Когда мой мобильник зазвонил во время завтрака, я надеялся услышать голос Франсуа Шевалье и молился, чтобы это не был Дэйв Мансен.

Человек на другом конце линии говорил с сильным итальянским акцентом и представился как Джузеппе Адзаро. Выдавая себя за журналиста газеты «Стампа», он без всякого стеснения спросил, нашел ли я «некую рукопись Альбрехта Дюрера о “Меланхолии”», которую мой отец будто бы давно обещал прислать ему!

Я вытаращил глаза и бросил изумленный взгляд на Софи. Она не могла слышать разговор и жестом показала, что ничего не понимает. Я отвел мобильник от уха, чтобы посмотреть, какой номер высветился на экране, но звонок оказался анонимным. Я стремительно поднялся, чтобы взять ручку и блокнот, в котором уже сделал заметки накануне. И записал имя собеседника: Джузеппе Адзаро.

— Мне очень жаль, но у меня нет рукописи, о которой вы говорите… Видите ли, дом моего отца сгорел… А по какому поводу вы встречались с моим отцом?

Он тут же отключился.

— Что за бред? — вскричал я, выключая телефон.

— Кто это был? — нетерпеливо спросила Софи.

— Какой-то тип, назвавшийся журналистом «Стампы» и утверждавший, будто отец обещал прислать ему рукопись Дюрера.

— Удивительное дело, — с иронией отозвалась Софи. — Итальянский журналист? Почему же ваш отец мне о нем ничего не сказал?

— Да, и главное, почему он так резко прервал разговор, едва лишь я попросил у него объяснений?

Она встала и жестом предложила мне следовать за ней на второй этаж. Там она включила компьютер, нашла в сети номер «Стампы», позвонила в Рим и спросила у телефониста, имеется ли в редакции сотрудник с таким именем и фамилией. Она говорила на итальянском, который показался мне безупречным. Никакого Джузеппе Адзаро в «Стампе», естественно, не было.

— Я бы дорого заплатил, чтобы узнать, кто этот тип! — возбужденно воскликнул я. — И еще очень хотелось бы узнать, как он раздобыл номер моего телефона…

— А его номер, конечно, был скрыт…

— Да! На наверное, мы сумеем выяснить это в телефонной компании…

— Невозможно. Они не имеют права давать такие сведения.

— Да, но в данном случае они могли бы пойти навстречу, все-таки это дело необычное! — возразил я.

— Для этого нужно получить разрешение судьи, который обязал бы вашу телефонную компанию представить этот номер для уголовного расследования… И номер все равно сообщили бы полиции, а не вам. Так что забудьте!

— А если хорошенько попросить фараонов из Горда? — шутливо спросил я.

— Или вашего друга-депутата!

— Это не его сфера… А вы никого не знаете, кто мог бы раздобыть нам этот проклятый номер? Ведь вы же работаете на «Канал Плюс», правда? «Канал Плюс», «Вивенди» и — опля! — «ФСК»!

Она улыбнулась, потом на мгновение заколебалась.

— Есть один человек из RG, который мне страшно обязан, но, признаюсь вам, мне как-то жаль использовать такой резерв, чтобы получить этот номер.

— Пока это фактически единственная зацепка…

— На самом деле это и зацепкой назвать нельзя… в конце концов, ваш тип мог быть настоящим журналистом, который каким-то образом разнюхал об этом деле и попытался вытянуть из вас информацию…

— Разумеется! — насмешливо бросил я.

Она поморщилась. Я протянул ей свой мобильник:

— Ну же, Софи, звоните! Должны же мы с чего-то начать наше расследование!

Она со вздохом согласилась и набрала номер своего знакомого из RG. Я поудобнее устроился в кресле, чтобы оценить силу убеждения журналистки. Ее собеседник заставил упрашивать себя не меньше получаса, но все же обещал «посмотреть, что можно сделать». Софи сжала кулаки в знак победы и с гордостью вернула мне телефон. Я встал и поцеловал ее в щеку.

— Классная работа! — поздравил я.

Мы спустились на первый этаж, чтобы завершить наш совместный завтрак. Я шел за ней следом. Походка у нее была изумительная. Кошачья гибкость бедер, движения словно в замедленной съемке.

Хватит тебе весь день засматриваться на ее задницу! У тебя шея заболит.

Мы снова сели за стол, и она налила мне кофе.

— Макаронник, который мне звонил, упомянул какое-то название в связи с рукописью Дюрера, — сказал я, отхлебнув из чашки. — Не знаю, итальянское оно или латинское…

— «Melencolia»? — подсказала Софи.

Я кивнул.

— «Меланхолия». Это название гравюры. О ней говорится в рукописи, отрывок из которой прислал мне ваш отец, — объяснила она. — У гравюр Дюрера очень сложная символика, но, как я вам говорила, он был так добр, что оставил потомству заметки с пояснениями. «Меланхолия» — единственная гравюра, к которой Дюрер не оставил своих комментариев… по крайней мере, их так и не удалось обнаружить. Это не по моей части, но я произвела некоторые изыскания по неоднократным телефонным запросам вашего отца. Искусствоведы Панофски и Заксль упоминают о существовании такого пояснительного текста, настоящего учебника, который до своего исчезновения будто бы принадлежал другу Дюрера, гуманисту Пиркхеймеру.

— Как вы ухитряетесь все это запомнить? — изумился я, глядя на нее с восхищением.

— Это моя профессия… Короче, у вашего отца вроде бы имелась рукопись о гравюре «Меланхолия». Правда, я не знаю, каким образом он ее раздобыл…

— Что представляет собой гравюра?

— Там на фоне некоего строения сидит такой крылатый персонаж, и вид у него очень… меланхолический! Вокруг множество разных предметов… Трудно описать, настолько она, эта гравюра, насыщена смыслом и значением!

— Именно ее я видел в подвале отцовского дома, рядом с копией «Джоконды». Мы должны обязательно побывать в доме, что бы там ни говорил пожарный. Возможно, в этом проклятом подвале что-нибудь уцелело! Нам нужно это забрать…

— Дом опечатан, Дамьен, и жандармы, конечно, наблюдают за ним.

— О, не преувеличивайте, не стоят же они там днем и ночью! Подумаешь, какой-то пожар… И халупа эта все-таки мне принадлежит! И я имею право туда войти!

Софи улыбнулась.

— Хотите совершить маленькую ночную вылазку? — лукаво спросила она.

— А вы со мной пойдете?

Она хмыкнула.

— Мы уже почти двое суток торчим в этом зловещем доме, и если мне придется провести здесь еще один день, я подожгу эти омерзительные занавески или выкину ваш ноутбук в окно… Ничего не имею против того, чтобы немного размяться, — заключила она, подмигнув мне.

Хуже всего у меня получается с женщинами, когда мне протягивают спасательный шест. Любой Брюс Уиллис ухватился бы за такую великолепную возможность влепить Софи поцелуй взасос, но я лишь глупо улыбнулся, стараясь убедить себя, что никакой двусмысленности в ее словах не было. Без единого грана алкоголя в крови я уже не способен соблазнить женщину — тем более лесбиянку. Мои американские фаны, конечно, подняли бы меня на смех, если бы узнали о моей неожиданной робости, но они наверняка не знают то, что известно каждому французу: те, кто больше всего говорят, меньше всего делают.

Ближе к полудню мне захотелось размять ноги и увидеть Горд с лучшей стороны, поэтому я решил прогуляться по городу. Софи воспользовалась этим, чтобы продолжить свои изыскания о Дюрере.

— Будьте все же поосторожней, — сказала она, когда я выходил из дома.

Я отправился в путь пешком и весело зашагал по длинной дороге, ведущей вверх, в Горд. Войти в этот город означало почти то же самое, что войти в парк аттракционов. Здесь словно ничего не было оставлено на волю случая и каждую ночь невидимые работники приходили, чтобы подкрасить стены, очистить улицы. Иначе нельзя было объяснить это нереальное совершенство. Даже в горделивом взоре обитателей города блистало убеждение в его исключительности.

Засунув руки в карманы, я бродил по мощенным булыжником улицам. Проходил мимо агентств по продаже недвижимости, объявлений на громадных домах, голубоватых бассейнов. Я любовался ровной линией серых фасадов, рядами оранжевых крыш внизу, высокими деревьями между домами, белыми скалами, время от времени мелькавшими в проемах. Я зашел в какую-то лавчонку, стал разглядывать открытки, на самом деле не видя их. Мысли мои были заняты иным.

Продолжая осматривать городок, я незаметно для самого себя оказался у огромной церкви, возвышавшейся над главной площадью. Я остановился в тени деревьев, убаюканный безмолвием и порывами ветра. Здесь больше, чем в каком-то другом месте, ощущалось, что Горд терпеливо ждет лета, нашествия туристов, которые явятся вместе с солнцем — на радость и на горе тех, кто принимает их. Пустые террасы кафе выглядели смехотворно под тяжелым взглядом древней церкви, застывшей во времени.

Я уже решил войти в нее, как вдруг заметил, что из маленькой деревянной двери справа вышел священник в черном облачении. Он шел быстрым шагом, втянув голову в плечи, будто мерз. Я узнал его сразу. Это был тот самый священник, который смотрел на меня из толпы перед домом моего отца. Почему он следил за мной? И какой у него был странный взгляд! Словно ему хотелось сказать мне что-то, но он боялся подойти.

Секунду поколебавшись, я решил следовать за ним. Он покинул маленькую тенистую площадь с рядами кафе и углубился в улочку, круто идущую вниз. Я ускорил шаг, чтобы увидеть, куда он свернет, затем вновь пошел не торопясь. Мне не хотелось сразу догонять его. Я решил посмотреть, что он будет делать. Поздоровавшись на ходу с какой-то супружеской парой, он свернул налево, на такую же маленькую улочку. Я почти остановился из опасения, что он увидит меня, потом перешел на другую сторону и укрылся в тени стены. Священник открыл дверь дома, стоявшего повыше, в конце улицы.

Не имея времени на размышление, я подбежал к нему и окликнул:

— Святой отец!

Он вздрогнул всем телом, обернулся, и я понял, что он меня узнал. Бросив взгляд на улицу через мое плечо, он жестом предложил мне войти.

— Не хотите ли чашечку кофе? — поинтересовался он серьезным тоном.

Я согласился с некоторым удивлением и двинулся следом за ним в дом, где он, видимо, жил. Обстановка здесь; похоже, не менялась с 30-х годов. Все занавески выцвели, дерево растрескалось от старости, бумажные обои пожелтели. Деревенская мебель, без всяких украшений, вполне подходила к стенам. Несколько отвратительных религиозных побрякушек и скверных картин на библейские сюжеты дополняли общее впечатление унылой старомодности. Однако в гостиной царил восхитительный запах жареного мяса.

В дверях возникла толстая растрепанная женщина в огромных башмаках и нелепом фартуке — ну просто карикатура на Жискара с его фразой «Угадай, кто придет сегодня на ужин?».

— Пахнет очень вкусно, Жанна, — сказал священник и улыбнулся ей.

— Спасибо. Мсье будет обедать здесь? — спросила она, указав на меня подбородком.

— Нет-нет, — ответил я на вопрошающий взгляд священника. — Не хочу вас беспокоить.

Женщина кивнула и, волоча ноги, вернулась в кухню. Священник жестом пригласил меня сесть за большой стол, а сам скрылся в кухне и через минуту вернулся с двумя чашками кофе. Чувствуя себя не в своей тарелке, я скрестил руки на клеенке в красно-белую клетку.

— Мне очень жаль, что дом вашего отца сгорел, — выдохнул священник, усаживаясь напротив меня.

— Вы с ним были знакомы? — спросил я, стараясь понять, почему он разглядывал меня накануне и зачем пригласил сегодня в свою унылую обитель.

— Именно я и продал ему дом.

Он произнес эту фразу так, словно делал тяжкое признание в непростительном грехе. Я был исповедником, а он грешником. Мне вдруг показалось, что я сижу в исповедальне с другой стороны.

— Понятно…

Священник посмотрел на меня, и я готов был поклясться, что во взгляде его промелькнул страх.

— Он сказал вам, зачем ему понадобился дом? — спросил он.

— Нет, — ответил я, заинтригованный этим вопросом.

— Вот как? А вам нравится Горд?

Я поднял брови. Очевидно, священник чувствовал себя не в своей тарелке еще больше, чем я. Это была одна из тех минут, когда между вымученными фразами вклиниваются тяжелые паузы, когда взгляду не на чем остановиться, когда руки не знают, куда спрятаться…

— Да, — тупо ответил я. — Здесь очень красиво. Мне пока удалось увидеть немногое, но все очень красиво. Вы хотели сказать мне, почему мой отец…

— Вам надо побывать в Бори, — перебил он меня. — Очень живописное место. Такой древний город… знаете, ведь ему не меньше трех тысяч лет…

— Почему мой отец купил этот дом? — настойчиво повторил я, видя, что он пытается сменить тему.

Священник потер руки с явным смущением.

— Этот дом принадлежал Шагалу.

Я скорчил удивленную гримасу:

— Шагалу?

— Да, как многие другие художники, он жил в Горде в сороковых годах и только потом уехал в Соединенные Штаты. У него был большой дом для жены и семьи, но он купил еще и этот… тайно.

— Тайно? Чтобы встречаться с любовницами?

— Отнюдь нет.

— Тогда зачем же?

— Значит, ваш отец ничего вам не рассказывал? — удивился священник и поставил свою чашку на стол.

— В общем, нет… Мы давно не общались. Но сейчас мне нужно знать. Я нашел в подвале все эти странные вещи…

Священник вытаращил глаза:

— Вам следует забыть о них, молодой человек.

— О чем забыть? Что вы имеете в виду?

— Ваш отец навыдумывал массу вещей… совершенно безумных. Этот дом принадлежал Шагалу, ваш отец очень любил Шагала, и это ударило ему в голову, он стал выдумывать всякие вещи…

— Что вы мне рассказываете? В подвале ничто не напоминало о Шагале…

— Забудьте обо всем! Продайте дом, вернитесь спокойно домой, не повторяйте ошибок вашего отца!

Мне казалось, будто я сплю наяву. Речи священника становились все более и более сбивчивыми, все более и более нереальными. Это походило на какой-то скверный роман. Он говорил теперь очень быстро и почти кричал.

Внезапно он поднялся и с суровым видом произнес:

— Сожалею, но мне нужно готовиться к мессе… Вас проводить?

В глазах его застыл ужас. Я тоже встал. Мне хотелось продолжить разговор, но я не посмел настаивать. Меня так удивило странное поведение священника, что я не находил никаких слов. Он выпроводил меня на улицу и, прежде чем я успел попрощаться с ним, захлопнул дверь.

Несколько секунд я неподвижно стоял на тротуаре, испытывая безумное желание выбить дверь и потребовать от священника, чтобы он все мне рассказал. Я изумленно потряс головой и решил, что будет лучше вернуться к Софи.

Через полчаса мы уже сидели за обеденным столом, и я рассказывал ей эту невероятную историю.

— Действительно, очень все странно, — согласилась журналистка.

— Отец обожал Шагала. Но чтобы из-за этого покупать дом в Горде… Интересно, что пытается утаить этот священник? Он был напутан. По-настоящему напуган.

— Как бы там ни было, это дает нам новую зацепку: Шагал.

Вскоре после полудня раздался телефонный звонок, которого мы с нетерпением ждали. Информатор Софи из RG сообщил нам хорошую новость. Ему удалось обнаружить, откуда раздался таинственный звонок. Прежде чем открыть это, он сказал Софи, что теперь они квиты и она не должна больше требовать от него услуг такого рода. Софи возразила, что в будущем собирается сделать еще несколько репортажей с Ближнего Востока, — этого оказалось достаточно, чтобы поставить ее собеседника на место. Не знаю, что там между ними было, но она, как говорится, «держала его за жабры».

Он проворчал что-то, чего я не расслышал, затем продиктовал имя и номер. Софи записала их в наш блокнот, поблагодарив его, повесила трубку и со значением взглянула на меня.

— Бинго! — торжествующе воскликнула она.

— Ну что? — нетерпеливо спросил я.

— Наш утренний друг действительно находился в Риме, но только не в редакции газеты «Стампа». Он звонил нам из офиса общества под названием «Acta Fidei».

— Это еще что такое?

— Понятия не имею! — призналась Софи, вставая из-за стола. — Но мы узнаем это очень скоро…

Мы снова поднялись на второй этаж и включили мой ноутбук, чтобы приступить к поиску, Это уже превратилось в ритуал. Мне нравилось смотреть, как она стучит по клавиатуре, прыгает с сайта на сайт, щелкает мышкой по ссылкам, вздыхает, радуется, считывает информацию, не давая мне времени даже на то, чтобы все прочесть. Она была в своей стихии. Делала все быстро. Уверенно. Курила сигарету за сигаретой, перегоняя ее в угол рта, чтобы освободить руки. Щурила глаза. Дым стелился у ее лица, плыл к экрану. Я смотрел на нее, сидя чуть сзади, с интересом и восторгом одновременно, стараясь внимательно слушать все, что она мне сообщала.

Она очень скоро обнаружила, что «Акта Фидеи» — это религиозная организация, имевшая резиденцию в Ватикане. Организация, разумеется, вполне официальная, но… слишком уж специфическая. Прежде всего, каждый раз, когда мы встречались с какой-нибудь ссылкой на «Акта Фидеи», вместе с этим названием возникало другое — «Opus Dei». У обоих этих обществ и в самом деле было много общего, главное же отличие состояло в том, что первое отнюдь не стремилось к паблисити и массовому набору членов, которыми активно занималось второе.

Итак, «Акта Фидеи» представляла собой некое спиритуалистическое движение с расплывчатыми целями и пользовалась более или менее прямой поддержкой Ватикана. Немного, но для начала кое-что. Больше всего насторожило нас то, что раздобыть информацию об «Акта Фидеи» оказалось таким же сложным делом, как выйти на след «Бильдерберга». Обе организации окружили себя покровом тайны. И у них не было официального сайта, что отнюдь не облегчало поиск.

— Мы вторглись в вашу сферу, — подытожил я. — Религия. Вы наверняка сумеете что-нибудь найти.

Она пожала плечами:

— Я знаю «Опус Деи», но, по правде говоря, об «Акта Фидеи» никогда не слышала…

— Ладно, расскажите мне, что вам известно об «Опус Деи»… Ведь я, признаться, не знаю ровным счетом ничего.

— Это религиозная организация, созданная в начале века и свернувшая на довольно скверную дорожку. Сейчас она часто выступает в роли лоббиста христианских фундаменталистов, используя для этого политиков крайне правого толка.

— А именно?

— Эту организацию подозревают в том, что она косвенным образом поддерживала франкистский режим, диктатуру Пиночета…

— А, все те же милые люди!

— В ходе Ирангейта обнаружилось, что «Опус Деи» финансировала никарагуанских контрас.

Мне было совестно признаваться в своем невежестве, но я понятия не имел, о чем она говорит. Поскольку предметом моих университетских штудий была литература, я слишком глубоко погрузился в изучение романов девятнадцатого века и не уделял достаточного внимания газетам…

— Контрас, это кто?

— Крайне правая группировка, противостоявшая сандинистам в Никарагуа. А вы что, в самом деле ничего не слышали даже о скандале Ирангейт?

— Да нет, слышал, — робко ответил я. — Но мне казалось, что это связано с оружием, которое Рейган продавал Ирану…

— Вот именно, а полученные за это оружие деньги шли на поддержку контрас. Подобно многим лоббистам крайне правых и «Опус Деи», в частности, американцы часто совершали одну и ту же ошибку, пытаясь одолеть зло при помощи зла. Порой они финансировали откровенных мерзавцев. Вспомните хотя бы Бен Ладена в Афганистане.

— Согласен.

— Короче, «Опус Деи» много раз поминали в связи с довольно темными делами. Финансовые структуры — спруты, выглядят крайне подозрительно, и не случайно эту организацию часто называют Святой Мафией… Все знают, что контрас создали целую сеть торговли кокаином на денежки, полученные из Ватикана! Забавно, правда?

— Очень мило.

— Что еще рассказать вам? Ах да, вот совершенно восхитительный пример. «Опус Деи» тесно связана с ассоциацией «Human Life International».

— Кто туда входит?

— Пылкие сторонники движения «за жизнь». Вы все поймете, если я скажу вам, как называется их библия: «Холокост абортов, последнее решение сегодня». Сравнить аборты с холокостом и тех, кто их делает, с нацистами, это замечательно, правда?

— Ах да, коммандос движения против абортов, которые берут штурмом больницы…

— Они самые! Это люди, которые публично и без всяких колебаний объявляют гомосексуалистов преступными извращенцами…

— О'кей, картина мне ясна. Моя мама не назвала бы их «добрыми христианами», ну да бог с ними… Какова реальная сила «Опус Деи»?

— Они влиятельны главным образом в политике. Я не хочу лишний раз повторять параноидальные бредни о заговоре, но нельзя отрицать, что во многих европейских правительствах имеются люди, сочувствующие «Опус Деи». И у них большие резервы в экономике. «Опус Деи» располагает целой сетью анонимных обществ, выступающих в роли ширмы…

— Банки Господни непроницаемы…

— Лучше не скажешь! Одним из сторонников «Опус Деи» является печально знаменитый архиепископ Марцинкус, директор Института религии, банка Ватикана во времена финансового скандала с «Банко Амброзиано»… Помните?

— Смутно…

— Итальянская юстиция заставила этот банк выплатить двести шестьдесят миллионов долларов, чтобы удовлетворить интересы кредиторов. Многие аналитики утверждают, что долю Института религии будто бы оплатила «Опус Деи», чем и объясняется благожелательное отношение папы…

— Ах да, теперь я припоминаю эту историю. Что ж, мерзавцев везде полно… Особенно если речь идет о больших деньгах. Но это все-таки не означает, что все в Ватикане замешаны в подобных делах.

— Будем надеяться… Ватикан снискал весьма сомнительную славу и в других сферах. Недавнее расследование «Лондон телеграф» показало, что банк Ватикана стал самой настоящей «прачечной» для грязных итальянских денег. Там было «отмыто» около пятидесяти пяти миллионов долларов, и по этому показателю Ватикан занимает восьмое место в мире. Опережая Багамские острова, Швейцарию и Лихтенштейн…

— Согласен, но повторяю, за это не должны отвечать все в Ватикане…

— Пусть так. Но проблема, если вернуться к нашим баранам, состоит в том, что сегодня «Опус Деи» пользуется прямой поддержкой Иоанна Павла Второго, который именно этой организации обязан своим восхождением на папский престол. В результате «Опус Деи» стала фактически неприкосновенной. Стоит сказать хоть слово против этих подопечных папы, как в Ватикане начинают в буквальном смысле бить в набат. Лично мне «Опус Деи» представляется скорее сектой для извлечения доходов…

— Верно, их сайт в Интернете производит именно такое впечатление. Фотографии миловидных улыбающихся детей, ласковое солнце… Словно ты попал к сайентологам!

— Думаю, я предпочла бы даже сайентологов, потому что они все-таки не пользуются поддержкой папы… Но по-настоящему меня тошнит от их милой манеры вербовать несовершеннолетних. Правда, родители детей, попавших в сети «Опус Деи», уже объединились в союз, чтобы информировать людей об опасности этой секты.

— В общем, превосходные люди. Но как они связаны с «Акта Фидеи»?

— Понятия не имею, — призналась Софи.

— А не спросить ли нам нашего друга хакера? Ему определенно нравятся секреты такого рода…

— Хорошая мысль!

Она запустила программу, которую мы скачали, и связалась с латиноамериканским сервером. Сфинкс отсутствовал, но появился через несколько минут, видимо получив уведомление на экране своего монитора.

— Добрый день, Хейгомейер. Удачная была охота?

— Она только началась… Нового пока мало.

— Будьте осторожны, в это быстро втягиваешься.

— У меня есть новая зацепка. Возможно, вы что-нибудь об этом знаете: «Акта Фидеи».

— В первый раз слышу!

Я поморщился.

— Это религиозная организация, которая находится в Ватикане и, возможно, связана с «Опус Леи»…

— Надо же! «Бильдерберг», «Опус Деи»! Вы меня все больше поражаете! У меня сотни файлов по «Опус Деи», но я не помню, чтобы там встречалось название «Акта Фидеи»…

— А вы не могли бы поискать?

— Так ведь это вы специалист по религиозным вопросам, разве нет? Какое отношение имеет эта банда к «Бильдербергу»?

— Что мне ему ответить? — спросила Софи.

— В детали не вдавайтесь, — сказал я. — Сейчас важно подстрекнуть его любопытство.

Она кивнула.

— Насколько я знаю, напрямую они не связаны. Мне просто нужны сведения о таинственных организациях всякого рода, вот и все.

— Ага. Ладно. Дайте мне немного времени, и я раздобуду все, что смогу.

— Спасибо!

— Взамен вы могли бы оказать мне одну небольшую услугу…

Софи вздохнула.

— Этого следовало ожидать, — заметил я.

— Он нам нужен. Посмотрим, чего он хочет…

— Если я смогу…

— У вас есть друзья среди газетчиков?

Софи заколебалась:

— Да, конечно.

— Не могли бы уговорить кого-нибудь из них опубликовать фотографию Джорджа Буша, которую я вам пришлю?

— Что за фотография?

— Самая обыкновенная… может служить иллюстрацией для любой статьи о Буше. Сейчас таких полно.

— Если она самая обыкновенная, почему вы так хотите, чтобы она попала в газету?

— Скажем так: на ней моя подпись… Невооруженным глазом ее не видно. Никакого подвоха. Для меня это нечто вроде пари.

— Я не вполне понимаю…

— Я присылаю вам файл с фотографией, вы пристраиваете ее в газету с большим тиражом. Взамен я нахожу для вас самую свежую информацию об «Акта Фидеи». Все очень просто, разве не так?

Софи потерла подбородок. Поколебавшись секунду, она застучала по клавиатуре.

— Вы не собираетесь подсунуть им вирус?

— Нет, ничего такого, обещаю.

— Тогда по рукам.

— Файл я пришлю вам прямо сейчас и вернусь, когда у меня будет что-нибудь для вас.

Он отключился. На экране появилось сообщение «Accept incoming file transfer?». Софи кликнула на OK и стала ждать загрузки файла.

— Что это еще за история? — озадаченно спросил я.

— Думаю, это какая-то игра между хакерами. Компьютерные пираты любят заключать пари такого рода. Кто оставит больше следов своего пребывания на разных сайтах… После пиратского налета на сайт они метят его, чтобы все знали об их подвиге. А здесь, полагаю, нечто получше: наш Сфинкс хочет оставить свою метку оффлайн, вне сети, в газете с массовым тиражом.

— Метку? — удивился я.

— Да. Наверное, на этой фотографии есть какое-то шифрованное сообщение. Это такая штука, которую можно разглядеть только в лупу или еще как-нибудь…

— Полный кретинизм, а?

— Это часть игры… И еще, я думаю, он хочет проверить меня, — добавила Софи, зажигая сигарету.

Она встала из-за компьютера и со вздохом растянулась на кровати. Устремив взор в потолок, она курила свой «Честерфилд» и пускала вверх большие клубы дыма.

— Вы полагаете, он рискнет попросить у нас еще что-нибудь?

— Если он будет нам нужен, это не исключено…

— А вы сумеете пристроить его фотографию?

— В «Либерасьон» без всяких проблем!

Мне не удалось сдержать улыбку.

— Ну хорошо, а чем мы займемся, пока нет новостей? — спросил я, опершись о косяк двери.

— Не знаю, но я подумала, что ваш священник имеет какое-то отношение к этому…

— Что? Вы шутите? Неужели вы верите, что есть какая-то связь между сумасшедшим, который звонил мне из Рима, и священником из провансальского городка?

— А почему бы и нет? Вы говорили, что он был страшно напутан. Чего бояться священнику, если не таинственной организации близкой к Ватикану?

Я с сомнением покачал головой.

— Есть такая связь или нет, — сказала журналистка, приподнявшись на локте, — поведение это-то кюре выглядит странным, не так ли?

— Разумеется, но…

— Почему бы вам не попытать счастья? И не встретиться с ним еще раз? Вы могли бы ввернуть название «Акта Фидеи» в разговоре и посмотреть, как он отреагирует…

— Я не уверен, что он согласится встретиться со мной, — возразил я. — Он почти выставил меня за дверь…

Софи встала и подтолкнула меня к лестнице:

— В любом случае, стоит попробовать. Действуйте. Нам все равно нечем заняться, пока Сфинкс не свяжется с нами.

Мы оба вышли из дома.

— Пойдем пешком? — предложила она.

— Хм, я не так уж мало ходил сегодня… Может, поедем на моем мотоцикле?

— Еще чего! У нас есть «Ауди».

— У вас что, проблемы с двухколесными средствами передвижения? — недовольно спросил я.

— Они шумные, вонючие, неудобные, нет места для багажа, и я совсем не жажду обнимать вас за талию. К тому же… ведь это «Харлей»! Неужели вы не понимаете, насколько это старомодно?

— Хм, нет, — признался я, пожав плечами. — Напротив, мне этот мотоцикл кажется весьма удобным, им легко управлять, вы вступаете в прямой контакт с природой и испытываете сильные ощущения…

— Посмотрите на мою машину, Дамьен. Это «Ауди». Вы в самом деле думаете, что я способна предпочесть ваш огромный мерзкий американский вибромассажер моей безупречно функциональной немке?

Я расхохотался.

— Ладно, сдаюсь, — сказал я, поднимая руки.

Я уселся рядом с ней, и машина двинулась по извилистой дороге, ведущей в Горд. На юге холмы сливались с линией горизонта — океан зеленых шариков, увенчанных белыми барашками.

Мы были одни и далеки от всего, что было нам привычно. Я от Нью-Йорка, она от Парижа. В нашем присутствии здесь было нечто иррациональное. Словно нас втянул в себя этот городок. Горд. Часто говорят, что у городов есть сердце. У этого города была душа. Быть может, даже много душ, которые проплывают мимо фасадов, стелются вдоль булыжных мостовых, скользят вдоль шероховатых стен и повисают на верхушках деревьев, проникают в каминные трубы, подобно новому Асмодею, срывающему крыши с домов.

Я пожал плечами и прогнал это смехотворное видение.

К дому священника мы подъехали около шести вечера. Софи припарковалась в квартале от него. На улице было тихо. Ни одного прохожего. Дома большей частью выглядели пустыми. Наверное, заселялись они в разгар сезона.

Я вновь содрогнулся. Мне уже доводилось испытывать это странное ощущение. В Сен-Мало или в Каркассоне, зимой, в мертвый сезон, когда холод выгоняет даже самых упорных туристов. А город остается. Без людей, но со своей собственной душой. Теперь у него есть только это. Сам город. Улицы и переулки, образованные рядами домов. Ставни закрыты, словно глаза, которым захотелось отдохнуть. Запертые двери, чтобы жилище помолчало. Все те же фасады, те же тротуары, те же булыжные мостовые. Но вид совершенно другой.

Спокойный и пугающий одновременно.

— Я подожду вас в машине, — предложила журналистка.

Я вышел, огляделся по сторонам и, сунув руки в карманы, направился к дому священника. Голова у меня была втянута в плечи, взгляд бегающий — я походил на плохого детектива из плохого полицейского фильма.

У дома я снова огляделся и, не увидев звонка, постучал в дверь.

Никто не откликнулся. Я вновь постучал, на сей раз сильнее. По-прежнему тишина. Сделав шаг назад, я задрал голову, чтобы посмотреть на второй этаж. Похоже, ни одна лампа там не горела, на это ни о чем не говорило, было еще светло. Простояв минуты две и не получив никакого ответа, я пришел к заключению, что дом пуст.

Я повернул голову к машине Софи. Встретил ее взгляд в зеркале заднего вида. Я пожал плечами и развел руками в знак своего бессилия.

Журналистка вышла из машины и быстро подошла ко мне.

— Никого нет, — объяснил я.

Софи протянула руку к двери и попыталась повернуть ручку. Дверь передо мной распахнулась.

Я смотрел на нее с изумлением.

— Надеюсь, мы не собираемся входить? — возмутился я.

— Тихо! Всего на секунду. Просто осмотримся и тут же уйдем! — решительно сказала она, переступив порог.

Я хотел возразить, но журналистка уже была в доме. Проклиная все на свете, я обернулся, чтобы посмотреть, не видит ли нас кто-нибудь, потом бесшумно вошел в дом и осторожно прикрыл за собой дверь.

— Вы совсем с ума сошли! — прошипел я, хватая Софи за плечи.

— А что такого? Дверь была открыта.

— Какое это имеет значение? Мы не имеем права входить в чужой дом!

— Не будьте таким старомодным! — рассмеялась она, стряхнув мои руки. — За дело, нам нужно торопиться.

Устремившись в гостиную, она начала открывать ящики стола. Я не верил своим глазам.

— Софи! — повторил я, повысив голос. — Я так не согласен!

— Послушайте, — живо возразила она, бросив на меня свирепый взгляд, — этот священник что-то скрывает, и я намерена выяснить, в чем тут дело. Вы либо будете помогать мне, либо выйдете вон.

Она на мгновение застыла, не сводя с меня глаз, потом повернулась на каблуках и вновь приступила к обыску.

Я был ошеломлен. Но тут мне пришла в голову мысль, что вдвоем мы управимся быстрее и, следовательно, быстрее уйдем отсюда. Я вздохнул и тоже начал обыскивать комнату.

Мы открыли все ящики, все шкафы на первом этаже. Ничто не привлекло нашего внимания. Все было покрыто пылью. Старые издания Библии, старые газеты, старые книги, старые диски с духовной музыкой…

Софи ринулась к лестнице, я последовал за ней на второй этаж. На площадку выходили три двери, все они были закрыты. Софи вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами.

Софи толкнула первую дверь слева. Это была ванная комната. Тут же закрыв ее, журналистка перешла ко второй двери. Тем временем я подошел к окну, стараясь разглядеть сквозь ставни, не идет ли кто-нибудь по улице.

Я услышал звук шагов. Стучали шпильки. Молодая женщина. Я затаил дыхание. Она прошла мимо дома священника не останавливаясь, по направлению к другому концу улицы.

Софи приоткрыла вторую дверь. Я повернулся и увидел над ее плечом темную комнату с закрытыми ставнями. Вероятно, здесь жила прислуга. Ничего особенного в ней не было, какие-то безделушки, несколько фотографий, женская одежда, распятие над кроватью, высушенная оливковая ветвь воткнута за спину Христа.

Наклонившись, Софи заглянула под кровать и вышла из комнаты.

В это мгновение с первого этажа послышался какой-то шум. Вытаращив глаза, Софи застыла передо мной.

Три удара. Во входную дверь. Потом еще три. Пауза. Потом женский голос позвал:

— Мсье кюре? Вы дома?

Эхо ее голоса отозвалось на втором этаже. Мы по-прежнему не шевелились.

Входная дверь медленно, со скрипом отворилась.

Я в ужасе схватил Софи за руку.

— Мсье кюре? — настойчиво повторила женщина.

Было слышно, как она ходит внизу.

— Есть здесь кто-нибудь?

Потом она пробормотала что-то по поводу открытого настежь дома и вышла, хлопнув за собой дверью. Я услышал ее удаляющиеся шаги на улице.

Софи испустила вздох облегчения. Лоб у меня покрылся испариной. Я смахнул капли пота рукавом и прошептал:

— Уходим?

— Подождите! — ответила она. — Еще одна комната осталась.

Подойдя к третьей двери, она повернула ручку. Раздался металлический скрежет. Дверь была заперта на ключ.

— Черт! — вскричала журналистка.

— Вы что же, не умеете взламывать двери? — насмешливо спросил я.

— Я журналистка, а не грабитель, — парировала она, скорчив гримасу.

— Неужели?

Она стала осматривать площадку в надежде отыскать ключ. Провела рукой по верхней плоскости стенного шкафа, пробежалась пальцами по карнизу у самого потолка. Но ничего не нашла. Ключа здесь не было.

Софи выругалась. Потом бросила на меня нетерпеливый взгляд:

— Взломаем дверь?

Я фыркнул:

— Вы совсем сбрендили? Вы же сами сказали, что мы не грабители! Пошли отсюда!

Она уступила неохотно и двинулась следом за мной вниз по лестнице. Мы спустились на первый этаж, и я уже взялся за ручку входной двери, когда Софи окликнула меня:

— Подождите! Видите маленький секретер под лестницей? Мы его не обыскали.

— Только быстро, — попросил я, не в силах сопротивляться ее напору.

Она открыла дверцу секретера и стала осматривать его содержимое.

— Здесь письмо вашего отца! — внезапно вскрикнула она.

Положив конверт в карман, она бросила последний взгляд внутрь и вслед за мной подошла к двери.

Я глубоко вздохнул:

— Ну что, закончили? Надеюсь, на улице никого нет.

Она с улыбкой кивнула.

Я открыл дверь и высунул голову наружу. Путь был свободен. Я махнул Софи рукой, и мы побежали к машине.

Усевшись за руль, Софи взглянула на меня и прыснула.

— Ограбить дом священника! — взорвался я. — Мне стыдно за нас!

— Не надо преувеличивать, Дамьен, мы взяли всего лишь одно письмо!

Машина тронулась с места, и в этот самый момент я заметил фигуру священника в зеркальце заднего вида.

Я мгновенно сполз с кресла на пол, чтобы меня не было видно.

— Вот он! — прошептал я.

Софи осторожно вывела машину с площади в переулок.

— Что вы со мной делаете! — жалобно сказал я, вновь заняв свое место в кресле, когда мы выехали из города.

— Это захватывающе, правда? И на сегодня это еще не все, вечером мы осмотрим то, что осталось от дома вашего отца. Надеюсь, вы не забыли?

— Боюсь, там будет еще хуже!

Но она была права. Это оказалось захватывающим. В гораздо большей степени, чем я мог вообразить. Во всяком случае, это было куда более захватывающе, чем писать сценарии для нью-йоркского телевидения.

Через несколько минут мы подъехали к ее дому, и она устремилась к письменному столу, чтобы вскрыть конверт.

Перед тем как прочесть письмо, она повернулась ко мне:

— Вы разрешите? Все-таки это письмо вашего отца. Возможно, вы хотите сами…

— Нет-нет, — поспешно сказал я. — Читайте! Но только вслух.

Она развернула листок, положила его на стол и начала читать.

Преподобный отец,

Благодарю вас за последние письма.

Я очень признателен вам за то, что вы так ревностно и добросовестно отнеслись к этому делу. Благодаря вам мы сумели благополучно и к обоюдному удовлетворению завершить нашу сделку. Дом восхитителен, а первое знакомство с Гордом доставило мне подлинное наслаждение, просто очаровало меня. Хоть я и считал себя убежденным парижанином — правда, весьма изменившимся за последнее время, — только в вашем прелестном городке смогу я обрести спокойствие и безмятежность без малейшего привкуса скуки.

Как я уже обещал вам, вы непременно узнаете все, что мне удастся открыть. Мои изыскания основаны на записной книжке Шагала, которую я нашел в Париже у одного антиквара. В ней упоминаются документы, имеющие отношение к Дюреру и будто бы спрятанные Шагалом в этом домике. Я знаю, что вы не особенно в это верите, но, поскольку мэтр наивных чудес, сновидений и предчувствий сам продал вам свой дом, а вы ничего не обнаружили, это может означать, что бумаги по-прежнему лежат в каком-нибудь тайнике. Ведь в записках художника сказано, что перед отъездом он все оставил как есть. Я преклоняюсь перед жизнью и творчеством Шагала: вся эта история для меня — идеальный предлог, чтобы немного (и вполне заслуженно!) отдохнуть в Горде!

Еще раз повторю свое обещание: я буду держать в курсе и вас, и музей Горда обо всем, что касается моих вероятных открытий. Если бы я мог тем или иным образом оказать помощь муниципалитету или вашему приходу, мне бы это доставило истинное удовольствие.

Примите, святой отец, уверения в моем глубоком почтении.

Завершив чтение, Софи вложила листок в конверт.

— Интересно, — просто сказала она.

— Как он почтителен! Можно подумать, один из самых усердных прихожан, а ведь он в церковь даже не заглядывал!

Софи возвела глаза к небу.

— Да не в этом дело! Интересно другое: теперь мы знаем, какая связь между Шагалом и всем остальным. Именно Шагал вывел вашего отца на след Дюрера.

— Да. Это удивительно.

— И поэтому он купил дом.

— И похоже, нашел то, что искал.

— Рукопись Дюрера.

— Чего я не понимаю, так это поведения священника. Судя по всему, у него были превосходные отношения с отцом…

— Да, но это письмо пришло до того, как ваш отец нашел рукопись. Возможно, дело осложнилось, когда ему удалось что-то открыть.

— Наверное. В любом случае священник знает гораздо больше, чем говорит!

В этот момент значок IRC внизу экрана замигал, компьютер забибикал. Сфинкс вернулся на линию.

Софи ринулась к монитору и открыла диалоговое окно.

— Привет, Хейгомейер. Вы получили мой файл?

— Да. Завтра я передам вашу фотографию другу, который занимает важный пост в «Либерасьон». Я буду держать вас в курсе. А у вас есть что-нибудь новенькое?

— О, да!

— ???

— Я посетил очень странный сервер, принадлежащий Ватикану. Кибер-католикам надо еще многому учиться в сфере информационной безопасности.

— Как знать? В конечном счете вы же и просветите их!

— Почему нет? В конце 90-х меня подловили на одной глупости. Мне еще восемнадцати не было. DST [28]Direction de la surveillance du territoire — Управление наблюдения за территорией, французская контрразведка
предложила мне сделку: или я даю им уроки, или иду под суд!

— Невероятно! И что же?

— Я согласился показать им несколько трюков… Но не волнуйтесь, я раскрыл далеко не все карты!

— Забавно… Ну, что там с «Акта Фидеи»?

— Так вот, я нашел сервер, зарегистрированный обществом под названием «Инадекса». Возможно, это ширма. Но что любопытно, названия «Акта Фидеи» и «Опус Деи» фигурируют во многих документах. После нескольких бесплодных заходов я вышел прямо на устав «Акта Фидеи».

— Превосходно!

— Да, тем более что там вы найдете адреса их официальных резиденций в Риме, Вашингтоне и Париже, где они расположились как раз под прикрытием «Инадексы». И еще — гремите, барабаны! — полный список всех членов организационного совета за последние пять лет!

— Сфинкс, вы гений!

— Подождите, это еще не все. Я позволил себе взглянуть на этот список и, посредством перекрестных ссылок, обнаружил много интересного о членах этого организационного совета.

— Да?

— Из пятнадцати высших должностных лиц, фигурирующих в списке, восемь состоят в «Опус Деи», а еще двое — в Конгрегации вероучения!

— Невероятно!

— Ага! Вы снова поймали крупную рыбу, дорогая моя… Файл прислать?

— А как же!

— О'кей. Держите меня курсе, мне становится интересно. Вот ваш документ.

Передача данных произошла быстро. Файл оказался сравнительно небольшим. Софи поблагодарила Сфинкса и обещала связаться с ним завтра. Простившись с нами, он исчез в недрах сети.

Подчиняясь инстинкту, мы с журналисткой прежде всего принялись искать в драгоценном списке имя Джузеппе Адзаро, но, к несчастью, такого не нашли.

— Это было бы уж слишком просто, — вздохнула Софи.

Я встал из-за компьютера и уселся на край кровати.

— Я не совсем понял, что говорил ваш друг хакер по поводу членов «Акта Фидеи»…

— Он сказал, что многие из них состоят либо в «Опус Деи», либо в Конгрегации вероучения.

— Вот именно! Я же не специалист в сфере религии! Что это за конгрегация?

— Так ведь это не что иное, как Инквизиция, дорогой мой!

— Как это, Инквизиция? — недоверчиво переспросил я. — Она уже не существует.

— Еще как существует! Дважды сменила название, вот и все. В начале века ее назвали «Святой Службой», затем, после Второго Ватиканского собора, очередной поворот: ей дали еще более политкорректное имя Конгрегация вероучения. Но это все та же папская организация.

— Вы шутите?

— Отнюдь!

— И чем же они занимаются? Охотятся за ведьмами или катарами? — с иронией осведомился я.

— Не смейтесь. Я досконально изучала историю Инквизиции, и, можете мне поверить, смеяться здесь нечему. Вы не представляете, сколько евреев, протестантов, предполагаемых еретиков и вольнодумцев было истреблено католической церковью от имени Святой Инквизиции. Такому парню, как вы, не поздоровилось бы. В течение многих веков мужчин, женщин и детей истязали, калечили, сжигали заживо. В четырнадцатом веке испанский инквизитор по имени Фома Торквемада уничтожил девять тысяч человек. А имущество жертв Инквизиция отбирала в пользу Церкви, которая так гордится своими богатствами…

— Да, но ведь это все было очень давно. С тех пор Церковь все-таки добилась определенного прогресса…

— Разумеется, — согласилась Софи, — однако Церковь решила сохранить, пусть даже под другим именем, самую древнюю из всех конгрегации римской курии, и я отнюдь не считаю это пустяком… Историки считают, что за всю историю число жертв Инквизиции превысило пять миллионов человек…

— Какой ужас! Но я все же не понимаю, каким целям может служить подобная организация в наши дни…

— Из ее последнего на сегодняшний день устава следует, что она считает своим долгом «пропагандировать и защищать доктрину и нравы, приемлемые для всего католического мира». Я цитирую по памяти…

— А конкретнее можно?

— Она публикует различные суждения о католической доктрине. Порой очень жесткие… К примеру, совсем недавно их декларация Dominus Iesus вызвала жуткий скандал в христианском мире. Написавший ее кардинал Ратцингер утверждал, что «существует только один Христос и, следовательно, у него может быть только одна Супруга: единственная в своем роде апостолическая католическая церковь».

— И что с того?

— Это весьма изящный способ отсечь весь прочий христианский мир, которому Конгрегация отказывает в праве иметь свою Церковь. Поверьте, Ватикан отнюдь не так склонен к экуменизму, как это стремится показать Иоанн Павел Второй во время грандиозных встреч с верующими, привлекающих повышенное внимание прессы и телевидения…

— И это все, чем занимается Конгрегация?

— Нет, она также осуждает все сочинения, которые считает не соответствующими католической доктрине… и порой даже отлучает от Церкви их авторов.

— Даже и сегодня?

— Конечно. Последнее отлучение от Церкви, если мне не изменяет память, состоялось в девяносто восьмом году. Речь шла об одном теологе-иезуите из Шри-Ланки. Ирония судьбы, ведь первыми инквизиторами были иезуиты…

— Да, мне все это внове, — признался я.

— Вы верующий?

— Как?

— Я спрашиваю вас, верите ли вы в Бога.

Я скорчил гримасу, выражавшую сомнение.

— Сам не знаю… Мои родители были католиками, и меня воспитывали соответствующим образом. Отец никогда не ходил в церковь, но мать верила истово…

— А вы сами?

— Откровенно говоря, не знаю. В какой-то момент мне стало неловко ходить с матерью в церковь. Потом она умерла. Я не задаю себе подобных вопросов, так удобнее.

— Вот как, удобнее!

— Думаю, таких людей очень много. А вы верующая?

— Нет, — сразу ответила она. — Я лютая атеистка.

— Лютая? А, понимаю. Можно быть атеистом мягким, а можно лютым…

— Скажем так, чем больше я изучаю религии, тем сильнее становится мое отвращение к ним.

— Вы испытываете отвращение к Богу или к религиям?

— Скорее к религиям, это правда…

— Заметьте, что для журналистки, которая занимается данной темой, это предпочтительнее. По крайней мере, у вас нет предубеждения ни к одной из них…

— Мне они ненавистны все…

— Ага. Следовательно, вы не можете быть объективной…

Она улыбнулась.

— Надеюсь, я не слишком шокировала вас этими историями о Церкви, — сказала она, и в тоне ее прозвучал вопрос.

— Ну что вы, в жизни мне доводилось встречаться с двумя-тремя совершенно необыкновенными священниками, но никогда у меня не было иллюзий относительно финансовой безупречности Ватикана.

Она пожала плечами. По ее глазам я понял, что она хочет сказать. Сегодняшние финансовые махинации Церкви мало что значили в сравнении с тем, что она могла делать в прежние времена… Я вспомнил, как несколько лет назад мой друг Шевалье сказал мне: «Нынешние секты — это Церкви будущего. Скоро сайентологи и прочая шушера того же толка прикупит себе почтенную репутацию, и толпа забудет их преступления, как были забыты преступления великих религий сегодняшнего дня. А ведь на их совести множество жизней…» На что его жена, которая в отличие от нас была верующей и соблюдала обряды, возразила, что Церковь и спасла множество жизней… Но сколько нужно спасти людей, чтобы искупить убийства других?

— Послушайте, — вновь заговорила Софи, — пока мы точно установили одно. Если члены «Акта Фидеи» состоят в «Опус Деи» и в Конгрегации, значит, мы имеем дело с людьми верующими… и очень активными.

— Да, ребята серьезные, без глупостей…

— Что касается Конгрегации, это и в самом деле организация серьезная. Ну и «Опус Деи», как я вам уже говорила, шутить не любит…

— Короче говоря, вы хотите убедить меня, что в Риме есть некий тип, который либо является потомком инквизиторов, либо принадлежит к святой супермафии. И у него имеется номер моего мобильника? На помощь!

Софи подняла брови.

— Все это и в самом деле не слишком утешительно. Но ведь не доказано, что позвонивший вам тип действительно состоит в «Акта Фидеи»? Его имени в документах нет.

— Нет его имени? А что нам известно о его настоящем имени? В разговоре со мной он, конечно, назвался чужим именем…

— Да. Но пусть даже он член «Акта Фидеи»… разве это доказывает, что он и действует в качестве такового?

— В общем, мы не знаем ничего, — констатировал я.

— В общем, — поправила она меня, — мы знаем, что имеется некая связь между тайной вашего отца, «Бильдербергом» и возможным членом «Акта Фидеи».

— Немного…

— Это только начало.

Я вздохнул:

— Нам остается надеяться, что сегодня вечером мы найдем в подвале больше зацепок.

— Именно так, — подтвердила Софи, поднимаясь с места, — поэтому давайте-ка подготовим наш комплект образцового взломщика.

Я машинально двинулся следом за ней, но думал лишь о малоутешительных открытиях, к которым привела нас тайна моего отца. Я спрашивал себя, не лучше ли просто передать все это в руки жандармерии. Наверное, я бы так и сделал, если бы не Софи…