Путешествие

От моря тянуло холодом. Ветер дул, и только забытые бетонные балки торчали на острове. На них сидели толстые чайки и пронзительно верещали. Никто не жил здесь. Люди ушли давно, еще в 1989 году, бросив дома. С тех пор как развалился Советский Союз, только бетонные коробки и железо напоминали о том, что здесь когда-то жил человек. Только ветер остался на острове, голодный и злой, холодный, сбивающий с ног. Остров летающих собак — так его звали. Так его зовут сегодня. Отныне никто сюда больше не едет: нет электричества, отопления, нет рыбаков, нет военных баз и даже маленького порта. Старая заброшенная пристань напоминает о людях. Это еще хуже Припяти, где был атомный взрыв и собственно понятно, почему люди ушли — их просто вывезли; это хуже Воркуты, где все-таки осталось несколько тысяч жителей, когда при крахе Советского Союза были закрыты почти все угольные шахты — только парочка еще пыхтела и кормила остатки города. Здесь были пустота и смерть. Нравственная смерть, смерть страны, несопоставимая со смертью одного острова, но ужасная в своем доказательстве, как смерть великой державы, пусть даже в виде маленького островка.

Я приехала на остров случайно. Меня влекли заброшенные места. Типичный сталкер, 20 лет от роду, я ехала за новыми необычными ощущениями. Не застав Советский Союз, мне были интересны покинутые города, построенные в то далекое время, время счастья, надежд, мечтаний и свершений. Ведь самые известные советские открытия были совершены в период Советского Союза. И, вспоминая рассказы моих бабушек и дедушек, всех четверых вместе взятых, я отчетливо видела счастливые стройки и радостные лица моих ровесников, строящих счастливое будущее для своих детей. Мне хотелось увидеть, что раньше заставляло моих ровесников уезжать на Дальний восток, в Мурманск или в Среднюю Азию. Посмотреть на эти места. И я выбрала самое интригующее название бывшего населенного пункта для моей первой дальней поездки — Остров летающих собак.

Со мной поехали друзья: Коля, студент архитектурной академии, Маша, студентка медицинского, Славик, аспирант Уральского федерального университета и Надя, местная художница. Все мы были в клубе сталкеров Екатеринбурга, который назывался «ДУМ». Облазив все местные достопримечательности, мы решили двинуться дальше. Мы были и в заброшенных шахтах, в глубоких колодцах, в старых заплесневелых тоннелях, в пещерах, ездили на сплавы, на заброшенные металлургические заводы, видели плотины 18 века, брошенные села, куда мы приезжали в полном обмундировании, с топорами и ломами, чтобы, по возможности, проникнуть в покинутые дома. И теперь это была наша первая совместная поездка в такую даль.

— Почему летающие собаки? — спросил меня Коля.

— Потому что их ветром сдувает, — многозначительно ответил Славик. — Верно, Олесь?

— Верно. Я читала об этом. Домашних животных на острове не держали, и собак не было никогда. Люди ходили, держась за перила, которые были протянуты вдоль всех дворов острова. Защищались от ветра. В карманы еще клали тяжелые замки или кирпичи, чтобы не сдуло. Иногда пристегивались тросами по типу страховочных веревок, какими пользуются альпинисты.

— Офигительно классно, — восторженно присвистнул Коля, — едем туда. Я, впрочем, хотел на Алтай — мне до чертиков охота посмотреть на секретную дорогу, которой нет ни на одной карте современной России, чтобы пробраться к закрытому поселению. Или махнем в Магнитогорск, чтобы проникнуть в подземный город, хотя бы на чуток — ты же слышала про бункер около горы Ямантау (Гора Дьявола), который вмещает сорок тысяч жителей? — спросил Коля. — Я читал, что вокруг горы в лесу, не смотря на статус национального парка, полно военных, которые изымают у туристов все: и видео, и фототехнику, и выгоняют, насильно выводя к большой дороге.

— Слышала-слышала. Решено уже. Мы билеты купили. Если менять — лишние расходы, — благоразумно заметила я.

Это был момент, когда мое благоразумие мне изменило и отвернулось от меня, ушло, убежало в прямом смысле этого слова. И мы поехали на остров.

А собаки на острове все-таки были, жившие на цепи и не знавшие страха быть унесенными ветром.

Плацкартный вагон мерно трясся, везя в ночи необъятной России наши уставшие тела: мы, все пятеро, были с большими рюкзаками и пока дотащились до железнодорожного вокзала, были совершенно обессиленными. Тук-тук — стучали колеса. Похрапывал Славик на верхней полке, спал Коля, а мы с девушками сидели над картой, включив карманные фонарики. Разбирали маршрут и думали, как же нам добраться до острова по прибытии в Мурманск.

— Ходят катера, — предположила Надя.

— Не ходят, заказывать надо — это хренова куча денег, — оборвала ее Маша. — У нас и так экономия.

Маша вообще была девушкой резкой, как на язык, так и на руку.

— Мы приедем и поспрашиваем местных, раз информации нет, а местные жители лучше знают, — сказала я. — Все равно ведь уже почти на месте. Главное — до Мурманска добраться.

Утром в туалет выстроилась привычная очередь. Умывшись и добыв кипяток, мы сели завтракать. Мальчики заваривали китайскую лапшу, предварительно настрогав туда колбасу и налив майонез, а мы делали обыкновенные бутерброды. И заваривали кофе в пакетиках. Я вообще не могла без кофе. Пила его кружками. Учебы было много, и часто после пар я ложилась спать днем. Просыпалась уже к вечеру, когда темнело. И сидела всю ночь, занималась. Кофе помогал преодолеть ночные часы. И, что странно, я все-таки быстро засыпала после кофе, как после кружки теплого молока.

За окном менялся пейзаж. Густые богатые уральские леса сменяли жидкие московские подлески, а за Петербургом уже чувствовался север с маленькими деревцами и кустарниками.

Мурманск встретил нас холодным ветром, но ясной погодой. Морской порт был оживлен: по большей части здесь были военные и грузовые суда, также промысловые баржи, но пассажирских лайнеров не было видно.

— Это не круиз по Средиземному морю, однако, — заметила Маша.

— Да, диковато. Одни военные или рыбаки, — согласился Слава.

— Мы ездили в круиз с родителями, — добавила Надя, — от Англии до Франции. — Там — праздник, а здесь — настоящая жизнь. Мне у нас больше нравится. Все живое, можно рисовать, настоящее все.

— О, Надежда, твори! Такая возможность! — кривлялся Коля. — Рисуй или пиши, или по дереву выжигай!

— Помело, — добродушно среагировала Надя.

— Мне он такое никогда не скажет, — добавила Маша. — Получит. И погрозила Коле кулаком.

Тем временем мы со Славой обсуждали, что делать дальше: или переночевать в Мурманске и вечером поспрашивать про трансфер на катере до острова, или ехать сейчас. В итоге решено было ночевать в местной гостинице, закупить вечером продукты, проверить палатки и остальное снаряжение, купить запасные батарейки и веревки. И прогуляться до местного порта — узнать, что и как.

Мы нашли гостиницу категории две звезды и сняли два номера: двухместный для мальчиков и трехместный для девочек. Ужин в кафе на первом этаже был очень приличный — мы ели оливье и суп харчо, и гуляш с пюре. Потом пили кофе с пирожными. Мальчикам показалось мало, поэтому наши мужчины приобрели по бутылке пива и добыли на рынке около гостиницы вяленую рыбу. Вкусно, но запах! Особенно после пирожных.

— Как в вас все вмещается, — презрительно сказала Маша. — Гадость! Вы привкус не чувствуете во рту? Вам как? — ехидничала она.

— Попробуй, какая рыбка! Ах, вырви глаз, какая вкусная, понюхай! — мальчишки совали Маше рыбу, за что в итоге получили по носу.

— Больно, — обиделся Коля.

— За дело. И она права, — согласился Славик. — Главное, чтобы на носу синяка не было. Бывают синяки на носу?

Мы смеялись и не подозревали, что это был наш последний вечер вместе.

Вечерняя набережная Мурманска была освещена десятками фонарей. Некоторые суда тоже горели огнями. Было светло — маленький островок света посреди темного северного моря. Мы прогуливались вдоль моря туда и обратно, попутно останавливаясь, чтобы узнать, как доехать до Острова летающих собак. Не смотря на то, что было не поздно, северная морская темнота делала свое дело, и народа было очень мало. Может быть, это был знак, который советовал не ехать: нет никого, нет проводников и, следовательно, нет дороги. Но на знаки судьбы мы обращаем столько же внимания, сколько на надоедливого комарика. Большинство из нас точно. Так и мы, преодолевая очередную неудачу, все ходили и ходили, бесплодно разыскивая кого-то.

Увы, нам не повезло. Или нет, нам бы очень повезло, всем нам, если бы мы обратили внимание на обстоятельства и передумали.

Утром поиски продолжились. Мы спрашивали в кафе, на ресепшн отеля, где найти лодку или катер, кто мог бы доставить нас на Остров. Ответ получали один — там никто не живет. И никто туда не ездит. Только рыбаки, да и то редко, потому что жутковато смотреть на заброшенный поселок — даже не рыбачится-то толком. Всегда скудный улов.

Мы вновь отправились к порту. Набережная был также пустынна. По-видимому, только туристов интересовала обыденная жизнь жителей. Для них самих море, порт, корабли составляли привычный пейзаж, неинтересный и поднадоевший.

— Почему же я не стал моряком, — сокрушался Коля.

— Ты можешь воплощать свое море в своих работах, инсталляциях там всяких, — возразила Маша. — Нечего стонать. Будущий архитектор всегда может строить корабли и изобразить море даже в офисе.

На эти слова Маши возразить было нечего, и Коля взаправду перестал.

— Глядите, рыбак! — воскликнул глазастый Славик.

— Очки помогли, не иначе, — поддела Маша.

Мы чуть ли не бегом бросились к человеку на набережной. Около небольшого катерка неторопливо грузил на борт мешки человек.

— Здравствуйте, — вежливая Надя первая начала разговор. — Вы могли бы нам помочь? Мы — туристы из Екатеринбурга и нам бы хотелось попасть на денек на Остров летающих собак.

Мужчина глянул на Наденьку из-под густых бровей и удивленно спросил:

— Что же вы там забыли? Туда уже лет двадцать никто не ездит. Острые ощущения хотите? Ничего там давно нет. Только белые медведи иногда появляются и ползают по заброшенным домам. Так что не советую. Только напугаетесь. И будете потом сидеть лодку ждать, лишь бы увезла вас назад.

Мальчики стали убеждать рыбака, что они и сильные, и позаботятся, пытаясь договориться о цене — доставка туда и через 24 часа обратно. Я до сих пор не понимаю, почему он согласился. Сейчас мне ясно, что с работой в Мурманске было туго. Если человек в России не работал на крупном предприятии, добывающем нефть или газ, он автоматически нуждался. В «Газпром» же или на «РЖД», или в «Лукойл», в «Ванкорнефть», в «Норильский никель» чужих не брали. Брали только своих — жен, племянников, друзей по школьной секции дзюдо или еще кого, но простым талантливым гражданам доступ к нормальной жизни был закрыт. Нуждались многие: врачи, учителя, пенсионеры, военные, студенты. А рыбаки и подавно. Поэтому наш недавний знакомый не видел особого криминала в том, чтобы закинуть нас на остров, который с его слов был абсолютно необитаем, а через сутки забрать — дело было нехлопотное и выгодное.

Вскоре вместе с нашими рюкзаками и палатками, сумками с продуктами, мы сидели в катерке и ехали на Остров.

Серо-зеленое море чернело в изломах волн, коварно крадущихся к катеру и пытавшихся проглотить его. Волны были маленькие и не могли достигнуть своей цели. Белые барашки на них грозными глазками выжидающе смотрели на нас, угрожали и словно предупреждали — доберемся, все равно доберемся.

Мне было жутко. Жутко было и остальным.

— Может, развернемся? — робко сказала Надя. Мои ощущения передавались и ей, а, может быть, они были просто одинаковые.

— Что скажете, мальчики? — спросила Маша Колю и Славу.

Мальчишки были категорически против возвращения.

— Мы столько ехали, через всю страну! Уже почти на месте и развернуться? Ни за что, — решительно аргументировал Коля.

— Считаю, что съездить стоит. Думаю, что мы лучше заплатим катеру побольше, если он нас подождет. Осмотримся по приезде и, если все будет в порядке, отпустим его. Если что-то нам покажется подозрительным или пойдет не так, то вернемся в Мурманск. Как вы считаете? — предложил Слава.

Это было самым разумным, и все поддержали Славика, но тревожное чувство и злобные белые барашки, появляющиеся за бортом, как молчаливое доказательство наших опасений, не оставили спокойным никого, хотя ни один из нас впоследствии так в этом и не признался.

Через полтора часа пути вдали показался Остров. Он возвышался над морем, торжественный и воинствующий, с торчащей посередине заброшенной телевизионной вышкой. Это был последний оплот великого Советского Союза — даже в таком плачевном виде остров выглядел внушительно и грозно. Военная база, успешное поселение, тайный резерв непобедимой Советской Армии, военный бункер, скрытый от посторонних глаз, тайная лаборатория изготовления секретного оружия, порт посередине Северного моря — всем этим был Остров летающих собак. Здесь закалялись воины, сюда приезжала молодежь в поисках приключений, чтобы победить непокорный Север и доказать, что советскому человеку все нипочем. Сегодня русская нация была куда слабее: мальчики предпочитали клубы и пиво, не хотели идти в армию, а девочки — богатых дяденек или вовсе уезжали замуж за рубеж. Все перевернулось с ног на голову в России в начале двадцать первого века.

Минуты бежали одна за другой, катер легко шел вперед. Силуэт Острова вырисовывался вдали. Он представал перед нами постепенно, приближая мало-помалу к себе, в объятья прошлого, неизвестного и загадочного. Строения великолепно сохранили свою форму, и издалека Остров совсем не походил на необитаемый.

Мы замерли от восхищения: чьи умелые руки все это возвели? как могли все это бросить? десятки домов! целый город на тысячи и тысячи жителей. Даже издалека с моря можно было разглядеть силуэты заброшенных памятников, прославляющих советскую молодежь, воинов-моряков, ветеранов Великой Отечественной Войны. Никто больше не клал цветы к их подножью. Никто не отдавал честь и не нес праздничные караулы. Только северный ветер был их гостем. Он приходил к каменным статуям поболтать, а еще гулял по квартирам, сидел на крышах, качался на качелях и был единственным настоящим хозяином на острове. Как потом оказалось, что нет.

Причалив к сохранившейся пристани, катер довольно заурчал, что доставил нас на место.

Соскочив на землю, мы радостно оглядывались по сторонам, пожирая местность глазами.

Мы забыли про обещание осмотреться, забыли, о чем договорились все вместе на борту. Даже Слава потерял бдительность. Власть Острова оказалась сильнее. Или это было профессиональное безумство опытных сталкеров? Я задаю себе этот вопрос и не нахожу на него ответ. События можно было повернуть назад много раз — судьба давала нам шанс не единожды, но мы его упустили. Катер уплыл и должен был вернуться не следующий день ровно в 14.00. Мы же, от нетерпения подпрыгивая на месте, стремились исследовать все по максимуму.

— У нас сутки, целый сутки! — радовались мальчики, обгоняя друг друга и крича во весь голос.

С рюкзаками за плечами, мы шагали по заброшенной дороге к верхней части Острова, чтобы оттуда сориентироваться, куда двинуться в первую очередь.

Не могу вспомнить, когда случился сбой. Прошло пять лет, а я все думаю, когда мы оступились, когда началась паника, и все закрутилось с бешеной скоростью, что точка невозврата была пройдена, и любое спасение становилось редкой случайностью, исключительным везением наперекор судьбе, которую мы сами построили.

Мы уже не видели катер. О нем, впрочем, никто не вспоминал. Оптимизм открытий, впечатлений, новых видов для фотосъемки заслонили собой все остальные эмоции.

— Нужно выбрать безопасное место для лагеря и ночевки, пока не стемнело, — предложила Маша. — Настаиваю, что нужно заняться этим сейчас.

— Давайте мы часик-два погуляем, фотки сделаем, а? — жалобно попросил Коля. — Немножечко совсем. А потом лагерь.

Коля вел блог в Живом Журнале и постоянно выкладывал фото из наших поездок. Некоторые потом кочевали по сети, но Коля не гнался за авторством — он делал новые отчеты и новые снимки. Девиз Коли — «Всегда на шаг впереди» не позволял ему мелочиться. Он действительно всегда опережал соперников и придумывал новые идеи для своих фотографий.

— Согласна. Час на прогулку. Далеко не расходимся. Место встречи здесь, около телевышки, — поддержала ребят я.

Сверив часы, мы разбежались в разные стороны. Надя с Колей стали фотографировать. Маша и Славик полезли в ближайший дом. А я пошла к заброшенной подводной лодке, которая лежала на берегу и была живым памятником былой славы Великого Союза.

Большая серая громадина с туповатым носом и глазницами, железная красавица устало лежала на берегу. «Сколько же она плавала, — думала я, — это просто немыслимо. Храбрые советские люди проводили внутри не один месяц, находясь в рейсе. Такая вещь вполне могла испугать не одну сотню американцев», — я вспоминала факты про радость Америки, когда закрыли военную базу на Острове летающих собак, и город полностью вымер. «Они точно рады — такое было укромное и неприступное место, отличное укрытие для шпионов. Надо бы бункер поискать», — медленно прокручивала я пришедшие в голову мысли. База была настоящей скрытой угрозой. Прошло двадцать лет с тех пор, как распался Советский Союз, но ничего не было восстановлено или качественно построено. Новые предприятия не создавались, а ресурсы старых были истощены на 80 процентов. Я понимала плюсы глобального мира, когда границы между государствами стирались, и люди могли свободно путешествовать по миру — особенно голодными были мы, русские. Голодными до еды, путешествий, впечатлений — до всего. Нас было легко узнать на отдыхе в толпе иностранцев — мы кутили и праздновали, как будто это был наш последний день жизни на земле. После падения железного занавеса люди ездили и ездили за границу, и не могли насытиться; многие из них до сих пор были голодны до красивых шмоток и удобных иномарок — хотели все и сразу. Только сейчас, в начале двадцать первого века, некоторые стали понимать, что мы потеряли, осознавать нравственное и культурное величие СССР, когда были идеи, сплоченность и мечта, когда все смело смотрели в будущее; люди, отработав на заводе, не беспокоились, что им придется голодать, выйдя на пенсию, и каждый хоть один раз да съездил в отпуск на Черное море. Сегодня мы имели отсутствие веры в будущее страны, на ладан дышащие предприятия нефтеперерабатывающей или газовой отрасли, полное отсутствие легкой промышленности, зато полные магазины шоколадных баточников «Сникерс». Загрустив, я вспомнила рассказы мамы и папы, которые выросли в эпоху СССР: мама ходила в секцию конькобежного спорта и прекрасно каталась на фигурных и конькобежных коньках, а папа бесплатно учился в медицинском училище. Сегодня же за мое образование родители дружно платили каждый месяц, а мой брат не ходил ни в один кружок, так как их в нашем районе не было.

Путешествуя по миру, я понимала, что наша страна получила большой скачок вперед, убрав железобетонные ограждения, и я не могла отрицать плюсов смены режима — полная свобода передвижения! Например, мой прадедушка участвовал во Второй Мировой войне и дошел до Берлина. Приезжая этот город, я вновь и вновь в который раз иду по кругу к памятникам, посвященным советским солдатам — у меня есть возможность лишний раз вспомнить моих великих предков, которыми я безмерно горжусь. Глобальный разум, доступность территорий, единое пространство без границ.

Взрослея, мне стала казаться странной мысль, что в СССР все было хорошо: не было ни крушений самолетов, ни затонувших кораблей. Было строжайше запрещено сообщать о неудачах, и страна скрывала десятки смертей, не задумываясь. Вздохнув, как же сложна порой жизнь, я двинулась назад — время поджимало. Должны были вернуться ребята.

Я поднялась наверх и стала смотреть на море. Кричали чайки. Надя поднималась на холм с усталым и счастливым лицом: «Снимки — блеск! Я теперь на все ближайшие конкурсы разошлю. Приз, хоть один, но выиграю!» Коля плелся сзади, бормоча про себя: «А мои-то все равно круче».

С другой стороны бежали восторженные друзья, крича наперебой, что видел каждый из них. Все были счастливы и строили планы на ближайшие часы: что посмотреть, куда сходить, что сфотографировать. Мы были во власти Острова, полностью забыв про безопасность.

Палатку разбили в доме. Выбирали недолго — чтобы рядом с пристанью и недалеко от подлодки. В одну из заброшенных квартир, наиболее приличных и даже с сохранившимся паркетом, мы перетащили все вещи и разбили лагерь: третий этаж, относительная защита от возможного посещения дома медведями, входная дверь, где работал замок — мы могли закрыться изнутри. И на окнах были стекла, что обеспечивало безветренную ночевку и уменьшало риск простуды.

Коля и Славик гуляли около дома. Мы хозяйничали и готовили обед, попутно наводя уют и раскладывая спальники. В ближайших планах былая совместная экскурсия по Острову в полном поисковом обмундировании, чтобы обнаружить военный бункер, построенный советскими людьми, секретный военный объект, которого так боялись американцы.

Остров был круглым, с заброшенной телевышкой на высоком холме прямо посередине. Большинство домов, сконцентрированные около телевышки, постепенно спускались вниз, но основная часть была наверху. С высоты было не понять, куда двигаться, чтобы найти бункер. Поэтому решено было обойти Остров кругом, заодно осмотрев его полностью, и попробовать отыскать следы, ведущие к цели: скрытые люки, железные скобы или забытые людьми тропинки — словом, хоть какие-то знаки.

— Ориентируемся по перилам около дороги, — предупредила я. — Скорее всего, так мы быстрее найдем вход.

— Слушаюсь, мэм, — прокричали мальчики.

— Паяцы, все бы вам смеяться, — добродушно заметила Маша.

— Мы мужчины хоть куда! Сильны, отважны и с чувством юмора. Таких женщины больше всего ценят, — ухмыльнулся Коля.

— Мы еще и умны, — добавил Слава.

— И, конечно, красивы, — вставила свою реплику Наденька.

— Во сколько темнеет? — спросил Коля.

— Ни во сколько. С конца мая по конец июля в Мурманске полярный день, — заметил Славик. — Полярный день — это период времени года, когда Солнце не уходит за горизонт. Светло будет, даже фонарики не понадобятся, — улыбнулся он.

— Как же мы спать будем? — удивилась Надя.

— Мы не будем спать. У нас огромные возможности для исследования, — улыбнулась Маша.

Пообедав бутербродами и выпив остатки горячего чая из термоса, взяв рюкзаки с необходимым оборудованием диггера, мы двинулись в путь. Перед дорогой сверили часы — было 15.00. Если кто-то вдруг отстанет, то местом встречи должен был быть разбитый лагерь в заброшенном доме. Время сбора группы ровно в 20.00.

Ориентиром для старта похода была выбрана подлодка на берегу. Спустившись вниз, осторожно держась за перила, мы дошли до лодки и повернули налево, чтобы пройти аккуратно вдоль берега. С левой части острова тоже были протянуты перила, около которых виднелась стоптанная тропинка. Этим и объяснялся наш выбор маршрута — идти налево, а не в противоположную сторону.

Дул ветер, несильный и прохладный, отчего было приятно идти вперед. Перила пошатывались и поскрипывали, вздрагивая от прикосновения с человеком. Нас было пятеро молодых людей, гуськом идущих вдоль берега. Мы двигались прямо в лапы ужасного, словно наша судьба была прописана заранее.

Каждый сам мастерит свое будущее, как говорят. Если хочешь, чтобы оно сбылось, представь картинку того, что ты хочешь. Мы все отчетливо представляли путешествие, долго фантазировали, что же там, на Острове, видели себя исследователями и первооткрывателями. Мы спроецировали и воплотили поездку, но не знали, что за тайну хранит в себе эта земля. Этого не было предусмотрено в нашем будущем, но неожиданности случаются, ибо наше будущее часто известно Вселенной независимо от нас. Поездка была лишь предлогом. Вселенной было нужно отправить нас туда. А зачем — об этом я думаю до сих пор.

По пригоркам вдоль моря мы уверенно двигались вперед по тропинке. Было ощущение, что ей пользовались, что мы были далеко не первые здесь, но вокруг жила только пустота. Наши глаза не замечали никаких свежих следов присутствия человека.

— Привал, — скомандовал Славик.

С облегчением расположившись на траве, мы вытянули наши уставшие ноги. Маша легла, я сидела с картой, мальчики тоже валялись и курили.

— Смотрите, люк! — неожиданно воскликнула Надя.

Она пошла в туалет за ближайшие кусты, и оттуда мы и услышали ее возбужденный голос.

На земле, в стороне от тропинки, чуть прикрытая ветками кустов, виднелась крышка люка, круглая, похожая на канализационную, старая, с гербом СССР, но без ржавчины. Она легко приподнималась, словно люк частенько открывали и закрывали.

— Он ведет к бункеру, утверждаю! — закричал возбужденный Коля. — Надо лезть.

— Смотрите, еще люки! — заметил Славик. — Их много!

В самом деле, в радиусе двадцати метров от скопления кустарников виднелись крышки люков, иногда спрятанные под ветками или скрытые травой — их количество достигало примерно десяти.

— Надо проверить каждую, — сказала я. — Давайте попробуем поднять их по очереди.

Приподняв каждую крышку, мы остановились в недоумении. Мы-то, облазившие множество уральских подземелий, могли отличить объект, к которому не прикасались десятки лет, от объекта, которым часто пользовались.

— Что будем делать, Олеся, ребята? — спросила Маша. — Неспроста все это. И мне не нравится.

— Лезть внутрь, — повторял как заведенный Коля. — Там точно клад, там сокровища или секретная лаборатория. Там записки подводников! — Коле было плохо. Он подскакивал от нетерпения, курил сигарету за сигаретой и был жутко возбужден.

— Предлагаю голосовать, — Маша была непреклонна. — Я внутрь не полезу.

За то, чтобы лезть внутрь, были мальчики, а мы трое воздержались. Группа диггеров разбилась надвое. Самое необходимое решено было отдать мальчишкам. Они уносили с собой 4 фонаря — один мы оставили себе, все веревки, включая запасные, спички, мелки, чтобы отмечать дорогу. Взяли с собой два острых ножика и бутылку воды. Заправив штанины брюк в носки и натянув последние повыше, мальчики проверили шнуровку на ботинках, чтобы случайно не зацепиться. Надев каски с фонариками, взяв рацию, телефоны, Колька и Славик радостно махали нам, спускаясь в один из люков. Его я тоже помню. На крышке было написано — Слава труду! И выгравированы серп и молот — символы Советского Союза.

На часах было 16.30. Встреча в лагере была перенесена на час позднее. Накинув еще час на непредвиденное, решено было воссоединиться в девять вечера, вместо заранее запланированных восьми.

Мы с девочками отправились дальше. На западном склоне росли удивительные цветы. Надя фантазировала, как она спросит Славика, что это за растения. «Могу себе представить, как он не ответит», — она радовалась возможности хоть в чем-то подколоть слишком умного, по ее мнению, Славика. Цветы бледно-сиреневого цвета, низкорослые, на толстых стебельках, уверенно стояли, покрывая собой весь берег. Крепкие, коренастые, они шевелили головками при каждом порыве ветра, но стойко держались и смотрели в море.

«Ветер дует слишком сильно, — заметила Маша, — как вы, Надя, Олеся, надо веревки? Я бы привязалась к поручням». Ветер на самом деле подвывал. Жутковатая была картина, не смотря на суровую красоту. «Нет, мы пока справляемся, — сказала я, — пока терпимо!»

Погуляв около двух часов и вполне насладившись красотами, не найдя ничего интересного, кроме природы, мы двинулись назад. «Может быть, мальчики будут более удачливы в своих поисках», — предположила Наденька.

Часы показывали полседьмого вечера. В семь все девочки уже были в лагере, ожидая мальчишек. Мы готовили ужин и делились соображениями — что же расскажут нам мальчишки? Часы показывали восемь, но никого не было. И в девять вечера снова — по-прежнему тишина.

— Я позвоню, — сказала Маша, — а вы берите рацию и тоже связывайтесь.

Мобильные телефоны Славы и Коли не отвечали. И по рации сигнал не проходил.

— Не волнуйтесь, девочки, — успокаивала нас Надя, — помните, что в подземельях ни телефон, ни рация часто не работают.

Трезво рассудив, что, возможно, ребята что-то нашли и скоро вернутся, мы, расстелив спальники, забрались внутрь на ночлег.

Первой проснулась Наденька. Она вздрогнула от прикосновения к своему спальнику. Испуганно дернулась всем телом и увидела Колю. Весь в поту, грязный, с ободранными руками, без рюкзака он повторял, шепча потрескавшимися губами: «Славика съели, эти мрази убили моего друга! И они спустили собак, огромных собак!». Проснулась Маша и непонимающе смотрела на Колю, а Надины глаза хлопали быстро-быстро. Я же мысленно пожелала нам всем выжить.

Вот что он рассказал.

 

Рассказ Коли

Коридор, куда мы спустились, был похож на военные катакомбы Владивостока, которые когда-то служили убежищем и были стратегическим объектом. Широкие, с каменными стенами они вели непонятно куда и разветвлялись в разных направлениях. Бетонные блоки стен кое-где были покрыты матовой бело-голубой плесенью. В некоторых местах виднелись белые с серым налетом грибы, чашечками расходившиеся сверху вниз по углам стен. Пол был бетонный, но в некоторых местах земляной, плотно утоптанный. Темнота нам не мешала — выручали фонарики на касках.

— Надо девчонкам набрать, — бросил Слава. — Чтобы в курсе были, чего лишились. Настоящая мгла!

Славик попробовал позвонить, но сигнал не шел.

— Помехи какие-то непонятные, — задумчиво произнес он.

— Рацию, не? — лениво ответил я. — Пусть они лучше помучаются от ожидания и потом от зависти, — настроение Коли было отличным.

Нас не побеспокоило, что связи не было, хотя приборы отчетливо улавливали шумы. У Славика было ощущение, что кто-то намеренно включал их, чтобы создать нам препятствие. А я не придал этому значение. Думал, что как в наших подземельях. Славик еще бормотал что-то про чужие волны, но я уже не слушал.

И мы двинулись прямо. Дальше в глубину лабиринта.

В одном коридоре мы увидели мусор — большую груду мусора. Судя по виду, он был свежий: деревянные панели, доски, кусочки засохшего цемента, тряпки, покрытые грязью и краской. Все лежало в аккуратной куче. Мы не знали, что думать. У нас возникла мысль, что здесь ведутся раскопки, что кто-то тоже приехал на остров. И мы побежали быстрее внутрь этого коридора. Я хотел увидеть людей — почему-то мне казалось, что это сталкеры из другого города, а Славик думал, что это иностранные ученые, которые не хотят светиться и тайно исследуют секреты СССР.

Мы бежали, а коридор все не заканчивался. Скоро издалека наши уши стали различать непонятный гул, некое монотонное гудение. Сбавив шаг, мы тихонько подходили ближе к шуму, и то, что мы увидели, нельзя было описать словами. Коридор заканчивался огромным залом, высотой в 4 метра, не меньше, а ширина его составляла не одну сотню метров. Наверное, когда-то здесь была стоянка — большое хранилище для подлодок. В зале мы увидели людей. Они были связаны цепью, как в исторических лентах, как каторжники в царской России, как пленные воины, и они работали. На помостах, расположенных в четырех углах зала, стояли надсмотрщики и били в гонги. А рядом сидели собаки. Много собак на цепи. Со злыми мордами и горящими глазами. Злые стражи порядка. Мы непонимающе стояли и забыли, что нас отлично видно.

На нас смотрели испуганные лица истощенных людей, в глазах которые кроме страха читалась покорность и неизбежность судьбе. Люди гуськом двигались по залу. Расстояние между узниками было достаточным, чтоб свободно передвигаться. На полу виднелись разложенные детали, по-видимому, какие-то приборы и провода. Каждый из узников выполнял свою часть работы. Вся цепь была сформирована как живой конвейер для бесперебойного производства. Люди вымученно исподлобья вглядывались в наши глаза, осторожно перебирая руками путы, призрачно шевеля губами, произнося неведомые нам слова.

Всю свою жизнь Слава хорошо учился и мечтал совершить какое-нибудь удивительное открытие — или в физике, или в химии, а может в биологии или астрономии. После школы он легко поступил на бесплатное место в Уральский Федеральный Университет на химико-биологический факультет. Первые два курса пролетели за книжками и лекциями, а в конце второго года обучения он встретил Машу. Маша не только научила Славика целоваться, но и ввела в свое общество — клуб сталкеров. Славик, благодаря своим знаниям, вскоре стал незаменимым участником всех экспедиций: легкий на подъем, неприхотливый, скромный мальчишка, с которым считались более опытные и взрослые участники клуба. С Машей у них дело дальше не пошло, но они остались добрыми приятелями — Слава ей был благодарен за первый опыт, а еще Маша умела держать рот на замке — настоящий друг.

Кроме учебы и написаний научных рефератов у него появилось хобби, где отлично шлифовались полученные знания и пока еще неподтвержденные теории будущего ученого.

Старая жизнь была неимоверно далека. Вокруг стоял монотонный гул.

«Мясо! — закричал один из надсмотрщиков, — сегодня будет мясо! Тупые скоты, радуйтесь, вам повезло! Вас сегодня не будут выбирать на ужин! Будем есть чужаков!»

Непонимание сменилось ужасом — мы отчетливо ощутили отчаянье, что наша жизнь в земном измерении закончилась.

«Ату! — кричали надсмотрщики, — ату!» Собаки были спущены с цепи. И мы бросились бежать. Я первый, Слава за мной. Я убежал, а Славу схватили. Я слышал за спиной топот собачьих ног, крик друга, тупые удары и рычанье. Радуясь удаче, меня не стали преследовать, решив, что рано или поздно все равно поймают.

Коля бежал, сморкался слезами и потом, запинался и вздрагивал от страха, что сейчас тяжелые руки опустятся на его плечи.

В детстве Коля любил лазать по гаражам и заброшенным складам. Когда наступала зима, он играл в куча-мала с соседскими парнишками на крышах гаражей, борясь и сбрасывая побежденных вниз на мягкие сугробы снега — на Урале они достигали порой ни много, ни мало два метра. Летом пацаны ползали на крышах дворовых котельных и сараев, устраивая бесконечные совещания военного штаба и делая разметку секретной тропы. Когда детские годы закончились, Колька хотел сразу пойти в армию, но поступил неожиданно для всех в архитектурную академию. Там, в студенческой среде, легко реализовалась его тяга к приключениям — именно он и был одним из вдохновителей сталкерского движения «ДУМ».

«Я виноват, только я, я завел их всех сюда», — ругал себя Коля, размазывая по лицу грязь. Он бежал назад, но путался, не помнил дорогу, сбивался; страх гнал его вперед, как уставшее животное с притупленными инстинктами. Коридор сменялся другим новым тоннелем, петлял в темноте, выводя его, тем не менее, мало-помалу, из подземного лабиринта. А вскоре он увидел свет — выход был в виде норы в холме. Коля быстро сориентировался, увидев телевышку, и побежал к дому, где был разбит лагерь, бормоча про себя, вскрикивая порой одни и те же слова: «Эти скоты поймали Славика! Эти твари убили моего друга! Славика съели!»

Мои мысли, парализованные страхом, остановились. Я не понимала, что в двадцать первом веке возможно невозможное, невообразимое. Увидеть Колю, грязного и трясущегося, судорожно дергающегося, с дикими безумными глазами — это было слишком. Первобытный яркий и коварный страх лазейками пробирался внутрь меня, заставляя сжиматься каждый миллиметр тела. Холод страха проникал глубже, дальше в мозг, чтобы добраться до моей сущности и полностью проглотить, сожрать меня без остатка.

Мы поддались панике. После оцепенения, трогая Колю и убеждаясь, что он — реальность, мы выслушали рассказ. Когда наш друг закончил, наступила короткая пауза, а потом мы вчетвером бросились вон, побежали неизвестно куда, спотыкаясь и падая на северный лишайник, поддавшись страху, который, наконец-то завоевав наши тела, привел безумие.

Вещи были забыты в квартире. Еда и оборудование тоже. Обгоняя друг друга, поддерживая Кольку, подталкивая в спину Наденьку, мы бежали. Сколько длился этот безумный забег в никуда, я не могу сказать. Я плохо помню. Знаю одно, что несколько часов спустя, они нашли наши тела и забрали с собой в лабиринт подземного бункера.

Порой память возвращается отрывками и показывает мне, что произошло. И я вижу, как падает Коля, а рядом валится с ног Надя. Мы с Машей поднимаем их, но друзья падают снова и не могут встать. Обессиленные, мы тоже ложимся рядом. Думаю, что когда мы лежали на берегу, забывшись коротким тревожным сном, нас и нашли.

 

В бункере

Вокруг была густая темнота, чернее самого крепкого кофе. Темнота не позволяла определить ни день, ни час. Она походила на глубокую могилу, где остановилось время. Навсегда. Темные стены уходили вверх, где глаза могли различить кольцо слабого света. Вероятно, это был люк, отверстие, через которое нас сбросили внутрь. Свет не мог проникнуть через слабые щелочки и трепетно мерцал, словно извинялся: «Ребята, это все, что я могу».

Первой очнулась Наденька. Слабым голосом она произнесла:

— Это сон? Мы ведь дома, да?

— Нет, — грубо, как всегда, ответила Маша. — Это жопа. По ходу, мы вляпались. Не могу объяснить во что, но мы действительно крепко попали.

Мы с Колей вскоре тоже открыли глаза. Нас бросили в трубу, напоминающую большую высокую бочку. Труба по размеру была несколько метров в высоту — примерно пять или шесть. Так что шансов выбраться не было. Пол, однако, был земляной, но достаточно плотно утрамбованный. Мы сидели в темноте и, к счастью, не видели запекшиеся давнишние бурые пятна крови, мы, непонятно какие по счету жертвы, четверо ребят, попавших в ад.

Тем временем железный гонг отметил время приема пищи — ужина или завтрака, я не знаю. Скованные цепями люди получали порцию горячей похлебки. Худые лица с блестящими глазами, шаркающие обессиленные ноги, нездорово втянутые животы; иссохшиеся руки прижимали пальцы к горячим алюминиевым чашкам, испытывая редкие моменты радости — люди ели и благодарили бога еще за один день жизни, сомневаясь, что будут жить завтра.

Это было все, что осталось от нашего друга Славика.

Наденька плакала. Сама хрупкая и нежная из нас — одно слово художница, как частенько говорила Маша, — Надя тяжелее всех переносила последние дни нашей неудавшейся поездки. А сейчас совсем расклеилась: она хотела домой к родителям, к своим рисункам. И отказывалась верить в случившееся. Слезы помогали пережить стресс. Она закрылась в себе и перестала бороться. Надя или плакала, или спала, не воспринимая реальность, и грезила наяву, что она уже дома.

Окончив школу, Надя думала, куда поступать. Но в голове было пусто, так как особо ее никуда не тянуло. Папа Нади работал в Российских Железных Дорогах и хотел отправить дочь в университет путей сообщения, чтобы пристроить ее на интересную должность, обеспечив тем самым стабильное Надино будущее, но вышло не так, как планировал папа. Большая охотница до выставок и музеев, однажды Надя увидела экспозицию художников из Йошкар-Олы, привезенную в Екатеринбург. Чего там только не было — это и национальные вышивки, и обереги, и бисер с монетами, картины, написанные акварелью с видами марийских деревень, этнические куклы в забавных костюмах марийцев. И Надя попала — она стала рисовать. И поступила, не смотря на запрет папы, в художественное училище. Тонкая и нежная, как березка, с белыми вьющимися волосами, Наденька сама походила на воздушный оберег, который был с нами, скреплял нашу дружбу и был надежной частью команды.

Каждый день, накормив и уложив Наденьку, мы строили планы и думали, думали, думали. Мы трое были твердо убеждены, что выберемся, что справимся и вытащим нашу подругу из безнадеги и вернемся домой.

Пришел четвертый день заточения. Вместе с его приходом к нам в камеру спустились двое. Люк наверху однажды заскрипел и открылся, ослепляя нас электрическим светом. Внутрь опрокинулся трос, по которому спустились люди. Они напоминали персонажей из «Бегущего человека» Стивена Кинга, хищников из одноименного фильма. Одетые в кожаную одежду, украшенную железными бляхами, с мускулистыми руками и толстыми шеями, люди казались пришельцами из параллельного мира — мощные, незыблемые, настоящие.

— Выбирайте следующего. Мясо закончилось, — произнес один.

В ужасе глядя друг на друга, мы замерли, не понимая.

— Думайте пять минут или мы сами выберем, — добавил второй. — Хозяин голоден и приказал нам доставить еду.

— Нельзя злить Хозяина, — произнес второй, — его слово — закон. Он дает нам жизнь.

— Он? — Маша, разумеется, не могла молчать. — Какой такой Хозяин? Жизнь вам родители дали, между прочим. Ни какой-то там Хозяин. У нас рабства давно нет. И вы никому ничего не обязаны. Наш мир свободен. Даже, даже в Африке давно свобода!

Двое озадаченно замолчали. На нас глядели их глаза, мутные и недоверчивые, в которых, тем не менее, неуклюже проблескивала мысль.

— Нет, только Хозяин. Он для нас все, — произнес первый. Но в его голосе мы уловили тень сомнения. — Выбирайте.

Дрожа всем телом, я подняла руку, что готова. Готов был и Коля. И Маша тоже. Мы спорили, кто спасет остальных, но нас спасла Надя.

— Я пойду. И сразу буду дома. Я так устала и хочу домой рисовать. А вы потом, позднее. Еще увидимся, друзья, — Надя обняла нас всех и попросила мужчин сделать это быстро. — Задушите меня. Тихонечко. Лучше во сне. Я все время сплю. Здесь какая-то ошибка, что я здесь. Мне просто уже пора домой.

Двое переглянулись.

— Хозяин любит свежее, — сказал первый.

— Мы скажем, что так и есть, — ответил второй. — А девчонке поможем. У вас есть четыре дня, — добавил он, глядя на нас, — только четыре. Потом мы снова придем.

— Посмотрите внимательно вокруг, — посоветовал первый.

И двое поднялись наверх вместе с Надей.

Наде не было больно. Ей дали какую-то траву и она уснула. А на острове потом видели призрак — белокурую девушку на берегу, которая часто плакала.

Первый день был днем траура: никто не хотел разговаривать, мы думали о мужестве Нади, о Славике; мы с Машей ревели, а Коля сидел, насупившись, изредка дергая себя за волосы, порой вырывая целые пряди и не чувствуя боли.

День второй не принес ничего нового — апатия и пустота пришли на смену слезам.

Третий же день ожидания был богат событиями. С самого утра мы исследовали каждый сантиметр пола и стен, нажимая пальцами на кажущиеся выпуклости. Четко, сантиметр за сантиметром, упорно нажимая пальцами, где только можно. К вечеру сил совсем не осталось. Тщетность попыток породила приступ ярости, которая нас и спасла. Коля сел, наклонился к стене и попытался вытянуть ноги — места не хватало, и от злости он пнул обеими ногами стену. Удачно, скажу я вам. Колины ноги выбили кусок обшивки, скрывающей лаз, вырытый руками неведомых узников. Сам того не зная, Колька пробил путь к спасению. Руками на ощупь, мы бы его не обнаружили. Лаз вел далеко в темноту, где нас, возможно, ждала жизнь.

 

Хозяин и собаки

С закрытием военной базы на Острове Летающих Собак из жителей никого не осталось. Уехали все, кроме местного сторожа секретного бункера, тихо ненавидевшего Горбачева и Ельцина, и всю власть за то, что его лишили работы, что забросили его любимый остров, который был гордостью страны и живым страхом для иностранных шпионов. Он остался один на пустынной земле посреди моря. И завел собак — привез первых новых поселенцев. Первые годы были тихими. Хватало продуктов. Собаки щенились и, в итоге, по острову бегало около двадцати штук. Люди не вернулись — те, кто уехал. Он же спокойно рыбачил, ухаживал за своим бункером — он знал все входы и выходы, все, смазывал оборудование — то, что еще могло сгодиться, проверял склады с оставшимися боеприпасами, брошенными в спешке. И чувствовал себя вполне защищенным, с гордостью выполняя ежедневную работу, к которой прикипел и которую скрупулезно выполнял. На совесть, как его учили в СССР. Как ни странно, когда после Горбачева поменялась власть, некому было вспоминать про далекий остров в Северном море — не до того было: делили работающие предприятия СССР, собственность КПСС, богатые города и села, прочие же, бесхозные, умирали сами. Собственно, так и прошли девяностые годы. А на острове теплилась жизнь.

В начале нулевых на остров приехала компания. Приехала неожиданно, на новенькой моторной лодке. Шумно выгружалась на берег, вытаскивая ящики с алкоголем и продуктами. Впервые за десять с лишним лет на острове были чужие люди.

Молодежь приехала за кайфом, за новым драйвом — ночные клубы и поездки на Лазурный берег и в Лондон прискучили, и дети богатых родителей искали новые развлечения. Одолжив у одного папаши лодку, они отправились на остров. По прибытии разожгли костер, полыхающий ярко и агрессивно, устроив новую вечеринку «Диггер-стайл».

— Какие мы креативные! — кричала брюнетка. — Мы — лучшие! Мы — хозяева мира!

— Да-да, мы — новое поколение России! — вторила ей блондинка, — мы так прикольно придумали, отправившись на этот остров. — И она припала к губам молодого человека, чей папа имел предприятие в Мурманске.

Чужие, подняв к небу бутылки, плясали вокруг. Чтобы добавить огня, юноши ринулись к заброшенным домам, где выламывали деревянные оконные балки и дверные панели, чтобы добавить жару. Костер полыхал, девушки плясали, медленно раздеваясь, пока не остались полностью обнаженными. Их не смущало, что юношей было почти в два раза больше. Оргия длилась всю ночь. Утром вокруг еле тлевших углей вперемешку спали юноши и девушки, в разорванной испачканной дорогой одежде. Разбросанные пустые бутылки с иностранными этикетками валялись вокруг, а ближайший подъезд заброшенного дома был основательно подпален и сломан — словно здесь было, ни много ни мало, настоящее землетрясение.

Погода стояла безветренная, и сторож поутру прогуливался по склону. Собаки радостно виляли хвостами, и ничто не предвещало беду. Они мирно шли, как всегда каждое утро, привычной дорогой. И, конечно же, наткнулись на остатки ночного праздника.

Проснувшиеся чужие были в дурном расположении духа — все спиртное было выпито. Кто-то ползал по берегу на четвереньках, жадно выпивая из пустых бутылок последние капли алкоголя. Отрицательная энергия скапливалась по мере нарастания разочарования — алкоголя не было, а догнаться так хотелось! В моторке тоже не пахло спиртным. Парни пошли искать — напрасное дело! — аптечку, возможно забытую кем-нибудь в доме, чтобы раздобыть медицинский спирт. Девушки остались у костра. А сторож медленно шел и шел навстречу. И собаки бежали впереди.

Когда сторож с собаками приблизились к костровищу, парни были уже на месте. Компания яростно ругалась, обвиняя друг друга.

— Это ты все выпил, Гарик, — визжала девушка с белыми волосами, растопырив пальцы с длинными розовыми ногтями.

— Сама дура, Лялька, — огрызнулся Гарик, — не надо было выливать на себя коньяк! Кто из нас еще твои титьки не видел? Только зря истратила все, крутясь у костра!

— Тебе же нравилось смотреть, нравилось! — не переставала визжать белобрысая.

Ругались все. Сторож появился внезапно. Собаки, приближаясь, насторожились — сегодня он взял с собой троих. И, когда он вышел к костру, поднявшись на холм, на поляне был ад.

Они кричали, били друг друга, колотили ногами и руками, катались по земле, не думая о крашеных волосах, о шпильках, о дорогой одежде. У кого-то не было штанов, кто-то уже не шевелился и просто лежал… Аптечку не нашли, а сторож попал под горячую руку молодым животным, которым некуда было излить злобу и порок.

Собаки виляли хвостами и вопросительно глядели на хозяина, спрашивая его — что же делать? Что ты нам скажешь?

А сторож, удивленный внезапным гостям, не понимал, что люди делают на острове. Похмелье и яростная жажда выпить гнали испорченную извращенную молодежь дальше.

— О, мужик! Смотрите, мужик! — закричал один из парней. — Пошли его бить!

Сторожа сбили с ног. Он успел прокричать: «Бегите, бегите домой! Домой, я сказал!» — спасая своих собак. Шесть лап топотом пронеслись мимо — собаки были умные и помчались прямо к дому. В бункер.

Его долго били, пока не выдохлись, пока не протрезвели, и вся злость не вышла наружу. А когда очухались, то увидели мужчину средних лет, ничком лежавшего на земле с синяками и струйкой крови на лице.

— Мы же его убили! — вскрикнула брюнетка, с трудом открывая ротик необычной формы с невероятно большими губами, отчего слова ей давались с трудом.

Сторож не подавал признаков жизни, и молодые люди быстро решили, не раздумывая ни минуты, что с ним делать. Девушки какое-то время смотрели на тело, но им это быстро наскучило, и они присоединились к парням, которые уже собирали вещи — чужие готовились отчаливать.

Удача была на стороне сторожа, словно ему помогал сам Остров. Успев очнуться до посадки компании в лодку, он стал прислушиваться к разговору, придумывая план действий. По разговору он понял, что молодежь очень богата: девушки наперебой хвастались, в какую страну кто поедет летом, и сколько денег дадут родители; парни же, собирая вещи, тоже говорили о деньгах. Дети богатых родителей, развращенные легкими деньгами, они кичились имуществом, а в душе были бедны, как пустые бутылки из-под виски на берегу.

Услышав стоимость моторной лодки, сторожу показалось, что он сошел с ума — таких денег никто из его знакомых и родственников никогда не имел, хотя все жили в достатке. Слово «МААС» заставило сторожа вздрогнуть — родители одного из молодых людей работали в «МААСе», — и парень хвастался доходами семьи. «Международные атомные автономные спецсредства» — расшифровку на острове знал каждый. Корпорация занималась разработкой мирного атома. На острове глубоко в бункере был расположен секретный филиал, где проводились исследования для использования атома на подводных лодках. Лаборатория была засекречена. В эпоху СССР ее обслуживали около ста человек. Сегодня помещения были законсервированы.

Злость охватила сторожа, глубокая, всепожирающая. Когда человеком овладевает необъяснимая ярость, толкающая его к убийству, к неподдающимся логике действиям, говорят, что в сердце вселяется Дьявол. Дьявол заставляет матерей бросать младенцев после рождения в роддоме или еще более страшное — убивать их; Дьявол живет в каждом из наркоманов, парализуя и блокируя разум; Дьявол вселяется во власть, когда она погрязает в роскоши и пороках, принимая необъяснимые решения, хаотичные и непонятные ни одному политологу, когда ей мало денег и она жадно хочет еще, не желая терять право на господство. Великие цивилизации мира были засыпаны пеплом и землей, великие имена сгинули во мрак, поддавшись искушению и желая еще — они не смогли вовремя остановиться.

Дьявол мало-помалу проникал в сердце сторожа, и злоба против этой роскошной сытой и здоровой молодежи росла. Он вспомнил, почему остался здесь — он был Сторожем прошлого, великого прошлого, погребенного навсегда. Тогда, много лет назад, он остался, бросив вызов сменяющемуся режиму, и сейчас снова был его шанс. Золотая молодежь стала его первой жертвой. На них он выплеснул все свои нереализованные мечты, свою загубленную жизнь и неумение приспособиться к новой непонятной России, свою боль и желание сохранить привычный уклад, свою гордость за когда-то великую страну.

«„МААС“, оказывается, цел, — думал он, — но почему они не едут на остров? Лаборатория закрыта, но цела. Архивы многолетних исследований тоже целы. Почему они не едут?» — у сторожа были одни вопросы, и ответов на них не было. Разумеется, он не знал, что самые богатые предприятия страны оказались в руках кучки людей, «национальной» идеей которых стало получать, но отнюдь не вкладывать. Интуитивно он понимал, что люди, избившие его, пресыщены и ограничены, что любят деньги и роскошь. «Ишь, как украшают себя, — думал сторож, приоткрывая глаза и разглядывая сочные молодые тела, — нет дела до целого острова с ценнейшими для науки архивами, но есть деньги на дорогие лодки».

Он не подал виду, что очнулся, пока его тащили к лодке, но услышал о планах молодежи выбросить его в море.

Решение сторожа крепло, а глупая болтовня молодых людей только убеждала его в своей правоте.

Парни были убиты. Он легко оглушил первого ударом руки. Двое других бросились бежать. Второй был сбит с ног веслом, а удар по голове усыпил его навсегда. Третьего сторож догнал и задушил. Вернувшись, прикончил первого несколькими ударами. Девчонки визжали, прижавшись друг к другу.

Парни-неумехи, не бывшие в армии, они могли только носить спущенные джинсы, показывая трусы с лейблом двух геев итальянцев, но совершенно не способны были защищаться — слабые мышцы рук, которые годились только для ношения «Брегетов».

Сторож стоял, выпрямившись, глядя в сторону моря, торжествуя в душе. И ветер беспечно играл в волосах.

Две девушки провели в бункере несколько лет, став рабынями: они кормили собак и готовили еду, стирали и тихонько старились — волосы отросли и поседели, пальцы искривились от ежедневной стирки. Удивительно, что за несколько лет из молодых и цветущих девушек, они превратились в пятидесятилетних женщин. Красота быстро ушла, словно ненадолго приходила в гости. Быть может, внешнюю красоту невозможно было сохранить из-за отсутствия красоты внутренней, которой никогда и не было.

Шло время. Лодка, спрятанная в укромной бухте, выручала не раз — на борту была рация и новости береговой охраны появились в ежедневной программе обособленной жизни Острова. За пропавшими молодыми людьми приезжали на Остров летающих собак, но вернулись домой не все.

За несколько лет колония разрослась. Собаки приобрели новые навыки — охранять, стеречь, ловить. Они стали сторожами, а сторож Хозяином. Сердце сторожа зачерствело, а собаки стали убийцами, верными помощниками самого Дьявола. И не важно, что работа была другая, суть оставалась прежней — слушаться Хозяина.

 

Что было потом

В лазе было темно. Мы ползли на коленках и локтях, беспрестанно задевая головой потолок, который внезапно опускался, и тогда мы с трудом сдерживали приступы паники. Запах земли навевал на мысли о смерти — это был страх могилы, ужас застрять под землей навсегда, но протоптанная узниками тропа вселяла надежду — это была реальная мечта о свободе, что мы выживем.

— Я, кажется, поранила руку, — вскрикнула Маша.

— Дай, гляну, — предложил Коля.

— Еще чего. Если будущий врач сам себе не поможет, то какой толк от моих шести лет в университете, — беззлобно огрызнулась Маша.

Маша напоролась на железку, валявшуюся на полу. Рана, со слов Маши, была пустяковая, хоть и сильно кровила, поэтому, разорвав рукав моего хлопчатобумажного свитера, мы быстро сделали перевязку, обильно смочив повязку слюной. Железку же предусмотрительно положил к себе в карман Коля: «Это знак, — повторял он, — знак, что Бог с нами, и мы выберемся».

Маша всегда играла только с мальчишками. Любимыми играми были футбол и хоккей. А в медицинский институт она пошла, чтобы доказать родителям, что она не только может лазать по заброшенным колодцам и гонять мяч во дворе, но еще может успешно учиться и стать молодым специалистом серьезной профессии. Потому был и выбран медицинский. Теперь мама просила Машу сделать ей массаж, поставить капельницу или просто послушать, или проверить давление. Маша смеялась над мамой, но все делала. А маме и вправду становилось легче, но не от манипуляций дочери, а скорее от чувства удовлетворения — какая же она у меня умница! Меняя мальчишек одного за другим, Маша со всеми умудрялась оставаться в прекрасных отношениях. Ее никогда не ревновали новые подружки бывших. Все знали, что Маша надежная и настоящая.

Вдалеке слышался лай. Подземный коридор заканчивался выходом. Снаружи дул ветер, а по берегу бегали собаки, привязанные мобильными тросами к поручням, тянувшимся со стороны холма, куда нас вывел лаз. Иногда они приподнимались над землей, растопырив уши и лапы, а потом, чуть стихнув, ветер плавно опускал их на землю, и собаки бегали вдоль берега по холму, неся вахту — туда-сюда. Зрелище, которое я не забуду никогда — собаки, летящие над морем. Издалека оно могло напугать кого угодно: пустынный берег, жидкая растительность летом или снег зимой, холодный ветер и неожиданные собаки в небе.

— С другой стороны острова мы не видели укрепления, не было ни перил, ничего, — удивленно произнес Коля.

— Здесь вход в бункер, Коля, тот, что мы искали, — ответила я. — Иначе, зачем столько охраны?

Очередной порыв приподнял собак и опустил — живые парашюты, собаки, летали. Фантасмагория севера, человеческий разум, добро и зло, где первое оставалось в проигрыше, побежденное грубой силой, и вяло плелось в конце жизни — извечная борьба двух властелинов.

Мы были достаточно далеко, но нас мог выдать ветер, донеся запахи до животных. И мы боялись встречи с людьми в коже — они могли быть рядом.

У Маши текла кровь. Мы снова сделали перевязку. Уложив ее в норе на остатки моего свитера и Колину куртку, и дождавшись, чтобы она уснула, мы ползком отправились к бункеру. Маша будет в безопасности, тем более что собаки не почуют запах крови.

Жахлые кустики деревьев, да кочки северного мха служили слабой защитой для нашего укрытия. Приблизившись, мы увидели людей в коже. Эти исправно несли вахту вместе с собаками и были вооружены. Люди-истуканы походили на застывшие статуи, стоя на земле крепкими ногами-столбами.

Второй раз нам довелось услышать гонг — позывные к обеду? Но это оказалась смена караула. Истуканы в коже поменялись, и вахта продолжилась. Хозяин ввел за правило всегда охранять территорию. К нашей удаче охранялась только обжитая колонией сторона Острова.

Через несколько часов гонг раздался снова — теперь это было время трапезы. Хозяин держал в страхе всех, и собаки слушались только его. Окрепшие на свежем мясе — а их очень хорошо кормили, — умные животные исправно несли службу. Страх правил в колонии. Каждые четыре-пять дней кого-то убивали — нужно было кормить остальных. Пополнялись же ряды колонистов за счет потерявшихся рыбаков, заблудившихся туристов или полицейских. Следы искусно прятались. Место обитания колонии найти было непросто, поскольку старая пристань располагалась на противоположной стороне Острова. Заброшенные дома тоже остались там. Случайно оказавшись на другой стороне, люди или уходили сами, не заметив бункер, или спускались, держась за поручни, но, не обнаружив ничего, кроме закрытых дверей, тоже уходили. Самые настойчивые оказывались в железной трубе-карцере. Хозяин сам решал, когда прятаться часовым и собакам, кого из чужих брать, а кого отпускать с миром — инстинкт выживания не подвел Хозяина ни разу. Пойманные же жертвы стали прахом, развеянным над морем.

Мы с Колей замерзли, ошалев от голода — после побега кормить нас было некому, а в трубу нам все же спускали кое-какую пищу. Где добыть еду? Коля предложил пробраться к собакам:

— Смотри, ветер подует, их поднимет, а я тем временем схвачу собачьи миски. Две смогу принести. Сейчас обед. Кожа ушла есть. Никого нет, — убеждал он меня.

Мысли о Маше, которой нужна была еда, заставили нас действовать, но мы не подумали о том, что миски были намертво приварены к полу.

Коля не вернулся. Он пытался оторвать миску, потом собрать еду в футболку, но опоздал, думая о Маше и обо мне. Собаки опустились слишком рано.

Я рыдала на берегу, глядя на друга — собак еще не кормили обедом…

Коля тоже ушел. Натренированные псы знали свою работу — пара укусов в шею навсегда открыла Колины глаза, удивленно смотревшие в небо. Я зажимала рот руками, стараясь не кричать. От криков бы прибежали истуканы в коже. А мой мужественный друг молчал, спасая нас с Машей.

Вернувшись к дыре лаза, я потрогала подругу — Маша не шевелилась. Под ней была лужа крови. И бинты, сделанные из свитера, насквозь промокли. Я трясла ее, вдыхала воздух в рот, била по щекам, перевязывала рану, растирала грудь — делала все, что умела.

— Машка, Машка моя, ты же успокоила, что рана — ерунда! — кричала я, стукая руками ее безжизненное тело.

Маша заснула навсегда — легко ушла во сне. Рана была на запястье. Видимо, слишком глубокая, что железка задела вену и не одну. Нас не было рядом, чтобы увидеть серьезность положения, а Маша не хотела быть обузой, отправив нас от себя подальше и притворившись — или нет? — спящей. Я не знаю. Думаю, что специально: что она, что Надя, обе мои подруги были лучшими из людей, стойкими и крепкими, сохранившими свой внутренний стержень, чего нам так сегодня не хватает.

Люди пусты, бесцельны, всего боятся — достаточно на них прикрикнуть и они несут тебе тапочки, как собаки. Они не совершают поступки, идут по кругу, волоча лямку. У Хозяина не сбежал ни один пленник, ни разу. Люди покорились, как они считали, судьбе, неизбежному. Но я уверена, что даже такая забитая масса может однажды воспротивиться и сказать нет, и сбросить ненавистный режим, хоть и кидающий маленькую корочку хлеба.

Через пару часов, успокоившись и собрав все, что можно было найти на берегу, я закрыла лаз: нашла несколько камней, с трудом оторвала моховые кочки, в ярости пиная их ногами, сорвала скудную траву и цветы, чтобы заткнуть дыры. Собрав остатки сил, я повернулась спиной к бункеру и двинулась в противоположную сторону. Не знаю, сколько времени я шла — не было часов, и я не помнила, куда они делись, не было вещей — мы оставили их в доме вечность назад. Не было ничего, только пустота была моим спутником, черная, пустая, зловещая. А на плече пристроился страх, примостился рядышком и дул мне в ухо холодком, сжимая разум и поедая остатки воли. И шептал, что мне пора к друзьям, что они ждут: «Ляг, полежи, травка мягкая, шелковая, ты замерзнешь и уснешь, и будешь с ними. Ты этого не хочешь?»

Пристань была недалеко. Сигнал мне подала моя старая знакомая подлодка. Добравшись до причала, я упала. Сил не было; ощущение нереальности, сюрреализм событий, случившихся за такой короткий промежуток времени, не давали уснуть. Я лежала, и это была не я, а моя оболочка, только мое тело. Душа же бродила по острову, вспоминая друзей, жалобно и протяжно зовя их. Ей, однако, пришлось вернуться, и вернуться одной.

* * *

Я очнулась в лодке, укрытая одеялом. Впереди сидел мужчина. В лодке лежали рыболовные снасти. Приподняв голову, я увидела, что Остров остался далеко позади — мы двигались в противоположную сторону. Моторка мчалась, уверенно разбивая волны острым клювом, и тихое море шумело вокруг.

* * *

Я их помню. Помню всех. Они всегда со мной. Мои друзья — Коля, Слава, Маша и Надя.