Вы, вероятно, помните анекдот: на одном российском заводе стали делать мясорубки, ложки-плошки и прочую бытовую продукцию. Но что бы ни делали, получался автомат Калашникова.

Тут самое смешное, что все это правда. В свое время я занимался проектированием приборов аналитического контроля для химической промышленности. А мой сотрудник Феста Николай Яковлевич все время ездил в Тулу. Там строился наш филиал. Однажды приезжает и говорит: «Знаете, что удивительно: все приборы, все датчики, которые там проектируются, похожи на затвор автомата. Просто диву даешься: конечная конфигурация любого прибора независимо от функции — полная копия затвора». Поехал, смотрю — точно! И сформулировал для себя этот «закон затвора». Поначалу он так назывался.

Это самый универсальный из русского свода «законов Паркинсона». Свою классическую формулировку он, конечно, нашел в словах нашего экс-премьера: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Соревноваться с этой формулой теперь уже бессмысленно. Она вошла в золотой фонд российского управленческого фольклора. Ее можно выбивать на фронтонах правительственных зданий. Она занимает сегодня первое место по частоте цитирования.

А это свидетельствует, что работа по формулированию «законов Паркинсона» уже началась. Правда, пока она еще стихийна: у прежних руководителей такие фразы просто срывались с языка. Журналистам приходилось подхватывать и тиражировать их. Теперь с вашей помощью мы должны сделать так, чтобы подобные истины стали фактом поголовной грамотности, вошли в школьные учебники. Ибо, как известно, незнание закона не освобождает от ответственности.

Ярче всего закон неизбежных искажений проявляет свое действие, когда мы берем заемные образцы. Делаем один к одному, а получается нечто, от чего иностранцы просто балдеют. Говорят, никогда такого не видели. А мы и понять не можем: кажется, просто не отличишь. Посмотрите хоть нынешнюю систему налогов. В основе лучшие образцы, а нам говорят, нигде в мире ничего подобного нет.

Так было всегда в русской истории. И после петровских реформ, и после ленинской революции. Да и теперь: чем больше капитализма и рынка по рецептам Фридмана и МВФ, тем больше российского феодализма на деле. Строили рыночную экономику, а получили «блефономику». Делали свободную конкуренцию, а построили систему, где главная прибыль извлекается не за счет успеха на рынке, а за счет распределения «властной ренты», умения ладить с авторитетами, жить по понятиям и так далее. Та же история, тот же рисунок, тот же затвор.

Можно ли было это предвидеть? Конечно. Надо ли было из этого исходить? Безусловно. Ведь нынешняя система — не просто случайное отклонение от «правильной» рыночной модели. Она вписана в наш опыт, в нашу традицию, не учитывать которую, насаждая рыночные механизмы, могли лишь потомки щедринских глуповцев (те тоже, если помните, бросали зерно в непаханую землю, приговаривая: «Сама, шельма, прорастет!»).

Они будто не знали, что советская власть блефовала, делая вид, что у нас чисто плановая система. Словно не слышали, что выполнить план можно было, лишь задействовав неформальные связи, натуральный обмен и прочие подпольные механизмы. Якобы в жизни не видели ни «черного рынка», ни общего воровства, ни других прелестей советской хозяйственной самодеятельности.

Планирование лишь прикрывало систему, как панцирь черепаху. Так что когда на его место встали новые рыночные устройства — всякие биржи, брокеры, акции и так далее, — то в самой двойственности это мало что изменило. Квазирыночные структуры стали выживать за счет все той же подпольщины, экономические отношения — за счет неформальных. На практике мы получили не открытые правовые связи, а разросшуюся клановость, патернализм, обкомовщину, родимые пятна застоя. Получили все то, что формируется не чисто экономическими условиями и адекватными им правовыми нормами, а исключительно необходимостью в этих условиях выживать. Где тут рынок, где остатки социализма, где что-то третье — никто пока сказать не может. Я такую систему называю «блефономикой», но о ней в другой раз.

Как с этим быть, что делать? Неужели отказываться от свободной экономики лишь потому, что не знаем, как к ней перейти? Нет, конечно. Но если мы поймем, как система функционирует, используя квазирыночные одежды как маскировку, то, вероятно, научимся с ней управляться. Ведь при всем гигантском количестве перекосов, формирующих нашу хозяйственную жизнь, в ней уже сегодня можно найти массу участков, которые живут по рыночным принципам. Худо-бедно, но работают. Через пень-колоду, но дышат. Их-то и следует изучать, поощрять и клонировать, добиваясь, чтобы именно их принципы работы и этика взаимоотношений распространялись и стали господствующими.

Потому что наша задача отчасти напоминает школьную, с ответом в конце учебника. Мы действительно знаем, что дважды два четыре. Но к этому надо еще прийти.