Полгода пролетели как во сне. Лида едва помнила, как еще совсем недавно она приехала в Киев к отцу, который искренне обрадовался, увидев дочь после долгой разлуки, и прогостила у него месяца три, пока его нынешняя жена Вероника Павловна не начала осторожно намекать, что гостья несколько задержалась. Да Лида и сама понимала, что не может жить там вечно. Пора было думать о более или менее постоянном жилье для нее и будущего ребенка.

О том, чтобы жить с кем-либо из родителей не могло быть и речи. Нет, они не отказывались помогать, но, откровенно говоря, Лида подозревала, что ни мама, ни папа не жаждут взвалить на свои плечи ее проблемы. У каждого из них новые семьи, новые заботы. А Лида — всего лишь промежуток, напоминание о прошлых ошибках. От нее никто не отказывался, но и не помещал в центр Вселенной. Нужно было самой заботиться о себе и будущем ребенке.

Лида вернулась в родной город как раз в тот день, когда Ленка Винилова родила девочку. Она не рискнула навестить подругу в роддоме, однако искренне радовалась, когда впервые увидела маленькую Ксюшеньку, розовенькую и кругленькую, у Ленки на руках.

Ленка изменилась — стала старше, строже, окидывая недоверчивым взглядом каждого, кто подходил к младенцу.

— Моя волчица, — смеясь, называл ее Костя и втайне лопался от гордости. Лида только качала головой и улыбалась, глядя на парочку новоявленных родителей. Вскоре наступит ее черед, только радоваться ей придется одной.

Беременность протекала тяжело. Несмотря на непомерный аппетит, который Лида безуспешно пыталась контролировать, она то и дело теряла в весе. Ребенок, казалось, высасывал ее изнутри, но Лида не жаловалась. Ей был очень дорог этот еще неродившийся малыш.

Степка, как назвала она ребенка, родился в конце июля. Роды были очень трудными — мальчик весил почти 5 килограммов и рвался на свет с настойчивостью настоящего бойца. Но как бы ни было больно, едва Лида ощутила в руках теплоту его хрупкого тела, почувствовала особенный детский запах, она поняла, что никогда еще не была так счастлива.

Отец примчался из Киева на следующий же день. Он и Костя — единственные люди, поджидавшие ее под дождем под окнами роддома, чтобы первыми взглянуть на малыша. Ленка осталась дома — боялась простудиться и потерять молоко. Лида невольно улыбалась, вспоминая, как счастлив был отец, увидев своего первого внука, как горд был, рассказывая по телефону жене, какой Степан крепкий и большой, какой у него здоровый аппетит.

Жаль было только, что рядом не было мамы. Когда-нибудь она обязательно узнает, что ее старшая дочь стала матерью. Поймет ли она, простит ли эту ложь? Но Лида не могла довериться матери, не потому, что та любила младшую дочь больше старшей. Нет, она никогда бы не предала одну ради другой. Но ее участие могло принести больше вреда, чем пользы. А на абсолютное молчание отца Лида могла твердо рассчитывать. Хотя бы потому, что с Юлей он категорически отказывался общаться уже четыре года, когда во время случайного визита в город ему доподлинно стало известно, чем его дочь зарабатывает на жизнь.

Но отец и не знал всего. Он только хмурил брови и тяжело вздыхал, думая о том, как его умная и серьезная девочка умудрилась родить ребенка одна, без мужа, да еще и от неизвестного бандюги, отнявшего у нее квартиру и вынудившего скрываться ото всех в каких-то жалких трущобах. Он даже сделал благородный порыв забрать дочь к себе в Киев, однако, когда Лида отказалась, вздохнул с облегчением. Вероника бы этого не пережила.

Дни летели один за другим. Лида вела тихую спокойную жизнь в небольшой комнатушке, которую снимала у одинокой пенсионерки. Комната была убогая, но сухая и теплая, к тому же имелся телефон. Старушка брала с нее небольшие деньги, а Лида помогала по хозяйству как могла, и это было невероятным везением, потому что мало нашлось бы людей, согласных терпеть в своей квартире присутствие маленького ребенка с его бесконечными пеленками и криками посреди ночи. А снять целую квартиру Лида себе позволить не могла.

Денег катастрофически не хватало. Те, что присылал отец, мгновенно испарялись: то на оплату комнаты, то на лекарства, то на пеленки и стиральный порошок. А нужно было еще правильно питаться, чтобы молоко было здоровым и полезным для ребенка, который рос, казалось, не по дням, а по часам.

В очередной раз за последние месяцы Лида подумала, что, должно быть, сам Бог послал ей в подруги Ленку Винилову, которая додумалась, как организовать ей довольно сносный заработок, практически не выходя из дому. Она попросила знакомую разместить на столбах около университета объявления для студентов, предлагая написание контрольных работ, курсовых и рефератов. Мало-помалу студенты проявили заинтересованность, и Лида частенько проводила дни и ночи за написанием чужих контрольных, докладов, курсовиков. Иногда она чувствовала и представляла себя Катей из небезызвестного фильма «Москва слезам не верит». Только Кате выпала более счастливая судьба — ей не надо было ото всех скрываться.

Степан рос здоровым, крепким малышом. Он почти не плакал, много спал и ел, словно чувствовал, что матери надобно беречь силы и время, чтобы хоть как-то прокормить обоих. Естественно, долго это продолжаться не могло, Лида это понимала, но мозг упрямо отказывался искать выход из сложившейся ситуации, оттягивая неприятный момент принятия решения на потом, и жил сегодняшним днем. А сегодня складывалось из стирки пеленок, кормления и написания очередного курсовика.

Были еще неприятные моменты — походы в библиотеку, без которой не обойтись. Лида вынуждена была рискнуть и засветить свой паспорт, иначе ее не допустили бы. Лида как могла старалась избегать многолюдных читальных залов, и даже домой ходила пешком, чтобы ненароком не встретиться с кем-либо из знакомых в общественном транспорте. Плевать, что последние 15 минут пути пролегали через трассу. Лиде даже нравилось ходить пешком, дыша свежим воздухом.

Вот и сегодня она устало брела по обочине дороги, думая о том, что уже холодает и надо бы вернуться в квартиру за теплым пальто, и вообще пора завязывать с этими прогулками, потому что уже ноябрь, а простужаться ей никак нельзя. Ноябрь… Степану уже почти четыре месяца. Совсем большой. Так глядишь, скоро и годик стукнет. Хорошо, что Людмила Серафимовна соглашается приглядывать за ним, пока нерадивая мамаша бродит по библиотекам. Но скоро он подрастет, и все кончится. Вместе они найдут выход. Не может такого быть, чтобы не нашли.

Сыночек, ее сыночек. Лида на все готова ради него.

За деревьями уже показались огни хрущевок, значит она почти дома, и сейчас прижмет сына к груди. А он сморщит носик и, похрюкивая, отыщет губами набухший сосок и примется громко сосать. А Лида будет смотреть на него и плакать от радости. Такое вот оно — плаксивое бабье счастье.

Лида дошла до места, где кончалась обочина, и начинался небольшой кювет, и вынуждена была выйти на проезжую часть. Обычно здесь было мало машин, но почему-то именно сегодня Лиду охватило тревожное чувство, и она в который раз обозвала себя дурой за то, что рискует и бродит здесь в одиночестве. Было только начало седьмого, но на улице уже стемнело.

Предчувствие, как оказалось, не обмануло. Сзади раздался шум приближающейся машины, и Лида отпрянула поближе к краю. Она оглянулась и увидела огромный джип, на мгновение ослепивший ее дальним светом фар. Лиде показалось, что он едет неровно и она попятилась назад, позабыв о кювете. Задняя нога начала скользить вниз, сбрасывая каблуками комья земли. Лида вскрикнула и рванулась вперед, повинуясь инстинкту. Она слишком резко оперлась на переднюю ногу и рухнула на колени прямо на проезжую часть. Раздались сразу два звука: визг тормозов и треск разорвавшегося платья, и Лида так и не смогла понять, который из них оглушил ее больше.

Водитель джипа оказался куда сообразительнее нерадивой пострадавшей. Он живо вывернул руль и круто затормозил, оставляя на асфальте черные следы от резиновых покрышек. Автомобиль ушел в сторону метрах в трех от Лиды. Другой бы на его месте сплюнул бы в окно и поехал дальше, но этот виртуозно владел только рулем, а не эмоциями, поэтому он остался на месте и, высунув голову в окно, начал смачно поливать молодую женщину отборным матом.

— Извините, — с достоинством произнесла Лида, поднимаясь на ноги. — Я не специально.

Она отряхнула куртку, разорванную юбку платья, подобрала сумочку и выпрямилась. Колени нестерпимо гудели и жгли. Она даже чувствовала, как по ноге стекает кровь. Она была спокойна и неприступна в своей холодной ярости. Да, она виновата. Но разве это повод, чтобы говорить женщине такие слова. Плебей и ничтожество, законченный хам. Она извинилась, но большего он не дождется.

Лида развернулась, чтобы продолжить свой путь, не обращая внимания, как вдруг услышала звук распахиваемых дверей и торопливые шаги, направляющиеся к ней. Сердце ухнуло и упало куда-то в пятки.

— Я уже извинилась, что вам еще от меня надо? — спросила она, оборачиваясь, и тут же застыла, как вкопанная. Глаза ее расширились сначала от удивления, потом от ужаса.

Не ищите смерть — она сама к вам придет. Не бегите от судьбы — она все равно впереди, за поворотом.

Сквозь монотонный поток брани взвинченного водителя до него донеслись четыре слова, произнесенных тихим уверенным тоном. Четыре слова. Манера и голос, которые он узнал бы даже в аду. Мамай до хруста сжал плечо своего говорливого водителя, который взвыл от боли и заткнулся, и выскочил из машины.

— Вот это встреча. Давненько мы не виделись, Юлия Самойлова.

Лида будто сквозь сон смотрела, как он приближается к ней — герой ее кошмаров и грез, видела его глаза — горящие и злые. В них больше не было любви.

И некуда было бежать, негде спрятаться. Она почти не сопротивлялась, когда он, грубо схватив ее за локоть, потащил в машину. Словно в оцепенении, сковавшим все тело, она с трудом переставляла ноги, прижимая к груди сумочку, как талисман, и единственная мысль ее была о сыне.