Как известно, в ночь с четвертого на пятое апреля 1920 года японские войска произвели вероломное нападение на Владивосток.
Первого апреля из города ушли последние войска и корабли американцев. Хозяевами положения остались японцы. Их войска занимали ключевые пункты города. Но японскому командованию не нравилось, что в правительственных учреждениях Владивостока большую роль играют большевики, что их поддерживают широкие массы населения, что сильны большевистские партизанские отряды…
С одиннадцати часов вечера 4 апреля японцы начали захват правительственных учреждений Владивостока. С Тигровой сопки и военных кораблей японцы открыли по городу артиллерийский огонь, улицы простреливались из пулеметов…
Накануне, третьего апреля, утром Катя по просьбе миссис Крук бегала в ближайшую аптеку на углу Светланской и Алеутской улиц и случайно заметила, как японцы втаскивали на чердак аптеки пулемет. Она рассказала об этом Ларьке. Установили наблюдение и обнаружили, что японцы втащили туда же второй пулемет и еще один спрятали на чердаке здания на углу Алеутской и Фонтанной… Теперь из этих пулеметов велся беспорядочный огонь.
Когда начался обстрел, в школе, где временно жили ребята, еще никто не спал. Энн и Джеральд Круки только что попрощались на ночь со своими мальчиками и девочками, еще раз полюбовались их счастьем… В эти последние дни между Круками и ребятами полностью восстановились доверие и тесная близость. Круков уговаривали насовсем ехать в Питер.
- Вместе с нами! - приставала Тося. - Ну что вам Америка? У вас там никого нет. А мы теперь ваши дети…
Но Круки решили ехать домой, в свои Соединенные Штаты, а ребят передать уполномоченным местной власти, которые будут сопровождать эшелон до границы с Советской Россией… Уже приходил один уполномоченный. Он назвался Джеромом Лифшицем и объяснил, что родился в России, но долго жил в Америке. Теперь он работал одним из редакторов владивостокской большевистской газеты «Крестьянин и рабочий». Он был маленького роста, худенький, очень веселый человек, и для него не существовало препятствий.
- Поедете со мной! - обнимал он Ларьку, Аркашку и других ребят. - Не пропадем! Все будет олл райт!
А теперь в ночном городе стреляли…
- Пушки, - нахмурился Миша Дудин.
Ребята толпились, таясь у темных окон, силясь хоть что-то рассмотреть. Ничего не было видно. Прибежали Круки, заглянул Смит, потом Валерий Митрофанович и другие учителя. Никто ничего не понимал.
- Нас это не касается, - решила наконец миссис Крук. - Нам завтра уезжать. Сейчас двенадцать, подъем в восемь, чтобы вы как следует выспались перед дальней дорогой.
- Назначьте дежурных, пусть первым дежурит Ручкин, - добавил мистер Крук. - А сейчас - всем спать.
Мало кто заснул в эту ночь. Ростик потом хвастал, что спал, но Миша Дудин утверждал иное:
- Ничего ты не спал, а дрожал от страха!
Артиллерийские залпы затихли; пулеметный обстрел, то прекращаясь, то разгораясь с новой силой, продолжался до утра. Били вдоль улиц и те три японских пулемета, которые накануне засекли Катя и Ларька…
Ребята успокаивали друг друга тем, что сказала миссис Крук. Все равно завтра они уедут. Ведь эшелон ждет их на вокзале!
- Почему завтра? - рассудительно заметил Гусинский. - Уже сегодня!
Его едва не бросились качать. Сегодня! Шел второй час нового дня, пятого апреля…
- Давайте всегда праздновать этот день, - предложил Боб Канатьев и стал мучительно краснеть. - Пятое апреля…
Не часто Боб придумывал что-нибудь стоящее! Как это его озарило? Но мысль была великолепная. Единогласно решили, что пятое апреля, день отъезда домой, отныне и навеки будет их собственным праздником…
Провокация японцев была широко организована.
В Никольске-Уссурийском в эту ночь заканчивал свою работу съезд трудящихся Приморья. Японцы внезапно открыли по зданию съезда артиллерийский огонь. Они пытались истребить всех большевиков.
В Хабаровске войска, спавшие в казармах, среди ночи были окружены японцами и разоружены. Все военные здания были разрушены японской артиллерией. Погибло много солдат и мирного населения. Только партизанские части оставили город и ушли в сопки без потерь. Во всех городах Приморья японцы коварно нападали на войска и мирное население.
Выступление японцев оживило надежды белых. В Чите обосновались последние части колчаковской армии, отряды каппелевцев. В Верхнеудинске засел атаман Семенов.
Железнодорожные пути и линии связи с Советской Россией оказались перерезаны.
Утром, когда стрельба прекратилась, Круки побежали выяснять обстановку. Они твердили, что эшелон все равно уйдет сегодня. Ребята тоже выбрались на улицу. Ни Смиту, ни Валерию Митрофановичу не было до них дела.
Как странно изменился Владивосток за одну ночь… Еще вчера это был все-таки рабочий город, где буржуям прижали хвост. Несмотря на засилье патрулей интервентов, порядок в городе поддерживала рабочая милиция. Теперь ее не стало: японцы разоружили милицию, руководителей бросили в тюрьму. На улицы Владивостока изо всех щелей хлынула эмигрантская накипь, холеные господа и дамы. Светланская зловеще клокотала… Мелькали нарядные туалеты; смеялись офицеры в парадной, шитой золотом форме; проходили чехословаки в поношенном хаки, с бело-зеленым флагом; назойливо улыбались японцы в синих куртках и белых гамашах.
- Во дают, - Миша осторожно подтолкнул Аркашку, показывая, как пытаются обняться два толстяка в тяжелых, пронафталиненных шубах. Они тянулись друг к другу руками, губами, вжимались необъятными животами, но ничего не выходило, мешали животы.
- Мы им еще покажем! - пыхтел один.
- Они любят красный цвет, - хихикал другой. - Выпустим большевикам кишки, пусть глядят на красное!
Нехорошо становилось идти по Светланской… К тому же ребята были одеты бедно; их толкали, на них косились, негодуя, куда лезет эта голытьба.
Все-таки они добрались до вокзала. Эшелон Красного Креста стоял на месте, ждал их. На душе у ребят отлегло…
Весь день ходили сами не свои. Вещи были собраны, все готово. Круков не было. Смит куда-то исчез; Валерий Митрофанович задумчиво и многозначительно утверждал, что японцы - самая великая нация Азии, и пробовал подобострастно расшаркиваться перед белыми гамашами японских солдат, проходивших мимо.
Озабоченные Круки вернулись только к вечеру. Едва взглянув на них, ребята поняли, что пятого апреля отъезд не состоится, праздника не будет…
Наступило такое тяжелое время, какого еще не было за все их путешествие. Круки метались по военным и гражданским властям, пытаясь найти выход. Дни шли за днями. Никто с Круками не желал разговаривать, было не до какого-то детского эшелона и не до Красного Креста. Смит и Валерий Митрофанович, очень подружившиеся, наперебой твердили, что отсюда не выбраться.
- У Круков нет больше долларов, - посмеивался Смит, - у них остались только бумажные царские рубли и керенки. Кому нужны бумажки? Не сегодня-завтра вас выставят на улицу и перестанут кормить… Видали, сколько детей здесь просят подаяние? Вот что вас ждет…
Валерий Митрофанович зашел к девочкам, облизывая тонкие губы острым, кошачьим язычком от предвкушаемого удовольствия.
- Ну что, собрали вещички? - спросил он так многозначительно, что все, невольно затрепетав, с надеждой на него уставились.
Он выдержал большую паузу, хихикнул:
- Вижу, вижу, готовы. Сидите, так сказать, на чемоданах. Чемоданов, правда, ни у кого давно нет, но это так, к слову, к слову… Да-а! - продолжал он иным, проникновенным, душевным голосом, полным такого ехидного сочувствия, что девочки застыли. - Завезли вас, птичек, на край земли, в Азию, ваши благодетели Круки. Были Круки! Были. Пока за ними стояла сила. Видели, как уходил американский флагман «Бруклин»? Всё. Сила теперь у японцев. Вот разве они вас вывезут в Японию…
- Вы что? - не выдержала Тося. - Чего мы там не видели?
Валерий Митрофанович осмотрел Тосю с ног до головы, даже зачем-то обошел ее вокруг, поглядел и на других девочек, облизнулся, посмеиваясь. Только на Катю не стал смотреть.
- Японцы - народ древней культуры, - заговорил он вкрадчиво. - Из глубины веков сохраняется у них любопытнейший институт гейш. Правда, вы уже, хе-хе, староваты… В гейши берут девочек лет пяти, семи. Они проходят специальное воспитание, пока научатся всем тонкостям своего дела…
Катя встала:
- Вы о чем, Валерий Митрофанович?
- Я не вам, не с вами, Обухова, - отмахнулся он с досадой. - Я Тосеньке рассказываю…
- А что вы рассказываете Тосеньке? - не отставала Катя. - И зачем?
У нее была неприятная Валерию Митрофановичу манера смотреть прямо в глаза.
- Вам это неинтересно, Обухова…
- О проститутках, вот о чем идет речь! - зло фыркнула Тося.
- Гейша - вовсе не то, что вы думаете! - замахал руками Валерий Митрофанович, и его тонкий язычок быстро, с удовольствием прошелся по бескровным губам. - Вовсе не то! - Но Катя пристально рассматривала его, и он, увядая, добавил специально для Кати с непонятным озлоблением: - От сумы да от тюрьмы не отказывайся!
И у девочек и особенно у мальчиков к нему накапливалась тяжелая ненависть. Вспоминали, как он вызвал в приют казаков и они забрали тогда Ларьку, Аркашку и Николая Ивановича. Как пытался что-то выгадать у белых за сведения о матери Миши Дудина… Как он выслеживал, шпионил и обо всем доносил Смиту. И не хотел домой, в Питер. А этот его разговор о гейшах окончательно всех возмутил.
Но тут встала, как загипнотизированная, Лида Савельева, толстушка с лицом куколки, которая так здорово изображала Круков в виде Адама и Евы…
- Постойте… - прошептала она. - Постойте…
И прошлась нерешительного комнате. Все недоверчиво следили за ней.
- Вчера я случайно проходила около порта… Видела мистера Крука, - нерешительно продолжала Савельева. - Он разговаривал с капитаном японского судна. Говорили по-английски, я кое-что поняла. Судно называется «Асакадзе-мару». Мистер Крук и капитан торговались. Мистер Крук нанимал судно…
Все молчали в полном отчаянии. Но Катя насмешливо спросила:
- Ну и как, нанял?
- По-моему, нет. Не сошлись в цене.
Катя с грустной улыбкой посмотрела на своих подруг:
- Верите?
Все молчали.
- Верите, что мистер Крук нанимал судно, чтобы забросить нас в Японию? Верите, что Джеральд Крук и Энн Крук хотят из нас сделать гейш, а из мальчиков бандитов, что ли?
Все оглянулись на Лиду, которая уверяла, что рассказала правду, она видела своими глазами…
- Ну и что? Это же Круки! - Катя холодно уставилась на Савельеву. - Целый год они делали для нас все, что могли, они жили для нас! Их можно упрекнуть разве в том, что они слишком добры… Но в подлости? Боже мой, как не стыдно! Каждая из нас обижается, если о ней даже подумают плохо, а о Круках, которые в десять раз лучше всех нас…
- Но я же ничего не сказала! - завопила Савельева.
Однако подозрение осталось. За Круками следили во все глаза. Вскоре просочилась еще одна новость: мистер Крук и Майкл Смит уезжают в Харбин! Почему в Харбин, к китайцам?.. Объяснению миссис Крук, что они выехали в надежде обменять там бумажки царя и Керенского на полновесные доллары, поверили только Ларька и его компания, которые вели себя как-то странно.
Это было уже в мае двадцатого года. К этому времени те несколько сот ребят, которые два года назад уезжали в хлебные места на лето, мечтали об Ильменском заповеднике или о том, как они привезут домой мешок муки и кусок сала, и вообще-то были просто беззаботными школьниками, все чаще оглядывались на Ларьку и его единомышленников, число которых постоянно росло.
Удивляло и раздражало, что они учились. Готовились к окончанию реального училища или гимназии. Даже Володя Гольцов не мог учиться, а они могли… Только и всего. И посмеивались над паникерами.
Аркашка хмуро признался Мише Дудину, что он не понимает Ларьку, что Ларька стал не тот…
- Он скатывается к оппортунизму, - с глубоким сожалением произнес Аркашка. - И даже к соглашательству…
Миша глядел с испугом. Он не решился спросить, что это такое.
- Его надо предостеречь. Спасти, - еще мрачнее заявил Аркашка. - Пока не поздно. Пока он не докатился до предательства!
- Ты что! - ахнул Миша.
- Ты знаешь, где знамя краскома? - шепотом спросил Аркашка.
- Нет.
- Никто не знает. Может, его уже нет?
- Как это нет?
- Очень просто. Ларьке нет дела до знамени краскома! До мировой революции! Он решает задачки по тригонометрии.
Миша потупился. Он тоже решал задачки, зубрил древнюю историю и английские глаголы. Но хоть обожал Аркашку, не хотел сдаваться:
- Для мировой революции лучше, что ли, если будем безграмотные?
- Это тебе Ларька напел? - подозрительно покосился Аркашка.
- Он говорит: революции требуются инженеры…
- Инженеры! Зачем?
- Строить.
- Строить! - с отвращением повторил Аркашка, и тут же глаза его вспыхнули черным огнем, а руки сжались в кулаки. - Разрушать - вот что надо! Рушить! Все! До основания!
- А затем, - поднял голову Миша, - мы наш, мы новый мир построим.
- Это когда будет, - отмахнулся Аркашка. Ему явно не хотелось что-то там строить… Охота была разрушать.
Аркашка попытался напрямую объясниться с Ларькой, но из этого мало что вышло. Ларька, который весело улыбался ребятам, беззаботно занимался, твердил, что беспокоиться не о чем, дальше их не вывезут, потому что некуда, а большевики все равно придут и сюда, к Великому океану, - с Аркашкой был грубоват.
- Революции нужна не трескотня, а дело, - оборвал он Аркашку.
- Ты что, не слышишь? - Аркашка простер руку к окну, за которым стреляли. - Там убивают революцию! А ты долбишь свой плюсквамперфектум…
Ларька оскалился на него, как на врага:
- Да! Долблю! А ты что делаешь?
- Я? - Аркашка быстро оглянулся и заторопился, заранее торжествуя: - Я установил связь с партизанами! И еще всех вас, зануд, первых учеников, спасу!
Но Ларька не выразил никакого восторга. Он впился в черные глазищи Аркашки:
- А партизаны тебе - спасибо! В ножки поклонились, благодетелю!
- Почему? Какое спасибо?
- Ну как же! Помог революции! Подбросил партизанам работенку. Им делать нечего, только с нами возиться. Ты что, боишься?
- Я? Боюсь?
Ларька снова показал острые зубы:
- Боишься, что пропадешь. А ты не бойся, скиталец морей. Зубри физику. Математику. Ты не маленький, соображай. Дело делай, а не трещи о мировой…
В этот вечер, в начале июня, вернулись из Харбина мистер Крук и Майкл Смит довольные, победителями.
За время поездки возникло только одно обстоятельство, о котором стоит упомянуть.
В первый же вечер, еще по дороге в Харбин, Смит снова заговорил о том, что пора бы мистеру и миссис Крук перечесть наконец роман Киплинга «Ким»…
Джеральд Крук откинулся назад, вытаращил глаза. Он явно заподозрил Смита в каком-то помешательстве на этом романе.
- Дался вам Киплинг… - Он неестественно засмеялся.
- В «Киме» говорится о злосчастьях индийского мальчишки. О его скитаниях, - заговорил Смит. - И о том, что мальчишка наверняка бы погиб, не подбери его английский офицер… Этот офицер понял, что такой мальчишка, прошедший невероятные испытания, коренной индус, который сможет проникнуть туда, куда англичанину не будет доступа, такой парень, если им заняться как следует, настоящий клад для Англии…
- Для Англии? - недоумевая, пророкотал басом мистер Крук.
- Неужели не поняли? - Смит сдвинул брови. - Я знаю, вы хотите везти ребят в Соединенные Штаты. Зачем?
- Но ведь только таким путем они смогут вернуться домой, в свой Питер…
- Вы уже потратили на них десятки тысяч долларов. Во что обойдется переезд? И кто вам позволит, если дети попадут в Штаты, вернуть их большевикам?
- Родителям!
- Большевикам, мистер Крук. Америка не позволит вам тратить доллары на большевиков. За свои доллары мы должны что-то иметь…
- Майкл! - загремел мистер Крук. - Я десятки раз твердил вам, что мы Красный Крест, а не какие-то торгаши! Мы вне политики, наше дело - человеческие жизни…
Но этот гром не произвел на Смита ни малейшего впечатления. Он переждал тираду мистера Крука и холодно спросил:
- Вы знаете, сколько стоит один разведчик?
- Разведчик? - опешил мистер Крук.
- Сотни тысяч долларов! А хороший - миллион!
- Миллион? - уставился на него мистер Крук.
- Около этих детей и мы с вами станем миллионерами! Для этого я и подсовывал вам Киплинга. Чтобы вы с миссис Крук хоть раз в жизни поступили серьезно! Ведь у нас в руках сотни потенциальных разведчиков… Классных разведчиков!
Мистер Крук хоть и продолжал сидеть, но так подобрался и выпрямился, что казалось - он встал. Тараща глаза и шевеля губами, он рассматривал Смита. По-видимому, ошеломленный открывающейся перспективой…
- Хорошо, Майкл, - пробормотал он невнятно. - Удивительная мысль, Майкл… Мне надо время, чтобы все обдумать…
Им удалось обменять в Харбине керенки и царские рубли - около трехсот тысяч - на полновесные доллары и благополучно вернуться во Владивосток, к ребятам…
Через какой-нибудь час странные слухи поползли по классным комнатам. Будто всех ребят Круки увозят в Америку…