В 2001 году, после того как в Нью-Йорке взорвались башни-близнецы (Всеволод в этот день был в эпицентре событий – и вспоминал о том дне, не иначе как о нашествии инопланетян на землю), Сева в очередной раз вернулся в Москву… Это был конец сентября… Всеволод мотался между Нью-Йорком и Москвой уже как четвертый год. За это время он мало в чем изменился и по возрасту, и по взглядам на жизнь. Это был все тот же жизнерадостный и счастливый своим браком скульптор, целиком и полностью пребывающий в своем творчестве. Севе было тридцать – стало тридцать четыре. Что для тридцатилетнего мужчины четыре прожитых им года – тьфу, растереть да вытереть, да пара пустяков. Что изменилось в его сознании и мировоззрении за эти годы? Да вряд ли что. А Марте было восемнадцать, когда она вступала в брак, но стало двадцать два, и она стала матерью. И это уже совсем другая история, и это уже космос. И она уже по-другому смотрела не только на свою жизнь, но и на мужа… Марта перестала смотреть на него сквозь розовые очки. Она стала обращать внимание на отдельные черты Севиного характера, раньше для нее неразличимые в силу возраста и эмоционального всплеска, свойственного молоденьким девушкам в моменты влюбленности. То, что раньше казалось забавным и оригинальным, сейчас, по прошествии четырех лет, стало для нее обыденным и заурядным, повторяемым Всеволодом бессчетное количество раз. То, что раньше выглядело со стороны невинным приколом, сейчас казалось откровенной глупостью… Также она по-другому взглянула на него и как на мужчину (женщины конечно же догадываются и понимают, о чем я говорю…) Она повзрослела годами и заматерела характером… К своим двадцати двум она имела за своими плечами опыт и расчетливость сорокалетней женщины…
На завтра, на четырнадцать часов дня, в подмосковных Липках у Всеволода была запланирована встреча с состоятельным заказчиком, для которого он начал разрабатывать концепцию лофта в доме, построенном по проекту архитектора Шехтеля – дом-шприц на Знаменке. (Когда Шехтель проектировал этот дом, он кололся морфием, оттого и такое странное название – шприц.)
Три дня назад Всеволода познакомили в галерее ФАЙН АРТ (в этой галерее Всеволод в то время выставлялся) с Сашей Семеновым, который купил в шприце, на последнем его этаже, роскошную квартиру в пятьсот метров, с двухсотметровой залой. Восемнадцать окон из этой залы смотрели прямо на Кремль (до революции этот лофт был борделем. – Прим. авт.). Саше Семенову пришлись по душе и Севины работы, и сам скульптор. Всеволод устроил его во всем, и он сделал ему предложение – такое предложение, над которым нет нужды задумываться. В этот же день они съездили на Знаменку, Сева осмотрел лофт, прикинул, что к чему, и дал свое согласие. Они ударили по рукам.
– Я согласен.
– Сколько тебе надо дней, для того чтобы набросать эскизы?
– Один… два дня.
– О′кей. Ты сможешь в четверг подъехать в пансионат Липки с уже готовыми эскизами?
– Да, смогу. Во сколько?
– Подъезжай к двум часам дня.
Всю среду Всеволод разрабатывал тему проекта и к вечеру успел кое-что для себя соорудить. Завтра в два часа дня в подмосковных Липках он собирался показать свои эскизы заказчику.
Этот вечер не предвещал для Всеволода ничего особенного. Он, как обычно, прогуливался со своей овчаркой, стокилограммовым кобелем Францем, по Проточному переулку, неподалеку от своей мастерской, в которой он не только работал, но и жил вместе с женой и дочкой.
На улице стемнело. Всеволод свернул с переулка в сторону гаражей, примыкавших крышами к дворовому газону. Свет от уличных фонарей освещения отбрасывал тень на крыши. Скульптор в тот год зачастую с разбега спрыгивал с гаражей вниз вместе с Францем (для тренировки собаки и поддержания своей спортивной формы).
Скульптор зажал в руке длинный поводок, шагнул на крышу, скомандовал:
– Франц, вперед… – и с разбегу прыгнул с гаражей вниз…
Франц, вопреки команде хозяина, не шелохнулся, он как вкопанный стоял на месте. Всеволод летел вниз и пытался сообразить, что с ним происходит, он ничего не мог понять. Где та самая точка опоры, где та самая земля… А вот и опора, а вот и земля.
– А – а-а-а-а-а-а!!! – скульптор взревел от боли…
Взревел и сразу пропал в небытие, потеряв сознание. Вместо двух с половиной метров он пролетел вниз шесть метров… Сева очнулся. Попробовал встать на ноги.
– А-а-а-а-а-а! Дикая и нестерпимая боль опрокинула скульптора на землю. Он в кровь искромсал себе губы зубами… Как только боль поутихла, до скульптора стало доходить, что он лежит в яме, через минуту он вспомнил, что прыгал с крыши вместе с Францем…
– Франц… Франц… Франц!
Франц в это время стоял над котлованом и поскуливал, он уже три неполных часа охранял своего хозяина. Всеволод увидел Франца, стоящего наверху, и скомандовал:
– Франц, тащи, тащи, Франц, тащи!!!
И Франц, конечно, потащил. Всеволод что есть мочи ухватился обеими руками за поводок. Франц тащил, а Всеволод скрипел зубами. Усилие воли за усилием воли, рывок за рывком. Через полминуты Сева оказался на поверхности земли. Он огляделся вокруг себя, бросил взгляд на дно котлована и сразу же все понял, он упал с крыш гаражей в вырытый накануне котлован. Всеволод перевернулся на спину и глубоко вздохнул. Затем расслабился, взял небольшую передышку, для того чтобы собраться с силами. Франц сидел над хозяином и облизывал ему руку с зажатым в ней поводком.
В начале шестого, когда уже стало светать, лежащего на спине Володю заприметил проходивший мимо юноша. Юноша остановился возле скульптора:
– Что с вами? Вам плохо? Вам помочь?
Франц зарычал…
– Фу, Франц! Не рычи. Да, плохо, парень… Я упал вчера ночью с гаражей в эту яму…
– Что мне делать, как вам помочь?
– Парень, беги ко мне домой. Я за углом живу… – скульптор назвал пацану адрес мастерской – и позови сюда мою жену, ее зовут Мартой. Расскажи ей все, возьми у нее денег на бутылку и сбегай к метро. Купи в палатке пузырь водяры и мухой сюда возвращайся, чтобы я от боли не сдох.
– У меня папа хирург. Давайте я его позову, а потом и за водкой сбегаю.
– Нет, выпить принеси. А за отцом потом.
Через пять минут к Севе подбежала Марта. Еще через десять минут Всеволод выпил полбутылки водки.
– Спасибо тебе, пацан.
– Да не за что. Как вам, полегче?
– Да, чуток, а ты как здесь в пять утра оказался?
– С ночной дискотеки домой шел, я через подъезд от вас живу. У нас тоже собака есть – доберман… парень посмотрел на тяжело дышащего Франца… Ну все, я за отцом побежал?
– Беги.
Через пару минут к Вове подбежал отец мальчика, пощупал здесь, потрогал там, спросил
– Здесь болит?
– Нет.
– А здесь?
– Нет.
– А здесь больно??? – Мужчина сжал Вове место между бедром и ногой.
– Ой-ой-ой!!!
– У вас, скорее всего, перелом шейки бедра. С такой травмой вам надо в больницу.
Вскоре подъехала скорая. Марта сунула пятихатку в руку врачу скорой:
– Помогите, отвезите мужа в хорошую больницу.
– Девушка, лучше СКЛИФа мы сейчас вряд ли что найдем.
– Везите в СКЛИФ…
На землю рядом со скульптором упали носилки. Всеволод переполз на них…
Широкая в плечах медсестра, дежурившая в эту ночь в приемном отделении СКЛИФа, попыталась сдернуть рукой штанину с ноги Севы. Сева сжал правую руку в локте, приподнял спину и прокричал:
– Ты что делаешь, с ума сошла!!!
– Не видишь, что ли, штанину с твоей ноги снимаю. Чего орешь как резаный? Что за мужики пошли, не прикоснись к ним. Не дотронься! Так от боли воют, слово режут их!
– Ты ногу мне выдергиваешь из жопы, а не штанину снимаешь, как мне не выть? Давай, режь штанину ножницами!!!
– Жалко такие дорогие штаны портить.
– Режь, не жалей, потерявши ногу, по слаксам фигли плакать!!! Медсестра подошла к стеклянному шкафчику. Открыла створку, пошатнулась и еле удержала свое равновесие, чуть не рухнув на него. Она всем телом облокотилась о шкафчик, так что он задребезжал стеклами. Сестричка с трудом стояла на ногах, она взяла с полочки ножницы и подошла к скульптору. И только тут Всеволод догадался, что она была пьяна. Медсестру штормило из стороны в сторону, она еле стояла на ногах… Из ее рта разило самой настоящей спиртягой…
– Режь аккуратней! Ты что, спирта под утро опилась? Всеволод с опаской покосился на ножницы…
– Не опилась, а выпила. Нам после ночной боевые сто грамм положены! Да не бойся – не переживай ты так, яйца тебе не отрежу – целыми останутся!!! У меня рука твердая, так разрежу твои штаны, что и пикнуть не успеешь…
Сестра склонилась над ногой и ловкими движениями руки начала разрезать левую штанину. Из-под шапочки, надетой на ее голову, свисала белая прядь волос. С виду ей было немного за сорок, а из-под халата проглядывала полновесная гладкая и белая грудь размером с гандбольный мячик. Все то время, пока сестра резала штаны, Всеволод боязливо смотрел на ее руку с зажатыми в ней ножницами. Но сестричка владела ножницами в совершенстве, не хуже любого портного, через пять минут две штанины отправились в ведро… Всеволод быстро одернул трусы. Сестричка улыбнулась
– Гляди-ка, какие нынче стеснительные мужики пошли.
Всеволода переложили на кушетку и отвезли в рентгеновский кабинет. После рентгеновского кабинета скульптор оказался в палате с диагнозом «перелом шейки бедра».
В палате на столике стоял небольшой черно-белый телевизор на двенадцать каналов. За час до того, как лечь спать, Всеволод узнал из выпуска новостей о том, что сегодня днем был расстрелян из автомата бизнесмен Александр Семенов. Он был убит вместе с женой и детьми в подмосковных Липках в два часа дня. Заказчика и работу Сева конечно же потерял, но жизнь свою сохранил. Сохранил благодаря тому, что накануне вечером он прыгнул с крыши гаража в котлован…
Я снова и в который раз вспомнил слова генерала, сказанные им мне около десятка лет назад в солнечный погожий день, в тот день, когда я на небе увидел острый как иголочка солнечный лучик: «Случай нас тогда спас…» Вот и не верь после этого генералам.
Наутро, во время обхода, лечащий врач присел на краешек кровати, поинтересовался самочувствием скульптора и сказал:
– Молодой человек, вам предстоит сложная и непростая операция, родственникам желательно переговорить с заведующим отделением по этому вопросу.
Мама Всеволода, Светлана Александровна, постучала в кабинет заведующего отделения после обеда. Постучала и приоткрыла дверь:
– Можно к вам?
– Входите, входите!!!
– Здравствуйте, профессор, я мама Всеволода Бояринова из пятой палаты. Его лечащий врач просил к вам зайти…
– Здравствуйте, Светлана Константиновна!!! Здравствуйте, добрый день!!! Проходите… Вы представить себе не можете, как я рад видеть вас у себя кабинете. Это для меня и нашего отделения такая честь… такая честь. – профессор чуть не подпрыгивал на кресле, выражая тем самым свои эмоции.
Выразив себя, профессор встал с кресла, подошел к двери и прикрыл ее за мамой Всеволода…
– Профессор, хватит кланяться, ей-Богу. Вы же не за этим меня звали, давайте о деле говорить…
– Присаживайтесь, пожалуйста…
Светлана Константиновна привыкла, давно… давно привыкла к тому, что перед ней распинаются и стелятся… и по делу и без дела… Она в свое время закончила школу-студию МХАТ и достаточно неплохо была ознакомлена в общих чертах, с системой Станиславского.
Судя по убранству кабинета и по манере преподать себя, профессор был из той когорты, из тех мужчин, которые не упустят удобного случая, для того чтобы отвесить даме комплимент, а заодно и приударить за короткой юбчонкой. В его персональном кабинете, с виду похожем на уютный гостиничный номер, воздух был перенасыщен запахами мужского одеколона, его руки были вычищены до блеска, как пред парадом сапоги. В одном углу стоял плазменный телевизор в четыре экрана, правее – глубокий диван кожаный, на котором можно было при случае и вздремнуть часок другой во время ночного дежурства… А у стеночки, справа от широкого стола, за которым в мягком кресле восседал сам профессор, облюбовал свое место грандиозный аквариум немереной кубатуры с плавающими меченосцами, расцветок происхождения Божественного, внутренней подсветкой и всплывающими к поверхности воды пузырьками. Белый халат, надетый на него, был накрахмален и открахмален белее белого. Если с такого профессора, предположим, возникнет желание пылинку снять, то растеряешься ввиду отсутствия таковой. Войдя в такой кабинет, мало дать на лапу, пристыдишься и не посмеешь. Оказавшись в нем, сразу, с первого брошенного по углам взгляда понимаешь: если недодашь, то точно недорежут или перережут и сделают калекой на всю оставшуюся жизнь. Атмосфера… Атмосфера решает многое, если не все… А атмосфера в кабинете профессора располагала к тому, чтобы дать сразу и столько, сколько для этого надо… Что касательно самого хозяина люксового апартамента, то сказать о нем, что он был стоящим хирургом, с первого взгляда, конечно же и никак не получалось, но зато всего остального за глаза хватало… Все в этот раз упиралось для Светланы Константиновны в доверие… В доверие на слух, а не на опыт жизненный. Светлана Константиновна присела на стул:
– Я слушаю вас, профессор…
– Хорошо, давайте тогда сразу же к делу. Оперировать вашего сына буду я сам. Всеволоду будет нужно скрепить шейку бедра пластиной. У нас в клинике есть в запасе свои пластины, но они отечественного производства и низкого качества. Можем посодействовать в покупке импортной…
– Так, я все поняла. Сколько?
– Что, сколько?
– Сколько стоят пластины?
– Ах, сколько стоят?! Так всего-то пять тысяч долларов…
– Сколько-сколько вы сказали? – Светлана Константиновна выразила некоторое удивление профессору.
– Пять тысяч. И то это только из личного к вам уважения и потому, что Всеволод ваш сын. А так такая операция, другим больным, обычно в десять тысяч обходится…
– Хорошо, пять так пять, я завтра или послезавтра вам принесу деньги. На какой день будет назначена операция?
– Так на послезавтра… А может, и на день позже. Все зависит от того, когда пластина будет у нас на кармане… Ой… извините, в наличии конечно же… Оговорился…
– Ничего, ничего профессор. Со всяким бывает. В наличии так в наличии, что это меняет?
– Да по большому счету и ничего.
Светлана Константиновна встала со стула и направилась к выходу. Профессор вскочил вслед за ней на ноги, подскочил к двери и открыл ее перед Державиной:
– Светлана Константиновна, я вас провожу.
– Спасибо, не надо, я в палату к сыну. Сама дойду…
– Ну, так значит, на завтра или послезавтра? Так и условимся…
– Да. Или на день позже. Как получится, так и получится.
– До свидания.
– До свидания.
Выйдя из кабинета, Светлана Константиновна прошла через все отделение в палату к сыну. Пока шла по коридору, подумала про себя: «Из такого профессора неплохой артист второго плана запросто получился бы, и студию школу МХАТ такому заканчивать не надо – прирожденный талант, ему бы в самый раз не хирургом, а артистом быть и стать». Светлана Константиновна вошла в палату и поздоровалась со всеми и сразу:
– Добрый день, как самочувствие – хромые и здоровые!
– Хорошее… Нормальное… Не очень… Так себе… По-прежнему… Могло быть и получше… Послышалось сразу, со всех сторон.
Подошла к кровати сына и пододвинула поближе к изголовью кровати стульчик. Присела на его краешек:
– Ну, как ты, сынок?
– Нормально, мам. Как сходила?
Светлана Константиновна растопырила пальцы и показала сыну рукой цифру пять.
– Чего?
– Тысяч.
– Чего тысяч?
– Баксов.
– Он что, совсем, что ли, того?
– Надо соглашаться, сынок. Я навела справки, говорят, он неплохой хирург. Это такса, все платят, и нам надо платить.
– Так денег нет!?
– Найдем, пустим шапку по кругу…
За два дня нужная для операции сумма была собрана мамой Всеволода.
В пятницу, ближе к трем дня, как только Сева отошел от наркоза, профессор, сидя на стульчике возле кровати скульптора, подбодрил его и по-дружески похлопал по плечу:
– Все, Всеволод, самое страшное для тебя позади, через полгода встанешь на ноги, а еще через полгода побежишь как ни в чем не бывало.
– Спасибо, профессор.
– Да не за что. Маме от всего нашего отделения передавай огромный привет и пожелание творческих успехов.
– Хорошо, передам…
Заведующий отделением на прощанье сжал своими пальцами ладонь руки скульптора и вышел из палаты. Он шел по коридору в сторону своего кабинета и напевал себе под нос одно и то же и чуть ли не на каждый свой шаг.
– Ла-ла-ла… Ла-ла-ла… Ла-ла… Ла-ла…
Войдя в кабинет, профессор от удовольствия потер ладони рук друг о друга и… ловко подскочил с одной ноги на другую, выставив правую ногу на каблук – вперед себя, сделав тем самым – па. Прошелся легкой походкой к аквариуму, полюбовался рыбками. Подсыпал им корма. Кто-то постучался в дверь кабинета:
– Войдите.
– К вам можно, Иван Иванович? – В кабинет заглянула дежурная медсестра.
– Входи, Дашенька, входи, лапочка!!!
Профессор шлепнул сестричку по мягкому месту.
– Ой!!!
Сестричка прикрыла за собой дверь и повернула ключик…
– Ла-ла-ла… ла-ла!!!
Иван Иванович подошел к сестричке и ловко расстегнул пуговичку на ее халатике:
– Ах!!! – Сделала сестричка и прилегла на диван…
Через полгода один из шурупчиков ослаб, пластинка накренилась, скульптор поморщился от боли. Прошло пару месяцев, и второй шурупчик ослаб, пластинка стала ходить ходуном, принося этим скульптору, неоспоримые мучения. А через три месяца, когда уже ослабли все шурупчики, на которых держалась пластинка, то сдвинулась с места и сама шейка бедра…
После второй сложнейшей операции, уже по великому блату, уже в первой кремлевке, Всеволод обретет еще одного настоящего и верного друга – проверенный, прочный и надежно установленный титановый сустав.
Вся история с момента прыжка с крыши и до того момента, когда Всеволод отставил костыли в сторону и начал жить обычной жизнью, длилась около года. Всеволод встал на ноги, оклемался, окреп физически, расхрабрился, высоко поднял голову. Стал опять много шутить и чересчур много разговаривать… Некоторые истории Марта слышала от мужа по третьему, а то и по четвертому разу. Ей постоянно приходило на ум, что она это уже слышала от него где-то и когда-то. Эту же историю Всеволод повторял всем подряд, чуть ли не каждый день и третий месяц к ряду…
В мастерской на кухне с натянутой улыбкой на лице сидел один из многочисленных друзей скульптора, фотограф Виктор Дуров… В прошлом – внештатный корреспондент газеты Правды. Он фотографировал свадьбу Марты и Всеволода и был лет на десять лет старше самого Севы. Познакомила же их друг с другом Светлана Константиновна, мама Всеволода… Дуров сидел вразвалочку на стуле и слушал то, что уже слышал от Севы три или четыре раза. Он в очередной раз впитывал в себя историю про Марту и их общего друга Егора (клоуна, с которым, как я уже рассказывал об этом ранее, Всеволод познакомился на Кутузовском проспекте и c которым, как оказалось, Дуров тоже был знаком, и все потому знаком, что мир тесен, а земля-то круглая). Слушал и вида не показывал, что знает ее чуть ли не наизусть. Виктор наслаждался «Жигулевским» и то и дело покрякивал от удовольствия…
– Вить, ты знаешь, что три месяца назад Марта Егора от лишения прав спасла?
– Нет, не знаю. Марта… Егора спасла? Во дает старуха!!! Давай рассказывай, не храни в себе…
– Он ехал ко мне в мастерскую и был за рулем, а сам не в дугу, пьяный в лом. На ногах не стоял.
– И что дальше было, Сева? – Виктор переглянулся с Мартой!
– В трехстах метрах от мастерской его гаишники тормознули и права вместе с ключами от машины отобрали.
– Ничего себе дела. Во Егор попал, попал так попал. И что наш клоун дальше стал делать?
Виктор размеренно побулькивал пивком.
– Он стал их уламывать вернуть ему ключи и права. Но они ни в какую. Знаешь, что он тогда придумал?
– Нет, даже представить себе не могу.
– Он соврал им, что всего пятьсот метров до дома недоехал и что дома его жена на девятом месяце беременности с дочкой ждет!!!
– Во Егор дает, шустрый-то какой, оказывается. Пьяный-пьяный, а соображалка-то работает. Надо же такое придумать, не замечал за ним раньше такого. А гаишники-то что ему на это сказали?
– Сказали… – Веди сюда жену и дочку, если все так и есть на самом деле, то отдадим жене и права, и ключи!!!
– Иди ты!!! Быть такого не может? Вот так история!!!
– Точно тебе говорю. Марта, скажи.
– Было, было, Вить, подтверждаю.
Виктор нехотя вытер вымокшие в пиве края коротеньких сереньких усов. И подправил свалившуюся на глаза длинную челку.
– Надо же. Вот так история… Ничего не скажешь – на загляденье. И чем в итоге все закончилось?
– Клоун приполз в мастерскую, чуть ли не на коленях…
– И – и?
– Приполз и все нам рассказал. Так ты знаешь, пока я соображал, что к чему, Марта успела переодеться в платье, засунула под подол подушку, прихватила с собой Алису и побежала впопыхах за Егором к гаишникам. А я сзади в тридцати метрах шел и за всем за этим наблюдал, со стороны…
– И что, успела дойти, гаишники к этому времени еще не уехали? Ах, хорошо пивко, ну и хорошо, хорошо так хорошо!
Виктор крякнул от удовольствия и побарабанил себя пальчиками по животу.
– Да, успела. Ты знаешь, не уехали. Она там такой спектакль разыграла, такой спектакль, я тебе скажу! Я весь день потом ржал!!! Вот умора-то была, умора так умора!!!
– Что, права с ключами-то вернули клоуну?
– Да. И права, и ключи от машины вернули, и даже не оштрафовали!
– Хорошо… Хорошо, что вернули и не оштрафовали. Эх, и шустра же твоя Марта, да и клоун парень не промах, нашелся, что этим гадам сказать. Вот что, Севка, не в службу, а в дружбу, сгоняй-ка в ларек. Давай еще по пивку, за успешное завершение этого… так сказать, мероприятия. Всегда бы нам так везло!
– Сколько брать?
– Бери четыре…
Виктор и скульптор переглянулись друг с другом… Виктор махнул рукой от плеча:
– А бери восемь!
– Может, и беленькую прихватить?
– А чего, бери и беленькую, гулять так гулять! Может, и Марта к нам присоединится, поддержит наше, так сказать, благое начинание.
Всеволод, не мешкая, схватил в руку пакет и выскочил за дверь мастерской на улицу…
– Вить, он меня достал. Я эту историю про себя от него уже который раз слышу. Он ее каждый день рассказывает, он что, совсем дурак, совсем, что ли, ничего не понимает? Неужто и впрямь не понимает, что достал всех уже, одно и то же по сто раз на дню повторять. Мне прямо убить его хочется… над ним же все ржут…
– Да брось ты, Марта. Хорошая история. Веселая, поучительная. Такую не грех лишний раз послушать. На, держи, прополощи нервишки. А то я смотрю, в последнее время они у тебя совсем разболтались, вся на шарнирах, побереги себя, глотни лучше… Смотри, трясешься вся, ты чего, так нельзя.
Виктор протянул Марте чашку с пивом:
– Затрясешься тут, от него и от его рассказов.
Кроме глупости, постоянно доносившейся до ее ушей из уст мужа, Марте, вне всяких сомнений, была также не особо по душе чрезмерная опека со стороны тещи. Эта опека, эти бесчисленные звонки телефонные взводили ее не на шутку.
– Марта, ты почему трубку не берешь? – Светлана Константиновна, пятый раз на дню, позвонила Марте. – Ты где была, с тобой все в порядке? Я целый час тебе названиваю, все провода оборвала.
– Светлана Константиновна, да все в порядке со мной, не переживайте вы так. Я в магазин ходила, а телефон дома оставила.
– А Всеволод тогда почему за тебя не ответил?
– Он на деловую встречу уехал.
– Так ты что, Алису с собой в магазин брала?
– Да.
– Ладно. Ты больше телефон дома не забывай, а то я переживать начинаю за вас.
– Хорошо.
– Сейчас я Севке позвоню, узнаю, как у него дела, а через час тебе наберу, держи телефон под рукой. Все, пока, на связи…
Через десять минут Светлана Константиновна снова перезвонила Марте.
– Марта, это опять я. Только что говорила с Севкой, он будет дома через сорок минут, ты никуда не отходи, дождись его.
– Хорошо… Дождусь. Я и не собиралась никуда уходить.
– Умница. Вот и не уходи… Пока… Целую… На связи… Временами она впадала в ярость от этого «на связи». Она хотела в такие моменты все порушить вокруг себя.
Такое бывает, и зачастую наши надежды и ожидания не совпадают по прошествии лет с тем, что преподносит нам действительность. Хотим одного, а получаем совсем даже и наоборот – другое. Желаем для себя любви и нежности, а взамен получаем от ворот поворот – отчуждение… сдобренное годами прожитыми. Хотим лишь одного – внимания, а получаем опеку чрезмерную, от которой только и хочется, что спрятаться, а посему и ищешь углы пятые… и стукаешься об них… и шишки набиваешь… и раздражаешься по пустякам… и удавиться хочется…
Как нам всем известно из законов психологии, раздражение имеет одно весьма и весьма неприятное свойство – накапливаться. Накапливаться и тем самым аккумулировать в себе плохую энергетику. Вскоре Марта стала раздражаться на Всеволода и вовсе из-за, казалось бы, пустяков. Из-за жеста, из-за слова, из-за взгляда… Он стал раздражать ее одним своим присутствием, и все углы в доме были ей сосчитаны по порядку строевому, начиная с первого, вплоть до десятого и тридцатого, включая сюда и самый любимый ею… пятый угол…
– Марта, садись кофейку попьем.
– Сев, не видишь, я посуду мою.
– Давай, после того как помоешь посуду, пойдем по Арбату погуляем с дочкой.
– Мне потом в мастерской надо убираться.
– А после того как в мастерской приберешься?
– Не знаю, скорее всего, устану, я после уборки и на ногах еле стоять буду. Сев, завязывай курить, дыма столько, что не продохнуть.
– Да ладно, Марта, сама, что ли, не дымишь?
– Не столько же? Посмотри в сторону окна, все в дыму, света белого не видно, все как в тумане – не продохнешь.
Всеволод молча подошел сзади к Марте и попытался обнять ее за талию.
– Отстань ты…
Марта передернула плечом и оттолкнула от себя скульптора. Бросила со злостью губку в раковину, отошла в сторону и… – достал ты уже, не видишь, я посуду мою и прибираюсь на кухне…
– Чего ты брыкаешься. Марта?!
– Боже, как ты меня достал!!!
Марта скинула с себя фартук и вышла вон с кухни.
Всеволод остался один. Докурил сигарету, посидел с минут десять на стуле… и в очередной раз так ничего и не понял. Он, как всегда, все списал на усталость супруги. Сева вышел в коридор, позвал Франца:
– Франц, гулять…
Зацепил за ошейник поводок и вышел на улицу.
Но через месяц уже сам Всеволод стал раздражаться не на шутку на жену… А это уже физика – действие рождает противодействие. Физика, в отличие от психологии, подразумевает под собой грубую физическую силу, воздействие, если хотите. Воздействие одного, как правило более сильного, на другое – более слабое существо, опять же – физически слабое. Так и произошло в итоге… и на самом деле между Мартой и Севой…
– Марта, чего ты все время бесишься? Скажи, что тебя не устраивает?
– Да ничего я не бешусь, просто настроение плохое. Все меня устраивает.
– А я-то здесь при чем?
– Да ты всегда ни при чем. Ты хоть когда-нибудь был при чем?
– Ты про что, ты о чем сейчас говоришь?
– Да так, ни о чем, о своем – о бабском. Тебе не понять.
– Чего ты все время борзеешь!!! – Всеволод встал из за стола, сжал руки в кулаки.
– Только попробуй, ударь меня при ребенке, сразу уйду.
– Сука!
– Сам…!!!
Марта с каждым разом вскипала все больше и больше и только и думала о том, куда бы спрятаться, куда бы зажаться, где бы притаиться – пятый угол с некоторых пор превратился для нее в дом родной… И через месяц случилось то, что и должно было случиться…
На часах было ближе к полуночи, Всеволод уже около двух часов бродил по старому Арбату с бутылочкой «Очаковского» в руке. Два часа назад они в очередной раз обменялись любезностями с Мартой. Всеволод к этому часу успокоился, его нервы пришли в порядок, вечерний Арбат сделал в очередной раз свое нехитрое дело, он умиротворил скульптора, ввел в мечтательное состояние и наполнил его душу своим очарованием – очарованием вечернего Арбата. Войдя в мастерскую, он, не мешкая, подошел к жене, которая сидела на диване спиной к нему:
– Марта, ну давай мириться, сколько можно гавкаться из-за ничего.
– Ты долго думал, чтобы это мне сказать?
– Два часа, пока по Арбату гулял.
– Больше ничего не надумал?
– Нет.
– Ну и молодец, а надо было бы!!!
– Ты опять за свое!
– Да оставь ты меня в покое, хоть на день! Знал бы ты только, как ты меня достал!!! Марта встала с дивана и повернулась к скульптору лицом… И только сейчас Всеволод заметил, он обратил внимание на то, что Марта вся дрожит от пяток до головы. Ее потрясывало, словно в лихорадке… У нее тряслись руки… дрожали губы… на глазах проступили слезинки.
– Ненавижу тебя!!!
– Кого ты ненавидишь?!
– Тебя… и твою мать!!!
– Мама-то чего тебе сделала?! Она тебе только хорошего желает. Мастерскую помогла нам в аренду взять, с приватизацией изо всех сил старается помочь, во всем нам, как может, помогает… Из кожи вон лезет ради нас!!!
– Лучше бы она поменьше свой нос всюду совала и не лезла туда, куда ее не просят! Это она тебе с мастерской помогает, это она тебе хорошего желает. Мне эта ваша мастерская поперек горла встала, вот она уже где у меня сидит! Вместе с заботой и опекой твоей мамочки!!! Твоя мамочка все время шпионит за мной и прохода не дает!
Прокричав это, Марта медленно провела ребром ладони по горлу. Из ее глаз ручьем потекли слезы, ее плечи вздрагивали, она сжала руки в кулаки поднесла их к своему лицу, затрясла руками и, судорожно сжав губы, произнесла:
– Ненавижу вас обоих… Не-на-ви-жу!!! – Марта по слогам повторила скульптору свои слова…
Всеволод побелел, как белое полотно. Они стояли друг напротив друга – глаза в глаза. Марта перестала рыдать и только что и делала, что призывала:
– Ну, ударь, ударь ты наконец меня, мужик ты или баба!!! Сева прибывал в нерешительности, он знал о последствиях, ведь его предупреждали…
– Ты баба, баба жалкая, трус ты, а не мужик… ударить – и то не можешь!!!
Всеволода в этот момент перекосило, кровь хлынула к его лицу. Пелена зла застелила глаза, рука поднялась и сжалась в кулак… Он в ярости ударил Марту по лицу…
С ударом этим Всеволод постепенно в течение года покинет свою ПЕРСОНУ и уйдет надолго в глухую и беспробудную ТЕНЬ, прихватив с собой туда, из своего это, изрядную цистерну коньяка. Которую он и будет осушать ближайшие двенадцать лет с небольшими – по неделям… но иногда и продолжительными – по месяцам, перерывами. Муза покинула его… и приказала ему долго жить.
Марта же с этим ударом придет в себя и начнет постепенно выходить из своей ТЕНИ и вновь станет ПЕРСОНОЙ – взяв с собой по пути из своего это всю ту же гордость птичьего полета… А это уже, друзья мои, не что иное, как закон сообщающихся сосудов… Ничто в природе не истекает ниоткуда и не перетекает в никуда.
На следующий день Марта уехала жить с дочкой к маме.
На ближайшие выходные один из друзей Всеволода, стоматолог Григорий Старостенко, справлял свое сорокалетие в одном из столичных ресторанов. Позвал на свой день рождения Григорий и Марту с Володей. Вначале он позвонил Марте:
– Марта, я в субботу юбилей справляю в «Ермаке», хочешь, приезжай.
– А Всеволод там будет?
– Нет.
– Хорошо, тогда приеду…
Следом Григорий набрал скульптору:
– Сев, я в выходные на Филях, день рождения справляю, приезжай.
– Ты Марте звонил?
– Да, звонил, приезжай, заодно помиритесь…
На день рождения съехалось множество общих знакомых Марты и Всеволода. Марта приехала на торжество без опозданий и уже с полчаса непринужденно общалась гостями – то с одним, то с другим. Ее постоянно окружала компания из нескольких человек. Всеволод задерживался. Застолье шло полным ходом, звучали поздравления, дарились подарки, всем было весело. Марта раскрепостилась. Друзья Севы постарались на славу для этого. Они, каждый по-своему, пытались к приезду Севы настроить ее на нужный лад и подобающим образом:
– Марта, ну чего ты кипятишься, всякое бывает в семьях.
– Марта, да помиритесь вы, Севка так тебя любит.
– Ну разведетесь, и что, оба страдать будете.
Все гости – все до одного – призывали Марту к примирению с мужем. Казалось, что это торжество только и было задумано именинником для примирения, сторон…
– Марта, послушай меня, я уже три раза разводилась, ничего в этого хорошего нет, от этого одни слезы и нервы. Ты что думаешь, следующий будет лучше предыдущего? Скажи Севе, что если он еще раз руку поднимет, то тогда уже все!
Марта снисходительно посмотрела на подружку и с грустью улыбнулась:
– Да ничего я не думаю, достало меня все, достала его болтовня… И рука здесь ни при чем, жить я с ним не хочу, вот и все… Только знала бы ты, Катя, что мне эти четыре года стоили, то не уговаривала бы меня сейчас… Я так жалею о том, что Стелла нас тогда друг с другом свела. Я-то думала об одном, а получилось-то совсем, совсем другое.
– Как же я тебя понимаю, но все же попробуй помириться, не чужие же, и дочке уже четыре года.
– Кать, если я с ним сойдусь и опять под одной крышей жить начну, то через год точно повешусь или же его чем-нибудь отравлю! Я устала от его болтовни и бесконечных фантазий. Он старше меня на четырнадцать, а ведет себя, как ребенок!
Марта отвернулась в сторону от Кати и подумала: «Хорошо, что сюда не приперся, хоть на этот раз без сцен обойдется!»
Но ближе к восьми вечера в ресторан заявился и сам Всеволод…
Но появился не один, а в сопровождении высокой, под метр восемьдесят, голубоглазой и стройной брюнетки Беллы… Всеволод подошел к имениннику, представил ему свою новую пассию и подарил подарок.
– Привет, Гриш. Знакомься – Белла…
Белла слегка присела на колено и протянула руку.
– Белла.
– Гри-го-рий. – Гриша заикался и коснулся протянутой ему руки.
– Гриш, держи, это от нас с Беллой.
– Спасибо… – Гриша взял в руки пакетик с подарком и закрыл рот. Вокруг царило всеобщее смятение, стало так тихо, что комар мимо не пролетит незамеченным. Как только Всеволод отошел в сторонку от именинника, приглашенные гости разом перевели свои взгляды на Марту. Марта же выглядела со стороны более чем достойно.
– Здравствуй, Сева… – Марта поздоровалась со скульптором в тот момент, когда он проходил мимо нее.
– Здравствуй, Марта.
– Ты не хочешь меня представить своей новой пассии?
– Знакомься, Белла, это Марта.
– Очень приятно – Белла…
– Марта, супруга Всеволода… – Сказав эти слова, Марта мило улыбнулась.
Белла в растерянности перевела взгляд на Всеволода… Сева все так же улыбался, но при этом молчал, не находя нужных и правильных слов, для того чтобы попытаться сгладить ту неловкость, которая возникла после слов Марты. Дежурная улыбка на его лице постепенно превращалась в жалкую. Марта нашлась первой, что сказать, и нарушила молчание:
– Не переживайте так, Белла. Бывшая, уже бывшая жена!
– Да я в общем-то особо и не переживаю, мы с Всеволодом всего лишь… – в этот момент Всеволод перестал улыбаться и с силой дернул Беллу в сторону, не дав ей даже слова договорить.
– Сева, ты что меня так дергаешь. Мне же больно?!
– Извини. Я нечаянно, пойдем, я тебя познакомлю со своими друзьями.
Всеволод отошел от Марты и потащил за собой Беллу:
– Сева, не тащи меня, я сама пойду.
Марта отставила бокал с вином и направилась к выходу. К ней сразу же подскочила Катя:
– Марта, не расстраивайся.
– Ты что, Катя, совсем ничего не понимаешь, это счастье для меня, что он эту кошелку сюда притащил! Теперь и повода для развода искать не надо. Я просто счастлива, что он так поступил…
Марта подала на развод и скрылась до суда вместе с дочкой в неизвестном направлении (как оказалось впоследствии, она уехала в Судак, где у ее мамы Людмилы была летняя дача). Смылась, и в общем-то правильно и оправданно поступила на тот момент. Дело в том, что Державин, после того как пару дней вдоволь покувыркался с Беллой, чуть ли не с собаками бросился вместе с мамой разыскивать Марту и дочку по всей Москве. Где-то через месяц, накануне судебного заседания, Марта наконец-то объявилась в столице.
И все как-то сразу и успокоилось. Расставание, как это часто и бывает в подобного рода случаях, пошло на пользу и Марте, и, самое главное, самому Севе. Все и сразу встало на свои места, причем для обоих. До суда Марта жила с дочкой у мамы, а Всеволод – один в своей мастерской. Былое раздражение куда-то улетучилось, и могло создаться впечатление того, что Марта обо всем забыла и все друг с другом примирились; наверное, оно так и могло стать на самом деле. Но за день до судебного заседания, во время телефонного разговора, между супругами вспыхнул очередной конфликт (вспыхнул на ровном месте), суд-таки состоялся, и развод между Мартой и Всеволодом стал по сути свершившимся фактом.
Само судебное заседание чуть было не превратилось в фарс. Все выглядело для стороннего глаза странно, грустно и комично. Со стороны могло показаться людям, далеким от этой истории, что молодые люди женятся в этот день, а не разводятся…
Всеволод в это утро чуть ли не поздравил Марту, подарив ей роскошный букет из сто одной белой розы. Грустная, надо сказать, история. Марта взяла букет и улыбнулась. После чего сделала вид, что не понимает, в чем, собственно говоря, дело.
– Сев, ты чего, мы же разводимся?
– Марта, это копия того букета, который стоит у нас в мастерской и который я тебе подарил в день нашей свадьбы!!!
– Спасибо тебе, Сева, за цветы!
– Марта, у меня с собой бутылка «Вдовы Клико»! Давай ее выпьем, пока наша очередь подойдет!
– Давай!!!
Ребята сели на лавочку во дворе здания суда. Раздался оглушительный хлопок на весь двор, пена брызнула праздничным салютом во все стороны. Марта и скульптор одновременно вскочили с лавочки, стряхивая с одежды брызги от шампанского и помирая со смеху.
А на дворе между тем осень поздняя, с пожелтевшей и опавшей листвой, а значит, время расставаниям пришло… Мимо лавочки бесконечно снуют странные, казалось бы, люди, которым в это утро ни до кого нет дела и которые ничего не знают ни про «Вдову Клико», ни, тем более, про любовь настоящую. Люди всегда куда-то спешат и на что-то надеются. Но этим двоим сегодня некуда спешить и надеяться похоже, тоже уже не на что. На лавочке только двое – он и она, они пьют шампанское и играют словами в любовь. Они наклонились друг к другу и сладко поцеловались в губы – прощальным поцелуем… Осень – конечно же унылая пора… Осень тоскливое время года… Осень дождливая – время потерь… Осень лучшее время года – она все смывает из памяти… В осень хочется любить, но приходится расстаться… Навсегда… Но зачем… И почему… Об этом знает только осень – в дождь…
Судья, молодой и лощеный самурай, служитель плаща и кинжала, ровесник им, с пальчиками пианиста, поначалу так ничего и не понял – разводятся или же женятся эти двое придурков… Молодые люди начинали раздражать его своей бесцеремонностью и своими бесконечными поцелуями, в зале самого судебного заседания.
– Молодые люди, немедленно прекратите обниматься и целоваться, иначе я попрошу вас выйти из зала. Вы разводитесь или женитесь, в конце концов?!
Судья пристукнул молоточком и сжал в ненависти узкие губы… Он не верил в любовь… Он с утра до вечера и каждый день разводил всех подряд. Он такого здесь насмотрелся и наслушался за последний год, что потерял веру во что-либо… Он потерял веру – в это прекрасное и светлое чувство.
– Разводимся, разводимся!!! – веселясь, как это и бывает в кино, прокричали судье в один голос Всеволод и Марта…
Но это было не кино… Совсем не кино…
Да и что мог знать этот безусый мальчик в черной мантии о любви страстной. Страстной и безумной любви скульптора к музе своей. Как он мог понять, что творилось в душе Всеволода, – душа скульптора в этот день затосковала на годы вперед. Что он мог знать о том, как была счастлива муза, той свободе, которую она обретала этим днем. Что он мог знать про любовь и как он мог ее судить… И кто ему дал такое право… Право – судить любовь…
И как написать мне про страдания наивного романтика, так и не осознавшего главного – сути с ним в тот день произошедшего… Он не придал должного значения этому событию, а зря… Он именно в тот осенний день потерял Марту – навсегда. Жизнь повернулась к нему с этого дня углом. Марта же выпорхнула из клетки на свободу и обрела простор для птичьего полета – простор, о котором мечтала… Что же, пусть летит птичка гордая и радуется счастью своему…
Судебное заседание закончилось к обеду, судьей были заданы все формальные вопросы, развод состоялся и стал свершившимся фактом для обоих. Выйдя из здания суда, Всеволод и Марта попрощались и разошлись в разные стороны…