Круки были крайне огорчены тем, что ребятам так не повезло, что война еще раз отсекла их от дома.

Операция в Харбине, когда мистер Крук сумел обменять обесцененные царские рубли и пустопорожние керенки на полновесные доллары, была тоже не простой. Но капитан японского сухогруза «Асакадзе-мару» соглашался предоставить свое судно для перевоза детей в Штаты только за доллары.

Нелегко достался Крукам и тот митинг, где на них смотрели полторы тысячи детских глаз, и многие не только с недоверием, с ожесточением, но и с презрением, с вызовом...

Слава богу, все это осталось позади. Дети поняли, что иного выхода нет. И хотя время от времени на мистера Крука набегали гнетущие мысли о том, как встретят в Штатах их необычную одиссею с красными детьми, но сейчас и с этим было поздно считаться. Он подписал с капитаном Торигаи договор. Капитану Торигаи был вручен аванс, в долларах конечно. Капитан Торигаи был приземистый, крепкий, широкий, как ворота. С таким капитаном не пропадешь. Приятно смотреть, как он улыбается, приятно слушать, как он хвалит свой корабль. И все, о чем раньше было договорено, капитан Торигаи выполнил.

Твиндеки, где обычно размещался груз, Торигаи переоборудовал под жилье для ребят; здесь без труда могут разместиться несколько сотен человек.

Пассажирских кают на сухогрузе имелось только двенадцать. Их займут миссис и мистер Крук, Смит, шесть учителей, врач, завхоз и шеф-повар.

Судно было грузовое, но содержалось в исключительном порядке и чистоте. Даже миссис Крук ни к чему не могла придраться. Капитан Торигаи предоставил ей возможность облазить корабль сверху донизу, хотя это было и не так просто. Водоизмещение, что ни говори, десять тысяч тонн! Это не какая-нибудь каботажная шхуна... И ход соответствующий — десять узлов.

Миссис Крук честно призналась, осмотрев судно, что хотела бы видеть и американские сухогрузы в таком идеальном состоянии. Капитан Торигаи еще шире расплылся в довольной улыбке. Он гордился своим «Асакадзе-мару» и имел для этого все основания.

Капитан проводил чету Круков на причал, где с подошедших военных транспортов продолжалась разгрузка зеленых японских танков. Несколько танков, лязгая и громыхая, уползали от причала, заволакивая все удушливым черным дымом.

— Еще раз напоминаю, капитан, — строго твердила миссис Крук, несколько раздосадованная тем, что не обнаружила на «Асакадзе-мару» никаких недостатков, — мы будем неукоснительно соблюдать режим дня. Подъем. Зарядка. Занятия. В том числе занятия детского хора и оркестра. Дежурства детей. Все строго в установленные часы.

Капитан Торигаи улыбался еще ослепительнее, решительно во всем почтительно соглашаясь со строгой миссис Крук.

— Сегодня и завтра — баня, — сообщила ему миссис Крук. — Это не так просто, вымыть перед плаванием всех детей... Послезавтра в десять ноль-ноль начинаем посадку.

Капитан позволил себе заметить, что «Асакадзе-мару» готов хоть сейчас принять драгоценный груз.

— Я думаю, дорогая, — несколько оживился мистер Крук, — что мы за час до посадки пришлем наш оркестр! Пусть приготовится и играет во время посадки...

Энн Крук проницательно взглянула на мужа.

— Не волнуйся, Джеральд, — твердо сказала она. — Все в порядке...

Они распрощались с любезным капитаном и двинулись к выходу в город. Тяжело и страшно было смотреть, как вопящие, теряющие человеческий облик толпы русских господ требуют, чтобы их забрало из родной страны любое иностранное судно, лучше военное... Потом Круки подождали, пока маленький японец в очках проверит их пропуск, миновали цепочку японских солдат со штыками наперевес... День был солнечный, тихий; только нестерпимо громыхали и воняли позади танки... У Круков росло приятное ощущение, что все скверное позади, теперь все ясно. Они невольно вздохнули полной грудью, когда вышли из порта. Взглянув друг на друга, улыбнулись...

И тут к ним кинулся не похожий на себя Смит, вспотевший, в пыли, с перекошенным лицом:

— Я третий час пытаюсь вас найти! — сорвался он на крик. — Вы знаете, что происходит?

Круки смотрели на него с немой укоризной. Им только что было так хорошо...

— Бунт!

— Бунт? — повторил мистер Крук, оглядываясь.

— Да не в городе! У нас! Взбунтовались эти так называемые дети...

Около Смита вертелся Ростик. Он был в форме скаута, которая никогда ему не шла, а сейчас особенно выглядела нелепо.

— Психи! — пожаловался Ростик. — Не хотят в Америку...

— Красный бунт! — оборвал его Смит. — Командует, конечно, Ларька Ручкин. Его давно надо было убрать, но меня же не слушали! Они воспользовались тем, что все учителя ушли в город купить кое-что в дорогу. В здании остались одни дети. Я вышел на несколько минут, в аптеку. Когда вернулся, двери оказались на запоре. Я потребовал, чтобы открыли. Тогда на балкон вышел этот Аркашка... Колчин. Вы посмотрели бы, в каком виде! Впрочем, вы еще им насладитесь. В каких-то отрепьях, полуголый! И заявил, что никаких переговоров с американцами вести не будут... Они выбросили всю одежду, всю еду, которую вы им подарили. Пока я пытался ему что-то внушить, дверь на секунду приоткрыли и выкинули вот этого... — он кивнул на Ростика. — Когда я кинулся к двери, она снова была заперта. И там смеялись!

Мистер Крук снял шляпу, вынул платок и медленно вытер лицо и голову. У него были глаза обиженного ребенка.

— Я не понимаю, что произошло?

Ростик потупился. Смит, еще не остыв от гнева, уставился было на миссис Крук, но потом предпочел смотреть на Джеральда Крука. Отвечать он, кажется, не собирался.

— Вы слышите, Смит? — ледяным голосом произнесла Энн Крук. — Мистер Крук желает знать, что произошло.

— То, что я давно ожидал, — прошипел Майкл Смит, неожиданно резко поворачиваясь к ней. — То, о чем я долбил вам несчетное число раз! Это красные, ясно? Красные! Большевики! Им по шестнадцать лет! Они в армию годятся! А что я слышал в ответ?

— Что это дети, старина, — мягко сказал мистер Крук.

Кажется, Смит выругался, но этого никто не расслышал.

Пока они бежали к школе, где забаррикадировались взбунтовавшиеся ребята, Энн Крук расспрашивала Ростика:

— Вы находились со всеми?..

— Да, миссис Крук.

— С чего началось?

— А я знаю? У них было договорено. Сняли с себя все, что вы им дали, форму, все. Надели свое, питерское дранье. Башмаков нет, так они босиком. Я их уговаривал: «Что вы, говорю, братцы, как можно, миссис Крук и мистер Крук очень обидятся». Тогда они заметили меня и выбросили.

— Почему?

— Так я разве из ихней компании!

— А из какой?

— Я сам по себе. — Ростик с гордостью выпятил грудь, оглядываясь на Смита. — Я хочу в Америку, с вами, буду все делать, что скажете...

Круки бежали, уже не слушая Ростика. Еще издалека увидели у школы японский патруль и Валерия Митрофановича. Сняв поношенную учительскую фуражку, прижимая к груди цепкие ладони, он умоляюще глядел на солдат и что-то им растолковывал.

— Просит взломать дверь, — процедил Смит. — Пустой номер. Я тоже просил...

Японцы покачали головами, показали Валерию Митрофановичу на флаг американского Красного Креста над школой и ушли, не оглядываясь.

Валерий Митрофанович в запале шмякнул даже фуражкой о тротуар, но тут же подобрал ее и сердито принялся чистить.

На балконе второго этажа время от времени появлялся кто-нибудь из ребят. Сейчас выскочил Миша Дудин. Он и правда был босиком, в латаной-перелатаной Катей рубашке и старых, мятых штанах, у которых одна штанина была выше другой.

— Боже мой! — ахнула миссис Крук. — Ужасно! Ты похож на Гекльберри Финна!

— На кого? А!.. — Мишина рожица расплылась от удовольствия, когда он понял. Впрочем, он тут же спохватился и стал важным, как заправский дипломат. — А мы с вами не разговариваем.

— Почему?

— Никаких переговоров. Ларька сказал.

И он исчез, хотя Круки умоляли его остаться.

Они довольно долго стояли перед притихшим зданием, чувствуя себя в глупейшем положении... Смит не выдержал, что-то пробормотал и ушел. Но тут же на минуту вернулся и заявил, что не намерен унижаться, а, напротив, намерен засесть в ближайшем кафе и напиться так, как никогда в жизни не напивался. Когда Круки будут готовы взломать двери, он, Смит, будет к их услугам, не раньше. Валерий Митрофанович метался перед дверью, объясняя, что там внутри все его имущество...

— Неужели они его реквизируют? — спрашивал он миссис Крук.

Тут на балконе появился Аркашка и скомандовал:

— Отойти от двери!

Круки и Валерий Митрофанович послушно отскочили в сторону, а Ростик, на всякий случай, спрятался под балконом.

Тогда двери на секунду открылись, и вышла Катя. Она была тоже не в скаутской форме, а в том стареньком питерском черном платье с кружевным воротничком, которое так когда-то любила. На ногах у нее, как с некоторым облегчением отметила миссис Крук, были все-таки хоть шлепанцы. Катя торопливо сказала:

— Я только на минутку. Меня не хотели выпустить, и может, правильно. Все-таки я надеюсь... Это так ужасно, миссис Крук! Все знают, что вы хотите сделать из нас американских шпионов. Не пустите нас домой...

Впервые в жизни миссис Крук не нашлась, что сказать. Она сердито оглянулась на мужа.

— Это неправда! — громко запротестовал он.

— Извините, мистер Крук, — тихо сказала Катя. — Вам больше не верят.

Круки переглянулись.

— Как! — вспыхнула миссис Крук. — И вы против нас?

С тоскливой жалостью Катя всматривалась в их лица.

— Я не знаю. Вы очень добры, всем верите, я люблю вас за это... А если вас обманывают?

— Да, мы были слишком добры! — гневно сказала миссис Крук. — Слишком! С вами так нельзя. Что ж, мы прикажем выломать дверь. И отведем вас на корабль силой. Если вы дошли до такой низости, что не цените всего, что для вас делается...

— Не надо так, миссис Крук, — выпрямилась Катя, опуская глаза. — Мы не хотим в Америку. Мы ничего от вас не хотим. Не только вашей одежды, но и вашей еды... Мы объявили голодовку до тех пор, пока нас не отправят домой...

— Вы не хотите нашей любви, Катя? — задыхаясь, проговорил мистер Крук. — Разве мы не любим вас всех, даже... — Он невольно взглянул на Ростика. — И мы хотим отвезти вас домой...

Катя взглянула на него, молча покачала головой и пошла ко входу в забаррикадированную школу все быстрее... Дверь на мгновение приоткрылась и снова захлопнулась.