Нет нужды описывать весь путь «Ильича». Последним крупным портом на пути к островам Крэгса был Сидней, на юго-восточном берегу Австралии. Отсюда «Ильич» взял курс прямо на королевство Бисса.

Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода увидели огни Фароо-Маро.

На южном горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного прибоя пришлось бросать якорь вдалеке. С берега доносились сладкие запахи, как будто там в огромном тазу варили варенье.

Потом порыв ветра донес к борту дикий вопль, от которого у Бубыря будто холодная змея проползла по спине.

— Сигналят в раковину, — сказал матрос. — Здесь так умеют дуть в раковины, что за пять километров слышно.

«Надо будет научиться», — решил про себя Бубырь.

Далеко по берегу протянулась едва заметная цепочка огней, часть из них поплыла по воде.

Прошло не менее получаса, и, когда снова под самым бортом они услышали тот же дикий, ни с чем не сравнимый вопль, Бубырь едва не свалился на палубу.

— Эге-ей! — тотчас донесся до них знакомый голос Крэгса. — Ало-о-оха! Ало-о-оха!

И через минуту над бортом показалась его голова, более чем когда-либо похожая на голову пирата.

С Крэгсом еще не успели поздороваться, как над бортом выросла еще одна голова. Под светло-желтым шаром сложнейшей прически, сооруженной, казалось, не из волос, а из спутанной металлической проволоки, дико вращались белки черных глаз на фоне огромного скуластого лица, исчерченного белой краской. Один глаз был тоже обведен жирным белым кружком, отчего казался подбитым. Гигантский рот черного незнакомца был широко раскрыт, а вывернутые наружу ноздри раздувались над длинным белым, продетым сквозь нос обломком кости. В причудливые завитки прически был воткнут большой красный цветок, а на плече сидел ручной какаду. За первым на палубу прыгнули еще три таких же, весь костюм которых составляла ситцевая повязка на бедрах. Но зато прически — то в виде шара, то в виде треугольника, веера или перьев, выкрашенных в любые цвета, — были верхом искусства.

— Кино снимают! — восторженно пискнула Нинка и ринулась было к испуганно шарахнувшимся от нее незнакомцам.

Но Пашка удержал ее за плечо.

— Настоящие, — сказал он негромко. — Здешние жители.

— А они вроде боятся… — шепнул Бубырь.

— Белые их запугали. Колонизаторы. — Пашка с некоторым сомнением взглянул на Бубыря, потом на Нинку. — Вы тут правильную политику ведите! Это ничего, что у них в ушах и ноздрях понавешано, они — рабочий народ и крестьянство, угнетенные трудящиеся!

Утром началась выгрузка.

Матрос взял под мышки Нинку, спустился по трапу вдоль наружного борта «Ильича» почти до самой воды и вдруг швырнул Нинку, как котенка. Она не успела даже вскрикнуть.

Чьи-то сильные, нежные руки мягко приняли ее внизу и посадили на скамеечку. Нинка открыла рот от изумления.

Она сидела в ялике Крэгса, рядом с туземцем, на плече которого нетерпеливо перебирал лапками хохлатый какаду.

Бубырь, который наблюдал все это с борта, пробурчал было: «Я сам», но матрос уже бросил его в ялик… Белая пена набежавшей сине-зеленой волны обдала Бубыря, Нинку, матросов, но сильные черные руки заботливо подхватили Бубыря и усадили его ближе к Крэгсу.

Ялик оторвался от высоченного, как небоскреб, борта «Ильича» и запрыгал по волнам к берегу.

Жаркий, сладко пахнущий воздух мягко укутал их. Летающие рыбы, вспенивая воду, подскакивали кверху с замершими, отливающими радугой плавниками и неистово били хвостами, словно желая долететь до красного флага «Ильича». Океан сверкал под тропическим солнцем, переливаясь грудами изумрудов.

Впереди ревели буруны прибоя. Бубырь, судорожно вцепившись побелевшими толстыми пальцами в борт ялика, вспоминал все, что ему приходилось читать о кораблекрушениях. На всякий случай он проверил: пачка жестких, как фанера, сухарей была на месте, в кармане… С оглушающим ревом высоченный прибой бросился на прыгавший ялик. Бубырь в ужасе пригнул голову. И в тот же момент какая-то сила оторвала его от скамьи, бросила вверх. Он не успел даже вскрикнуть, как увидел, что сидит на широких черных плечах, его руки сами вцепились в роскошную прическу одного из матросов Крэгса, который вплавь бросился к берегу сквозь линию прибоя. Рядом, на плечах другого матроса, сидела Нинка с едва не вылезшими от страха и любопытства глазами.

Они уже были на берегу, когда, наконец, появился Крэгс с двумя островитянами, тащившими чемоданчики ребят. Он шел почти на четвереньках, лицо его стало ярко-розовым и пылало нездоровым жаром.

— Будь она проклята, эта лихорадка! — едва выговорил он, стуча зубами.

Нестерпимая жара струилась кверху зыбкими потоками воздуха. Бубырь и Нинка невольно оглянулись, словно соображая, куда бы отойти от этой жары, но уходить было некуда. На ослепительно белом, раскаленном небе трепетали черно-зеленые веера пальм…

— Ребята, сейчас же спрячьте ваши головы в шляпы, — пробормотал трясущийся Крэгс.

И Бубырь с Нинкой тотчас послушно натянули: Нинка — белоснежную панаму, а Бубырь — тяжелую, негнущуюся тюбетейку, красный цвет и яркие блестки которой привели в необычайный восторг матросов Крэгса.

Бубырю тут же очень захотелось подарить им тюбетейку. Сорвав ее с головы, он сунул эту драгоценность островитянину, на плече которого что-то верещал какаду. Но матрос испуганно отступил, пробормотав: «Ноу, мистер», и Бубырь вынужден был нахлобучить тюбетейку снова.

По берегу тянулись длинные склады, крытые волнистым железом. На вершине горы, в жарком мареве, словно дрожала антенна радиостанции, а по скатам виднелись сквозь густую зелень белые домики. Там же, на горе, стоял дом побольше, оказавшийся дворцом его величества короля Биссы.

Города Фароо-Маро Бубырь и Нинка почти не увидели, потому что дорога в резиденцию Крэгса шла стороной, поросла по краям кустарником, над плотной стеной которого тянулись в небо полчища кокосовых пальм. Машина Крэгса — темно-оливковая сигара с поднятым парусиновым верхом, сквозь который солнце проходило, однако, так же легко, как вода сквозь сито, — бежала по ослепительно белому коралловому песку, на котором плясали синие тени качающихся пальм. Дышать было нечем; от зеленого туннеля, по которому шла машина, тоже веяло зноем.

Дом Крэгса был полон чудес. Из всех углов на Бубыря и Нинку угрожающе смотрели темные лица деревянных фигур, изображения, нарисованные на щитах и барабанах, огромные и страшные маски. Три большие комнаты были наполнены туземным оружием, а также украшениями и предметами домашнего обихода. Здесь были луки и стрелы, копья и наряды колдунов и много таких предметов, поглядев на которые даже Крэгс пожимал плечами и недоумевающе почесывал свой лысый череп.

Впрочем, Крэгс скоро вынужден был заняться с профессором Паверманом и другими учеными неотложными делами по подготовке встречи Юры Сергеева, а ребята были поручены старшему матросу Крэгса, которого звали Тобука.

Это был мускулистый, темно-коричневый парень с пышной синей прической. Он весело улыбался, глядя на Бубыря и Нинку. И ребята немедленно прониклись к нему полным доверием. У Тобуки было только два недостатка: он ежедневно красил волосы, так что они у него были то огненно-красные, то синие, то зеленые, то желтые, и в первое время ребятам было трудно его узнавать. Зато, привыкнув, они, укладываясь спать, гадали, какого цвета будут волосы у Тобуки на следующее утро. Второй недостаток матроса огорчал Нинку и особенно Бубыря куда больше: с первой же секунды знакомства Тобука начал звать Бубыря — сэр, а Нинку — леди, и отучить его от этого было невозможно…

Следующий день был воскресным, когда на Фароо-Маро, как и на всех островах, не принято работать.

Позавтракав, Бубырь и Нинка пошли бродить под присмотром Тобуки, волосы которого на этот раз пылали ярко-оранжевой краской.

Сложность отношений с Тобукой определялась тем, что они почти не понимали друг друга. Английский ребята знали слабо, а по-русски сколько бы ни говорили Бубырь и Нинка, как бы ни коверкали слова, ни шептали и ни кричали, Тобука только улыбался, сверкая ослепительными зубами. Но тут же выяснилось, что жесты и мимика могут заменить и русский, и английский, и малаитский языки…

Очень скоро ребята узнали, что в океане купаться нельзя, что спать надо только под сеткой от москитов, что песчаная муха легко прокусывает любую кожу, кроме кожи крокодила, и что именно крокодил жил в ручье, над которым стояла уборная. А в один прекрасный день около веранды белоснежного дома Крэгса остановилась самая обыкновенная «Волга». Оттуда вышел молодой, но уже толстенький человек, чем-то неуловимо схожий с Бубырем, и, радостно растянув свое пестрое от веснушек лицо, гаркнул не по-английски, а просто по-русски:

— Здорово, ребята!

Это был помощник консула на Фароо-Маро, любитель хоккея Василий Иванович. Он приехал, чтобы отвезти ребят в дом консула.

…Не успели ребята прожить в доме консула и пяти дней, как появился мистер Хеджес. Он изнывал от безделья и просто взмолился, чтобы с ним отпустили ребят посмотреть знаменитых черепах Крэгса.

— Я их терпеть не могу! — тут же заявил он. — По-моему, нет ничего более гнусного! Но ведь нельзя побывать в королевстве Бисса и не посмотреть эту гадость. Тем более, — сказал он, когда они уже садились в оливковую сигару Крэгса, — что вас будет сопровождать сам премьер-министр Биссы…

Ведя машину вверх, к радиостанции, он принялся жаловаться, что его не принимают ни в какую игру.

— Крэгс с утра до ночи занят с Паверманом и другими вашими учеными, и он гонит меня, как собаку. Консул не разрешает мне помочь ему в закупках снаряжения и продовольствия. Меня отстранили даже от строительства аэродрома для самолетов, которые ожидаются со всех концов мира…

— А зачем они прилетят? — поинтересовался Бубырь.

— Парень, — удивился Хеджес, — тебе одиннадцать лет, а ты ничего не понимаешь в бизнесе? Удивительно отсталые дети у русских.

Было совершенно очевидно, что тайны бизнеса незнакомы ни Бубырю, ни Нинке. Тогда Хеджес снизошел до объяснений:

— Ко дню, на который будет назначен великий опыт… Кстати, вы не слыхали, кажется, на двадцать второе апреля? (Ребята не слыхали.) — Хеджес недовольно хмыкнул, но продолжал: — Так вот: к этому дню в королевстве Бисса, где сейчас проживает менее двухсот белых, ожидается приезд гостей со всех пяти континентов, не менее шестидесяти тысяч человек! Вы представляете себе этот размах? Сейчас в различных районах Фароо-Маро, а также на трех других островах сооружаются аэродромы, легкие сборные отели, отдельные домики, рестораны… Подсчитано, что одной жевательной резинки и кока-кола потребуется почти на десять тысяч долларов! На этом можно потрясающе заработать, но мне не дают развернуться. Только виски потребуется больше двадцати тысяч ящиков! Скажу вам по секрету, что я зафрахтовал два парохода. И, если они не опоздают, Хеджес тоже прославится!

Машина забралась уже довольно высоко. И вот на темном фоне сплошных джунглей ребята увидели низкие строения, над которыми безвольно повисла мягкая бахрома пальмовой крыши.

Казалось, здесь не было ни одного живого существа. Но, когда машина остановилась у дома, к которому строения сходились, как лучи звезды, на веранду пулей вылетел туземец с розовой раковиной в руках. Он повернулся на восток и, напрягая жилы на висках и шее, протрубил сигнал. Звук был похож на долгий, протяжный зов охотничьего рога. Где-то внизу, под перистыми лапами верхушек пальм, ему ответил рокот барабана.

— Теперь смотрите, — шепнул Хеджес, выключая мотор, но не вылезая из машины.

Лицо премьер-министра исказилось в брезгливой гримасе. Глядя на него, Бубырь и Нинка предупредительно подобрали под себя ноги и с очень тревожными лицами оглядывались по сторонам.

Сначала ничего не было видно. Потом Бубырю показалось, что сами по себе задвигались кокосовые орехи, валявшиеся в зарослях травы. В следующее мгновение он и Нинка с ужасом увидели, что на них надвигаются сплошные ряды черепах. Их было не сто, не тысяча, не десять тысяч… Казалось, что сама земля, морщась, ползет куда-то. Рокот барабана приближался, и черепахи ползли все быстрее. Сухой шелест, производимый ими, иногда заглушал удары барабана. Они были всего в пятидесяти метрах, когда барабан внезапно стих. Ряды черепах тотчас замерли.

Бубырь и Нинка испуганно уставились на Хеджеса. Тот поднял палец, призывая к молчанию. Спустя мгновение сухой рокот барабана возобновился, удары звучали с лихорадочной быстротой. В бескрайных рядах черепах началось движение. Сначала было непонятно, что происходит. Но спустя минуту черепахи разбились на пять колонн. Каждая из колонн, подчиняясь музыкальному рокоту барабана, двигалась к одному из пяти строений. Широкие двери распахнулись сами, словно тоже повинуясь ритму барабана. И ряды черепах стали втягиваться в зеленоватый сумрак, скрываясь в строениях…

— Они строят аэродромы, собирают дома, — негромко, словно боясь, что черепахи услышат, объяснял Хеджес — Вернувшись от вас, Крэгс перестал начинять их электронные клетки знаниями. Но все равно каждая из них знает страшно много, больше, чем любой человек…

В ближайшее к ним строение последние ряды черепах втягивались с такой же быстротой, с какой беззвучно несется поток воды. Шествие замыкала черепаха огромного роста, с подвижной маленькой головой на шее змеи…

— Скотина Крэгс, — не удержался Хеджес, — назвал эту черепаху моим именем! Она откликается, когда ее зовут Хеджес.

Словно услыхав это имя, черепаха проделала нечто удивительное, совершенно несвойственное настоящим черепахам. Она поднялась на задние лапы, так что сквозь плотную пластмассу сверкнули детали ее сложного механизма, приложила переднюю лапу к брюшному панцирю и церемонно раскланялась.

— А она может решать задачи? — замирая от любопытства, спросила Нинка.

— Она? — Хеджес презрительно усмехнулся. — Она величайший математик! Рядом с ней сам Крэгс просто баран!

— А можно, я ее спрошу? Хеджес нехотя открыл дверцу.

— Лучше я спрошу! — жарким шепотом уверял Бубырь. — Ты только напутаешь…

— Мистер Хеджес, — громко сказал Хеджес по-английски и сплюнул от негодования, — прошу вас сюда!

Черепаха, поводя головой на змеиной шее, с достоинством приблизилась.

— Неплохо держится, черт возьми! — осклабился Хеджес. — Я думаю, там, среди своих, она тоже премьер-министр. Ну, так что вы хотели спросить?

Нинка замялась, и, пользуясь этим, Бубырь торопливо заговорил:

— В саду пятьсот восемьдесят шесть яблонь. Это на сто тридцать деревьев больше, чем груш, и на девяносто пять деревьев меньше, чем вишен. Сколько всего деревьев в саду?… Вот, пусть решит, — добавил он, с нескрываемым недоверием поглядывая на черепаху.

— Только-то? — Хеджес присвистнул. — Я не успею перевести, как она даст ответ.

— А как это будет? — спросила Нинка.

— У нее там внутри барабан с бумагой. Лента с ответом выйдет изо рта… Внимание! — торжественно провозгласил Хеджес. — Я начинаю!

И он, слегка запинаясь, все же довольно быстро справился с переводом.

Черепаха продолжала пристально, без единого движения, глазеть на них блестящими глазами, но никакой ленты не появлялось ниоткуда…

— Может, она не поняла? — спросил Бубырь. — Мне всегда надо прочесть несколько раз…

— Не поняла? — фыркнул Хеджес. — Это исключено…

Пожимая плечами, Хеджес все же повторил условие задачи.

Черепаха безмолвствовала, не сводя с них глаз.

— Я ж говорил, трудная задача, — сочувственно вздохнул Бубырь.

Но Хеджес не мог смириться с таким ударом. Он влетел в дом, и через секунду все услышали, как он кричит в трубку телефона, вызывая Крэгса.

— Черепаха не занимается арифметикой! — гордо провозгласил возвратившийся Хеджес. — Высшая математика — вот это ее пища! А на арифметику она и смотреть не хочет!…

Бубырь и Нинка в гостях всегда помнили о вежливости и потому не стали спорить.

— Между прочим, — пробормотал Хеджес, явно недоумевая, — этому чудаку Крэгсу почему-то страшно понравилось, что его самая ученая черепаха не решила простой арифметической задачки для учеников четвертого класса.

— Это вовсе не такая простая задачка! — обиделся Бубырь.

К их приезду было приготовлено угощение. Мистер Хеджес сам любил покушать, и поэтому обед был на славу. Правда, ребята несколько забеспокоились, когда перед ними поставили по цыпленку, фаршированному тертыми кокосовыми орехами и запеченному в кокосовом тесте; когда в центре стола был воздвигнут тертый кокосовый торт; когда в качестве напитка было подано молоко из молодых кокосов; когда на десерт подали нарубленные спелые бананы, запеченные в толстую оболочку из тертого кокосового ореха. Но тревога ребят рассеялась, так как все оказалось необыкновенно вкусным.

Ночевать им пришлось здесь же, в доме, который был не очень приспособлен к приему гостей. И впервые Бубырь и Нинка поняли, каково приходится на островах белым, которые живут не в дворцах, а в хижинах.

Кровати для ребят, закрытые пологом от москитов, были поставлены в центре пустой и сырой комнаты. Серый, влажный от сырости полог был весь в дырках, и Нинка, добыв у мистера Хеджеса иголку и нитку, провозилась целый час, пока заделала большие дыры. Но комары немедленно освоили сотни мелких дырочек и шныряли сквозь них как хотели. Полночи Бубырь и Нинка лазили под пологом и били комаров.

Светила яркая луна, и за темными окнами стояла нерушимая тишина, а дом был полон звуков. Под крышей шуршали ящерицы. Крысы азартно пищали, носясь в погоне за ящерицами по столбам и балкам. А когда Леня и Нинка все же уснули, то им показалось, что они тут же проснулись: было уже утро.

Но все приключения и испытания, выпавшие на долю ребят, не шли ни в какое сравнение с тем, что приходилось испытывать ежедневно Крэгсу, Паверману, консулу и его помощнику Василию Ивановичу…

Подготовку, начатую на островах королевства Бисса, невозможно было скрыть. Сведения о невиданном по масштабам этих мест строительстве, о зафрахтованных пароходах, о закупке огромных партий продовольствия и всяких предметов обихода просочились сначала на Новую Гвинею, затем в Австралию, а оттуда — во все уголки мира, вызывая повсюду удивление, горячий интерес, а во многих местах панику.

После того как не удалось спровоцировать если не восстание, то хотя бы серьезный конфликт с туземцами Биссы, печать всех капиталистических стран начала особенно налегать на то, что таинственная экспедиция на атомоходе «Ильич» якобы день и ночь грузит в трюмы драгоценных черепах Крэгса…

Телефонные звонки, поток телеграмм, сотни первых любопытствующих туристов и газетчиков, необходимость отвечать на особенно наглые газетные провокации, а главное — ежедневная горячка строительства, когда в две недели надо было приготовить на голом месте все, чтобы принять пятьдесят-шестьдесят тысяч человек, все это заставило Крэгса и его помощников позабыть, что такое сон. Они ложились по очереди, как на фронте, и спали не более четырех часов в сутки.

Не менее напряженно работали ученые из экспедиции профессора Павермана. Здесь, на месте, необходимо было произвести ряд замеров, уточнить данные, касающиеся общего магнитного поля Земли. Результаты передавались по радио непосредственно Ван Лан-ши и подвергались немедленной обработке. Радиоперехваты приводили в полное смятение разведки Америки и Европы. Что собирались делать Крэгс и большевики? Перемещать полюсы Земли? Но зачем и как?

Весь мир терялся в догадках. Между тем наступил уже апрель, шли первые дни месяца…