В эту ночь Катя так и не смогла уснуть: все ворочалась, думала. И даже на работе, где всегда был сплошной завал и ни минутки свободного времени, из головы не шел странный седой парень, встретившийся ей в парке. Казалось бы, что тут такого — плюнуть и растереть, что толку голову ломать. Ведь он наверняка болен, причем серьезно, иначе почему выглядит как старик? Зачем ей эти проблемы?

Но сердце упрямо отказывалось слушать доводы рассудка. Памятная скамья в парке притягивала словно магнитом, когда Катя возвращалась домой пешком, через парк.

Скамья была пуста, как и многие другие в парке. Изредка попадались одинокие пары, задумчиво бредущие рука об руку, суетливые мамаши с колясками. Катя чувствовала себя невыносимо одинокой.

Ей никогда не везло с взаимной любовью. Вереницы поклонников, сраженных наповал ее веселым задорным нравом, проходили мимо, забываемые уже через пару минут. Кате становилось скучно с теми, к кому не лежала душа. А упрямая предательница как назло позволяла ей влюбляться не в тех. Либо же в тех, чья душа не лежала к Кате. Она любила высоких стройных интеллигентов с загадочным взглядом и искрой юмора. Но изящные интеллигенты, предпочитая маленьких хрупких блондинистых особей, в упор не замечали крупную мужеподобную Катю. И хотя она все время старалась нести свое бремя невезучести с гордой улыбкой и бодро расправленными плечами, где-то в уголках ее белозубого рта таилась грусть.

Как же ей было одиноко.

Быть может именно поэтому ей так приглянулся этот Ярослав. Одичавшая на постылой свободе душа почувствовала такое знакомое ей одиночество в глубине чужой души. И они вмиг стали родными. К сожалению, только с ее стороны.

Да что же она, в самом-то деле! Ведет себя как идиотка — бродит по улицам в поисках малознакомого мужчины, так откровенно пославшего ее куда подальше от своих забот, в то время как вокруг столько людей, здоровых телом и душой.

Стараясь убедить себя, что все происходит как обычно — обычный вечер, обычная вечерняя пробежка, Катя наматывала круг за кругом по аллеям парка, не замечая прохожих, которых едва не сбивала с ног. Тапка устала первой и нехотя плелась за непривычно резвой хозяйкой, высунув язык чуть ли не до самой земли. У Кати будто выросли крылья — она бежала, бежала навстречу призрачной надежде, и казалось, силы ее не иссякнут, пока ее глаза не увидят того, чей образ она день за днем лелеяла в сердце.

Тапку надолго не хватило: сперва она начала скулить, потом зарычала и ухватилась зубами за штанину хозяйки, видно, пытаясь заставить притормозить. Катя от неожиданности споткнулась, потом резко подалась назад. Раздался пронзительный визг: она нечаянно наступила на Тапкину лапу. Катя опустилась на колени перед Тапкой. Та жалобно поскуливала и глядела на хозяйку с упреком.

— Извини, Тапонька. Я не хотела. Что ж ты путаешься под ногами, дуреха.

Катя присела на траву, обняла собаку и прижала к себе. По щеке скатилась одинокая горькая слеза.

— Дуреха, — повторила Катя, обращаясь не то к собаке, не то к себе.

Никого не было на заветной скамейке. Не было во всем парке. Он не пришел ни вчера, ни сегодня, и завтра тоже его не будет. Она его спугнула.

Впрочем, Катя наверняка слишком много на себя взяла. С чего бы это она должна его волновать. Она ведь никто — Тапка, и та ближе. Все-таки восемь съеденных пачек сигарет сближают куда больше пяти минут пустого разговора.

Катя улыбнулась своим мыслям и тяжело поднялась с земли. В один момент перенагрузка на мышцы дала о себе знать. Все-таки, она полная дура. Хромая, Катя побрела к выходу из парка.

Она уже почти свернула за угол своего дома, когда ее внимание привлек странный грохот, среди которого явственно послышался звон разбитого стекла. Катя обернулась и увидела, как люди, выросшие будто из-под земли, собрались в кучку вокруг какого-то странного предмета. Движимая любопытством, Катя подошла поближе, и уже смогла разобрать очертания автомобиля, лежащего вверх колесами.

Очевидно, произошла авария. Катя смешалась с толпой людей, возбужденно обсуждавшими происходящее.

— Вот придурок. Это ж надо так лететь, чтоб человека сбить, а потом самому перевернуться.

— Насмерть? — спросила испуганная старушка и перекрестилась.

— Да вроде бы живой — вон, из дверцы вываливается, смотри, морда какая отъеденная.

— Я про того, кого сбили, спрашиваю, — не унималась старушка.

Катин взгляд невольно заскользил вокруг в поисках несчастного пострадавшего, и наконец она увидела его — скрючившись, видно от боли, он полулежал у обочины. Ветер трепал такие знакомые седые волосы, местами перепачканные в крови. Сердце девушки забилось часто-часто, она вскрикнула, и бросилась к нему.