Один ловкий и мощный удар — и дверь с треском ударилась о стену. Никого. Мамай недовольно сплюнул, но удержался от того, чтобы не пнуть ногой одинокий стул. Это было бы характерно для его «бычков», но ниже его, Мамая достоинства.

Клиент ушел вовремя, не оставив возможности подловить себя на горячем. Но ничего, Тетерев умеет ждать. Ему даже нравятся такие игры, когда жертва, чувствуя опасность, сопротивляется, но в конечном итоге, еще больше затягивает на шее петлю.

На стене висел календарь, изображавший полуголую девицу на мотоцикле.

Пятнадцатое июня, машинально отметил Мамай. Прошло почти полгода, как Юля его бросила. Воспоминания об этом словно обухом ударили его по голове. Ему снова пришлось сдержаться, чтобы не пнуть стул ногой. Чего это он сегодня вспомнил о ней. Об этой…

Когда-то было больно, ужасно больно. Но боль вскоре стала привычной, и Мамай перестал ее замечать. Время шло, а дел было по самое горло. Тетерев не давал скучать, а уж тем более думать о Юле.

Мамай больше не спал в той комнате, которую делил когда-то с ней. Она просто стояла запертой и хранила воспоминания, которые он больше не хотел вытаскивать на свет Божий. Но все же иногда Мамая охватывало невыносимое чувство одиночества. Он неосмотрительно позволил себе расколоть сердце надвое и отдать одну половинку Юле. Теперь, прижигая рубцы, он никогда не позволит еще хоть раз ему расколоться.

— Эй, бригада, на выход, — остервенело кликнул он своих ребят. — Клиент ушел.

— Черт, — вырвалось у Жженого.

— Ничего, — улыбнулся Мамай, — Все как надо.

Зазвонил мобильник, Мамай долго и внимательно слушал, а после коротко приказал.

— Там за углом какой-то бордель. Поедем, кости разомнете.

Ребята довольно зашикали, потирая в предвкушении руки. Мамай снова улыбнулся, но на этот раз снисходительно. Он едет туда не развлекаться. Он едет получить информацию, за которую Тетерев оторвет голову.

Мамай никак не высказал своего волнения. Он вообще редко выражал эмоции.

Подъехав к высокому яркому двухэтажному дому, Мамай позволил ребятам разбрестись, а сам незаметно юркнул во двор. Жженый без указаний остался курить у ворот, прислушиваясь к малейшему звуку. Через 20 минут Мамай вернулся слегка возбужденный, с блестящими глазами, и как отметил опытный глаз бандита, с характерно сбитыми костяшками ладоней.

— Ну что, соскучились без меня? — бодрым тоном воскликнул Мамай. И добавил чуть тише. — Давайте только по-быстрому, еще дела есть.

Жженый усмехнулся. Мамай похлопал его по плечу, но Жженый не рискнул ответить ему тем же. И все же парочка их довольно сносно сходила за приятельскую, когда они вошли внутрь здания.

Мамай тут же отправился к барной стойке. Бордельные услуги его мало интересовали.

— Собирай всех потихонечку.

Жженый кивнул и ушел прочь, и Мамай мрачно ухмылялся ему вслед, глядя, как его атаковали сразу две ночные бабочки. К Мамаю так никто не лип. Его все боялись.

Внезапно что-то закололо в боку. Мамай пригляделся и замер, не веря своим глазам. Это не могла быть она. Ему померещилось. Он всем своим весом перегнулся через стойку, разглядывая, как прямо рядом с ним, в двух шагах от его стула она наклонилась, чтобы поправить застежку на босоножке. Сейчас она выпрямится, и Мамай увидит, что это не она. Он просто болен, у него бред.

Девушка выпрямилась, подняла на него глаза, и лицо ее исказила гримаса ужаса.

Она выдала себя сама. Мамай с горьким удовлетворением смотрел, как словно в замедленном темпе меняется выражение ее глаз, округляется невыносимо яркий рот.

— Не кривляйся так, штукатурка посыплется. — Мамай с внезапно возникшим чувством гадливости осмотрел ее всю с ног до головы — слегка постаревшую, прокуренную и измученную от бессонных ночей, вульгарно размалеванную, бесстыжую в весьма откровенном наряде. — И это то, к чему ты стремилась?

Юля стояла перед ним, замерев от ужаса. Мысль ее работала лихорадочно. Если он разговаривает с ней, значит Лидку он не убил. Не убьет и ее, если только сестрица не сболтнула лишнего. Только не надо бояться, только не надо, но по телу уже бежали предательские холодные струйки пота.

Мамай между тем продолжал пожирать ее взглядом.

— Гляди-ка, да ты ушки проколола.

Этот маленький штрих в ее внешности окончательно доконал его. Еще никогда в жизни он не был так взбешен внутри и спокоен снаружи. Ярость и ненависть требовали выхода, и он схватил ее за руку.

— Бармен, комнату.

Парнишка слегка приподнял брови от удивления, но опомнился и подобострастно закивал головой. Юля пробовала сопротивляться, но Мамай уже волок ее куда-то, куда указывал бармен. По дороге он коротко кивнул головой ребятам, кучкой собравшимся в другом конце комнаты, разинув от удивления рты. Вся орава послушно двинулась за ним.

— Всем вместе будет стоить дорого. — заметил пронырливый бармен.

— Ничего, расплатимся.

Юля внезапно поняла, что то, чего она опасалась больше всего на свете, вот-вот должно произойти — час расплаты, от которого она так старательно откупалась, но так и не смогла, даже заплатив огромную цену. И она громко завыла. Мамай ударил ее по лицу, отчего из глаз потекли горячие соленые слезы.

— Вот чего ты хотела? Вот к чему стремилась? Тебе такая жизнь по нутру? — приговаривал он, швыряя ее на пол.

Жженый с ребятами ввалились в комнату и, заперев за собой дверь, сиротливо сгрудились в углу. Мамай схватил стул и уселся на нем, словно на троне. Губы его передернулись, вспоминая довольно точный момент из прошлого.

— Все повторяется, верно? — обратился он к ней. — Встань.

Юля послушно поднялась на ноги и заломила руки.

— Не реви. Бить тебя никто не будет. И убивать тоже. Если будешь послушной девочкой. Скажи мне, чего тебе не хватает в этой жизни, Юленька? Мужиков? Так их у тебя сейчас будет немеряно. Это то, чего ты хотела, так получай. На колени, сука.

Юля опустилась на колени, губы ее пересохли и дрожали. Кажется, она осознавала, что ей предстоит сейчас. Господи, как же ей тошно. Как же ей хочется умереть.

— Она ваша, мужики. На сегодня, на всю ночь, на сколько захотите.

Мамай посмотрел, как все ошалело уставились на него, думая, что хозяин не в себе, и рассмеялся. Жженый растянул губы в ответной улыбке. Похоже, все это серьезно, и девочку придется попустить. Но ее было совсем не жалко. В этом месте никому никого не жалко.

Юля беспомощно ойкнула, когда ее схватили сразу несколько пар рук, срывая одежду, когда Мамай внезапно приказал остановиться. Юля почувствовала, как ее аккуратно опустили на пол.

— Пускай девочка невзначай не подумает, что задешево откупилась. Она сама разденется и сама каждого ублажит. На коленях. — громко и внятно сказал Мамай. — Иначе я тебя изобью. Выбирай.

Юля выбирать не умела. Она послушно сбросила с себя остатки одежды и, опустившись на колени, стала выполнять привычную работу. С той лишь разницей, что клиентов было несколько, и что плата — ее собственная жизнь. А раз так — они сильно продешевили, так как жизнь — самое ценное, что только может быть.

«Как ловко ты играла со мной, девочка. Как ловко. Куда же подевался твой несгибаемый пленяющий взгляд. Или это только я был таким дураком, что ты почувствовала, и обвела вокруг пальца. Но теперь все, Юленька. Теперь все».

Мамай не стал дальше смотреть. Он поднялся и, махнув ребятам рукой, чтобы продолжали без него, вышел. Он не чувствовал, что настолько силен духом, чтобы на это смотреть. Мамай отдавал себе отчет, что не выдержит. Однако, выходя из комнаты, он чувствовал, что вся его любовь осталась лежать там, на ковре, растоптанная ее унижением. В душе не осталось ничего, даже горечи. Только презрение. Больше к себе за свою слабость, чем к ней, к ее продажной грязной душонке. Теперь он свободен.