В «Пре Карре», ресторане отеля «Спландид», царил полумрак, и, несомненно, это было идеальное место для тайных совещаний. Но проблема состояла в том, что мои часы показывали половину девятого, а Софи так и не появилась. Она опаздывала уже на полчаса, и я не только не мог смотреть без отвращения на принесенные официанткой фисташки, но и начал всерьез беспокоиться.

Я успел прокрутить в голове примерно сотню катастрофических сценариев, в которых Софи становилась жертвой громил, нанятых одним из двоих наших беспощадных преследователей. Не считая вполне правдоподобной версии, что фараоны задержали ее на выходе из интернет-кафе. И я сознавал, что один не справлюсь. Без Софи я ничего не стоил. Я нуждался в ней, в ее решимости, в ее мужестве, в ее улыбках.

Я уже собирался заказать вторую порцию виски, когда с радостью увидел, как в окне показался силуэт журналистки.

Она подошла к столику, и по тому, как блестели у нее глаза, я понял, что ничего серьезного не произошло.

— Простите, я опоздала, очень увлеклась переводом… И ребята с «Канала» поймали меня по телефону, они начинают терять терпение.

Она села напротив меня. Неяркий свет плафонов на потолке отбрасывал голубоватые блики на ее лоб, словно луч солнца пробивался сквозь витраж. В «Пре Карре» цветовая гамма была феерической: лазурный потолок, янтарная мебель, охряные стены. Невысокие деревянные перегородки отделяли столики друг от друга, что давало нам ощущение некой интимности. Сервировка была великолепной: серебряные приборы, хрустальные бокалы, мягкие толстые салфетки. Софи нервно поглаживала скатерть тыльной стороной ладони. Очевидно, ей не терпелось рассказать мне о своих открытиях, но, заняв место за столом, она попросила начать меня.

— Думаю, фараоны у нас на хвосте.

Перед входом в интернет-кафе стояли две полицейские машины.

— Уже? Вы уверены?

— Я не стал выяснять это у них. Покинул заведение через запасной выход. Но если нас засекли в интернет-кафе, можно предположить, что они знают, в каком отеле мы остановились.

Софи внимательно оглядела зал.

— Пока все как будто спокойно, — сказала она с улыбкой. — Посмотрим, что будет дальше…

— Посмотрим? Благодарю покорно! Я не привык к тому, чтобы меня выслеживали фараоны.

— Я тоже, но поделать с этим мы ничего не можем, разве что будем держать ухо востро, как говорят в таких случаях. Ну, что вам удалось узнать?

— Борелла мертв, — мгновенно ответил я, обрадованный тем, что мы сменили эту неприятную тему. — Убит в Иерусалиме. В Париже у него дочь. Она в красном списке, и, боюсь, придется опять прибегнуть к помощи вашего друга из RG.

Софи фыркнула.

— Бедняга, он на стену полезет! — призналась она. — Лучше уж обратиться к Сфинксу…

— Почему нет? Вы же договорились с ним, что сегодня вечером выйдете на связь.

Официантка, подойдя к нашему столику, протянула нам меню. Я поблагодарил ее улыбкой.

— Вы хотите есть? — спросила Софи, когда официантка отошла.

— Знаете, мы заслужили хороший ужин, а в Нью-Йорке мне зверски не хватало именно таких ресторанов, как этот…

— Я думала, там полно французских ресторанов…

— Это не то. Французская кухня за границей всегда хуже. Не знаю почему. Возможно, все дело в продуктах.

Она с улыбкой кивнула, потом стала внимательно изучать меню «Пре Карре».

— Так что вы возьмете? — спросила она, не поднимая глаз.

Я несколько раз проглядел меню, скользя пальцем по строчкам, но решиться никак не мог. Какая мука выбирать в меню, где абсолютно все кажется восхитительным!

— Из закусок меня определенно соблазняет запеченный утиный паштет с персиками, — объявил я наконец.

Она улыбнулась:

— Только и всего? Впрочем, вы правы, я последую вашему примеру. Что еще?

— Я колеблюсь между седлом ягненка в тминном соусе и кроликом с семечками пинии в свекольном соусе.

Она потерла подбородок, поправила очки, взглянула на меня.

— Что ж, берите ягненка, я возьму кролика, и каждый из нас сможет попробовать оба блюда.

— Решено!

Я подозвал официантку, и та сразу подошла принять заказ. Мы назвали выбранные нами блюда, и, когда она удалилась, ее сменил полный молодой человек.

— Вино будете заказывать? — спросил он, протягивая мне карту.

Я на мгновение заколебался, настолько велик был этот список.

— Для запеченного паштета просто напрашивается сотерн… Софи?

— Как вам угодно. Но может быть, барсак, — лукаво подсказала она. — Вы пробовали? Очень похож на сотерн, но более легкий, на мой вкус.

— Превосходно, — с энтузиазмом ответил я.

Я протянул ей карту вин с некоторым смущением. Я знал, что она гораздо более сведуща в винах, чем я. К черту традицию, согласно которой выбор принадлежит мужчине! Пусть меня примут за невежу, зато я буду пить хорошее вино.

— «Шато-Климан» нам вполне подойдет, — решительно сказала Софи.

— Девяностого года? — подсказал сомелье.

— Очень хорошо. Но вот что касается основных блюд, довольно трудно выбрать вино, которое подходило бы и к кролику, и к седлу ягненка…

— В таком случае мне лучше не вмешиваться. Я полностью доверяю вам, Софи.

— Лучше всего был бы пойяк, — предложила она, взглянув на меня. — Во всяком случае, для ягненка это идеальный вариант.

Я весело кивнул:

— Значит, мы возьмем ваш «Пишон-Лонгвиль».

— Девяностый тоже есть, — с улыбкой одобрил молодой человек. — Прекрасный был год.

— Отлично.

Забрав карту, он удалился на кухню.

Когда Софи повернулась ко мне, я захохотал.

— Что такое?

— Ничего, — ответил я, пожав плечами. — Вы меня рассмешили.

— Тем, что я выбирала вино?

— Не знаю. Всем вместе.

— Спасибо!

Кажется, мне впервые удалось задеть ее. Не знаю почему, но я сказал себе, что это хороший знак.

— Где вы изучали науку о виноделии? — спросил я с невинным видом.

— Я понятия не имею об этой науке! Просто у моего отца был прекрасный погреб, и я помогала ему вести список вин. В пятнадцать-шестнадцать лет я уже прекрасно в них разбиралась.

— Вам повезло…

— Да. Это еще и выгодно, потому что можно найти очень хорошую бутылку по разумной цене, тогда как профан вынужден переплачивать, ведь он берет самые проверенные и, следовательно, самые дорогие сорта…

— Такие, как пойяк, например? — с иронией спросил я.

— Вы правы. Но в ресторане другое дело…

— Вот именно, и к тому же платить по счету буду я!

Тут мы оба рассмеялись. В сущности, ничего особо забавного во всем этом не было, но наша нервная система подверглась столь тяжким испытаниям, что назвать ее состояние нормальным было никак нельзя.

— Ладно, когда вам надоест язвить, — сказала Софи, закурив сигарету, — вы мне наконец расскажете, что вам удалось разузнать о нашей истории…

— Ну, поскольку я не смог раздобыть номер телефона дочери Борелла, пришлось двинуться по другому следу. Я позвонил священнику из Горда.

— Отличная мысль. И что же?

— А то, что он как раз укладывал чемоданы. Его переводят в Рим. Как он сам сказал, чтобы убрать с дороги.

— Ну и ну! Вы считаете, это как-то связано с нами?

— А разве тут не замешана «Акта Фидеи»? Мне это кажется очевидным.

— Возможно.

— Во всяком случае, он был не в восторге. Но есть и хорошая новость. Он согласился приехать в Париж и встретиться со мной, чтобы мы обменялись информацией. Я сообщу ему все, что нам известно об «Акта Фидеи», он же, полагаю, сможет мне кое-что рассказать об отце. Я дал ему свой номер телефона.

— Вы с ума сошли! — воскликнула она.

— Нет. Не знаю почему, но он мне внушает доверие, несмотря ни на что.

— Надеюсь, что он вас не сдаст! Не говоря уж о том, что его номер, скорее всего, прослушивается…

— Это верно, — признал я, — возможно, это было не слишком умно с моей стороны… Но я не знаю, как иначе мне удалось бы с ним встретиться. Я же не назвал ему адрес отеля!

Софи недоверчиво поморщилась.

— А вы, — продолжал я, — вы сильно продвинулись?

— Очень неплохо! — ответила она с еле уловимым самодовольством.

— Слушаю вас…

Софи глубоко вздохнула и положила обе руки на стол.

— С чего начать? Все как-то спуталось. У меня сразу несколько зацепок…

— Постараюсь не упустить, — обещал я.

За столик позади нас уселась парочка, и Софи немного понизила голос.

— В целом вот что. Принимая за основу идею Дюрера и вашего отца, мы исходим из того, что существует некое зашифрованное послание Иисуса. Шифр предполагает наличие ключа. Стало быть, имеются два элемента головоломки: с одной стороны, послание, с другой — ключ, позволяющий расшифровать его. И, если я правильно поняла, ключом является Йорденский камень.

— То есть?

— Думаю, что Йорденский камень представляет собой на самом деле нечто вроде артефакта, позволяющего расшифровать послание Иисуса. К такому выводу пришел и ваш отец.

— Допустим. Камень — это ключ. А где же зашифрованное послание?

— Вот этого я не знаю, и, думаю, ваш отец тоже не знал. Мне кажется, что у нас в руках только половина головоломки. Та, что имеет отношение к Йорденскому камню. В общем, я решила заняться сначала именно этим.

— Согласен. И что же?

— Я нашла много такого, на что даже не надеялась. Вы помните, что во многих апокрифических текстах говорилось, будто Иисус отдал камень либо Иоанну, либо Иакову, либо Петру?

— Или же всем троим, — вставил я.

— Да. Но ваш отец полагал, что камень, скорее всего, унаследовал Петр. Игра слов с именем апостола напрашивается сама собой, и сами переводчики много способствовали этому.

— «Ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою», — процитировал я. — Но Иисус не говорил о Йорденском камне.

— Нет, разумеется. Хотя совпадение выглядит весьма соблазнительным.

— Что же заставило вас склониться в пользу Петра?

— Дюрер рассказывает, что сначала реликвию будто бы спрятали в Сирии. Другими документами это вроде бы подтверждается. В первые годы, последовавшие за смертью Христа, главным очагом распространения нарождающегося христианства стала Сирия. Она была первым христианским центром — конечно, после Иерусалима. В конце тридцатых годов изгнанные из Иерусалима эллинисты почти все перебрались в Антиохию. И самый первый кризис в истории христианства связан с разногласиями между христианами-эллинистами Сирии и христианами-иудаистами Иерусалима.

— Что за кризис?

— Как всегда, глупости. Всякие традиции, обряды. Эллинисты предлагали отказаться от обрезания, что, естественно, не нравилось христианам в Иудее… И вот догадайтесь, кто в сорок девятом году отправляется в Сирию с целью разрешить все эти споры?

— Петр?

— Именно. Прародитель пап. В конечном счете Петру не удалось предотвратить раскол. Напротив, именно в сорок девятом году две христианские фракции разошлись окончательно. С этих пор все разладилось. С одной стороны, еврейский национализм, доведенный до крайности зелотами, усиливается из-за давления римлян, с другой стороны, Павел создает Церковь, которая все больше обращается к грекам.

— Почему Павел?

— Годом раньше, в сорок восьмом, апостолы устроили совещание, названное потом Иерусалимским собором. По завершении его было решено, что миссия Петра — обращать в христианство евреев, а Павла — язычников.

— Понятно…

— И, по мнению вашего отца, Петр будто бы смекнул, что в Антиохии дела пойдут лучше, чем в Иерусалиме. Поэтому он решил доверить таинственную реликвию первым христианам Сирии. Быть может, он надеялся потом забрать ее, но, к несчастью, через полтора десятка лет жизнь его завершилась на кресте в Ватикане.

— Я не понимаю, почему он не мог увезти Йорденский камень с собой…

— Я тоже задала себе этот вопрос. Но по всей вероятности, Иисус объяснил ему, что речь идет о бесценной реликвии, которую нужно всегда хранить в безопасном месте. Мне кажется, Петр просто понял, что слишком опасно оставлять ее при себе. Вот поэтому он и отдал ее христианской общине в Сирии, которой полностью доверял.

— Пусть так. Но можно ли быть уверенным, что камень спрятали именно в Сирии?

— Хороший вопрос. Ваш отец обнаружил след. Вы помните те два письма, что он послал мне по факсу, убеждая меня приехать в Горд?

— Да. В одном было начало рукописи Дюрера, а во втором текст, имеющий отношение к Карлу Великому…

— Правильно! Следовательно, в этом документе мы имеем надежное доказательство того, что Йорденский камень действительно существовал. И это позволило вашему отцу, а вслед за ним мне, повернуть события вспять. Начать расследование в прошлом…

В этот момент сомелье принес нам вино. Сделав безошибочный выбор в пользу Софи, он налил немного на донышко ее бокала, чтобы она могла попробовать. Взяв в правую руку бокал и держа его за ножку, она чуть тряхнула вверх вязкие капли густого вина и стала смотреть, как тонкая золотистая пленка сползает по прозрачной стенке. Затем она поднесла бокал к носу и беззвучно вдохнула, после чего пригубила. Подержав вино во рту, она выпила его и жестом показала, что оно превосходно.

Я улыбнулся сомелье, и тот наполнил оба наших бокала.

— За ваше здоровье! — провозгласила Софи.

Мы чокнулись, и, когда нам принесли паштет, Софи продолжила свой рассказ:

— Я обнаружила, что в нескольких исторических книгах упоминаются христианские реликвии — совсем не обязательно Йорденский камень, — будто бы подаренные Карлу Великому Харуном ар-Рашидом. И вот я попыталась пойти по этому следу…

Я пожал плечами:

— Очень жаль, но вы меня запутали. Я не знаю даже, кто такой Харун ар-как его там…

Софи не сумела сдержать улыбку.

— Ар-Рашид. Дайте я доскажу, — попросила она. — Начать нужно с Магомета. Вы знаете, что этот человек перевернул всю историю арабского мира…

— Конечно.

— В самом начале седьмого века на Магомета снизошло озарение, прозрение. Убежденный в существовании единого Бога и в неизбежности божьего суда, он бросает вызов религиозному политеизму Мекки. Следует помнить, что Магомет женился на дочери богатого купца. Коммерческая деятельность давала ему возможность встречаться с евреями и христианами, чем объясняется его знакомство с Евангелиями и, вероятно, пристрастие к монотеизму. Подобно Иисусу, сила которого состояла в том, что он говорил на языке народа, Магомет проповедует на арабском, привлекая к себе народ и особенно бедняков. Он добивается такого успеха, что против него — опять же подобно Иисусу — начинаются гонения. Он вынужден скрываться, и соседний город Медина, соперничающий с Меккой, соглашается принять его. Медину населяли тогда и евреи, бежавшие из Иудеи, и арабы…

— У меня такое ощущение, будто я вернулся в школу…

— Подождите, скоро вы поймете, к чему я веду. Мало-помалу жители Медины принимают сторону Магомета, и в шестьсот двадцать втором году он получает в этом городе официальное признание. Кстати, шестьсот двадцать второй год считается в исламе началом новой эры. Сила Магомета была в том, что он установил режим власти одновременно религиозной и политической, что не противоречило местным традициям. Тогдашняя Аравия была страной племенной, и каждым племенем управлял вождь, шейх. Магомет использует ту же схему: он сам становится шейхом — с той разницей, что провозглашает свою власть освященной Богом. Впрочем, его борьба с курейшитами из Мекки только усиливается, и в шестьсот тридцатом году этот город был взят штурмом. Курейшитов заставили принять политико-религиозную систему пророка. Спустя два года Магомет умер, но родился ислам — и это начало его невероятной экспансии. Я освежила вашу память?

— Еще бы, — солгал я.

— Нужно знать, что в ту эпоху Ближний и Средний Восток были поделены между двумя враждующими империями: Византией и Сасанидской Персией.

— Это уже ваша сфера!

— Да, но только пока! К несчастью, предстоящие мне исследования выведут меня далеко за пределы моей любимой темы. Как бы там ни было, я, с вашего позволения, закончу рассказ…

Она отпила глоток вина из бокала и продолжила:

— В шестьсот двадцать восьмом году между двумя империями произошли две войны. Последние. Да, Византия в них победила, но оба соперника истощили силы. Образовалась брешь, в которую и хлынули мусульмане. Абу Бекр, тесть Магомета, становится его преемником. Его называют Халиф, что означает «доверенное лицо Пророка». Чтобы укрепить свою власть, он завоевывает всю Аравию и насаждает там ислам. За Аравией последуют Ирак, Сирия и Египет.

— Стало быть, мы снова в Сирии! — перебил я.

— Вот именно! В шестьсот тридцать шестом году, то есть спустя шестьсот лет после визита Петра в Антиохию, войска халифа Абу Бекра захватили Сирию. Иерусалим пал в шестьсот тридцать восьмом году. Здесь важно понять вот что: несмотря на истовую веру, арабы — не варвары, разрушающие все на своем пути. Напротив, они проводят очень умную политику интеграции завоеванных стран, и эта гибкая система прекрасно функционирует. Обращение в ислам совершается постепенно. Поэтому реликвии, найденные в Антиохии и Иерусалиме, не были уничтожены. Порой халифы присваивают их, хранят как некую святыню. Более чем вероятно, что в руках одного из халифов оказался и Йорденский камень. Наверняка известно то, что в восьмом веке им владел Харун ар-Рашид, несомненно самый выдающийся халиф династии Абассидов.

— А как же он попал к Карлу Великому?

— У меня есть одна идейка на этот счет, но я еще не все проверила. Если все пойдет хорошо, я расскажу вам завтра.

— Ну что ж! Поздравляю. Это… это потрясающе!

— Это всего лишь гипотеза, но поскольку мы знаем, что Йорденский камень перешел от Иисуса к Карлу Великому через Харуна ар-Рашида, такого рода предположение выглядит весьма правдоподобным.

— Это просто невероятно!

— Самое удивительное состоит в том, что никто из хранителей камня, кажется, не понимал его реального предназначения. Во всяком случае, никто не догадывался, что это ключ, позволяющий расшифровать послание Христа.

— Если это действительно так, — предостерег я.

— Конечно. Но, как бы там ни было, эта реликвия окружена совершенно необычной аурой. Всем известно, что она принадлежала самому Христу, и все придают ей огромное значение. Словно все хранители передавали вместе с камнем и послание. Возможно, у истоков этой традиции стоял Петр. Нет сомнений, что он сообщил христианам Сирии, сколь велика ценность переданной им реликвии.

— Очень может быть, — признал я.

Когда мы покончили с закуской, официантка унесла наши тарелки и, вернувшись через минуту, поставила на столик заказанные нами блюда и бутылку пойяка.

На улице уже стемнело. Часы летели, а мы все не могли оторваться от своего невероятного расследования. Мы были как бы вне мира, вне времени. Я спрашивал себя, чем все это закончится.

Мы посидели молча, наслаждаясь изумительным вкусом ягненка и кролика: каждый из нас уделил несколько кусочков из своего блюда другому. Мы были слишком сыты для десерта и ограничились кофе.

— Софи, — сказал я. — Завтра наступят третьи сутки.

— Простите?

— Вы забыли? Вспомните. Мы решили известить фараонов через двое суток… Дали себе сорок восемь часов на решение этой загадки.

Она уперлась локтями в стол.

— Вы хотите бросить? — спросила она, подняв брови.

— Не совсем так. Но я должен признаться, что не уверен. Я толком не знаю, куда мы идем… Мы хотим понять смысл этой истории или же…

— Или же что?

Мне самому было трудно поверить в то, что я собирался сказать.

— Или же… Мы что, ищем Йорденский камень?

— Знаете, Дамьен, я думаю, что одного Йорденского камня недостаточно… Это всего лишь ключ для расшифровки послания.

— Да, но это означает, что мы его ищем? — настаивал я.

Софи взглянула мне в лицо. Она слегка наклонила голову к плечу, словно пытаясь угадать, о чем я думаю.

— Что именно вас пугает? То, что мы ищем Камень, или то, что у нас есть возможность найти послание Христа?

— Вы хоть понимаете, что говорите? Вы понимаете, на что мы замахиваемся, пытаясь найти его?

— Послушайте, Дамьен. Когда были обнаружены рукописи Мертвого моря, Церковь завладела ими, и мы в течение почти пятидесяти лет ничего конкретного о них не знали. И только что опубликованное полное издание, возможно, не столь уж полное… Когда был убит Кеннеди, все материалы расследования попали в ЦРУ. Они останутся засекреченными еще много лет, хотя само событие произошло в середине двадцатого века! Если не мы откроем значение Йорденского камня, кто может гарантировать нам, что это сделают другие? Не знаю, насколько важно это открытие, не знаю, действительно ли существует зашифрованное послание Христа, но зато я точно знаю, что не хочу отдавать эту тайну на откуп «Бильдербергу» или «Акта Фидеи».

— И вы спрашиваете, почему мне страшно? — с иронией осведомился я.

— До сих пор мы выпутывались довольно удачно, разве нет?

— С каждым днем вероятность того, что у нас появятся серьезные проблемы, увеличивается. Когда вы не пришли в условленное время, я по-настоящему испугался.

— Мне очень жаль. Идем в интернет-кафе?

У Софи был дар перепрыгивать с одного на другое, особенно в критические моменты. В этом была ее сила. Выскакивать. Всегда.

— Хм… Не знаю.

— Ну же, вы сами сказали, что время нас поджимает.

— А как быть с фараонами, которые там торчали?

— Можно пойти в другое.

Я кивнул. Быстро расплатился, и через полчала мы уже вошли в Интернет, не обращая внимания на геймеров, ожесточенно убивающих друг друга в недрах сети…

Другое интернет-кафе, другая атмосфера. Более утонченная, более рабочая… повсюду кабель, плоские экраны, яркое освещение, свежеокрашенные стены. По размерам чуть больше булочной. Обстановка далеко не такая интимная.

— У меня для вас супергорячие новости!

Сфинкс ждал нас больше часа. Он был крайне возбужден.

— Что вы нашли?

— Нашел тех, кто вас взломал!

— Фантастика!

— Я думал, у меня не получится, но мы подключили к делу нескольких знакомых провайдеров, и нам удалось добраться до истока. Это очень хитрые сволочи. Они тщательно замели следы, но мы сумели до них добраться и, представьте себе, выйти на номер одного мобильного телефона в Соединенных Штатах.

— И что же?

— Вы не поверите… Этот номер зарегистрирован на Институт права и дипломатии имени Саймона в Вашингтоне.

— И что же?

— Вы знаете, кто возглавляет этот институт?

— Нет.

— Виктор Л. Дин, бывший американский посол, который, представьте, возглавляет один из комитетов в группе «Бильдерберг» Соединенных Штатов!

Софи бросила на меня ошеломленный взгляд.

— «Бильдерберг» у нас на хвосте! — выдохнула она.

Я не мог понять, пугает это ее или возбуждает. Возможно, и то и другое одновременно. Сам я пришел в ужас.

— Вы понимаете? У вас на заднице висит «Бильдерберг»! Потрясающе!

— Вы так думаете? Я бы обошлась и без этого…

— Это не всякому дано! Уж если они снизошли до того, чтобы взломать ваш компьютер, значит, вы им здорово насолили!

— Наверное… Чем только, не пойму.

— Ну, это очевидно. Вы ищете то же самое, что они, но у вас солидная фора. Вряд ли им это нравится…

— Я еще ничего не нашла…

— Надеюсь! Иначе я бы подумал, что вы и со мной хитрите. А я рассчитываю на эксклюзивную информацию, ведь мы же так договаривались?

— Я уже обещала. Нам опять нужны кое-какие сведения.

— Все, что ни пожелаете.

— Вы можете узнать координаты человека, который находится в красном списке?

— Проще пареной репы!

— Чем больше мы общаемся, — сказал я с улыбкой, — тем больше мне кажется, что мы имеем дело с четырнадцатилетним парнишкой!

Софи покачала головой.

— Если это так, он где-то здесь! — возразила она, показав на окружавших нас прыщавых подростков.

— Кристиан Борелла, возможно, также его дочь Клэр. Они живут в Париже.

— О'кей. Я скоро вернусь.

Через пятнадцать минут Сфинкс действительно прислал нам адрес и номер телефона таинственной незнакомки. Он простился с нами, и Софи еще раз заверила его, что он первым узнает все новости.

Выйдя из интернет-кафе, мы двинулись обратно, к площади Звезды. Этот парижский квартал никогда не бывает безлюдным. На тротуарах всегда полно народа, витрины магазинов всегда освещены. Но лица всегда разные. Мне это напоминало Нью-Йорк.

Когда мы вошли в бар отеля, было уже поздно, но я все-таки решил позвонить Клэр Борелла. Нетерпение плохо сочетается с тактом.

Послышалось несколько гудков, затем включился автоответчик. «Вы набрали номер Клэр, оставьте сообщение после сигнала».

Я заколебался. Автоответчик хорош тем, что не может бросить трубку, и молодая женщина наверняка выслушает мое сообщение до конца. Я решился.

— Здравствуйте, мы с вами незнакомы, но я думаю, что мне известно, почему убили вашего отца, и мне хотелось бы поговорить с вами.

Послышался еще один щелчок, и я понял, что она сняла трубку.

— Алло? — сказал женский голос.

Она отвечала на звонки выборочно.

— Здравствуйте.

— Кто вы?

— Если вас это не смущает, я бы предпочел не называть свое имя по телефону. Я мог бы назваться любым именем, но предпочитаю откровенность…

Она молчала.

— Не могли бы мы встретиться? — рискнул спросить я.

— Нет, если вы не назовете свое имя…

— Но я действительно не могу…

Вновь щелчок и телефонные гудки. Она повесила трубку.

— Черт! — выругался я. — Перезвонить?

Софи улыбнулась:

— Нет. Неудачная мысль. Думаю, вам лучше подъехать к ней. Уверена, что de visu вы окажетесь более убедительным.

— Правда?

— Да. И потом, вы сможете назвать свое имя…

— Вообще-то «Бильдерберг» и «Акта Фидеи» давно знают, кто мы такие, и мне не стоило так артачиться.

Софи кивнула.

— Уже поздно, — сказала она. — Я, наверно, пойду спать.

— Проводить вас? — предложил я.

— Я вполне способна найти дорогу в свой номер!

Она нежно поцеловала меня в щеку и ускользнула. Я испустил долгий вздох.

В тот вечер я просидел в баре отеля «Спландид» несколько часов. Заказал порцию виски, потом вторую, потом бармен предложил мне третью, и я спокойно прихлебывал из бокала, позволив своим мыслям блуждать где угодно и облокотившись о красно-золотую стойку, мимо которой то и дело проходили посетители. Я забавлялся тем, что пытался представить, кто они такие и чем занимались сегодня вечером. Я придумывал им имена, профессию, любовные истории. Мне просто не хотелось идти спать, и я находил атмосферу отеля идеальной для моего странного настроения. В котором преобладали печаль, надежда, страх и любовь.

Ближе к ночи я ощутил непреодолимое желание позвонить Франсуа. Мне нужно было поговорить с ним. Нужно было услышать его голос. Я нашел номер в записной книжке и набрал его на мобильнике.

— Алло?

Он был явно удивлен тем, что ему звонят так поздно.

— Франсуа, это я, Дамьен…

— Дамьен! Ах ты, кретин, я уже два дня пытаюсь тебе дозвониться! Что ты сотворил со своим телефоном?

— Сменил номер. Давай записывай, с этим все будет в порядке. Прости, что не подавал признаков жизни.

— Как твое дело?

— Движется.

— Ты по-прежнему не хочешь известить полицию?

— Не сейчас. Вообще-то жандармы отчасти в курсе, — иронически произнес я.

— Дамьен, ты меня пугаешь. В какую историю ты вляпался?

— Ты не знаешь худшего, — доверительно сказал я. — Я влюбился в лесбиянку.

Он на мгновение умолк. Я хорошо представлял себе выражение его лица.

— Что?

Я расхохотался. Начинал действовать алкоголь…

— Да ничего, просто я слегка набрался, — признался я.

— Дамьен, мне тебя не хватает. Не дури, мне надо увидеться с тобой, и поскорее, ладно?

— Ага, не беспокойся, старина. Я тебя разбудил?

— Меня — нет. Но я разбудил жену.

— Эстеллу? Как она?

— Хорошо. Она тоже хотела бы повидаться с тобой.

— Скажи ей, что я ее целую. И скажи, что поздравляю с младенцем. Ее, наверное, здорово разнесло! Вы где теперь обитаете?

— Небольшой домик в Со.

— У вас, депутатов, неплохие доходы!

— Ага. По правде говоря, это у аптеки Эстеллы неплохие доходы…

— Понятно. Подумать только, когда я видел ее в последний раз, она только что окончила школу, а теперь собирается стать мамой! Какой же я все-таки дурак! Давно надо было приехать во Францию и встретиться с вами.

— Но сейчас-то ты остаешься?

Я на секунду заколебался. Оглядел бар.

— Думаю, да.

— Значит, ты и вправду влюбился! — воскликнул Франсуа на другом конце провода.

— Спокойной ночи, Франсуа. Спасибо за все!

Я повесил трубку. Я правильно сделал, что позвонил ему. Это придало мне сил, и теперь я мог продолжать. Появился дополнительный повод. Вновь обрести Франсуа, человека свободомыслящего. Около двух часов ночи бармен предложил мне еще один стаканчик, но я решил все же пойти спать.

Поднявшись утром с пересохшим горлом и тяжелой головой, я увидел записку, которую Софи сунула мне под дверь. «Весь день буду в Бобуре. Надеюсь сегодня все закончить. Удачи с дочерью Борелла. Чмокаю. Софи».

Это была Софи во всей своей красе. Со своим телеграфным стилем. Что до чмоканья, я предпочел бы реальное действие, а не слово на бумаге, но все-таки день начинался совсем неплохо.

Я позавтракал в отеле, потом вызвал такси и поехал на улицу Вожирар, в самом начале которой, рядом с большими бульварами, находилась квартира Клэр Борелла. Улица Вожирар — самая длинная в Париже. И в этом месте — самая безличная. Ряды типично парижских жилых домов, кое-где магазинчики и лавочки, ничего привлекательного. Серая улица без своего лица, фальшиво оживленная.

Было около десяти часов утра, когда я позвонил в переговорное устройство на входной двери. Шансы мои застать Клэр Борелла дома были довольно малы. И в самом деле никто не отозвался.

Я решил выждать в кафе напротив ее дома. Одно из тех неподражаемых заведений, тайну которых знает только Франция. Рекламные проспекты иллюстрированных женских журналов за стеклянной витриной, красный навес с крупно выведенными названиями различных марок пива, несколько круглых столиков на тротуаре, привязанный к газетной стойке «Ле Паризьен», пепельницы, зеркала, медные ручки, вешалки, табачная лавка в углу, стенд «Олимпийские игры — Франции», цинковая стойка бара, где выпивают завсегдатаи, которые говорят громко и называют хозяйку по имени, а в подвале — грязнейшие туалеты земного шара. Все пропитано запахом табака, заполнено шумом длинной серебряной кофеварки и невнятными звуками радио «Европа-1» из колонок скверного качества.

Я устроился в углу, у самого окна, и выпил несколько чашек кофе, наблюдая за входом в дом. Вошел какой-то юноша и минут через пятнадцать вышел, старая дама вывела на прогулку свою собачку. Никого, кто был бы похож на мою загадочную молодую собеседницу. Время тянулось очень медленно.

В кафе вошла пара американских туристов и стала кое-как объясняться с хозяином-овернцем, чьи познания в английском не делали чести образовательной системе нашей прекрасной страны, а я и не подумал прийти им на помощь, настолько забавлял меня этот разговор. В какой-то момент бармен, не лишенный чувства юмора, захохотал, поскольку сам понимал комичность своего положения. Американцы тоже засмеялись, потом жена повернулась к мужу со словами: «What did he say?», и тот шепнул в ответ: «I have no idea!», не переставая улыбаться бармену. За все утро это было мое единственное развлечение, и к полудню, когда я несколько раз изучил все документы, хранившиеся в бумажнике, стало ясно, что долго мне так не выдержать.

В это мгновение мой мобильник зазвонил. Посмотрев на экран, я увидел номер Софи и нажал на кнопку ответа.

— Дамьен, это я. У вас есть новости?

— Пока нет. А у вас?

— Дело движется. Но вам придется позвонить вашему другу Шевалье…

— Я с ним говорил вчера…

— Прекрасно. Позвоните еще раз.

— Зачем?

— Я еще не все поняла, но существует какая-то связь между Йорденским камнем и франкмасонами.

— Только этого нам не хватало…

— Вы ведь говорили, что он масон?

— Да. Что это за связь?

— Я же сказала, что не знаю. Но я как раз сейчас разобрала еще одно место в записках вашего отца. Он упоминает ложу «Великий Восток Франции» в связи с историей Йорденского камня. У меня не было времени покопаться в этом, я занимаюсь другим, но ваш друг, возможно, что-нибудь об этом знает.

— О'кей, я ему позвоню.

— Мужайтесь.

Она повесила трубку, и я, не раздумывая, набрал номер Франсуа.

— Алло?

— Это я, Дамьен.

— Все в порядке?

— Да.

— Со вчерашнего вечера…

— Да, кое-что появилось. Мне нужно повидаться с тобой. Мы должны кое-что обсудить. Не по телефону.

— Это срочно?

— Сейчас все срочно…

— Ты где?

— В пятнадцатом округе. Но сначала мне надо кое-что сделать.

Он поколебался:

— Ладно, я пришлю к тебе Баджи.

— Кого?

— Баджи. Мой друг, работает в службе безопасности. Телохранитель, открывший собственное дело. Часто помогал мне. Ему можно доверять.

— Ты хочешь приставить ко мне громилу?

— Да. Мне твои истории не нравятся. Если хочешь повидаться, будет лучше, чтобы он тебя сопровождал. Если ты еще не закончил то, что должен сделать, он подождет. Потом отвезет тебя ко мне. Идет?

— Договорились, — растроганно сказал я.

Я дал ему адрес Клэр Борелла и выключил телефон. Приятно было сознавать, что я могу на него рассчитывать. Как и в прежние времена, Франсуа не умел говорить «нет» своим друзьям. Есть ли другой способ доказать дружеские чувства?

Я собирался заказать еще одну чашку кофе, когда увидел, что ко входной двери подходит молодая женщина. Я оставил на столике банкноту и ринулся на улицу, едва не опрокинув стул.

— Клэр! — крикнул я с противоположного тротуара.

У меня был один шанс из десяти, что это она.

Девушка обернулась. Ей было лет двадцать пять, маленького роста, чуть полноватая, каштановые волосы острижены очень коротко. Она взглянула на меня удивленно, явно пытаясь вспомнить, кто я такой. Я пересек улицу и подошел к ней.

Под глазами у нее были круги, на лице красные пятна, кожа бледная, вид усталый. И тем не менее дурнушкой она не казалась. Очаровательное создание: хорошо очерченные губы, улыбчивые глаза, соблазнительные ямочки на щеках. Слишком просторная одежда придавала ее движениям непринужденность, а длинный шейный платок из тонкого шелка выглядел анахронизмом эпохи хиппи.

— Мы разве знакомы? — спросила она, рассматривая меня.

— В некотором роде, вчера я вам звонил, но вы бросили трубку…

Она вздохнула:

— Так это вы! Послушайте, я не желаю об этом говорить!

Повернувшись ко мне спиной, она вынула из кармана ключ.

— Подождите! Дайте же мне шанс! Я нашел в Национальной библиотеке микрофильм вашего отца!

Ее рука замерла в нескольких сантиметрах от замочной скважины. На мгновение застыв, она медленно повернулась ко мне:

— Что вы нашли?

— Микрофильм вашего отца. Текст об ассаях.

Внезапно она встревожилась. Быстро открыла входную дверь и потянула меня за руку:

— Входите, быстрее!

— Я…

— Шшш! — произнесла она, знаком приказав мне молчать.

Вслед за ней я пересек холл, мы вошли в крохотный лифт, и она не проронила ни слова, пока не закрыла за нами дверь своей квартиры.

Квартира была большая, типичная для этого района, где преобладали дома конца девятнадцатого века. Скрипучий деревянный пол, высокие потолки, гипсовая лепнина, громадные окна, старинная мебель, картины на стенах… Все это как-то не вязалось с обитательницей. Слишком пышно. Слишком много шика и слишком много классики. Наверное, это был стиль ее отца.

— Что вам известно о моем отце? — спросила Клэр, схватив меня за локоть.

Она даже не сняла пальто, и во взгляде ее читалась тревога, смешанная с яростью.

— Я знаю, что он сделал необыкновенное открытие, связанное с некой религиозной общиной в Иудейской пустыне, знаю, что он написал об этом и отдал текст на хранение в Национальную библиотеку десять лет назад, знаю, что… что три недели назад он был убит в Иерусалиме, и полагаю, что все это связано с расследованием, которое я сейчас веду.

— Цель вашего расследования?

— Этого я не могу вам сказать.

— Снова ваши штучки!

— Послушайте, я вам уже немало рассказал, а вы пока мне ничего не сообщили.

— Какова цель вашего сучьего расследования? — в бешенстве повторила Клэр.

Она держалась почти угрожающе. Но было в ней что-то трогательное. Я понимал, что она чувствует. Нервы у нее были явно на пределе, но я был уверен, что злобы в ней нет никакой. Я перевел дух.

— Моего отца убили почти одновременно с вашим. Я не имел к этому никакого отношения. Я жил в Соединенных Штатах. Но когда я стал выяснять, чем занимался мой отец перед смертью, то обнаружил множество вещей, связанных с Иисусом, ессеями, религиозной группой «Акта Фидеи» и более или менее секретной think tank, именуемой «Бильдерберг». У меня есть все основания полагать, что мой отец был убит одной из этих двух организаций или теми, кто откололся от них. Ссылка на микрофильм вашего отца находилась в заметках моего, и поэтому я почти уверен, что наших отцов убили одни и те же люди. Вот! Устраивает это вас?

— Вы сын Этьена Лувеля? — спросила девушка, сдвинув, брови.

Я достал из внутреннего кармана куртки бумажник, вытащил паспорт и протянул ей. Клэр Борелла увидела мое имя и мою фотографию. Она испустила долгий вздох.

— О боже! — выдохнула она, едва не расплакавшись. — Я… я не знала, что у Лувеля есть сын…

Сняв пальто, она бросила его на маленький столик у двери и направилась в небольшую гостиную. Там она почти рухнула на диванчик в стиле Людовика XV и обхватила голову руками.

Я робко вошел в гостиную и сел на стул напротив нее. Какое-то время мы оба молчали. Я видел, что ей нужно прийти в себя.

— Все было бы гораздо проще, если бы я назвал свое имя вчера, когда звонил вам, — сказал я, увидев, что она подняла голову. — Но в последнее время я стал немного параноиком.

— Нет, вы были правы. Мне очень жаль. Думаю, я параноик куда больше, чем вы. Мне все время кажется, что за мной следят…

Она встала.

— Я налью вам выпить?

— С удовольствием, — признался я.

— Виски?

— Прекрасно!

Она исчезла на кухне и через несколько секунд вернулась, держа в каждой руке по стакану.

Она и в самом деле жалко выглядела в этой слишком большой квартире. Ошеломленная всем, что произошло, потрясенная убийством отца, она чувствовала себя растерянной и одинокой в этом старомодном жилище. Словно ей было не по себе в собственном доме. Во взгляде ее читалась такая неподдельная грусть, что мне стало неловко.

— Как, вы сказали, называются эти две организации? — спросила она, протянув мне стакан.

— «Акта Фидеи» и «Бильдерберг». Насколько я знаю, они между собой не связаны. Первая, более или менее похожая на «Опус Деи», имеет резиденцию в Ватикане, вторая представляет нечто вроде ультралиберального, всемогущего, международного тайного общества.

Она неторопливо кивнула:

— Мне кажется, отец упоминал о них. Этот идиот со мной почти ничем не делился! Хотел меня защитить!

— Вы не хотите рассказать, что произошло?

Девушка посмотрела на меня долгим взглядом, явно колеблясь. Наверное, смерть отца отбила у нее привычку откровенничать. Но чувствовалось, что ей это необходимо. Говорить. Изливать душу. Не сводя с меня глаз, она отхлебнула из стакана и сказала:

— Мой отец провел большую часть жизни в Палестине. Главным образом в Иудейской пустыне. Он работал в миссии «Врачи без границ», но настоящей его страстью были бедуины.

Я с улыбкой кивнул, как бы приглашая ее продолжить рассказ. Казалось, она начинала мне доверять.

— Пятнадцать лет назад он обнаружил какой-то монастырь, недалеко от Кумрана. В этом регионе много религиозных общин, но эта была очень… замкнутой. Расспрашивая об этой общине, он узнал столько разных версий, что это его заинтриговало. Некоторые говорили, будто это еврейская община, другие утверждали, что христианская. Они жили очень скрытно и никого к себе не допускали. Но мой отец был упрям. Очень упрям. Общаясь с бедуинами, он научился терпению. И в конце концов сумел попасть в монастырь, поговорить с его обитателями. Вот тогда и обнаружилась совершенно невероятная вещь.

— Это были ессеи?

Она кивнула:

— По крайней мере, так утверждали они сами. По их словам, община появилась в эпоху Христа и с тех пор не менялась.

— Это кажется невероятным! Каким же образом рекрутировали они новых членов?

— Я про это ничего не знаю. Я знаю лишь то, что отец страшно заинтересовался их историей. Он просто обезумел. Написал множество статей на эту тему. Микрофильм в Национальной библиотеке — это только часть его заметок.

— Почему он отдал микрофильм в библиотеку?

— Он ни с кем не хотел делиться своим открытием, но все же понимал, что его нужно как-то защитить, если… если с ним что-то случится.

Вновь отхлебнув виски из стакана, она продолжила:

— Несколько недель назад, когда он был в Иерусалиме, начались странные звонки. Какие-то люди желали поговорить с отцом и вешали трубку, как только я отвечала, что его нет дома. Я сообщила об этом отцу, и он обещал вернуться как можно быстрее. Через несколько дней его не стало. С тех пор я не знаю, что делать. Я боюсь подходить к телефону, боюсь обращаться в полицию. На работе я не была уже три недели. Мне очень страшно.

Я поднялся и сел рядом с ней. Стараясь скрыть смущение, я взял ее руки в свои и попытался успокоить ее. Она справилась с собой, ответила мне улыбкой, но глаза выдавали ее — она действительно была в ужасе.

— Откуда вы знаете имя моего отца?

— Папа говорил мне о нем. Он сказал, что ваш отец, возможно, нашел объяснение истории с ассаями. Сказал, что это человек необыкновенный и, быть может, единственный, кому можно доверять. Эта история и его сделала параноиком!

— Понимаю…

— Но это не все, — сказала Клэр, выпрямившись на канапе. — Вы в курсе того, что произошло с самой общиной?

— Нет.

— Через несколько дней после смерти отца я наткнулась на статью в «Монд». Там говорилось, что в Иудейской пустыне была истреблена некая религиозная община. Вот так. Словно это одно из событий израильско-палестинского конфликта.

— Неужели их убили? — вскричал я.

Она лихорадочно закивала:

— В живых не осталось никого. А монастырь сожгли.

Я разинул рот. Поверить в это было невозможно.

— Вы сохранили статью?

— Конечно.

Она встала, и в этот момент раздался резкий хлопок. Окно в гостиной разлетелось на мелкие кусочки. Осколки стекла засыпали комнату.

Все произошло очень быстро. Всего за несколько секунд. Звук выстрела настолько потряс меня, что я упал навзничь. Пытаясь подняться, я ощутил под пальцами что-то липкое на ковре. Опустил глаза и с ужасом понял, что это кровь.

Я медленно поднял голову. И вскрикнул от ужаса. Девушка лежала неподвижно на краю канапе, и белая обивка постепенно набухала от крови. Я закрыл глаза. Нет. Это невозможно.

Кусок стекла, повисший на оконной раме, со звоном упал на пол. Этот звук вывел меня из оцепенения. Я привстал и тут увидел, что девушка все еще дышит. Она не умерла. Пуля попала ей в плечо. Сознание она потеряла от боли или от шока.

Я поднялся и вздрогнул от нового хлопка. Пуля просвистела всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Я мгновенно растянулся на полу и пополз, обрезая ладони и запястья об осколки стекла.

Пуля застряла в стене. Я быстро взглянул на окно. Напротив стоял дом. Стрелявший наверняка укрылся там. Больше я не колебался. Схватил Клэр за ноги и пополз к входной двери, волоча девушку за собой. Из окна нас не было видно.

Когда мы оказались вне досягаемости стрелка, я наклонился к лицу Клэр Борелла. Она постепенно приходила в себя. Внезапно глаза у нее широко раскрылись. Она начинала понимать, что происходит. Во взгляде ее отразился панический ужас.

— Успокойтесь, успокойтесь, — прошептал я. — Я вас вытащу отсюда.

Она испуганно смотрела на меня. Руки у меня дрожали. Я был в растерянности. Никак не мог собраться с мыслями. Что делать? Бежать? Ждать полицию? Оба решения были одинаково плохи. Если мы попытаемся бежать, стрелок или кто-нибудь из его сообщников прикончит нас, как только мы выйдем на улицу. Но если дождаться полицию, то все рухнет.

Проблема была в том, что полиция сумеет установить мою личность, даже если нам удастся вырваться отсюда. Весь паркет был в пятнах моей крови. И я все утро проторчал в кафе напротив, где меня видели многие.

Но теперь я не мог бросить расследование. Ради него погибли мой отец и отец этой девушки, мы должны были завершить его. Любой ценой. А полиция никогда не подпустит меня к нему. Значит, надо уходить.

В этот момент в кармане у меня зазвонил мобильник. Я вздрогнул. Кто это мог быть? Только три человека знали этот номер. Софи, Франсуа и священник из Горда.

Клэр смотрела на меня. Она спрашивала взглядом, собираюсь ли я ответить. Я слышал ее тяжелое дыхание. Телефон продолжал звонить. Решившись, я сунул окровавленную руку в брючный карман.

— Мсье Лувель?

Голос был не священника. Низкий голос. И совершенно мне незнакомый.

— Кто говорит?

— Меня прислал мсье Шевалье. Я нахожусь у входа в дом. Мне поручено сопровождать вас… Только что я слышал выстрелы…

Я закусил губу. Тут следовало хорошенько подумать. А если это западня? Уж очень все быстро.

— Как вы докажете, что вас прислал Шевалье?

— Меня зовут Стефан Баджи. Господин депутат сказал, что в случае, если вы захотите получить подтверждение, достаточно поговорить с вами об «Алисе в Стране чудес», и вы мне поверите.

Сомнений не осталось. Это действительно был друг Франсуа.

— Все верно. Вы можете вытащить нас отсюда?

— Да. Слушайте меня, — торопливо проговорил Баджи. — На задней стороне здания есть пожарная лестница. Старая металлическая лестница, которая проходит через все этажи. Я буду ждать вас внизу в темно-синем «Шафране». Поторопитесь, я видел, как в дом вошли какие-то подозрительные люди.

Я тут же повесил трубку. Нельзя было терять времени.

Я набрал в грудь побольше воздуха. Чтобы добраться до пожарной лестницы, нам нужно будет пересечь зону обстрела. Я слышал, как колотится мое сердце. Клэр Борелла смотрела на меня растерянно. Кровь по-прежнему стекала с ее плеча.

— Мы спустимся по пожарной лестнице, — объяснил я ей.

Она замотала головой и что-то нечленораздельно пробормотала.

— Шшш! — оборвал я ее. — Доверьтесь мне. Умоляю вас. Если вы хотите, чтобы мы выбрались отсюда, доверьтесь мне.

Она закрыла глаза и знаком показала, что готова. Ее била дрожь.

Увидев, что она немного пришла в себя, я решился. Встал на ноги, чтобы идти быстрее, помог Клар подняться и, пригнувшись, пересек квартиру, прикрывая ее своим телом. Втолкнув ее в комнату напротив гостиной, я услышал новый выстрел. Мы мгновенно легли на пол. Пуля вонзилась в платяной шкаф примерно в метре от нас. Мы снова были в безопасности в этом небольшом кабинете, в котором была вторая дверь с левой стороны.

Клэр вжалась в стену. Я подполз к окну, затем приподнялся, чтобы выглянуть наружу. Глаза мои оказались на уровне нижней створки. Мне было очень страшно. Ведь здесь нас тоже мог подстерегать стрелок. Справа я ничего не заметил. Никакой лестницы. Я склонился налево. И за два окна от нашего увидел металлическую лестницу, спускавшуюся вдоль здания.

Я отполз в сторону, поднялся и открыл дверь слева. Осторожно вошел в спальню и подобрался к окну, прижимаясь спиной к стене. Придется заняться альпинизмом. Не идеальный вариант для человека, подверженного головокружениям. Такого, как я. Но все лучше, чем пуля в голову.

В это мгновение я услышал глухой стук за входной дверью. Кто-то пытался ее вышибить. Время поджимало.

Я открыл окно и жестом подозвал к себе девушку. Она заколебалась, но удары в дверь заставили ее решиться. Она села на подоконник верхом. Лестница была в двух метрах, напротив лифта в соседнем здании. К ней вел карниз — не слишком широкий, но для ног места было достаточно. Выпрямившись перед окном, я помог Клэр вылезти. Девушка пронзительно вскрикнула. Похоже, раненое плечо причиняло ей ужасную боль. Но ждать было нельзя.

Глухие удары у входа становились все более яростными. Долго дверь не продержится, сомнений не было. Ладони у меня вспотели, и пальцы скользили. Вслед за Клэр я выбрался на карниз. У меня дрожали ноги, я прижимался к стене здания, стараясь не смотреть в пустоту перед собой. Я подвинул правую ногу. Затем левую. Мало-помалу я удалялся от окна. Один неверный шаг — и мы рухнем вниз. Продолжая держаться за окно левой рукой, я вытянул правую как можно дальше и коснулся пальцами бедра Клэр, чтобы придать ей уверенности.

— Двигайтесь осторожно, — сказал я, задыхаясь. — Переставляйте одну ногу, затем другую. Лестница совсем близко. Как только сможете, хватайтесь за перила!

Она двинулась вперед, я следом за ней. Потом мне пришлось отпустить окно. Пальцы моей левой руки судорожно вцепились в стену. Никакой страховки у меня больше не было. От страха мне было даже больно дышать. Шаг. Еще один. Мы приближались к проржавевшей лестнице. Ветер свистел у меня в ушах. Вскоре перила оказались в пределах досягаемости для Клэр.

— Ну же, протяните руку.

— Боюсь? — плача, ответила она.

Я придвинулся к ней.

— Я держу вас. Вы ничем не рискуете.

Ложь. Мы оба рисковали жизнью, не больше и не меньше. Клэр протянула руку к перилам. И едва не потеряла равновесие. Она вновь прижалась к стене. Отдышалась, чуть придвинулась к лестнице и сделала еще одну попытку. Руку она тянула вслепую, ей было слишком страшно поднять глаза.

— Выше, — подсказал ей я. — Поднимите руку выше.

Внезапно ее пальцы ощутили холод металла.

Наконец-то. Она ухватилась за перила и, сделав последний шажок по карнизу, прыгнула на лестницу. Звон металлических ступенек отдавался во дворе дома.

Я последовал за ней.

— Спускайтесь! Быстрее!

Глухие удары у входа в квартиру смолкли. Наверное, дверь не выдержала. Клэр бежала по ступенькам так быстро, как могла. Я спускался за ней, отставая всего на шаг.

Голова у меня кружилась, но я крепко держался за перила, чтобы не упасть. Мы одолели шесть пролетов стремительно и не оглядываясь. Когда осталось всего несколько ступенек, я перемахнул через перила и спрыгнул на тротуар тупика, прямо перед Клэр. Я протянул ей руку, чтобы помочь спуститься.

В отдалении, в самом начале тупика, я с облегчением увидел темно-синий «Шафран».

— Быстрее, нам нужно сесть вон в ту машину! — крикнул я Клэр.

Девушка бросилась к автомобилю бегом.

В этот момент раздался еще один выстрел. Пуля срикошетила о кирпичную стену перед нами. Я поднял глаза. Человек в окне. С пистолетом, нацеленным на меня.

Задняя дверца «Шафрана» открылась. Осталось всего несколько метров. Я тоже побежал. Клэр юркнула в машину. Она вопила от страха. Новый выстрел. Я тоже нырнул внутрь.

Машина рывком тронулась с места. Шины заскрежетали об асфальт. Кузов занесло вправо. Я захлопнул дверцу.

«Шафран» вылетел на улицу Вожирар.

— Отлично сработано! — сказал водитель, не оборачиваясь. — Вот, держите, мсье Шевалье хочет поговорить с вами.

Он протянул мне большой автомобильный телефон. Я взглянул на Клэр. Она как будто немного успокоилась и с гримасой боли держалась за плечо.

— Дамьен! — вскричал Франсуа на том конце провода.

— Да…

Я еще не отдышался, и в висках у меня пульсировала кровь.

— Ты ранен?

Я посмотрел на свои окровавленные руки.

— Слегка, больше пострадала девушка, которая со мной. Пуля угодила ей в плечо.

— Кто она? Та девушка, с которой ты…

— Нет-нет, я тебе потом объясню.

— Да, конечно. Я… я еду домой. Попроси Стефана отвезти вас прямо туда. Я скажу Эстелле, чтобы она тоже приехала в Со. Держитесь, Эстелла сумеет вам помочь.

— Хорошо. Спасибо…

— До скорой встречи!

Он повесил трубку.

Я вернул водителю телефон.

— Франсуа будет ждать нас в Со, — объяснил я ему.

Он кивнул. Это был чернокожий парень лет тридцати, широкоплечий, сложением похожий на боксера, но высокий, как баскетболист. Бритый череп, маленькие темные глаза, жесткие черты лица. Облик убийцы, однако этот убийца только что спас нам жизнь.

— Под вашим сиденьем есть аптечка, — сказал он, забирая телефон.

Я нагнулся и взял белую коробочку. Подняв голову, я увидел, что Клэр в обмороке.

Стараясь не паниковать, я достал все нужное из аптечки и занялся ее раной.

За окнами одна за другой сменялись улицы. Шофер гнал машину за пределы Парижа, в пригороды.

В голове у меня все перемешалось. Смерть в очередной раз прошла рядом.