И правда, когда рано утром поезд остановился, сквозь щелки в тяжелой двери Миша увидел словно сказочное царство… Да что там молочные реки! Кисельные берега! На шумном рынке, который раскинулся и справа и слева от станции Арзамас, было все! Самая невероятная царская еда. Например, кольца коричневой колбасы…
Тяжело, со скрипом, раздвинулись большие двери теплушки. Аркашка Колчин первый спрыгнул на землю и заорал:
- Ага! Мы первые! Те сзади плюхаются! Нипочем не догонят! Слабо!
Меньшие, высыпав из других теплушек, тотчас подхватили:
- Ура-а! Мы первые!
Они обожали Аркашку. Но он держал их на почтительном расстоянии. Находиться около Аркашки разрешалось только его постоянному спутнику и ординарцу Мише Дудину.
Теперь и по утрам солнце грело вовсю, а это утро выдалось совсем летнее. Но Аркашка упорно не снимал ни старенькую, потрескавшуюся, зато настоящую кожаную комиссарскую куртку, ни кожаную фуражку.
В своем роскошном обмундировании Аркашка двигался неспешно, слова цедил через губу и делал брезгливое лицо человека, занятого исключительно важными мыслями. Но долго он так держаться не мог и начинал опять лезть во всевозможные события и приключения, горланить и веселиться.
- Аркаша-ша! - кричал и дергался как ненормальный его дружок Ростик, по прозвищу Псих, длинный, тощий, в измызганной куртке гимназиста, немытый с самого Питера, со свалявшимися белокурыми волосами. - Наша взяла! Куча мала!
И он стал приставать к маленьким и обижать их. Миша Дудин Ростика не уважал. Оглянулся на Аркашку, ожидая его вмешательства. Из вагонов посыпались и девочки. Одни с визгом прыгали вниз, другие степенно спускались по деревянным сходням. Небольшая, худенькая, с гладкой прической девочка, сумевшая каким-то чудом сохранить и форменное платье гимназистки, и воротничок, и манжеты в таком виде, будто они только что были отглажены и накрахмалены, оказалась около Ростика. Это и была Катя Обухова, но знакомые почему-то предпочитали называть девочку Екатериной…
Ростик наслаждался, выкручивая руки какому-то незадачливому третьеклашке, который тяжко сопел, с трудом удерживая слезы.
- Ну, чего связался, - бурчал Миша, пытаясь оттащить Ростика.
Екатерина повела глазами, и одна из ее подружек, веселая красавица Тося, протянула сложенный в трость зонтик… Зонтиком Екатерина тотчас трахнула Ростика по голове. Лицо ее при этом не дрогнуло. Растерявшись, Ростик оставил свою жертву.
- Так будет со всяким, - торжественно заявила Екатерина, - кто подло обижает слабых.
Ростик ринулся на нее, но Катя очень удивилась:
- Ты хочешь меня ударить?
- А ты думала! - замахнулся Ростик.
- Я девочка, разве ты не видишь?
- Ну и что?
- А ты как будто мужчина!
- Я? - немного опешил Ростик.
Все мальчишки и девчонки жадно поглядывали на рынок, но не решались туда сразу бежать. Думали, может, будет какая команда от старших, от учителей. Меньшие искали своего Валерия Митрофановича, который давно ускакал из поезда и теперь яростно торговался в дальнем углу рынка, присмотрев самую смирную старуху, а у нее - пудовичок муки и бутыль подсолнечного масла…
Из старших несколько самых шустрых и беззастенчивых ребят толклись на рынке, но остальные выжидали… В толпе старших мотался Ларька Ручкин и галдел, отчаянно жестикулируя:
- Чего стоите? Сюда не принесут! Тащите свое пролетарское барахлишко из Питера, славного города революции, мелкой здешней буржуазии! Кланяйтесь кулакам! Авось отсыпят вам пригорошню пшеницы! А на колени станете, и губы сальцем помажут! Как иудам! Валяйте, детки революции! Ложитесь на пузо, лавочники вас полюбят…
Поеживались от таких слов, пересмеивались, но не торопились на рынок, как он ни манил… Пока Володя не крикнул, радуясь, что догадался:
- Да у него, у Ручкина, менять нечего! Вот он и поет!
И толпа загоготала, веселясь, словно освободилась от чего-то… Полезла в вагоны за вещичками…
Скалясь весело и сердито, Ларька косился на Володю. Но промолчал. Менять ему действительно было нечего. Может, Володя предложил бы ему что-нибудь из своих вещей, но тут его ухватила за рукав Тося, подруга Кати.
- Катю сейчас побьют!
Аркашка с Ростиком и Мишей Дудиным отошли всего на несколько шагов, когда к ним, поправляя очки, подбежал высокий, плечистый паренек в серой, аккуратной тужурке гимназиста. За ним торопилась испуганная Тося.
- Это ты хотел бить Катю? - спросил Володя Ростика, сжимая кулаки.
- Гляди! Из недобитых буржуев! - заржал Ростик. Рядом с Аркашкой он никого не боялся. - Ты откуда такой вывернулся?
И он вытянул вперед пальцы, целясь в очки гимназиста. Тот решительно отбил руку Ростика:
- Я - Владимир Гольцов! И я тебя вызываю!
- Чего?
- Морду он тебе желает набить, - пояснил, усмехаясь, Аркашка.
- Этот? Да он сейчас маму вспомнит…
- Я полагаю, вы знакомы с правилами, - поморщился Володя. - Знаете хотя бы, что нечестно вдвоем на одного…
- Нет, - недобро сказал Аркашка. - Мы без правил. Мы уж бьем так бьем. Чтоб не встал.
- Ладно, не плачь, - посоветовал, ухмыляясь, Ростик. Он заметил, что к ним приближается Николай Иванович, учитель из их вагона. - Гуляй пока… Собирай букеты.
- А где Ручкин? - спросил Аркашка, когда друзья отошли.
- Ларька-то? - скривился Ростик. - А!.. Скучный человек.
Он достал из-за пазухи рогатку и прицелился в девочек, не решавшихся отойти от своего вагона. Миша тоже вытащил рогатку. Но Аркашка не дал стрельнуть.
- Ты что? - плаксиво возмутился Ростик.
- Что тебя все на чепуху тянет. Сейчас мы Ларьке вставим фитиль…
- Ну? - не поверил Ростик. - А как?
Но быстро спрятал рогатку и потопал за Аркашкой.
- Жрать нечего? - на ходу бросил Аркашка.
- Брюхо подвело, - согласился Ростик, шаря глазами по унылому вокзалу. Миша только вздохнул.
- А мы достанем.
- Менять не на что, всё уж променяли. Или ты решился?.. - задохнулся Миша, уставясь на комиссарскую кожанку Аркашки.
- Меняют мещане! - гордо пояснил Аркашка. - Мы экспроприируем.
- Это как?
- Я вас научу. Возьмем, и все. Раз нам надо.
- Ого?! - обрадовался Ростик. - А Ларьке - шиши! Я перед ним нарочно почавкую, чтоб он обслюнявился…
- На всех достанем, - нахмурился Аркашка. - Пусть знают, кто такой Аркадий Колчин!
- И Михаил Дудин, - выпятил грудь Миша.
- Не то, что какой-то Ларька Ручкин, хоть он и хвалится, будто Зимний дворец брал…
Они вступили на рынок плечом к плечу. Миша старался не отвлекаться. Впереди шел Аркашка. Его комиссарская куртка и фуражка произвели впечатление.
На Ростика тоже поглядывали с опаской, хоть и по другой причине. Как только ребята увидели на прилавке большой кусок розового пахучего сала, Аркашка, бледный, решительный, грозно сверкая черными глазами, протянул руку, не торопясь сунул сало под мышку и проворчал:
- Как буржуйские излишки, экспроприируем… Да здравствует анархия!
Повернулся кругом и тем же твердым шагом двинулся на выход, в сторону эшелона.
Миша во всем подражал Аркашке, пробовал сверкать глазами, но Ростик не выдержал и по-глупому победно ухмыльнулся: знай, дескать, наших… Тут только тетка, которая продавала свинину и сало, голосистая базарная торговка, подрастерявшаяся от кожаного великолепия Аркашки и его загадочных слов, несколько воспрянула духом.
- Караул! Люди добрые! Режут! - завопила она. - Воры проклятые! Грабители! Да не дайте им уйти с моим салом! Да вон же они! Ворюги, дьявольское отродье!
Ростик, который, похоже, бывал в таких переделках и знал, что сейчас начнется, незаметно растворился в толпе. Но Миша не покидал Аркашку и, не сводя с него глаз, старался смотреть так же строго и независимо. На них лезли со всех сторон злобные морды, готовые не то что ругать или бить, а кусаться, как бешеные собаки. Но Миша не боялся, хотя и было страшновато. Ничего, рядом Аркашка, а там - ребята, целый эшелон…
- Ишь, ворюги, повадились!
- Питерское ворье, ученое!
- Мы не воры! - еще выше вскинул голову возмущенный Аркашка. - Мы не крали!
Сало у него между тем торговка выдернула и, на ходу выдав затрещину Мише, убралась восвояси, все еще вереща на весь базар.
- Не крал? - лезли к ним страшные рожи. - А чего же ты сделал?
- Мы - экспроприировали! - гордо объявил Аркашка.
- Чего-о? - вылупили на него глаза ближние, не в силах даже выговорить такое слово.
Только и это вряд ли выручило бы ребят… Миша увидел в толпе любопытствующих своего руководителя, Валерия Митрофановича, и так обрадовался, что забыл полученную затрещину.
- Валерий Митрофанович! - закричал он. - Это я, Миша Дудин…
Но странное дело - Валерий Митрофанович только что был, и недалеко, и тотчас же его не стало…
Уже потные, хваткие лапы брались за Аркашку и Мишу, и плохо бы им пришлось, но появились Николай Иванович и старшие ребята.
Николай Иванович заговорил таким строгим и насмешливым голосом, от которого в классе сразу становилось тихо. И здешние несколько поутихли. Пошумели потом еще, пробовали не отдавать Аркашку и Мишу, но тут Ларька Ручкин влез.
- Ладно, не отдавайте! - фыркнул он, размахивая руками. - Мы сейчас и остальных сюда приведем! Триста человек!
Пользуясь тем, что ближние призадумались, Аркашка, Миша и откуда-то взявшийся Ростик пошли за Николаем Ивановичем сквозь неохотно раздвигавшиеся рожи.
- Вот народ, а? - услышал Миша серенький и ровный голос Валерия Митрофановича. - На детей бросаются! Вот она, свобода…
И он пододвинулся к Мише и даже взял его за плечо, охраняя от нехороших людей, как обещал Евдокии Ивановне.
Когда выбрались к эшелону, Аркашка, все еще клокоча от злости и обиды, вытащил из внутреннего кармана кожанки последнюю, купленную им в Питере, газету.
- А это что? - хлопнул он по газете ладонью.
- А что? - ухмыльнулся Ларька. - Опять про твою анархию?
- Читай, если грамотный! - ткнул ему Аркашка в нос газету и, не дожидаясь, сам прочел:
- «…авангард революции в Питере и во всей стране должен подняться массой, должен понять, что в его руках спасенье страны, что от него требуется героизм не меньший, чем в январе и октябре пятого, в феврале и октябре семнадцатого года, что надо организовать великий «крестовый поход» против спекулянтов…»
- А ты сорвал крестовый поход! - закричал Аркашка в лицо Ручкину.
Все, кто смотрел в газету, увидели, что это - «Правда», статья называлась «О голоде», и внизу стояла подпись - «Н. Ленин».
Ларька увидел еще две ленинские строчки - «За непомерно тяжелым маем идут еще более тяжелые июнь, июль и август…»
Ларька привычно скалился, но на душе было невесело и в глазах туман; даже когда увидел неподалеку своих, Катю Обухову, не повеселел…