80 лет назад…

— Отец!

Кьяра бежала, то и дело спотыкаясь. Ноги путались в подоле непривычно длинного платья. Но мама сказала, что уже пора. Хватит с неё детских коротких одёжек. Она ведь почти взрослая — целых девять лет. И вот теперь, такая большая, ревела, сбивая в кровь коленки. Однако едва отец повернулся, слёзы куда-то исчезли. Кьяра вытерла рукавом нос и протянула ему руки.

— Ну здравствуй, сладкая моя.

Отец был удивительно красив. Высокий, статный, румяный. Глаза синие и блестящие, как сапфиры. Такие же, как у неё. И волосы — точь-в-точь, как у неё. Мягкие, пушистые, кудрявые.

Отец поднял её в воздух и закружил, улыбаясь. На щеках заиграли ямочки. Кьяра не сдержалась, протянула руки и обняла за шею. От отца пахло цветами и чем-то ещё, что ей не понравилось. Опять эти девки-дивницы! Сколько ночей мама проплакала из-за них.

Хотя, когда отец появлялся, она, не подавая виду, радовалась и прижималась к его груди. Но Кьяра больше не хотела, чтобы отец водился с дивницами, не хотела, чтобы от него пахло их пряным духом.

— Ты опять пропадал, — упрекнула она.

— Что поделаешь, дочка. Твой дед со своими братьями столько земель испоганили, вытянув жизнь до донышка. Нужно понемногу и отдавать.

— Пусть дивницы сами пляшут!

— Сами они не будут, — возразил отец, — им нужен поводырь. Тот, кто заведёт хоровод и будет смотреть, чтоб они не заплясались до смерти. А я как раз такой. Дивник. И ты, когда вырастешь, тоже станешь…

— Не стану, — заупрямилась Кьяра, — они так светятся…

— Так это ж хорошо, что светятся, — засмеялся отец, — значит, есть, что отдать. И самим останется.

— А другие правители тоже пляшут с дивницами?

Отец смутился, а на лицо его набежала тень.

— Другие не пляшут. Среди них нет дивников. Я один такой. Потому что твой дед-волхованец взял в жёны дивницу.

— А как же они лечат мёртвые земли? — удивилась Кьяра.

— Они не лечат, — отец взял её ладошку в свою огромную ладонь и легонько сжал, — они просто оставляют земли. И довольно вопросов. Посмотри, кого я тебе принёс.

Отец поднял седельный мешок и дёрнул завязки. Кьяра с любопытством заглянула внутрь, но тут же отпрянула.

— Фу, мерзость какая!

Из мешка на неё глядели два лиловых глаза, круглых и выпуклых, как вишни. Морда противного болотного цвета усыпана мелкими колючками. А ещё она разглядела хвост, похожий на змеиный.

— Это вовсе не мерзость, — усмехнулся отец, — это змейка-дождевица. Когда им становится жарко, они собираются в стайки и вызывают мелкий дождь, который идёт даже, если светит солнце.

— Тот самый «слепой» дождик? — восхищённо воскликнула Кьяра.

— Тот самый.

— Надо же, а на вид — такая гадкая. И она будет тут жить?

— Ей больше негде. Я нашёл её на мёртвой земле, одну, в гнезде. Должно быть, только что вылупилась. Других дождевиц я не смог найти.

— Хорошо, — решила Кьяра и взяла змейку на руки, затем рассмеялась — ой, а у неё крылышки!

— Вот, — усмехнулся отец, — знал, что тебе понравится. Небось, уже и имя придумала?

Кьяра замешкалась, поглаживая змейку по неожиданно мягкой и тёплой шкурке. Она знала сотни, если не тысячи имён, но все они уже были заняты. С самого её детства отец тащил в замок всякую нечисть и каждой давал причудливое имя. Обычно все эти странные существа жили в замке недолго — мама всеми способами спроваживала непрошенных гостей за ворота. Однако далеко они не уходили. Селись в полях, лесах. Каждый раз, когда отец проезжал мимо, они вылезали поздороваться, а он каждого помнил по имени. И Кьяра помнила. С ней тоже здоровались и даже дарили подарки — причудливые бусы из цветов, ожерелья из камешков, браслеты из желудей. И тогда отец отпускал её поиграть немного с нечистью, хотя мама страшно ругалась, если ей становилось известно. Она не понимала, зачем пускать на свои земли так много нечисти. Другие волхованцы, напротив, избавлялись от неё.

— Это не наша земля, Марьяла, — говорил матери отец, — это их земля. Мы взяли верх, потому что хитрее. Однако они придают земле силу. Они — наше могущество.

И мама делала вид, что соглашается, чтобы не спорить. Она очень любила отца. Особенно в те дни, когда в округе исчезали все дивницы, и они повсюду ходили вдвоём, даже не разнимая рук, хоть это считалось неприличным.

— Глаза-то у неё как вишенки. Только лиловые, — заметил отец, — пусть будет Вишанка. Нравится?

Кьяра кивнула. Неважно, нравится ей или нет. Если отец уже дал ей имя, оно таким и останется. Она всё равно не придумает лучше.

Кьяра спрятала змейку за пазуху и осторожно прокралась в свою комнату. Она слышала, как мать гремит сундуками: явно злилась. Слуги предпочитали переждать эти мгновения, забившись в какой-нибудь уголок.

Вот сейчас хозяин поднимется в покои, и наступит тишина. До утра никто не выйдет, это уж точно. Можно спокойно спать или, забравшись с ногами на подоконник, смотреть на звёзды.

Однако мать продолжала метаться по комнате — Кьяра слышала её нервные шаги. А отец всё не шёл. И тут раздался крик.

Кьяра испуганно сжала зверушку, отчего та пискнула и кольнула её шипом.

— Тише, — велела ей Кьяра.

Крик повторился. Кричала явно одна из круглолицых служанок. Кричала не так, словно ушибла палец, а так, будто бы…

Сердечко Кьяры застучало гулко-гулко.

Ещё один крик. Потом ещё. Кажется, голос отца. А затем неистовый вопль матери. Она в ужасе закрыла глаза и опустилась на пол.

— Пусть они замолчат, — шептала Кьяра, — пусть замолчат.

Но крики не утихали. В замке начался шум. Словно тысячи ног, обутых в тяжёлые сапоги, бежали по лестницам, неслись по коридорам, переворачивая всё, что попадалось на пути.

Дверь в комнату отворилась, и на пороге показалась мать. Волосы её были растрёпаны, губы в крови, а зубы…

Кьяра ещё никогда не видела, чтобы у матери были такие длинные белые клыки. Глаза её сверкали, полные слёз.

— Дочка, — сказала она незнакомым голосом, — не бойся. Всё будет хорошо.

Она подошла к Кьяре и обняла её, прижав к себе так крепко, что кости едва не хрустнули.

— Мама, где отец?

Вместо ответа Марьяла разразилась рыданиями. На лоб Кьяры падали холодные капли слёз, смешанные с кровью. Мама вся была в крови — шея, подбородок, грудь.

— Вот, значит, где ты?

В комнату ворвался незнакомец. Кьяра испуганно посмотрела на мать. Марьяла выпрямилась и закрыла её собой.

— Убирайся!

— Наглая тварь! Думала, что ты меня одолеешь? Слабая полукровка.

Кьяра, сгорая от любопытства, высунула голову и стала рассматривать незнакомца. На шее у него зияла рана, из которой сочилась кровь и падала на пол. Бледное, как солнце в пасмурный день, лицо, перекосило от злости. А ещё у него были клыки — почти такие же, как сегодня у мамы, только побольше. Ей стало страшно.

— Где отец? — прошептала она, — он придёт защитить нас?

— Надо же, какая хорошенькая упырка! — неожиданно улыбнулся незнакомец.

И тут мама, оттолкнув Кьяру в сторону, бросилась на незнакомца. В руках блеснуло лезвие. Она стала бить его ножом, кромсая плоть. Тот отбивался и кусал мать своими огромными зубами. Она выла, как раненный зверь. Вой был настолько ужасен, что Кьяра заплакала.

— Отец, — закричала она, что было силы, — отец.

— Ты её не получишь, — хрипела мать, и голос её становился всё тише.

Наконец, она обмякла и сдалась, повалившись на пол. Её руки, плечи, шея были покрыты укусами и кровоточили.

— Неблагодарная тварь, — прошипел незнакомец, ощупывая раны, — будешь знать, как отворачиваться от своих.

— А ты иди сюда, маленькая упырка!

— Отец, — закричала Кьяра и попятилась назад.

— Твой отец сейчас на пиру с моими братьями. Он не придёт.

Глаза Кьяры расширились от удивления. Отец пирует с братьями этого ужасного существа? В то время, как в замке стоит крик, а мать валяется на полу, истекая кровью? Незнакомец определённо лжёт!

— Где отец? — холодно спросила она и встала фертом. Пусть незнакомец знает: её так просто не обмануть.

— Он кормит моих братьев, — усмехнулся незнакомец и схватил её за плечи, — а теперь, мои девочки, идёмте-ка домой.

Кьяра упиралась, но проворные руки незнакомца скрутили её и сунули подмышку. Одной рукой он схватил за волосы мать и поволок за собой. Марьяла лишь один раз вскрикнула от боли и тут же лишилась чувств. Каьяра едва могла дышать от страха и горечи. Ей так жаль было мать. Хотелось ударить противного незнакомца, да побольнее. Укусить — так, чтоб почувствовал. Однако тело словно онемело. Она даже не могла пошевелиться.

Всё происходило быстро, как в лихорадочном кошмаре. Их с матерью вынесли во двор и посадили на лошадей. Какие-то мужчины уселись рядом. Один из них хлопнул Кьяру по ягодице, другой рассмеялся. Она зажмурила глаза, и открыла лишь, когда лошади тронулись с места. Они уносили их далеко-далеко отсюда, и последнее, что успела рассмотреть Кьяра, было тело, лежавшее посреди двора.

Красная рубаха с одиноким клочком белой ткани. Кудрявые волосы цвета тёмного янтаря — такие же, как у неё. Крик застрял в горле, и она могла лишь беззвучно шевелить губами.

«Отец…»

Несколько дней их с матерью держали в непонятной комнате. Окон совсем не было, а никто даже и не подумал принести им кристалл. Или хотя бы зажечь лучину.

Тем не менее, спустя несколько часов Кьяра настолько привыкла к темноте, что могла разглядеть даже линии на своей ладошке.

Мама сидела в углу, прислонившись щекой к стене, и не шевелилась. Кьяра подползла к ней, забралась на колени и обняла руками за талию. Долго плакала, а мать лишь молча гладила её по голове.

— Всё будет хорошо, девочка моя. Всё будет хорошо.

— Почему он назвал меня упыркой? — вдруг вспомнила Кьяра.

Мать взяла её двумя пальцами за подбородок и посмотрела в глаза.

— Ты не упырка, Кьяра. Что бы тебе ни говорили! Помни: ты не упырка. Ты волхованка.

— И дивница? Как папа…

— Нет, не говори так. Ты волхованка…

И тут мать зарыдала. Так громко, что Кьяра испуганно скатилась с её коленей, схватила за плечи и стала трясти.

— Не надо, мама, пожалуйста! Я боюсь…

Марьяла перестала плакать и обняла дочь, но плечи её по-прежнему дрожали…

Дни пролетали за днями в тоскливом ожидании чуда. Дверь открывали лишь пару раз в день, чтобы передать еду и сменить отхожее ведро. Воздух в комнате становился затхлым. Но однажды дверь распахнулась настежь, а на пороге возник всё тот же незнакомец.

— У меня для тебя хорошая новость, Марьяла. Мы решили оказать тебе великую честь!

— Из твоих уст, Лавр, это звучит, как приговор, — почти равнодушно произнесла мать.

— Не приговор, Марьяла. Участь — самая желанная для дочери знатного упыря.

— Будь ты проклят.

— Но-но, милая… Ты должна радоваться, что принесёшь пользу семье. Наполнишь источник вечности свежей силой.

— Что станет с Кьярой? — прервала его мать.

— Мы достойно её воспитаем, это я обещаю, — усмехнулся Лавр, — она хорошенькая. Полагаю, скоро придётся выдать её замуж.

Мать ничего не ответила, и Лавр, потоптавшись на месте, подмигнул Кьяре, застывшей в углу, и ушёл. Несколько минут они молчали, и тут Кьяра не выдержала.

— О чём он говорил, мама?

— Ни о чём, дочка. Пустой разговор.

— Сдаётся мне, ты сильно расстроилась.

— Тут нечему радоваться, Кьяра. Иди-ка сюда.

Марьяла обняла дочь, прижав к изрядно похудевшей груди. Она гладила её волосы, целовала щеки, шептала на ухо нежные слова. Никогда раньше она не дарила ей такой откровенной ласки, и на сердце немного отлегло.

— А теперь ложись, милая. И немного поспи.

Марьяла уложила её на пол, продолжая поглаживать. Веки стали тяжёлыми, а сознание затуманилось. Сквозь сон Кьяра почувствовала на шее лёгкую боль. Мать склонилась над ней, а её волосы щекотали нос, но чихнуть почему-то не получалось. Сил совсем не осталось. Становилось холодно. Даже пальцы матери казались ледяными.

— Тварь! — услышала она сквозь пелену тумана.

— Я не оставлю её с вами! Никогда! — кричала мать.

Раздался шлепок, потом хруст, будто ломались ветки, а затем наступила тишина…

Когда Кьяра открыла глаза, то обнаружила, что находится уже в другой комнате. В ней тоже не было окон, зато горели факелы. На кресле в углу сидела какая-то женщина. Мамы нигде не было, и Кьяра осторожно соскользнула с кровати, опустилась на четвереньки и стала ползти, норовя прошмыгнуть мимо женщины к двери.

— А ну стой, плутовка!

Женщина поднялась и подошла к Кьяре. Лицо её было довольно миловидным, однако глаза казались настолько чёрными, что у Кьяры сразу же скрутило живот.

— Где мама? — спросила она женщину.

— Готовится к великому обряду?

— К пляскам? — догадалась Кьяра, но тут же смутилась. Мать никогда не плясала. Да и как можно плясать, когда отца больше нет, а их держат в этом ужасном месте.

— Нет, дорогая, это не пляски. Пойдём, посмотришь. Это большое событие.

Женщина достала из шкафа какое-то платье и велела Кьяре переодеться. Она не сопротивлялась. Её собственная одежда была грязной и жутко воняла, поэтому она с радостью переоделась в чистое. Хотелось есть, но она не смела даже заикнуться об этом.

Женщина сама догадалась. Она положила перед Кьярой небольшого зверька, связанного по рукам и ногам. Он был живой и смотрел на неё грустными слезящимися глазами.

— Кушай, милая, — она ласково погладила Кьяру по голове.

— Но как? — удивилась девочка, — он ведь…

— Кусай его за шею, где проходит сосуд крови, и пей.

— Не буду.

— Что ж, ничего другого тебе не дам.

Женщина убрала зверька и велела Кьяре следовать за ней.

За дверью оказался коридор — длинный и узкий. Эхо шагов разносилось далеко, словно в глубоком колодце, так что Кьяре вновь стало не по себе. Слава Равнинам, под потолком сияли кристаллы, и не пришлось идти в темноте.

Вскоре они свернули в другой коридор, затем пересекли комнату, и вдруг оказались снаружи.

Стояла ночь, и небо было усыпано звёздами. Верхушки деревьев тихо шелестели от слабого дуновения ветерка. Пахло травами, словно ведьмы варили своё колдовское варево.

А впереди будто бы и вправду пылал костёр.

Женщина взяла Кьяру за руку и потащила за собой к высокому каменному кургану, видневшемуся вреди деревьев.

— Стой здесь и смотри!

Рядом с курганом пылал ещё один костёр, чуть поменьше, и пламя его было довольно странным. Будто и не пламя вовсе, а столп серебристых искр, вырывавшихся из-под земли.

— Великая княгиня вызвала источник, — торжественно произнесла женщина, глядя на Кьяру с улыбкой, — скоро твоя мать его наполнит.

— Мама?

Кьяра рванулась вперёд, однако женщина ловко ухватила её за ворот платья и прижала к себе.

— Я же велела стоять!

Тем временем вокруг собралась толпа. Много существ, похожих на Лавра, с такими же бледными лицами и длинными зубами, стали вокруг костра.

Привели мать.

Марьяла шла, высоко подняв голову, и даже не смотрела перед собой. Руки её были связаны, а на талии — цепь. Впереди шёл мужчина и тянул её за другой кусок цепи. Марьяла то и дело спотыкалась, однако ни разу не опустила взгляд. Лишь единственный раз она повернула голову и глянула поверх толпы. Заметив дочь, она заметно побледнела и тут же закрыла глаза. Губы что-то шептали, но Кьяра так и не смогла ничего разобрать.

— Куда её ведут? И почему в цепях? — спросила она женщину.

Та не ответила, лишь схватила её за голову и повернула лицом к костру. И тут она всё поняла и закричала так, что в ушах зазвенело от собственного крика, а по щекам потекли слёзы — горькие и колючие, как ледяная вода.

— Умница, — похвалила её женщина, — нужно кричать и плакать. Как можно громче. Так освобождаются силы твоей матери.

Марьялу окружили трое мужчин и одна женщина. У каждого в руках было по одному концу цепи. Они дёргали за концы и тащили Марьялу в костёр. Она даже не сопротивлялась — это было бесполезно. Пламя приняло её, поглотив целиком, и тут же в небо полетел столп разноцветных искр. Они осыпались на стоявших рядом существ, и те искренне радовались и даже смеялись, ловя искры руками, подставляя им волосы и обнажённые части тел.

Кьяра больше не могла плакать. Дрожала всем телом и задыхалась от напавшей икотки, но по-прежнему не сводила глаз с костра. Мамы больше не было видно — она словно растворилась, и Кьяра поняла, что больше никогда её не увидит. Она прижалась щекой к камню и прикрыла глаза.

— Видела? — ликующе спросила женщина Кьяру, как вдруг замерла и протянула к ней свою худую ладонь. Однако дотронулась не до неё, а до кургана.

— Сияет, — задумчиво пробормотала она, внимательно глядя на Кьяру, — надо же, ярилица! Неслыханная удача…

К ним подошёл Лавр, и женщина показала ему небольшую сияющую полоску на каменном кургане. Они стали говорить о чём-то ей совершенно непонятном, а сейчас и вовсе безразличном. Кьяра опустилась на землю, чувствуя, как под ней разливается лужа.

Большая девочка…

Совсем большая…

Раньше она никогда не думала о смерти, разве только, как о постороннем неприятном событии, от которого хотелось держаться подальше. Но теперь она ясно понимала, что хочет умереть…

Неожиданно что-то кольнуло её в запястье. Крошечное существо проворно взобралось по одежде вверх, лизнуло её холодную липкую щеку и, задрожав, спустилось ниже и юркнуло под платье. Свернулось клубочком на груди и замерло, как будто уснуло.

— Вишанка.

Губы невольно растянулись в слабом подобии улыбки. Как она нашла её? Спустя столько дней? Впрочем, сейчас это было не так уж важно. Эта маленькая змейка — всё, что у неё осталось…