— Вот ты где, исчадие преисподней!

Голос был подобен холодному ветру. Ни нотки тепла, ни жалости. Его хозяин ворвался в замок Свита Ведича, распахнув двери настежь, и звук его тяжёлых торопливых шагов был подобен ночному кошмару. Хотелось проснуться и убежать прочь.

Кьяра вышла из-за стола, где сидела в одиночестве, допивая остывший травяной чай, и несмело взглянула на гостя.

Что-то в его лице показалось знакомым, и в то же время, она была уверена, что видит его впервые.

— Помнишь меня?

— Нет.

— Я Ромул Айулла, твой дядя.

Кьяра вспомнила, что отец рассказывал о своём младшем брате, однако сам он никогда их не навещал. И мама отзывалась о нём не слишком лестно. Почему он появился именно сейчас?

— Собирайся, — коротко велел он.

— Куда? — робко спросила Кьяра.

— Ты ещё смеешь открывать рот? Запомни, мелкая упырка, теперь я твой хозяин. Пока не выдам замуж. И чтоб не смела даже и глаз поднять, пока не велю.

Он глянул на неё свысока, с презрением, только что не плюнул, а после ушёл во двор. Плечи Кьяры затряслись от рыданий. Однако помочь было некому: согласно законам Равнин любая женщина или девушка была целиком во власти покровителя. Будь-то отец, муж, брат или опекун. Идти ей было некуда, разве что в лес. Но там её непременно схватят упыри. Поэтому Кьяра уныло побрела собираться.

Вещей у неё оказалось немного. Ромул пересмотрел все и выбросил половину. Затем указал пальцем на Вишанку и сказал:

— Эту мерзость оставь здесь.

— Это подарок отца, — возразила Кьяра, прижимая змейку к груди, — я без неё никуда не пойду.

— Ты хочешь, чтобы я открутил ей голову?

— Нет, — в ужасе прошептала Кьяра.

— Тогда позаботься о том, чтобы я больше не видел эту гадкую рожу.

Вишанка юркнула в вырез платья, со страху оцарапав кожу. Небольно, но на груди выступили капельки крови. Ромул как-то странно посмотрел на Кьяру, фыркнул и взобрался в седло.

— Полезай на лошадь, — кивнул он на кобылу, привязанную к крыльцу.

Кьяра перекинула через седло узелок с вещами и с трудом, путаясь в длинных юбках, вскарабкалась на спину лошади.

— Ты ещё и неуклюжая, — сказал Ромул.

Кьяра мысленно пожелала ему свалиться под копыта коня — так, чтоб внутренности полезли наружу, но промолчала и нехотя отправилась вслед за ним.

Как ни странно, они вернулись в замок отца. Кьяра с болью рассматривала некогда родные стены. Всё изменилось до неузнаваемости.

Двор был старательно вычищен от всякой растительности, хотя раньше повсюду были клумбы, поросшие голубыми васильками и маками. Больше они нигде не росли. Отец заботился о цветах едва ли не больше, чем о своих девках-дивницах. Теперь же вместо клумб была вытоптанная до глади земля.

На окнах второго этажа вместо развевающихся штор виднелись железные решётки. А сам замок выглядел мрачно. Но в нём явно кто-то жил. Она заметила круглые румяные лица, с любопытством выглядывавшие из окон. Новые слуги?

— Что застыла? Слезай!

Ромул стянул её с лошади и поволок внутрь замка. Швырнул на лавку и схватил двумя пальцами за подбородок.

— Будешь послушной девочкой, я тебя не стану трогать.

Но знай — я ненавижу, когда мне перечат.

Кьяра сглотнула противный комок, подступивший к горлу, и вымученно кивнула.

— Вот и славно!

Какое-то время Ромул держал слово. Кьяра вела себя тихо, почти не покидая комнаты, выделенной ей на первом этаже. В комнате было лишь одно небольшое окошко под самым потолком, и постоянно царил полумрак, однако ей нравилось. Она уж точно не смогла бы жить на втором этаже — там, где некогда была комната её родителей, а также её собственная, полная тягостных воспоминаний о счастливом детстве.

Кьяра до сих пор не могла заставить себя даже ступить на лестницу…

Однако спокойствие длилось не долго.

Она была в саду, когда Ромул позвал её — всё таким же ледяным и равнодушным голосом, как и всегда, и велел собираться.

Кьяра побоялась спросить у него, куда они едут, а дядя молчал, лишь изредка поглядывая на неё всё тем же странным взглядом.

Они ехали через поля, и Кьяра с любопытством глядела по сторонам. Поля тоже изменились. Они казались пустыми. Бесконечное море жёлтых пушистых цветочных головок, равнодушно раскачивающихся на ветру.

— А куда подевалась нечисть? — осмелилась спросить она Ромула. Тот лишь скривился.

— Я разогнал эту свору бездельников. Нечего кормиться на моей земле.

Кьяра даже не знала, что и сказать. Ромул был совершенно другим, чем её отец. Но теперь весь мир, который когда-то строил Браш Айулла, был разрушен. И она ничего не могла с этим поделать.

Миновав сотни вёрст полей, они, наконец, остановились возле одинокого холма. Ромул слез с лошади и встал на четвереньки. Прикоснувшись лбом к земле, он прошептал какое-то заклинание, и земля расступилась.

— Ну! — нетерпеливо сказал он Кьяре, — чего застыла? Прыгай.

И она прыгнула. Потому что знала — иначе он столкнёт её вниз, а так хотя бы не прикоснётся своими жёсткими руками. Ромул прыгнул следом.

Внизу оказалась пещера, освещённая тусклым светом дремавших светлиц. Ромул схватил её за локоть и потащил за собой.

Они долго шли по подземелью, минуя пещеру за пещерой, пока не оказались возле огромного озера. На берегу сидела женщина — не старая, но и не молодая, с довольно обычным, ничем не примечательным лицом.

При виде гостей она поднялась и гневно уставилась на Ромула.

— Зачем ты её привёл?

— Она ярилица.

— И что ты хочешь от меня?

— Её некому обучить.

— Это неслыханная наглость, — женщина отвернулась, демонстративно не глядя на Кьяру, — я не стану тратить время на грязное семя упырей! К тому же, это без толку.

— Почему?

— Я не стану раскрывать тебе секреты ярилиц. Просто уведи её отсюда.

— Послушай, Софья…

Ромул подошёл к ней и взял за руку — мягко, почти нежно. Софья попыталась вырваться, но как-то неохотно, будто для виду. Он неожиданно прильнул к ней, прижимаясь всем телом, а потом они ушли, оставив Кьяру одну.

Она присела на камень и стала ждать.

Затем он вернулся, и глаза его недобро сверкали.

— Ты останешься здесь, пока не обучишься, — жёстко сказал он и ушёл.

А Кьяра вздохнула с облегчением, понимая, что некоторое время ей не придётся видеть его вечно недовольное лицо.

Сперва она её сторонилась. Разговаривала сквозь зубы и даже не трудилась ничего объяснять. Заставила её раздеться донага и стать посреди озера.

— Смотри, сейчас прилетят матушки. Им нужно поклониться, чтобы задобрить. Тогда они откроют тебе источник сил. Он всегда с ними. Но не вздумай особо любезничать, иначе утянут за собой. Впрочем, если ты им не понравишься, то бояться нечего — тебя не тронут. Просто уйдут.

София села на камень и стала наблюдать.

Кьяра сжалась в комочек, прикрывая ладонями груди, красная от стыда, и гадала, что за «матушки» придут на неё посмотреть и что они подумают, увидев её непотребный вид. Но тут вдруг почувствовала странное тепло, скользнувшее по телу. Будто кто-то дохнул на неё, согревая от холода, сотнями маленьких ртов.

Стало легко и приятно, а в ушах зазвучала музыка. Лёгкие, нежные голоса, словно райские птички, ласково щебетали, и она начала засыпать.

Внезапно кто-то грубо выдернул её из полудрёма и стал больно хлестать по щекам.

— Очнись! Очнись, слышишь?

Кьяра пришла в себя и с удивлением обнаружила, что лежит на полу, прикрытая какой-то рубахой. Софья стояла над ней, бледная, как полотно.

— Вот уж не ожидала, — загадочно произнесла она.

— Чего?

— Что они так сразу тебя потянут. Думала, они и вовсе улетят.

— Кто — они? — не понимала Кьяра.

— Матушки. Духи ярилиц, которые покинули мир плоти. Они видят тебя насквозь, знают, кто ты есть. Их не проведёшь… моё бедное дитя.

Софья ласково погладила её по щеке. Затем стала рассказывать. О матушках и духах ярильцев, которые дают ей магию сияния, позволяя зажечь кристаллы. Учила плясать до упаду и отбиваться от духов, чтоб не утащили её и не залюбили насмерть. Учила прочим секретам таинства…

Кьяра долго не могла понять, отчего вдруг Софья так переменилась, однако слушала внимательно, запоминая всё, что она ей говорила. А говорила она иногда странно…

— Знаешь, почему они прозрачные?

— Нет.

— Потому что это слёзы… Чем несчастнее ярилица, тем ярче горят её кристаллы. Счастливые зажигают самоцветы…

Кьяра редко видела на Равнинах самоцветы. Только на волшебной нити, которой Софья отгоняла проворные руки духов. И удивлялась, почему их так мало…

Напоследок Софья ласково расцеловала её в обе щёки и прошептала на ухо:

— Помни, что ты ярилица, и в этом твоя сила. Что ты дашь, то и заберёшь с собой. Поэтому они тебя не тронут. Пока у тебя не родится дочь, которая разделит дар. Тогда ты станешь им не нужна…

Эти странные слова долго не шли у неё из головы. Ведь Кьяра по сути сама ещё была ребёнком. Но ей почему-то стало страшно и невыносимо одиноко.

А на пороге отцовского замка её уже поджидала следующая напасть…

— Дорогая моя упырка, — почти ласково сказал Ромул. Он был, очевидно, пьян, язык заплетался, да и сам он едва стоял на ногах.

Кьяра застыла на месте, боясь даже пошелохнуться. Ромул подошёл к ней поближе, и она услышала его запах — пота, вина, жжёной листвы — все ароматы ненависти, которую она испытывала.

— Я решил, что тебе пора замуж.

— Замуж? — она не поверила своим ушам. Замуж…

Тотчас же вспомнились слова деда. Ей нельзя замуж, особенно за волхованца.

— Да-да, именно замуж. Ты такая красивая, спелая, сочная, как солнечный плод. И это нельзя не использовать… тебе во благо.

— Не хочу, — Кяьра решительно оттолкнула его руки, норовившие обнять её за талию, однако Ромул неожиданно рассверипел, поднял её в воздух за волосы, а когда она уже выла от боли, швырнул на пол и встал над ней, широко расставив ноги.

— Я долго терпел, Кьяра. Даже ублажал эту стареющую кобылу — ради тебя. Но с меня довольно. Ты будешь делать так, как я скажу. А теперь — раздевайся.

Кьяра замотала головой и попыталась отползти от него, чтобы подняться и убежать. Но не тут-то было. Ромул был силён, невероятно силён. Он схватил её за платье, рванул его на груди, затем задрал юбку и стал шарить по её обнажённому телу холодными и влажными, как змеиная шкура, руками. Кьяра брыкалась и царапалась, и даже пыталась укусить его, выпустив зубы, чего раньше у неё никогда не получалось. Когда это не помогло, она перекинулась, запылав ярким светом.

Ромул рассмеялся — зло и безжалостно, и тоже перекинулся. Надо же, они и забыла, что он тоже — дивник. Но не такой, совсем не такой, как её отец, Браш Айулла. И почему же он только светится?

Почему он совсем не сгорит в аду…?

Ромул зарычал и навалился на неё, прижав к каменному полу, а затем было так больно, что она ещё несколько дней содрогалась, вспоминая эту поистине дьявольскую ночь…

А Ромул был доволен и велел зажигать кристаллы, которых за несколько лет скопилась тьма. И они загорелись — так ярко, что у Кьяры самой рябило в глазах…