Хотя по первому впечатлению ребят Джеральд Крук выглядел добрым волшебником, а Энн Крук — ведьмой, та большая дружба, которая потом установилась между ребятами и четой Круков, началась с душевной близости между Энн Крук и Катей Обуховой...
Еще когда они жили в приюте, миссис Крук остановила выпуклые, похожие на стеклянные глаза на Кате и велела ей подойти.
— Вы Катя Обухова? — спросила она.
— Да.
— Я — Энн Крук. Сейчас разгружают зимние вещи. Оденем сначала младшие классы, девочек. Не возражаете?
— Я? Нет...
Энн Крук повернулась, словно по команде «кру-угом!» и твердо зашагала в приютскую кладовую. Катя удивленно шла за ней. В кладовую только что сгрузили груды курток с воротниками, теплого белья, чулок, ботинок. От всего этого пахло кожей, морозом, пряжей... Тут же стояли Олимпиада Самсоновна и Анечка. Казалось, они с удовольствием принюхиваются к забытым запахам...
— Это Катя Обухова, — сказала им миссис Крук. — Она согласна. Пусть начинает?
— Пусть, — послушно кивнула Олимпиада Самсоновна.
— Мы пошли, — рубила миссис Крук, обращаясь к Кате. — Вы отвечаете за то, чтобы все маленькие девочки были довольны. Вот ключи.
Катя молча взяла ключи, а Энн Крук повернулась — «кру-угом марш!» — и увела за собой Олимпиаду Самсоновну и Анечку.
Катя растерянно смотрела им вслед, сжимая ключи...
Когда через двое суток все девочки младших классов были одеты в зимнее и им подогнали, как умели, белье, суконные сарафаны и пальтишки, Катя хоть и побледнела от усталости, охрипла и еле двигалась, но чувствовала себя счастливой...
За эти двое суток Энн Крук ни разу не заглянула в кладовую. И когда с младшими было покончено, она не похвалила Катю и не упрекнула ни в чем, а велела опять:
— Одевайте старших девочек.
Конечно, и Тося и другие старшие помогали Кате возиться с малышами, копались во всех вещах, между делом облюбовывая себе наряды... Но потребовалось множество дипломатических ходов, выдержка, такт и весь Катин авторитет, чтобы и эта бурная процедура кончилась благополучно...
— Кому поручим одевать мальчиков? — осведомилась Энн Крук, когда Катя доложила ей, что с девочками удалось разобраться.
— Ручкину, Гольцову и Колчину, — посоветовала Катя.
— Давайте, — кивнула миссис Крук. Катя назвала фамилии тех же ребят, которых рекомендовала Олимпиада Самсоновна. — Скажите от моего имени, пусть берутся за дело. Они вас послушают?
— Конечно, — пожала плечами Катя и этим окончательно завоевала доверие решительной американки.
Через день Круки пригласили Катю на вечерний чай. Когда Катя пришла, миссис Крук сообщила:
— Джеральд, это Катя.
— Я знаю, дорогая, — пророкотал мистер Крук, широко улыбаясь.
— Она будет мне помогать.
— Очень хорошо, дорогая.
Едва они уселись за стол, как миссис Крук уставилась на Катю круглыми, голубоватыми глазами и сказала:
— Вы хотите что-то спросить?
— Да, — призналась Катя. — Я хотела спросить, с кем же сейчас ваши дети...
Джеральд выпрямился, и лицо его, казалось, вытянулось. Но Энн Крук не дрогнула. Как обычно сухо, она сообщила Кате:
— Бог не дал нам детей.
— Мы подружились с сотнями детей, которых можем считать почти своими, и в Европе, и в Центральной Америке, и в Китае, — мягко добавил мистер Крук.
— Джеральд хочет сказать, — пояснила Энн Крук, — что мы с двадцати лет работаем в организациях Красного Креста, и почти все время с детьми...
Они стали рассказывать, и у Кати скоро заблестели глаза. Ей почудилось, что ожил мамин и ее любимец, покровитель всех обездоленных, доктор Гааз, да еще с женой... Круки объездили полмира, спасая белых, красных, черных, желтых детей от верной гибели... Они не хвастались. Напротив, они искренне огорчались, что делали куда меньше, чем было необходимо, и что многие тысячи детей все-таки погибли...
— А почему вы решили помогать нам? — спросила Катя.
Круки переглянулись. Потом Энн взглянула на Катю, и лицо ее смягчилось:
— Нам показалось, что вы не переживете эту зиму.
Катя очень удивилась:
— Что вы! Мы бы как-нибудь перекрутились. Вот в Петербурге был голод, это да, и все-таки жили... — Тут у нее лицо словно осунулось, тени под глазами стали чернее. Но, не поднимая глаз и что-то невидимое перебирая пальчиками на столе, она вежливо объясняла: — Мы все вместе, понимаете? Это очень важно... Очень важно, когда все вместе... Надо спасать тех, кто всеми покинут...
Миссис Крук покачала головой:
— Поздно. Все решено. Будем заниматься вами.
— Почти восемьсот ребят — это немало! — радостно улыбнулся Джеральд. — Восемьсот жизней...
И они вдруг притихли, склонив головы и что-то шепча. Катя смущенно отвернулась, но все же косилась на Круков. Похоже, они молились.
— Надеюсь, Робинсу больше повезет у большевиков, — вздохнув, бодро сказала потом миссис Крук, будто разговор и не прерывался молитвой.
Джеральд оживленно согласился, а Катя с любопытством уставилась на миссис Крук:
— Разве ваш Красный Крест работает и у... — она чуть не сказала «у наших», но запнулась, — ...там, на той стороне, у большевиков?
— Дитя мое, — торжественно произнес мистер Крук, — мы стараемся быть везде!
— Значит, вы не за Колчака?
Круки снова переглянулись, и Энн сделала такой жест, будто что-то решительно отбросила:
— Мы всегда за детей. Только! В Китае условия были не лучше. Одни генералы дрались против других, уезд на уезд, а дети гибли. Там погибло очень много детей... Но еще хуже — диктаторы в странах Центральной Америки и Карибского бассейна. Чем меньше страна, тем ненасытней и кровожадней диктатор. Что же вы думаете, мы были за этих генералов, диктаторов? Мы спасали детей...
У Кати блестели глаза. Она смущенно улыбалась. Эта суровая Энн Крук ей чем-то напоминала маму. Дома у них тоже не принято было «лизаться», как говорила мама, воспитывалась сдержанность чувств.
— Вы хотите что-то спросить? — сухо заговорила миссис Крук.
Катя покачала головой.
— Неправда, — уставилась на нее рыбьими глазами миссис Крук.
— Не спрашиваю, значит, не хочу, — попыталась в тон ей отвечать Катя, но не выдержала и улыбнулась: — Не сейчас...
Она хотела уйти, но они попросили ее еще посидеть. Катя поняла, что чем-то им тоже нравится, и обрадовалась... А вообще-то Крукам тут, конечно, нелегко... Может, они устали от вечных скитаний, тяжелых забот. И им хотелось посидеть у мигающего каганца пусть с чужой, но славной девочкой, которая по возрасту могла быть их дочкой.
Они спрашивали Катю о ее родителях, о том, с кем она дружит, почему Катя назвала фамилии Ручкина, Гольцова, Колчина...
— Ручкин — это тот парень, который нашел мои перчатки? — многозначительно подмигнул мистер Крук.
Энн зашипела на него, но перестала, увидев, как улыбается Катя... Почему-то Ларька решился прикинуться жуликоватым, вроде Ростика. Катя не собиралась его выдавать. И вообще она теперь отвечала сдержанно, скупо, как ни нравились ей Круки. Ларька велел держать с Круками ухо востро. Хотя, наверно, это глупо. Катя хотела бы жить, как они — путешествовать по всему свету и помогать несчастным...
Вскоре после этого чаепития, накануне отъезда из приюта, Аркашка поделился с Ларькой своими планами:
— Надо пощупать Майкла! Он же свой парень!
— Ну да? — скептически хмыкнул Ларька. Впрочем, Смит нравился и ему.
Аркашка настаивал на своем, и Ларька только пожал плечами:
— Если тебе пришла охота схлопотать по носу, валяй.
— Я расскажу ему о краскоме, — загорелся Аркашка.
Ларька нахмурился, молча рассматривая друга.
— Не, о знамени не скажу, — понял Аркашка.
Но когда он сошелся со своим любимцем, Майклом Смитом, и начал было рассказ о краскоме, что-то сразу стало мешать.
Аркашка не мог понять, в чем дело! Почему-то он утратил все красноречие, стал косноязычен, бесконечно повторял «значит», «понимаете», попытался подогнать себя звонкими фразами, вроде «Знаете, это был необыкновенный человек!», но ничего не выходило и становилось совестно. Он не знал, как теперь выпутаться.
Смит глядел на него с интересом. Потом, пожалев Аркашку, вежливо спросил:
— А как его звали?
Аркашка смутился еще больше.
— По-настоящему — не знаю, — признался он.
— У него было прозвище?
— Нет, в отряде его звали — Павел или Командир...
— А вы как его называли?
— Товарищ краском...
— Вы — настоящие ребята, — решил Майкл, сплевывая изжеванную резинку.
— Кто?
— Ну, вы и ваши товарищи, которые бежали на фронт.
— Это я один, — пробормотал Аркашка. Он чувствовал двойное неудобство — и оттого, что врет, и оттого, что одному себе приписывает всю славу...
Решив разом покончить с этими осложнениями, Аркашка брякнул:
— А вы?
Смит поднял на Аркашку твердые, внимательные глаза, и неожиданно в них мелькнуло что-то общее с пронзительным взглядом Валерия Митрофановича — мелькнуло и тотчас исчезло...
— Почему я не убежал на фронт? — спросил Смит спокойно. — А на какой?
Аркашка покраснел, насупился; огневые, черные глаза метнули из-под ресниц искры.
— Выходит, вы за Колчака? — спросил он глухо.
Смит спокойно покачал головой и отрезал:
— Нет.
— Тогда вы за нас! — засуетился, разом оживляясь и добрея, Аркашка. — Ну, я же знал, какой вы человек! Вы человек что надо! Пойдете с нами! Пойдем шагать по планете! Даешь мировую революцию!
Смит был, видимо, удивлен, но так же спокойно покачал головой и твердо сказал:
— Нет.
— Как нет? — растерялся Аркашка. — А за кого же вы?
Тогда Майкл чуть заметно улыбнулся, поднял ладонь с длинными, гибкими пальцами и приложил ее к груди:
— Я за себя.
Всех ребят очень интересовали Круки и Смит. Разобраться в них было не так-то просто, хотя Ростик, например, уверял, что он видит американцев насквозь... Жадины! Почему — жадины, Ростик не объяснял, только энергично и пренебрежительно отмахивался от вопрошавших... Все понимали, что теперь многое в их судьбе зависит от этих американцев. Володя, который явно нравился мистеру Круку, считал, что ему беспокоиться не о чем, и поучал других. Ростик все-таки был уверен, что в любой момент облапошит этих американских провинциалов. Тося по секрету твердила девочкам, что Майкл Смит смотрит на нее как-то особенно. Многие уже в поезде начали зубрить английский и, завидя кого-нибудь из американцев, случайно выпаливали фразу или хоть слово по-английски. Иные, напротив, считали своим долгом всячески делать вид, что чихать они хотели на каких-то американцев. Так что суеты и волнений хватало.
Беседа Кати с Круками за чаепитием и наскок Аркашки на Смита также подверглись обсуждению в узком кругу, с участием Ларьки, Гусинского и Канатьева.
Катя призналась, что ей очень понравились Круки, их удивительная работа и что для себя она не желала бы лучшей судьбы.
— Тю, — печально ухмыльнулся Ларька.
— В последнее время, — сказала Катя, помедлив, чтобы ее фраза прозвучала еще обиднее, — вы, Ручкин, изрекаете только междометия...
— Хотите, скажу без междометий?
— Да, пожалуйста.
— Ненавижу таких Круков.
— И лопаете их еду? Носите их одежду? Это честно?
— Да, честно. — Он сердито смотрел на Катю, заведенный, как пружина. — Это не ихнее — еда, одежда, поезд — все!
— А чье? — Катя посмотрела на него сверху вниз, но так как они были одинакового роста, из этого мало что вышло. — Ваше, что ли?
— Да уж скорее мое. Откуда они взяли свои консервы? Это барахло? — Ларька дернул себя за ватный рукав.
— Купили, надо полагать. Не украли же.
— А я думаю — украли! У своих же, у бедняков. У негров, например. И вообще у рабочих. Они, буржуи, всегда крадут. Вы что, не знали? Только умеючи крадут, втихомолку, научно, не так, как наш Ростик. А потом бросают копеечку. Может, они в бога верят, в рай желают, может, просто хотят похвалиться. А Круки хватают эту вонючую копеечку и на нее покупают таких, как вы! Ах, мы спасаем деточек!.. — передразнил он разом и Катю и Круков. — Спасайте их от буржуев! — заорал Ларька. — Делайте революцию! Тут и спасенье, и все!.. А за это, — Ларька снова дернул себя за ватный рукав, — я ихнему рабочему скажу спасибо или бедному негру!
Катя выслушала его, стиснув зубы, и еле дождалась, чтобы холодно негромко сказать:
— Как ни кричите, а Круки лучше вас.
Ларька задохнулся от возмущения.
— Конечно. Они для нас все делают. А вы болтаете всякий вздор и еще их оскорбляете. Это подло.
Катя встала и быстро ушла.
Мальчики сидели, понурив головы. Даже Ларька молчал, только раз и другой залез пятерней в свои роскошные рыжеватые кудри...
— Зря ты так, — нерешительно заговорил Аркашка. — Все-таки девчонка...
Ларька презрительно хмыкнул, а Гусинский выкатил круглые глаза:
— Что значит — девчонка? Или она понимает, и тогда идет с нами. Или не понимает — тогда на что она нужна!
Даже Ларька засомневался, справедлива ли такая беспощадная постановка вопроса... Может, поэтому информация Аркашки о попытке вовлечь Майкла Смита в борьбу за мировую революцию прошла спокойнее, чем можно было ожидать.
— Все они только за себя, — отмахнулся Гусинский. — Буржуи! Разве они могут за народ?
— Все-таки сказанул, как думал, честный парень, — похвалил Ларька Смита. — Не виляет, как эти Круки...
Потом, когда Ларька был уже один, к нему подошла малоизвестная девочка, очень некрасивая, и молча, осуждающе сунула черную матросскую ленточку и катушку с остатками черных ниток...
— Вот это да, — сказал Ларька, скаля зубы. — Сплошной траур.
И он замахнулся, не зная, куда швырнуть дорогие сувениры.
— Грош вам цена, мальчишкам! — с негодованием отозвалась девочка.