В четверг утром ничто не предвещало никаких напастей. Когда Старик вызвал меня к себе, я, припоминаю, удивился — в отчете у меня и правда конь не валялся, но, по всем законам, предварительная взбучка полагалась Элиасу и, собирая бумаги, я на него выразительно посмотрел. Он только пожал роскошными культуристскими плечами. Что ж, значит, в этот раз мне первому на плаху.

Кабинет нашего Дедушки отделан в лучших традициях той дурацкой моды, которую почему-то именуют «благородной стариной». Ни одного сантиметра стены без красного дерева, ковер как из анекдота про газонокосилку, стол противотанковый, над столом в рамке фотография, где наш начальник в обнимку то ли с Роммелем, то ли с Монтгомери, то ли с самим Эйзенхауэром. Сам Старик величественно сив, в серой тройке, — нечто среднее между адвокатом и гробовщиком.

— Здравствуйте, Уолтер, — проскрипел он мне без всякой ласки в голосе. — Садитесь.

Когда начальство не в духе, лучше сразу переходить к делу. Я раскрыл папку и начал сыпать цифрами по последним контактам. Он сморщился так, что целая система морщин поделила его физиономию надвое (горизонтально), и мне сразу захотелось всунуть эти половинки поглубже одну в другую.

— Уолтер, все эти факты подождут, я вызвал вас не совсем за этим. Я должен сообщить вам... ммм... нечто. Вы первый в нашем отделении, кто это услышит. Приехал Келли.

— Что, прямо сюда?

— Нет, конечно. В Гладстонберри. Он извещает нас о появлении Наследника. Как вы понимаете, этого события мы ждали много лет. Очень много лет.

Старик был настроен весьма торжественно, но я этой торжественности, надо признать, совсем не разделял. Дело в том, что в ожидании Наследника я и сам принимал живейшее участие, и на мою долю приходились в основном все шиш­ки и вывоз мусора. Я сопротивлялся, скандалил, проявлял склочность и гни­лость характера, но меня снова и снова загоняли в достопечальный раздел «... и другие» — категорию бедолаг, которые делают всю грязную работу и за все от­вечают, а потом стоят за спинами охраны, когда костяные старцы рисуют свои витиеватые подписи под параграфами потом и кровью оплаченных договоров. К тому же после такого многозначительного вступления меня наверняка ожи­дает какая-нибудь пакость. Я робко попробовал увильнуть:

— Сэр, возможно, это ложная тревога. Вспомните, подобное уже случалось.

— Нет, нет, на этот раз все точно. С шестого по семнадцатое сентября он дол­жен войти в Дом и вступить в права владения. Наконец-то закончится весь этот хаос, и в Англии появится серьезный лидер?!

— Так уж сразу и появится.

— Да, ему придется многое объяснить, его придется обучать, но у него под­линная кровь... Уолтер, ваш скепсис мне известен, но в данной ситуации он аб­солютно ни к чему!

—Да ради Бога, сэр. Что я должен делать?

— Семнадцатого — видите, как мало у нас времени? — семнадцатого я лично введу его в Дом...

— Если Дом его примет.

— Об этом не беспокойтесь. Я введу его, и мы увидим реакцию... Однако пос­леднее выселение нанесло Дому значительный ущерб. Мы не можем принять Вла­дыку Северного Края среди нашего обычного разгрома... вы понимаете. Я получил письмо от Патрика — там Бог знает что, наверное... Уолтер, эта миссия возлагает­ся на вас. У вас твердая рука... ммм... административные способности... население Дома и Долины относится к вам с уважением... Словом, я рассчитываю на вас.

— Что можно успеть за пять дней?

— Вот именно — все, что можно. Лорд Уорбек обещал всяческую поддержку.

Стало ясно, что отвертеться не удастся, и тут меня, что называется, обожгло

воспоминание.

— А рамы? — закричал я. — Рамы в галереях? Могу я, наконец, выкинуть эту рухлядь?

Старик снова продемонстрировал мне свою гримасу «за секунду до яични­цы», но, кажется, понял, что придется уступить:

— Меняйте ваши рамы. Но имейте в виду — я лично проведу самую тщатель­ную инспекцию... Вылететь вы должны уже сегодня, билеты заказаны, зайдите к Нэнси. Желаю удачи.

Что же, кто куда, а Володя — выгребать дерьмо. Планида, как говорили пред­ки. Я пожал его дряблую ручку и отбыл вверить «Боингу» свое бренное тело.

Оставив за спиной Атлантику, рано утром я очутился в Хитроу. Дом наш на­ходится в Северном Девоншире, так что конец мне предстояло сделать изряд­ный. В тех краях издавна собирались друиды, колдуны, маги, черти рогатые — место силы, как сказали бы теперь, и Дом был его центром. Отсюда в старину правили мифические Пендрагоны, здесь Мерлин замыслил Стоунхедж, и мно­го еще чего. Последним владетелем здесь был некий сэр Генри Толборн, кото­рый, как рассказывали, держал всю мистическую публику Великобритании в ежовых рукавицах. Но сколько-то лет назад этот Генри уехал куда-то на войну, и там то ли вознесся, то ли, наоборот, провалился, короче, никто его больше не видел. Тогда-то и начались те хаос и анархия, что так не нравятся нашему Ста­рику. Претендентов на магический престол было достаточно, но никого из них

Дом знать не желал и безжалостно изгонял — если они успевали унести ноги. Сам по себе он достаточно регулярно переходил из рук в руки, его покупали и продавали, но кончалось все одинаково: лестницы дыбом, стулья летают, столы вращаются, люди исчезают в угребальниках? — словом, весь набор. Должен, якобы, явиться истинный властитель с какой-то там душой и сердцем, и вот тогда-то Дом откроет ему... ну, и так далее.

Властитель-то, похоже, прорезался, но хорошенький же погром учинила до­мовая компания, если дело потребовало срочного ремонта.

Северный Девоншир — уже далеко не та глухомань, какой он был когда-то, но Дом и вправду стоит на отшибе. Лондонская железнодорожная ветка закан­чивается в Гладстонберри, и там же поворачивает шоссе, дальше надо по про­селкам пробираться до Уорбек-холла — тоже древнее святилище, замок сумасшедших Уорбеков и, не доезжая Сент-Мери-Мида, повернуть на северо-восток, и проехать еще двенадцать миль.

Вот последний поворот, роща тех сосен, что некогда сплошь росли в этих местах, буки у ограды, и пожалуйста — черепичная крыша нашего двухэтажно­го обиталища. Ах ты дьявол, сразу видно — среди черепицы черные провалы. Да, похоже, порезвились.

Разного народа в Доме случается множество, но самих домовых духов, или призраков, которые и творят все безобразия, на сегодняшний день четверо. Первый и главный из них — дворецкий Патрик. Дворецким он здесь был еще во времена римского завоевания, и до сих пор вспоминает какого-то Гая Кассиуса, который устроил в Доме обогрев полов и вентиляцию. Бесконечные воспоминания Патрика нагоняют на меня ужас, и однажды сгоряча я посове­товал ему их записывать. Он отнесся к этому неожиданно серьезно, и теперь я в страхе жду, что он начнет зачитывать отрывки из первого тома. Основная и, пожалуй, единственная его черта — грандиозное, всеподавляющее чувство собственного достоинства. Ничем другим он не блещет, но и это неплохо, по­тому что забота о сохранении имиджа создает у него хоть какое-то чувство от­ветственности.

Второй дух — конюх Герман, тоже древний бритт, диковато-волосатый. Уз­нать его историю поподробнее нет никакой возможности из-за кошмарного косноязычия: Герману доступен лишь один способ изъясняться — некое нечле­нораздельное мычание, довольно, впрочем, красноречивое. На моей памяти он с великими муками произнес всего несколько фраз, и след тех усилий чувству­ется в нем до сих пор.

Парочка остальных духов — женского пола, обеих зовут Елизаветами, и для краткости одну я окрестил Лизой, а другую — Бетси. Бетси — почтенная матро­на времен Генриха — Синей Бороды и, если я ничего не путаю, двоюродная тет­ка Анны Болейн. Сообразно тогдашним манерам она интриговала, отравляла, небесного успокоения не обрела, зато без особых хлопот получила место первой статс-дамы у незабвенного сэра Генри. Не знаю, утратила ли она интерес к ядам, но готовит она отменно, и многие ее кулинарные рецепты служат предме­том зависти и шпионажа.

Лиза — резвушка-хохотушка, бывшая любовница графа Саутгемптона, а по­том и всех его друзей; не помню уж, она ли их убила, или они ее, но вихрь былого кокетства в ней отнюдь не утих, и смерть ей ума не прибавила. Помощи от нее в любом деле хватает ровно на две минуты, она бьет посуду, впадает в исте­рики, но в целом достаточно беззлобна. Неизвестно почему она опасается, что ее могут сослать в соседний Уорбек-холл, и это, пожалуй, единственная угроза, которая действует на нее отрезвляюще.

Всю эту разношерстную компанию объединяет одно — буйное помешатель­ство при появлении в Доме очередных гостей. Тут они в трогательном единстве скачут по стенам, бросаются мебелью и вообще всячески производят впечатле­ние. Зато остальное время поглощены взаимными склоками и дрязгами.

Дверь мне открыл Патрик. Был он, как всегда, наутюжен, накрахмален, сед и благостен.

— Счастлив приветствовать вас в Крэймонде, сэр, — произнес он великолепно поставленным баритоном, наклонив голову на четверть дюйма. — Мы ждали вас.

Я прошел в вестибюль, и передо мной предстала вся команда: лохматый, как кавказская овчарка, Герман прорычал что-то дружелюбное, Бетси церемонно присела, а Лиза прямо-таки запрыгала, бултыхая своими скудными прелестями:

— А мы знаем, а мы знаем! — закричала она. — Едет Наследник! Нам все сэр Чарльз рассказал!

— У нас был астролог, — пояснил Патрик тоном экскурсовода. — Он оповес­тил нас о числах появления Хозяина. Герман, возьми чемодан сэра Уолтера.

— Здорово вы обрадуете Хозяина, — хмуро заметил я. — С дороги видно — у вас полкрыши нет.

Тут вступила Бетси.

— Это наше священное право, сэр. Здесь нет повода для упреков. Даже сэр Генри...

— Нет, нет у меня повода... а у вас совести нет. Ладно, Бетси, не распаляйтесь, а лучше покормите меня. Я весь день за рулем и мечтаю о вашей кухне.

Она фыркнула, но все же сменила гнев на милость:

— Разумеется. Обед в верхней гостиной через пятнадцать минут, — и уплы­ла на кухню.

Самое смешное, что кое в чем эта королевская тетушка права. Свободное воле­изъявление духов было заповедано еще Мерлином и не могло быть отменено ни­каким законом. Призраки должны были радостно приветствовать Хозяина и под­чиняться, или... или наоборот. Бетси каждую минуту была готова вытащить из- под своих корсетов и кринолинов билль о правах и читать его вслух до посинения.

— Патрик, пойдемте пока посмотрим. Раз уж вы все знаете, объяснять ниче­го не буду, сами понимаете, положение серьезное.

Положение, однако, оказалось гораздо серьезнее, чем я мог предположить. Вестибюль и лестница практически не пострадали, зато в нижней галерее произошло нечто невообразимое. Сначала я даже не мог понять, что же они там та- кое произвели, потом до меня дошло — выворотили из стены старую трубу для подачи ацетилена в светильники. Счастье еще, что газ давным-давно отключен, а то сыграла бы музыка. Разворотив стену, они выломили две крайних стрельчатых рамы и разбили почти все верхние половинки готических окошек. В первый же дождь галерею залило, и вода с известкой потекла на старинные рыцарские доспехи, которые в количестве десяти штук стоят вдоль злополучной стены. Эти панцири и всегда-то смотрелись как-то замшело, а теперь приобрели и вовсе плачевный вид.

Но по-настоящему страшный сюрприз поджидал меня в верхней гостиной. Две панели черного резного дуба, которым был отделан холл, над камином выгорели широченным безобразным конусом. Тут уж я выругался от души и со всем чувством, на которое был способен:

— Ах, так вас нехорошо! Да вы тут что, с ума посходили? Как это теперь вос­станавливать? Что здесь вообще творилось?

— Мы демонстрировали «язык дракона», — сообщила подоспевшая Бетси. —  И попрошу вас впредь выбирать выражения, сэр Уолтер, когда разговариваете в присутствии дам.

— Было очень здорово! — прочирикала Лиза, крутя своими бенджонсоновскими юбками. — Они так перепугались!

—Мы довольно быстро потушили огонь, сэр, — дипломатично вставил Патрик.

— Потушили... Патрик, черт побери, согласно договору, Дом должен сам со бой регенерировать. Где эта вонючая регенерация?

— Сэр, лестница регенерирует по-прежнему успешно. Но долгое отсутствие  Хозяина, конечно, сказывается.

— Бегси, все-таки от вас я такого не ожидал. Что теперь прикажете делать с  этой стеной?

— Мне кажется, в первую очередь вам следует поесть, сэр. Обед на столе.

Я подошел к камину. Да уж, дракона они тут пустили. В потолке дыра фута на три, прошибло до чердака, черепица, естественно не выдержала, и вот теперь прямо из гостиной я мог видеть над головой серое английское небо.

Беда не приходит одна. Уж не знаю, связано ли это с гостевым шабашем, но | по какой-то причине перестали работать все дренажные стоки — похоже, забило трубы, проложенные еще в римской кладке.

— Чтоб он сгорел, этот ваш Гай Кассий со своей канализацией!

— Вентиляцией, сэр, — величественно поправил меня Патрик.

Кассий не Кассий, а грязная вода стояла во всех ваннах и раковинах первого 1 этажа. Веселенькое дельце. Не иначе как засорился, что называется, главный  фарватер.

— Придется звонить в «Дуглас и Дуглас», — предположил Патрик.

Звонить надо было не только в «Дуглас» — звонить приходилось ох как много куда — начинался телефонно-компьютерно-факсный этап.Что ж, пусть сначала и в самом деле будут канализационные золотари Дуг­ласы. Давайте ваши трубы из ПВХ, давайте прокладку и компрессор. Оплата через Первый Национальный. Включаем компьютер — хорошо, электричество не отключилось — Уолтер Брэдли из «Крэймондского Дома». Шифр прошел? Прошел. Код подтвержден? Ждите. Ждем. Код подтвержден. Расчетный счет через «Чейз Манхэттен» готов. Приготовьтесь — начальный счет от «Дуглас и Дуглас». Подпись факсом. Факс не проходит. Факс прошел.

Едем дальше. Фирма «Дюфа»? Цемент, эмали, шпаклевка, грунтовка, хоппе­ры, полиуретан. Да, срочно. Да, оплачиваем. Оценщик выезжает немедленно. Перевод по предоплате подтверждаете? Подтверждаем.

Фирма «Окна Рехау»? Брэдли из Крэймонда. Да, чертежи. Да, в прошлом го­ду. Да, двойной стеклопакет, вакуумные, бронированные, без тонировки, дуб- рустика. Осенние скидки. Нет таких скидок? Ладно, нет. Срочно. Три дня. Не­устойку по предшествующим контрактам оплачиваем.

«Финпласт кровля»? Брэдли. Да, натуральная черепица, да, срочно. Подт­вердите факт перевода по авансу. Да, в девять.

Уоорбек-холл? Боб, это Уолтер. Пьян, как собака... дай отца. Ваша светлость, это Уолтер. Да, уже приехал. Да, уже начинаю. Да прямо хоть сейчас. Вы так любезны, ваша светлость.

И так без остановки до глубокой ночи, а утром началось. Едва ли не в семь прискакали уорбекские разгильдяи — собутыльники чокнутого лорда Роберта — убийцы и самоубийцы одновременно — и принялись двигать мебель; тут же прикатил дюфовский фургон со стройматериалами, и уж совершеннейший бедлам затеяли дугласовские удальцы, которые ползали по трубам со своей электроникой будто заправские золотоискатели. Их заключение звучало неуте­шительно, словно приговор: тот канализационный ход, который идет от нас к Уорбек-холлу, приказал долго жить, и ремонт займет не одну неделю. В тоске я было задумался об американских биотуалетах, но дугласы без всякого перехо­да предложили мне другой ошеломляющий вариант — мы отдаем часть Малого Подвала под коллектор (в Доме два подвала — Большой и Малый), а они подк­лючают его, по их выражению, к «гладстонской нитке». Это и проще, и надеж­нее, а главное, отсоединяет Дом от трухлявой уорбекской трубы, выходящей из строя с таким унылым постоянством, что невольно призадумаешься — чем же там объедаются эти чумовые лорды-основатели?

Перфораторы, чтобы долбить фундамент, и раствор для заливки у них были наготове, я не собирался спорить — но и тут не все слава Богу.

Фокус в том, что изрядная часть земли в округе не принадлежит Дому. Ку­сок этой новой трубы должен был пройти по владениям какой-то Волчьей фер­мы или Волчьего хутора, и тамошние хозяева, в принципе, имели право подать на нас в суд, если запустим свой сток без их ведома. Свара между девонширски­ми землевладельцами в мои планы не входила, и пришлось снова сесть за теле­фон, из-за которого я и так, считай, не вставал.

Пошла морока. С трудом дозвонились до какой-то старушенции, то ли глухой, то ли безумной, то ли все разом, и беседа с ней вышла в лучших традициях разго­ворного жанра. Четыре раза она ничего не могла понять, а потом четыре раза объ­яснила, что она не хозяйка, а хозяйка в Глазго, и телефона нет, а есть адрес.

Я малость накалился, послал по этому адресу письмо и стандартный аренд­ный договор и со злостью кивнул дугласам, выплясывавшим рядом, как засто­явшиеся кони, — под мою ответственность, валяйте.

Часы пробили три пополудни. На крыше финпластовские ухари громоздили свою черепицу с вечной гарантией, этажом ниже уорбекские головорезы осто­рожно спускали на веревках прогоревшую потолочную балку. Я мрачно уста­вился на обугленный резной дуб. Вот уж где не закрасишь и не зашпаклюешь.

— Патрик, где вы там... Откуда вообще эта резьба здесь взялась? Может, ее привезли откуда-нибудь?

— Все украшения для этих стен, — возвестил Патрик, — выполнял по специ­альному заказу резчик из Долины. Допускаю, сэр, что он жив и теперь.

— Из Долины? А где там его искать?

— Не могу вам ответить, сэр. Хозяин вел с ним дела лично.

С волками жить — по-волчьи выть.

— Патрик, скажите Герману, пусть оседлает мне... ммм... Ланселота. Я еду в Долину.

Что такое Долина, объяснить довольно трудно. Строго говоря, это часть До­ма. Писатели-фантасты сказали бы, что это параллельное пространство или ка­кое-то сороковое измерение.

Полный вздор. Пространство все то же, и измерение самое обыкновенное, просто все это слегка отогнуто в сторону от наших рутинных палестин. Проход ни туда, ни оттуда ничем не затруднен, но пользоваться им желающих мало. Здесь — Дом, и обитатели его мало склонны к перемене мест. Там — дремучее средневековье, шестнадцатый век, по моим подсчетам. Народ тоже более чем консервативный. Бродит, конечно, кое-кто, но редко.

Вход от нас в Долину по размерам вполне приличный — футов десять на де­сять, и заключен в здоровенный, опять-таки резной, портал, несколько напомина­ющий тот огромный шкаф, который порой вытаскивают на сцену во время поста­новок «Вишневого сада». Единственное неудобство в том, что расположен он на втором этаже, что для конного передвижения составляет известную трудность.

Существует конюшня, и в ней всеобщие любимцы, две лошади — почтенная кобыла Звездочка и Ланселот — восьмилетний чалый жеребец весьма спокой­ного нрава. По своим статям он, на мой взгляд, вполне подходит странствующе­му отпрыску благородного семейства.

Однако в моем теперешнем виде в Долине делать нечего. Там очень полезно быть и выглядеть дворянином — для тамошней публики это вроде нашего «ве­теранам без очереди». Что ж, как управляющий Домом, я имею полное право по меньшей мере на баронский титул.

Джинсы я сначала закатал, а потом заправил в мои ковбойские сапоги; воло­сы при помощи резинки собрал в хвост; пиджак снял и из гардероба сэра Генри достал длинную замшевую безрукавку, по краям отороченную мехом. Вкупе с небритой физиономией выходило вполне убедительно. Да, но у дворянина дол­жен быть меч. Казалось бы, не проблема — мечей в Доме на обоих этажах над каждым камином и между, но ведь это все двуручные чудища, их впору вдвоем поднимать — не тащить же на себе всю дорогу этот металлолом!

К счастью, я припомнил, что в кабинете-библиотеке — наши молодцы там не отваживались бузить — над столом висит классический японский комплект — катана и вакидзаси. Их-то можно унести с собой в любом случае.

Все верно, но ведь для катаны не предусмотрено никакой портупеи! Ах, будь ты неладна. Я прихватил со стены знамя какого-то там полка с золотыми кис­тями, скатал, обернул вокруг пояса, затянул и заколол. Вышло просто замеча­тельно, за таким кушаком можно было унести не то что любой меч, но и полдю­жины пистолетов впридачу.

Тут как послышался стук подков по паркету и покряхтывание лестницы — Герман затаскивал старину Ланселота на второй этаж. Само собой, собралась вся компания. Я ожидал недовольства обхождением с реликвиями, но ошибся. При виде моего феодального наряда они приумолкли и замерли. Бетси извлек­ла из рукава кружевной платочек и приложила к уголку правого глаза.

— Боже, — вздохнула она, — вылитый сэр Генри.

Это тоже их идея фикс. Наши оригиналы почему-то уверены, что между мною и сэром Генри существует прямо-таки фантастическое сходство, что дает повод к странного рода ностальгии. Я к этой версии отношусь более чем скеп­тически, да и парадный портрет в библиотеке (в совокупности с зеркалом) по­добную идею скорее опровергает, нежели доказывает.

— Патрик, вы деньги принесли?

— Да, сэр.

Шесть длинных кошельков, в каждом по двадцать золотых профилей Иако­ва Первого — что делать, долларов в Долине не понимают. Я взял повод: «Спа­сибо, Герман, я сам, и приберите тут» — лошадям не втолкуешь, где что можно, а что нельзя — и прошел в Двери.

Мы стояли на вершине холма среди кустов, цветов и деревьев, светило солн­це, порывами налетал теплый ветерок. Господи... Ни шпаклевки, ни счетов... и, кстати, я ведь уже полтора года без отпуска. Прожужжал шмель. Как хотите, не буду я спешить — вот запасусь едой и завалюсь спать в каком-нибудь стогу. Я вдел ногу в стремя и махнул в седло. Что у нас за этими кустами?

Это была все та же холмистая равнина, с высоты мне ясно виднелись лес, ре­ка, и слева внизу — деревушка в двенадцать-пятнадцать домов. Впрочем, она, мне кажется, ни к чему, а помнится, надо здесь что-то объехать, затем спустить­ся, и через милю — трактир, в котором запросто можно узнать не только, где най­ти резчика, но и отчего, скажем, умер брат его первой жены. Но куда сворачивать и что объезжать, хоть тресни, я вспомнить не мог. И наплевать. Отличный денек, подо мной хорошая лошадь, солнце еще высоко — куда-нибудь да приеду.

Оставив позади первый холм, мы рысью взлетели на второй, пониже, и очу­тились на проезжей дороге. Ах да, правильно, я должен был завернуть за Вход, и сразу налево, и тогда в двух шагах деревня и тот трактир — а теперь я гнал, собственно говоря, в противоположную сторону. Ну и ладно, ничего, главное — экологически чистая среда, и вон там лес редеет и за ним какие-то строения — там мне наверняка все и расскажут.

Ланс попрашивал повода, и остаток пути мы пронеслись хорошим галопом — по тропинке и дальше вдоль каменной ограды. Даже приподнявшись в стреме­нах на рослом ганновере я не смог толком через нее заглянуть, и лишь убедил­ся, что по ту сторону двор со службами и, похоже, чья-то повозка. Тут я придер­жал ход, потому что у столба ворот стояла женщина и смотрела на меня.

На вид ей было лет двадцать восемь, роста выше среднего, то есть, по здеш­ним меркам, довольно высокого, громадная копна вьющихся каштановых волос и та длинная шея, которую именуют лебединой. Лицо... даже не знаю. У нее бы­ли большие-пребольшие карие глаза, не слишком короткий нос и вообще та очаровательная неправильность в чертах, что делает женщину привлекатель­ной с детства и до могилы. Не знаю, какой умник вбил людям в головы, что иде­альная фигура описывается цифрами «девяносто — шестьдесят — девяносто»; что в этом тоскливом занудстве идеального, я никогда не понимал, и фигура незнакомки была куда милее моему сердцу, ибо явно укладывалась в парамет­ры «сто пятьдесят — пятьдесят — девяносто». Неудивительно, что и Ланс оста­новился как вкопанный, так что я едва не ткнулся носом в гриву.

Соскочив на землю и бросив поводья как ни попадя, я подошел ближе. Ее глаза, как пишут в романах, искрились весельем.

— Кого мы видим, — сказала она приятным низковатым голосом. — Никак сам сэр Генри вспомнил о нас после долгих странствий. С возвращением в род­ные края.

Я молчал и впитывал ее облик, казалось, каждой клеточкой тела. Отвлекать­ся на какие-то разговоры просто не было сил.

— Ну, что же ты молчишь? — спросила она с насмешкой и даже скрытым раздражением. — Генри, сукин сын, это ты или не ты?

У меня внутри что-то ударило как молотом. Поначалу где-то в солнечном сплетении, а потом еще глубже, и я почувствовал, что улетаю в космические бездны, где сопротивление и, самоконтроль совершенно бесполезны. Я содрал перчатки, подошел вплотную, обнял ее и поцеловал.

Она была тонкая, горячая и очень живая. Сквозь вязку свитера я ощутил жар ее плоти и вообще временно утратил условные рефлексы. Она осторожно осво­бодилась и недовольно проворчала:

— Ну вот, добился-таки своего... Генри, что за чертовщина, ответь наконец, это ты?

Я нехотя отпустил ее, все еще держа за руку, потом с сожалением отпустил и руку с восхитительными пальцами, отступил и поклонился:

— Сударыня, позвольте представиться — Уолтер Брэдли, управляющий До­мом на время ремонта. Могу ли я узнать ваше имя?

Ее карие глазищи распахнулись в пол-лица, она прижала ко рту ладонь, от­вернулась и некоторое время смотрела на столб, возле которого стояла. Потом засмеялась, но сразу после этого сдвинула брови.

— Меллина Уорик, хозяйка этих земель и главная колдунья графства. Сэр Уол­тер, что означает ваше поведение? Вы со всеми женщинами так здороваетесь?

— Леди Меллина, прошу прощения. Во всем виновата единственно ваша красо­та. Разве не все мужчины теряют рассудок при вашем появлении? Я просто честнее других. Во всяком случае, я готов выражать вам свое восхищение круглые сутки.

Она с сомнением покачала головой, повернулась и, пройдя через ворота, нап­равилась к дому. Через мгновение я догадался, что ее спина есть приглашение, и, прихватив повод, вместе с Лансом двинулся следом.

Дом вполне походил на жилище колдуньи: на длинных полках — множество разных банок с какими-то приправами, у очага — выставка котлов всех разме­ров, под потолком на веревках сушатся пучки трав. Меллина выложила мне на стол сыра, хлеба и налила стакан местного вина, а сама уселась напротив на вы­сокую табуретку (я на секунду почувствовал себя в баре), закрутила вокруг се­бя каминный дым еще с какой-то зыбкой синевой и принялась меня рассматри­вать из-за этой завесы.

Есть я, естественно, не мог, потому что, как у классического персонажа, мой рот не знал, что делать с сыром, но пару глотков из стакана сделал. Надо было что-то сказать.

— Меллина, простите, что называю вас просто по имени... У нас там в Доме ремонт, сгорели две резные панели в верхней гостиной... Я ищу резчика. Гово­рят, он живет где-то здесь неподалеку...

А в это время космический вакуум у меня внутри говорил совсем другое: дайте мне Меллину, или сейчас наступит коллапс, схлопывание и вообще все­му крышка. Я уперся обеими ладонями в стол:

— Меллина, если я тебя сейчас еще раз не поцелую, я умру. Делай потом что хочешь, режь меня на части, забирай душу, но иди сюда немедленно. Или я по­верю в любовь с первого взгляда.

Она вышла из-за своего дыма, приблизилась и хмуро на меня посмотрела.

— Садись ко мне на колени, — велел я.

Меллина исполнила и это, обняла меня за шею и с мрачной озабоченностью произнесла:

— Я не понимаю, что происходит.

Следующий неопределимый отрезок времени мы безудержно целовались. Потом она вдруг спрыгнула на пол, отбежала к противоположному краю стола и оттуда объявила:

— Имей в виду, мой дедушка — герцог, а я — почтенная вдова! И нечего строить мне рожи! — после чего засмеялась, и мы вернулись в прежнюю позицию.

Удивительное дело! Все наше знакомство продолжалось двадцать минут, а у  меня было полное впечатление, что я не просто знаю эту Меллину давным-дав­но, а чуть ли не с детства, будто в детском саду сидели на соседних горшках, — и мог бы поклясться, что она испытывает то же чувство.

— Мы сошли с ума, — сказала Меллина, уткнувшись носом мне в шею. — Ты искал резчика? Дальше по дороге, у старой мельницы, через брод, увидишь. По­езжай, скоро вечер. Поезжай, я должна прийти в себя.

Она встала и добавила:

— И возвращайся.

Бедный Ланселот! Он бродил по двору как потерянный, с нераспущенной подпругой, волоча поводья. Да, уж так в жизни заведено — всегда страдает не­винный. Через полчаса мы разбрызгивали воду на каменистом перекате, и еще минут десять спустя подъехали к огромному сараю с веселой расписной башен­кой. Я толкнул дверь и вошел.

Точно, мастерская. И не какого-то там деревенского столяра, а мастерская скульптора — кругом статуи, амурчики с канделябрами и даже буфет, сильно напоминающий наш входной портал, только весь в точеных фигурах. В дальнем углу намек на механизацию — неспешно крутится вал с болтающимся широким ремнем — не зря, видно, все это сооружалось возле мельничной запруды.

Тут я почувствовал, что не один среди этих резных диковин, и обернулся. Здоровенный дядька лет пятидесяти, лысый, с красной физиономией, с малень­кими глазками, в длинном фартуке. На вид он был совершенно квадратный, ру­ки такие толстые, что висели, не касаясь туловища, и вообще он здорово похо­дил на медведя.

— Мэтр Нико, резчик, — представился этот медведь вполне медвежьим голо­сом. — Вы новый Хозяин Дома?

Тут выяснилось, что после произведенной Меллиной контузии я еще не до конца пришел в себя, и слова даются мне с неоправданным усилием. Я даже не стал и пытаться, а просто опустился на ближайшую табуретку и сделал рукой неопределенно-дружелюбный жест. Мэтр Нико мгновенно оценил мое состоя­ние, пропал куда-то на миг и тотчас же возник снова со стаканом вина. Оказа­лось, та же премиленькая кислятина, которой потчевала меня Меллина. Я по­мотал головой и откашлялся.

— Уолтер Брэдли, управляющий Домом, — все-таки слова пока давались мне с трудом. — Я вижу, вы настоящий художник. Мэтр Нико, у нас проблема... Как вам, может быть... ну, то есть наверняка известно, во время последней... ммм... апробации... ущерб вышел такой значительный, что все к черту сгорело. Ну, не все, а пострадали две панели над камином вашей, как я знаю, работы. А через че­тыре дня их срочно надо... короче, придать соответствующий вид. Потому что... уж такой будет торжественный день.

Мэтр Нико задумчиво кивнул в знак понимания, но при этом уставился на меня таким испытующим взглядом, словно выбирал место, за которое ухватить своими лапищами.

— Мэтр, ну что вы на меня уставились, будто увидели Гарри Пятого... Я поп­росил бы вас отложить все другие дела... вот предварительно сто презренных дублонов... а впрочем, назовите вашу цену.

Медведище по-прежнему буравил меня взглядом — кажется, проклятое сходство снова шутило скверную шутку — и пробурчал нечто в такт собственным мыслям:

— Эти панели у меня давно готовы... Деньги? Деньги можно и взять...

В этой голове явственно шел какой-то мне неведомый процесс. Ну и ладно.

— Впрочем, я вижу, вы серьезный человек, — я бросил на стол еще один ко­шель. — Полагаю, этого должно хватить. Что-то мне подсказывает, что сэр Ген­ри всегда вам платил вперед.

Сам не знаю, к чему это я вдруг приплел сэра Генри, но эффект вышел стран­ный. Мэтр Нико выставил правую ногу, растопырил руки с пальцами-сосисками и поклонился так, словно собирался забодать меня кубической загорелой лысиной. Распрямившись, он сказал:

— Могу быть уже сегодня к ночи.

— Нет, нет... к ночи не надо. Давайте завтра утром, не торопясь. Вам помочь с доставкой?

— Нет. Лошадки у меня есть.

На этом разговор и завершился. Садясь в седло, я видел, как он стоит в две­рях, по-прежнему свесив ручищи, и так стоял до тех пор, пока не скрылась из глаз вся его художественная хибара. Что же, если этот шкаф-мыслитель не под­ведет, то слово за немецкими оконщиками, потому что Дугласы-канализаторы клялись завтра уже все закончить, а на галерею и потолок у нас должно хватить времени в любом случае. По крайней мере, я на это надеялся.

Возле жилища Меллины Ланселот без всякой подсказки завернул во двор; какая-то лохматая девчонка, подхватив под уздцы, сейчас же увела его прочь, как только я сошел на землю. Моя красавица ждала меня в центральной комна­те, наподобие гостиной, в белом платье и даже с гитарой на коленях, словно Линда Ронстадт. Ее глаза — турецкие какие-то глаза, хотя более английского лица представить себе трудно — говорили, что она и робеет, и храбрится, и го­това верить, но главная интонация была такова: старик, ты попал домой. Я вы­мыл руки в обжигающе-холодной воде, загорелись свечи, настал ужин, никаких слов не потребовалось, потом была громадная, прямо шестиспальная кровать и все такое, от чего забываешь, где небо, где земля.

Возможно, кто-то скажет: что-то все это уж очень просто быстро. Что ж, может быть, и так. Но сложно и долго в моей жизни уже бывало, и не раз. Со все­ми протокольными прелюдиями. Кончилось очень плохо. Отзвонив больше по­ловины четвертого десятка, начинаешь понимать нехитрую истину — любовь это такая игра, в которой компьютер ничем не лучше орлянки.

Не знаю, во сколько проснулся утром. Ее невероятная грива, рассыпанная в полном беспорядке, занимала едва ли не четверть постели, и солнечный луч, проникший из-за полуприкрытых ставней, делил волосы на две полови­ны — темно-каштановые в тени и откровенно медно-красные на свету. Мел­лина спала, обняв руками подушку, и из мешанины простыней выступала лишь узкая спина с пунктиром позвонков и, как сказал поэт, бледные холмы ягодиц. Под моим взглядом ведущая колдунья графства проснулась, потяну­лась, достав до меня кончиками пальцев, и вдруг ее глаза наполнились ужа­сом. Ах, черт. Невозможно привыкнуть к этим глазам.

— Боже мой, — сказала она. — Ты уедешь. Совсем уедешь. Как только кон­чится этот твой проклятый ремонт.

— Нет, леди Меллина, — ответил я. — Я не сумасшедший. Не хочу ни стре­ляться, ни умирать от тоски. Ничего такого. Пока ты меня любишь, я никуда не денусь, а если придется уезжать, возьму тебя с собой.

— Ты меня любишь?

— Да. Я всегда тебя любил. Просто раньше не встретил.

Говорить правду легко и приятно — что да, то да.

Она немедленно уселась на меня верхом. Ее дивный бюст навис надо мной как пара свежеиспеченных сказочных хлебов.

— Если ты меня обманываешь, Уолтер, то разрешаю тебе сразу же меня убить. Нельзя дать человеку счастье, а потом отнять.

— Дорогая, и я думаю точно так же. Теперь и ты мне ответь на один очень серьезный вопрос — как у нас насчет завтрака?

Моя ненаглядная немедленно развеселилась и бойко заскакала по хозяй­ству. Что делать, невозможно на этом свете жить одной любовью. Не получа­ется. Спешно перекусив, ибо солнце подбиралось к полудню, и расцеловав­шись так, будто отправлялся не на ремонт, а на войну, я помчался обратно в Дом, ломая голову над тем, что сейчас поделывает мэтр Нико. Проезжая че­рез деревню (на сей раз пришлось гнать напрямик) и вежливо раскланива­ясь, я наслушался разных речей вроде «С возвращением, сэр Генри», или «Смотри-ка, у Генри новая сабля!», и так далее. У самого Входа обнаружи­лась телега с задранными оглоблями, а среди кустов паслись два пятнистых мохноногих першерона. Без всяких подсказок я понял, что это и есть «ло­шадки» моего резчика. Похоже, по милому деревенскому обычаю он встал никак не позже шести утра.

Проведя Ланселота через портал, я намотал повод на балюстраду, кликнул Германа и поспешил в гостиную. Так и есть. Угнездившись на стремянках, там уже орудовали мэтр Нико и двое мальчишек-подмастерьев, смотревшиеся ря­дом с ним, как цыплята рядом с индюком. Я кивнул ему, он кивнул мне, вид его не располагал к предложению помощи, и я направился в библиотеку — освобо­диться от феодального облачения. Появился Патрик и, пока я сматывал с себя знамя сто шестнадцатого драгунского полка, сообщил, что дугласы уехали на

Волчий хутор, но вода уже пошла, и население отмывает ванны, что кровельщи­ки обещали к вечеру закончить, а от вакуумных окон пока ни слуху, ни духу.

Я лазил на потолок в гостиной и на чердак, самолично орудовал хоппером в нижней галерее, а к обеду явилась Меллина, на сей раз в джинсах и рубашке с за­катанными рукавами, сосредоточенно неся на вытянутых руках какой-то необык­новенный пирог. Пожаловать во владения Бетси с какой-либо кулинарной про­дукцией — риск отчаянный, но выяснилось, что испугался я напрасно, дамы ока­зались старыми знакомыми, трогательно поцеловались, заговорили о кухонных тонкостях, и вообще появление моей колдуньи было воспринято как должное.

За обедом — демократическим, за одним столом — зашла речь о том, куда убирать банки, бочки и прочий ремонтный хлам, учитывая, что мусорщики раньше среды не приедут. Дугласовские водопроводчики так прямо и заявили, возмущалась Бетси, что вывоз грязи — не их работа, и все, что не удалось выгрести из продолбленной стены, так и залили своим ПВХ.

— Малый подвал освободился, — заметил Патрик.

Малый Подвал... А Большой? В Большой-то я даже не заглянул!

— Патрик, я должен осмотреть и подвал. Герман, принеси мне, себе и Патри­ку фонари — те, здоровые. Свет там, как я помню, что есть, что нет. Меллина, пойдешь с нами?

Моя бы воля, я вообще не снимал бы руки с ее талии. Разумеется, она пошла.

Вход в Большой Подвал — это просто каменная лестница в каменном полу Г-образной нижней галереи, а сам Подвал — довольно обширный, хотя и невы­сокий зал, озаряемый единственной подслеповатой лампочкой. Все, для чего это пространство использовалось когда-то, и сами следы этого использова­ния — все давно оставило эти стены.

— Так, а это еще, черт возьми, что такое?

У внутренней стены, задвинутые под самые уступы арок, стояли четыре сун­дука, в каждом из которых запросто, например, могли переночевать двое людей нормального роста.

— Это оружейная коллекция сэра Генри, — объяснил Патрик. — Ранее она помещалась в нижней галерее и не была разобрана после норфолкской выстав­ки в связи с отъездом Хозяина.

А ведь точно, висели в коридоре какие-то алебарды. Хорошенькое дельце — только этого мне и не доставало.

—Патрик... Я боюсь... Словом, по идее мы должны встретить нового владель­ца при полном параде. Воленс-ноленс, давайте открывать. Дорогая, возьми фо­нарь и посвети нам.

Процедура оказалась совсем не простой, поскольку сундуки были тяжелен­ные и затиснуты так, что горбатые крышки упирались в своды. В первом обна­ружились палаши и секиры, некоторые — с не лишенной изящества гравиров­кой, во втором — пропасть арбалетов, уложенных, впрочем, в идеальном порядке, в третьем — какие-то ветхозаветные кремневые пищали, шпаги и кинжалы, а вот с четвертым сундуком вышел казус, причем казус в квадрате.

Во-первых, он был практически пуст. Навалившись животом на окованный край, я отыскал на дне что-то вроде остатков обмундирования с армейскими ремнями, немецкую каску с вентиляционными рожками и маузеровскую вин­товку времен англо-бурской войны с россыпью патронов. Во мне шевельнулось нехорошее предчувствие.

— Патрик, а где все остальное? Здесь как будто идет по порядку — эти луки, потом всякие аркебузы...

— Мушкеты, сэр.

— Ну да, неважно, и в этом ящике должно быть уже что-то современное. Где оно?

— Не могу вам ответить, сэр. Я уже докладывал, что после Норфолка коллек­цию не разбирали.

Второй казус заключался в том, что сундук был пуст не только изнутри — он еще и стоял на пустоте. Отодвинув его, мы увидели лестницу — образец того же каменно-лапидарного стиля «сломай-голову-спьяну», что и первый спуск в Подвал, — ведущую куда-то еще глубже. Внизу она упиралась в солидную дверь с массивным засовом. Что еще за чудеса? В жизни я не слыхал ни о каких сек­ретных подземельях в Доме.

— Мелли, дай фонарь. Патрик, это еще что такое?

— Это вход в часовню, сэр, — голос дворецкого возвысился уже до совершен­ной торжественности.

— Так, еще и часовня. Господи. Что ж, мы должны привести в порядок весь Дом. Старик будет совать нос в каждый угол. Навестим часовню.

— Сэр, должен вас предостеречь. Это древнее святилище Владык Северного края.

— Патрик, мы для того здесь и есть, чтобы все святилища были в рабочем состоянии. Мелли, дай мне руку, тут ступеньки щербатые.

Я отодвинул засов, и мы вошли. Сразу скажу, что ничего грозного или ужас­ного не обнаружилось. Такой же подвал, только поменьше, да близость грунто­вых вод чувствовалась намного сильнее. Но в самом дальнем от входа углу имелся нитеобразный аппендикс, в стене его был наполовину утоплен высо­ченный камень, похожий на алтарь, и из него торчала рукоять меча очень недур­ной работы.

Патрик продолжил свой экскурсионный обзор, не дожидаясь приглашения:

— Это меч Хозяина, сэр.

Вот оно что. Я начал понимать. Старая скотина Дедушка, естественно, забыл мне рассказать о сути церемонии.

— Патрик, значит, когда приходит Хозяин, он должен вытащить меч и всту­пить в права?

—Да, сэр. Именно так.

Значит, как раз сюда Старик и потащит своего парня. Интересно.

— Ладно, что же, в таком случае нам тут делать и впрямь пока нечего. Хоро­шо бы подмести, да Бог с ним, пусть остается пыль веков. А! Тут кольца для фа­келов — Герман, вставь в них те каминные поленья, которые с пропиткой. Бу­дет внушительней...

Я все смотрел на меч и почему-то не решался уйти. Меллина подошла ко мне:

— Уолтер, тебя что-то беспокоит?

— Да, любимая, что-то здесь не то... Дай-ка я тебя поцелую, мне сразу полег­чает. Патрик, ну если вам не нравится, отвернитесь... Хорошо, пойдем. Надеюсь, Дом не рухнет, когда он выдернет этот меч.

Не рухнет...

— Стой, подожди. Куда выходит эта стена? Патрик, где у нас план Дома?

Я вперился в неровные, примыкающие друг к другу квадраты, выведенные гусиным пером по плотной шершавой бумаге. Это же стена, смежная с Малым Подвалом! А с той стороны — злополучный дугласовский коллектор!

— Патрик, какая толщина этих стен?

— Не знаю, сэр. Постройка очень старая.

Неважно. Пусть, скажем, два фута. Да еще с той стороны подгрызена перфо­раторами. Стало быть, если в этом мече три фута с лишним — а он запросто мо­жет оказаться длиннее — то верных полтора фута лезвия сидят прямо в коллек­торе. То-то золотари сказали, что мусор выгребать не собираются!

Теперь два варианта. Наследник тянет-потянет — вытянуть не может, пото­му что меч наглухо вмурован в этот чертов винилхлорид. Скандал. Вариант второй — меч вылез, и образовавшаяся дыра образует нам фонтан, как на Трафальгар-сквер — только водичка здесь будет другого свойства. Да, мэтр Уолтер, на сей раз вы влипли. Но, может быть, коллектор заканчивается выше?

— Патрик, давайте-ка всех сюда, и побыстрее.

Мои дамы примчались немедленно, страшно заинтригованные.

— Бетси, Лиза, слушайте внимательно. Кто-нибудь видел, что там на дне это­го коллектора? Был какой-нибудь разговор на эту тему? И еще — можете хоть примерно сказать, насколько они заглубились в фундамент Малого Подвала?

Бог ты мой, у кого я спросил. Кумушки начали сыпать самыми бессвязными воспоминаниями, а пуще того — всевозможными бредовыми предложениями, и уже через минуту стало ясно, что толку от них никакого.

— Значит, так. Сейчас вы подниметесь наверх и откроете все краны — на кух­не, в гостевых комнатах... везде. Потом берете ведра и тряпки и идете сюда. Придется попытать счастья.

Расставив весь уборочный арсенал вокруг алтаря, я взялся за рукоятку меча.

—  Сэр, — изрек Патрик самым зловеще-замогильным тоном, — надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Знаю, — ответил я и потянул.

Меч нехотя, но без особого сопротивления, словно ложка из подтаявшего мороженого, вылез из камня. Ничего не хлынуло, поверхность тотчас же затянуло, как будто ничего и не было. В мече оказалось, как я и ожидал, около че­тырех футов, клинок четырехгранный, очень ладно сбалансированный, и перед рукоятью на три пальца оплетен сыромятным ремешком — это было явно не са- лонно-декоративное, а вполне боевое оружие. Я облегченно перевел дух, но про всех остальных сказать это было никак нельзя.

Их охватило что-то вроде столбняка. Они смотрели на меня, выпучив глаза, даже у Меллины приоткрылся рот, а Герман и вовсе пустил слюну в бороду. Ка­жется, я серьезно задел их чувства, вот незадача.

— Спокойствие, друзья мои. У нас просто не было другого выхода. Давайте считать это генеральной репетицией.

— Да, сэр, — несколько оторопело согласился Патрик. — Разумеется, будем считать репетицией.

— Если возникнут какие-то претензии по нашим действиям, то я принимаю ответственность на себя и за всех вас заступлюсь.

В ответ они проделали нечто уж и вовсе неожиданное — вдруг взяли и, стоя в ряд, как стояли, все поклонились мне. Таких поклонов от Патрика и таких реве­рансов от свиристелок я еще не видывал и, что греха таить, слегка растерялся.

—А... ммм... официальная часть закончена, все по местам. Герман, не забудь про поленья. Патрик, что-то он у нас какой-то тусклый... на кухне, кажется, был порошок для чистки серебра и кастрюль — не попытаетесь привести его в более парадное состояние?

Патрик издал неопределенный звук и сначала уставился в пол, а потом за поддержкой повернулся к Меллине — но та, похоже, искренне забавлялась си­туацией. Ах, проклятые суеверия.

— Хорошо, Патрик, я сам.

Что ж, взялся за гуж — полезай в кузов. На кухне мы вместе с Меллиной, поче­му-то умиравшей от смеха, дополировали кладенец до более или менее  презента­бельного состояния, я спустился в часовню и воткнул его на место. Задвигая засов, я еще подумал, что уж с этой-то проблемой покончено. Человек предполагает.

В галерее приятно пахло свежей эмалью, но несчастные средневековые ры­цари, залитые грязью, имели самый жалкий вид. Так их оставить, конечно, нельзя, но что же делать? Не разбирать же и смазывать каждого по отдельнос­ти — это работа на месяц и не для четверых. Лаком бы их покрыть, что ли. Погоди-ка. В Гладстонберри была станция обслуживания «Даймлер-Бенц». Вот это мысль. Отыскав в справочнике телефон, я позвонил. Мой заказ их изрядно смутил и, вероятно, желая от меня отделаться, за чистку, краску, сушку и лаки­ровку каждого панциря они запросили как за такую же процедуру для «мерсе­деса». Я согласился, но потребовал оптовую скидку, поскольку «мерседесов» у меня десять. Тогда они сдались и прислали фургон и менеджера с каталогом.

Цвет я выбрал «мокрый асфальт», со стальным отливом и двойным лаком — строго и мужественно. Бедных железяк вместе с их распялками по одному за­несли в фуру. Вот на эту каракатицу особенно внимание обратите, — посоветовал я. — Круче всех пришлось.

— Это доспехи благородного Бертрана Дюгесклена, — возвестил Патрик. — Доставлены из Кордовы в тысяча семьсот девяносто восьмом году.

—Да, значит, с Дюгескленом поаккуратнее.

Кажется, пока мы возились с сэром Бертраном и компанией, Меллина про­вела на кухне какое-то собрание — вид у моих подручных сделался подозрительно мирный.

Настало время разобраться с коллекцией. Тут мы тоже хлебнули горя. Все экспонаты должны были располагаться в полукруглых нишах Галереи, Дюгесклен с товарищами как раз и отделял эти ниши друг от друга. Но ниш, как и ры­царей, было десять, а сундуков — неполных четыре, и, несмотря на все наши ди­зайнерские усилия, подкрепленные дрелью, кронштейнами и ящиком дюбелей, на восьмой нише оружие кончилось. В девятую мы могли повесить лишь вин­товку, шлем и те рваные солдатские штаны, а про десятую и речи не было.

— Патрик, откуда сэр Генри все это привозил? На аукционах покупал?

— Сэр Генри привозил все это с войны.

— Ничего себе... с войны.

Да, но ведь в двух шагах отсюда, в Уорбек-холле, находится весь военный ар­хив, уорбекская лавка древностей.

— Алло, Роберт, это Уолтер Брэдли. Слышишь меня? Очнись, есть серьез­ный разговор.

— Уолт... Что может быть серьезного в этом мире... Все тщета и ловля ветра, да и того нет...

Господи, он снова пьян. Сунуть бы тебя в бочку с нашатырем.

— Боб, ты знаешь коллекцию сэра Генри?

— Да... Генри... милейший был человек... Умер, говорят... Но вот куда он по­том делся? Реинкарнировался...

— Боб, из его коллекции пропали все предметы по нашему времени. Можешь одолжить мне из архива на пару дней?

— Могу... Нет, не могу... Вот прими на баланс этот хлам, тогда смогу... Уолт, не ругайся, ты разговариваешь с пэром Англии...

— Я разговариваю с пьяным идиотом. Патрик, на каких войнах воевал сэр Генри?

— Сэр Генри воевал на всех войнах.

— Значит так, Роберт: первая мировая война, вторая, Вьетнам. Какие еще бы­ли войны?

— Не знаю... Я воевал с отцом и его адвокатами... Настоящая была бойня...

— Короче, присылаешь сюда, в Дом. Ты меня понял?

— Понял... не кричи так, Уолт... Ты давно видел Камиллу?

— Месяца полтора назад.

— Она спрашивала... обо мне?

— Спрашивала.

— Что ты ей сказал?

— Ничего.

— Правильно. Молчи обо мне... Меня нет... Но я был, помни, Уолт, я был...

И отключился, подлец. Я посмотрел на часы — ничего себе, четверть перво­го, ночь на дворе.

— Меллина, если ты скажешь, что у тебя с утра дела и тебе надо быть дома, я возьму любой из этих тесаков и буду гоняться за твоими делами по всей Долине.

—Я отменила все дела, — с гордостью сказала Меллина.

— Райские звуки. Наверняка у Бетси найдется запасная ночная рубашка... с оборками.

Чем хороши эти старинные английские дома, так это огромными чугунными ваннами, где без труда можно устроиться вместе с любимой женщиной, кото­рой хочется любоваться и любоваться, как шедевром великого художника.

— Уолтер, не смотри на меня так, я еще не привыкла...

Постель в Доме хотя и не такая роскошная, как в Долине, но все же вполне приемлемая и достаточно скрипучая. Конечно, мы оба устали, но у человека в жизни бывают моменты, когда он может забыть об усталости.

Проснулись мы неожиданно рано, едва только светало. Меллина положила подбородок мне на грудь. Ночная рубашка тетушки Бетси так и не понадобилась.

—Любимый, ты знаешь, я восхищаюсь твоей деликатностью.

— Мммм?

— Другой бы на твоем месте давно бы спросил — Меллина, что у тебя было с этим Генри?

— Меллина, расскажешь через десять лет. Давай вон запишем дату на прито­локе.

— Я расскажу тебе сейчас. У нас с ним ничего не было.

— О Боже.

— Да. Он был хороший человек и был серьезно в меня влюблен, но я... ничем не могла ему помочь. Однажды, правда, мы с ним поехали в Вустершир, он хо­тел показать мне какие-то достопримечательности...

— Фарфоровый завод?

— Да, наверное... но только и там ничего не получилось, мы поссорились в тот же день, и я вернулась домой. Вот и все.

—Что же, мне жаль его.

— И мне его жаль. Уолтер, обними меня крепко-крепко.

— Я боюсь сделать тебе больно.

— Пусть будет больно. А то мне все кажется, что это сон.

В девять утра Патрик прикатил нам сервировочный столик с кофе прямо к постели, на дворецком были парадные белые перчатки! Я почувствовал, как во­лосы у меня становятся дыбом.

— Меллина, что ты им такого наговорила?

— В свое время узнаешь, дорогой.

Весь этот день был наполнен ожиданием оконщиков с их стеклопакетами — времени оставалось в обрез. Дважды я обманывался: первый раз приехали мерседесовцы — вернулся Дюгесклен со товарищи. Прелесть, до чего они стали хо­роши — черные, блестящие, как жуки. Когда их водрузили на места, галерея приобрела прямо-таки праздничный вид.

Второй раз, когда басовитый рык мотора сбил меня с толку, я увидел во дво­ре расшлепанный студебеккеровский грузовик, какие еще можно видеть в фильмах о второй мировой войне. Из-за руля вывалился очередной посинелый уорбекский вурдалак и молча заковылял на кухню. Значит, всепьянейший пэр Англии все же не забыл о моей просьбе.

То ли с сонных глаз, то ли вообще неизвестно отчего, мне мерещилось, что Роберт пришлет мне набор каких-нибудь штыков-ножей в чехлах, которые без труда можно будет разместить в оставшемся пространстве, и даже не заглянув под брезент, я откинул борт. Это едва не стоило мне головы, потому что на зем­лю как лавина с грохотом посыпались ящики с пулеметными лентами, а за ни­ми обрушились и сами пулеметы — три громадины МГ-34.

— Роберт окончательно спятил, — сказал я Патрику, потирая ушибленную руку.

Мы забрались в кузов. Бог ты мой! Такой свалки оружия я не видел ни в од­ном боевике. Чего здесь только не было. Шмайссеровские автоматы с магазина­ми и без, автоматические винтовки М-16 всех видов и модификаций, неуклю­жие американские пулеметы с заправленными лентами, «маузеры» в деревян­ных кобурах, похожих на протезы, а всякими там «Вальтерами» и «Береттами» пол был просто вымощен — всего не перечислишь. Но что хуже всего — там и сям валялись гранаты типа «лимонка» с ввинченными запалами, а в одном уг­лу застрял фаустпатрон на боевом взводе. Если бы эта штука рванула, то и гру­зовика бы не потребовалось — все прилетело бы в Дом само собой.

Да, Роберт основательно почистил запасники. В минуту озарения я вдруг со­образил, как такой хаос мог образоваться — наверняка младший из лордов-основателей попросту открыл верхний люк гаража (есть у них там такой люк) и, опрокинув стеллажи, сбросил их содержимое прямо в кузов. Что-то совсем плох наш алкоголик; в самом деле, пора звонить Камилле.

— Знаете, Патрик, от души надеюсь, что меня не пошлют делать ремонт в Уорбек-холл.

Само собой, для наших скромных декоративных целей не потребовалось и четверти этого арсенала, и все равно, экспозиция двух последних ниш получи­лась самой насыщенной. По верхнему краю Бетси даже сделала бордюрчик из парабеллумов, а в оставшийся узкий простенок, где уже не было рыцаря, Гер­ман — видимо, из лучших чувств — повесил русскую «Грозу» с самоварной тру­бой гранатомета, хотя из нее-то сэр Генри уж никак не мог стрелять.

Но самое сильное впечатление эта смертоубийственная выставка произвела на Лизу. Особенно почему-то ее потрясли «маузеры» — вытащив этих долгоствольных громил из их деревянных хранилищ, она крутила ими так и эдак, и в глазах ее разгорались безумные огоньки — перспективы возможных разгромов хмелем ударили в голову бывшей подруге графа Саутгемптона.

— Уолтер! — восклицала она, подпрыгивая передо мной. — Ну почему этого не было раньше? Как здорово можно было все устроить!

Указательным пальцем я осторожно отодвинул ствол от собственного носа. Есть категория бездельников, которая меня особенно раздражает.

— Лиза, имей ввиду. Одна дырка в этой свежей побелке — и ты сама будешь ее зашпаклевывать и вручную закатывать эмалью. А если ты — избави Бог! — всадишь пулю в одного из дюгескленов, то до конца своих дней будешь мыть полы у Роберта Уорбека.

Лизу просто затрясло. Я почти видел, как страх и жажда разрушения разди­рают ее надвое.

— В вестибюле и на лестнице — стреляй, из чего хочешь. На кухне — пожа­луйста, вон подствольник, из него бомба вылетает — разноси кухню. В верхней гостиной можешь выстрелить из пистолета. Но одна очередь возле библиотеки или здесь, в галерее, — и ты проклянешь день и час. Ты все запомнила? ,

Она немедленно воспрянула духом и тут же надулась, собираясь ответить мне какой-то колкостью, но тут, наконец, приехали немцы, и всем стало ни до чего.

Началась беготня, какой еще не было. Герман месил шпаклевку. Свиристе­лок я вооружил фенами и велел сушить нанесенный раствор, сам разматывал удлинители, чтобы работать после наступления темноты; Меллина отпроси- лась-таки домой за необходимыми вещами; Патрик лихо орудовал баллонами со строительной пеной.

В семь вечера главный оконный механик, вроде бы Гугенхаммер фон Либенау, если ничего не путаю, заговорил о профсоюзных правах. Я достал две упаковки пятидесятидолларовых купюр и засунул их в карман на животе его комбинезона.

— Герр оберст, — сказал я, — верю, что вы поддержите славные традиции фирмы «Рехау», как и подобает солдату родины и фюрера.

Он слегка изумился, но затем отдал мне честь и вышел. В одиннадцать вече­ра все было закончено. Я приказал бросить все как есть и ложиться спать — завтра еще будет время прибраться.

И вот настал знаменательный день. Уборка после ремонта — мероприятие не менее серьезное, чем сам ремонт; кроме того, встал вопрос о банкете.

— Патрик, у. меня начисто вылетело из головы — ведь если с этим парнем все пройдет удачно, надо же будет устраивать какое-то застолье!

— Думаю, наших запасов хватит, сэр. Ведь отмечать мы будем в семейном кругу, наплыва гостей не ожидается.

— Ладно, давайте стаскивать мусор в подвал.

Меллина разобрала привезенные из Долины коробки и появилась пред наши очи в сногосшибательном черном платье с серебряной нитью. Она сделала вы­сокую прическу, встала на каблуки — мы все пали ниц.

– Куда прикажете подавать обед, сэр — в верхнюю или нижнюю гости­ную? — спросил Патрик.

Что я собирался ему ответить, так навсегда и останется тайной. В вестибюле хлопнула дверь. Я сделал несколько шагов, выглянул и обмер — посреди ниж­него холла стоял Старик собственной персоной.

Мы выросли перед ним, как из-под земли. Сразу стало ясно, что босс весьма и весьма озабочен.

— Здравствуйте, Уолтер. Здравствуйте, Патрик. Мое почтение, дамы. Счаст­лив вас видеть, леди Меллина, вы прекрасно выглядите. Как поживает дедушка?

— Благодарю вас, мистер Бриджес, дедушка здоров.

— Уолтер, — Старик взял меня под локоть в своей старомодной манере и от­вел в сторону. Должен вам сообщить, что все проходит не так гладко, как нам бы хотелось. Наследник может появиться с минуты на минуту, и я рассчитываю на вашу всестороншрю поддержку... мда. Пока есть время, я хотел бы осмотреть, так сказать, плоды ваших стараний.

Дедушка был явно взволнован, но из плодов стараний не упустил ничего, за какие-нибудь пятнадцать минут обежав весь Дом бодрой стариковской рысью.

— Так, так, вижу, старая коллекция на месте... Новые окна — что ж, не выры­ваются... Дуб как новенький... Эти банки нужно отсюда убрать... Мало зелени, здесь же был когда-то превосходный зимний сад!

Остановив свой бег на галерее второго этажа, иод рогатыми лосиными чере­пами, Старик снизошел до похвалы:

— Очень неплохо, Уолтер, очень неплохо. Оперативно, аккуратно, в срок...

— Сэр, подъехала какая-то машина, — объявил Патрик.

Мы подошли к окнам. Во дворе стоял вылизанный до крайней степени рари­тетный «корвет», из него вышли парень и девушка.

— Это Наследник.., со своей знакомой, — произнес Старик почему-то шепо­том. — Ну что же, приступаем.

Вышло, что обращался он только ко мне и Меллине. Никого из духов рядом уже не было.

— Мистер Бриджес, вы не возражаете, если я останусь? — деликатно осведо­милась Меллина.

— Нет, нет, разумеется, — Старик не отрывался от окна, но этикет соблюдал до последней запятой. — Напротив, очень приятно, что кто-то из Уориков будет присутствовать... Если бы его светлость...

— Если не дедушка, то хотя бы внучка, — усмехнулась моя колдунья. — Вы очень любезны, мистер Бриджес.

Но Старику было не до светских тонкостей. В двери загромыхал ключ, и ляз­гал там довольно долго, поскольку постороннему войти в Дом не так-то просто. Не менее двух минут ушло у них на то, чтобы справиться с замком, но вот сов­ладали, и Старик свирепо зашипел на нас:

— Меллина, Уолтер, вы с ума сошли, вас видно! Непонятно, к чему все эти дедовские хитрости, если перед нами настоящий Наследник, — но парадом пока что командует Дедушка. Мы с Меллиной перег­лянулись, едва удерживаясь, чтобы не фыркнуть, и ушли из состояния види­мости. Формально Дом опустел.

Парочка вошла в вестибюль. Новому владельцу было лет тридцать, это был па­рень баскетбольного роста, шатен, с длинной кадыкастой шеей и странными беле­сыми ресницами. На нем был синий клубный пиджак и светлые брюки, из-под ко­торых выглядывали очаровательные канареечные носочки. Девица была такого же возраста, если не постарше, химическая блондинка, волосы которой уже на добрый дюйм вспомнили свою изначальную гнедую масть. Она заговорила первая:

— Смотри, Дерек, настоящее родовое гнездо!

Они прошли в нижний холл и потом, наверное, в нижнюю гостиную — мы на некоторое время перестали их видеть и слышать.

— Давайте присядем, — предложил я. — Это не на пять минут.

Мы опустились на банкетку. Мимо нас по лестнице быстро, но плавно про­несся Патрик. Вид у него был сосредоточенный. Тут же показались и новоселы. Говорила по-прежнему девушка:

— Давай посмотрим, что наверху!

Едва не задев нас, они поднялись в верхнюю гостиную. Тут дама издала пер­вый визг:

— Дерек, я только что видела в зеркале какого-то старика!

Впервые раздался голос Дерека:

— Пэм, не болтай глупостей, здесь никого нет.

— А я тебе говорю, что видела!

— Лучше бы он им рассказал про Гая Кассия, — шепнул я Меллине. — Вот уж действительно нагнал бы страху.

Старик недовольно покосился:

— Гай Кассий был скромный и интеллигентный человек.

Меллина инстинктивно пододвинулась ближе ко мне.

— Здесь действительно как-то мрачновато, — признал Дерек. — Эта черная отделка... Пойдем, мы еще не все осмотрели внизу.

— Знаешь, давай уедем отсюда, — внезапно решилась Пэм. — Мне здесь как- то жутко.

Они ступили на лестницу — то есть думали, что на лестницу, а на самом де­ле — на Германа, примостившегося на ступенях, и в итоге полетели вниз — не слишком болезненно, но неприятно.

— Дерек! — снова завизжала Пэм. — Меня кто-то схватил за ногу!

Дерек стоял на четвереньках и дико озирался. Кажется, он тоже до некото­рой степени утратил присутствие духа.

— Что это за чертовщина? — спросил он.

Но это была еще отнюдь не чертовщина, это была еще даже не разминка. В дверях галереи показались обе дамы. Бетси, сообразно положению и возрасту, держала пулемет МГ, молодецки намотав ленту на руку, Лиза осталась верна «маузерам», и таким образом в ее фигуре проступило нечто революционное. Над ними, на высоте футов пятнадцати от пола, скрестив руки на груди, стоял Патрик и со строгостью взирал на происходящее.

Удивительное, должно быть, зрелище предстало Дереку и пеговолосой Пэм — оружие само собой снимается со стены, всплывает в воздух и целит тебе в лоб. Я зверски посмотрел на Лизу. Она в ответ состроила мне залихватскую рожу — в эту минуту билль о правах привидений явно сжег у нее в голове все предохранители. Я плюнул и стал смотреть в сторону, решив, что если эти по­лоумные сунутся со своими пушками наверх, то я тоже изображу из себя домо­вого духа и лично загоню паршивок в нижнюю гостиную.

Меллина взяла меня за руку. Наша пара поначалу с дружным воплем попыталась выскочить через входную дверь — это было ясно по глухим ударам о дерево, потом взвыл уже один Дерек, и дальше грянула пальба — грохот выстрелов, сквозь них — чоканье затворов, звон гильз и мерзкий визг рикошетов по бронзе светильников.

— Меллина, — начал было я, — пойдем... — Но договорить не успел.

Подскочив к перилам, Старик гаркнул что было силы:

— Прекратить немедленно! — после чего быстрым шагом спустился вниз и воочию явился перед потрясенной четой.

Этот номер, надо сказать, имел наибольший успех из всего представления — за последовавший парный вопль киноакадемия точно дала бы «Оскар».

— Что за безобразие! — заревел Дедушка, сделавшись весь красный, так что я даже испугался, не хватил бы его удар. — Это ваш новый Хозяин! Уберите сейчас же... все это.

Удар Дедушку не хватил, но дышал он, как паровая машина.

— Мистер Шорби, — обратился он к Дереку, который в обнимку с Пэм сидел на полу у дверей, — вы должны извинить нас... Слуги пока не привыкли... Поз­вольте, я помогу вам встать.

Слуги, однако, вовсе не собирались складывать оружие. Бетси уже разду­лась, чтобы разразиться на излюбленную тему об ущемлении привилегий и не опускала пулемет; Лиза тоже, пылая румянцем, уперла руки с маузерами в бо­ка, хотя, завидев мое приближение, поспешно отошла подальше от входа в гале­рею. Что касается Германа, то у него вообще, кажется, отключилось все, что можно было назвать соображением, и он лишь плотоядно скалил свои кабаньи клыки, сжимая рукоятку заимствованной у Дюгесклена секиры. Один лишь Патрик смотрел на происходящее как философ.

— Здравствуйте, мистер Бриджес, — сказал Дерек, поднявшись и откашлявшись.

У его подруги потекла тушь, ибо она, похоже, уже успела оплакать свою по­гибшую жизнь, и вид у нее сделался достаточно устрашающий.

Старик продолжил речь:

— Позвольте вам представить, мистер Шорби... Уолтер, да покажитесь же!.. Это Уолтер Брэдли, управляющий Домом. Также рекомендую — Меллина Уорик, член герцогской фамилии, старейшей в этих местах. Мистер Шорби, про­изошло колоссальное недоразумение... его нужно немедленно устранить. Давайте пройдем в гостиную.

Тут Бетси, наконец, прорвало:

— Это вопиющее нарушение обычаев, сэр Джон Бриджес и попрание закон­ных прав! Полторы тысячи лет, со времен Артура...

— Вы забываетесь, Елизавета! — рявкнул Дедушка. — Что вы себе позволяе­те? Патрик, Уолтер! Что за анархию вы здесь развели?

— Пошу прощения, сэр, — начал было Патрик, — но...

— Шеф, — сказал я. — Извините, но у них есть законное право.

— Уолтер, и это я слышу от вас!

Я понял, что сейчас окажусь между двух огней, а я не поклонник этой пози­ции. От волнения я сбился с местного диалекта на более привычный нью- йоркский сленг:

— Ребята, успокойтесь. Объявляю антракт. Бетси, Лиза, сейчас мы пойдем в гостиную и во всем разберемся. Если это новый Хозяин, это одно дело. Если нет — ваши права остаются при вас. Оружие возьмите с собой, но без команды не стрелять! Понятно?

— Мы полагаемся на ваше слово, сэр Уолтер, — заявила Бетси и положила пулемет на плечо, словно коромысло.

Герман в теперешнем своем состоянии слова воспринимал плохо. От него буквально несло жаром. Я взял его за плечи.

— Герман, передышка. Держи топор и жди моей команды. Понимаешь меня? Я скажу тебе нужное слово.

Он закивал и что-то страстно замычал, от напряжения даже придав этим зву­кам смутное подобие внятности — нечто напоминающее «не сомневайтесь, сэр, мы их в куски».

В гостиной все расположились в креслах, зареванная Пэм затравленно огля­дывалась — летающее оружие, появляющиеся и исчезающие люди пришлись ей явно не по душе. Впрочем, сейчас она могла видеть всех вполне отчетливо, и на­верняка мы ей казались шайкой разбойников, если не хуже.

— Дерек, Памела, — начал Старик. — Примите наши глубочайшие извинения и сожаления. Все пошло совершенно не по плану, и я разделяю ваше недоуме­ние и возмущение... Однако, мистер Шорби, вспомните наш разговор в Лондо­не. Силой обстоятельств именно вы оказались Наследником Крэймондского магического престола, вы девятый старший сын, и наш прогноз, несмотря на не­которые разночтения, несомненно указывает на вас...

— Минуточку, мистер Бриджес, — голос Дерека дрожал, и руки тряслись, но держался он, надо отдать ему должное, вполне достойно; достал сигареты, одну сломал, вторую все же закурил и с наслаждением втянул дым. — Мы не поняли друг друга в первый раз и не понимаем во второй. Я не хочу быть этим самым магическим... и все эти штуки. Я обращусь в полицию.

— Но вы не можете отказаться, — Старик как будто даже удивился. — У вас нет выбора. Вы приобрели этот дом...

— Я пока только внес залог.

— Неважно. Да, власть — тяжкое бремя, но вы, если угодно, избранник судь­бы, избранник духов...

— Кстати, о духах, — вмешалась неугомонная Бетси — она явно метила в ли­деры. — Что-то никто не спешит спрашивать нашего мнения. У нас есть...

Меллина похлопала ее по руке, и Бетси вдруг умолкла, посмотрев почему-то на меня. Я воспринял это как призыв помочь.

— Шеф, мы хотели возвести Дерека Шорби на престол согласно закону. Но по тому же закону нам для этого необходимо согласие домовых духов. Сэр, все равны перед законом, но и законы равны друг перед другом. Мы не можем на­рушать один закон в угоду другому. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

— Вердикт домашних духов не является решающим, — огрызнулся Ста­рик. — Есть инстанции выше, Уолтер, знаете ли, гораздо выше!

Тут слово взяла Меллина:

— К чему эти споры? У нас есть священный обряд, который без труда уста­новит истину.

Старик нервно потер свой викторианско-сократовский лоб.

—Да, да, вы правы, леди Меллина. Проведем церемонию посвящения.

Итак, «веселою гурьбой», как поется в детской песенке, мы направились в

часовню. Тут сразу начались заминки. Дело в том, что я ни минуты не сомне­вался — как только этот долговязый вытащит меч (а я прекрасно помнил, что никакого труда это не составляет), наша буйная орава незамедлительно затеет свалку со стрельбой, и как бы в итоге не пришлось выносить два трупа. Поэто­му я настоял, чтобы все оружие было оставлено у входа.

— Бетси, вы же ратуете за законность, значит, вы первая должны ее соблю­дать! Вспомните — наши прадеды — и те оставляли мечи на ступенях церкви!

Свистушкам страшно не хотелось расставаться с их автоматическими игруш­ками (я уже двадцать раз пожалел, что натащил в Дом столько этих пугачей), но мои аргументы на них подействовали. Герман согласился без сопротивления, но зато, вновь утратив видимость, зачем-то вцепился в засов, так что, когда Старик широким жестом предложил Дереку открыть дверь, та и не думала поддаваться.

— Уолтер... — заворчал Дедушка.

Я спустился и похлопал конюха по спине:

— Старина, команды еще не было.

Он засопел, но уступил.

Я открыл дверь, Патрик зажег факелы, и мы выстроились напротив алтаря. Бедолага Дерек уныло осматривался, вероятно, размышляя о том, где бы он ока­зался, если бы знал, как отсюда вырваться. Герман глядел на него, как голодный волк, зато Дедушка снова вдохновился и продолжил речь об ответственности власть предержащих, неизвестно к чему припомнив тут ирландский вопрос.

— Не так мы должны были бы проводить подобную церемонию — в этих стенах надлежало бы присутствовать знати нашего края, элите посвященных — увы, все складывается иначе, и лишь усилия нового владыки могут вернуть сюда рыцарей, установить власть и порядок в северных пределах... Дерек Шорби! Выньте меч!

Повинуясь призыву, Дерек подошел к алтарю, почесал свой необыкновен­ный кадык и взялся за рукоять. Побежали секунды — меч будто врос. Дерек этот был истинный англичанин и, значит, в душе спортсмен. Ситуация задела его за живое. Он ухватился поудобнее, уперся ногой в стену и даже закряхтел от натуги. Меч сидел как влитой, не шелохнувшись и на сотую дюйма. Дерек обернулся и сказал единственное, что мог:

— Не вынимается... – как будто это и так не было видно.

Первый раз за всю историю Старик растерялся, причем до такой степени, что даже обратился за советом ко мне:

— Уолтер, что это может значить?

Я растерялся ничуть не меньше, и так же, как Дерек, ответил первое, что пришло в голову:

— Не знаю, шеф. Вчера вытаскивался нормально.

Что за место такое эта часовня! Дедушка выпучился на меня точно таким же манером, как недавно Патрик и вся команда.

— Чт...чч...чтооооо? — спросил он, начав с пристойного баритона и закончив поросячьим фальцетом.

—  Я объясню, что это значит, — постукивая каблучками, Меллина вышла вперед. — Сэр Джон Бриджес, ваш кандидат доказал свою полную несостоя­тельность. Вчера Уолтер Брэдли в присутствии всех духов этого дома извлек меч из алтаря и произнес клятву сюзерена Северных земель, пообещав защи­тить своих подданных. Он вступил в Дом в назначенное время, духи приняли его и подчинились ему. Согласно традиции, он законный наследник Северных владений.

Я зацепил нижние зубы за верхние и уставился на незримую точку под по­толком. Ну, Меллина. Ну, ведьма.

Старик из апоплексически красного сделался белым, как мертвец.

— Уолтер, — прошелестел он, — вытащите меч.

К мечу я подошел с еще меньшей охотой, чем Дерек — как я понимал его сей­час! Теперь-то я искренне желал, Чтобы лезвие застряло в той полимерной об­лицовке, или пусть уж дерьмо затопит эти чертовы подвалы — но кому не пове­зет, тому уж не повезет. Едва я сжал рукоять, как клинок выскользнул из кам­ня чуть ли не сам собой, и мне лишь оставалось поклониться публике, словно фокуснику, доставшему кролика из дурацкого шутовского цилиндра. Надо бы­ло что-то говорить, а что — хоть убей, я не знал. Мой взгляд упал на Германа — конюх смотрел на меня с безумной мольбой, зрачки его страшно расширились, и было ясно, что и без того скудная искра его разума вот-вот угаснет.

— Герман, — сказал я, — проводи гостей.

Ого! Он не то что сорвался с места — он размазался в пространстве как электрон­ное облако й буквально вынес прочь Дерека и Памелу. В жизни я не видел, чтобы лю­ди покидали помещение с такой скоростью. Обе свиристелки, мелькнув юбками, вы­летели следом. Через мгновение, судя по звуку, наверху повалилось что-то тяжелое.

На этом месте у Старика подогнулись ноги, и он упал бы, если бы мы с Пат­риком его не подхватили. В итоге Меллина несла меч, начищенный порошком для кастрюль, а мы несли Дедушку. Обряд посвящения завершился.

В галерее, как ни странно, все было в порядке, за исключением того, что ис­чез «грозовой» бомбомет, да многострадальный Дюгесклен уронил перчатку и почему-то развернулся лицом к стене. Ни Дерека, ни Пэм уже не было, и наши чикатиллы пропали куда-то вместе с ними.

Мы уложили Старика на диване в гостиной и положили ему под язык таб­летку нитроглицерина, достав ее из его же внутреннего кармана. Скоро он отк­рыл глаза и устремил на меня помертвелый взор.

— Уолтер, — прошептал он. — Ах, Уолтер...

— Сэр, вам, возможно, лучше сейчас попытаться заснуть, — предложил Патрик.

Но Старик не был настроен слушать советы.

— Что ж, по крайней мере, тебе не придется ничего объяснять... и вводить в курс дела, — и отвернулся к стенке.

Со двора послышался какой-то рев. Мне не терпелось поговорить с Мелли- ной, но чудеса этого дня, похоже, еще не кончились. У меня начинала болеть го­лова, и хотелось выпить и закурить одновременно.

— Вы побудете с ним, Патрик?

Мы вышли во двор. На месте Дерекова «корвета» теперь стоял железный всад­ник — мало того, что сам с головы до пя г был закован в сталь, он и со своей лошадью обошелся точно так же — коняга была упрятана в сооружение наподобие утюга, и да­же голову ей закрывал стальной наголовник, так что на божий свет она смотрела че­рез специальные отверстия. Трехлучевое забрало шлема было откинуто, и смотре­лось над его головой, как телевизионная антенна, в площадку стремени было упер­то копье с двухвостым вымпелом, а в руке он держал гнутый охотничий рог.

Завидев нас, всадник прижал этот рог к губам и подудел еще немного, потом убрал его и заголосил уже просто так:

— Я прибыл по воле благородного сэра Ричарда Бравелота Кентерберийско- го, Владетеля Девяти Мостов. Кто из вас Хозяин Дома? С кем я могу говорить?

Я забросил меч на плечо — в каком-то помрачении ума я потащил его с собой — и подошел поближе. Из шлема торчал внушительный нос и моржовые усы.

—Я Хозяин Дома, и незачем так орать, я и так хорошо слышу.

— Прошу прощения, сэр Генри, не узнал вас сразу, с возвращением! — сказал он обычным тоном и тут же снова продолжил надсаживаться. — Благородный сэр Ри­чард Бравелот Кентерберийский объявляет вам, что, если вы в присутствии рыца­рей, лордов и пэров откажетесь от сюзеренных притязаний на Девять Мостов и закрепите это подписью, а его, сэра Ричарда, более уже не станете считать своим

вассалом и ленником, то он обещает вам дружбу и мир на вечные времена, а если нет, то вот его перчатка, и он готов встретиться с вами в любое время, конный или пеший, в доспехах или без оных, и пусть Бог рассудит вас!

Я подошел к нему вплотную.

— Сэр рыцарь, ваше лицо мне как будто знакомо.

— Ну конечно, сэр Генри, я Брекенбери. Помните Лангедок? — обрадовался он уже вполне человеческим голосом.

— Конечно, Брекенбери, как не помнить...смутно припоминаю. Значит, вот что, — я в задумчивости постукал кулаком по его наборному железному сапогу с острым носом. — Во-первых, давайте сюда перчатку — не получит у меня этот ваш Кашалот Берберийский никаких мостов, это одно, а другое вот что — вы, Брекен­бери, как учтивый и любезный герольд, имеете права, на которые никто...эээ...не может посягнуть. Короче, у нас сегодня небольшое торжество, праздник, что ли...

Не приведи Господь еще один такой праздник.

— ... и я приглашаю вас разделить с нами трапезу. Расскажете, с каких это мостов соскочил ваш Бергамот... не обижайте меня отказом, Брекенбери. Вы ведь виски пьете?

Усищи над обрезом брони пришли в движение.

— Не откажусь, сэр Генри, благодарю вас.

— Герман! — крикнул я, и конюх, как ни странно, тут же появился — подоз­рительно закопченный и все еще с «грозовой» бомбардой в руках.

— Брось это! — велел я. — Помоги сэру Брекенбери спешиться, проводи в Дом и позаботься о его коне. Вы желанный гость, Брекенбери.

Герман жизнерадостно гыгыкнул, и они отбыли в сторону конюшни, словно авианосец на буксире. На конюшне был оборудован специальный причал для вле­зания и слезания, ибо человеку в латах не так-то просто взгромоздиться на лошадь.

Наконец-то мы с Меллиной остались вдвоем. Я опустил на крыльцо меч, членистую перчатку и покачал головой:

— Мелли, ну что за ребячество такое? Неужели нельзя было сказать заранее?

Стоя на ступеньку выше, она положила руки мне на плечи и прижала свой лоб к моему.

— Любимый, я хотела, чтобы все прошло торжественно. Ты очень на меня сердишься?

— Я не могу на тебя сердиться, дорогая. Я тебя люблю. Но в хорошенькую же историю мы вляпались... Это те серьги, вустерширские?

Меллина даже отшатнулась.

— Это подарок Генри... Милый, он давно умер. Как ты догадался?

— Сам не знаю.

— Этого никто не видел. Мы сидели в машине...

— В «бьюике», — пробормотал я, — гнусный рыдван. Ладно, пойдем в дом.

И мы пошли в Дом.