С нуля
– Присядь. Хочешь кофе?
– Хе-хе. Кофейный-то автомат из позапрошлой, кажется, моей поставки? Приятно везде видеть следы своей деятельности.
– Буц, я и забыл. К прогрессу привыкаешь быстрее, чем хотелось бы.
Тусклый свет, казалось, не столько освещал, сколько туманил кабинет, уставленный сейфами и стеллажами.
За длинным столом сидели двое – один в капюшоне с узорами, другой в штатском. Один потягивал кофе, другой таращился на него, как жаба.
– Не боишься этих стен? – спросил он.
– ?
– Ну… вдруг вон тот стеллаж, или вот этот сейф оживут и буцнут тебя за такие слова? «К про… к прогре…» – как ты сказал?
– Я смотрю, у вас там привыкают к особому юмору, – натянул губы капюшон. – Дедушка Быр говорил – «от клетки до Межиклетья одна шутка»…
– Вот не надо, – поморщился его собеседник. – У нас с тобой общее дело. Давай-ка сразу и к нему.
– «Сразу…» Куда спешить? – капюшон отпил еще глоток. – Мир прекрасен. Вот только кофе у тебя буц, но и к нему привыкаешь, как и ко всему… Ну? я слушаю тебя.
– Разве? А мне показалось, ты читаешь монолог…
– Это и есть твое «к делу»?
– Это и есть твое «куда спешить?»
– Итак?..
Пучеглазый в штатском выждал паузу. Потом сказал:
– Значит, вы опять оседлали буца? Опять упустили братишек, и теперь все с нуля?
– Почему твое кофейшество так интересуется братьями Гор?
– Не только и не столько ими.
– Не понимаю.
– Странно. Думал, тебе доложили, что они не одни.
Капюшон снова натянул губы.
– Видно, теперь тебе докладывают раньше, чем мне.
– Так вот, – сказал его собеседник. – Я верю в твоих. Ты вздрючишь их, как умеешь, и я поверю в них еще больше. Думаю, братцев надо искать не по заброшкам.
– А где?
– Не знаю. Это ты у нас чура слопал на таких делах. Но думаю, теперь их нужно вынюхивать по их спутникам. Понять, где и почему те бывают, и…
– И что бы я делал без таких полезных советов! А дальше?
– Дальше? Дальше твои блистательно их находят – ни минуты не сомневаюсь в этом, – и… чего шею вытянул? Расслабься, как говорят у нас, – хихикнул человек в штатском. – Ждешь, что я затребую чего-нибудь такого?.. Нет, ты всего лишь дашь мне знать – немедленно, в тот же час, – и мы будем действовать сообща. Только и всего.
– Твое кофейшество не забыло, что дела тайной защиты не…
– Ну, вот обязательно надо в позу! Помню, ты интересовался моей следующей поставкой… или это был кто-то другой? Этот другой сможет рассчитывать на серьезные льготы. Весьма серьезные, я бы сказал.
– Какие?
– А вот ближе к делу и поговорим. Верю в твоих, и… жду сигнала.
Пучеглазый вскинул кулак и вышел.
Другой, в капюшоне, качнул головой. Взял какую-то папку и долго, долго изучал ее содержимое, покусывая кофейный стакан.
Потом кинул его в корзину и задумался.
* * *
Туман леденил нервы. Сжав губы, чтобы не закричать (казалось, что от крика все опять разлетится), Вэн пытался встать и не мог, будто забыл, где у него ноги.
Потом все-таки встал и увидел пестрый силуэт.
– Мэй?..
– А что я? – глухо отозвалась она. – Я же… я же не…
Он помог ей подняться. Потом заметил одного из близнецов:
– Тип? Что это было?
– Я не Тип, – ответил тот, прокашлявшись, – и я не разбираюсь в таких штуках. Это Тип у нас… где он?
Все стали вертеть головами. Вокруг не было ничего, кроме домов и фонарей.
– Может, где-то в тумане? – спросила Мэй.
Топ качнул головой.
– Похоже, нас разбросало по Панели.
– И Докса нет, – вдруг понял Вэн. – Как это получилось?
– Не знаю… Стоп. Стоп!!! – вдруг закричал Топ, глядя на Мэй.
– Что такое?
– Вы… вы пытались открыть окна? ВЫ ПЫТАЛИСЬ ОТКРЫТЬ ОКНА??? – страшным голосом повторял он, наступая на нее.
– Я… я… мне просто… – лепетала Мэй, хлопая белыми ресницами.
– Пытались, – вдруг сказал Вэн. – Я пытался.
Он и сам не знал, почему он так сказал.
Топ и Мэй смотрели на него, раскрыв рты.
– Ты очурел?! – крикнул Топ. – Мы же… Что ты наделал?
– Просто Мэй было душно, и… я хотел проветрить комнату, пока она вышла… – бормотал Вэн, розовый, как ее волосы.
– Что такое «проветрить»? Оставьте эти ваши штучки! – кричал Топ. – Как я теперь брата найду? Как вы своего друга найдете?..
– Ну… поищем как-нибудь, – сказал Вэн. – Все нормально будет…
Но Топ скулил, обхватив плечи руками.
Мэй переглянулась с Вэном – этот взгляд жиганул его, как крапива, – и подошла к Топу:
– Мы обязательно его найдем, – сказала она и положила руку ему на спину. Топ дернулся. – И этого, длинного, тоже найдем… Давай вот разберемся, что у нас в активе.
– В каком еще активе? – всхлипнул Топ.
– Ну… так говорят. Мы можем отсюда попасть в какое-то нормальное место?
– Клеткануться? У меня были лимиты… правда, мало.
– Так, может, их хватит, чтобы вернуться туда, откуда нас… это… разбросало? Может, и Тип еще там?
– Вряд ли, – качнул головой Топ.
Но глаза его зажглись, и он повернулся к ближайшей двери, чтобы приложить к ней руку.
Когда он это сделал, брови его взметнулись вверх, а потом съехали к переносице.
– Что? – спросила Мэй.
Топ развернулся и сел на асфальт. Вернее, сполз на него, или даже стек, как капля.
– Что такое?! – кричала Мэй. – Ну что случилось же?.. Ну?..
– Мне выбило все безлимиты, – ровным голосом сказал Топ.
Вэн молчал, Мэй тоже.
Потом она сказала:
– Как это «выбило»? Кто выбил?
Топ сидел, глядя сквозь них в туман.
Мэй оглянулась на Вэна. Ее взгляд опять жиганул его, и Вэн спросил:
– А лимиты? И Тип?
– Я думал, хоть домой… к маме… – тем же голосом отозвался Топ.
Мэй присела перед ним на корточки:
– Понимаешь, мы ведь не можем, не умеем. Это только ты…
Потом встала, снова оглянулась на Вэна – и вдруг приложила ладонь к дверям.
* * *
Вэну показалось, что сам туман дрогнул, как картинка на экране, и с ним – дома, фонари и все вокруг.
– Ты что?! – Топ подлетел вверх, как лягушка, и оттолкнул Мэй.
Она молчала. Сквозь краску на ее лице светилось такое удивление, что Вэну стало холодно.
– Отойдите от двери. Все! – крикнул Топ.
Мэй не двигалась, и Вэн отвел ее за локоть.
– Последние лимиты остались, – сказал Топ, приложив ладонь. – Не знаю, на что хватит. Сюда не войдем.
– Почему?
– Потому что не войдем, и все!!!
Вэн кивнул, не отводя глаз от Мэй. Ни у одного шута в мире не было такого удивленного взгляда…
– Что делать? – спросил он то ли у нее, то ли у улицы.
– «Что делать, что делать…» Твоего друга тут нет, спрашивать некого! – огрызнулся Топ.
– Так я… я… – растерялся Вэн. Он всегда терялся, когда ему так отвечали.
– «Ты, ты»… Откуда вы все свалились на мою голову? Какого буца я с вами, а не с братом? – ныл Топ, отходя от них в туман.
– Ты куда?
– Куда-куда… Искать, куда нам всем клеткануться. А вы чтоб и ни шагу без меня, ясно? Ясно?!..
Они брели по Панели. Топ подходил к дверям, трогал их и шел дальше. Мэй с Вэном плелись сзади, на расстоянии.
– По-моему, ты пропустил… – робко сказал Вэн. – Вот этот дом…
– Заброшка, – буркнул Топ.
Вэн и сам это понял, увидев выбитые окна. Такие дома встречались снова и снова, и Топ пропускал их. Казалось, что когда-то, в каком-то из забытых снов уже было все это – и дома с окнами-дырами, и туман, и фонари…
Мэй молчала. И когда Вэн уже испугался, что она онемела, ее губы шевельнулись и сказали:
– Теперь понятно.
– Что понятно? – обрадовался Вэн. (Не тому, что ей что-то понятно, а тому, что она заговорила.)
– Почему по этой Панели никуда не уйдешь.
– Почему?
– А ты не заметил?
– Что?
– Уши у тебя, как у мифокота, а вот глаза на мифоорла не тянут, – сказала Мэй, и Вэн скривился. – Не видишь, что все повторяется?
– В смысле?
– Ну… Сколько этих домов – четыре, пять? По-моему, пять… сейчас еще посчитаю. И фонарей столько же. Закончился один блок – и все пошло заново. Знаешь, гифки такие бывают бесконечные? Или как взяли кусок улицы и скопипастили миллион раз, или не миллион, а бесконечность, наверно…
– Ничего себе, – охнул Вэн и стал таращиться на дома.
– И мы как из зеркала в зеркало идем… Кто-то поставил такие зеркала по краям, понимаешь? Знать бы, где эти края и как они сделаны… Странно, что местные сами этого не замечают… или просто привыкли…
– Есть, – вдруг сказал Топ. Он сказал это тихо, но Вэн услышал. – Стойте тут, я вернусь.
– Не ухо… – попросил было Вэн, но Топ уже был там. Хлопнула дверь.
Они остались одни.
Вокруг высились одинаковые дома Панели. Невидимые зеркала, растворенные в тумане, повторяли их снова и снова, как клетки таблицы…
– А помнишь вот эту первую аксиому? – почему-то шепотом заговорил Вэн. – «Всегда и везде должны быть темень и туман», или что-то такое?
– Ну?
– Ведь если так, и если тут не может быть рассвета – тогда зачем нужна эта аксиома? Ну, например, – лихорадочно соображал Вэн, – например, аксиома «снег всегда и везде холодный». Зачем ее придумывать и учить в школе? Это же и так ясно, без всяких акс…
– Идем! – крикнул Топ, выглянув из другого дома.
– Ты как туда попал? – удивился Вэн.
– В смысле?.. А. Ну это же неважно, – сказал Топ. – Буц, вы никак не поймете элементарных вещей… Идемте сюда. Еле нашел по такому лимиту, и даже осталось немного…
Шут начинает шутить
Они вошли в дверь и закашлялись: так душно было там в сравнении с сыростью Панели.
Если первая клетка, в которой они побывали, казалась обыкновенным домом с пустыми коридорами, то эта сразу оглушила их многолюдьем и гамом, взболтанным в духоте. Она была как огромная общага: во все стороны расходились бесконечные ходы, пестревшие дверьми, из которых выбегали и галдели десятки людей. Там и тут висело белье, стекая прямо на пол (Вэн чуть не поскользнулся). Пахло пóтом, капустой и всем на свете. Под ногами ползали карапузы, о которых спотыкались дети постарше. Они носились по коридорам, везде получая по шее, и сбивали с ног всех, кто оказывался у них на пути.
– Чего толкаешься? – обиделся Вэн на какого-то малька.
– Стоб тебя цув буфнул, – пожелал ему малек и понесся дальше.
Топ упрямо вел их по коридору, трогая рукой закрытые двери. Вэн и Мэй шли за ним. На них почти не обращали внимания – только пялились на Мэй, и несколько детских голосов крикнули – «чур, чур!» – и кто-то еще дернул ее за панталоны. Она закусила губу.
Наконец Топ потрогал одну из дверей и остановился.
– Вроде здесь, – сказал он.
Дверь открылась. За ней была то ли больничная палата, то ли зал ожидания – длинный барак, и в нем десятки коек, загроможденных телами, едой и барахлом. То же самое было на полу.
– Что это? – спросила Мэй.
– В смысле? – спросил Топ. – Обыкновенная людярня. Тут есть свободные лежки.
Он неуверенно шагнул к койкам.
– Ууу! – грянуло со всех сторон сразу. Мэй отскочила. – А вот и шут! Пошути со мной, шут!
– Кто тебя так разукрасил, шут? Ты шут или ты чур?
– А ну попляши у меня под хвостом, буц тебя в рыло! Мне там массаж прописали, чтоб газы не пускал по ночам…
– Ты и так пускаешь их, как бронзовый поезд…
– Шут, спой мне песню про любовь, а я посмеюсь…
– Я ничего не буду петь! – пискнула Мэй петушиным голосом. – Я бесплатно не работаю!
– Чего-о? Ахахаха! – заклокотала палата. – Вот отмочил! Повесели меня, шут!
– Я ничего не отмочила! – сквозь слезы крикнула Мэй. – Я никого не хочу веселить! Нам сейчас не до того…
– Не хочешь – заставим…
– У старого Врыка все пляшут, как буцы…
– И веселятся…
– Не трогайте ее, – попросил Вэн чьи-то пальцы, ухватившие Мэй за рукав. Но Топ выдернул ее, как редьку, за другую руку, да так, что Мэй чуть не бухнулась на пол.
– Не останавливаться. Ни с кем не говорить. Ни с кем не спорить, – шипел он. – Вы что, правда такие дураки?..
Свободные койки были в конце зала. Топ спросил что-то у соседей и получил по шее.
– Все. Отдыхаем. Остальное потом, – сказал он, шмыгая носом.
– Мы… я могу не отдыхать, – напомнил Вэн.
– Что ты там мычишь? Орут все, не слышно ни буца…
– Я могу не отдыхать, – Вэн повысил голос. – Мы никогда не…
– Буц! Я забыл. Ну, все равно ложитесь и лежите тихо, а то у меня башка буцнет за вами смотреть. Без меня никуда! Понятно, или еще раз повторить?
– Понятно, – сказал Вэн. – И ты тоже без нас не…
Топ не ответил. Он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок.
– Обязательно ложиться сюда? – всхлипнула Мэй, взявшись за подушку. Белье, похоже, не менялось неделями.
Топ молчал.
– Лучше лечь, – сказал Вэн. – Ничего, мы ведь не можем запачкаться… наверно…
Мэй откинула одеяло и легла, сжавшись от отвращения. То же сделал и Вэн.
Койка казалась убежищем, где можно схорониться от этого гама, который вот-вот сожрет тебя с одеждой и ботинками… Ботинки, кстати, Вэн не снял – даже не пытался, и Мэй тоже. «Придет вахтерша и будет ругаться» – подумал он и запаковал ноги поглубже в одеяло…
– Прости, – вдруг сказал Топ.
Было непонятно, кому и зачем он это говорит.
Какое-то время Мэй и Вэн молчали. Потом Мэй переспросила:
– Что?
– Простите. Я вел себя, как буц. Это все из-за брата.
– Ладно, – сказал Вэн. – Ерунда… в смысле – ерунда, как ты себя вел… в смысле…
Мэй опять всхлипнула:
– Как мы отсюда выйдем? Каждый взгляд прямо по нервам…
– Лежите здесь, – вдруг сказал Топ и приподнялся на койке. – Если что, лежачих не бьют.
– Ты куда? – дернулся Вэн. – Мы с тобой!
И упал: гам и вонь вдавили его обратно.
– Как куда? У меня поллимита на всех. Это на день еды. Что-то надо заслужить…
– Мы не едим, забыл?
– Буц! Забыл… Но все равно чурня – торчать в этой буцнутой клетке… Я еще никогда не бывал в таких местах, и отцу обещал, что никогда…
– А что нужно делать? – спросил Вэн. – Как ты будешь делать себе эти… лимиты?
– Буц-перебуц! Если б я знал!
– А те лимиты у вас откуда были?
– Отцовы оставались… и мамины…
– Может, ты домашку будешь делать кому-то за деньги… то есть за лимиты? – спросила Мэй. – Ты же отличник вроде?
– А ты все шутишь, да? У детей нет лимитаторов. У нормальных детей, я имею в виду, и у буцников тоже…
– А у кого есть?
– Буц! Все надо объяснять! У взрослых, конечно. Или на лимитацию идти, но это тем, кто служит, а не… Или чтобы портативный лимитатор у кого-то был, и кто-то передал мне свои лимиты. Ищите буцов-родителей, чтобы платили за буцнутую домашку для своих буцегрызов…
– Не ругайся, уши вянут, – Мэй зажала выбеленные уши.
– Прости.
Топ помолчал. Потом встал с койки.
– Мы с тобой! – вскочил Вэн. (На этот раз его никто никуда не вдавливал.) Мэй тоже поднялась, держась за уши.
– Ну буц же, от вас одни пробле…
Он помолчал еще. Потом сказал:
– Пошли!
И компания побрела к выходу, пригнувшись и обступив Мэй, чтобы не было шума.
* * *
Вэн сидел с ней в углу и наблюдал, как Топ пристает к обитателям людярни, предлагая помощь. Длилось это уже, наверно, часа полтора (впрочем, время-то в Клетовнике было отдельно от людей), и пока ничего, кроме пинков, буцов и чуров, Топ не получал.
– За нас отдувается, – вздыхал Вэн.
Мэй стреляла в него этими своими взглядами (Вэн не понимал, что они значат). Мрачная мина проступала сквозь ее грим, как чернила. Вэна так и подмывало спросить, что она почувствовала, когда контактнула дверь, но он помнил предостережение Докса и не лез.
Лимитаторы были здесь далеко не у всех. Редкие их обладатели или утащились куда-то, или не хотели видеть Топа, или просто дрались, как буцы. На Топа было жалко смотреть.
Вначале Вэн думал только о том, чтобы их никто не заметил. Он загородил Мэй, но та сказала «убери задницу», и пришлось убрать. Постепенно ему стало казаться, что они слились с облезлой стеной, и если не шевелиться – никто их не заметит.
Но не шевелиться было трудно.
– Смотри! – какие-то девчушки подкатились к ним, как колобки, и одна из них ткнула пальцем в Мэй. – Ты кто?
Глаза у нее таращились, как у мопса, губы дрожали в улыбке.
Мэй отвернулась, и Вэн сказал девчушке:
– Привет!
Девчушка не ответила и подкатилась к Мэй с другой стороны:
– А ты чего такой смешной?
– Она девочка, – сказал Вэн. Но колобки кинули в него снисходительные взгляды – мол, что ты понимаешь в девочках, – и обступили Мэй:
– А это ты весь намазюканный, да? А чего это ты такой намазюканный? А волосики чего такие? А ты их в борще моешь, да?.. Поиграй с нами! – дергали они ее за панталоны.
Мэй вжалась в стену. Потом бросилась куда-то, пробежала два метра и застыла.
– Не буду я с ними играть, – процедила она, когда Вэн заглянул ей в глаза.
– Может, чуть-чуть…
– Уйди! Ненавижу эти тряпки… и эту, блин, долбаную краску на фэйсе, и волосы… Ну отстаньте же от меня-а-а, – взвыла она, как волк на луну.
Озадаченные девчушки застыли, переглянулись – и покатились вдогонку. Чтобы существо с таким веселым лицом не хотело с ними играть – этого они понять никак не могли и не желали.
– Давайте я поиграю, – самоотверженно вызвался Вэн. – Бу-у-у!..
Но на него смотрели как на недоразумение. К колобкам откуда-то прибавился мальчик, потом еще мальчик, потом две девочки… Вскоре вокруг Мэй, застывшей, как статуя, плескался целый океан детей. Похоже было, что они размножались делением, как микробы.
– Лой, Динь, Гуль! – раздался женский голос. – Чик, Фай… вы где? Ох, туман меня в ребро… это же шут!
Вэн сжался: к ним вышла необъятная, как полкоридора, мама, обвешанная бельем.
– А я-то думаю – чего так тихо? Миленький, родной, подержи их еще часик… или два. Или три, мамой прошу! А то у меня белья на три линии… Как хорошо, что ты тут!
Мэй, скрюченная в три погибели, вдруг фыркнула.
Потом снова, и еще раз, и еще…
Ее хохот отозвался стоголосым визгом детей (пришлось закрыть уши). Вэн поежился: казалось, что намалеванная улыбка смеялась сама по себе, отдельно от шута.
Вдруг тот распрямился и сделал «буууу!» руками. Визгуны рассыпались кто куда – и снова хлынули на него, как океанский вал.
Сквозь визг Вэн слышал:
– Как он с ними… а я уж отблагодарю…
Из дверей стали выглядывать лица, в основном женские. Какие-то мамы подошли к Вэну и что-то говорили ему – тот не понимал, что, потому что его уши, видно, все-таки лопнули. Какой-то громила пытался гнать детей ногами, но потом куда-то делся – наверно, не выдержал визга. Вокруг постепенно собирались зрители – мамы и дети постарше, которые стеснялись визжать, но очень хотели все видеть.
Вэн не замечал всего этого. Раскрыв рот, он глядел на шута, который, похоже, не имел веса и плясал прямо в воздухе, над детьми. Шут был гибким и стремительным, он ослеплял красками своих волос и грима, от которых коридор будто осветили яркие гирлянды, и вдыхал хохот в каждую фигуру и в каждую дверь. Каждое его движение было и смешно, и красиво до мурашек, и чем дальше – тем больше Вэну хотелось не смеяться, а вздыхать, хоть губы его застыли в улыбке. О детях нечего и говорить: таких сверкающих глаз он еще не видел и впервые завидовал малышам, что уже вырос, а они нет.
– Ну, выручил, – раздалось рядом. – Как отблагодарить-то? Могу бельишком… или вчера вот капустняк сварила – с ложками глотают. Вы с какой линии?
«Неужели прошло три часа?» – думал Вэн.
– А лимитатор у вас есть? – спросил он.
– Был где-то… Все серьезно, стало быть? Родители-то живы?
– Угу, – вздохнул Вэн. Женщина понимающе кивнула и вышла. Вскоре она вернулась с прибором, похожим на тонометр.
– Ну давай, – сказала она. – Кому – ему или тебе?
– Ой, – вдруг перепугался Вэн. – Не ему и не мне, а… Топ! То-оп! – заорал он, перекрывая уставших детей.
– Не ори, я здесь, – шикнул тот из-за спины. – Клеткарей не хватало…
«Каких еще клеткарей?» – хотел спросить Вэн.
Но не успел.
* * *
За углом взвыла какая-то сирена, похожая на автоугон – не так громко, но так же противно.
– Давайте скорей, кому там, – женщина тыкала в них своим тонометром. – Они пока на второй… Ну!
Топ наконец взялся за аппарат. Женщина нажала, не отпуская его, какую-то кнопку и спросила:
– Хватит?
– Даже много, спасибо! – кричал Топ на бегу.
Потому что он уже бежал, волоча Вэна за руку. Через секунду в другой его руке была рука Мэй, выдернутой из-под кучи-малы.
– Приходите еще… – донеслось до них.
Мэй и Вэн бежали за Топом, врезаясь в ноги и животы, как недавно клиенты Мэй врезались в них самих. Вдогонку им неслись буцы и пинки.
– Где тут вторая, – бормотал Топ на бегу, – чур ее…
Вдруг Вэну сдавило горло.
– Не бегать! Проверка!
Воротник тянул назад: его крепко держала чья-то рука. «Лимит-контроль!» – слышалось рядом. – «Всем на выход…»
– Так, а это у нас кто? – другая рука поймала Мэй. – Какие чуры водятся на твоем участке, Хап!
– Это мы просто… задание такое у нас – тренировать фантазию, креативность… – затараторил Вэн. – Работа с детьми, аниматоры, мир глазами ребенка…
Но клеткари уже смотрели не на Мэй, а на Топа.
– Вот этот никого не напоминает тебе? – спросил один другого.
Топ одеревенел.
Мэй снова жиганула Вэна тем самым взглядом.
– По ногам, – сказала она одними губами. Вэн только раскрыл рот, как Мэй с диким воплем прыгнула клеткарю на сапог. Через секунду они с Топом уже неслись где-то впереди.
«Ыыыы!» – орал кто-то внутри Вэна. Каким-то невозможным образом он рванул сквозь тела и воздух и на бегу вцепился в руку Мэй, воя от боли в горле. Воротник впечатался туда, как удавка (впрочем, боль скоро прошла)…
– Куда-а? – выкрикнул Топ: Мэй круто свернула в одну из дверей. – Тут тупик…
Но она бежала к окну. Клеткари топали метрах в пяти. Вокруг бурлил калейдоскоп рук, ног и пестрых тряпок.
– Что ты задумала?..
– Держитесь за руки! – кричала им Мэй.
Не выпуская руки Вэна, она схватилась другой рукой за оконную раму и со всей силы рванула на себя.
Вэна обжег ее крик. Перед тем, как соткалась молния, он успел увидеть на раме борозды, как от медвежьих когтей…
Банда-карабанда
– Ну что ты творишь? – ворчал Топ, отряхивая куртку. – А вот бы их тоже выбросило, а? С нами?
– Но не выбросило же, – сказала Мэй. – А еще мы все были за руки…
– Ты быстро освоилась, – заметил Топ.
Они снова были на Панели – бесконечной улице, уходящей в туман.
– Между прочим, я тебя спасла, ты в курсе?
– Ну… эээ… спасибо, да.
Вэн скривился.
– Чего лыбишься? – спросила его Мэй. – Мы квиты.
– Кто? – не понял тот.
– Конь в пальто!.. А ну-ка, Топ, богатенький наш папик, иди поговори с дверью!
– Небось выбило все, – ворчал Топ, подходя к ближайшей двери. Потом хмыкнул. – Да нет. Вполне. Три дня можем жить в нормальной клетке.
– Ты хоть поел там, в этой людярне?
– Немножко…
«Квиты… Что она имела в виду?» – думал Вэн.
– Ну, – сказала Мэй, – теперь пошлите еще в какую-нибудь клетку. Искать детей и развлекать их мной. Кто-то устал?
– Я устал, – виновато сказал Топ.
– О да, ты же работал больше всех… Шучу, шучу. Я ведь шут, забыл? Идем отдохнем тебя на какой-нибудь чистой коечке… с душем, – добавила она («вот вредина», восхитился Вэн), – а мы пока…
– Никаких «мы пока»! Не разделяться! Да и лимиты вам не пропишут без меня…
– Вместе мы банда! – крикнул Вэн.
– Банда-карабанда, – ухмыльнулась Мэй. – Ладно, подождем, пока Топ выспится. Киборги не устают!
Вэн вдруг ощутил гордость от своего всемогущества.
Правда, она быстро исчезла.
* * *
– Мы все еще не знаем, как попасть домой, – говорила Мэй, пока Топ отсыпался. – И где искать Типа с Доксом.
Они снова были в безлюдной гостинице – в такой же, как первая, только почище. И снова сидели у окна, за которым ничего не было.
– Зато мы уже многое знаем, – сказал Вэн. – Мы знаем, как делать перезагрузку… наверно, это и делал прибор Типа?
– Угу, я почему и вспомнила про держаться за ру… Как ты сказал? Перезагрузка?
– Ну да, это все ведь похоже на то, как софтина зависла – ну, неприятности наши всякие, – и потом ткнули в резет, и все. Чистый десктоп.
– Да. Вот бы не хард резет, когда выбивает в нуль, а софт резет…
– Но тут нужен Тип. А чтобы найти Типа, надо…
– Знаешь, как было больно, – вдруг сказала Мэй.
– Больно? Что?
– Мне ногти вырвало. С мясом.
Вэн посмотрел на ее руки. Вроде все, как надо – маникюр, каждый ноготок на месте…
– Не смотри туда. Оно сразу зажило, за полминуты… или за минуту. И болело столько же. Но все равно кошмар.
– Выходит, мы теперь неуязвимы? – ахнул Вэн. – Настоящие киборги?
– Да, только киборгам не больно… Глянь, как там Топ. Мне уже очень хочется к детям. Когда я с ними, я забываю про маму…
– Мэй, – сказал Вэн.
– Что?
Он хотел, наконец, спросить ее про ту дверь. Но вдруг понял, что нужно сказать совсем другое.
– Мэй… Мы обязательно вернемся домой, в… – он назвал свой Город. («И будем там дружить» – добавил мысленно.)
– Но… Я живу не там. Я из… – она назвала свой Городок. – Про твой я даже не слышала.
– И я про твой. Странно…
Впрочем, они оба не были сильны в географии.
* * *
Так начались трудовые будни банды-карабанды.
Дело осложнялось тем, что она была, как и все уважающие себя банды, вне закона. Правда, делать хард резет больше не приходилось. Пока, – добавляла скептическая Мэй, но этого «пока» хватало и на жилье, и на еду-питье Топу. Ему сменили костюм, и Мэй говорила, что готова убить его от зависти.
Они быстро потеряли счет дням. Все хронометры Клетовника были таймерами, а не часами, и мерили время только от заданной точки. Максимальная шкала такого таймера – 99 часов, длинней не продавались. Карабанда и оглянуться не успела, как такие девяностодевятки сменились раз, другой – и замелькали, как фонари за окном голубого трамвая.
– Как же встретить его? – думала вслух Мэй. – Отец Топа говорил, что это очень просто… и я тоже чувствую, что здесь какая-то такая штуковина – из серии «элементарно, Ватсон»…
Топ иногда просил их:
– Расскажите мне про свой Клетовник. Ну, вы поняли…
И Мэй с Вэном рассказывали. У них было разделение: Мэй говорила про детей, про игры, лагерь, про то, как у людей все устроено, а Вэн – про небо, природу и любимые книги. И еще про поезда.
– Я не понимаю, – тер глаза Топ. – Все шклеты говорили, что у меня хорошая фантазия. Но я не могу представить: вот этот поезд движется, как я от кухни к двери, вот он проезжает эту клетку… и как дальше? Ведь дальше – все, нужны лимиты. Иначе против правил. Да, я знаю, что отец ездил, но… я не могу. И мне хочется реветь оттого, что мой мозг тоже в клетке и ему не хватает лимитов…
– Представь, что он едет по Панели, – говорила Мэй.
– Ну, это же совсем другое… Ты можешь идти по ней, но ведь ты КАК БЫ идешь. Это только кажется тебе, что ты двигаешься, как по кухне, а на самом деле ты нигде… Уфф, – откидывался он на койку. – Расскажите лучше про рассвет.
– Рассвет – это очень-очень круто, – в сотый раз описывал Вэн, хоть сам вживую никогда его не видел. – Это когда вначале ночь, как вот у вас, и вроде бы темно, но уже чувствуется, что сейчас что-то будет. И ты сам не замечаешь, как все светлеет. Тебе еще кажется, что темно, а потом ты – бац! – и видишь, что уже намного светлее. Только что все черное было, а сейчас уже такое серое, серебристое. А если выйти на ровное место, где видно горизонт на востоке – так там небо уже розовое, как вот волосы у Мэй. А если еще и облака… это такие большие кучи пара, ну или тумана, только они очень далеко и поэтому похожи на вату, – так они прямо красными делаются, будто их покрасил кто, как ту же Мэй… Красными и немножко страшными, потому что похоже на кровь. Получается, что каждый или почти каждый день у нас рождается в крови… А потом всходит Солнце. Это такой фонарь, который светит в миллиард раз ярче ваших – так ярко, что освещает все небо. Он не на ножке, а едет по небу, как по рельсам. То есть это на самом деле Земля вокруг него едет, но… такое ты точно не поймешь. Дело не в этом, а в том, что Солнце заставляет светиться все вокруг, и земля в каком-то смысле тоже светится, и люди. Если солнечный день – кажется, что все сделано из света. И если пасмурный – тоже, только свет не веселый, а немножко депрессивный, но это по-своему круто, особенно осенью…
Топ вздыхал, а Вэн трогал свой горячий нос. Может, у него потому и получалось так все описывать, что он не видел рассвета. Ведь то, что видишь, попробуй потом опиши, это все знают.
У карабанды выработалась своя тактика работы. Вначале Топ вычислял, куда им пойти – то бишь где много детей, не очень много буцников и недавно были проверки. Чем лимитнее клетки – тем меньше надежд на хороший гонорар, но и тем меньше шансов встретить клеткарей. Последние шастали в основном по людярням, вылавливая нелимитчиков.
Потом важно было выбрать правильное место. В нем обязательно должны были быть хотя бы три выхода. Тогда всегда оставался шанс получить расчет и улизнуть, пока проверяют за углом.
Мэй завлекала детей, играя на дудочке-соплилке, купленной у одного чуроватого типа. Тип и Вэн стояли на шухере. Клиенты ловились в одном случае из четырех-пяти, и это было вполне себе ничего для двух несокрушимых киборгов и одного голодного хлюпика, как называл себя Топ. Пару раз они вовремя уходили от лимит-контроля – аккуратно, без паники и потерь. Это всегда было в людярнях или в клетках, которые так не называются, но на самом деле то же самое. Карабанда зарекалась туда ходить – и все равно ходила, потому что малолимитчики любили Мэй больше всех.
О ней пошла слава. Это было скорей плохо, чем хорошо, потому что вместе со славой росла и вероятность их поймать, но пока все обходилось. Все было вполне прекрасно… кроме того, что с ними не было ни Типа, ни Докса, ни папы с мамой.
Постепенно их родной Клетовник (они уже и сами привыкли так называть его) – тот, в котором не всегда темно, – постепенно их Клетовник забывался, как в учебном году забываются каникулы. Солнце, трава и цветы, голубое небо, облака, лето, купание в речке, зима и снежки, машины, компьютеры и многие, многие другие привычные вещи делались прозрачными и бестелесными, будто Вэн и Мэй никогда не жили среди них, а только слышали или читали, или, может быть, когда-то видели их во сне.
Ясное дело, дети не теряли надежды. Она оседала в них все глубже и глубже – где-то там, под слоем тумана, охранявшего ее от лишних слов и взглядов.
* * *
Вэна все время подмывало спросить у Мэй про ту дверь. Казалось бы, у него был миллион возможностей это сделать – бери любой «вечер», который они коротали, пока храпел Топ, да и спрашивай. Но как-то не складывалось. Вэн уже давно понимал, что разговоры складываются или не складываются сами собой, независимо от воли их участников.
Казалось, что ему мешало просто сделать то же самое – взять и потрогать любую из дверей? Но что-то мешало, и Вэн всегда стоял в стороне, когда Топ прикладывал к ним ладонь.
Это произошло случайно: Вэн зазевался – ему показалось, что кто-то идет по Панели, – и дверь захлопнулась за Топом и Мэй.
В этом не было ровно ничего страшного – пройдут два метра, поймут, что Вэн остался, и вернутся (так и случилось), – но Вэн машинально, как у себя в Городе, коснулся двери ладонью.
И не смог отнять ее. И описать то, что вдруг зажглось и раскрылось в нем, тоже не смог бы.
Больше всего это было похоже на огромную карту из миллиардов огней, только не плоскую, а объемную, как 3D-модель. Карта имела четкую структуру – Вэн скорей понял, что она есть, чем хоть немного вник в нее, – и была беспредельно, необъятно сложной. Столько информации еще никогда не наполняло его мозг, и тот заискрил и затрещал от перегрузки. Треск нарастал, превращаясь в боль – не физическую, а неописуемую эфирную боль спазмирующей мысли.
Его спасли друзья, которые вернулись за ним, – дверь толкнула Вэна, и тот просто потерял равновесие, взмахнув руками.
– Ты чего? – спросил Тип. – Задумался?
Вэн почувствовал, что не может говорить, и просто кивнул.
После того он задал два «почему»:
– Почему ты так испугался, когда Мэй взялась за дверь? – спросил он у Топа.
– Сам подумай! Непролимиченным нельзя. От этого умирают, или идиотами делаются, или… или просто больно. Видел, какой у нее был вид?..
– Почему ты не рассказала мне? – спросил он у Мэй, когда они расположились у очередного окна.
Мэй посмотрела на него долгим, долгим взглядом (Вэн не умел выдерживать такие).
Она не переспросила – «что не рассказала?» – а ответила ему:
– Теперь ты тоже знаешь, да?
– Что знаю?
Мэй молчала.
И Вэн вдруг понял, что именно он знает.
– Выходит, – говорил он, яростно вытягивая мысль из мозга, – выходит, эти лимиты… Клетчане совсем неправильно про них думают! Их обманывают? – спросил он у Мэй, и та пожала плечами. – Они думают, что лимитирование – это… это открытие возможностей. Новый лимит – новая возможность. А на самом деле это не открытие, а закрытие! На самом деле обычный, нелимитированный человек, вроде нас с тобой, уже все сразу видит и может. Весь Клетовник в целом и в деталях. И наверняка может попасть в любую нужную клетку, если поймет ее. Просто его мозг с этим не справляется… Может, это гуманно? – спрашивал он у Мэй, и та снова пожала плечами. – Может, это просто чтобы у людей мозги не полопались?
– Не знаю, – говорила Мэй. – Ведь и ночь тоже для того, чтобы глаза не полопались. Тоже гуманно.
– Ну, видишь, мы же с тобой нормально видим… то есть видели день. Не лопаемся. А тут лопаемся, да еще как…
– Ко дню мы привыкли. И неизвестно, привыкнем ли заново…
Вэн молчал, думая о бесконечной конструкции бесконечных огней.
Где-то среди них были огни Типа с Доксом… если, конечно, они не блуждают по Панели – из зеркала в зеркало, из копипаста в копипаст.
* * *
В тот раз они снова решили работать в людярне. Лимиты подходили к концу (правда, такое «к концу» иным сошло бы и за богатство), и… в общем, они опять пообещали друг другу, что это в последний раз, и нырнули в душную дверь.
Перед этим на Панели им повстречались люди. Кто, откуда, зачем, – карабанда не знала и не выясняла. На Панели встречались редко, в разговоры вступали еще реже.
– Как можно на ней кого-то встретить? – спрашивал Вэн, но Топ отмахивался от него:
– Я же не Тип. Знаю, что оно случайно бывает, и практически невозможно просчитать такую встречу. Шмыги умеют и нюхачей учат. У них какая-то специальная аппаратура есть, буц их разберет…
Так или иначе, в тот раз они сделали все, как надо. Выбрали правильное место – не с тремя, а даже с четырьмя выходами. Мэй наловила полное лукошко детей – грязных и счастливых, как и все дети людярни. И было совершенно непонятно, почему так вышло.
Вэн любил смотреть на Мэй, когда та работала шутом. В тот раз она блистала, как никогда, и все краски ее грима стали глубже и ярче, будто с них стерли туман. Вэн любовался ею, стараясь не пропустить ни одного движения, ни одного взгляда, слушал дрожь в себе и думал, что он, наверно, уже не хочет увидеть Мэй без грима. Наверно, лучше, чем сейчас, она никогда не сможет быть, да и никто не сможет.
И когда появились клеткари, он незаметно, как и было много раз, переместился к Мэй… и был схвачен за воротник. Кто-то ждал его в эпицентре детского смеха и сам смеялся, потому что глаз у Вэна был наметанный, и смеялись все. Но кто-то смеялся, чтобы поймать их.
Топ уже висел в лапах другого смехача, и Вэн не мог крикнуть пляшущей Мэй, что уже все, потому что ему заткнули рот перчаткой, которая пахла кислым металлом. Так пахли все двери Клетовника, Вэн понял это тогда – в самый неподходящий момент для того, чтобы понимать такие вещи…
– Есть, – доложили смехачи высокому силуэту в капюшоне. – Сто четырнадцать часиков… не ели, не пили…
– Не пили? – усмехнулся другой силуэт, тоже в капюшоне, только с узором. У него был мягкий приятный голос. – Ого! Кто это у нас такой пестролицый?
– Это дело еще не дошло до моего туманного господина? – не без ехидства спросил первый капюшон. – Ведь гвоздь сезона, можно сказать. Подтачивали, посягали, растлевали ростки, выломали окно… К тому же их главный – сын отступника Гора, разыскиваемый уже…
– Ах, вот почему мне так знакомо это лицо! Если не ошибаюсь, Тип? Тип Гор?
– Топ, – буркнул связанный Топ.
– Какая неожиданная встреча!.. Бывал, бывал в вашей клетке. Помню тебя вот таким… Гвозди твоих сезонов, старший защитник Озл, на некоторых уровнях – маленькие обойные гвоздики, не более. Дело Гора – это да… Тут все серьезней. А кто твои друзья? – спросил он Топа.
– Думаешь, я буду тут с тобой болтать, пока меня не развяжут?
– Молоток, Топ! – крикнул Вэн.
– Резонно, – улыбнулся капюшон, разглядывая мятый кофейный стакан на столе. – Старший защитник Озл, я беру это дело себе. Пусть твои писаки все оформят должным образом. Держанты, освободить!..
– Но… – начал было Озл.
– В последнее время слух стал подводить меня, – прищурился «туманный». – Мне послышалось, или ты в самом деле что-то хотел мне сказать?
Озл буркнул что-то, вскинул кулак («отдал честь», понял Вэн) и вышел. Капюшоны развязали карабанду, и та разминала затекшие руки-ноги.
– Ну, – сказал им «туманный», кинув стакан в корзину. – Топ, неужели не помнишь меня? Туманный защитник Юх, или просто дядя Ю. Я, кстати, ничего не имею против того, чтобы ты меня так называл… Да уж, в такой обстановке разговор не клеится, ничего удивительного. Пойдем отсюда! Как мне надоели эти кабинеты, эти держанты и хватанты всех рангов, этот капюшон… – дядя Ю сбросил его, открыв бритый череп. – За мной, детвора!
Переглядываясь, карабанда пошла следом.
Никто из них не ожидал такой развязки, и Вэн думал, что они, видно, ходят под счастливой звездой (если звезды вообще есть в Клетовнике), – хоть внутри все равно ерзала тревога, и нахмуренные брови никак не хотели возвращаться на место…