял очередную попытку уговорить на встречу с Гиммлером. Бернадот посчитал ее излишней. Шелленбергу снова пришлось проявить все свое ораторское искусство, чтобы добиться согласия графа.
На этот раз Гиммлер, наплевав на моральные обязательства перед Гитлером – гром советской артиллерии был пострашнее его гнева, примчался в Любек. С Шелленбергом он встретился в кабинете генерала Вюннеберга, и уже вместе они отправились в шведское консульство. Туда же подъехал Бернадот. Они поднялись в кабинет консула, тот, сославшись на срочные дела, оставил их одних. Отказавшись от кофе, Гиммлер без долгих предисловий перешел к обсуждению условий сделки с западными союзниками. Он был более эмоционален, чем накануне, признал неизбежность военного поражения Германии и заявил: «…Мы, немцы, должны заявить, что побеждены западными державами, и я прошу вас передать это генералу Эйзенхауэру через шведское правительство, чтобы остановить дальнейшее кровопролитие. Но капитулировать перед русскими нам невозможно, особенно для меня. Против них мы будем сражаться до тех пор, пока Западный фронт не станет фронтом борьбы с русскими», – вспоминал о той встрече Шелленберг в «Мемуарах» и с горечью признавал, что дальше этих признаний Гиммлер не пошел и не взял на себя обязательство отстранить Гитлера от власти.
После этой встречи Шелленбергу не оставалось ничего другого, как внять совету Бернадота: «…Вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом».
Время подумать не просто пришло, оно кричало: «Спасайся, Вальтер!»
Ситуация вокруг Берлина осложнялась с каждым часом. К исходу дня 23 апреля ожесточенные бои шли на северо-восточных и южных окраинах города. Дальнобойная советская артиллерия подвергала обстрелу рейхстаг и имперскую канцелярию. Фюрер, как затравленный зверь, метался в своем бетонном бункере, снимал и назначал командующих армий и командиров дивизий, но это уже ничего не решало. Государственная машина рейха пошла вразнос. Вермахт под ударами Красной армии стремительно таял, как мартовский снег. Вслед за ним забуксовала еще вчера не знавшая сбоев машина репрессий. Мюллеру стало не до того, чтобы искать и карать врагов фюрера. До падения рейха оставались считаные дни. Шелленберг посчитал, что пора действовать без Гиммлера и самому искать милостей у американцев. В торге с ними за свою жизнь и будущее главным и самым важным его козырем являлись агенты и резиденты, оставленные на глубокое оседание на территории, подконтрольной большевикам. 24 апреля Шелленберг дал команду Курмису приступить к выполнению плана «Зеро».
* * *
Поздним вечером требовательный стук в дверь комнаты общежития Восточного министерства поднял на ноги Миклашевского. Он открыл и лицом к лицу столкнулся с обер-лейтенантом Брунером и капитаном Лемке. Оба были одеты в гражданское платье. Левые полы кожаных плащ-пальто подозрительно топорщились. Игорь посмотрел им в глаза, холодные и неподвижные, как у змеи, и его пронзила догадка: «Они решили действовать!» Следующей мыслью было: «Как связаться с Лаубэ?»
Но Лемке не дал ему такой возможности и потребовал:
– Пять минут на сборы, боксер!
– Как пять?!
– У нас нет времени!
– Хорошо. Спускайтесь вниз, я сейчас догоню, – предложил Игорь, надеясь что-нибудь придумать, как дать знать Лаубэ.
– Ты – не фрау, так что не стесняйся! Одевайся при нас! – приказал Лемке и плюхнулся на стул.
– Ха-ха, – гоготнул Брунер и, стащив со спинки стула рубашку, бросил Миклашевскому.
Игорь старался, как мог, тянул время и напряженно искал выход. Но гитлеровцы не отходили от него ни на шаг и чуть ли не под руки вывели на улицу. Там ждала машина, за рулем находился не штатный водитель, а оберлейтенант Ланге.
«Рейхер решил играть ва-банк», – утвердился в своей догадке Игорь.
Подтверждение тому он находил в поведении гитлеровцев. На лице Лемке, не отличавшегося большим умом, все было написано. Он и не очень старался играть роль, отведенную ему Рейхером. Его выдавали глаза. Лемке смотрел на Миклашевского как на живой труп, призванный вместе с курсантами-агентами сыграть роль массовки в спектакле для гестапо.
Слепая волна ненависти захлестнула Игоря. Он готов был пустить в ход кулаки и нож, незаметно прихваченный на кухне, но разум взял верх над чувствами. Его гибкий ум искал способ, как оторваться от гитлеровцев, чтобы дать знать о себе Лаубэ. И такой шанс появился, когда они подъехали к КПП лагеря Восточного министерства. Незаметно от Лемке и Брунера он вытащил из кармана пропуск, спихнул на пол и с нетерпением ждал проверки документов. На звук мотора из окна выглянул часовой. Прошла секунда, другая, показавшаяся Игорю вечностью, на улицу вышел фельдфебель и вразвалочку направился к машине.
«Ну, что же ты еле топаешь?! Давай же быстрее! Задержи меня! Отведи на КПП! А там телефон, мне хватит минуты, чтобы связаться с Лаубэ!» – мысленно торопил часового Игорь.
Фельдфебель подошел к машине. Миклашевский напрягся, сейчас все должно было решиться. Фельдфебель пробежался равнодушным взглядом по пассажирам, не стал проверять документы, протрусил к воротам и распахнул створки. Игорь готов был разорвать его на части и от досады заскрежетал зубами.
– Честобой, боксер? – просипел Брунер.
– Зубы разболелись, мне бы к врачу, – Игорь предпринял еще одну попытку оторваться от гитлеровцев.
– Потерпи, приедем на место, там подлечим.
– После нашего дантиста ни один не жаловался, – с ухмылкой произнес Лемке.
– Ха-ха, – хохотнул Брунер и, похлопав Миклашевского по плечу, с сарказмом заметил: – Потерпи, недолго осталось мучиться.
Игорь сбросил с плеча его руку и ожег испепеляющим взглядом фельдфебеля. Тот козырнул Лемке и отступил в сторону. Ланге тронул машину и, выехав на улицу, прибавил газа. Справа промелькнул хорошо знакомый Миклашевскому дом. В нем, в одной из квартир ждали своего часа бойцы резидентуры «Арнольд», чтобы по его сигналу захватить вустрауский архив. Но он, связанный по рукам и ногам, тоскливым взглядом проводил дом, и с губ сорвалось:
– Ну, если ты есть на свете, то… – и поперхнулся.
Его швырнуло на спинку сиденья. От удара перехватило дыхание, а в глазах потемнело от боли. Машина угодила правым передним колесом в воронку. Стоны, ругань, все смешалось. Первым пришел в себя Лемке, выбрался на мостовую и пришел в ужас: правое колесо отвалилось. Он чуть ли не с кулаками набросился на Ланге, тот что-то невнятно лепетал в свое оправдание. Махнув на него рукой, Лемке вышел на дорогу и пытался остановить машину. Водители не испугались ни его вида, ни пистолета. Смерть грозила им со всех сторон. И здесь Игоря осенило.
– Господин капитан, я знаю, где найти машину! – воскликнул он.
– Чего-чего?! – не мог понять, о чем идет речь, Лемке, его колотило от злости.
– Я знаю, где найти машину, – повторил Игорь.
– Машину?! Где?!
– Здесь, рядом, у моего приятеля.
Лемке, ни секунды не раздумывая, приказал:
– Веди, боксер!
Оставив Ланге с Брунером в машине, он вместе с Миклашевским направился на конспиративную квартиру резидентуры «Арнольд». Игорь серьезно рисковал, он вел за собой не просто хвост, от которого невозможно избавиться, а профессионала, способного по малейшим признакам определить врага. В сложившейся ситуации ему ничего другого не оставалось, как только рассчитывать на сообразительность товарищей. Но одного этого было недостаточно, Лемке обладал звериным чутьем на опасность. Игорь искал способ, как предостеречь товарищей, и лихорадочно зашарил по карманам плаща.
– Ты чего, боксер? – насторожился Лемке.
– Забыл, не взял.
– Чего забыл?
– Рейхсмарки, чтобы заплатить.
– Кому?
– Хозяину машины.
– Он что, не поверит слову офицера?
– Поверит, господин капитан, но лучше не говорите, откуда вы.
– Это почему же?
– Видите ли, у него не совсем чистое дело.
– Боксер, какие к черту сейчас чистые дела! – отмахнулся Лемке.
– И все-таки, господин капитан, нужен задаток.
– Вот мой задаток! – и Лемке потряс пистолетом.
– Не стоит, господин капитан, у него брат служит в полиции, – импровизировал на ходу Игорь.
– Ладно, там разберемся. Давай веди! – торопил Лемке.
Игорь прибавил шаг. Впереди показался знакомый подъезд. Они поднялись на лестничную площадку, там царила кромешная тьма. Лемке щелкнул зажигалкой, робкий язычок пламени выхватил брошенные в спешке вещи и хлам. Перебравшись через них, Игорь подошел к конспиративной квартире и постучал. Тут же над плечом навис Лемке и жарко задышал в затылок. В наступившей тишине прозвучал щелчок затвора пистолета. Игорь напрягся и сжал рукоять ножа. Наконец за дверью произошло движение, и настороженный голос спросил:
– Кто?
– Это я, Игорь, – назвал себя Миклашевский и, узнав по говору Дырмана, предостерег: – У меня проблема.
– Поможем, – после затянувшейся паузы прозвучало в ответ.
Игорь отпустил рукоять ножа и подался назад, чтобы блокировать Лемке. Дверь открылась, в свете керосиновой лампы на пороге возник Дырман, из-за его плеча выглядывал Курт. Леонард поднял лампу, ее отблеск упал на лицо Лемке, задержал на нем взгляд и, отступив в прихожую, пригласил:
– Входите, господа.
Гитлеровец переступил порог и зашарил настороженным взглядом по углам.
– Господа, проходите в гостиную, – не дал ему осмотреться Дырман.
– У нас нет времени, господин э-э… – отказался Лемке.
– Леонард! – представился Дырман.
– Леонард, нам срочно нужна машина! – взял инициативу разговора в свои руки Миклашевский.
– На сколько?
– Не больше, чем на сутки.
– Как далеко?
– До Вустрау, – дал подсказку Миклашевский.
– Найдем, только придется подождать, – заверил Дырман.
– Что за машина? – уточнил Лемке.
– «Мерседес-бенц» вас устроит?
– Да.
– Курт, займись машиной! – распорядился Дырман и, распахнув дверь в гостиную, предложил: – Располагайтесь, господа, а я приготовлю кофе.
Лемке плюхнулся в кресло и расплылся по спинке. Миклашевский приткнулся на диване и, чтобы остаться наедине с Дырманом, разыграл перед гитлеровцем сценку. Занятия в школьном драмкружке не прошли даром. Он зашелся в судорожном кашле. А дальше ему не пришлось играть, травма дала о себе знать. От острой боли в груди потемнело в глазах, и тошнотворный ком подкатил к горлу. Согнувшись в три погибели, Миклашевский поплелся на кухню.
– Что с тобой, Игорь?! – всполошился Дырман.
– П-пить, – просипел он.
– Сейчас! Сейчас! – Дырман схватил графин и плеснул воду в стакан.
Миклашевский выпил, спазмы прошли, оглянулся на дверь – Лемке оставался в гостиной, и прошептал:
– Леонард, поднимай Арнольда и парней. Рейхер начал действовать.
– Когда будете вывозить? – уточнил Дырман.
– Думаю, сегодня в ночь.
– Куда повезете?
– Не знаю, Лемке ничего не сказал.
– Вот же сволочь!
– Что сволочь, это да. Но куда бы ни поехали, далеко уйти не дадут.
– Это факт! Так где же вас перехватят? Где?
– Одно из двух, либо по дороге на Вустерхаузен, либо на Меркиш Линден. Обе ведут к американцам.
– На две наших сил не хватит.
– Придется рискнуть и сосредоточиться у Лангена.
– Почему там?
– У Лангена нас должен встретить Лемке, и дальше….
– Этого дальше у вас не будет! – заключил Дырман.
– Я тоже так считаю, – согласился Миклашевский и предложил: – Поэтому надо выйти на меня раньше.
– Думаешь, эти гады до Лангена устроят пакость?
– Не сомневаюсь, не для того Рейхер сунул в группу своего стукача.
– Уверен?
– В их гадюшнике обязаны друг на друга стучать.
– И кто он?
– Похоже, Гуцалюк. Володя засек, как мерзавец по вечерам бегал в штаб.
– А самому Володе ты доверяешь?
– Там видно будет… – Миклашевский осекся.
Из коридора донеслись шаги. На пороге возник Лемке и, поиграв желваками на скулах, прорычал:
– И сколько еще ждать?
– Не больше пяти-десяти минут, – заверил Дырман и предложил: – Присоединяйтесь к нам, кофе почти готов.
Лемке присел на стул и колючим взглядом оглядел обстановку. Она говорила: ее давно не касалась женская рука, и это могло навести гитлеровца на подозрения. Дырман поспешил переключить внимание на себя и, помявшись, заговорил:
– Извините, господа, но поймите меня правильно, я готов оказать вам услугу. Но все так стремительно меняется, и…
– Мы заплатим, можете не сомневаться! – перебил его Лемке.
– Да, да. Я знаю господина Миклашевского как порядочного человека, но задаток желательно вперед.
– Прости, Леонард, я в спешке не взял деньги, – подыграл Игорь.
Физиономия Дырмана скуксилась. Выдержка изменила Лемке. Он зло сверкнул глазами и сквозь зубы процедил:
– Я же сказал, заплатим! Вам что, недостаточно слова офицера?
– Да, да, конечно, я могу сам подъехать, господин….
– Капитан!
– Скажите только, куда, господин капитан, и я…
В прихожей хлопнула дверь. В квартиру вернулся Курт и бодро объявил:
– Господа, машина у подъезда!
– Вперед! – воскликнул Лемке, выгреб из кармана те деньги, что были, швырнул на стол и на ходу бросил: – Остальные потом!
На выходе из квартиры Дырман догнал Миклашевского, незаметно передал пистолет и шепнул на ухо:
– Тяни время, сколько сможешь, чтобы мы успели.
– Постараюсь, – обронил Миклашевский и присоединился к Лемке.
Тот кубарем скатился к машине. Курт распахнул перед ним дверцу «мерседес-бенца».
– Где ключ?! – рявкнул Лемке.
– У меня, – ответил Курт.
– Давай сюда!
– Так, может, я повезу? – предложил Курт.
– Нет! – отрезал Лемке, выхватил у него ключ, сам сел за руль и поторопил: – Миклашевский, не стой, садись!
Игорь забрался на заднее сидение. Не обращая внимания на рев воздушных сирен, Лемке не стал искать спасения в бомбоубежище и спешил наверстать упущенное время. Проехав к месту аварии, забрал Ланге с Брунером и, продравшись через заторы, выбрался из Берлина. Налет авиации расчистил дорогу, и до самого Вустрова они ехали без остановок. Промчавшись по окраинам, Лемке свернул направо. Под колесами громыхали фермы моста, и к дороге вплотную подступил густой лес. Через километр он поредел, и в свете луны проступили покосившиеся сторожевые вышки.
Из распахнутых настежь ворот порыв ветра вышвырнул на дорогу ворох бумаг: статей, речей, методик и пособий. В апреле 1945-го нацистским вождям было уже не до коллаборационистов. В опустевших бараках и учебных классах, где еще недавно звучали голоса власовских пропагандистов, а на полигоне, где с раннего утра и до позднего вечера стреляли будущие начальники полиции и карательных команд, теперь гуляли одни сквозняки. За этим лагерем, в глубине леса затаился второй, мало кому известный – лагерь специального назначения. В нем все еще продолжали готовить шпионов, диверсантов и террористов. Часовые на сторожевых вышках и на КПП по-прежнему бдительно несли службу. Появление у ворот машины с незнакомыми номерами они встретили лязгом затворов автоматов. Лемке распахнул дверцу и рявкнул:
– Ты что, не видишь, кто перед тобой? Открывай!
Старший наряда узнал его и дал команду часовым открыть ворота. Лемке тронул машину, проехал в административную часть лагеря и остановился у коттеджа Рейхера.
Несмотря на поздний час, тот не спал и, услышав шум машины, спустился в холл. Его вид говорил сам за себя, он был на нервах. Лемке пытался объяснить причину задержки, но Рейхер не стал слушать и, поздоровавшись с Миклашевским, пригласил подняться в кабинет. Обстановка в нем говорила: хозяин сидит на чемоданах. В глаза Игорю бросился объемистый металлический саквояж.
«Значит, сегодня! Значит, сейчас!» – утвердился он в своей догадке.
Рейхер будто прочел его мысли и без раскачки заговорил отрывисто, с надрывом:
– Господин Миклашевский, будем смотреть правде в глаза! Война с большевиками проиграна! Но не нами! Мы продолжим борьбу! Нашим оружием станут сотни, тысячи агентов! Эта тайная армия будет самым эффективным оружием против большевизма. Вы готовы к ней, господин Миклашевский?
– Да, господин капитан, у меня обратной дороги нет, – подтвердил Игорь.
– Я рад, что не ошибся в вас!
– Благодарю за честь, господин капитан, я готов к действию!
– Да, да, к действию, – повторил Рейхер, кивнул на кожаный саквояж на диване и распорядился: – Возьмите, в нем тесаки!
– Другое оружие будет? – уточнил Миклашевский.
– Нет, действовать предстоит бесшумно. Я снял внешнюю охрану. Остаются дежурный по штабу, его помощник и часовой в секретке.
– Ясно.
– Агентурную картотеку сложите сюда, – Рейхер кивнул на металлический саквояж.
– Где и кому передать материал, господин капитан?
– Лемке, на 11-м километре, у Лангена.
– И еще вопрос, господин капитан, когда мы получим деньги и новые документы?
– Там же, у Лемке. Доллары вас устроят?
– Да, господин капитан. И последнее, где ключи от кабинета, сейфа с картотекой и код?
– Здесь все, – Рейхер подал кожаный мешочек и напомнил: – Картотека хранится в синих цинках. Они находятся в том сейфе, что стоит ближе у окна. Запомнили?
– Да, – подтвердил Игорь.
– В таком случае, господин Миклашевский, мне остается пожелать, чтобы удача не изменила вам! – закончил инструктаж Рейхер и, вручив жетон гестапо, пояснил: – Это чтобы дежурные не задавали лишних вопросов.
Игорь, прихватив оба саквояжа, спустился к машине. В ней никого не было, ключ торчал в замке зажигания, о Лемке напоминал лишь запах одеколона. Миклашевский сел за руль и проехал к бараку 3-го учебного отделения. На входе его остановил сонный дневальный и спросил:
– Вы кто?
– Гестапо! – рыкнул Игорь.
Дневальный дернулся и испуганно захлопал глазами. Не давая ему опомниться, Игорь потребовал:
– Доложи, где находится дежурный по отделению.
– У себя наверху!
– Спит?
– Не… не знаю, – пролепетал дневальный.
– Давай, давай, вперед! – поторопил Игорь и вслед за ним поднялся в спальное помещение.
На шум в коридоре из канцелярии выполз дежурный с помятой физиономией.
– Спишь, мерзавец! – напустился на него Игорь.
– Я? А вы хто… – дежурный осекся, когда перед его носом мелькнул жетон гестапо.
– Поднимай курсантов Муху, Попова, Орлова, Гуцалюка и Бугу! Это приказ Рейхера!
– Э-э, щас, – промямлил дежурный и потрусил в кубрик.
Не прошло и минуты, как все пятеро стояли перед Миклашевским.
– За мной! – приказал он.
– Куда? – спросил Гуцалюк.
– Вниз, к машине, там узнаешь!
Курсанты гурьбой повалили на выход. Игорь обернулся к дежурному и гаркнул:
– Че стоишь, давай за ними!
– Куда? – оторопел тот.
– На кудыкину гору! Приказ Рейхера!
– А как же пост?
– А так! – отрезал Игорь.
То, что произошло дальше, обескуражило курсантов. Он нанес сокрушительный апперкот дежурному, тот кулем рухнул на землю, и объявил:
– Парни, у вас есть выбор: со мной вы будете живыми, с немцами вам капут! – и, нагнетая обстановку, заявил: – Берлин окружен! Завтра большевики придут сюда, и вам висеть на фонарных столбах. Надо пробиваться к американцам.
– Да, да! К американцам! – прозвучало вразнобой.
– Но не с пустыми руками! Захватим агентурную картотеку, а с ней обрежем все свои хвосты.
– Я с тобой, Игорь! – присоединился к нему Владимир Попов.
– Мы тоже! Говори, че делать! – загомонили остальные.
Миклашевский вытряхнул из саквояжа тесаки и приказал:
– Разбирайте!
– А с ним че? – спросил Попов и кивнул на дежурного.
– Вяжите и в кусты!
Курсанты набросились на дежурного. Гуцалюк остался в стороне.
– Степан, ты чего? Давай помогай! – потребовал Миклашевский.
– Та у мэнэ у хати остався эт самое… Та я щас… – лепетал Гуцалюк.
Отработанным на тренировках ударом Игорь отправил его в глубокий нокаут и окликнул Попова:
– Володя, этого стукача в одну кучу к дежурному!
Не прошло и минуты, как все пятеро забрались машину и ринулись к штабу. Их действия были столь стремительны, что дежурный, его помощник и часовой на посту в секретке не успели и пикнуть, как были заколоты. От главной цели – агентурной картотеки – Игоря отделяла только металлическая дверь. Она легко поддалась ключу, так же быстро был открыт сейф, и агентурная картотека перекочевала в саквояж. Следующее препятствие – часовых на КПП им также удалось снять без шума, пополнив свой арсенал тремя автоматами.
Ошеломительный успех и свобода кружили головы агентам. За спиной Миклашевского кто-то затянул песню. Ему же было не до того, он пытался разгадать Рейхера и упредить его. До контрольной точки – 11-го километра, где предстояла встреча с Лемке, оставалось три километра. На пути к ней, подсказывала Игорю интуиция, и должна наступить развязка. Он сбросил скорость и внимательно посматривал по сторонам, надеясь отыскать съезд на лесную дорогу. Но Рейхер не был бы Рейхером, если бы не просчитал и этот вариант. Впереди, справа, в свете фар мелькнула кабина грузовика.
Игорь бросил взгляд в зеркало. Путь назад тоже был отрезан, на дорогу наползал второй грузовик. Рейхер все точно рассчитал. Справа и слева простиралось открытое поле. До леса, стоявшего темной стеной, было не меньше полукилометра.
«Идти в лоб на прорыв? Уходить к лесу полем? Занять оборону и продержаться до подхода Лаубэ? А если Арнольд не успеет?» – искал выход Игорь.
Пулеметная очередь хлестанула по капоту и не оставила ему выбора.
– Всем в кювет! Занять круговую оборону! Саквояж! Саквояж с картотекой с собой! – голос Миклашевского потонул в грохоте выстрелов.
Он распахнул дверцу и кубарем скатился в кювет. Вслед за ним последовали остальные.
– Экономить патроны! Подпустить поближе! Стрелять по моей команде! – распоряжался Игорь.
Перебравшись под защиту бетонного ограждения, он наблюдал за перемещениями гитлеровцев. Они, уверенные в своем превосходстве, как хорошо отлаженная машина, смыкали кольцо окружения. В предрассветном полумраке тут и там проступали размытые силуэты, и, когда расстояние сократилось до 50 метров, Игорь дал команду:
– Стрелять одиночными! Огонь!
На выстрел его пистолета скупо ответил автомат Попова. У остальных магазины оказались пусты. Рейхер, казалось, предусмотрел все, оставив их с тесаками против пулеметов. Им ничего другого не оставалось, как только умереть. И тут произошло чудо. Цепь гитлеровцев рассыпалась под яростным натиском бойцов Арнольда Лаубэ. Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. Смяв кольцо окружения, они прорвались к группе Миклашевского. Из кабины грузовика высунулся Курт и окликнул:
– Игорь, ты жив?
– Жив! Жив! – срывающимся голосом повторял Миклашевский.
– Давай сюда! Парни, грузитесь! Быстрее! Быстрее! – подгонял Курт.
Перебросив через борт саквояж с картотекой и погрузив раненого Бугу, беглецы забрались в кузов. Вслед им запоздало звучали пулеметные очереди гитлеровцев. На них плотным огнем ответила группа прикрытия Леонарда Дырмана. Игорь, распластавшись на дне кузова, не ощущал боли от раны в плече и не обращал внимания на ухабы. Он был счастлив, что остался жив, что снова был среди боевых товарищей и что сорвал план Рейхера – Курмиса.
На следующий день бойцы Арнольда Лаубэ покинули базу резидентуры под Фризаком и двинулись на восток, на соединение с частями Красной армии. Агента-боевика 4-го управления НКГБ СССР Ударова – Игоря Миклашевского в ней не было. Он, смешавшись с толпой беженцев, отправился на запад по следам эвакуированного Восточного министерства, чтобы выполнить задание Сталина – ликвидировать предателя Блюменталь-Тамарина и захватить его архив.