На собрании я всех увидел. Эх, братцы вы мои, товарищи! Все обносились, отощали. Заводской налет даже из глаз выветрило. Иной одним глазом глядит на завод, другим на деревню косится и живет на отлете. Заботы надвое — мысли набок.
Собрались мы за кузницей, утоптали бурьян, а кругом тишь, как в лесу. В председатели выбрали Крохмаля. Открыл он собрание, начал было говорить, а слов нет. Поволновался да покраснел и рубит с плеча:
— Э-э, чего тут, товарищи, говорить? Надо пускать завод, а то каюк нам. Для ясности дадим слово предзавкому. Фирсов, расскажи, как дело обстоит...
Председатель завкома, Фирсов, зарубил еще в гражданскую войну на носу, что надо беречь завод, а дальше ни бе, ни ме. Душевный человек, хороший слесарь, а дятел. Вышел и долбит:
— Завком, товарищи, берег народное добро, завод, значит, а если пускать его, так мы что же?.. Это всем нам в масть. Так сказать, производительность, поднятие силы...
Плел, плел, а ухватиться в его словах не за что: ничего он толком не знает. После Фирсова заговорили другие. Кто о коксе, кто о руде, кто о людях. Выходило, что завод мог бы работать, мог бы даже плавку производить. Собрание зашумело:
— Так почему же мы стоим?
— Фирсов, слышь?
— У него глаза ушами заслонило. Не видит!
Люди из конторы стали укачивать нас: не надо, мол, суетиться, управляющий письмо уже прислал, надо ждать. Уговаривали, уговаривали. Инженер трудностями пугал: вы, дескать, не учитываете положения, — ведь домны требуют капитального ремонта, без пуска хотя бы одной из них заводу грозит убыток, а ремонт доменных печей дело сложное, трудное...
Собрание ощетинилось:
— А сложа руки сидеть — дело простое?
— Ржа завод ест, а в конторе сидят да высчитывают, на сколько годов хватит ей корму...
— Давай, пиши резолюцию!
— К чорту! Надо людей в центр слать, а не резолюцию, не бумагу! От бумаги толку не будет!
Крохмаль толкает меня. Я радуюсь, на второе небо лечу и прошу слова.
— Никаких слов! — кричат. — Хватит!
— Привыкли волдыри на языках набивать!
А я свое:
— У меня, — кричу, — важное слово! Слушайте! У всех у вас горит сердце, все вы к работе рветесь, но гляньте, какой завод! Можно на таком заводе руду плавить, железо прокатывать или ковать? Ведь завод впору сдавать под выгон — коз пасти и тлю плодить. Надо раньше прибрать его, надо бурьян вырвать с корнем, начисто, чтоб дурман не шел от него. Станки надо почистить, а то зарастут...
— Давно бы надо!
Шумят, а я продолжаю:
— Не горлом, — кричу, — товарищи, соглашайтесь! Это легко сделать! Кричать все научились. Надо руками соглашаться! Да всем, сейчас!
Крохмаль по плечу меня — хлоп! — и давай голосовать:
— Кто за то, чтоб завод приаккуратить? Опусти! Кто против? Вот, все согласны! Сразу же после собрания и примемся! Давайте выбирать комиссию…
В комиссию выбрали и меня с Крохмалем. Разбили мы собрание на группы, каждой группе дали коновода — и марш: наводи чистоту. А сами пошли в контору.
Осушили ведерный самовар, разов пять ругались и мирились, так и этак прикидывали и решили: послать в центр Крохмаля да Короткова, то есть меня. Инженер и конторские нахмурились, заговорили против, но по-ихнему не вышло...
Пока писали мандат, комиссия дала нам наказ и благословила в дорогу...