Учителей ребята предупредили, что не пустят в здание, чтобы не пало подозрение, будто в бунте участвуют взрослые. Ночь ученики провели в школе, а Круки и учителя в гостинице.
Наутро на здании школы появился лозунг: «Даешь домой! И никаких гвоздей!» В школе было сколько угодно чернил, но написанный кровью призыв выглядел куда сильнее.
Процедуру эту предложил Аркашка, и, хотя Ларька насмешливо скалил зубы, Аркашку горячо поддержали. Решили сначала осторожно, карандашом, нанести контуры букв на простыню, а потом наполнять своей кровью каждую букву. От желающих не было отбоя. Пришлось по нескольку раз наполнять буквы кровью…
Ребята были уверены, что Круки потрясены. Но Круки считали, что лозунг написан обыкновенными красными чернилами, и миссис Крук возмущалась, что испорчена хорошая простыня.
Иногда в открытом окне школы показывался шланг, который держали несколько рук. Вверх взлетала и падала серебристая струя, отчего пыль на тротуаре темнела и взбухала, как тесто. Этот шланг в мирные дни использовали, чтобы поливать школьный сад. Ларька велел втащить его в здание и буркнул:
- На случай обороны…
Энтузиасты осваивали шланг, стараясь все же не слишком щедро поливать прохожих.
Капитану «Асакадзе-мару» было сообщено о непредвиденных обстоятельствах. Он потребовал выплаты компенсации: выход судна в море задерживался не по его вине. Мистер Крук, и без того осунувшийся за сутки, побледнел, понимая, что, если «Асакадзе-мару» не уйдет в течение двух-трех дней, он останется без гроша. Все попытки как-то договориться с ребятами, хотя бы вступить с ними в переговоры, оканчивались ничем. К тому же они продолжали голодовку и, наверно, от этого становились все сердитее.
Мистер Крук строго-настрого предупредил Смита и Валерия Митрофановича, чтобы они не втянули в конфликт японцев или белых; запрещено было давать какие-нибудь сведения местным газетчикам.
Самое неприятное объяснение пришлось выдержать со Смитом. Он не принимал упреков, что все неприятности возникли из-за его нелепой затеи; нелепостью он, наоборот, считал поведение Круков.
- Вот ваша книга, - сунула ему миссис Крук томик Киплинга. - Она отвратительна. И чем талантливее, тем отвратительней. Воспевать мальчишку за то, что он предает свою родину, свой народ, - это же гнусно!
- А если народ сбился с дороги? - пожал плечами Смит. - Вы же видите, что происходит в России! Народ, как стадо, шарахнулся с пути. Истина в том, чтобы помочь ему вернуться в семью цивилизованных наций.
Джеральд Крук поморщился:
- Майкл, вам не нравится русская революция. А русским она нравится.
- Не уверен.
- Не уверены? - Крук вытаращил добрые глаза. - Тогда объясните, пожалуйста, почему эти несчастные ребята так рвутся домой? Почему не хотят отправиться в путешествие? Почему не доверяют нам? - И, не слушая сбивчивых возражений Смита, пророкотал, как труба: - Все вышло из-за вас, Смит. Извольте это исправить.
Смит ничего не собирался исправлять, но знал, что у Ростика остались в школе дружки… Попытались установить с ними связь. Из этого тоже ничего не вышло. Ларька не спускал глаз с дружков Ростика…
Школа выглядела все суровее. Никто не выходил на балкон. Окна были закрыты. Голоса ребят не слышались. Может, они ослабели от голода? Лишь к вечеру второго дня Круки, дежурившие у здания почти бессменно, услышали знакомую им песню про «Варяга», который не сдается, даже погибая… Им показалось, что они различают голоса.
- Слышишь? Катя! - встрепенулась миссис Крук.
- И Аркашка! - подхватил мистер Крук.
- Очень мрачно поют…
- Еще бы! Вторые сутки не ели…
Им так хотелось увидеть ребят, что они подошли к двери и осторожно не то постучались, не то поскреблись… За дверью шевелились, но не отвечали.
- Пустите нас, пожалуйста, - попросил мистер Крук, прижимая ладонь к толстой груди. - Мы вам ничего не сделаем. Мы только хотим на вас посмотреть…
- И кончайте эти фокусы с голодовкой! - потребовала миссис Крук. - Если кто-нибудь заболеет, я не стану лечить, так и знайте!
- Позвольте нам войти, - умолял глухим басом мистер Крук. - Мы только взглянем на вас и сейчас же уйдем…
- Нельзя, - строго прозвучал из-за двери голос Гусинского. - Теперь не о чем говорить…
- Но ведь вы ошибаетесь, честное слово! - заторопился мистер Крук.
- Это глупо! И невежливо! - подхватила миссис Крук. - Шпионы! Возмутительно! Как вы смеете думать такие гадости обо мне и мистере Круке!
Гусинский не отвечал.
- Неужели вы нас не пустите? - продолжал уговаривать мистер Крук воркующим, как у голубя, голосом. - Хотя бы на минутку…
- Перестань, Джеральд, так просить, - сухо сказала миссис Крук. - Они унижают себя неблагодарностью и бессердечностью…
И тут в них ударили струи холодной воды. Послышались гогот и крики:
- Долой Круков!
Мистер Крук невольно шарахнулся, но сейчас же заслонил жену. Их поливали, как клумбу. В них попали не случайно, а целились…
Послышался грозный окрик Ларьки: «Перестать!», чей-то вопль; шланг из окна, извиваясь, исчез…
- Что это, Джеральд? - Голос у Энн Крук дрогнул. - Благодарность?..
Она не успела договорить, он не успел ее утешить… Из переулка у аптеки выскочил худенький человечек в холщовой блузе. Он пробежал мимо Круков. Это был Джером Лифшиц, тот самый Джером Лифшиц, который должен был сопровождать детский эшелон из Владивостока до границы Дальневосточной республики и сдать ребят представителям Советской власти…
Он исчез немедленно после того, как город захватили японцы. Его разыскивали. Он был объявлен вне закона. Белые поклялись пристрелить его, как собаку… Но крепко уважали большевика Лифшица в рабочих кварталах Владивостока, и до сих пор ему удавалось скрываться… А теперь он бежал.
Из переулка со стороны аптеки доносились беспорядочные крики, и Лифшиц бегло улыбнулся Крукам, пожал плечами и подскочил к двери в школу. Она тотчас открылась. Он исчез. И тут же из переулка высыпал японский патруль с карабинами наперевес. Вытянув длинные руки с револьверами, рядом с японцами бежали белые офицеры.
- Твоя барсука? - крикнул, будто завизжал, первый японец, подскакивая вплотную к Круку. Это значило: «Ты большевик?» Японец, как ни тянулся, приходился Джеральду едва по плечо. Какую-то секунду мистер Крук помедлил и затем жестом, полным достоинства, молча указал на флаг американского Красного Креста над зданием.
Это произвело отрезвляющее впечатление. Однако японцы и белые настаивали, что разыскивают опаснейшего преступника, что, по сведениям контрразведки, он мог скрыться в этом здании, где бывал и раньше… При этом они рассматривали мистера и миссис Крук хоть и вежливо, но с явным недоверием.
- Здесь никого не было, - твердо заявил мистер Крук. - Сюда никто не входил.
- Мы должны произвести обыск!
- Я протестую! - гулко, на всю улицу объявил мистер Крук. - Это неслыханное нарушение суверенных прав Соединенных Штатов!
Однако японцы и белые уже барабанили в двери прикладами и рукоятками револьверов. Некоторое время дверь не открывалась. Наконец открылась; на пороге стоял Ларька и скалил зубы…
Это нахальное поведение задержало японцев и белых еще на какую-то долю минуты. Впрочем, Ларьку тут же отбросили в сторону, и обыск начался. Вслед за японцами в здание вошли, конечно, и Круки со Смитом и Валерием Митрофановичем. Ростика Ларька все-таки не пустил.
Белые и японцы пытались выведать у ребят, куда скрылся Лифшиц. Но все только удивлялись и пожимали плечами, явно не понимая, о ком идет речь. Смита и Валерия Митрофановича Круки затащили в свою комнату и не отпускали ни на шаг. На всякий случай миссис Крук придерживала Смита за рукав.
Обыск длился долго. Японцы по нескольку раз возвращались в классные комнаты, заглядывали даже в парты и за учебные доски, а сами косились на ребят: может, они не выдержат, сорвутся, как-нибудь выдадут себя? Но лица у ребят были каменные…
Белые офицеры, распотрошив все в спальнях детей, полезли в подвал, на чердак, в школьный буфет, в сарай, но, кроме того, что разукрасились паутиной и пылью, никаких результатов не добились. Джером Лифшиц, которого они так жаждали пристрелить на месте, исчез без следа.
Между тем Круки начали проявлять нетерпение. Когда же миссис Крук решительно двинулась к выходу, чтобы немедленно связаться с американским представительством, японцы и белые неохотно заявили, что уходят.
Поручив миссис Крук присматривать за Смитом и Валерием Митрофановичем, мистер Крук пошел провожать непрошеных гостей.
В актовом зале, где висел огромный, чуть не до пола, портрет во весь рост царя Николая II, белые офицеры и японцы еще раз прошли строевым шагом, отдавая честь и скосив на хмурое царское личико выпученные глаза…
Когда все услышали наконец, как внизу тяжело хлопнули двери, Миша Дудин первый сорвался было с места.
- Ша, - велел Ларька.
Миша сел, вцепившись в ноги, которые сами хотели куда-то бежать.
Подошли Круки. За ними шагал Смит, плелся Валерий Митрофанович. Теперь, когда белые и японцы исчезли, и Круки и ребята чувствовали неловкость. Ведь Круков не пускали в школу, и все-таки они здесь… Крукам хотелось воспользоваться неожиданной возможностью и обстоятельно поговорить с ребятами. А Ларька, Гусинский, Аркашка, даже Катя и Миша Дудин нетерпеливо ждали, когда же Круки догадаются и уйдут. Сами. Не выгонять же их, в самом деле! При них небезопасно открывать убежище Джерома Лифшица. Между тем в его убежище невозможно просидеть долго…
- Видите, как получилось, - начал Джеральд Крук, широко улыбаясь. - Давайте воспользуемся случаем и потолкуем…
- Не о чем! - громко перебил его Аркашка.
- Как не стыдно, Аркадий! - нахмурилась миссис Крук. - Мы вас почти усыновили! И вообще…
- Буза все это! - напирал Аркашка, пытаясь выставить Круков. - Покомандовали, хватит!
- Разве мы плохо командовали? - еще шире улыбнулся мистер Крук.
- Докомандовались! Чтобы нас в шпионы!..
- Это бред! - стукнула кулаком миссис Крук.
Аркашка хотел ляпнуть тоже что-нибудь покруче, но не успел. Портрет царя вздрогнул, задергался. У царя перекосилось личико, будто он надумал заплакать. Ларька и Гусинский кинулись к портрету, помогая сдвинуть его в сторону. И наконец появился улыбающийся Лифшиц.
- Он сидел в камине! - с жаром объяснял Миша Дудин оторопевшей миссис. - Это Ларька придумал! А камин мы прикрыли портретом царя! Будто так и было… Они царю честь отдавали! А там Джером сидел!
Джером Лифшиц сказал:
- Есть предложение. Высоким договаривающимся сторонам немедленно сесть за стол и выкурить трубку мира…
Он торопился и даже несколько подталкивал к столу на сцене сначала Джеральда Крука, а потом Ларьку.
Они уселись. Вокруг, в набитом битком зале, в коридорах, толпились сотни ребят.
Крук не то улыбнулся, не то смахнул неожиданную слезу; может, и то и другое вместе. Он встал, протянул Ларьке руку. Ларька помедлил, но потом руки их встретились.
- Отличное начало, - прокомментировал в темпе Лифшиц. - Будем считать официальную часть законченной. Приступим к деловым переговорам. - Он сделал паузу, посмотрел на Ларьку, на Аркашку, на Гусинского, потом - в зал. И сообщил уже без улыбки: - Придется ехать в Америку, товарищи. Никуда не денешься.
Он понимал, что за секундой гневной тишины поднимется невообразимый крик и быстро подошел к краю сцены, протягивая руку:
- Ша!.. О вас знают не только товарищ Луначарский, но и товарищ Ленин! Так что ведите себя прилично… Хотя Соединенные Штаты нас не признают, в Нью-Йорке у Советского правительства есть свой представитель, товарищ Мартенс. Все будет олл райт! Никаких шпионов… А если кто-нибудь посмеет задержать вас, питерских и московских ребят, мы поднимем на весь мир такой хай, что господам империалистам станет тошно!..
Майкл Смит осторожно нагнулся над миссис Крук.
- Это поразительно! - сказал он тихо. - Ему верят!.. - И добавил, словно капнул ядом: - А вам - нет…
Все же на этом переговоры между мистером Круком и Ларькой не кончились. Ларька заявил:
- Ребята не хотят больше иметь дела ни с Майклом Смитом, ни с Валерием Митрофановичем.
Несколько опешив, Джеральд Крук попытался объяснить, что на такую деликатную тему как-то неловко вести переговоры в присутствии сотен ребят и тех же Смита с Валерием Митрофановичем. Ларька не понимал, что тут неудобного, ему казалось, что напротив - пусть все слушают!
Лифшиц предложил:
- Давайте отменим голодовку. Поедим как следует. И мистер Крук и наш товарищ Илларион пусть посовещаются, извините, на голодное брюхо. Я думаю, они быстро договорятся…