Глава 1

Мельник Андрей Евгеньевич был чрезвычайно доволен результатом только что совершенной сделки. Целых два отеля: один в солнечном Сочи, другой — в живописном Крыму. Немного подремонтировать, обновить интерьер, набрать квалифицированный персонал — как раз к открытию следующего сезона успеется.

Летом — это настоящая золотая жила. Отдыхающих пруд пруди — за лишнее место дерутся. Тем более сейчас, когда общество все больше и больше отходит от культуры походного образа жизни и требует максимальный комфорт даже в такой мелочи, как отдельные туалеты и урны через каждые двадцать шагов.

Отдельные туалеты предусмотрены в любой современной планировке, а урны…

Да разве ж тяжело закупить металл по дешевке и поставить какого-нибудь дядю Петю, владеющего сварочным аппаратом, чтоб за полцены нарезал и наварил урн, покрасить их да понатыкать по всему пляжу. И чище будет, и цену за это поднять можно неслабо. А в рекламном проспекте так и указать: «Чистота — залог здоровья. У нас самые чистые пляжи в мире».

Красота… Теперь и не нужно будет особо тратиться на летний отдых на море, обогащая чужие карманы. Да и денег на это ушло немного. Что радует особенно.

Все-таки молодец был Антон Добролюбов. Жаль, что он умер столь поспешно, не оставив в запасе ни одной из своих гениальных идей.

Да, не будет его хватать Мельнику еще долго. Ну, да ладно. Что тут поделаешь. Человек умер, а жизнь идет. Вот над Антоном еще земля не просела, а сколько всего произошло. И товар реализовал и отели прикупил. Что тянуть-то, если дело выгорает.

Антошка боялся, просил подождать, пока страсти не улягутся. Но Мельник не боялся ничего. Да и тормозить его было некому. Но это и к лучшему: дела нужно делать, а не откладывать.

Единственное, что смущало на данный момент Андрея Евгеньевича, было то, что убийца Антона до сих пор не найден. Это настораживало.

С одной стороны, была тишина. Нехорошая, пугающая тишина, хотя Мельник не мог ручаться, что это впечатление не продиктовано очередным всплеском паранойи.

С другой — так ведь он шельмец, этот Добролюбов. Мало ли какие дела он проворачивал за спиной директора. Про казино, например, Мельник до последнего времени ни слухом ни духом. А что, вполне могли шлепнуть, чтоб иным умникам неповадно было. Не все ж коту масленица.

Ясности не было, и это смущало, не давало спокойно заснуть. Это существенно омрачало радость Мельника от удачной покупки отелей. В кабинет заглянула секретарша Надя — молоденькая хорошенькая девушка, студентка-заочница, которую Мельник лично принимал на работу после того, как прежняя Галина ушла в декрет. Она была такая сладенькая, что Мельник всерьез подумывал о том, как бы сделать так, чтобы не брать Галину после декрета на законную должность. Наденька одинаково хорошо работала и стреляла глазками.

— Вам звонок, Андрей Евгеньевич.

Что за голос! Сладкая патока. Хоть сейчас в Крым — и нежиться вдвоем на солнышке, пока еще лето в разгаре. Правда, сейчас там такое пекло!

Мельник взял телефонную трубку и почти весело сказал:

— Слушаю!

В трубке была тишина. Явственно слышалось чье-то дыхание. Потом раздался голос — глухой, словно из погреба.

— Хорошие сны видите, Андрей Евгеньевич? Кошмары не мучают? За денежки свои не переживаете?

Мельник похолодел. Тело словно оцепенело от страха, стало трудно дышать. Несколько дней назад был похожий звонок. Мельник сначала испугался, но потом его отпустило. Никто ведь ничего не требовал, не угрожал. Просто вежливо интересовались его делами. Но Мельник был не дурак, чтобы не понять, что во всем этом был скрытый намек.

Добролюбов, мать его, скотина этакая. Уж слишком красноречиво выглядела его смерть на фоне этих странных звонков. Что же они сделали не так? Мельник помрачнел, в глазах его мелькнула злость. Он положил трубку и крикнул секретарше:

— Златарева сюда мне!

Голос его не обещал ничего хорошего. Надя прямо так и сказала Златареву, когда он появился у директорского кабинета.

— Удачи, Леша! — почти ласково сказала она и смахнула с плеча невидимую пылинку.

Глаза ее призывно блестели, губы приоткрыты в лукавой улыбке, но Златарев не обольщался на ее счет. Ранее она с куда большим рвением подкатывала к Тубольцеву. Не дождавшись взаимности, она обозвала его «каменным болваном» и переключилась на Златарева.

— Чем вы там занимаетесь? — прямо с порога заорал Мельник. — Где результаты? Я за что вам деньги плачу?!

— Не кипятитесь, Андрей Евгеньевич, — спокойно ответил Златарев, усаживаясь на стул перед директорским столом.

— Ты у меня тут не наглей, Златарев! Ты с моей дочкой больше не гуляешь, так что забудь свои панибратские замашки!

— Я могу уйти, если вам не нравится.

Златарев побледнел. Руки его чесались схватить Мельника за тощую шею и трясти, трясти, пока его проклятая душонка не вылетит из хлипкого тела.

— Не сметь! Не сметь мне тут концерты устраивать! Я тебя спрашиваю, почему до сих пор убийца Добролюбова не найден?

— Этим занимается милиция, Андрей Евгеньевич. Мы с Тубольцевым сделали все, что могли.

— Не все! Я вам велел там быть! Наблюдать! Лично участвовать. А вы что делаете?

— Андрей Евгеньевич, мы и так уже много чего наделали.

— Потому что козлы! Дилетанты хреновы!

— А мы детективами не нанимались.

— То-то, я вижу, тебя из ментовки поперли!

— Не поперли, Андрей Евгеньевич, я сам ушел.

Надо же, Мельник вспомнил его прошлый опыт оперативной работы, теперь козыряет. Что там было, того опыта? Пару лет головной боли с расследованием квартирных краж? Ловля малолетних воришек, которых потом со слезами откупали недоглядевшие чего родители? Вся эта система: «поймал-получил-на-лапу-выпустил» стояла у него поперек горла, вызывая рвотный рефлекс. Осознав, что все кругом можно продать и купить, а истина нередко служит насосом для выкачки денег, Златарев плюнул на все и ушел.

Ему, как молодому исполнителю, доставалась грязная работа за казенные гроши. А борзеть и постепенно избавляться от понятия «совесть» ради того, чтоб дослужиться до того, в чей карман текут денежки, откровенно не хотелось. Можно было работать иначе и получать намного больше, и при этом не строить из себя кристально чистого блюстителя порядка, имея на душе больше мусора, чем валяется с вечера в городском парке.

— Сам он ушел, — бесился Мельник, — Что вы имеете на сегодняшний день?

— В милиции обрабатывают связи подозреваемых. Изъяли пленку из камер слежения, но ничего преступного на них не обнаружено. Тубольцев пасет свидетеля. Пока это наша единственная зацепка.

— Понятно. Зашли в тупик. Херней страдаете. Нанялись телохранителями бомжа вонючего. Вот и все, на что вы способны.

— Значит, так оно и есть, — зло бросил Златарев, — Мы лодыри и тунеядцы. Скажите тогда вы, что нам делать. Поэтапно. Надеюсь, под вашим чутким руководством дело пойдет как по маслу.

— Ты мне тут не паясничай, Златарев. А то действительно уволю. Знаешь что, бросайте этого бомжа ко всем чертям. Нужно усилить охрану бензовозов. Поставь еще пару ребят в парк. Да и у дома моего тоже охрану выставь.

— Где ж я наберу столько людей?

— Твои проблемы. Но завтра чтоб охрана стояла.

— Не дело это — впопыхах людей с улицы брать, — заметил Златарев.

— Я, кажется, уже сказал, что делать.

Златарев вскочил на ноги, наклонился над Мельником и осторожно спросил, глядя ему прямо в глаза:

— Чего вы боитесь, Андрей Евгеньевич?

— Не твое дело, — процедил сквозь зубы директор и жестом указал ему на дверь, — Иди работай.

И Златарев пошел. Чувствуя себя при этом козлом отпущения. Больше всего на свете человек не любит, когда его, словно марионетку, швыряют из огня да в полымя, не объясняя, за что бить будут. Темнит Мельник. Ему на хрен не нужен убийца Добролюбова. Он хочет убедиться, что убийство не было возмездием за их общие с Добролюбовым грешки. Знать бы еще, что за кашу они там наварили…

Златарев позвонил Тубольцеву и велел тому ехать на работу. Затем поручил Наде, секретарше, которой все равно было нечем заняться, кроме подпиливания и без того острых ногтей, обзвонить газеты и дать объявление, что требуются охранники-экспедиторы. Потом сделал пару звонков по своим личным каналам: авось кто знакомый ищет работу или готов перейти. Напоследок дал объявление в Интернете.

Это было совсем нешуточное дело — усилить охрану парка. Он давно намекал об этом Мельнику, но тот все жмотился, полагая, что и так достаточно.

У Мельника были еще какие-то свои ребята в запасе. Они не числились на предприятии и появлялись изредка, выполняя совершенно «левую» работу. Некоторых из них привел Добролюбов. Златарев не знал, чем они занимаются, но старался не вникать. Рожи у них были недружелюбные.

Так все и завертелось — в суматошных поисках и метании из стороны в сторону с высунутым языком. До самого вечера не просыхали. Златарев чувствовал себя смертельно уставшим и с раздражением смотрел на Тубольцева, полного сил и энергии, правда, направленных совсем не на работу. Он все время рвался куда-то, словно его тянуло магнитом.

Наконец. Златарев не выдержал и отпустил его на все четыре стороны. Да и самому не мешало бы отдохнуть. Он вернулся домой и с грустью заглянул в пустой холодильник. Так и есть: мышь повесилась. Только маленький, уже покрывшийся слизью кусок сырокопченой колбасы совершенно не грел душу.

Но выходить куда-то, идти в магазин не хотелось. В шкафу он обнаружил краюху засохшего хлеба, намочил в воде, сунул в микроволновку. Живем!

На нижней полке стояла бутылка водки. Жидкости в ней было на дне — грамм сто от силы. Но это уже кое-что. Златарев умылся, покромсал колбасу колечками, вылил в стакан водку и уселся за стол. Ужин был совершенно невкусным.

«Жениться, что ли?» — промелькнуло в его мозгу и тут же исчезло, видимо, испугавшись пустить корни.

Перекусив, Златарев пошел в зал и с блаженством растянулся на кровати. Красота!!! Но разлеживаться было некогда. Работы было полным-полно.

Златарев достал ноутбук, пристроил его на животе, и открыл электронную почту. Может, кто-нибудь из его знакомых уже подкинул вариант, хотя так быстро дела обычно не делались. Нужно было думать, составлять новый план охраны парка, «человечить» его, чтобы завтра представить на подпись Мельника. Где вы видели, чтоб у начальника службы безопасности была особо подвижная работа? Процентов сорок — все та же бюрократия. А еще и проверка сопроводительных документов, в которых всего за три дня его отсутствия любимый родственничек Мельника успел понаделать делов.

В дверь позвонили. Златарев недоуменно нахмурил брови и осторожно, почти на цыпочках подошел к двери. Ввиду последних событий от неожиданного звонка можно было ожидать чего угодно.

На пороге стояла Аня. Улыбнувшись чуть виновато, она попросилась войти. Златарев не нашел причины, по которой мог сказать ей «нет», разве что сославшись на занятость. Он действительно был занят! Некогда было играть в мелодраму. Совершенно некогда. Да и не хотелось. Он догадывался, почему она пришла.

Вот незадача. Приласкаешь бабу один раз, и она тут же прилипнет, что банный лист. Вчера вечером он встретил ее возле подъезда. Они мило обменялись приветствиями, мило улыбнулись, и Златарев спокойно пошел к себе домой. Что он должен был сделать?

Разве непонятно, что так происходит сплошь и рядом. Просто соседи и просто вечер. Просто секс и никакого продолжения. И дело не в том, что кто-нибудь сделал что-то не так. Просто одному из них не нужно было ничего большего. Златарева вполне устраивало, что Аня так и останется просто соседкой.

Должно быть, половина мыслей была написана у него на лице. Девушка отчетливо это поняла, однако повернуться и уйти у нее не хватило духу.

— Ты выглядишь устало, — сказала она, — Ничего, если я посижу у тебя? Мне просто не хочется быть сегодня одной. Я не могу быть одной. В голову лезут не те мысли. В общем, я пришла.

Она покраснела, но сделала вид, что все совершенно в порядке. Как будто Златарев дурак и ничего не понял. Сегодня она была при параде: макияж, волосы уложены и слегка подкручены, платье с глубоким вырезом.

Златарев вздохнул. Ну зачем ему эти проблемы.

Аня не знала, как реагировать не его молчание, поэтому просто сбросила босоножки и прошла в комнату.

— Не возражаешь, если я включу телевизор? Сто лет не смотрела.

— У тебя что, нет телевизора? — удивился Златарев.

— Димка забрал. Это был его телевизор. Он позавчера забрал все свои вещи, даже те, которые, как я думала, он мне купил.

Только этого еще не хватало. Выслушивать бабские слезы. Может, выгнать ее к чертовой матери? Зачем тогда пустил.

Но Аня не собиралась разводить сопли. Она поклацала пультом, перебирая каналы и, не найдя ничего интересного, выключила телевизор.

— Я тебе мешаю? — прямо спросила она.

— Да нет, сиди себе. Только мне работать надо. Если не будешь отвлекать, то сиди.

— Я пойду поужинать приготовлю, — сказала Аня, — А то у тебя голодные глаза.

Она пошла на кухню, но через минуту вернулась оттуда. На губах ее играла усмешка.

— Теперь я знаю, что такое логово холостяка. Берем ружье и выходим на охоту на мамонта.

— Почему на мамонта?

— Потому что мамонты давно вымерли. Как и продукты в твоем холодильнике. Хочешь, я сбегаю куплю еды? — предложила она и тут же спохватилась, сообразив, что сморозила глупость. Она б еще носки предложила постирать.

— Знаешь что — пойдем вместе. Сделаем хоть что-то полезное.

Аня наклонилась, чтобы обуть босоножки. Златареву ничего другого не оставалось, как накинуть шведку и следовать за ней.

В магазине Аня вела себя, словно полноправная хозяйка. Она набрала кучу разнообразных продуктов, без которых, по ее мнению, Златареву не обойтись. А так как в доме у него не было практически ничего съестного, тележка для покупок мигом заполнилась до самого верха. И при этом она даже не спросила, хватит ли у него денег.

Но это Златарев прибеднялся: денег у него хватило. Только вот кто будет все это готовить — макароны, картошку, отбивные? Она даже котлеты рыбные взяла. А с ними возиться надо, жарить. Златарев терпеть не мог готовить. Это было понятно с первого взгляда. Похоже, она набивается варить ему борщи, а заодно и в постель? Один мужик бросил. Не успел порог остыть, как она к другому на шею прыгает! Златарев аж содрогнулся от отвращения.

Между тем они остановились у витрины с чаем. Аня взяла в руки упаковку и прочитала вслух:

— «Двадцать пять пакетиков плюс два бесплатно». Это нам подходит, — улыбнулась она и подмигнула.

— Ты что ж, ради того, что два пакетика дают на халяву, готова покупать всякое дерьмо? Расслабься. Я плачу.

— Спасибо, что решил меня обидеть, — она пожала плечами и бросила упаковку в корзину, — Только после моей несостоявшейся свекрови твоя попытка выглядит жалкой. Мне просто нравится этот чай. Напоминает настоящий «Грузинский», помнишь, еще в детстве он был в больших бело-розовых пачках?

Златарев не ответил. Он просто не знал что сказать. С одной стороны, ему было стыдно. С другой — вдруг очень захотелось есть.

Аня неплохо готовила — по крайней мере, так показалось голодному Златареву. Он давно не ел горячей домашней еды, и за одно только это он готов был оставить ее в своей квартире хоть до утра.

Аня посмотрела на его сытое, довольное лицо и пододвинулась ближе. Златареву не оставалось ничего другого, как обнять ее и прижать к себе.

— Я останусь сегодня у тебя, ладно? — попросила Аня, — В квартире ремонт. Я обои только поклеила. Запах такой стоит.

— А зачем делать ремонт на съемной квартире? — удивился Златарев.

— Я с хозяйкой договорилась — в счет оплаты ремонт ей сделать. Мне так выгодно.

— Тебе деньги нужны? — догадался Златарев.

Но девушка неожиданно обиделась.

— Нет, не нужны. Я сама справлюсь.

Златарев, признаться, не ожидал такой реакции. Думал, обычная баба, ищет, где притулиться. А тут вдруг гордость проклюнулась. Странная она. А ведь он помочь мог. Ему не жалко.

— Что у тебя с ним? Почему он ушел? — спросил Златарев. Неожиданно это стало интересно.

Аня всхлипнула. Златарев испугался, что сейчас она начнет плакать, но девушка улыбалась. Невесело, правда, но улыбалась.

— Извини. Аллергия наверное. Я столько пыли сегодня вымела.

— Ничего.

— Не сложилось у нас… Хотя я думала, что он любит. Ведь забрал же он меня из деревни, увез в большой город. Зачем, если не любил? Блажь, наверное… Мы в поезде познакомились. Я на похороны подруги ездила. Он из армии возвращался. Все быстро получилось. Димка к нам в деревню приехал, у бати руки моей попросил. Сюда увез, правда, расписываться не спешил. А тут мать его. Постоянно пела, что крестьянка я, без имущества, без образования. А я, между прочим, деревенскую школу на одни пятерки закончила. В Брянск ездила — на тренера по аэробике училась. Какая ж я крестьянка? Да разве это плохо — на земле работать? За что ж моих родителей-то быдлом обзывать?

Аня не на шутку разошлась, рассказывая о наболевшем. Златарев слушал, сам тому удивляясь, потому как обычно подобные истории его не трогали. Наверное, она что-то пошептала ему в еду, ведьма деревенская. Оттого и слушает. Оттого и жалко ее стало.

 

Глава 2

Наутро Златарев проснулся в приподнятом настроении. Все-таки полезно переключиться от злободневных проблем, поговорить с новым человеком. Он осторожно, чтоб не разбудить Аню, выбрался из-под простыни, пошел в ванную, умылся, побрился, а когда вышел — на столе уже стоял завтрак. Аня, сонная и растрепанная, гладила ему шведку.

— Как в казарме живешь, — сказала она, — Без специального указа нигде порядка нет.

— А ты хоть раз была в казарме-то? — усмехнулся Златарев.

Пока Аня соображала, что ответить, Златареву позвонили на мобильный. Он долго и яростно о чем-то спорил, потом отключил телефон и хлопнул себя по бедру.

— Все, я убегаю, — сказал он.

Аня засуетилась.

— А как же позавтракать?

— Некогда.

— Тогда подожди, я хоть оденусь.

Златарев мгновенно натянул джинсы, накинул шведку и взглянул на девушку, которая носилась по комнате, собирая детали своей одежды.

— Да не торопись ты. Умойся, поешь спокойно. Я тебе ключи оставлю.

Вот это, конечно, было уже лишнее. Но слово не воробей. Да и деваться ему некуда. Мельник срочно потребовал его на работу. Не выставлять же ее впопыхах, как непотребную девку.

А на работе тем временем творилось Бог знает что. Или черт — ему, кстати, виднее. Мельник спозаранку ходил злой и раздраженный, кидаясь на каждого, кто попадется под руку. Нежданно-негаданно нагрянула налоговая полиция.

Для Мельника это был гром среди ясного неба. Никто не был готов. Никому не «закрошили», как бывает в подобных форс-мажорных обстоятельствах. Да и проверяющие были людьми незнакомыми. Слава Богу, до этого момента с налоговой полицией Мельник не сталкивался. Но теперь фортуна однозначно повернулась к нему своим мастистым задом. Все попытки договориться были категорически отвергнуты. И это было странным: деньги ни для кого на дороге не валялись, а о честных проверяющих слагали легенды. В жизни все поголовно продавались, не обращая внимания на риск. Кого волнует совесть, если желудок каждый день требует пищи, и не абы какой: губа раскатывается быстро.

Мельнику стало очевидно, что проверка была затеяна не просто так. Ведь проверка заявилась без предупреждения не с пустыми руками. Под нос юристов был сунут документ, подписанный заместителем начальника налоговой полиции. Кто-то копает под него, это факт. Только вот зачем, и чего он хочет — этот загадочный кто-то — пока еще оставалось тайной.

Одно было ясно несомненно — работали по точной наводке. Начали с инвентаризации. К полудню обнаружили склад, которого по идее — то бишь, в соответствии с документацией, — быть не должно. А на складе этом хранилось не много ни мало — четыре тонны бензина марки «А-95», шесть тонн дизельного топлива и несколько баллонов с газом — общей стоимостью больше десяти тысяч долларов.

И все без соответствующей документации, будто взятое из воздуха. К тому же хранилось это топливо абы как — в нарушение мыслимых и немыслимых правил пожарной безопасности. Мельнику ни к чему была вся эта забота: еще два дня, и топливо ушло бы на заправки.

Теперь, похоже, продажа не состоится. Да и господа из налоговой полиции норовят криминальное дело заводить. По факту «теневой» деятельности и укрывательства от налогов. Тоска такая, что впору было вешаться. Мельник то и дело хватался рукою за сердце, но расслабляться времени не было.

Он чувствовал, что налоговая полиция — это лишь первая ласточка, и с ужасом поджидал, когда прилетит вся стая. И, кажется, начал понимать…

— Послушай-ка, Алексей, — сказал он Златареву по телефону, — Охрана нужна. Срочно на все парки. На все бензовозы — по одному человеку. Если надо — бери с улицы. Хрен с ними: если что — выгоним.

— Хорошо, Андрей Евгеньевич. Как знаете.

Не нравилось это дело Златареву, ох как не нравилось. Но выхода не было. Пришлось взять двух парней, что откликнулись по Интернету и еще одного, что пришел по объявлению, наклеенному на стене парка. Все они казались Златареву подозрительными личностями. Но в свете последних событий ему мерещились маньяки даже среди подростков.

Налоговая полиция копалась в документах предприятия два дня, причем основная деятельность при этом была приостановлена, что принесло Мельнику немалые убытки. Но возбуждения уголовного дела ему, похоже, посчастливилось избежать. Но стоило это немало.

Гром грянул сразу после того, как инспектора из налоговой полиции, накормленные под завязку, захлопнули за собой дверь. Вот тут то и началось настоящее «веселье».

Среди ночи угнали два бензовоза, полные бензина. Охраняли их те самые парни, что откликнулись на объявление в Интернете. На поверку их документы оказались липовыми. Паспорта — украденными. Пока искали, что и до чего, их давно уж и след простыл.

Тубольцев отправился на поиски: ну не могли два огромных бензовоза испариться, как роса на солнце. Чай не иголка в стоге сена. Кто-нибудь, да видел. Он объехал все посты ГИБДД, поприставал с расспросами, прочесал все заправки вокруг — не предлагал ли кто «левого» бензина. Но все оказалось без толку: бензовозы нашла милиция. Вернее, то, что от них осталось.

Оба отогнали за город и подожгли, не жалея дорогущего топлива, погубленного зазря. Зарево было еще то. Да и земля очень долго горела. Убытков было столько, что Мельник за голову взялся: как он будет их возмещать?

Но на этом неудачи не закончились. Был еще один звонок. На этот раз голос ехидно поинтересовался: понравился ли Мельнику карнавал? Что за карнавал, Мельник не понял. Но то, что все происходящее дело рук этого умника, не вызывало сомнений.

Кто он и как он все просчитал? Очевидно, на предприятии работает некто, получающий от него дополнительный заработок с «бонусами». И этого некто следовало вычислить в первую очередь.

Златарев проверил списки людей, устроившихся на предприятие сравнительно недавно. Таких было не слишком много. Зарплату Мельник платил исправно, премию удерживал редко, так что люди держались своих мест. Новенькие появлялись нечасто. Однако не было никакой уверенности, что подставное лицо находилось среди новеньких, а не стареньких. А вот последнее было куда хуже.

Впрочем, долго ломать голову над этим не пришлось. В один прекрасный день секретарша шефа Надя не вышла на работу. Не позвонила, не предупредила, просто исчезла. Златарев не стал строить домыслов и отправил Тубольцева к ней домой. Тут и выяснилось, что по адресу, указанному в анкете, Надя жила временно. Сняла квартиру на два месяца и выехала в тот день, как и было оговорено. Кто она, откуда, хозяйка квартиры не знала.

Прописка ее, что значилась в паспорте, ксерокопия которого была прикреплена к личному делу Нади, оказалась липовой. Никакой Нади там и близко не было.

Мельник попытался вспомнить, как она попала на предприятие. Ага, он же забыл, что Надя пришла сама: попросилась пройти студенческую практику. Кто ее направил? Да никто. Мельника в тот момент волновали ее ножки в сверхкороткой юбочке и кокетливая улыбка, не сходившая с лица ни на минуту.

Допрыгался, старый кобель, — подумалось ему. Вот бы жена позлорадствовала, если б узнала. Но злорадствует и тешится сейчас телефонный урод, голос которого он наверняка не забудет до конца жизни.

Что еще можно было от него ожидать? Этот вопрос не давал Мельнику покоя. И ответ не замедлил явиться во всей своей гнусной красе.

 

Глава 3

Все это время Тубольцев словно плавал в тумане. Двигался по инерции, выполнял какие-то действия практически на автомате. А мыслями — мыслями был постоянно там, в квартире Чеченца, порученного его опеке. Впрочем, от этой обузы его уже освободили. Но кто мог предположить, что обуза эта станет для него едва ли не благословением.

Тубольцев постоянно прокручивал в голове, как приглашает Настю на свидание: в кафе, кино, парк, а еще лучше — к себе домой, хотя с этим, скорее всего, лучше повременить. Еще испугается ненароком. Он и так ведет себя как ненормальный.

Но ни с чем не получалось: ни с кино, ни с кафе, разве что с парком, да и то — в сопровождении брата. Прогулка втроем под предлогом «проверить, все ли в порядке, а заодно и подышать свежим воздухом». Тубольцев никак не мог собраться с духом и пригласить ее на свидание. А уж теперь, когда времени на личную жизнь оставались лишь жалкие крохи — будь он неладен этот Мельник со своими проблемами — оставалось только мечтать перед сном, лежа на подушке и страдая от одиночества на пару с котом.

Тубольцев никогда раньше не чувствовал себя таким глупым и счастливым одновременно. Сколько себя помнил, даже если ширинка была расстегнута, голова оставалась на плечах. Он даже был женат и довольно долго — целых два года. Но об этом браке у него остались не самые лучшие воспоминания.

Лиза, его бывшая жена, была девушкой не столько красивой, сколько активной и жизнерадостной. Но при этом прочно сидела под мамочкиным каблуком и даже не пробовала протестовать. А Тубольцев, молодой и горячий, хотел от жизни немного другого, чем они обе напланировали, сидя за утренним субботним чаем.

Лиза хотела, чтоб он бросил заниматься легкой атлетикой, в которую он вкладывал тогда львиную долю собственной души, бросил работу инженера, на которого он учился добрых пять лет. И начал вести себя как нормальный мужик: пошел на стройку кирпичи класть, или менеджером устроился — языком работать. Все равно куда — лишь бы денег побольше. Тубольцев и сам понимал, что на его мизерную зарплату ИТР-овца семья вряд ли сможет размахнуться. Но в то же время отчаянно сопротивлялся усиленному давлению со стороны жены. Деньги, деньги, деньги… Больше ее ничего не интересовало.

Какие дети, если у нас денег нет?

Какой футбол в воскресенье, когда можно поехать на дачу, нарвать на заброшенном соседском участке слив и продать? Это же деньги!

Тубольцев устал слушать это все изо дня в день, а тут еще как назло во дворе открылась секция восточных единоборств. У него аж глаза разгорелись.

Лиза заявила, что он не заслуживает такую жену, собрала вещи и уехала к маме. Тубольцев пытался с нею встретиться, поговорить, но Лиза старательно его избегала. Потом позвонила теща и выдвинула ультиматум: он ищет работу с зарплатой не менее пятисот долларов, никакого спорта, иначе развод.

Тубольцев тогда купил бутылку водки, выпил ее в одиночестве, а на следующий день записался в секцию восточных единоборств. А еще занялся альпинизмом.

Лиза все-таки вернулась и сказала, что готова его простить, если он на коленях будет просить ее вернуться. И они заведут ребенка. Если он пойдет работать на стройку.

И вообще — он без нее захирел.

Но Тубольцев чувствовал себя хорошо. Без нее. И сам подал на развод.

С тех пор он заделался холостяком. Не закоренелым, нет. В его жизни случались романы, однако почему-то с самого первого взгляда на женщину Тубольцев отчетливо понимал: это ненадолго. Среди попадавшихся ему особей женского пола не было такой, которую ему хотелось бы удержать.

На Насте он был готов жениться прямо завтра. И пойти работать на стройку. И на коленях просить прощения за все то, что пока еще не совершил.

Но точек соприкосновения оставалось катастрофически мало. За Чеченцем больше не нужно было следить. Пока не нужно. Может, Мельник поменяет свое решение — он менял их по двадцать раз на дню. Но пока они разгребают его дерьмо, уличному музыканту по-прежнему угрожает опасность. И не только ему. Может статься, что пострадают и те, кто находится рядом с ним. Настя. Вот о чем он постоянно думал.

Было уже очень поздно, но Тубольцев решил набраться наглости и позвонить в дверь. Ему открыл Чеченец и снисходительно улыбнулся:

— Привет, Ромео. Что-то ты поздно сегодня. Джульетта уже изволит отдыхать.

Но Джульетта не отдыхала. Тубольцев увидел, как из-за двери высунулась ее заспанная физиономия — очевидно, ее разбудил звонок в дверь. Даже сонная и без косметики она была красавица, и у Тубольцева заныло внутри. Настя приветливо кивнула ему, улыбнулась и снова исчезла за дверью. Тубольцев разочарованно вздохнул.

— Я вот зачем пришел…

Тубольцев достал из-за пояса пистолет и протянул Чеченцу.

— Возьми на всякий случай. Я пока не смогу тебя охранять. А мало ли что случится. Вдруг нападет кто.

— Это не огнестрел, — сказал Чеченец.

— Правильно. Зачем тебе огнестрельное. И резиновыми пулями можно остановить врага. Пользоваться умеешь?

— Спрашиваешь, — усмехнулся Чеченец, — Я это мастерство никогда не забуду.

— Надеюсь, не пригодится.

Дальше Тубольцев попрощался и ушел. Теперь он будет относительно спокоен: Чеченец в крайнем случае сможет дать отпор. Или защитить сестру.

Но у Чеченца на этот счет было другое мнение. Он взял в руки пистолет и с отвращением стал рассматривать металлический ствол. Оружие было для него символом войны и насилия. Символом того, что жизнь молодого парня может вот так запросто оборваться, а на месте разрыва останется безобразный калека с навеки искалеченной судьбой. Чеченец с ненавистью бросил пистолет на комод, однако подумав немного, взял его и спрятал в чехле для гитары.

Он может еще пригодиться. Чеченец очень надеялся на это.

 

Глава 4

Мельник совершенно не зря опасался продолжения. Оно не заставило себя долго ждать. Буквально следующим утром ему позвонил директор крымского отеля и срывающимся голосом поведал о том, что ночью в здании отеля случился пожар.

Выгорели все корпуса. В огне сгорела вся мебель, вещи, оборудование. Стены сплошь покрыты копотью и их невозможно вычистить. Только заново штукатурить и клеить обои.

Убытки были нешуточные.

Для Мельника это был удар ниже пояса. Он столько надежд вложил в крымский отель. Скольких усилий ему стоило добиться его покупки. И теперь какой-то моральный урод потихоньку разрушает все то, что он строил кропотливым трудом столько лет.

Сколько сделок с совестью он заключил за эти годы. Сколько проклятий и пожеланий выслушала его спина.

Согласно докладу директора отеля, занимавшего эту должность с незапамятных времен, милиция установила, что это был поджог. Обнаружены все доказательства. Только виновные не найдены. Хотя у милиции были соображения на этот счет.

Несколько рабочих, нанятых совсем недавно для выполнения мелких ремонтных работ, исчезли бесследно. Документов их никто не оформлял, чтоб налоги лишний раз не платить. Работали за наличку. После пожара все трое таинственно исчезли, прихватив свои вещи. И конечно же, больше их никто не видел.

Мельнику еще повезло, что во время пожара в отеле не было ни души. Иначе проблем было бы на порядок больше.

Что ж делать-то?

Денег на эти дела у него совсем нет. Хотя еще неделю назад у него были совершенно другие возможности.

Добролюбов, очевидно, передает привет с того света. Машет ручкой, упрекая, что отправил его ни с чем, заграбастав себе его долю. Но Мельник не виноват, что Антона так не вовремя убили. Он бы придумал что-нибудь. Или сбежал, оставив Мельника разгребать за двоих. Что, впрочем, он и сделал.

Теперь Мельнику было совершенно ясно, кто и почему убил Добролюбова. Изощренно, столь назидательным способом. Осталось одно: ждать. И по возможности уберечь себя от дальнейших потерь, хотя какими они будут, Мельник не имел ни малейшего представления.

 

Глава 5

Марина Мельник переживала в эти дни не лучший период в своей жизни. Скука. Одиночество. Меланхолия. Сожаление о проявленной слабости и острое ощущение потери. Но мысли ее занимал вовсе не Антон. После похорон Марина железно закрыла для себя эту страницу своей жизни.

С Антоном она не была так счастлива, как со Златаревым. И любил он ее не так. Если, конечно, вообще любил. Узнавая подробности его жизни, Марина стала глубоко в этом сомневаться.

Марина Златарева…

Хреново звучит. Добролюбова, впрочем, не лучше.

Мельник — это была ее родная фамилия. Та, что ближе к телу. Надо будет настоять, чтоб после свадьбы она оставалась Мельник.

Интересно, Златарев не будет возражать? Хотя он пока еще не знает, что женится.

Но Марина отлично знала, что весь его холод и безразличие от отчаяния и обиды. Она бросила его. Она и приласкает.

Отец вряд ли успеет наставить им палок в колеса. Уж очень он занят в последнее время решением собственных проблем, на которые Марине, положа руку на сердце, было искренне наплевать. Женское дело — заботиться о внешности и порядке в доме. А бизнес, деньги — пускай с этим мужики играют. У них в этом собственный интерес.

Марина долго настраивала себя на разговор с Алексеем. Разыгрывала в уме сцены примирения, объятия, поцелуи, обед при свечах. И это должно произойти сегодня. Иначе она с ума сойдет от одиночества и неопределенности.

А вдруг Златарев не захочет ее простить?

Глупости все это. То, что было между ними, забыть нельзя. Даже сейчас Марину пробирает сладкая дрожь от воспоминаний того, как они бывали близки. И как ей в голову могла прийти мысль поменять Алешу на Добролюбова?

Отцовская блажь…

Да и красавчиком был Антон. Все бабы сохли. Но правду говорят: с лица воду не пить.

Но полно вспоминать о Добролюбове. Впереди маячит новая, счастливая жизнь.

Марина Златарева…

Если он будет настаивать, она, пожалуй, согласится.

Марина с самого утра занималась тем, что приводила себя в порядок. Ванна с ароматическими маслами. Массаж. Парикмахер — пришлось вызвать на дом, потому что дражайший папочка боится отпускать ее одну, без поводка, а поводок держать некому. Все носятся, что угорелые, выискивая тайных врагов. У входной двери поставили молодого бычка с довольно глупыми глазенками. Марина улыбнулась ему, но ответом ей было каменное лицо.

Статуя в дозоре. Марина прыснула от собственной шутки и подошла к шифоньеру.

Совершенно нечего одеть. Ни к одной шмотке не лежит душа. Да и белье Златарев любит пышное, кружевное. Или Добролюбов любил?

Марина уже давно запуталась, что кому нравилось. Проще всего было купить новое, да и не мучиться. Только как выйти в магазин, если этот бычок не пускает ее никуда.

Марина посмотрела в окно. Ха, не тут-то было. Забор вокруг дома высокий, без лестницы не перелезешь, а сторожу ее прекрасно виден весь двор. Да и карабкаться по лестнице на каблуках как-то не прельщало. Придется искать другой выход.

Марина спустилась вниз и целенаправленно пошла к выходу. Охранник перегородил ей путь.

— Отвали, урод. Я спешу.

Охранник по-прежнему стоял, как скала.

— Ну очень надо, понимаешь? Я папе пожалуюсь… Он тебя уволит.

Разговаривать с ним было все равно, что общаться с деревом. Буратино — вот он кто. Глупый Буратино.

Марина еще немного потопталась на одном месте, как вдруг в голове ее созрела идея.

— Слышь, браток, мамы дома нет. Дом можно взять под сигнализацию, а ты поедешь со мной. Хорошо?

Решение проблемы казалось ей весьма логическим, однако охранник упрямо хранил молчание. Может, он впридачу к тупости еще и немой?

— Триста баксов за то, что два часа побудешь моей тенью вне этого дома!

Неизвестно насчет тени, а слова «триста баксов» произвели волшебный эффект. Правда, оборзевший охранник потребовал деньги авансом. Но Марине совершенно не хотелось тратить время и силы на препирательства, поэтому она молча достала три магические купюры, мгновенно исчезнувшие в проворной руке охранника.

Они сели вдвоем в машину и поехали по магазинам.

Довольно быстро Марине надоело краснеть за его неотесанный вид перед хихикающими продавщицами бутиков, и она отправила его в машину. Пусть знает свое место, дикарь.

Пройдясь по ряду бутиков, она так ничего и не выбрала, зато решила пройтись, полюбоваться витринами и обдумать — в который раз все обдумать. Решить, как и что сказать. Внезапно кто-то пронесся мимо, грубо толкнув ее в сторону. Марина едва не упала. Она уже приготовилась выкрикнуть вслед нечто крепкое и вполне заслуженное, как вдруг ее схватили за руки и резко потянули куда-то вправо. Девушка и крикнуть не успела, как очутилась на заднем сидении незнакомого автомобиля с закрученными за спиной руками и зажатым чей-то потной ладонью ртом.

Марина начала брыкаться, за что получила прямо в глаз. Хорошо получила. Наверняка синяк останется. Значит, эти парни не шутят.

Марина притихла и попыталась осмотреться по сторонам. Но похититель крепко удерживал ее голову в одном положении, не давая пошевелиться. Внезапно захотелось в туалет. Сначала по-маленькому. Но по мере того, как волна страха окатила ее целиком — с ног до головы, Марина почувствовала, как в кишечнике разворачивается вторая мировая война.

Ехали они довольно долго. Марина терпела из последних сил, жалобно поскуливая. Но на нее никто не обращал внимания. Наконец, они приехали, вышли из машины, и девушка смогла рассмотреть, куда ее привезли.

Странное место. Весьма напоминало свиноферму — широкий двор, посыпанный мелким щебнем, посредине — длинное одноэтажное здание с большим количеством окон, таких грязных, будто их не мыли с начала постройки.

В воздухе стояла непонятная вонь. Пахло старым прелым сеном, навозом и еще какой-то гниющей гадостью. Марине, привыкшей к домашнему уюту и ароматам «Шанель», трудно было определить характер запахов.

В глубине души она все еще надеялась, что перегрелась на солнце, упала в обморок и теперь ей снится жуткий кошмар. Но кошмар этот довольно быстро стал явью, когда мужики — те, что привезли ее — потащили девушку внутрь ужасного здания и бросили прямо на пол, застланный соломой вперемешку с куриным пометом.

Затем они стали бить ее ногами по всему телу — по лицу, животу, ногам. Били не очень сильно — очевидно, боялись забить до смерти. Но больно.

Марина начала кричать, но в ответ ей только рассмеялись. Тогда она завизжала как можно противнее, чтобы только остановить этот леденящий душу смех, и получила ногой в зубы. От подошвы ботинок избивающего ее мужика исходил такой смрад, что Марину стошнило. Она не смогла удержаться, и ее вырвало на пол. Рвотная масса противно стекала по подбородку. Мужики брезгливо поморщились.

— Вот свинья, а?

Тут и кишечник не выдержал — сыграл со своей хозяйкой злую шутку. Марина почувствовала запах и неудобство в мокрых джинсах и громко зарыдала.

 

Глава 6

На улице уже стемнело, когда Златарев наконец-то попал домой. Прямо с порога в нос ему ударил аппетитный запах домашних щей. Он сто лет не слышал этого запаха.

Было еще кое-что новое. Полы оказались вымыты — грязь больше не скрипела под подошвами тапочек. Кровать почему-то заправлена. Одежда аккуратно сложена на стуле, а не валяется, где пришлось.

Короче, видно, что в квартире побывала женщина.

Златарев совсем забыл, что Аня опять осталась у него ночевать. И повод у нее нашелся: покрасила оконные рамы. Краской воняет.

Сегодня утром Златарев специально посмотрел на ее окна. Пластиковые. Какая, к лешему, краска! Наглая баба. Прокладывает потихоньку дорожку к Златареву. Еще бы — у него и квартира, и машина, и деньги какие-никакие водятся.

А у Ани даже прописка временная. Чем не вариант?

Только Златарев не собирался быть ничьим вариантом. У него и так забот хватает.

Как бы дать ей это понять? Помягче, а то еще чего сдурит девка. Мало что у нее, ведьмы деревенской, в голове творится?

Златарев скинул пропахшую потом одежду, запихнул в стиральную машину-автомат, и в одних трусах пошел на кухню.

Очевидно, у Ани сегодня выходной, иначе когда она успела все это — убрать, приготовить? На плите стояла кастрюля щей, уже холодных. В сковородке котлеты. В котелке вареная картошка с луком. У Златарева потекли слюнки. Он схватил ложку и начал хлебать прямо из кастрюли. Как свинья, ей-Богу.

Нет, пора все-таки ее спроваживать куда подальше. Пока не привык.

Златареву вдруг стало совестно. Он стоит тут и жрет в одиночестве, что варвар. А Аня — неизвестно, что у нее сегодня на ужин. Денег-то у нее мало, он заметил. Может, наготовила ему, а сама сидит голодная. Дуется, что его долго нет.

Златарев бросил ложку в раковину и потопал за телефоном.

— Привет, — голос ее звучал довольно бодро, даже весело.

— Что делаешь?

— Да так, ничего особенного. Двери крашу.

— Так уже ночь.

— А я завтра допоздна работаю. Некогда будет.

— Ужинать будешь? Мне одному не хочется…

Дурак он! Дурак! Разве так спроваживают? Златарев провел рукой по подбородку. Трехдневная щетина колола пальцы. Но бриться он не стал. Нечего с ней миндальничать. Пусть не раскатывает губу — поест и марш в свою квартиру. Так Златарев думал, но не значит, что в это верил.

Среди ночи его разбудил звонок мобильного.

— Тубольцев! — прохрипел Златарев спросонья, — Ты очумел совсем? Какого хрена?!

— Пора вставать, Леха. Петушок пропел. Мельник то есть. Марина пропала.

— Как пропала? — Златарев аж подскочил на кровати, задев спящую Аню локтем.

— Вот так и пропала. Уехала куда-то с Ильей. Никого не предупредила. Мать не беспокоилась, потому что Ильи тоже не было. А он, оказывается, засранец, ее потерял, потом колесил по городу, искал. Думал, сбежала от него. Но домой Марина не вернулась… Мобильник выключен… Выводы напрашиваются сами.

— Я сейчас буду.

Спустя полчаса Златарев уже был возле дома Мельника. Летел, как молния, благо дороги были пустыми. Тубольцев приехал раньше и выглядел бодреньким как огурчик. Вот что значит ложиться спать вовремя и в одиночку.

Но времени разглагольствовать не было. Златарев посмотрел на Мельника и будто увидел впервые. Тот побледнел и усох буквально на глазах. А глаза… Глаза Мельника вполне можно было фотографировать и печатать на обложках фильмов ужасов.

И это был вполне обоснованный страх.

Златарев с Тубольцевым переглянулись — недаром у них сложилась довольно неплохая команда — и стали напирать, не стесняясь. Некуда было отступать.

— Вы понимаете, Андрей Евгеньевич, что сейчас именно тот момент, когда вы должны все нам рассказать. Все, без утайки. — строго сказал Златарев.

Тубольцев большей частью предпочитал молчать, однако взгляд его, казалось, пробирал насквозь. Мельник нервно сглотнул, но попытался настоять на своем.

— Мне нечего рассказывать.

— Как вы не понимаете, что в этот самый момент забиваете в гроб единственной дочери здоровенный гвоздь! Мы давно уже поняли, что вам есть, что скрывать. И эта тайна, которую вы столь бережно храните, уже срикошетила сначала по вашему бизнесу, теперь под прицелом Марина. А она дороже, чем все ваши деньги вместе взятые.

— Или вы думаете, что этот кто-то, кто вам мстит, на этом остановится? — задал вопрос Тубольцев.

— Мы подождем, пока потребуют выкуп, — упрямился Мельник.

— А если ее начнут выдавать по кускам? Мы ведь свои, Андрей Евгеньевич. Мы не побежим в милицию. Чего вы боитесь?

Чего боялся Мельник? Возможно, он боялся признать свое поражение. Возможно, надеялся, что еще не все потеряно, и он каким-то чудом выкрутится без особых потерь.

Хотя куда там! Потери и так велики. Столь велики, что и не сосчитать.

И все же Мельник не хотел, чтобы о его аферах с Добролюбовым кто-то знал. Он очень не любил оставлять в чужих руках козыри.

— Подскажите хоть что-нибудь? Андрей Евгеньевич! Это же ваша дочь!

— Ахматов Борис Аркадьевич, — произнес Мельник глухим безжизненным голосом, — У него сеть заправок «Омега».

— Так, — многозначительно сказал Златарев. Он уже почти начал догадываться.

Они поставляли бензин для нескольких заправок «Омега». Если его не подводит память, месяца три назад какой-то рабочий, обозленный несправедливым, по его мнению, увольнением, поджег эти заправки. «Омега» потерпела убытки.

Но при чем здесь они? Их дело было только поставить бензин, а не охранять чужие заправки от мстительных пироманов. Или горе-поджигатель здесь вовсе не причем?

Может оттого у Мельника такой бледный вид, что рыльце не просто в пушку, а присыпано перьями. Словно снежный ком несется в пропасть и остальных под себя подминает.

 

Глава 7

Борис Аркадьевич не заставил ждать себя долго. Всласть наигравшись в тени, он плавно выплыл из-за кулис прямо под лучи прожекторов. Ахматов заявился к Мельнику в офис. На следующий же день после похищения Марины.

Он вел себя совершенно открыто. Бояться ему было нечего. С его стороны все шито-крыто. Месть — блюдо хорошей выдержки — он готовил тщательно, не спеша.

К Мельнику он пришел не один. С бригадой адвокатов в хвосте. Но все они остались топтаться в приемной до поры до времени. Пока Ахматов не очистит душу, выплеснув в лицо Мельнику, какая он тупая мразь.

— Ну здравствуйте, Андрей Евгеньевич, — сказал он, усаживаясь в кресло, — Вот и свиделись мы в который раз.

Мельник, осунувшийся и не смыкавший глаз всю ночь, выглядел более чем жалко. Он трусливо втянул голову в плечи и приготовился…

К чему? Что его бить будут, как в яслях? Бизнес — не ясли. Там если рубают, то с кровью и костью, не жалея никого и ничего.

— А что это вы молчите? — поинтересовался Ахматов — Неужели не рады меня видеть? Я, признаюсь, очень рад. Давно мечтал поговорить с вами. Поделиться впечатлениями. О вас. Не хотите ли и вы мне что-нибудь рассказать? Например о том, как вы с Добролюбовым придумали оставить меня в дураках, привезя на заправки якобы настоящий бензин, а потом взорвать их к черту, чтобы замести следы… О том, как продали мой бензин и смеялись, подсчитывая денежки? А развести жену покойного владельца отелей, которые вы купили на мои же деньги? Купили за бесценок, потому что женщина в трауре и не слишком понимала, как правильно поступить в ситуации, когда подосланная вами же повариха устроила сеанс массового отравления… Молодцы, чего уж там! Правда, и мы не пальцем деланные…

— Что вы хотите? — дрожащим голосом спросил Мельник.

— Сущий пустяк. Всего лишь возмещение моего ущерба. С компенсацией, так сказать, морального вреда.

— Мне кажется, ты и так неплохо повеселился, отплясывая на моих костях.

— Да что вы, Андрей Евгеньевич. Я еще даже не начинал. Вы пока что еще здравствуете. Только выглядите неважно. Бессонная была ночь? — ехидно поинтересовался Ахматов.

— Да, жив пока еще. А Добролюбову, значит, не повезло. Что с него взять, только жизнь, верно?

— Верно, — согласился Ахматов, — Только Добролюбова мне не шей. Не моими руками сделан. Хотя хотелось, очень хотелось. А кто-то возьми, да и лиши меня удовольствия…

— Врешь…

— Докажи, — улыбнулся Ахматов, — Но не о Добролюбове сейчас речь. Хотя… пусть будет земля ему камнем.

Ахматов противно так засмеялся, напомнив Мельнику глупого павиана. Сходство определенно было. Особенно в глазах: маленьких, круглых, злых. Ахматов пришел сюда позлорадствовать и полностью наслаждался этой процедурой.

— Я повторяю: что ты от меня хочешь? — Мельник собрался с силами и посмотрел на Ахматова твердым немигающим взглядом, в котором читалось презрение: все-таки он первый его обошел.

Ахматов заметил это его выражение, но никак не отреагировал. Ярость свою он испил уже давно. Наигрался всласть, и кровь уже поостыла. Нынче им двигал банальный расчет. За этим он и пришел — обчистить Мельника, что драную липку.

— Что я от тебя хочу… А что с тебя взять? — он ехидно улыбнулся и положил перед Мельником какую-то бумажку. — Вот что я хочу.

— Что? — вскричал Мельник и даже вскочил со стула.

На бумажке были написаны цифры. Обычные цифры — с ноликами. Баснословная сумма. Такой у Мельника отродясь не было.

— Здесь все учтено: на сколько ты меня нагрел, затраты на восстановление заправок, расходы, которые я понес, разрабатывая под тобой почву…

— Где я возьму такие деньги?

— Ну, я всегда полагал, что неплохо бы иметь собственный парк бензовозов, а не связываться со сторонними организациями. Между прочим, связи у тебя неплохие. При должном подходе можно хорошо развернуться, если не играть с огнем.

Ахматов громко расхохотался, полагая, очевидно, что выдал остроумный перл.

— Ты хочешь мою фирму?

— Не только, мой уважаемый Андрей Евгеньевич. Твоя контора стоит меньше, чем написанная сумма. Так что придется вам поделиться со мною денежками — теми самыми, что хранятся в Швейцарии на особых счетах. Да-да, не делайте такое страшное лицо. Я все про вас знаю. Три месяца добросовестно копал.

Мельник почувствовал, что сейчас задохнется, если не запустит в него чем-нибудь. Пресс-папье, например. Этой французской сувенирной дрянью.

— Да не переживай ты так, Мельник, — сочувственно сказал ему Ахматов, — Тебе я тоже кое-что оставлю. Все не возьму. И отель в Крыму, так уж и быть — не трону. Будешь отплясывать на пепелище с молодой зазнобой, если на таковую средства найдутся. А тот, что в Сочи, я забираю себе — типа бонуса за хорошую работу. Так и порешим.

— А не пойти бы тебе куда подальше? — взревел Мельник. Глаза его вдруг сделались красными, как у быка в самом разгаре корриды.

Но матадор оказался сильнее. У него был меч, острее которого была разве что бритва, которой Мельник мог полоснуть себя по горлу, не в силах вынести столь бесславного поражения.

— Подальше пойдешь ты! — зло ответил Ахматов. Разговор начал его утомлять. Мельник выглядел ужасно жалким, словно мышь, трепыхающая лапками на последнем издыхании. Ахматов — хитрый и скверный котяра — уже потерял к нему интерес.

— А если будешь сопротивляться, вспомни, кто у меня сейчас находится. Думаю, это хороший повод, чтобы соображать быстрее. А коли судьба дочери для тебя не важна — подумай о себе. О том, что налоговая полиция возбудила против тебя уголовное дело. Мой зять, между прочим, заместитель начальника налоговой полиции. Так что перекупить никого не удастся, из воды сухим не выйти. И связей у меня хоть отбавляй. В один прекрасный день проснешься, а твое хозяйство у тебя вокруг шеи намотано. Так что шутить да в игры со мной играть не смей.

— Хорошо, я согласен. Когда Марину отпустишь?

— Как оформим все документы — так сразу. И советую не тянуть. Ребята на меня работают шустрые, жизнью обозленные. В некоторых делах, ты понимаешь, я им не указ.

— В каких делах? — не понял Мельник.

— Да в том, что девка у тебя хорошенькая. Могут не устоять разок. Но это уж от тебя зависит. Будешь ли ты паинькой, али нет.

Мельник на всю жизнь запомнит этот день. День, в который он подписался под собственным приговором. Через полчаса его кабинет оккупировали юристы, совали ему какие-то бумажки. Мельник все подписывал, будто на автомате.

А поздним вечером, уже дома, он подошел к зеркалу в ванной и замер, тупо рассматривая собственное отражение. В пальцах его блеснуло лезвие — острое и тонкое, как перышко. Всего одно быстрое движение вдоль горла, и все проблемы Мельника останутся уже в другой жизни. Но стоит ли умирать, если он еще относительно молодой. Почти нищий, но ведь сумел же он подняться когда-то! С женой наверняка случится сердечный приступ, когда та найдет его на полу в ванной, истекшего кровью мертвеца.

Да и хрен с ней, с этой женой. Вот только дочку тогда они могут не отпустить. Позабавятся и чего доброго порежут на части. От Ахматова этого вполне можно было ожидать. Уж больно мерзкая и прожженная у него физиономия.

Нет, еще раз подумал Мельник, пожалуй, умирать не стоит.

 

Глава 8

Тем временем Златарев с Тубольцевым и еще несколько надежных ребят караулили офис и дом Бориса Ахматова. Может, появятся какие-то подозрительные лица, проследив за которыми, они выйдут на похитителей Марины или даже найдут ее саму.

Рассчитывать на переговоры о выкупе было нельзя. Слишком уж высока была смертность похищенных в подобных ситуациях. Златарев заметно нервничал по этому поводу.

Когда-то ведь он ее любил. И боль до сих пор не прошла: ржавым осколком осталась в сердце и зудит до сих пор.

Жаль только, что времени не было побольше разузнать об Ахматове. Если б можно было привлечь органы с их базой данных, дела складывались бы намного быстрее. Но Мельник скорее удавится, чем позволит себе разоблачить перед «мусорами» свои темные делишки.

На входе дежурили два солидных охранника с рациями. Конечно, если бы пришлось штурмовать, Тубольцев не сомневался, что сумеет их положить. Но штурмом здесь вряд ли поможешь. Приходилось играть в разведчиков.

Вокруг офиса стояла уйма машин. Отследить каждую было невозможно. Значит, требовалось вычислить, какая из них принадлежит Ахматову. Вариантов было два: методом тыка или методом кропотливого отбора — пробивая номера через знакомых в ГИБДД. Но это был пустой и ненужный труд. Время было дорого.

Если бы они хотя бы имели представление, как выглядит Ахматов. Златарев ни разу не встречался с ним лично — только с его заместителем. Тубольцев начал рыться в бардачке — на этот раз они сидели в его машине. Там было много всякого хлама, и Тубольцев раздраженно сопел, пока наконец не воскликнул:

— Ребята, есть идея.

— Что за идея? — поинтересовался Златарев.

— Видите, вон девчонки болтаются, курят? Они из офиса вышли, я заметил. Да и время обеденное…

— Ну и что?

— Я сейчас, — выпалил Тубольцев и выскочил из машины.

Златарев наблюдал, как тот подошел в девушкам, скорее всего, нацепив самую лучезарную из своих улыбок — он это может, гад, — и стал что-то рассказывать. Потом они вдруг наклонились над какой-то вещью в руках Тубольцева и рассматривали ее довольно долго. Потом еще некоторое время стояли, чесали языками, хихикали, — очевидно пытались произвести впечатление на Тубольцева. И он тоже старался: скалился на все тридцать два своих пока еще не выбитых зуба.

Потом одна из кумушек глянула на часы, обе всполошились и убежали в офис. Но Златарев успел заметить, как они обменялись номерами мобильных телефонов.

— Ну и что тебе там рассказали, Ромео? — ехидно спросил Златарев, когда Тубольцев вернулся в машину.

— Массу полезных вещей. Во-первых, Ахматов — человек принципиальный и злой. Во-вторых, он терпеть не может, когда в рабочее время занимаются посторонней ерундой. А в-третьих, Ахматов сейчас в офисе. Но скоро собирается уезжать.

— Ты так просто подошел и попросил: «Расскажите мне о вашем хозяине»?

— Да нет, я предложил им посмотреть каталог «Орифлейм».

— А что это за ерунда?

— Ну ты даешь, — улыбнулся Тубольцев, — этой фигней страдают все бабы. Сеструха моя каталог подкинула. На, говорит, Серега, может подарок какой любимой выберешь. Я ей сказал, что нет у меня никого, забери эту дрянь, но Анжелка все равно запихнула в бардачок. На всякий случай. Вот и пригодилось.

— Для чего? — не понял Златарев.

— Я представился распространителем косметики «Орифлейм», сунул им каталог, а дальше они сами разобрались. а я напросился зайти в офис, рассказать об этом дерьме. Помнишь, к девчонкам из бухгалтерии постоянно кто-то бегает, наваливает купить?

— Так это бабы бегают. А ты — мужик.

— Не скажи. К нам как-то паренек заходил, духи предлагал, витамины какие-то. Так что мужик прокатит. Тем паче бабу они бы сразу послали. А мне обещали позвонить, когда директор уедет, и мимо охранника провести.

— Во даешь, кобелина! — восхищенно воскликнул Златарев, — Я бы так не смог.

— А слабо за кобелину в нос получить?

— Не надо. Он у меня маленький, промахнешься еще.

Тубольцев, еле сдерживая улыбку, замахнулся, чтобы стукнуть Златарева шутки ради, но тот вдруг перехватил его руку и настороженно зашептал:

— Смотри, какой-то франт выходит. Важный такой. И качки с ним. Может, Ахматов?

— Тачку запомни.

Серебристо-серый «БМВ» приветливо мигнул шикарными фарами. Дверцы раскрылись, и фраер нырнул на заднее сидение. Качки направились к стоявшей сзади потрепанной черной «Тойоте».

— Точно, важная шишка.

Тут из офиса выбежало еще несколько человек. Все какие-то мелкие, суетящиеся, как муравьи. Они устроились в белом «Ниссане». После этого «БМВ» деловито развернулся и поехал прямо по улице. Небольшая делегация двинулась вслед за ним.

В этот же момент завибрировал мобильный Тубольцева, поставленный на виброзвонок. На экране крупными буквами было написано «ЖЕНЯ».

— Поклонницы синдиката «Тубольцев-Орифлейм»? — поддел его Златарев.

— Поехали, — отмахнулся Тубольцев.

— А как же девушки? Вдруг что еще узнавать придется?

— Тогда ты пойдешь, — сверкнул глазами Тубольцев.

«БМВ» Ахматова направлялось к офису Мельника. Тубольцев и Златарев прождали его битых два часа. После этого Ахматов отправился обратно к себе в офис, потом домой, и больше в этот день никуда не уезжал. К нему приезжали: шикарный лимонного цвета «Порше» привез двух длинноногих девиц в немыслимо коротких юбках. Потом еще какой-то «Джип». Златарев послал ребят следовать за ним, но они очень быстро позвонили и сообщили, что «Джип» поставлен в гараж, а пассажиры отправились в кабак.

«Порше» простоял у дома Ахматова до утра. Затем он уехал, причем одна девица осталась в доме. Сам Ахматов не выезжал никуда до полудня.

Все это время Тубольцев и Златарев наблюдали за домом, поочередно сменяя друг друга. Все это выглядело тоскливо до слез. Позвонили ребята, следившие за «Джипом» и за офисом Ахматова. Сообщили, что у офиса никаких подозрительных машин нет, а «Джип» отправился на мойку.

Такая канитель длилась целый день. Мужики устали и огрызались друг на дружку. Всем хотелось домой: по-человечески поесть и поспать. Тело размять, затекшее от длительного сидения в машине. Стало казаться, что вся эта петрушка затеяна зря, и результатов никаких не даст. Но ближе к десяти вечера у дома Ахматова появилась новая, довольно странная машина.

Странным было то, что это была обычная белая «копейка», каких по городу ездит тьма-тьмущая. Обычная, абсолютно не выделяющаяся среди других машин. Такие драндулеты привыкли не замечать, словно они были невидимками. Другое дело «Джип» или «Порше».

На фоне остальных машин, которые горе-разведчики наблюдали у дома Ахматова, «копейка» выглядела подозрительно. Златарев связался по телефону с ребятами, «пасшими» «Джип», и велел держаться неподалеку.

— Что такое? — поинтересовался Тубольцев, глядя, как вытянулось лицо у Златарева — будто у гончей, вынюхивающей добычу.

— Интуиция подсказывает, что эта «копейка» может оказаться бойкой.

— Думаешь?

— Догадываюсь. Иных вариантов все равно нет.

Из дома Ахматова вышли двое мужиков — тоже вполне обычных. Обоим — слегка под сорок. Может, это работники заправки? Но почему тогда у Ахматова дома? Слишком важная птица для столь серых гусей.

«Как бы гуси не оказались волками», — подумал Златарев.

Они поехали вслед за «копейкой» на приличном расстоянии, чтоб не вызывать подозрений. Ехать пришлось довольно долго. Машина вскоре свернула за город, направившись к небольшой деревеньке, и остановилась возле длинного одноэтажного строения, обнесенного высоким забором.

Тубольцев и Златарев оставили машину в кустах и пешком подошли к забору.

— Воняет дерьмом. Наверное, свиноферма, — прошептал Тубольцев.

— А может хранилище для навоза, — возразил Златарев, — Я что-то не слышу никаких животных звуков.

— По-твоему, свиньи не спят? Не могут животные целые сутки хрюкать.

— Да какая разница. Что-то мы не туда поперлись.

— Тихо, — перебил его Тубольцев, — Слышишь?

Где-то далеко за забором, должно быть, в самом здании, кто-то приглушенно кричал. Женщина или ребенок. Кричали, как от испуга. Оттуда же доносились отголоски грубого смеха.

Златарев напрягся, будто боксер перед выходом на ринг, и принял угрожающую позу. Кулаки его были сжаты, на скулах играли желваки.

— Если это она — убью уродов.

— Погоди, — осадил его Тубольцев, — Давай сначала попадем внутрь.

Они осмотрели забор. Перемахнуть через него было несложно. Правда, за забором наверняка бегали собаки без привязи: то здесь, то там они слышали их звонкий лай.

— Что делать будем? — Тубольцев выдал свою коронную фразу, за что получил от Златарева шлепок по затылку.

— Идея есть. Пусть ребята подъедут поближе, к самим воротам. Мы влезем на забор и откроем ворота настежь. Когда собаки выбегут, мы их прикроем. А ребята пусть уведут собак подальше.

— Круто ты придумал. А завтра утром детишки будут идти в школу, и их задницы подлатают здоровые голодные псы.

— Есть другие идеи?

— Выманить и пристрелить к чертовой бабушке.

— Очень гуманно. Особенно, если окажется, что хозяева вовсе не при чем.

— Эти бандитские морды? Ты видел, как тот зыркнул по сторонам, закрывая ворота? Мне даже не по себе стало.

— Тубольцев, ты хронический параноик… Жениться тебе пора.

— А причем здесь жениться? — возмутился Тубольцев и покраснел.

— При том. Бабы к тебе липнут. Гляди, испортят человека такого.

— Да пошел ты!

Но Тубольцев не против был жениться. Просто сейчас не время было даже думать об этом. Но все-таки Златарев молодец. Сумел разрядить обстановку. Теперь и думается легче: мысли сами лезут в голову.

— А что, если мы заедем во двор прямо на машине. Подъедем к двери, заскочим внутрь. А если собаки сунутся, у меня под сидением бита лежит.

— Ворота что ль сами откроются? — усмехнулся Златарев.

— Ладно тебе. я залезу и открою. Будешь заезжать, откроешь дверь: я запрыгну.

— Задницу не жалко? — с иронией спросил Златарев.

— Она у меня все равно тощая, — съязвил Тубольцев.

Друзья переглянулись. Дело пахло нешуточным риском. Но иных зацепок у них не предвиделось.

Они стукнулись кулаками — сейчас так модно было в молодежных фильмах, — и разошлись каждый по своим сторонам. Тубольцев полез на забор, Златарев со всех ног побежал к машине.

О хозяевах фермы никто и не подумал. А между тем один из тех двоих мужиков вышел из дома во двор отлить и вдохнуть глоток свежего воздуха. Внутри было полно навоза, который жутко вонял.

Едва он справил нужду и потянулся, как увидел, что собаки с лаем бросились к воротам, на которых в немыслимой позе болтался незнакомый мужик. Не успел он опомниться от неожиданности, как ворота с шумом распахнулись, и во двор заехала темно-синяя «Калина». Мужик, что висел на воротах, стремительно спрыгнул вниз и забрался в машину через распахнутые дверцы.

Не долго думая, Николай, так звали хозяина фермы, вытащил из-за пояса самый настоящий пистолет и выстрелил в водителя. Златарев сумел увернуться, но по лобовому стеклу поползли трещины. Он круто развернул машину боком к Николаю и пригнулся.

Тубольцев вылез через дверь на улицу с битой в руках и едва успел заехать ею по морде собаки, уже готовой вцепиться зубами в его плечо. Животное с жалобным визгом отскочило прочь.

Тубольцеву повезло: собак было всего две. И пока одна приходила в себя от полученного удара, вторая вцепилась в ногу Златареву, выбравшемуся вслед за ним. Тот дико взвыл и схватил ее за морду. Тубольцев размахнулся и изо всех сил ударил собаку по позвоночнику. Послышался хруст, и животное упало на землю, дернулось несколько раз и затихло. Тубольцев посмотрел на животное с жалостью: он был готов поклясться, что в глазах ее блеснули слезы.

Собаки не плачут. Кто такое сказал? Наверняка тот, кто не смотрел в глаза собаке, которой только что перебил хребет.

— Что ты стал, — зашипел на него Златарев, прижимая ладонь к ране, из которой сочилась кровь.

— Собаку жалко, — пробормотал Тубольцев, и в этот момент над головой у него просвистела пуля. Он почувствовал, как легкий поток воздуха проехался по его волосам, и только тут вспомнил про вооруженного мужика.

— Знаешь, — сказал он, прячась за капотом машины, — Обычные люди не держат у себя пистолетов.

— Догадался уже, — поморщился Златарев и вытащил из кармана пистолет.

— А у тебя откуда?

— Травматика, — улыбнулся Златарев, стараясь обращать поменьше внимания на боль.

Травматика или огнестрел, оружие оставалось оружием. Как и бита в руках Тубольцева. Он вдруг завопил и, выскочив, что сайгак, из-за машины, заехал Николаю по ногам. Тубольцев отлично знал расположение болевых точек — недаром ходил в секцию восточных единоборств. Мужик вскрикнул от боли и рухнул на колени. Следующим ударом Тубольцев выбил у него из рук пистолет.

Пока они вдвоем со Златаревым скручивали Николая в бараний рог, появился второй. Но в это же время во двор въехала еще одна машина: ребята Златарева услышали выстрелы и поспешили на помощь.

Второй мужик не успел выхватить пистолет, зато сумел отпрыгнуть в сторону и схватить стоявшие в углу вилы для укладки сена. Он выставил их перед собой, норовя проткнуть каждого, кто готов был приблизиться к нему.

— А вот этого не надо, — миролюбиво сказал Златарев и преспокойно высадил в него обойму резиновых пуль.

Мужик не сразу понял, что это подстава, и выронил вилы на землю. Воспользовавшись моментом, ребята схватили его за руки и завели за спину.

— У кого-нибудь есть веревка? — крикнул Тубольцев.

— Есть ремень от брюк, — ответили ему.

— Пойдет.

Златарев не спешил расслабляться, несмотря на то, что нога словно горела огнем, хотелось сесть и заняться раной, пока туда не занеслась инфекция. Вполне возможно, на ферме есть еще вооруженные мужики. Затаились себе в закромах и ждут благоприятного момента, чтобы напасть.

Связав пленных, они оставили у машин дежурного, а сами осторожно заглянули внутрь. Где-то в глубине здания слышался тихий плач.

Златарев стремительно зашагал вперед, не обращая внимания на боль, и вскоре нашел ее — Марину Мельник, привязанную к стойлу, словно лошадь.

Марина была абсолютно голая, грязная. По всему телу красовались ссадины и кровоподтеки. На бедрах у нее видны были полупрозрачные потеки — прямое свидетельство того, что с ней делали эти мужики.

Златарев отвязал ее от стойла и нежно прижал к себе. Марина тихо плакала и цеплялась за него, словно кошка.

За спиной показался Тубольцев. Он деликатно отвернулся, сбросил с себя футболку и протянул Златареву. Затем поднял с пола широкое полотенце и тоже отдал его напарнику.

Марина с трудом оделась. Пальцы ее затекли и отказывались слушаться. Ее раздирали совершенно противоречивые чувства: она испытывала облегчение, радость оттого, что все кончилось, и было до ужаса стыдно, что Алексей Златарев увидел ее такой: жалкой, избитой, изнасилованной. И этот кошмарный запах, которым пропиталась каждая клеточка ее тела…

Златарев поднял ее на руки и понес к выходу. Во дворе он усадил Марину на заднее сидение «Калины», а сам подошел к пленникам, лежавшим на земле вниз головой.

— Кто первый? — спросил он и, не дождавшись ответа, начал пинать их ногами, что было силы.

Никто не пытался его удержать. Тубольцеву были понятны его чувства. Ребятам, не знавшим о его отношениях с Мариной, казалось, что Златарев немного тронулся умом. Мокрухи и последующей возни с трупами никто не хотел. А при таком рвении немудрено и перебить какой-нибудь важный орган.

Но Златарев отдавал себе отчет в собственных поступках. Утолив первую волну ярости, он остановился и вернулся к Марине. На лице у нее была написана благодарность и еще кое-что, чего Златарев предпочел не замечать.

Они закинули связанных в багажник, разбрелись по машинам и уехали, оставив позади злополучную ферму и связанные с ней тягостные мысли.

Тубольцев по-прежнему жалел собаку и думал о Насте.

Марина с чувством прижалась к груди Златарева и, стараясь не дышать ему в лицо, еле слышно попросила:

— Лешенька, скажи, что ты меня любишь…

Златарев предпочел промолчать. Он положил ладонь на ее волосы — жесткие и липкие от грязи, и легонько погладил.

— Это из-за того, что меня насиловали? Скажи, теперь я тебе противна.

— Нет, конечно, успокойся.

— Тогда скажи, что ты меня любишь.

— Не могу.

— Почему?

Златарев долго медлил с ответом. Он действительно не знал, что ответить на этот вопрос. Марина по-прежнему была ему дорога. Он все так же готов был грудью защищать ее жизнь. И противно ему вовсе не было. Наоборот, жалко ее до глубины души.

Но самого главного уже не было. Чувства любви. Оно ушло куда-то, не выдержав предательства, и спрыгнуло с моста, разбившись вдребезги.

Златарев ее больше не любил, но не мог ей сегодня сказать об этом. Не сейчас, когда Марина в таком состоянии. Он не скажет ей об этом и завтра.

Завтра он просто уйдет.

 

Глава 9

Сегодня он закончил раньше обычного. Уложив гитару в чехол, Чеченец привычным движением закинул его за плечи и поднялся по ступенькам из метро.

На улице было довольно жарко. Прохожие, спешившие по своим делам, и просто бесцельно слоняющиеся, то и дело останавливались у киосков, чтобы купить прохладного сока или газировки из холодильников. У одного из таких киосков Чеченец остановился и стал ждать.

Он умел ждать. Это умение он пронес через всю свою недолгую жизнь. Купив хот-дог, не столько от голода, сколько от желания занять чем-нибудь руки, Чеченец отошел в спасительную тень деревьев. Отсюда ему хорошо был виден зал игровых автоматов. Тот самый роковой зал, который по стечению обстоятельств оказался последним местом, где побывал Антон Добролюбов в этой жизни. Если, конечно, не считать метро.

Чеченец знал, что он должен скоро появиться. За последние месяцы он стал частым гостем в игровом зале, впрочем, наркоману не привыкать. Одной зависимостью больше, и в конечном итоге, человек уже полностью принадлежал не себе — своим неконтролируемым порывам.

Он появился совсем скоро, и настроение у него было не из лучших. Но Чеченцу было глубоко плевать на его настроение. Сегодня он сделает первый ход в этой игре.

Изнывая от жажды, Матвей подошел к киоску и купил пакет яблочного сока. Но то ли сок действительно оказался прокисшим, то ли Матвею не терпелось поскорее найти для себя козла отпущения, но он затеял скандал с продавщицей киоска, а после злополучный пакет был пущен в ход вместо тяжелой артиллерии.

Продавщица хорошо запомнила Матвея, Чеченец в этом не сомневался. Вообще, Матвей производил неизгладимое впечатление на каждого, кому не повезло с ним столкнуться. Эта молоденькая девушка еще легко отделалась, вытирая стекла витрины от липкого сока. Могла бы запросто схлопотать по морде.

— Эй, кусок дерьма, — окликнул Матвея Чеченец, — Руки чешутся покалечить кого? Или дурь больше не вставляет? Деньжат подкинуть, что ли? Только денег у меня нет. А вот мыло с веревкой всегда найдутся.

— Ты это мне, урод? — опомнившись от неожиданности, спросил Матвей, и глаза его заблестели нездоровым блеском.

— Нет, сосне, что возле тебя. Хотя — какая разница. Мозгов одинаково.

Чеченец откровенно нарывался, и Матвея это начало выводить из себя. Он и так достаточно паршиво провел день, проигравшись всухую на автоматах, а денег взять неоткуда. Теперь это мясо недобитое вздумало ему хамить! Да он ему в два счета руки-ноги переломает, и жалеть не будет. Наоборот, повеселится. Душу свою грешную отведет.

— Ты че несешь, блин? Я те щас пасть порву, как Тузик тряпку!

— Гляди, Матвей, да ты никак целое предложение выговорить смог. Вот что значит эволюция придурков на планете Земля. Ты часом не облучился где?

— Ну ты попал!

Матвей заревел, что взбесившийся конь, и двинулся на Чеченца. Он начал колотить того по голове, лицу, норовил сорвать с ноги протез. Чеченец то подставлял бока, то ловко увиливал от ударов. Сам он не пытался защищаться. Главное, чтоб побольше свидетелей подтвердили, что Матвей сам драку начал. И бил нещадно. Слава богу, зевак вокруг было — хоть отбавляй. И если на разговор их мало кто обратил внимание, то драка говорила сама за себя.

Только бы этим полусонным придуркам пришло в голову вызвать милицию!

Наконец, Чеченцу надоело быть грушей для битья. Он с силой оттолкнул от себя Матвея и заковылял прочь, к небольшой рощице, за которой белели стены заброшенного, еще с тех далеких советских времен, туалета. Сразу за туалетом, который несмотря на нерабочее состояние по-прежнему использовался по назначению, находился небольшой пустырь, еще с прошлого года заваленный строительным мусором. Там обычно ошивалось мало народа. Повсюду стояла вонь испражнений, и стаями кишели насекомые.

Туда-то и направился Чеченец. Оглянувшись, он увидел, что Матвей помчался за ним, и удовлетворенно улыбнулся. Затем Чеченец позволил себя догнать и даже сбить с ног — все для той же публики. Потом поднялся и припустил сильнее. Наконец, они оба скрылись за кирпичными стенами туалета.

— Что, мразь, а я ведь тебя сейчас задушу! — злорадно заявил Матвей и начал заходить к нему сбоку, вытянув руки перед собой.

Но Чеченец недаром служил в армии и слыл в числе лучших. Теперь, когда зрителей не было, он ловко ухватил Матвея за ладонь, сжал ее до хруста, а когда тот заорал благим матом от боли, сделал подсечку и опрокинул на пол. Матвей упал, что мешок с мукой, прямо на живот. Чеченец проворно вскочил ему на спину и скрутил ему руки в замок.

— Теперь полежи, тварь!

Чеченец нащупал на шее у Матвея точку, легонько нажал ее, и тот вырубился. Потом Чеченец осторожно похлопал по его одежде, карманам, наверное, искал какое-нибудь оружие: нож или кастет. Не найдя ничего, Чеченец вытащил у себя из-за пояса травматический пистолет и наставил на Матвея. Потом снова нажал на точку на шее. Матвей потихоньку начал приходить в себя и разразился отборным уличным матом.

Чеченца всерьез интересовал вопрос: вызвал ли кто-нибудь милицию? Однако судьба бродяги мало волновала прохожих, наблюдавших, как его избивает здоровый и сильный мужик. Решив не надеяться на авось, Чеченец достал мобильный и вызвал милицию сам.

— Какого хрена, придурок? — заревел Матвей, — Тебе жить надоело?

— Мне — нет, — ответил Чеченец и легонько ткнул Матвея дулом в подбородок, но когда тот попытался вырвать пистолет из его рук, убрал оружие с поразительной ловкостью.

— Пристрелить, что ли, хочешь? — спросил Матвей, — Или поиграть задумал? Знай, я тебя на части порву и бездомным собакам по кусочку скормлю.

— Ты сам скоро будешь, как собака, — прошептал Чеченец, — Мертвечину жрать. Только не моими руками. А своими собственными, по локоть в крови.

— Ах ты!

Матвей изловчился и вырвал-таки пистолет из рук Чеченца и как полоумный начал палить. Резиновые пули больно впивались в тело, но Чеченец терпел, сцепив десна.

Тут и подоспел милицейский патруль. Ребятам-милиционерам не нужно было ничего объяснять, все само стало ясно от одного вида Чеченца, лежавшего на земле и Матвея, размахивающего пистолетом у того над головой. А по дороге в служебную машину нашлось немало желающих рассказать о том, как Матвей преследовал бедного калеку, а потом раздались выстрелы…

Их обоих привезли в районный отдел милиции и долго суетились, решая, заводить дело о нападении на Чеченца или нет. Возиться с буйным наркоманом желания не было. Да и Матвей был у них частым гостем. Иной раз с задержкой на недельку-другую.

Сомнителен был пистолет, фигурирующий в деле, якобы принадлежащий знакомому Андрюшина, который тот передал ему в качестве средства самозащиты.

Но Чеченец горел желанием засадить Матвея за решетку во что бы то ни стало. И под конец он выдал совсем уж странную фразу:

— Пригласите, пожалуйста, майора Квасина или лейтенанта Клевера. Я хочу сделать важное заявление.

Естественно, никто не собирался осчастливить калеку визитом столь важных особ. Поэтому его просьбу длительное время успешно игнорировали. Наконец, Чеченец решился и позвонил Клеверу сам.

— Я узнал его. Убийцу Добролюбова.

Всего три маленьких заветных слова, зазвучавших в ушах Гришки Клевера блаженной музыкой из песни о чудесным образом раскрытом «глухаре». И он прилетел, что крылатый Пегас, притащив за собой Квасина — порадоваться за компанию. Может, похвалу заслужить. Но, выслушав подробности дела, Клевер заметно приуныл.

Струны в душе оборвались, и песенка зазвучала фальшивыми нотами из репертуара князя Милославского:

Что тут неясного? Клевер отлично помнил, как Чеченец чуть ли не кидался, как бешеный, требуя арестовать Матвея за убийство проститутки Кораблевой. Не добившись ровным счетом ничего, он, видимо, решил идти другим путем.

Хотя, конечно, сам на себя он никак не мог напасть. Да и многие свидетели подтвердили, что Матвей гнался за калекой, повалил на землю и пинал ногами. А это уже хулиганство с нанесением телесных повреждений. Потом стрелял в него из пистолета с резиновыми пулями — на его, Андрюшина, счастье, иначе убил бы. А вот это уже посерьезнее. Но в интересах Чеченца, да и его предусмотрительного друга, было, чтобы пистолет поменьше фигурировал в деле. Разрешения-то на него у Чеченца отсутствовало.

Понятное дело, убийство проститутки Матвею не пришьешь. Его отпечатки были найдены в квартире убитой, равно как и сотни других, большинство из которых принадлежало ветру в поле — случайным клиентам. Но доказательств его причастности, или хотя бы поползновений в сторону Матвеевой вины не было. Все, кто мог что-либо знать, предпочитали гробовое молчание. Поэтому на дело об убийстве Натальи Кораблевой уже положил глаз обычный в подобного рода случаях штамп: «приостановлено за отсутствием улик».

Но обвинять Матвея в убийстве Добролюбова — это было сверх меры допустимого абсурда. Как единственный свидетель, Юрий Андрюшин обладал определенным преимуществом: никто не мог опровергнуть его слова. Но и подтвердить никто не мог.

Матвей, например, отказывался. Еще и плевался при этом, обещал, что со свету всех сживет. Зря он так. Тронутых умом наркоманов в тюрьме не очень-то жаловали.

Но Андрюшин настаивал на своих показаниях. Согласился написать заявление и поставил свою подпись. Теперь, хочешь-не хочешь, придется проверять алиби Матвея в ночь убийства. Если оно окажется твердым, это алиби, Андрюшину придется худо.

Но Чеченец реагировал на эти доводы весьма спокойно. И продолжал упрямо твердить:

— Это он. Я точно говорю.

Не то, чтобы Клеверу было жалко Матвея. Совершенно наоборот. Просто он был против «Санта-Барбары» с треугольником мести на своем участке. На другом — пожалуйста. Он даже был готов стоять за кулисами и аплодировать.

— Ты ведь был знаком с Матвеем раньше. Что ж ты сразу не опознал его?

Чеченец недолго колебался с ответом. Он смотрел в глаза Клеверу совершенно спокойно, целиком и полностью уверенный в собственной правоте.

— Тогда мне показалось, что это был Матвей. Но я сомневался, поэтому не говорил ничего. Чтоб не запутать следствие. А сегодня Матвей мне на ухо шепнул, что надо было меня еще тогда, вместе с Добролюбовым шлепнуть. Вот так я и понял, что я не ошибся. Добролюбова убил Матвей.

— Все твои показания шиты белыми нитками, — устало сказал Клевер, — Моли Бога, чтоб тебе удалось списать банальную клевету на неполноценное зрение.

— У меня хорошее зрение, — возразил Чеченец, — И я твердо уверен, что видел именно его.

Лейтенант Клевер только покачал головой, показывая, что не одобряет поведение Андрюшина. Затем он вышел, оставив того наедине с собственными мыслями. Нечего сказать, хорош шельмец. Мало головной боли с этим казино, так еще и Матвея этого проверяй.

Однако в процессе расследования неожиданно выяснилась масса любопытных деталей. У Матвея не было алиби: ни на тот вечер, ни на какой-нибудь другой. Он нередко шатался по городу под кайфом и засыпал где-нибудь на лавочке. Никто из его знакомых — тоже большей частью наркоманов, клиентов Матвея, — не смог толком объяснить, что за жизнь ведет Матвей. Да, хвастался недавно, что забил проститутку до смерти металлической пряжкой. Даже показывал пряжку эту — всю в крови.

Это было уже весьма интересно. Дело об убийстве Наташи Кораблевой, похоже, переставало быть «глухарем».

На закуску выяснилось, что Матвей был нередким гостем в том самом зале игровых автоматов. И в тот самый вечер, когда был убит Добролюбов, он тоже там был. Это Гришка Клевер увидел лично на пленке. Правда, ушел он раньше Добролюбова. Но это еще ничего не доказывало. Матвей вполне мог дождаться своей жертвы, подстеречь и убить.

Но воистину «ударным» фактом было то, что среди личных вещей Матвея, в которых его привезли в отдел, Клевера заинтересовал дорогой мобильный телефон «Nokia», который он не иначе как украл. Более того, телефон подобной марки числился среди пропавших вещей Добролюбова. Позднее, родители убитого опознали также цепочку и наручные часы, которые Матвей самым наглым образом носил на руке.

Вот против этих фактов действительно не попрешь.

И хотя Матвей почти что со слезами на глазах открещивался от убийства Добролюбова, на него уже прочно прицепили этот ярлык.

Матвей даже сознался в убийстве Кораблевой, хотя особым подвигом это нельзя было назвать. Разве что желанием смягчить приговор, написав чистосердечное признание. Во время обыска в его квартире был обнаружен ремень с тяжелой металлической пряжкой, идеально подходившей для орудия избиение Кораблевой. Экспертиза обнаружила на пряжке плохо смытые остатки крови, той же группы, что у Наташи.

При повторном опросе соседей, одна из соседок не выдержала и призналась, что видела Матвея, выходящего из квартиры, где жила Наташа, выпачканного кровью. А не говорила ничего следствию, потому что Матвей пригрозил ей расправой. Теперь посадили его — чего тут бояться. А так — совесть чиста будет. И с соседями будет о чем поговорить, посмаковать детали следствия и последующего за ним суда.

Железная логика, ничего не скажешь.

Жаль только, убили кучу времени, рыская в колючем терновнике и гоняясь за призраками, попутно наживая на собственную лысеющую башку хлопот. В то время как настоящий убийца был как на ладони. И промедление это, копание в ненужной грязи. Стоило жизни еще одному человеку. Скатившемуся на самое дно, но все-таки человеку.

На могиле Наташи Кораблевой уже поставили деревянный крест, но никто, кроме подружки Кати и Чеченца-Андрюшина туда не ходил.

Антону Добролюбову родители заказали памятник из настоящего мрамора.

Дело его официально считалось закрытым.