Стало досадно

Рис. М. Беломлинского

 

Ключевые слова

 

Питтсбург

Проблема с языком… С ней сталкиваешься сразу, едва переезжаешь на постоянное место жительства в другую страну, язык которой для тебя так же неведом, как и её законы, поведение людей, повседневная жизнь и прочее. «Язык мой — враг мой» — древняя мудрость.

Но что делать, чтобы можно было сказать, что язык мой — нет, нет, не враг, да и не друг, а хотя бы близкий знакомый?

…Конец девяностых годов.

Наша дочь, которая уже много лет жила в Америке, вызвала нас с женой и порекомендовала методику общения с незнакомыми людьми для решения возникающих проблем в первые дни и месяцы пребывания в стране. Суть методики проста:

1. При обращении к любому человеку, продавцу, прохожему, служащему нужно назвать главное, ключевое слово (выученное или записанное заранее).

Американцы, сметливые, заинтересованные в тебе как в покупателе или посетителе, поймут, что ты хочешь, чем интересуешься. Можно дополнительно использовать свой актёрский талант или подкрепить слово поясняющим жестом, мимикой или рисунком.

2. Всё это делать обязательно с улыбкой. Возмущение, злость, неприязнь, повышение голоса — обычные атрибуты российского общения — забыть, выбросить из головы.

3. В этой стране ты — свободный человек.

Это была первая политинформация, которую я, отвыкший от них, прослушал внимательно, тем более что проводила её очень далёкая от политики дочь. Я подумал, что надо благодарить институт Гнесиных, выпускники которого могут пропагандировать нужное поведение и лучшие образцы русской музыкальной школы в любой точке земного шара.

Вскоре после приезда мне нужно было слетать в другой город. Получив необходимые инструкции, с протоколом политбеседы (как руководящей и направляющей силы) в кармане, сел в самолёт по маршруту Миннеаполис — Питтсбург и полетел. Волновался. Первый раз самостоятельно в другой стране. Языка не знаю. Мобильная связь и интернет тогда ещё для меня были так же далеки, как и земля, над которой мы пролетали. Угостили завтраком, запил кока-колой со льдом. Благодать… Прошло больше двух часов, и я уловил какое-то брожение среди пассажиров, после того как по громкой связи отчётливо прозвучало несколько раз: Детройт. Почуял неладное.

Подозвал жестом стюардессу. Стройная. Симпатичная. С милой улыбкой. Показываю ей на часы и с удивлением спрашиваю:

— Питтсбург?

Она мне что-то говорит, я не понимаю и произношу единственную фразу, которую успел вызубрить и запомнить за короткое пребывание в Штатах:

— Ай ду нот спик инглиш.

Мгновенье подумав, она достаёт небольшой блокнот, рисует на листочке облака, льющиеся из них струйки дождя и рядом слово — Питтсбург. Затем, ниже, округляет смеющееся солнышко, а в его лучах пишет — Детройт. Зачёркивает, вручает мне эту страничку, улыбается, говорит: «О’кей?» — и уходит.

Приземлились в Детройте. Пассажиры, забирая багаж, выходят из самолёта. В салоне остался я один. Сижу, тупо смотрю на картинку, подаренную мне бортпроводницей, и соображаю, что делать, куда идти, что говорить, какие слова? Слышу голос, поднимаю голову. Мне показывают — выходите… И тут я вспомнил первый пункт политбеседы и спокойно, но очень твёрдо произнёс единственное найденное ключевое слово:

— Питтсбург!

Виновато улыбнулся и не встал с кресла. Бортпроводница смутилась, немного постояла и ушла.

Рис. М. Беломлинский

Сижу. Через несколько минут возвратилась с пилотом — командиром корабля. Он что-то сказал. Я, естественно, ничего не понял, но в руках была самодеятельная карта погоды бортпроводницы, и, ткнув в неё пальцем, я произнёс:

— Питтсбург!

Без надрыва, без повышения голоса, улыбаясь, сидя в кресле и глядя им прямо в глаза. Пилот внимательно посмотрел на меня (вроде нормально выглядит, трезвый):

— Рашн?

— Да, — ответил я по-русски, так как этот вопрос я уже слышал многократно.

Командир о чём-то посоветовался со стюардессой, и они удалились в кабину самолёта. А я через иллюминатор наблюдал суетливую жизнь аэропорта. Минут через десять эта пара вернулась, и пилот, показав на стюардессу, закончил несколько предложений словом «Питтсбург». Даже я понял, что меня поведут на другой самолёт, который полетит в нужный мне город. Я кивнул головой, встал с кресла, взял одной рукой небольшой багаж, а другой — под руку стюардессу и спросил:

— Питтсбург?

— Ес…

Пилот посмотрел, как я держу под руку стюардессу, улыбнулся, и мы втроём вышли из самолёта: впереди пилот, затем бортпроводница и я с ней под руку.

Это потом мне, неотёсанному, популярно разъяснили значение угрожающего слова «harassment» (по-английски так называют сексуальное домогательство, например приставание к стюардессе). Вошли в здание аэропорта. Стюардесса подвела меня к стоящей тележке с водителем, вместе сели и поехали. Передвигались довольно долго. Подкатили к регистрационной стойке, где стояла небольшая очередь. Девушка взяла мой билет, сама всё оформила, подвела к входу на самолёт, помахала рукой, улыбнулась и попрощалась:

— Бай!

Я ответил таким же, но непривычным ещё «Бай!»

Уже разместившись в другом самолёте, летящем в Питтсбург, я невольно подумал, какие слова произнесли бы российские пилот и бортпроводница, если бы я посмел что-нибудь возразить в аналогичной ситуации. Какими ключевыми словами они бы меня пригвоздили? Через сколько минут я был бы выброшен из салона самолёта? А здесь… Видимо, подтвердился на практике пункт № 3 методики.

И ещё вспоминал, как, посмотрев на меня, пилот командир корабля спросил:

— Рашн?

Как он определил? По каким признакам, внешности или поведения? Опытный пилот… Жаль, что ему не сказал спасибо. А листок из блокнота я сохранил и надолго запомнил изящную стюардессу. После возвращения, по старой совковой привычке, составил письменный отчёт (с приложением листка из блокнота) о поездке и полученных впечатлениях. Передал дочери. Через несколько дней отчёт был возвращён. В левом верхнем углу размашистая резолюция — «Одобряю», а чуть ниже круглое смеющееся солнышко.

 

Гав! Гав! Гав!

Утро. Громкий стук в дверь. Чувствуется, что бьют кулаком. Не останавливаясь. Спросонья соскакиваю с кровати и в трусах быстро иду к двери. Открываю. Стоит Джоэн — менеджер нашего дома. Увесистая американка, хамовитая, бесцеремонная. Когда она говорила или смеялась, то сила звука исходила, казалось, не из горла, а из всех внутренностей. Внимательно глянула на меня и молча прошла в restroom. Посмотрела на протекающий потолок (мы подавали заявку на ремонт), проорала несколько предложений, которые были непонятны, вернулась, ещё раз посмотрела на меня, не сдвинувшегося с места (в трусах), и ушла. Это произвело на меня впечатление. И на неё, как оказалось позже, тоже, потому что многим она рассказывала, как этот «рашн» встретил её, менеджера, в трусах. В этой ситуации я никаких слов, тем более ключевых, не произносил — не нашёлся, опешил, не успел. Слаб был словарный запас.

Счёт был в её пользу. Но я не привык проигрывать. И уже через пару недель не только восстановил равновесие, но и «оттянулся» по полной программе. На мой взгляд — с оглушительной победой в прямом и переносном смысле.

Наш семидесятиквартирный дом обслуживал, говоря по-русски, слесарь — сантехник по имени Боб. Он жил в квартире под нами. У него были огромный чёрный пёс и страсть к выпивке, как в одиночку, так и с шумной компанией. По-видимому, из-за несоблюдения хозяином режима, собака очень часто и громко выла, в любое время суток, что мешало жильцам нормально спать и жить. На все наши просьбы Джоэн не реагировала. Боб, чувствуя поддержку, клялся исправиться, но всё оставалось по-прежнему. Моё терпение лопнуло, и после очередной бессонной ночи я пришёл к Джоэн. Наметил направление главного удара, подобрал ключевые слова и манеру актёрского поведения (по методике дочери). Менеджер, как всегда, разговаривала по телефону. Я, сидя напротив на стуле, терпеливо ждал, накапливая энергию. Минут через десять Джоэн положила трубку, неприязненно на меня посмотрела и спросила:

— Какой вопрос?

Я медленно встал, опёрся двумя руками на стол, слегка наклонился.

Она почуяла необычность ситуации, насторожилась и даже взялась руками за ручки своего кресла. А я, выговаривая чётко каждое слово и усиливая его громкость, с паузами, медленно наклоняясь к ней и глядя прямо в глаза, чеканил:

— Боб!.. Дог!!!.. Гав!.. Гав!!.. Гав!!!

Последние слова звучали и были сыграны так, как будто я всю жизнь учился по системе Станиславского у собак оглушительно и свирепо лаять.

Джоэн отпрянула на вращающемся кресле и откатилась к стене кабинета. Я выпрямился, погрозил пальцем и сказал нормальным голосом:

— Ноу гуд!..

Повернулся и спокойно вышел. Этот диалог наблюдали и слышали другие жильцы, сидящие в приёмной (дверь была открыта), которые тоже были очень недовольны методами руководства и поведением этой женщины. На следующий день в офис прибыл суперменеджер, которого, естественно, проинформировали о моём своеобразном отстаивании своих прав. Со многими беседовали, но меня не вызывали. «Рашн» — что с него возьмёшь?

Но через три дня Джоэн и Боба уволили. Я был рад, что этому способствовали, в какой-то степени, правильно подобранные ключевые слова и моя природная артистичность.

 

Джиголо

Так случилось и со мной. А причиной всему — память, чёрт бы её побрал.

Когда мы приехали в Америку, здесь уже жила дочь с внуком, который учился в high school. Он прекрасно говорил по-русски, несмотря на то что с пелёнок вырос в Америке (дома на другом языке запрещено было говорить), а английский стал его родным языком. Но самое главное, что вызывало удивление и радость, внук обладал тонким чувством юмора, понимал анекдоты, рассказы, карикатуры, смешные ситуации, взращённые на российской почве. Мы дружили, и он очень часто был проводником и переводчиком, потешаясь над моим незнанием языка, пародировал произношение, но всегда к месту и доброжелательно.

Как-то я решил посетить «Best Buy». Хотелось посмотреть последние модели завоёвывающих рынок цифровых фотоаппаратов. Дело для меня серьёзное, поэтому направились вместе с внуком. Зашли в магазин, подошли к отделу фотоаппаратуры. Уточняю у внука, как правильно назвать цифровой аппарат, поскольку это ключевое слово для беседы с продавцом.

— Диджитал, — сказал внук. — Я пока поиграю на автоматах, здесь, рядом. Если нужно, позовёшь.

— Договорились.

И я пошёл вдоль стендов. Остановился возле одной модели. Не успел даже прочитать характеристики и взять посмотреть, как тут же появился средних лет продавец и спросил:

— Вам помочь?

Это я понял и без переводчика.

— Ес…

— Что вас интересует?

И здесь произошёл конфуз. Пока я шёл вдоль разложенных последних достижений фототехники и любовался ими, начисто забыл, как назвать цифровой аппарат. Сразу привлекать внука не хотелось. Ну неужели я совсем… Лихорадочно вспоминаю:

— Ди… Дижи… Джиги… Диджо…

А мужик стоит рядом с улыбкой, ожидая вопроса, и терпеливо слушает мой бред… И тут я выпалил:

— Ай ниид джиголо…

На лице продавца появился испуг. Он почему-то посмотрел налево, потом направо и снова со странным взглядом на меня. Пауза. Я понял, что без внука не обойдусь. Оглянулся. Он стоял в полутора метрах, двигал рычагами игрального автомата и почему-то смеялся…

Я его подозвал, хотел объяснить ситуацию, но он, не слушая меня, сказал продавцу:

— Его интересует цифровая модель этого фото…

Естественно, он произнёс эту фразу на английском, при слове «диджитал» (цифровая) с улыбкой повернув ко мне голову.

Всё выяснили, всё оговорили, но мне казалось, что продавец никак не мог прийти в себя и очень быстро удалился.

— Ты что, всё слышал?

— Конечно…

— В чём дело? Что ты ржёшь, мой конь ретивый? Чем он был так напуган?

Рис. М. Беломлинского

— Дед, — еле сдерживая смех, продолжал внук, — в переводе на русский язык «джиголо» означает сутенёр. Ты, надеюсь, понимаешь значение этого слова? Ключевого, кстати… «Best Buy» предназначен для других целей, — добивало меня молодое поколение, демонстрируя при этом великолепное знание самой сути этой темы.

— А ты уже квалифицированно в этом разбираешься?

— А как же.

И мы — окончивший одиннадцатый класс, ростом один метр девяносто сантиметров американец и российский пенсионер, которому популярно разъяснили значение ещё не выученных ключевых слов, — дружно смеясь, сели в «Ford».

— Да… внучок. Нехорошо получилось, забыл…

— Как, дед, ты меня в таких случаях учишь? Пить надо меньше!..

А если пить, то воду. Ключевую.

 

Без секса жить нельзя на свете, нет!

Наименование рассказа — это вольно подкорректированная фраза из оперетты И. Кальмана «Сильва», подсказанная суровыми буднями современной жизни. Жили мы — поживали в России-матушке, пока чёрт нас не дёрнул, и вся наша семья — жена, я, двое малолетних сыновей двинулись в Америку, не очень осознавая, что нас ждёт за горизонтом.

Будем откровенны: мы не привыкли к такому ритму в рабочие часы, как в Америке. У нас в крови — перекуры, магазины, разговоры, отгулы, больничные листы…

«Работа не волк, в лес не убежит».

«Лучше пузо от пива, чем горб от работы».

А здесь нужно было трудиться, трудиться и трудиться. Да, ещё! Чуть не забыл — «учиться, учиться и учиться». Классика! Нас бесплатно учили читать и писать, бесплатно можно было получать высшее образование. Только к работе нас не приучили. Пришлось перестраиваться.

Но всё это — перегрузки, недосыпания, усталость, нервы. Повышалось давление, начинало барахлить сердечко. О наших непростых буднях родителям мы не сообщали, а, засучив рукава, трудились на благо нашей великой новой Родины.

А недавно произошло радостное событие. Из России после нескольких лет просьб и уговоров жены к нам прилетели её родители. Прибыли они с тринадцатилетней племянницей Леночкой. Жизнерадостная тёща, которая получила высшее музыкальное образование в консерватории по классу вокала и пела в оперетте много лет, часто подтрунивала над своим мужем, физиком, а он с улыбкой смотрел на свою половину, не оставался в долгу и любил повторять: «Бесценна моя Авиценна». — «Так Авиценна он, а не она…» — «Правильно. Для Розы это не имеет значения. Ей интересны написанные труды древнего мыслителя “Трактат о сексуальной силе” и “Свод науки о музыке” — всё по её пристрастиям», — отшучивался Михаил.

И вот — первое общее застолье, все веселы, немного возбуждены, произносятся тосты. Михаил поднял высоко бокал:

— Я очень рад, что мы наконец встретились. Тост из оперетты прост: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» За них давайте выпьем!

Все чокнулись, и тут, после наступившей паузы, Леночка выдала:

— Дед! А сейчас так поют только со сцены. У нас в школе это звучит иначе: «Без секса жить нельзя на свете, нет!»

Тишина. Взрослые не знают, как реагировать. Не растерялся дед. Профессор, доктор, сказал:

— Всё правильно! Можно исполнять и так и так, одна формула не исключает другую. Они взаимосвязаны, романтичны, а главное — не противоречат научным данным. Чувствуется, вну-чень-ка, что у вас в школе очень «продвинутые» дети.

— Да-а-а, — отреагировала Роза. — Быстро взрослеешь, деточка. Но что-то дома ты не вела себя так, мягко говоря, раскованно.

— Так вы все говорили, что Америка — страна свободы!

— Вся в меня, — подытожила Роза под общий смех.

А я невольно вспомнил недавний эпизод, когда заехал в школу за сыном. Идём с ним по коридору, навстречу молодые учительница и мужчина. Шустрый отпрыск весело здоровается: «Hello, Ms. Holm!» — «Hello, Daniel!» — «Who is this with you, Ms. Holm?» — «You are curious, aren’t you?» — «Yes». — «Well, Daniel, this is my boyfriend Greg». — «Ms. Holm, have you kissed him yet?» — спрашивает у неё мой молокосос. — «Yes!» — не задумываясь и смеясь ответила учительница. Девять лет, а не тринадцать. Чётко заданный вопрос, значит, знает, о чём спрашивает. На чистейшем английском языке. Как реагировать? И сын получил чувствительный подзатыльник, вопреки существующим законам поведения взрослых и детей в Америке, но остался доволен собой. Мужик. «Весь в меня», — как говорит тёща.

Рис. М. Беломлинского

Кто бы мог подумать, что некорректное замечание племянницы обернётся совершенно непредсказуемыми событиями в нашей семейной жизни. Вечером все разошлись по своим постелям. Мы лежали рядом с женой, и она неожиданно, с грустью произнесла:

— Ленка уже начала думать и рассуждать о сексе… А мы с тобой начали забывать, что это такое. Почему? Нам же ещё и сорока нет.

— Кто-то сказал: «Давно иссяк из жизни сок, и тихо сыпется песок».

— Не прибедняйся. Ты ещё своего любимого Жванецкого процитируй: «Лучше с трудом заниматься любовью, чем с любовью заниматься трудом». Так вот меня первая половина этой мудрости не устраивает. Я понимаю — усталость, сердце побаливает. Значит, надо подлечиться. Завтра пойдёшь к врачу. Ленка права. Я тоже не хочу жить без секса. Я молода, красива и сексуальна.

— Правильно мыслите, товарищ.

Эту ночь мы провели без прошлой страсти и энергии, но… техника осталась. Все последующие дни под жесточайшим давлением жены я посещал врачей, и неожиданно выяснилось, что мне необходима операция на сердце.

— А что конкретно рекомендуют кардиологи? — спросил Михаил.

— Советуют поставить два байпаса. Плохие сосуды заменить.

— Как мне говорили, здесь это поставлено на конвейер. Посмотрю, что есть в Интернете по этому вопросу.

После всех необходимых обследований и анализов назначили день, в который я должен был на себе испытать могущество американской медицины. Настроение, прямо скажу, было неЖванецкое… В оставшиеся до операции дни нестандартную струю в нашу жизнь вносил Михаил. Иногда за завтраком, обедом или ужином он докладывал о своих исследованиях. Например:

— Прочитывая материалы в Интернете по вопросу замены различных человеческих органов, я познал массу удивительных случаев. Понимаю, что то, что поведаю, не аналогично твоей операции, но иногда выглядит даже забавно. Психиатр из Детройта Пол Пирсел. Цитирую: «Мужчине сорока одного года вживили сердце девятнадцатилетней девушки. И того будто подменили: бурный темперамент, резкость движений, бешеный интерес к жизни — раньше это ему было несвойственно. Ведь с детства он рос медлительным и рассудительным…»

— Ваш намёк понял… Хоть рассудительным рос, это уже неплохо.

— «Женщине тридцати пяти лет досталось сердце двадцатичетырехлетней студентки колледжа. Из холодной и стеснительной она вдруг стала страстной любовницей. Каждую ночь донимала мужа любовными ласками. «Ты превратилась в проститутку», — заявил однажды супруг. — «Папочка, дорогой, с этого момента поподробней, пожалуйста», — улыбнувшись, попросила жена.

Конец этим исследованиям положила тёща:

— Прекрати этот ликбез, иначе рассудок потеряю не только я, а нашего дорогого зятя до операционного стола не донесут.

И все выпили за своевременное предостережение и тёщин «чёрный» юмор. Операция прошла успешно. Реабилитация тоже. Все были довольны. Я, поскольку полностью восстановился, чувствовал себя окрепшим и помолодевшим. Тёща и тесть тоже, так как дочка не осталась вдовой. И самое главное — жена Ира, поскольку после отъезда родителей мы почувствовали, что наступил медовый месяц, когда слова «без секса жить нельзя на свете, нет» совпадали со страстью, поцелуями, объятиями…

Некоторое время спустя, когда я ласково гладил голову жены у себя на груди, она тихо прошептала:

— Вова, Вов… а может, ещё пару байпасов поставить?

 

Укусите меня, пожалуйста!

После переезда в Америку я старался не менять заведённый в Союзе ритм жизни и распорядок дня — бегал от инфаркта.

Было модно и, говорили, полезно. Это сейчас появляются разные методики и способы оздоровления и похудания, противоречащие друг другу. Бегал каждый день. В нашем районе течёт Миссисипи. Красивая набережная, чистый воздух, дышится легко. Постепенно начал узнавать таких же сторонников трусцы и владельцев собак, которые выгуливали своих любимцев. И все были дружелюбны, охотно кивали и улыбались друг другу. Смешно признаться, но я даже остановился и оторопело таращился, когда впервые увидел, как аккуратно убирают владельцы за своими собачками в мешочки лопаточками, оставляя чистыми деревья, лужайки, подстриженную траву. Короче — совок!

Когда я об этом написал друзьям, имеющим замечательных особей и совершенно противоположный опыт по части сохранения природы в первозданном виде, они, перефразировав «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, ответили телеграммой: «Грузи пакеты и лопаты бочками».

Во время пробежек как-то недружелюбно косился на меня бультерьер, которого выгуливал почтенный старичок, иногда отпускающий собаку с поводка. Пёс мне тоже не нравился. Ни статью, ни мордой, ни шерстью.

«Поросёнок», видимо, это учуял. Он был единственным, кто не улыбался. Так мне казалось.

И вот однажды, во время очередной пробежки, он приблизился, а я на бегу коснулся его ногой. Реакция была мгновенной и совершенно неадекватной. Пёс разозлённо бросился на меня, начал кусать, я отбивался, споткнулся и — помните, как в «Бриллиантовой руке»: «Упал. Очнулся. Гипс».

А дальше… А дальше… Не-ет!

Надо прожить в Союзе, чтобы всё это понять. Вы лежали когда-нибудь в простой больничной палате? И я лежал. В урологии. Шестнадцать человек… Жаркое лето. Помещение не проветривается. Медсёстры — бабули. Беспардонные. Языкатые. Простыни… Это…

Подходит заведующий отделением: «Ты самый подвижный, скоро выпишем. Вот тебе прокачка. Пойди, помоги пробить санузлы, а то скоро все в моче плавать будем. Сначала мужской, потом женский».

А здесь. Лежу один в палате! Понял смысл словосочетания «белоснежная простыня». На стене — телевизор. Рядом телефон.

Полотенца… Не знаю, каким что вытирать. Боюсь притронуться, чтоб дураком не выглядеть. Простыни — всё время меняют. Простыни меняют!!

А сестрички! А сестрички!! Одна колет в левую руку, другая в правую, третья поднимает, четвёртая опускает. Обалдеть можно. И всё с улыбкой. И беленькие, и чёрненькие. А еда! Да всегда вовремя. И всё бесплатно, страховка обеспечивает.

Куда я попал? Вспомнил! Мне обещали, что моё поколение будет жить при ком-му-низь-ме! Дождался. Пусть в госпитале. Пусть на другой стороне Земли. Но дождался.

Правда, в этом раю я находился всего три дня. Тут долго не держат. Но почтенный старичок, хозяин собаки, успел навестить меня. Побеседовали с ним плодотворно. Поддержал морально. И материально.

А я вспомнил, как из нашей пятиэтажки молодую женщину покусала собака. Так к ней домой пришел громила, владелец, и чуть не побил её: «Не трожь пса! Он — медалист! А ты — сука подворотняя». А это была учительница. Преподавала русский язык и литературу. Учила его детей. Да-а.

Из госпиталя даже уходить не хотелось. Восстановился быстро. Начал бегать потихонечку. И мечтаю снова расслабиться: комфорт, обслуга, сестрички. Такие вежливые, так нежно прикасаются. Решил подыскать район, где собак побольше.

Чтоб покусали…

 

Комплекс неполноценности

Середина девяностых годов. На вторую неделю после переезда в Америку друзья, которые уже несколько лет жили в Штатах, пригласили жену и меня отдохнуть на природе в давно облюбованном ими месте, расположенном к северу от Миннеаполиса, в сторону границы с Канадой. Конец лета. Выехали рано. Каждые полтора-два часа делали остановки в небольших городках. Знакомились с различными сторонами жизни совершенно новой для нас страны — магазинами, автозаправками, питанием, выражаясь привычным языком, в разного рода «забегаловках». И в каждой можно было выбрать еду по вкусу. И в каждой чисто. И можно помыть руки, так как туалет — её непременная принадлежность.

Любовались качеством дорог и их развязками, дисциплиной водителей. Просто поражали шумозащитные заборы. Нет, не заборы — это примитивное наименование, наш лексикон. Это мощные сооружения, которые установлены иногда на много миль вдоль автомобильных магистралей. Впечатляло… Я много ездил по матушке-России, но нигде такого не видел. Да и не мог видеть. Ну кто у нас заботился о влиянии шума на рядового гражданина, живущего рядом с дорогой, которая пролагалась в светлое будущее?

Возле каждой школы спортивные комплексы для игр детей в футбол — и в американский, и в сокер, в баскетбол, в хоккей. Ухоженные поля. Подстриженная трава и тележки, перевозившие любителей гольфа.

Удивлялись количеству строящихся домов, больших и малых, и тому, что строительные материалы лежат рядом на открытых площадках, а значит, никто не боится, что их разворуют.

У меня, занимающегося в прошлом строительством, такое вызывало улыбку. Как же глубоко в нас сидит это желание стянуть всё, что плохо лежит, да и то, что неплохо, тоже. Это у нас в крови. С пелёнок, с молоком матери.

Каждый может вспомнить немало поговорок и пословиц, а главное, действий на эту тему.

Сделали короткую остановку перекусить в кафе, в уже давно построенном здании, где размещалось много разных учреждений, и в каком-то помещении, по-видимому, шёл ремонт. Возле здания стоял большой контейнер, куда выносили мусор и всё, что подлежало замене. Не выдержал. Заглянул. Жена еле оторвала от этого созерцания… Двери, оконные рамы (многие со стёклами), ковры (в рулонах), металлические конструкции, кондиционеры, шкафы, столы, стулья, панели разных размеров, сантехника, провода… Конечно, всё это было не первой свежести, но для российских умельцев это был практически готовый дом на шести сотках дачного участка. На меня это произвело такое впечатление, что я забыл, куда и зачем мы едем, хоть вслух тему не обсуждал, опасаясь быть уличённым в примитивном мышлении.

— Я тоже был ошарашен этим, — неожиданно сказал друг. — Тем более что по этому поводу мною были написаны «бессмертные» стихи:

Посмеялись и двинулись дальше. Не думал, что впереди ещё много удивительного. Свернув с основной дороги в лес и проехав несколько миль, прибыли в необыкновенно красивое место. Извилистая спокойная речка с песчаным берегом, а на противоположном берегу стоящие прямо в воде стеной деревья, как будто не желающие никого пускать на свою территорию. И тишина… Расположились у речушки и занялись благоустройством. Я внимательно осмотрел врытый в землю крепкий аккуратный стол со скамейками, на которых не было вырезано никаких похабных слов. Рядом такой же…

«Не дошла ещё до них наша «культура», — улыбнулся про себя. Но вслух этого не сказал. Хотелось выглядеть воспитанным.

Недалеко стоял гриль. «Как его не утащили до сих пор?» Но не спросил. Стыдно было…

Да! Чуть в стороне ящик для сбора мусора. Крышка целая. Приоткрыл. Чуть-чуть заполнен. На всей поляне ни мусора, ни валяющихся бутылок, ни порванной бумаги, ни окурков…

Словно нас ждали и специально убрали, говоря современным языком, для VIP-персон. «Чего-то я недопонимаю…» — вертелось в голове.

После длительной дороги захотелось уединиться. Направился в наиболее густую часть леса.

— Ты куда? — спросил друг.

— Куда влечёт меня мой жалкий жребий.

— Посмотри в другую сторону, а «Горе от ума» потом декламировать будешь.

Я повиновался. Недалеко стояла будка. Нам тогда они не были знакомы. В Союзе их не делали. «Нынешнее поколение советских людей» уже построило коммунизм. Такими «пустяками» не занимались.

Нет, это была не покосившаяся, сбитая из досок с большим расстоянием между ними и кривой, скрипящей, не закрывающейся дверью развалюха, от которой несло за километр. Такое сооружение узнал бы сразу. Я увидел металлическую, аккуратную небольшую будку, покрашенную, с чёткой надписью «On-site sanitation» и номером телефона. Я двинулся как-то медленно, с недоумением на лице. Легко открыл дверь. Вошёл. Никакого запаха не почувствовал. Чистота. На стенке прикреплён рулон туалетной бумаги. Рулон туалетной бумаги! И ещё какой-то листок. Присмотрелся… Цифры… числа… часы… подписи… Я не понимал, что это значит. Позвал друга. Он, глядя на меня, растерянного, популярно разъяснил, что мой интеллектуальный уровень, хоть и низок, но для разгадки этих отнюдь не наскальных египетских надписей достаточен.

— Да… да. Это график очистки. Кстати, обрати внимание, как раз сегодня с трёх до пяти её должны осуществить. Проверь. Я чувствую, на большее сегодня ты не способен.

Он был прав. Что бы я ни делал: забрасывал ли удочку или помогал готовить шашлычок, я всё время посматривал на часы и будку. В 4 РМ подъехала машина, которая по своей чистоте значительно превосходила российские молоковозы. Трезвый шофёр надел рукавицы, произвёл необходимые действия, зашёл внутрь кабинки, расписался на листочке и уехал. Я подошёл. Проверил. Число… время… подпись…

Это было выше моего понимания. Выше.

Вспомнил слова дочери: «Здесь я избавилась от комплекса отсутствия туалетной бумаги»…

В Толковом словаре русского языка С. И. Ожегова написано: «Комплекс неполноценности — болезненное недовольство чем-нибудь в себе самом».

В данном случае я чётко подходил под это определение. В голове не укладывалось… Проработал всю жизнь. На тяжелом производстве. Проектировал. Строил. Многое видел в разных концах нашей необъятной родины. Но здесь… У чёрта на куличках. Глухомань. От ближайшего населённого пункта сто кэмэ. В лесу. В определённые дни и часы. И подпись за выполненную работу! И почти нетронутый висящий рулон туалетной бумаги… Никогда не забуду!

P.S. В 2001 году создана Всемирная туалетная организация, присваивающая общественным туалетам рейтинги. Уже появились пятизвёздочные заведения.

Недавно я получил письмо из Москвы от дорогого мне человека, которому я отправил этот рассказ на экспертизу. Вот его ответ:

«Дорогой А. С!

Как Чапаев с помощью картошки учил Петьку воевать, так и Вы с помощью американского лесного сортира объяснили мне суть общественного устройства США. Чем проще аргументы, тем круче эффект.

Кстати, погрузившись в тему, я обратился к своему личному пятидесятилетнему опыту наблюдений за сортирами Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ). Это довольно крупные кирпичные сооружения на двадцать-тридцать посадочных мест, построенные в 1953 году.

И что же хочется отметить по прошествии полувека?

1. Подкупает приверженность традиции. Русский народный дизайн — очко прямого попадания — сохранен до сих пор. Унитазов как не было, так и нет.

2. Если Вам кто-то скажет, что эти сортиры загажены до потолка, не верьте! Это явное, как минимум, троекратное, преувеличение.

3. Зато они стали платными.

А ВДНХ, между прочим, это далеко не самое захолустное место в столице. В общем, в модернизационные планы правительства мы верим всей душой, но, для сохранения веры, в сторону сортиров лучше не смотреть…»

…Вспомнил случай из моей производственной практики. Поступила команда цеху — отремонтировать коровники в подшефном колхозе. Бабы и мужики взмолились: «Постройте уборную, а то председателя год просим — не делает». Через несколько дней по главной улице деревни медленно, торжественно везли на машине крепко сбитую деревянную двухочковую уборную, посыпанную цветами. Добротно слаженную, со знанием дела, так как половина рабочих на заводе — деревенские. За машиной шагал самодеятельный небольшой цеховый оркестр с бодрыми маршевыми мелодиями. Задержались возле председательских окон, исполнили торжественную мелодию и поехали дальше — устанавливать. Долго потом издевались над председателем. Но смычка рабочих и крестьян была осуществлена.

 

Продолжаю удивляться

Мы прибыли на постоянное проживание в Америку, вошли в здание аэропорта. И первое, что меня удивило, это ползающие по полу маленькие дети — белые, чёрные, полубелые, получёрные. Их родители спокойно сидели рядом, смотрели телевизионные передачи в ожидании своего рейса. Их не смущало, что на полу дети могут заразиться какой-нибудь инфекцией, занесённой из любой части земного шара. Я попросил встречающих нас разъяснить, почему детей не берегут?

— Полы чистят, инфекции лечат, — разъяснили мне компетентные родственники и друзья.

— А почему у нас к этому иначе относятся?

— Потому, что у вас нет желания по-настоящему чистить полы и квалифицированно лечить инфекции. И ещё небольшая поправка к вашему вопросу. Не у «нас», а у «них». Не забывайте, по какому статусу вы прибыли в Америку.

— «Постоянное место жительства».

Мне нечего было ответить. Это позже я подготовил для себя ответ:

Прожил уже много лет, но удивляться этой замечательной стране не перестаю. Недавно угораздило меня неудачно приземлиться. Почувствовал резкую боль в руке. «Упал. Очнулся. Гипс» — это в кино. А в жизни… Через десять минут я был в «emergency», в больнице, через пятнадцать минут был сделан рентгеновский снимок. Его посмотрел врач, показал мне и сказал:

— Перелом. Придётся наложить гипс.

И после этого начинается самое интересное. Молоденькая, очень симпатичная медсестра с очаровательной улыбкой спрашивает:

— Какого цвета вам сделать гипс?

Так это звучит в устах переводчика. Я принимаю это за шутку и, глупо улыбаясь, молчу. Переводчик:

— Что вы молчите? Какого цвета вам сделать гипс?

— Это шутка?

— Нет.

— Я этого не понимаю.

Переводчик сообщает это медсестре. Она берёт лежащий на столе небольшой блокнотик, состоящий из длинных полосок разного цвета, и предлагает выбрать. Меня это настолько ошарашило, что я не знал, что ответить. Разве бывает гипс не белый? Тупо смотрю на чёрную белозубую улыбающуюся медсестру и не знаю, что сказать.

— Выберите тёмно-синий, на нём не так будут видны случайные пятна, — пришёл на помощь переводчик.

Потом мне растолковали, что уже применяются разработанные из специальных материалов различных цветов гипсы — лёгкие, прочные, съёмные, которые выбирают, особенно женщины, по своему вкусу к любым причёскам, платьям, туфлям.

— Отстал, батя, отстал. Не следишь за новыми технологиями. Всё вспоминаешь, как в Союзе носил многопудовый белый гипс, когда руку поломал, — смеялась дочь после моего смущённого рассказа.

«Если часто ломать руки и ноги, можно уследить за новинками и не удивляться применению современных средств лечения», — решил я. Но главное, что люди, которые создавали эти гипсы, думали не только о чисто медицинской стороне дела, а о пациентах и особенно пациентках, которым совсем не безразлично, в какие цвета они одеты и что носят.

А я невольно вспомнил, как в 2005 году, после десяти лет нашего отъезда на постоянное место жительства в Америку, мы с женой зимой посетили Москву, где прожили двадцать пять лет возле метро «Академическая». Недалеко располагалась поликлиника, к которой мы были приписаны все эти годы. Так случилось, что жена сильно ушибла плечо, и мы решили сделать рентген в знакомой нам пятиэтажке. Сознаюсь — лучше бы мы этого не делали. С грустью увидели, как обветшало здание, по разбитым лестницам идти следовало, только держась за шатающиеся перила. Еле уговорили очень пожилую женщину-регистратора выписать направление на рентген. Всё по старинке — никаких компьютеров. Но больше всего «порадовал» рентгеновский кабинет. Прокуренное помещение. То же, как и тридцать лет назад, металлическое лежбище и толстое резиновое покрывало. Поистине прошлый век. После процедуры вышел врач, как нам показалось, не совсем трезвый, и сообщил: «Переломов нет». Мы поблагодарили его и сравнили увиденное с американскими медицинскими кабинетами, обслуживающим персоналом, чистотой и порядком.

* * *

Они молча шли по коридору больницы — две женщины, две подруги. Много лет их связывала взаимная дружба. Они всегда делились своими успехами и неприятностями по работе, радостными и грустными новостями о личном, о жизни семьи и детей, приходили на помощь друг другу. Шли, взявшись за руки, как в далёкие школьные годы. Грустные, потому что одной из них, в связи с болезнью, врачи назначили курс химиотерапии. Волнения, разные неприятные мысли, изменение во внешности, выпадение волос, что мало радует. Неожиданно одна из них говорит:

— Посмотри!

Подошли к стенду, где были выставлены манекены женских голов с париками различных размеров, цветов и причёсок. Тут же лежали береты, косынки и другие принадлежности женского туалета.

— Всё это можно получить бесплатно…

— Да… А помнишь, как у нас относились… у Зины.

— Ничего не хочу вспоминать. Кстати, она очень верила в выздоровление и выкарабкалась. Так и ты. Думай о хорошем. Думай о завтрашнем вальсе. — и, улыбнувшись, они пошли, снова взявшись за руки, как в те юные годы.

* * *

Какой-то нервный стук в квартиру. Зашла соседка в возбуждённом состоянии.

— Я не могу… Я должна с вами поделиться.

— Давай, делись.

— Наливай! Закуски не надо.

Разлили по рюмочке. Выпили.

— Нет, ребята, я не могу успокоиться. Пошла к зубному врачу. Здесь всё-таки не пытка, не истязание, как у нас было. Там два раза в обморок падала. Вернее, сознание теряла. А ему хоть бы что. По щекам похлопает, ватку понюхать подсунет: «Потерпи, потерпи, ещё немного…» А сегодня врач всё сделал: «О’кей! Tank you!» И ушёл. Подошла его помощница, улыбка до ушей: «I will polish you teeth. Which favor do you prefer: mint or cherry?» Я язык немного знаю, поэтому пришла без переводчика. Но смысл вопроса не доходит. Сестричка спокойно вышла, заходит с женщиной-переводчицей, которая на моё счастье сидела с кем-то в приёмной. «У вас спрашивают, какой пастой отполировать зубы: мятной или вишнёвой?» — «Вишнёвой», — с умным видом отвечаю и в который раз удивляюсь своей совковой тупости и здешнему уровню обслуживания и внимания к каждому. А там была ещё паста со вкусом клубники и ещё разных прелестей. Вот скажите мне, когда такие вопросы у нас там зададут?

— Пра-пра-пра-правнукам нашим. По блату. За это и выпили. Но уже с хорошей закуской.

* * *

Телефонный звонок. Жена снимает трубку. Слушает, заразительно смеётся и передаёт мне рассказ подруги.

— Вчера делали операцию. Пришёл хирург, поздоровался, улыбнулся. Я лежу на столе. Всё подготовили для наркоза. Врач спрашивает у меня: «Вам сделать шов вдоль или поперёк? Как вам желательнее?» После такого вопроса я и без наркоза потеряла бы сознание. В силу своего характера я, конечно, решила сделать поперёк. А когда спросила у мужа: «У нас могли бы задать такой вопрос? Он ответил, что у нас ему бы разъяснили, что врачи делали всё, что было возможно, вдоль и поперёк, но уже было поздно… Ну не гад он, скажите?»

* * *

Чем удивил Ванкувер? Меня — магазинами. Показалось, что они больше европейские, чем американские. Особенно мебельные (furniture) и поделок из стекла. В американских мебельных магазинах, где есть наборы для любого дома, я ни разу не увидел в интерьере рояля. Притом что площади американских жилищ вполне позволяют разместить там этот дизайнерский элемент. Вспоминаю моего family доктора, который на высказанное мной недовольство американской выпечкой с улыбкой спросил: «Может быть, вы посещаете не те магазины?» Может быть. Но такие пирожки с маком, какие пекла моя бабушка, я здесь не ел. А ещё Ванкувере мы с женой и дочерью остановились на один день по пути на отдых в горах. На выезде из города посетили чудесный китайский уголок, тихий, умиротворённый, с журчащими фонтанчиками. Обошли этот островок, присели отдохнуть на скамеечке и двинулись на машине дальше. И только к концу следующего дня я обнаружил, что оставил на скамеечке фотоаппарат. Недешёвый. Четыреста долларов. Отъехали далеко. Решили зайти на обратном пути, понимая, что мимо этой скамейки за два дня прошло не менее сотни человек. Так что надежда возвратить — нулевая. Отдых получился с горчинкой. Но всё ж зашли в китайский офис. Точнее, зашла дочь, потому что английский язык — не самая сильная сторона моей эрудиции. Через несколько минут она вышла из офиса, неся Canon в поднятых руках, как знамя Победы над рейхстагом. Ей задали только вопросы: что, где, когда? Фамилии, имени, отчества, национальности не спросили. Продолжаю удивляться…

 

Проза и поэзия об автомобилях

Первый раз мою машину угнали в лихие девяностые, когда разваливался Союз Советских Социалистических Республик. Мы жили в небольшом провинциальном промышленном городе. Вышел утром на балкон, на четвёртом этаже, смотрю вниз — автомобиля нет. «Жигули». Шестёрка. Недавно купил. Пошёл в милицию. Дежурный добросовестно всё записал, а на мой вопрос: «Есть надежда, что найдут?» — ответил: «Не уверен. Сейчас часто стали угонять, превратили это дело в бизнес». Стало ясно, что эта контора не поможет. Вечером набрался храбрости и решил зайти к известному криминальному авторитету по кличке «Вася Косой». Жили мы на одной лестничной площадке, знали друг друга с детства. Он занимал две смежные квартиры и как-то при встрече, улыбаясь, сказал: «Санёк, ты, когда отчаливать будешь из этого бардака, меня предупреди. Я квартирку прихвачу, тебя не обижу».

Лады? Я улыбнулся, ничего не ответил. Он был огромного роста, занимался борьбой, один глаз косил, отсюда и кличка — «Косой».

— Заходи, сосед, давно не виделись, — встретил меня Вася. — Что грустный? Обидел кто?

— Ты угадал. Машину угнали.

— Откуда?

— Из нашего двора.

— Из нашего двора?

— Да.

— Вот суки. Из моего двора…

— Я был в милиции, но они ответили, что сейчас часто угоняют и найти практически невозможно.

— А что у них практически возможно? Что они могут? Получать на лапу. Зачем ты к ним попёрся? Пришёл бы сразу ко мне. Ладно, пойдём допьём пузырёк, а то одному не с руки.

Хорошо посидели. Даже детство вспомнили…

— Машину вернут. Только им заплатить надо будет. Это ж их работа. Баксов тыщи полторы сбрось им.

— Кому?

— Кто-то из ментов позовёт. Помнишь песенку — «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный, цыплёнок тоже хочет жить», — пропел он неожиданно сильным и красивым голосом.

— Но его же потом поймали и арестовали…

— Так то ж совсем другие менты были, не эти.

Через два дня звонок в дверь. Открываю. Милиционер, который принимал моё заявление. С ним женщина.

— Вам повезло. Ребята поработали, нашли вашу машину. Это было, как вы сами понимаете, непросто. Очень непросто. Я уверен, вы отблагодарите наших работников. Остальное с Ириной Петровной. И ушёл.

— А машина где?

Ирина Петровна молча смотрела на меня, как на полного идиота. Наконец, я понял, я всё понял. Зашёл в дом, взял полторы тысячи одолженных долларов, ключи от машины, вышли из подъезда. Ирина Петровна остановилась, молча кивнула в сторону противоположной стороны улицы.

— Ваша?

— Да.

Раскрыла сумочку, я догадался положить туда деньги.

— Сколько?

— Полторы.

Она молча кивнула и пошла, наверное, докладывать об успешно завершенной очередной операции. Не попрощалась. В этот день на семейном совете мы окончательно решили ответить положительно на вопрос «Васи Косого» по поводу нашего отъезда на постоянное место жительства в Америку.

* * *

Второй раз угон был произведен с американским колоритом, примерно через год после переезда в США. Мы настолько привыкли к тому, что двери машин от угонщиков не закрываются, так же как и стёкла, что потеряли бдительность… Мне нужно было куда-то поехать, сел в машину, завёл двигатель и вспомнил, что не взял нужные документы. Вышел, захлопнул дверцу, не выключая мотора, поспешил домой. Вернулся — стоянка пуста. Подъехали с дочкой, которая хорошо знала английский, в полицию. Полицейский внимательно выслушал, задал несколько вопросов, всё записал и сказал:

— Это мальчишки взяли потренироваться, они к шестнадцати годам хотят уже уметь водить. Найдём. Две-три недели. На будущее — не оставляйте машину заведённой… — В его голосе чувствовалась такая твёрдость, что я даже поверил, хотя невольно вспомнил ответ российской доблестной милиции и все последствия.

Действительно, дней через десять, стук в дверь. Открываю. Заходят два полицейских. Высокие, крепкие. Пистолеты на поясах.

— Алекс Лядов?

— Да-а… — очень робко отвечаю. Начинаю лихорадочно вспоминать, что и где мог натворить. Рядом перепуганная жена. Просто так полиция в дом не заходит.

— Ваша машина стоит на Третьей улице. Можете её забрать.

— Нашли? Ура! Ура!!! — воскликнула жена и со словами «Tank you! Tank you!» радостно бросилась обнимать близстоящего копа.

От неожиданности он сначала немного растерялся, но потом, взяв обе её руки, отстранил от себя. Но я заметил, что стоящий сзади полицейский положил руку на висящий у него на поясе пистолет. Долго потом мы вспоминали этот страстный женский порыв, особенно с учётом категорической неприкосновенности стражей порядка. Уверен, что полицейские тоже повеселились: «Russia…» А автомобиль действительно стоял на указанном месте. Молодёжь покаталась, ничего не взяли в машине. Даже ключи висели в замке. Когда я сидел в салоне возвращённой собственности, от полноты чувств родились строки:

* * *

Прошло пятнадцать лет. Я пришёл на открытую парковку возле нашего дома и обнаружил, что остался без средства передвижения. Удивился, кому понадобился мой постаревший, помятый, с одной неоткрывающейся дверцей, которую всё время откладывал починить, серебристого цвета «Форд»? И почему у меня? Рядом сколько стоит авто от самых непритязательных до высококлассных. Надо мной и так друзья потешались, напоминая богатое «угонное» прошлое. Снова полиция. Вопросы. Запись. Но уверенности, что найдут, увы, в голосе уже не было. У нас давно возникала мысль о замене машины. Сначала мы купили и подарили её внуку в день его шестнадцатилетия. «Она тогда была моложе и лучше качеством была». Внук уже давно окончил университет, работал в другом городе в хорошей фирме, неплохо зарабатывал и садился за руль старого «форда», когда приезжал на короткий отдых в отчий дом. Признаюсь, за месяц до этого сочинил стишок:

Узнав, что у меня в очередной раз угнали машину, родные, друзья, близкие — все дружно стали поздравлять и желали увидеть за рулём нового, приличного автомобиля. Я где-то вычитал афоризм: «Моя слава росла с каждой моей неудачей». Но в этот раз мне ещё довелось познать на себе суровые законы проклятого капитализма с его железной хваткой частной собственности. Телефонный звонок известил о том, что наша машина находится по адресу такому-то, на стоянке, куда отвозят все средства передвижения, нарушившие существующие правила и законы.

Приехали.

— Ваша?

Завёл. Проверил. Всё, что было в салоне и багажнике, отсутствовало. На полу валялись бумажные стаканы и бутылки из-под пива, женские часики и пачка презервативов. (Как пошутил потом один из друзей — хоть какая-то компенсация за всё происшедшее).

— Да. Можно забирать?

— После оплаты.

— А за что я должен платить? У меня её угнали.

— Это частная стоянка. Нам сообщил владелец частной парковки, с которым у нас имеется договор, чтобы мы забрали постороннюю машину с их территории.

— Сколько я должен заплатить?

Названная сумма повергла меня в уныние. Я сказал, что приеду попозже. После консультаций с полицией, адвокатами стало ясно, что законы частной собственности незыблемы, а тратить время и средства на проблематичную поблажку нецелесообразно. А посему решили забрать «ржавое корыто» и проститься с месячным SSI.

Но заключительная страница этого эпизода в книге моей увеличивающейся славы была написана через несколько дней. Мы мчались к аэропорту, превышая допустимую скорость, поскольку дочь опаздывала к вылету самолёта. Успели. Первый терминал был нашей авиакомпании. Едва я подъехал и остановился, а дочь попыталась выйти из машины, как ко мне в стекло постучал полицейский и потребовал водительские права. Я подумал, что последует штраф за превышение скорости. Но и у дочери тоже потребовали документы и полицейские кольцом окружили машину. Один из них чётко приказал:

— Сидеть! Машина в розыске! Не выходить! — это — уже дочери, пытавшейся успеть к самолёту.

Пока дочь нервно объяснялась с возбуждёнными полицейскими, я со своим незнанием английского, по-русски бил себя в грудь, чтоб доказать жестом:

— Это у меня угнали. Это моя машина.

Но впечатления это ни на кого не производило. Полицейский молча внимательно смотрел то на меня, то на права, то на меня, то на права… А время до отправки рейса стремительно сокращалось. Нужно отдать должное копам. Разобрались. И даже старший из них пошёл с дочкой и обеспечил своевременную посадку. Я осознал, что совершил ошибку, не сообщив полиции о том, что забрал своё измученное дитя из заточения. Но я так и не понял, как, даже при наличии видеокамер, так быстро определили угнанную машину и подошли к ней. Меньше одной минуты. Наверное, она, как женщина, обладала такой энергией и обаянием, которые мне не довелось познать.

А недавно приезжал внук. С улыбкой слушал рассказ о наших приключениях. А на следующий день вечером вручил мне ключи от новой японской машины.

Вспомнился Высоцкий. Мудро написал:

«Значит, нужные книги он в детстве читал».

* * *

Дружеский совет.

Когда заходит разговор о нарушении правил автомобильного движения, вспоминаю весёлый рассказ моего хорошего знакомого, майора районного отделения ГАИ (Государственная Автомобильная Инспекция).

— Поехал я на своей «Волге» отдыхать в Грузию (это было ещё до Саакашвили). Было жарко. Очень жарко. На одном из первых постов, увидев московские номера, нас тормознул патрульный. Молодой, лет тридцать. Небольшого роста, с крупным носом. Подошёл, приложил руку к козырьку фуражки:

«Жэлаю здравия! Но зачэм прэвышаем скорость?» — спросил он не спеша, как бы нехотя.

«Так я же чуть-чуть». — «Пять рублей. — документы не спрашивал.

«Послушайте, я работаю тоже в ГАИ». — «Покажи докумэнты». — предъявил всё, как положено. — «О! Майор! Дэсэт рублей».

Слово за слово, поругались, я потребовал, чтобы повёз меня к начальнику. Приехали. Он постучал в дверь. По-грузински прозвучал голос, который, видимо, сказал: «Заходи». Вошли. Картину я увидел впечатляющую. В кабинете открытые окна. Душно. Кондиционера нет. За обычным канцелярским столом на двух стульях высокий и очень толстый мужчина в рубашке с короткими рукавами. Затылком он прислонился к стене, а лицо прикрыто большим носовым платком. На третьем стуле рядом китель. Медленно снял платок. Наклонил голову. Пожилой. Седой. Седые усы. Недовольно молча кивнул подбородком в сторону своего подчинённого:

«Зачэм пришёл?» — «Водитель нэ хочэт платить дэсэт рублей за нарушение скорости. Сказал, вэзи к начальнику».

Начальник внимательно посмотрел на меня. Я попытался объясниться, но он перебил и с упрёком сказал: «В этом кабэнэте дэньги или дают, или забирают. Ну что для тэбя дэсэт рублей? У Гиви трое дэтэй, скоро будет чэтвёртый. Отдыхай сэбэ на здоровье».

Он расправил платок, откинул затылок к стене и снова накрыл им лицо. Стало понятно — приём закончен. Посоветовали отдыхать. И я двинулся к Чёрному морю без десяти рублей, но с чувством огромной радости, что внёс свою скромную лепту в улучшение демографии Грузии.

* * *

Дожил

«Читайте, завидуйте…»

В. Маяковский

 

Гуси, гуси! Га-га-га!

Мы познакомились с Олегом во время прогулок вдоль озера, которое находилось недалеко от дома. Часто сидели на скамейке, беседовали, любовались закатами, ровной гладью воды, плавающими птицами. Я с интересом слушал его исповеди. Человеком он был неординарным, очень весёлым рассказчиком, к себе относился с иронией, подшучивал над другими, говорил медленно, с паузами.

Когда я ему сказал, что он похож на Плейшнера в исполнении Евгения Евстигнеева в культовом фильме нашего поколения «Семнадцать мгновений весны», он рассмеялся:

— Мне это говорили. Правда, жена всегда вставляла: «Лучше бы ты отравился. Тот хоть делом занимался, а от тебя толку мало». Она у меня образованная. Языкатая. Учительница местного значения.

— А кто вы по специальности? Чем занимались?

— Правильнее спросить, чем я не занимался. Всю жизнь прожил в сельской местности. До высшего образования не доехал — бричка сломалась. Семью надо было кормить, родителей. А книжки читал. Много. Учительница стихи любила. Есенина. Он же нашенский. И нас приучила. Если я не спился, то это она, как говорится, «виновата». С ней нам повезло. А вот с могучим колхозом… Что делал? Кукурузу, царицу полей, сеял с зари до зари. И оставлял неубранной. Нечем было. Решил кулаком стать, как мои предки. Откупил развалюху, наладил дело. Завидовать стали, запугивать. Очнулся в сарае. А на ширинке помятый листок лежит: «Не вставай, проклятьем заклеймённый». Ну, это, если б грамотно. А так корявыми буквами было написано: «Ни уставай проклятый заклименый». Моя бесилась, хотела идти с топором их грамоте учить. Мы ж знали, кому на хвост наступил. Хотел накормить Страну Советов. Вот мне и посоветовали. Короче, строил новую жизнь, а она, зараза, становилась хуже старой. Всяко бывало, самогонка спасала…

Как-то сидели на берегу:

— Смотри, гуси летят:

— Гуси, гуси! — Га-га-га! — Есть хотите? — Да-да-да!

— Все хотят жрать, да получше. Знаешь, мы когда сюда приехали, по врачам походили, чего только они у нас не нашли. Но главное, понимаешь, у меня оказалось много сахара, а у благоверной много желчи. Ну, у неё понятно — дюж злая бывает. А у меня? С чего бы это? Что самогон, что водка — они ж горькие. «К врачам обращались?» — спрашивают. — «Обращался». Придёшь, бывало, к Васильевне, фельдшеру. А она одна на всю округу. На врачей денег не давали. «Ну, чего у тебя?» — «Голова болит». Посмотрит внимательно: «Это от сивухи. Иди опохмелись, и всё пройдёт». Она от головной боли мужиков не лечила. «Неправильно питались», — сказали здесь доктора. Как это неправильно питались? Понять не могу. Картошечку ели, «синеглазку», что может быть вкуснее и полезнее? С селёдочкой. А молоко? Хоть и от своей тощей коровы, но молоко. Сколько жира — не меряли. Здесь по первости в магазин приходил и терялся. Картошка — белая, жёлтая, красная. Мелкая, крупная. Молоко — 1, 2 % жирности. Для здоровых, для больных. Поди разберись. Я один раз, чтоб повеселиться, набрал в продуктовом красной картошки, помидорчиков, красной капусты, лука, перца и редиски красненьких. Да! И винограда того же цвета. Правда, хлеб купил чёрный. Принёс домой, вывалил на стол и сказал: «Будем жрать всё это, милая, как учат умные врачи. Чтоб мало у нас было, как его, чтоб не матюкаться, — хулистирола». И что ты думаешь, она изготовила? Как-то прихожу вечером, туда-сюда, слышу, из кухни зовёт: «Олеженька! Прошу к столу». Я сразу почуял — что-то не то. Захожу и вижу — она в красном платье, сиськи — на тебе, в голове цветок красный. Кухонный стол покрыт красной скатертью, на нём — салаты из помидоров, перчиков, редиски не порезанной, лука, и всё того же цвета. А посредине стола — красная картошечка, только что сваренная, опять же с красным мясом. И все эти прелести в красных мисочках. Сажусь, а ложки, и вилки, и ножи, и тарелки тоже цвета крови. А главное, ближе ко мне поставлена бутылка, никогда не угадаешь — красного вина! Мне-то красного вина! Смехота… Рядом что-то вроде стакана. Цвет под бутылку. Но окончательно меня добила салфетка — как кусок красного знамени. Сроду никогда не пользовался… Присмотрелся. Пощупал. А это всё бумажное! «Наливай, муженёк! Давай выпьем, чтобы здесь у нас житьё-бытьё светилось всеми цветами радуги! Красное вино — очень полезное. А посуда эта — ты не пугайся, она для одного раза и для не очень обеспеченного населения. Многоразовой и постоянной, обеспеченной для тебя должна быть только я». Чокнулись мы бумажными стаканами, я чуть-чуть сжал эту непривычную для нормально пьющего мужика посудину своей лапищей, это ж не стакан, вино выплеснулось. Я ещё по дороге, по правде, вилку сломал — дюж слабая. Жена смеётся и говорит: «Слушай, комбайнёр, ты не в поле, мне всю технику переломаешь». Но, честно говоря, это не испортило такого цветного ужина. Мы смеялись и радовались. Радовались, что можем покупать разного цвета овощи и фрукты, мясо и всё другое, что в нашей деревне отродясь не знали. Я когда первый раз купил ананас, опять же вспомнил училку. Она читала, аж глаза горели:

«Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». Это ж сколько времени прошло. Только непонятно, кому приходит последний день. Скоро у них праздник — знаешь, наверное? День Благодарения называется.

— Конечно, знаю. По обычаю индейку зажаривают.

— Ты мне лучше про индейку не напоминай.

— Почему?

— Расскажу. Громко только не гогочи. Мне в прошлом году захотелось гуся с яблоками. В собственном соку. Вместо индюшки. Это привычней для нас. Видишь там полянка? Взял я буханочку хлеба, недорогого. Налил водочки внутрь, дешёвенькой, правда. И положил так, чтобы птички увидели, учуяли… Знаешь, у нас это часто в деревнях делали. Петухам давали, чтобы не орали, можно было выспаться. Детям через марлечку, немножечко, самую капельку, чтобы спали крепче, выпивать не мешали по-крупному. Часа через два смотрю — лежит родимый. Tёпленький. Перебрал, видно. Не сдержался. Нарушил режим. И тяжёлый, чёрт. Обернул я его одеяльцем и двинулся домой. От радости стихи читаю, вспомнил, как учила нас Валентина Васильевна:

Подошёл к перекрёстку, жду зелёного. Надоело стоять: я же из России-матушки. На правила наплевать. Побыстрее, думаю, перейду. Сделал несколько шагов и… споткнулся. То ли от спешки, то ли от тяжести. Уронил гуся прямо на дорогу. Пока поднимал да заворачивал — машины тормозят с визгом, сигналят, объезжают. Только перешёл — на тебе! Возле меня «Форд» полицейский и из него два амбала. Короче, вляпался. Ты китайский знаешь?

— Не-ет.

— Вот и я так же английский. Матерный легче, он у меня с детства. Они что-то спрашивают, а я растерялся. Думаю, чего говорить? Не адвоката же вызывать с моими-то деньгами, мозгами и языком. А переводчиком кто будет? «Ай ду нот спик инглиш», — это я знал железно. «Рашн?» — спрашивают. Нашего брата эти ребята узнают сразу опытным взглядом. «Йес», — и киваю головой. Весь мой английский. Они посмотрели на меня. А чего смотреть? На моей морде всё написано. Сам видишь. Приглашают так культурненько: «Садитесь». Дверцу открывают. Без подзатыльников. Поехали. Сижу в обнимку с гусём. Заднее сидение мягкое, но решёточки твёрдые. Вспомнил, как мы с другом в вытрезвителе орали: «Ах, как сладки гусиные лапки!» Правда, там нас так отметелили… Сладко не было. Прикатили к полицейскому участку. Гляжу, а он рядом с русским магазином. Я у них часто селёдочку покупаю. Зашли. Один показывает — положи гуся у двери. Сказано — сделано. Расселись в комнате. Начали проверять документы. Вопрос — а я дёргаю плечами, не понимаю. Тогда они позвали работницу из магазина.

Рис. М. Беломлинский

Наверное, она им помогала как переводчик. Пришла. «В чём дело?» — «Нашёл гуся. Больной, видать. Несу домой. Может, вылечу». — «Какого гуся?» — «Того, что у двери лежит. Гуси, гуси, гага-га». Она всё, что я сказал, дословно перевела, как положено. Улыбнулась и говорит: «Полицейский спрашивает, что такое гуси, гуси га-га-га?» — «Это по-русски так зовут этих птиц, и так они кричат», — отвечаю. «Где нашёл? Есть ли наркотики? Имею ли оружие?»

Уже не помню, чего спрашивали. Подумал только, что наше оружие — мозги. Ну скажи, они бы придумали такой способ охоты на водоплавающих?…

Прошло уже много времени с того момента, как я гусика хлебушком хмельным накормил. И вдруг на пороге комнаты появился… Он! Гусь!!! Поспал и отрезвел. А я, веришь, обалдел. Все молчат и не знают, что делать? «Уберите его», — как-то очень спокойно сказал один из копов. Только я двинулся, гусь рванулся, крылья расправил и давай носиться по комнате между лампами, компьютерами. Бумаги на столах разлетелись. Полицейский встал, взял свою дубинку, чтобы оглушить разбойника. В это время кто-то открыл входную дверь, гусь почуял свежий воздух и туда — на свободу. Улетела улика. И остался я без вкусного гуся с яблоками. Подумали-подумали копы и отпустили меня.

«Ну ты даёшь, мужик. Легко отделался. Следующий раз лучше мне гуся приноси», — засмеялась, продавщица, когда уходили. Месяца через два шёл в магазин и встретил одного из полицейских, того, кто чином постарше. Узнал меня, улыбнулся и говорит: «Ху-си… Ху-си… Да… Да… Да».

Он ещё не выучил русский язык.

 

Labor Day

Звонок. Жена открыла дверь. Семён.

— Добрый вечер. Пришёл поздравить вас с Днём трудящихся — Labor Day!

Он был тёпленький, но на ногах стоял твёрдо.

— Что ты так на меня смотришь, Танюша?

— Если бы ты эти есенинские строки прочитал мне полвека назад… Ну, раз так любишь, — заходи. Хоть предупредить мог, я бы прихорошилась. Тем более в такой день, хоть мы уже не трудящиеся, а пенсионеры…

— Привет! — мы поздоровались. — Проходи.

— А куда проходить?.. В Союзе я точно знал, куда идти: кухня, бутылочка, закуска, задушевный разговор. А здесь living room, и в ней же кухня. Ко всему прочему нужно еще заранее предупредить: заказать, так сказать, апойнтмент. Так куда прикажете приземлиться?

— Садись сюда. Будет тебе и задушевный разговор, и закуска, и бутылочка. Ты диету не соблюдаешь? Что, дома поругались?

— Отвечаю в порядке поставленных вопросов. Первый — диета. Когда сюда прибыл, сочинил стишок:

Показал этот «шедевр» жене. Она скептически улыбнулась и сказала: «Мне нравится последняя строчка». А диету стараюсь соблюдать, но не две тыщи калорий в день. Эта научная цифра не для меня. В наших генах, если можно так сказать, слишком много сала, холодца, картошечки с маслицем. Ты спрашиваешь: «Поругались?» Отвечаю на второй вопрос: нет! Дома мир во всём мире. А вот за порогом дома… Есть вещи, которые… Раздражает, бесит незнание языка.

В советской школе англичанка ставила нам «трояки» и «четвёрки» и говорила: «Учите язык. Ни черта вы, балбесы, не знаете!» Она была права. Никак не врубаюсь. Да и возраст. Не могу смириться: они со мной разговаривают и улыбаются. Разговаривают и улыбаются. И никто не матюкается. А я, как глухонемой, с идиотской улыбкой. И не я один такой. Соседка рассказывает, что у неё внук, одиннадцать лет. Язык русский уже начинает забывать. Дома родители лопочут по-английски и редко по-русски. Она у него спрашивает: «Миша, а ты знаешь, кто такой Пушкин?» Он отвечает: «Знаю. Это наша cleaning lady». — «Что за глупость? Кто тебе это сказал?» — «Мама. Если я на место чего-нибудь не положу, она всегда говорит: А кто убирать будет? Пушкин?»

Знаете, недавно сделал эксперимент. За много лет в Союзе во мне, видимо, накопилось много негатива, хамства нерастраченного… Набрался этого «добра» на работе, в поликлиниках, автобусах, магазинах, ЖЭКах. В СИСТЕМЕ. Но это же всё и на здоровье сказывается. Разрядка нужна. Как у японцев — бить по физиономии муляж своего шефа. И я в магазине специально толкнул мужика, который продукты в белых рукавичках раскладывал. Ну, думаю, сейчас схлестнёмся! Хоть поругаюсь, как бывало. Он повернулся ко мне. И я увидел громилу! Чёрный. За два метра ростом. Я перепугался — пальцем ткнёт, за Урал обратно улечу…

— Лучше в Европу, — улыбнулась Таня, расставляя рюмки.

— Представляешь… А на лице у него страх. И он мне: «Экскьюз ми, экскьюз ми…» И так извинялся, так извинялся. Пропал весь мой запал. И пошёл я угрюмо дальше по магазину, бросая в тележку продукты с малым содержанием холестерола. Медицинский эффект получился не тот… Танюша, а рюмочки-то у тебя уж очень маленькие. Ты видела здесь где-нибудь обыкновенный гранёный стакан? Тот, из которого там водочку попивали?

— Нет, не видела.

— И я не видел… Раньше разливал ровно на троих. Твёрдой рукой. Да и нетвёрдой тоже. Как чувствовал, один с собой взял, хоть женушка потешалась: «Ты ещё алкашей дворовых с собой прихвати». Недавно знакомые улетели в Россию ненадолго, так я заказал привезти два гранёных стакана. Чтоб успеть насладиться. Сейчас врачи рекомендуют, говорят даже полезно, немножечко спиртного или стаканчик красного винца. Но мы же пределов «немножечко» не знаем…

— Ладно, Семён, не прибедняйся. Что-что, а голова у тебя светлая.

— А хочешь, расскажу, когда у меня мозги просветлели? Не поверишь. Проходил в Москве мимо пивного ларька, много лет подряд, недалеко от дома. Всегда за столиками стояли мужики и тянули пиво из пивных кружек. Вижу, что-то изменилось…

Рис. Е. Кран

Пиво! Присмотрелся. Разливают пиво и пьют его из полиэтиленовых пакетов! Из полиэтиленовых пакетов!!! Пьют и по новой наливают в те же пакеты. Персональные, так сказать. Зрелище фантастическое… И это в конце двадцатого века! Вот тогда я понял… Я многое осознал… Вспомните, когда пакеты только появились, дефицитом были. Я случайно один проколол. Так меня ну очень любимая тёща поразила — заштопала дырку в пакете! Я его до сих пор храню. Сюда привёз…

«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины» смотрю я на этот полиэтиленовый пакет и думаю… Со мной это иногда случается. Что вы улыбаетесь? Только здесь меня по-настоящему начали лечить, много чего аккуратно повырезали, любовно заштопали, как тот пакет. Так что смело меня заполняйте всем, что вы приготовили. Всё готово? Давайте выпьем! Жизнь продолжается. Мы хоть и пенсионеры, но не старики.

За ваше здоровье, за наше здоровье, за здоровье трудящихся бывших, сегодняшних и будущих…

Ведь сегодня — Labor Day!