1.1. ПО ТУ СТОРОНУ ЗЕРКАЛ
1.
Мы с вами привыкли думать, что виртуальная реальность бывает только в компьютере.
Это не совсем так. Не виртуал — следствие компьютера, а наоборот: компьютер — мощное, но не единственное средство построения виртуальной реальности.
Если она, реальность эта, сидит только в компьютере (книге, картине и т. п.) и их рамки жестко удерживают ее в себе, не давая перехлестнуться вовне — это никакая не реальность, а самый обыкновенный придуманный мир. Это ведь главное его свойство: он намертво впечатан в какой-нибудь артефакт — книгу, картину, партитуру, CD-DVD — и оживает в нем только усилием нашей фантазии. Интерактивность подхлестнет ее, сделает воображаемое почти реальным — но не реальным.
Реальность — это когда придуманный мир вдруг выплеснется из артефакта, как море из картинки в «Хрониках Нарнии», и станет для вас таким же настоящим, как ваша комната.
Я не зря выделил «для вас». Неважно, реален ли потоп в комнате Юстэса Вреда для всех, кто не в ней, даже если Юстэс сошел с ума. Для шизофреника (не бойтесь, это я не про вас), — для шизофреника его бред — не бред, а реальность. А Юстэс с ума не сходил.
— Но мы-то не шизофреники! — все-таки обидитесь вы. — И чудес, как в Нарнии, не бывает.
Да, не бывает. И да, не шизофреники. Просто я показал, какая это странная и неоднозначная штука — реальность. Субъективная штука, — такая, которая может быть настоящей только лично для вас, и ни для кого больше.
Мы не привыкли иметь дело с субъективными вещами, правда? Мы привыкли, что все можно проверить самым простым способом — взглядом со стороны. Когда этот взгляд дает иные данные, значит, кто-нибудь ошибся — или взгляд, или я. Когда таких взглядов много, и они совпадают — значит, ошибся именно я. Но, оказывается, с такой важной вещью, как реальность, все гораздо сложнее.
Правда же, Юстэса с друзьями трудновато будет убедить, что никакого потопа в комнате, никакого Аслана, никакой Нарнии не было, — даже если убеждать возьмется вся Англия с королевой во главе? (А так оно наверняка и было бы, если б наши герои не помалкивали.)
Правда, Сьюзен перестала верить в Нарнию, но это было позже, гораздо позже, когда ее воспоминания слились с детскими снами. Ведь и мы бываем не вполне уверены в том, где был Дед Мороз, которого мы видели когда-то — в реальности или во сне.
2.
Вам снились двойные сны — когда просыпаешься, а оказывается, что попал в сон № 2?
А теперь представьте, что каждое пробуждение вбрасывает вас в новые и новые сны. И когда вы по-настоящему проснетесь, вы уже этому не верите.
Виртуальная реальность — это не только то, что сидит в компьютере. Виртуальная реальность — это придуманный мир, про который мы почему-либо думаем, что он не придуман. Например, потому что забыли о его ненастоящести.
Это не просто иллюзия. Отдельная, частная ложь — кирпичик, а виртуальная реальность — огромный купол, окружающий вас со всех сторон. Он выстроен и из лжи, и из правды. Представьте, что вы хотите развенчать эту иллюзию — а нечем: все, что есть вокруг вас, подтверждает ее.
Значит, все подтверждения — тоже иллюзия? Значит, нужно брать шире?
А если шире уже некуда? Если кажется, что граница иллюзии совпадает с границей мира № 1?
Таких интерактивных иллюзий мало-помалу накопилось столько, что они сплелись в большой-пребольшой, путаный-перепутанный клубок, который вытеснил из наших умов довольно-таки порядочную порцию мира № 1. (Прямо «Матрица», подумают поклонники фантастики, и будут правы.) Ведь львиную долю знаний обо всем на свете мы получаем не собственными глазами и ушами, а из интерактивных текстов и картинок о мире № 1. (Или № 2?)
Клубок иллюзий так спутался, что теперь мы уже не можем достоверно отличить № 1 от № 2, даже если будем все время помнить о деревянной нахлобучке и 3D-редакторе. Ведь, чтобы определить ненастоящесть, нужно, чтобы она смыкалась с чем-то гарантированно настоящим — с Катиным поклоном, включенным светом и титрами.
А если нет гарантии, что Катя — это Катя, а свет и титры — не часть другого действа, такого же ненастоящего, как и первое? Ведь и в фильмах бывают спектакли в спектакле — «Женитьба Фигаро» в «Сибирском цирюльнике», например, или «Снежная королева» в «Дубравке»…
Представьте, что спектакль под названием «Нападение Тиции на Семпронию» поверяется только другим спектаклем — о подлой и неблагодарной Тиции, от которой Семпронии одни беды; тот, в свою очередь, поверяется десятками, сотнями, тысячами других спектаклей про зверства тицийцев, о которых прочтешь — и хочется их перерезать, всех до единого.
Включите тицийское ТВ (если у вас его не глушат) — и вы услышите ровно то же самое, теми же словами, фразами и предложениями, — с одним только отличием: вместо слова «Тиция» будет слово «Семпрония», а вместо «Семпрония» — «Тиция».
Автор по-прежнему приветствует вас в виртуальном мире.
3.
В этом клубке виртуальностей одна подтверждает другую, как бандиты подтверждают обоюдное алиби. Только здесь не две и не десять нитей, а тысячи.
Типичный пример виртуального персонажа — компьютерный ник (аккаунт). Какой угодно: в ФБ, ВК, на форуме, в игре — в любом уголке сети. Конечно, есть вероятность, что он (ник, то есть) почти не наврал о себе. Более того, наверно, таких ников большинство.
Но проверить это мы можем лишь в одном случае: если знаем его лично.
Если мы общаемся с ним только в сети — мы общаемся с виртуальным персонажем (ага, страшно?), даже если тот максимально соответствует реальному. А если не соответствует? Сколько людей, воплощая врожденную тягу к переодеванию, вывешивают на аву вместо своего фото цветочек, Шрека или герб Семпронии? А сколько пишут в анкете — «родной город — Монстрополис, телефон — 666-13-13, место работы — отдел вампиров»? Еще и назовутся Дэном Бесштанным или Доктором Смерть.
Более того, когда ники так не делают — они кажутся нам занудами. Это же как скучно — вешать на аву свое фото (если ты не красотка, конечно), подписываться настоящим именем, указывать настоящий телефон… Как на паспорт, честное слово.
А если ник указал точное ФИО, вывесил правдоподобную аву, расписал по пунктам свою биографию, но все это — вранье?
Таких ников много. Они называются троллями. Кто-то из них просто развлекается (помню, помню, как весело было регистрироваться блондинкой и флиртовать с пылкими Ромео, или стебать глупых снобов, задравших нос выше монитора!..). Переодевание превращается здесь в настоящую азартную игру.
А кто-то делает это за деньги. Дают задание — создать иллюзию, будто тысячи реальных людей думают так-то и так-то — и команда троллей, треща клавишами, расписывает по соцсетям, как семпронийцы ненавидят тицийцев (и наоборот). И нет достоверной возможности отличить тролля от «настоящего» ника, потому что идиотов, увы, хватает и среди настоящих.
Говоря о войне в Персидском заливе, французский философ Жан Бодрийяр назвал такую цепочку «симулякром» (да-да, от слова «симулировать»): все, что мир знал об этой войне, было показано по телевизору.
Никакой гарантии того, что телеверсия войны не была грандиозным спектаклем, нет.
Никакой гарантии того, что основной массив наших знаний о современном мире — не симулятор, — нет.
4.
Мир № 2 так ловко вплелся в мир № 1, так ловко подменил большинство его звеньев, что мы и не заметили, как оказались вместо родного, привычного мира № 1 в огромном зеркальном зале, где миллионы зеркал отражают друг в друге самих себя — вместе с нами и миллионами таких же, как мы, заблудившихся в зеркалах.
Осталось ли у нас хоть что-нибудь достоверное? Ну хоть что-нибудь, о чем можно уверенно сказать — это не иллюзия, не зеркало, не сон?
Конечно. Во-первых, это то, что мы, свидетели-очевидцы, видим сами. В том случае, конечно, если нам видно именно то, о чем мы говорим.
(А то, если вы наблюдали, как ворона каркнула, а поезд тронулся, и потом расскажете, что он тронулся из-за вороны — это свидетельство будет не ахти каким достоверным.)
Еще это — всякие вещи, которые искажай-не искажай — никакой выгоды от этого никому не будет. Например, хоть вы никогда и не были в столице Малайзии и не видели знаменитых небоскребов-близнецов — это не значит, что название «Куала-Лумпур» — вранье, а в близнецах не 88 этажей. Даже если их на самом деле 89 — это значит, что автор путеводителя ошибся, а не что он морочит нам голову.
Еще это — все, что можно проверить экспериментально. То есть — точные науки. (Из них тоже пытаются стряпать симулякры, которые, в отличие от обычных, можно достоверно опровергнуть: они со всех сторон окружены, как антителами, законами Вселенной.)
Еще это — все, что не выдает выдуманное за реальное. Например, литературоведение. Анализ образа Пьера Безухова не может быть миром № 2, потому что никакого Безухова никогда не было, и все это знают.
(Но, скажем, если кто-то напишет «Безухов — яркий пример Великой Роли Очкариков в судьбе мира» — это уже будет кусочек мира № 2. Во-первых, это претензия на историю, во-вторых — еще вопрос, была ли эта Роль такой уж Великой. Так что будьте бдительны.)
…И всё.
Больше от мира № 1 ничего не осталось.
Все остальное — огромная, необъятная сеть симулякров, опутавшая все и вся, растущая из реальности и врастающая в нее.
5.
Ну что, подсчитаем актив и пассив?
У нас осталось не так уж и мало.
Это весь наш непосредственный опыт, включая такую важную, очень важную вещь, как общение. (Реальное, разумеется, а не сетевое.)
Это точные науки — то, что можно проверить с помощью эксперимента.
Это гуманитарные науки — то, что так или иначе имеет дело с придуманным миром.
Это, конечно, и сам придуманный мир — все мировое искусство.
Это многие, многие и многие знания о самых разных вещах.
Но не все.
Разобраться, какие из них могут быть симулякром, нам поможет очень простая штука. Я уже говорил о ней, а вы наверняка поставили против нее галочку на полях.
Это выгода. Когда кому-то почему-то важно, чтобы мы думали именно так, а не иначе. Думали, что у страуса именно три ноги, а его двуногость — злостная клевета семпронийцев (тицийцев).
Этот кто-то может отстоять от конкретного симулякра очень далеко. Ведь строительство виртуального мира похоже на цепную реакцию: дал толчок — и уже многие, многие люди увлеченно громоздят новые и новые зеркала.
Как это возможно?
Очень просто:
Людвиг Четырнадцатый направился прямо к Юкке-Юу и Туффе-Ту. У входа в их нору стояла сама Зайчиха.Ян Экхольм, «Тутта Карлсон первая и единственная, Людвиг Четырнадцатый и другие»
— Мои мальчики больше не будут играть с тобой, — сказала она решительно. — Ты и твой брат только обманываете их. Я знаю, как вчера вы забрали у них пакет с медовыми пряниками.
— Разве тетя Зайчиха не знает, что вчера же вечером я вернул кулек? — возразил Людвиг Четырнадцатый.
— Ничего не знаю и знать не хочу! — сердито ответила Зайчиха и захлопнула дверь перед самым носом Людвига Четырнадцатого.
Он вздохнул и направился к другому своему другу — к белочке Агне Попрыгунье.
Белочка сидела на ветке и чистила шишки.
— Здравствуй, Агне! — крикнул ей Людвиг Четырнадцатый и завертел хвостиком. — Спускайся вниз, поиграем вместе.
— Мне нельзя играть с тобой, — ответила Агне. — Моя мама слышала от тети Зайчихи, как ты вчера забрал два мешка медовых пряников у Юкке-Юу и Туффе-Ту.
— Это неправда! — возразил Людвиг Четырнадцатый. — Был только один кулек.
— Это все равно! — И Агне запустила в него шишкой, но промахнулась.
— Это не все равно! — отскакивая, крикнул Людвиг Четырнадцатый. — Я ведь вернул этот кулек зайчатам. Я обманул только Лабана.
— Ну и все равно. Ты обманщик! — И Агне Попрыгунья перепрыгнула на другое дерево.
Людвиг Четырнадцатый чуть не заплакал.
«Пойду-ка я к ежику, — подумал он. — Ежик еще маленький, но уже мудрый».
Маленький ежик жил в старом сарае в глубине леса.
— Алло, Ежик! — крикнул Людвиг Четырнадцатый, подойдя к полуразвалившейся постройке. — Ты дома?
— Нет, — ответил голос. — То есть я хотел сказать: да, я дома, но меня дома нет.
— Не надо, не шути! Ведь это же я, Людвиг Четырнадцатый, твой друг. Выходи.
— Я не шучу, но я не хочу быть твоим другом, — сказал ежик. — Я думал, ты добрый. А теперь я знаю, что ты такой же обманщик, как и другие лисы. Думаешь, я не знаю, что вчера ты отнял три воза медовых пряников у Юкке-Юу и Туффе-Ту?
— Это неправда… — начал было Людвиг Четырнадцатый. — Всего один кулек.
— Нет, это правда, — сказал Ежик. — Моя мама слышала это от мамы Агне Попрыгуньи, которая слышала это от мамы Юкке-Юу и Туффе-Ту.
Людвиг Четырнадцатый понял, что Ежик не станет его слушать, и грустно поплелся дальше.
Теперь у него осталось только два друга: горностаи Оке и Бенгт.
Людвиг Четырнадцатый крикнул в нору:
— Выходите поиграть!
— Могу не, хочу не! — ответил Бенгт.
— Не могу, не хочу! — поправил его Оке.
— Нам нельзя! — закричали вместе Оке и Бенгт.
— Почему? — удивился Людвиг Четырнадцатый.
— Наш ежик слышал от мамы… — начал Бенгт.
— Наша мама слышала от мамы ежика, — поправил его Оке, — которая слышала от мамы Агне Попрыгуньи, которая слышала от мамы Юкке-Юу и Туффе-Ту, что ты выманил четыре горы медовых пряников у зайчат.
— Один кулек… — начал было Людвиг Четырнадцатый. — И совсем не я…
— Мы играть тебя с нами не будем, — перебил его Бенгт.
— Мы не будем играть с тобой, — поправил его Оке.
Вы замечали за собой склонность преувеличить то, что взволновало вас, — а иначе предмет волнения выглядит не так весомо, как того требуют обуревающие вас чувства? Если нет — теперь обязательно заметите. Это свойственно всем людям, в том числе, увы (или к счастью), мне.
(Увы, потому что врать нехорошо, и к счастью, потому что фантазия для писателя — штука полезная, как ни крути.)
И Юкке-Ю, и Туффе-Ту, и Агне Попрыгунья, и Оке с Бенгтом не любят хитрого лиса Лабана, затеявшего эту историю. Тем не менее они от души раздувают ее до необъятных пределов, выполняя план манипулятора — Лабана. А уж дальше зеркала такого наотражают, что и самому вдохновенному фантазеру в самом мутном сне не привидится.
Из этого клубка симулякров иной раз очень нелегко добыть первоисточник, напрямую связанный с чьей-то выгодой. Поди догадайся, что бескорыстное мифотворчество горностаев Оке и Бенгта растет из выгоды хитрого лиса Лабана, которого они терпеть не могут!
6.
Итак, в пассиве у нас ни много ни мало — все события и факты нашего реального мира, мира № 1. (Или № 2?) Все события, то бишь, которых мы не видели, о которых знаем из текстов и картинок.
Иначе говоря, это история (события, которые произошли в прошлом) и новости (события, которые произошли только что или происходят сейчас). А вместе с ними — и огромный-преогромный массив самых разных текстов, растущих из минувших и нынешних событий рода человеческого.
То есть это — все наши представления о мире, почерпнутые из медиапространства — из текстов и картинок. Ни больше, ни меньше.
А еще это, конечно же, реклама. Она, как плесень, проникла во все и вся — и не разглядишь иной раз. «Я покорила Одинокую гору высотой 3456 м. над ур. м. в моих замечательных кроссовках SuperHooves! Это было незабываемо!..»
(Думаете, этот текст — о горном походе? Ничего подобного: он о кроссовках.)
— Мда, — скажете вы. — Спасибо и на том, что виртуальный мир не всю Вселенную заграбастал. Но как же быть без того, что он себе отхватил? Как быть без истории? Без новостей? Как жить и не знать, что в мире делается?
— Спокойствие, только спокойствие, — скажу я. — Я не говорил, что все наши представления — ложь. Я говорил, что наши представления, полученные из текстов и картинок — виртуальная реальность, мир № 2.
А он, как мы уже знаем, состоит вовсе не из чистой лжи.
Как вы думаете, каков общий коэффициент вранья в самых бессовестных, самых продажных новостях, просимулякренных по самое некуда?
На самом деле он не так уж велик. Думаю, в среднем — процентов двадцать, а то и меньше. Кто-то, кого манипуляторы упекли в зеркальный зал, ничего, кроме этих двадцати процентов, не увидит. Мы с вами, однако, народ предупрежденный, ученый, — мы можем смело пользоваться остальными восьмидесятью.
Чтобы вранье принесло выгоду манипулятору, оно должно подтвердиться чем-то, что не вызывает сомнений. Какая-то часть таких подтверждений — привычные симулякры, «бесспорные» и «очевидные»; но многие из них все-таки — факты, вроде небоскребов в Куала-Лумпуре. Хоть и не всякий может слетать в Малайзию да проверить, но все же сделать это гораздо проще, чем доказать душевность великого тицийского героя Грызоглота.
«Как сообщает SemproNews, в столице Тиции на площади Нежности снова собралась толпа разъяренных бездельников. Они скандируют слоган „Семпроны-макароны“, требуя геноцида всех семпронийцев и запрета семпронийского языка».
Что здесь правда, что ложь?
Действительно, в столице Тиции есть площадь Нежности; действительно, на ней снова собралась толпа; действительно, кто-то в ней орал этот слоган.
Вот только —
1) Толпа собралась с той же целью, с какой она собирается всегда: выпустить пар.
2) Она состояла в основном не из бездельников, а из обыкновенных людей, уставших от повседневной текучки — студентов, офисных работников, врачей, торговцев и др. и пр. (Бездельники, впрочем, тоже были — как же без них.)
3) Она была не разъяренной, а взбудораженной. Еще бы — такие дела творятся! Люди смеялись, знакомились, общались, взволнованные тем, что привычные рамки вдруг куда-то делись, и можно испытать сильные эмоции, по которым все они так соскучились. Одних девушек-то сколько!..
3) Слоган «Семпроны-макароны» начали кричать семпронийские провокаторы. К ним примкнули наиболее безмозглые любители повыпускать пар. Остальные 98 % толпы ничего не кричали и не делали, а просто стояли и смотрели.
Геноцида семпронийцев и запрета семпронийского языка никто не требовал. Но раз кричали «Семпроны-макароны» — значит, в глубине души (где-то очень глубоко) хотели?.. Как же иначе?..
Итого: основные факты изложены верно, но в сумме, тем не менее, получилось все шиворот-навыворот.
То есть симулякр.
То есть вранье.
Его тут — десять-пятнадцать процентов, не больше; но эти проценты-то и перевернули все с ног на голову — именно так, как нужно было манипулятору.
А что ему нужно? Новым симулякром подтвердить старый, известный всем семпронийцам: все тицийцы только и ждут, как бы сделать им какую-нибудь пакость.
Зачем это ему нужно?
Как зачем? Можно украсть у народа деньги и сказать: это все враги виноваты. Можно начать выгодную войну и сказать: мы защищаемся. Можно сделать что угодно: враг (он же козел отпущения) приготовлен заранее.
Любые «зачем» всегда будут упираться в такого «врага». Он необходим манипулятору, чтобы отводить от своих делишек народный гнев и напускать его прямехонько на объект, препятствующий манипуляторской выгоде.
Конец дружбы с лисенком Людвигом — увы, далеко не самый печальный финал таких манипуляций. Люди отдают свои жизни, здоровье, благополучие, искренне веря, что жертвуют всем этим ради добра, невозможного без победы над «врагом», — а на самом деле работают на манипулятора, подменившего им реальность.
Мне горько это говорить (никаких слов не хватит, чтобы выразить эту горечь): большинство жизней, отданных во имя Великих Идей, на самом деле отданы манипуляторам, которые вертят людьми и их реальностями, как фигурами на шахматной доске.
1.2. НА РАЗВЕДКУ
Чтобы как следует изучить виртуальный мир, нам нужно то, чем занимались герои всех приключенческих историй: разведка. Или, как говорят оперативники, внедрение в банду.
Внедряемся?..
1.
Наша разведка начнется неожиданно — с рекламной паузы.
Зачем нужна реклама?
— Что за вопрос? — удивитесь вы. — Конечно, чтобы продать свой товар. Без рекламы покупатель ничего о нем не узнает.
А что именно он не узнает?
— Ну, во-первых — то, что такой товар есть.
Согласен. Еще?
— А еще — какие достоинства есть у этого товара, чем он лучше других товаров…
А вы часто видели, чтобы в рекламе перечислялись достоинства товара?
Нет, бывает и так, конечно. Например, в рекламе компьютера перечисляют его комплектующие, в рекламе какой-нибудь еды — ингредиенты (все натуральное, все с грядки), ну и так далее.
Но так бывает — когда? Когда реклама, во-первых, печатная, а во-вторых, большая. И все это написано не крупными буквами, которые видны издалека, а маленькими, где-нибудь сбоку. В телерекламе вы такого, скорей всего, не увидите.
А что пишется крупными буквами?
Во-первых — название товара (бренд). Во-вторых — одна-две кудрявых фразы, в которых красоты много, а смысла мало. Они называются слоганом.
В нем-то и сидит основной смысл рекламы. Вы замечали, что он никогда не связан с качествами товара? Наоборот, он уводит нас куда-то совсем влево — туда, где пылятся подержанные Подлинные Ценности, Нереальные Ощущения, Разумное, Доброе, Вечное и прочие штуковины, мало связанные с трусами или кремом для бритья. Здесь все имеет Превосходную Степень, а слова обязательно начинаются С Большой Буквы.
Зачем все это нужно?
А смотрите, как хитро: тапочек и кремов полно, а Вечные Ценности одни. И они, хочешь-не хочешь, действуют на каждого. Так к чему исхитряться-измысливать преимущества Нашего крема над Ихним (тем более, что часто и нет никаких преимуществ-то), если можно связать его с тем, что цепляет всех?
Перед нами — главный метод современной рекламы: нужно связать товар с тем, что дорого покупателю — тогда он обязательно его заметит. И реальность этой связи нисколько, ну нисколечко не важна.
А еще это — по совместительству — главный метод построения виртуального мира.
Он состоит вот в чем: чтобы вызвать у людей необходимую реакцию (желание купить товар, проголосовать за Партию Истины, перестрелять всех семпронийцев, и т. п.), ее связывают с чем-нибудь, что с ней на самом деле не связано, но этим людям очень дорого.
«Уют. Забота. Семья. То, что не купишь ни за какие деньги. Тапочки „Семейные“ — уют в вашем доме…»
«Великие люди отдавали за нее свою жизнь. Вам нужно всего лишь отдать за нее свой голос. Истина — то, за что не жалко и жизни. Голосуйте за Партию Истины…»
«Они хотят убить наших сыновей. Они хотят опозорить наших дочерей. Что ты сделал, чтобы их остановить? Довольно слов — нападем первыми…»
— Что за ерунда? — скажете вы. — Неужели так трудно головой подумать? Если я свяжу что угодно (скажем, кучу мусора) с чем угодно (скажем, со свободой) — что, все рванут за моей кучей? «Величайшее из прав человека — право на свободу. Сделай свой свободный выбор — купи мою кучу»?
Ну, в общем-то, да. С двумя оговорками: если кучу назвать не кучей, а как-нибудь поблагородней (например, символом свободы), и если заполнить рекламой весь город и всю страну.
(Вряд ли доход от кучи покроет расходы на рекламу, но это уже другая история.)
Дело в том, что такими ценностями заведует не рассудок, а другая часть сознания, которая называется мифом.
Это слово знакомо вам в значении «легенда, небылица, выдумка». Но у него есть еще и другое значение: «интуитивная, иррациональная часть сознания». Миф отвечает за все, что скрашивает рациональные схемы сухаря-рассудка: фантазию, искусство, образы и эмоции. Миф делает мир цветным и удивительным. Без мифа мы были бы машинами без сердца, без сказки и без чудес.
Мифологический компонент нашего сознания, который сидит в правом полушарии (а у левшей — в левом), воспринимает мир в виде образов — эдаких живых сгустков мира, которые не разложишь по полочкам. Самые главные из них называются архетипами.
Это такие программы, которые отвечают за ценности человека. Мать, дитя, Родина, дом, земля, любовь — это все архетипы. Когда Голландец Михель залез Петеру Мунку в сердце — он удалил из его операционной системы все добрые архетипы. Чем это кончилось, вы помните: Петер превратился в бессердечного робота, которого ничто не радовало и не огорчало.
За все, что связано с работой компьютерного «железа», отвечают драйверы — специальные программы, для того и созданные. Без драйверов компьютер «не видит» оборудование, даже если оно вставлено, куда надо. И сколько бы мы не объясняли операционной системе — смотри! да вот же он — обыкновенный принтер, а никакое не «неизвестное устройство» — без драйвера все насмарку.
За все, что связано с работой ценностей и эмоций, отвечают архетипы. Без них сознание «не видит» ценности — ему все равно, даже если рассудок говорит «смотри, как это важно!» И сколько бы он не объяснял эмоциям, что Золушке надо сочувствовать, а Мачехе наоборот, — без архетипов все насмарку.
Насколько рассудок — интерфейс операционной системы — далек от ее недр, где работают драйверы-архетипы, видно по нашей реакции на искусство. Мы ревем навзрыд над судьбой Белого Бима Черное Ухо, хоть и отлично знаем, что это кино, которое понарошку, и что киношного Бима (который не Бим, а Шарик, или как его там) никто и не думал мучить до смерти, а напротив — после съемок ему вручили полную миску ливера, ибо заслужил. Знаем, но все равно переживаем так же сильно… хотя — чего уж там! — не «так же», а гораздо сильнее, чем в жизни. Жизнь мелькает сплошной текучкой — и не успеваешь иной раз пережить все, как надо; а искусство бьет прямо в архетипы.
…Что-то это нам напоминает, верно? Что-то, о чем здесь уже говорилось.
Мы знаем, что придуманный мир придуман, но переживаем его сильней, чем настоящий, потому что он бьет прямо в архетипы.
А представляете, что будет, если бить нам прямо в архетипы, и при этом мы забудем, что придуманный мир придуман?
2.
А ведь в рекламе мы это почти забываем.
Нет, мы посмеиваемся, конечно, когда замогильный голос декламирует — «Любовь! Самое драгоценное, что есть у человека! Дари любовь с каждым глотком кваса „Драгоценный“!» — но в супермаркете все равно останавливаемся именно перед этим квасом. Увидев знакомый бренд, архетипы тихонько попискивают — едва-едва, рассудку и не слышно. Это называется внушением.
Сейчас мы с вами осознаём ту же штуку, которую осознали когда-то, когда хорошенько познакомились с компьютером: интерфейс операционной системы — не весь компьютер, а его надстройка. Верхушка айсберга.
Только теперь мы сознаем это про наш собственный рассудок. В котором все стройно и красиво, как в Windows, и который не показывает нам ни одной фоновой программы.
Мы — это вовсе не только наш рассудок. А для манипулятора мы — совсем не наш рассудок. Для него мы — ходячие вязанки архетипов. Манипулятор делает прямо в них, как медсестра в вену, инъекции своих идей: Любовь — это квас, Семья и Уют — это тапочки, Истина — партия влиятельного бандита, семпронийцы — враги, которых надо убить, пока они не убили тебя.
Стоит нам осознать это — и логика подводит нас к невеселой истине (с маленькой буквы): слоган не имеет ничего общего с целями его авторов. Слоган и цели — разные вещи. Они никогда не совпадают.
А это значит, например, что митинг, где звучат какие-то лозунги и требования, организован не ради них. Любой лозунг любого митинга — квас, привязанный к Любви. Кажется: поорем его — и обязательно наступит Справедливость, к которой манипулятор прилепил наш лозунг. Так, во всяком случае, кричит нам архетип справедливости, куда была сделана инъекция.
А еще это значит, что любое массовое волеизъявление — когда весь народ, как один, выбирает Вождя (или хочет присоединиться к Семпронии, или сметает с прилавков квас и тапочки, или…) — любое такое волеизъявление говорит не столько о единомыслии народа, сколько об эффективной рекламной компании.
Нет, конечно, от этого оно не перестает быть полноправным: все мы выбираем, подставлять нам свои архетипы под виртуальный шприц, или нет.
Для того, чтобы вы ставили перед собой такой выбор, я и пишу эту книжку. Многие люди обходятся без него: зеркала нашептывают решение, и кажется, что выбора-то никакого и нет. Ответ очевиден! — покупай квас с тапочками! голосуй за Партию Истины! бей семпронов!..
…А еще все это значит, что любое приближение к вашим архетипам, если оно не бескорыстно, надо бы блокировать. Бескорыстно искусство: ему ничего не нужно от вас — оно просто трясет вашу душу, чтобы вы лучше прочувствовали сущность жизни.
Нет, вам самим выбирать, конечно. Но лучше подпустить к своим архетипам Белого Бима Черное Ухо, чем слоган со шприцом.
1.3. ВООРУЖАЕМСЯ
Узнать врага — сделать первый шаг к победе. Невидимый враг непобедим.
Теперь, когда мы узнали, что живем не только в реальном, но и в виртуальном мире — мы знаем, как минимум, то же, что знал Сократ. Помните? «Я знаю, что ничего не знаю».
Это уже что-то. Теперь мы перед тем, как ринуться в озеро со скалы, успеем спросить себя: «а не мираж ли?»
А еще мы знаем, что наш враг, скорей всего, сидит совсем не там, где его рисуют привычные симулякры. Наш враг — сам виртуальный мир.
Мы не можем его уничтожить. Но мы можем сделать так, чтобы он не уничтожил нас. Мы можем не дать ему себя обмануть, не дать удержать себя в зеркальном зале. Мы знаем, что враг Семпронии — не Тиция, а враг Тиции — не Семпрония. Мы знаем, что их обоюдный враг — тот, кто им это внушает.
И нам предстоит сражение. Битва при Туци-Наци (или Наци-Туци) — это вовсе не только та битва, которая произошла в тыща стопицот бородатом году. Эта битва происходит всегда и постоянно — в наших с вами умах. Не участвовать в ней нельзя.
1.
…Вооружаемся. Наша боевая сила — сомнение; наше оружие — специальная методика, позволяющие определить коэффициент КВН — Кто Врет Наглее.
Мы знаем: в любом отражении любого события есть доля лжи. Дело за малым: как определить, где искомые двадцать процентов вранья, и где — восемьдесят правды?
А здесь нам с вами придется прочувствовать то, что уже, в общем-то, было ясно и раньше: достоверных критериев, позволяющих однозначно отделить правду от лжи, у нас нет. На то симулякр и симулякр.
Почему? Да потому, что мы не сможем проверить, «где тут кит, а где тут кот». (Это у Бориса Заходера есть такая замечательная поэма — «Кит и кот».) В подавляющем большинстве случаев не сможем — потому что не полетим в Бейрут, Каир или Сараево, не полезем в архивы, не переселимся в библиотеки.
А раз не сможем — значит, и понятия эти бесполезны. Отныне про стопроцентную правду в истории и новостях предлагаю забыть. Взамен нее нам здесь пригодится другая система координат: вероятность.
События, о которых мы узнаем из медиапространства, обычно нельзя ни доказать, ни опровергнуть; но вероятность их правдивости/ложности можно не только определить, но и сделать это вполне научно.
А это значит, что даже если самый точный, самый научный метод установит Крайнюю Маловероятность (Почти-Невероятность) события — все равно останется какая-нибудь одна стотысячная доля его вероятности. И если она сработает — раз на сто тысяч, — это не значит, что метод нужно отправить на помойку: в других 99999 случаях сработает именно он.
2.
Наша методика состоит из трех фильтров, через которые мы пропускаем информацию:
1) Фильтр ангажированности.
2) Фильтр экстраординарности.
3) Фильтр верифицируемости.
Звучит диковато, согласен. Но ничего ужасного тут нет — все просто, как апельсин:
Фильтр ангажированности показывает, насколько пристрастен автор текста (репортажа), насколько ему хочется, чтобы читатель (зритель) думал именно так, а не иначе.
Это всегда видно по лексике. Сравните:
— «подлые семпронийские крысы бегут из Наци-Туци, как с тонущего корабля»;
— «по непроверенным данным, наблюдается частичный исход семпронийских войск из района Туци-Наци. Сверхгенерал Бах фон Бабах отказался давать комментарии…»
Чем больше оценочных определений, превосходных степеней, всевозможных кудрявых прилагательных — тем более пристрастен текст. И, соответственно, тем меньше доверия заслуживает его автор.
Лексика выдает предмет авторских симпатий, что называется, с головой. Сравните первый пример с вот таким:
— «доблестные семпронийские воины, действуя по заранее продуманному плану, успешно передислоцировались из района Туци-Наци в более выгодный в стратегическом значении район».
Ангажированность автора может быть и корыстной (когда автор сознательно продался лису Лабану), и бескорыстной (когда автор ведет себя, как горностаи Оке и Бенгт), и даже и той и другой одновременно (когда автор не только служит Великой Идее, но и получает за это неплохие деньги). Для нас это не ахти как важно. Нас интересует не то, что делается в авторской душе, а то полезное, что мы можем почерпнуть из текста, напичканного колдовскими зеркалами.
Все три примера излагают один и тот же факт, но с разным смыслом. Для трех разных читателей это будут три разных факта:
— для ангажированного тицийца — намек на близкую победу славной тицийской армии;
— для ангажированного семпронийца — намек на близкую победу славной семпронийской армии;
— для неангажированного читателя любого гражданства — знак того, что в семпронийском лагере не все благополучно.
В отдельных случаях ангажированность текста позволит отфильтровать весь сюжет в целом — как чистую, неразбавленную ложь:
«В центре Тициополя среди бела дня четвертован попугай!!! Тело несчастной жертвы тицийских порядков, расчлененное на тринадцать с половиной частей, до сих пор валяется на бульваре Фемиды, изгрызанное бездомными псами. Невинно убиенный был схвачен активистами „Тицийского Тесака“, подслушавшими его ругань на семпронийском языке…»
Здесь нам поможет другой фильтр — экстраординарности. Чем меньше событие дублируется другими сюжетами, чем больше оно выбивается из среднестатистической нормы — тем менее оно вероятно. Одно то, что такой сюжет изложен таким языком, сводит его вероятность к ничтожным величинам. Вот если бы он встретился нам в таком виде –
«Как передает ТицияПресс, в субботу днем, около 13.30, возле дома № 13 были найдены перья неизвестного…» (и т. п.)
— да еще и дублировался бы других новостях — тогда его вероятность была бы гораздо выше.
Сложность в том, что наша норма часто сделана из симулякров. Например, если я ангажированный семпрониец — меня ничуть не удивит этот сюжет: всем известно, что на улицах Тициополя только и делают, что режут невинных попугаев, уличенных в чем-нибудь семпронийском. Все мои представления о тицийской норме сформированы антитицийскими сюжетами. Остальные — нейтральные или, упаси Боже, тицийские — я попросту не читаю. Как же — так и скверны можно набраться! тьфу-тьфу-тьфу, чур меня…
Если же я читаю сюжеты разной ангажированости, разных заказчиков и источников — мне не составит труда приблизительно очертить эту норму. Конечно, она будет сильно отличаться от той, которая видна только из тицийских (семпронийских) сюжетов.
Другой пример, исторический (а то я вас все новостями да новостями кормлю):
«Согласно исследованиям академика Гробокопа, Почетного Президента Вселенской Академии Истины, древние семпронийцы произошли от группы тицийских головорезов. Спасаясь от преследований, они углубились в непроходимые болота, где смешались с автохтонами-неандертальцами. Современный семпронийский язык, таким образом, образовался из сигнальной системы неандертальцев, разбойничьего сленга древней Тиции и иностранных заимствований».
Видите — оба наших фильтра отчаянно мигают красными лампочками. Хоть автор и воздержался от эмоциональных определений, его выдает другой признак ангажированости: суждение о группе. Смысл сюжета: «все семпронийцы — ухудшенная версия тицийцев». Если «всем» присваивается оптовый плюс или минус — сразу же просыпается красная лампочка.
Ну, а второй фильтр прямо-таки разрывается на части. Такой случай невероятен с точки зрения целой охапки наук — истории, лингвистики, антропологии, культурологии…
Два последних примера вплотную подводят нас к третьему фильтру — верификации. Он состоит в простом условии: чем больше конкретики, которая поддается перекрестной проверке — тем выше и вероятность.
Скажем, такой сюжет –
«Источник сообщает, что в сторону семпронийской границы движется огромное тицийское воинство. По словам очевидцев, количество ковров-самолетов превосходит всякое воображение…»
— менее вероятен, чем такой:
«Пресс-атташе тицийского Совета Старейших-Мудрейших А. Горлодер в своем блоге сообщает, что по распоряжению Суперпуперкомандующего О. Стреляй-Мимо сегодня утром из Восточного ковродрома выступили три эскадрильи ковров-самолетов…» (и т. п.)
Это не значит, что второй сюжет — ни в коем случае не вранье. Автор может преспокойно блефовать подробностями, фамилиями и датами. Правда, такое вранье легче разоблачить, и манипулятор идет на него только в крайнем случае — когда нужно, например, шокировать народ прямо сегодня и прямо сейчас. Пока наступит завтра — успеем горы перевернуть…
(Конечно, этот фильтр работает в команде с остальными. Даже самое бессовестное вранье можно напичкать фото, видео и ссылками: сто человек поверят — один проверит.)
А теперь — два важных вывода.
Первый: необходимы не только те источники, которым хочется верить, но и те, которые хочется сжечь.
То есть — все.
Чем больше — тем надежней результат. Искомое «хочется верить» само по себе — плохой симптом: должно хотеться не верить, а узнать правду.
(А сжечь иной раз хочется все телевизоры, все компьютеры и все газетные киоски. Но лучше этого не делать.)
Второй: на что все это похоже? На что похож подбор источников, опровергающих друг друга? На что похож сам метод фильтрации?
На перекрестный допрос! Выступают обвинитель и защитник, допрашивают свидетелей — одного, второго, десятого; в свете одних показаний другие приобретают иной смысл, и мы иначе смотрим на третьи…
Это не просто похоже на перекрестный допрос. Это и есть перекрестный допрос — почти такой же, как в суде. Он же — метод историка: выяснять истину, сталкивая противоположные свидетельства.
Держитесь, симулякры!..
3.
Вернемся к фильтру экстраординарности. Его можно возвести в математическую закономерность, и тогда он станет теоремой Байеса — основой статистики и теории вероятности:
Пусть P — вероятность некоторого события, и В — другое событие, вероятность которого положительна. Тогда условная вероятность того, что имело место событие А, если в результате эксперимента наблюдалось событие В, может быть вычислена по формуле:
P(A|B) = P(B|A) · P(A) / P(B)
Связь событий А и В называется взаимозависимостью.
Тем, кто боится математики: не пугайтесь! Я сам ее боюсь. Для нас, трусишек, есть слова вместо формул.
Например: чем больше летающих слонов замечено над Тициополем за год — тем больше вероятность полета данного конкретного слона. (С этим событием взаимозависимы также полеты бегемотов, орангутанов и других зверей.)
Событие может иметь и нулевое значение, влияющее на значения взаимозависимых событий: скажем, если в небе над Тициополем не было замечено ни одной летающей кошки, собаки или белки — это с высокой вероятностью означает, что летает только крупная живность. Если же при всем при этом некий очевидец углядел летящего суслика — это снизит значение данной вероятности. (Хотя, если наблюдение было сделано вечером 31 декабря — снижение не будет слишком большим.)
Чем больше взаимозависимых событий нам удастся привлечь — тем точнее можно определить вероятность интересующего нас события. Взаимозависимость может быть и мнимой. Скажем, из существования песни «Тиция, сдохни, Семпрония, правь!» не следует, что все семпронийцы, или даже большинство, или даже многие, или даже хоть кто-нибудь когда-нибудь поет ее, вкладывая в пение какие-либо эмоции.
Субъективная вероятность события — то, насколько оно кажется вам вероятным — может сильно отличаться от действительной. Допустим, вы сдали анализы в поликлинике, и они показали у вас воспаление отрывной железы, приводящее к клинической неспособности отрываться, оттягиваться и весело проводить время. Вам известно, что таких больных в вашей стране — 1 на 1000, а диагноз бывает ошибочным лишь в 1 % случаев.
Ручаюсь, вы приуныли. Чутье подсказывает вам: вы — именно тот неудачник, один из тысячи, — ведь врачи так редко ошибаются! Всего 1 %… Проведем, однако, простейший подсчет. На 989 здоровых — 1 больной и 10 мнимых больных, которым поставили ложный диагноз. Каков ваш шанс НЕ оказаться в их числе? Правильно: один из десяти. Вероятность того, что вы в самом деле больны — 10 %. Гипноз показателя «1 %» оказался настолько велик, что вы забыли, во сколько раз 100 меньше 1000.
Другой пример. Вы прочитали в новостях, что на главной площади Тициополя у семпронийского мальчика отобрали любимого спаниеля и съели, изжарив его с луком и сельдереем.
Мониторинг новостей показал, что сюжет дублируется во всех ангажированных семпронийских каналах, повторяясь с незначительными вариациями. В отдельных версиях даже размещены небольшие фото этого спаниеля на сковородке. В вас закипает праведное негодование: как же так? Они что там — звери, что ли? А вдруг и мою таксу изжарят?..
Но не будем «спешить чувствовать», как Онегин в первой главе «Онегина». Просчитаем максимальную и минимальную вероятность этого события. Для простоты учтем 2 из 3 необходимых показателей:
1) Реальная вероятность спаниелеедства в Тиции.
2) Процент правдивости источника (индекс доверия) — сколько в нем правды, а сколько вранья (случайного или не).
3) Вероятность того, что случай станет известен СМИ (для простоты возьмем 100 %, хоть в действительности так почти никогда не бывает).
Допустим, в Тиции живет 3 млн. спаниелей, принадлежащих семпронийским мальчикам. Допустим, каждые А из них попадают на сковородку. В этом случае вероятность этого неприятного события = А: 3.000.000. Скажем, если съедено 10000 спаниелей, вероятность съедения ≈ 0,03 %.
Это число — аналог количества реально больных из предыдущего примера (там она = 1/1000). Вероятность ложной новости — аналог ложного диагноза (там она = 1/100).
Просчитаем вероятность сюжета о жареном спаниеле при наибольшей и наименьшей вероятности этого события, а также при наибольшем и наименьшем доверии к источнику:
Количество примеров: воспаление отрывной железы — 0,01 %, жареный спаниэль — А: 3.000.000
Вероятность вранья: воспаление отрывной железы — 1 %, жареный спаниэль — В.
Итак, Р = B: (А: 3.000.000). Округлив данные до целых чисел (обойдемся без дробей, они здесь не нужны), получаем:
(первая цифра (А) — количество спаниэлей, изжаренных в Тиции за все время;
вторая (В) — процент правдивости источника, или индекс доверия;
третья (P) — вероятность сюжета о жареном младенце)
А = 10000: В = 99 % | P ≈ 33 %; В = 90 % | Р ≈ 3 %; В = 80 % | Р ≈ 1 % (и т. п.)
А = 1000: В = 99 % | Р ≈ 3 %;В = 90 % | Р ≈ 0 % (и т. п.)
А = 100: B = 99 % | Р ≈ 0 % (и т. п.)
Как видим, если в Тиции съели уже 10000 спаниелей, а мы верим нашему источнику настолько, насколько это возможно — на 99 % (на 100 % верят только в Бога) — вероятность того, что источник не ошибается, всего 33 %. И наше к нему безграничное доверие ничего здесь не изменит.
Если же тицийцы съели 1000 спаниелей (то бишь — если четвероногие любимцы семпронийских мальчиков составляют довольно-таки привычную часть их рациона), а мы доверяем нашему источнику настолько, насколько разумный человек может доверять СМИ (на 90 %) — вероятность падает ниже 1 %, и ее уже можно не принимать в расчет. Новость, вероятная менее чем на 1 % — не новость, а лапша на ушах, преднамеренная или случайная (первое вероятней).
Внимание! Берегитесь лапши!
1.4. ВНИМАНИЕ!
Наше оружие может разбить любое колдовское зеркало. Дело за малым — взять его (оружие, то есть) в руки.
А для этого нужна другая малость: быть внимательным. И не верить зеркалам.
Если вы поверите им ДО того, как возьметесь за оружие — оно выпадет из ваших рук. Не верьте. Хотите выбраться из Матрицы — для вас должно быть вечное Первое Апреля.
(Кстати, смеха зеркала боятся почти так же, как теоремы Байеса.)
Когда-то, когда наши с вами предки кочевали по Африке, у них были две возможности не попасть в зубы тигру. Первую давало подсознание, а вторую — молодое, но уже вполне человеческое сознание:
— либо вовремя услышать подозрительный шорох, встрепенуться и дать стрекача;
— либо просчитать варианты спасения (бегство туда, бегство сюда, защита, нападение) и выбрать наилучший.
В условиях саванны первый был явно эффективнее. Поэтому эволюция «по умолчанию» выбрала его.
С тех пор многое изменилось. Но программа, заложенная эволюцией, осталась прежней: «по умолчанию» эмоция опережает логику. «По умолчанию» мы вначале чувствуем, а потом уже думаем.
Некоторые тигры тоже эволюционировали. Например, они научились принимать человеческий облик. А еще их эволюция опередила нашу на один ход: они научились пользоваться тем, что мы вначале чувствуем, а потом думаем. Стоит эмоционально отозваться на ложь — и мы верим в нее.
А поверив — становимся беспомощны.
Все, что нам нужно — переставить галочку «по умолчанию» с эмоций на логику. Нужно вначале усомниться, а уже потом, когда мы определим вероятность события, давать волю эмоциям.
А самое обидное, что охотней всех эту наживку глотают люди добрые и сострадательные. Давно известно: доброта живет в паре с доверчивостью. Пока логика проснется — жалость, сострадание, праведный гнев вспыхнут, как порох, и все: крючок проглочен, а мы свято верим, что тицийские люди-звери завтракают спаниелями семпронийских мальчиков. Мы — в зеркальном зале.
Сомнение — наша боевая кольчуга. В ней мы непобедимы.
Ну что, в бой?..
* * *
Хотя — стоп. Перед тем, как сразить врага, пропустив его гнусную сущность сквозь три фильтра и добив теоремой Байеса, нужно сказать одну Очень Важную Вещь.
Граждане воины, минутку внимания!
Очень Важная Вещь.
Вы наверняка заметили, что я все время говорю «враг» — в единственном числе, и не говорю «враги» — во множественном.
Вы наверняка заметили, что я назвал врагом виртуальный мир — сам по себе.
Заметили — и удивились:
— Почему наш враг — сам виртуальный мир, а не манипуляторы, которые его делают?
Потому что… этих «потому что» будет не одно, а целых три.
1) Помните, мы говорили, что людей нельзя оценивать группами? Нельзя оценить одним плюсом или минусом весь народ, весь город, всю улицу или даже всю семью. Группа «манипуляторы» — отнюдь не исключение. Даже группа «убийцы» — не исключение. Одни убивают за деньги, другие для удовольствия, третьи — защищаясь, четвертые — выполняя свой долг. Чтобы не стричь людей под одну гребенку, хорошую или плохую, а воздавать каждому по его заслугам, человечество придумало такую штуку — «правосудие».
2) Если я стану указывать вам — «вот эти — ваши враги» — моя книжка станет симулякром. Она станет описанием злодеяний людей, которых вы ни разу в жизни не видели, с которыми ни разу не встретитесь и не поговорите. То есть — станет ничем не лучше других виртуальных способов морочить голову.
А мне этого очень не хотелось бы. Пусть каждый из вас ищет своего врага сам. И пусть этот поиск будет вашим личным сражением с виртуальным миром, вашим личным умением пропускать его сквозь фильтры и колошматить теоремой Байеса. А я подбором готовеньких врагов не занимаюсь — я только показываю приемы боя.
Чтобы не навязать вам врагов, я пользуюсь эзоповым языком (все знают, что это такое, да?). Это такой хитрый язык, в котором, пока не подумаешь как следует, ничего не поймешь. (А результат думанья у каждого выходит разный.)
3) Самое ужасное и самое интересное то, что манипуляторы — это вовсе не какая-нибудь отдельная каста. Манипуляторами бываем все мы.
Все мы бываем и горностаями Оке и Бенгтом, и лисами Лабанами.
Даже я в этой книге — манипулятор. Как и любой писатель, я хочу, чтобы вы думали так-то и так-то. Как и любой писатель, я манипулирую вашим интересом, вашими вниманием, вашими ценностями и чувствами. Иначе моя книжка была бы невыносимой скучнятиной: «нижеследующим вышесказанное подразумевает экстраполяцию названного на искомое…»
(А я до последнего надеюсь, что это не так. Иначе не было бы резона стараться.)
Все педагоги — манипуляторы. Все психологи — манипуляторы. Все воспитатели и нянечки, все папы, мамы, бабушки и дедушки — манипуляторы. Все дети — манипуляторы, особенно маленькие. Все мы — так или иначе манипуляторы, когда чего-то от кого-то хотим. (И все мы знаем, что добиться этого, прямо попросив или объяснив, гораздо труднее, чем…)
Чем отличаются тигры, о которых я говорил, от остальных манипуляторов? Да ничем. Кроме того, пожалуй, что у них много денег. (А значит — и возможностей манипулировать.)
Не думайте, что все они манипулируют, цинично обманывая нас с вами ради выгоды. Есть и такие, конечно. Но есть и такие, которые манипулируют, чтобы мы с вами Думали И Чувствовали, Как Надо (с их тигриной точки зрения).
То есть они делают почти, как я. Вот только я, пожалуй — единственный манипулятор, который разоблачил сам себя. Иначе моя книжка была бы непоследовательной, а значит — нечестной.
…Это и была та Очень Важная Вещь, которую я хотел сказать.
Вот теперь — в бой!