Эту гостью в свой дом Светлана ждала еще с прошлой недели. К ней должна была заехать игуменья Катерина, настоятельница Свято-Троицкого Ново-Голутвина женского монастыря в подмосковной Коломне…
Под ее опекой находился один из детских домов в Москве, и на прошлой неделе она вознамерилась посетить его с целью привезти детишкам гостинцы и поздравить их с приближающимися праздниками – Новым годом и Рождеством Христовым.
Светлана Константиновна открыла дверь и немного растерялась от увиденного. Прямо на пороге, рядом с Катериной, стоял одетый во все черное, как, впрочем, и сама игуменья, здоровенный детина, под два метра ростом. Он был в два раза шире ее в плечах и при желании или же по неосторожности мог запросто снести дверной косяк своей головой…
– Здравствуйте, гости дорогие.
– Здравствуй, матушка, а я не одна. Можно к тебе войти?
– Входите. Что на пороге стоять… Светлана прикрыла за гостями дверь.
– Знакомься, Светлана. Отец Александр… – Игуменья незначительно улыбнулась, взяла короткую паузу в словах и посмотрела на отца Александра. После чего продолжила: – он у нас настоятелем Храма Покрова Пресвятой Богородицы в Вялках Богу служит…
– Здравствуйте, Светлана. Будем знакомы, наслышан о вас.
– Здравствуйте, отец Александр. Очень рада вас видеть у себя дома. Раздевайтесь, одежду можно здесь повесить.
– Светлана, а мы ведь к вам не с пустыми руками в гости пожаловали. Вот вам от нас гостинец кой-какой.
Отец Александр перехватил рукой зажатый у себя под мышкой сверток и протянул его Светлане.
– А что это? Светлана приняла сверток и тут же присела в коленях под его тяжестью…
– Пять осетров, я их сам три дня назад с боевыми товарищами из Оби выловил…
Разные и всякие священники служат настоятелями в храмах по всей стране. Ведь священники – они, так же как и люди, разные рождаются и разные случаются, на кого и когда попадешь… Они такие же, как и мы, всякие и разные. Им ничто человеческое не чуждо, им нужен сон, им нужен день и им нужна молитва. Сон – для того чтобы отдохнуть от дел праведных, день – для того чтобы потрудиться во славу Господа, молитва же – для того чтобы никогда не забывать о Нем. Кого только земля русская не рождает из года в год на потеху всему миру, и потому много кто землю русскую топчет своими ногами – годами и столетиями… Всякий чинный люд по земле русской бродит и мыкается, куда бы и как приткнуться и как бы и где найти лучшее применение своим силам… Все для всех одинаково… Кто-то был слесарем – но стал ученым, кто-то был ученым – но стал военным… А кто-то был офицером морского спецназа и воином – с двадцати лет и до выхода на пенсию по выслуге лет… Но в итоге стал священником воинственным – за Веру православную, за Веру Христову… Это я вам про отца Александра так пишу – про настоятеля Храма в подмосковных Вялках.
У отца Александра народилось четверо сыновей – четверо отпрысков. Он же выпестовал из них четверых священников. Эта была каста неутомимых священнослужителей – семья воинствующих священников…
Отец Александр во времена советские служил морским офицером и прошел множество горячих точек. Где он только не бывал – Мадагаскар, Сомали, Афганистан, Вьетнам… И еще много где он побывал по роду своей службы – неприкаянной… Он бывал там, где нам бывать не следует – по роду нашей жизни, суетной…
Отец Александр – человек моря, в чем-то боцман – душа морская! Он очень любил просторное море, просторное, как воды океанов. И русских полководцев – отважных, как девятый вал, он тоже любил. В Храме, настоятелем которого ему довелось нам и Господу служить, нашли свое место иконы с изображением образов Ушакова и Нахимова. Наверное, в Средние века отец Александр стал бы неминуемо, так и так – морским волком или же одноглазым пиратом – ух!!! Что за пират… Какой бы был пират!!! Но по выслуге лет он неизбежно, так и так, примерил бы на себя рясу церковную и крест – поверх нее.
К этому дню отцу Александру перевалило за семьдесят лет. Но несмотря на почтенный возраст, он был крепок, как боровичок.
– Наверное, устали с дороги?
– Нам не привыкать. Мы с матушкой Катериной на одном месте не сидим, все больше по морями да по волнам нашей жизни скитаемся… Всю жизнь по кругу плаваем и в одно и то же место пришвартовываемся… Всегда в дороге, все время в пути.
– Все таки проходите и на диван присаживайтесь. Отдохните, пока я стол накрою, с осетринкой…
– Хозяюшка, а к осетринке найдется что добренькое и крепенькое?
– Найдется, батюшка, найдется, как не найтись?! В холодильнике две студеные поллитровки столичной со вчерашнего дня томятся – инеем покрылись, своего часа поджидают.
Вскоре стол был накрыт.
– Прошу к столу, гости дорогие!!!
– С превеликим удовольствием, хозяюшка!
Отец Александр вслед за игуменьей Катериной грузно поднялся с дивана и подошел к столу. Прежде чем преступить к трапезе и задушевному разговору за празднично сервированным столом, посреди коего, словно мачта двухпалубного корабля, водружался пузырь столичной, отец Александр и игуменья Катерина, а вслед им и Светлана Державина, пробубнили скорым шагом – Отче наш, иже…
– Светлана, а как Сева поживает?
– Лучше и не спрашивай, матушка! С Мартой вот развелся, без работы сидит. Руки опустились после развода, совсем ничего не может делать без своей музы. Днем и ночью перед ее подъездом торчит, помириться пытается, но что-то все никак… То сойдутся, то разойдутся. Нервов никаких у парня не осталось…
– Да, ваша Марта – крепкий орешек, ниче не скажешь. Севка-то в каких краях сейчас обитает?
– На Фунзенской живет. Он мастерскую после развода продал и купил себе на Фрунзенской набережной трехкомнатную квартиру.
– Жалко такую-то мастерскую.
– Что поделаешь. Его решение… – Светлана Константиновна с сожалением развела руки в стороны.
– Ты ему говорила, что я приеду? Он к нам-то сегодня заскочит?
– Да, заскочит. Я его предупредила о твоем приезде.
– Светлана, скажите, а что это за профессия у вашего сына, что он без музы ничего делать не может… – отец Александр оторвался от тарелки и посмотрел в лицо Светланы Константиновны.
– Скульптор он, батюшка, да и художник тоже неплохой…
– А я в первым делом подумал – композитор…
– Почему?
– Муза и музыка, созвучные слова, вот и подумал по наивности… по глупости своей.
– Отчего по глупости, отец Александр? Композиторам тоже муза нужна… – сказав это, Катерина слегка улыбнулась…
– Всем мужикам муза нужна… – подытожила сказанное Катериной и отцом Александром Светлана Константиновна…
Послышался шум, кто-то вставил ключ в дверной замок и, судя по двум щелчкам, пару раз провернул его. Светлана Константиновна насторожилась и повернула голову в сторону коридора. То же самое сделали отец Александр и Катерина. Игуменья привстала со стула. Через мгновение раздался громкий дверной хлопок. Кто-то вошел в квартиру, хлопнув со всего размаха дверью… Хлопнул так, что по всей квартире задрожали оконные стекла.
– Наверное, Всеволод пришел. Пойду встречу.
Катерина вышла из-за стола и прошла в коридор. В коридоре она увидела Всеволода, который в расстроенных чувствах снимал с себя пальто… Светлана Константиновна прошептала отцу Александру:
– Опять с Мартой поругался, раз так дверью хлопнул. Когда же это все закончится?
– Не переживай ты так, матушка, наладится все как-нибудь, да с Божьей-то помощью… Отец Александр взял Светлану за руку, тем самым успокаивая ее:
– Привет, Сева.
– Привет, Катерина. Как дела?
– Понемногу, все Слава Богу. А у тебя?
– Так себе, не шатко ни валко. С Мартой развелся…
Катерина и Всеволод прошли в комнату:
– Да знаю уже. Знакомься, отец Александр…
Катерина показала Всеволоду на сидящего за столом крепкого старичка-боровичка в церковной рясе:
– Всеволод.
– Отец Александр.
– Привет, мам…
Всеволод подошел к столу и поцеловал маму. Как только скульптор зашел в квартиру и увидел Катерину, отца Александра и маму, то сразу же и успокоился.
– Присаживайся, сынок, к столу, отведай осетра. Представляешь, отец Александр сам три дня назад его в Оби выловил! Он с матушкой Катериной нам с тобой целых пять осетров презентовал! Так что два заберешь себе домой…
Всеволод сел за стол и тут же без промедления обратился к отцу Александру:
– Батюшка, а разве осетра можно зимой ловить, разве он зимой на спячку не залегает?
– Осетр зимой залегает на дно. Но сноровисто – при соответствующих навыках и терпении, его все же можно со дна достать. Приманка нужна хорошая – печень, креветка. На другую приманку зимой осетр не клюнет, разве что малька или червяка попробовать. Опять же места знать надо… Отец Александр сдержанно и со значением улыбнулся… – Осетр – царь рыба. Он зимой глубоко залегает. Его надо ловить на крепкую кивковую или поплавочную удочку. Без особой сноровки его сквозь узкую лунку никак не протянуть. У осетра рот так к туловищу расположен, что он всегда поперек лунки становится. Поэтому надо приноровиться и развернуть осетра вертикально, головой к лунке…
Всеволод слушал отца Александра и пережевывал третий по счету кусочек осетрины.
– Ну как осетринка?!
– Во!!! – Скульптор сжал кулак и поднял кверху большой палец…
– Кушай на здоровье, морячок…
– А почему морячок?
– Я всех морячков люблю. Вот почему морячок!
– Вообще то я скульптор… – Всеволод лукаво улыбнулся.
– Наслышан уже. Всеволод, мне Светлана Константиновна уже успела по секрету сообщить, что ты не только, скульптор, но и художник. Ты, случаем, не хочешь мою церковь расписать заново? Ее в свое время сам Васнецов расписывал…
– А где церковь находится?
– В Малаховке, знаешь такой поселок?
– Знаю, кто Малаховку не знает!
– Так что – каков твой ответ, морячок-фронтовичок?
– В принципе это возможно и технически несложно. Но сколько это у меня времени займет, я не знаю?
– А сколько бы ни заняло. Сколько займет, столько и займет. Марту с собой тоже бери.
– Но мы с ней в разводе, не знаю, согласится она или нет?
– Ты ей, самое главное, предложи, а уж поедет она или нет, это уж ей решать. Если поедет, то будет при тебе подсобником – оруженосцем. У тебя, морячок, все получится, все когда-то и с чего-то да и начинали…
– Я не сомневаюсь, что получится!
– Так что – отдать швартовые, поднять якоря и полный вперед?
– Да, отец Александр… Полный вперед!!!
В понедельник следующей, этой недели, Всеволод проснулся, умылся, побрился, оделся, позавтракал, прихватил с собой краски и кисточки вместе с кой-какими пожитками… Громко хлопнул дверью за собой. Вызвал лифт и спустился на первый этаж… Где и был таков.
Накануне ночью по Москве прошелся снегопад, так что мама не горюй, и за ночь намело чуть ли не по пояс. На крышах авто, припаркованных во дворах, к утру лежали снежные шапки, точно что с метр высотой. Всеволод открыл автомобиль, сел в него и завел двигатель. Обернулся за спину, взял с заднего сиденья щетку, вылез из машины и начал очищать ее от снега. Сбросив с машины снег, Севка запрыгнул в салон машины и подставил закоченевшие руки под печку. Прогрел двигатель, включил магнитолу, дождался Марты и выехал на Кутузовский проспект…
В субботу у него состоялся короткий разговор с Мартой:
– Марта, привет.
– Привет.
– Мне вчера предложили расписать церковь в Малаховке.
– И что, предложили и расписывай.
– Я хочу тебе предложить со мной поехать.
– А я-то здесь с какого бока?
– Помогать мне будешь.
– Как и чем помогать, я же не умею рисовать.
– Будешь моим помощником. Иначе мне придется его нанимать и платить ему зарплату.
– Хорошо, я подумаю и завтра тебе отвечу.
Армия снегоуборщиков в это утро оккупировала собой Москву. Неповоротливые и медлительные до скорости, снегоуборщики выстроились с раннего утра в стройные ряды, по всем проспектам и магистралям заснеженной столицы. Четыре «ЗИЛа» с железными ковшами наперевес двигались один за другим на почтительном расстоянии друг от друга в сторону центра по Кутузовскому проспекту, перекрыв собою почти весь проспект.
– Нашли время, когда снег с дороги убирать… – Скульптор изъерзался на своем сидении.
– Да ладно тебе, Сев, когда его убирать как не с утра?
– Ночью.
– Так снегопад только под утро закончился. Сев, не суетись.
– Ночью снег надо с дорог убирать, мы так опоздаем в Малаховку.
– Не опоздаем. Сев, езжай спокойно, успеем…
– Ты вообще ничего не понимаешь, Марта, ладно – замнем для ясности…
Через двести метров снегоуборщики свернули в сторону Киевского вокзала – на Дорогомиловскую улицу и машина Всеволода сразу набрала ход… Всеволод решил ехать в сторону Рязанского проспекта через центр и выехал на Новый Арбат. Через пятнадцать минут снегопад возобновился с новой силой. Сева снова включил дворники. А вскоре снег повалил так, что было не разглядеть впереди идущую машину. Всеволод был вынужден сбавить ход и ехать по Москве со скоростью не больше двадцати-тридцати километров в час, и это пока он не выехал на Рязанку… На Рязанском шоссе дело было швах. Машины по заваленному снегом Рязанскому проспекту двигались друг за другом со скоростью пешехода. Скульптор переключился вначале на вторую, а затем и на первую скорость. Он только что и делал, что отжимал педаль сцепления и придавливал педаль тормоза. Они с Мартой уже безнадежно опаздывали на встречу с отцом Александром… Скульптор от этого горячился и сокрушался сердцем, но все-таки не вскипал на Марту, как это бывало с ним в годы семейной жизни с ней. Он уже не был властен над этим очарованием, как прежде, и поэтому сдерживал себя и свои эмоции. С момента развода прошло несколько месяцев, и Всеволод перестал быть для нее тем мужчиной, которого женщина всегда готова и рада выслушать и вступить в спор… и отступить, и замолчать, и посочувствовать… Тем мужчиной, которому готова и рада подчиняться и раскрыть душу нараспашку. С которым хоть в огонь – хоть в воду и с которым готова согласится почти во всем и почти всегда, несмотря ни на что – несмотря даже на его неправоту. После развода она смотрела на него безразлично. И Всеволод этого не мог не чувствовать и не замечать. Именно все это и не позволяло ему повышать голос на Марту, как это зачастую случалось раньше в их отношениях. Он перестал быть для нее опорой и жизненным ориентиром во всем. Получалось так, что она раскрыла глаза и поняла, что это уже чужой… Чуждый для нее мужчина.
– Говорил я тебе, что опоздаем… – Всеволод без злости, но уверенным в себе и чуть подрагивающим на тембре голосом напомнил Марте о своей прозорливости…
Марта невыразительно пожала плечами и ничего не ответила на это. Она выглядела заторможенной, и со стороны казалось, что она вообще слабо понимает, как и зачем она здесь оказалась и куда и почему ее везут из Москвы. В этот снегопад – для нее все осталось в прошлом… Она здесь и сейчас подчинилась внешним обстоятельствам, и ни о чем не думала в дороге… она безразлично поглядывала в боковое окошко, свернув голову набок… Всеволод же пыжился изо всех сил, в это утро в нем взыграла надежда, он сегодня утром поверил в чудо, поверил в то, что прошлое можно вернуть, и уже как три часа, с самого утра, жил надеждой на былое – на былые отношения. Он никак не мог смириться и поверить в то, что та ниточка, которая еще недавно казалась ему прочной и стальной, та незримая нить, которая связала когда-то их сердца любовью… вдруг и сразу оборвалась. Он не хотел этому верить, он отказывался что-либо понимать, он не желал этого для себя. Лишь потому не желал, что не мог желать зла… себе самому… Он до сих пор любил эту гордячку… А может, не любил, но заблуждался и все еще считал ее своей собственностью на правах все того же сильного.
На выезде из города, неподалеку от метро Выхино, Всеволод сумел разглядеть сквозь снегопад и мелькающие перед глазами дворники гаишника, державшего поперек дороги жезл.
Скульптор включил правый поворот и остановился на посту ГАИ. Выскочил из машины и подбежал к инспектору. Капитан приложил правую руку к шапке ушанке серого цвета… и на меху!
– Инспектор… Денисов, проверка документов… на дороге. Всеволод протянул суровому капитану документы на машину и права.
– Командир, умоляю тебя, не задерживай, я очень сильно опаздываю, времени в обрез…
– Ты не одинок, мой друг. В такой снегопад все куда-то спешат и опаздывают. И оттого и неразбериха на дорогах возникает. Дома надо в такую погоду сидеть, возле телевизора, а не аварийную обстановку на дороге создавать… Суровый было капитан подобрел и улыбнулся.
– Я в Малаховку, в храм к отцу Александру опаздываю.
– Повтори-ка еще раз, к кому – к кому ты опаздываешь? Ну-ка, ну-ка повтори?
– К отцу Александру, командир… Капитан сразу оторвал глаза от документов.
– А чего ты у него забыл? Зачем тебе отец Александр вдруг так понадобился?
– Я буду ему церковь реставрировать. Я художник.
– Дело хорошее, езжай, художник, своей дорогой. Я лично знаком с отцом Александром…
Всеволод взял из рук гаишника документы, сказал ему на ходу спасибо и подбежал к машине.
– Ну что, Сев?
– Представляешь, он отца Александра знает!.. Всеволод был взбудоражен так, как будто с ним произошло какое-то невероятное событие.
– Ну и что, что здесь такого? Ты так об этом говоришь, как будто гордишься чем-то?!
– Отпустил меня сразу же, как узнал, что я к нему еду… Понимаешь?!
– Да он тебя так и так бы отпустил! Чего ты этому, как ребенок, радуешься?! Державин!.. – Марта скептически улыбнулась, посмотрев на восторженное лицо скульптора.
– Так, ничему. Проехали… – Всеволод завел машину и с силой сжал руль.
Марта в ответ на это опять пожала плечами…
Через четверть часа Всеволод подъехал к Храму, где его уже поджидал сам отец Александр.
– Опаздываете, молодой человек, опаздываете. А вас, очевидно, Мартой звать-величать?
– Да…
– Батюшка, в Москве ни проехать, ни пройти, снега по колено навалило. Да нас еще вдобавок ко всему на выезде из Москвы на посту ГАИ тормознули.
– Надо было сказать, что ко мне едешь.
– Я и сказал.
– И как, помогло?
– Да!
– Вот то-то же! Ну что, пойдем в Храм?
Войдя в Храм, скульптор осмотрел два предела и, не раздумывая, сказал:
– Батюшка, я согласен!
– Вот и хорошо. Трудно было бы тебе со мной не согласиться, морячок!!!
– Отец Александр, мне нужно будет леса сооружать. Для этого мне доски, гвозди, пила и молоток понадобятся…
– Есть такое дело, товарищ начальник! Сам леса сделаешь? Справишься или помощник понадобится?
– Не вопрос, справлюсь! Без помощника обойдусь. Вот мой помощник!!!
Володя показал на Марту… В этот самый момент в скульпторе, вне всяких сомнений, взыграла романтика и он конечно же улыбнулся от души.
– Что же, приступай, доски возле забора лежат. В той куче, которая повыше пятерка сложена, а в той, что рядом, тес – двадцатка. Гвозди, молоток и пилу я сам тебе принесу. На работу из Москвы станете ездить или же здесь жить будете? Я на всякий случай для вас бытовку приготовил, со всеми неудобствами.
Отец Александр пробасил, улыбнулся своей шутке и добавил… – Удобства хоть и на улице, но зато в бытовке уютно и тепло, как дома, и она хлеба лишнего не просит. Утеплена на славу, для фронтовых побед утеплена, одной вязанки дров на всю ночь хватает!!!
Вечером того же дня Всеволод, присев на корточки, подбрасывал в раскалившуюся докрасна буржуйку березовые поленья. В то время как в печурке тлели угольки и пламенел согревающий огонь, Марта уютно расположилась на наспех сколоченном топчане, пожав под себя ноги. Она сидела прямо напротив единственного зашторенного окошка, сквозь которое в комнату проглядывала звезда Полярная. На лице Марты застыла улыбка, она всматривалась в лицо скульптора. В этот зимний вечер она по-новому взглянула на Всеволода. Она ожила, и в ней вновь проснулись чувства к некогда любимому человеку. Под окошком стоял еще один топчан, а справа от топчана была прибита раковина с прикрепленным над ней умывальником. Посреди бытовки стоял квадратный стол с четырьмя стульями вокруг него. Огонь, пламенеющий в буржуйке, отбрасывал множество теней на лицо скульптора. Марта и не заметила, как перестала раздражаться на Всеволода. Она всматривалась в его лицо взглядом особенным. Это не был безрассудный взгляд, свойственный для влюбленных женщин.
Это был взгляд, изучающий и выискивающий что-то новое в чертах лиц близкого и давно знакомого тебе человека. Когда женщина смотрит так на своего мужчину, она забывает обо всем плохом, она оставляет за собой плохое и обращается к настоящему – в поисках будущего. Она только и делает, что ищет скрытое и ранее недоступное ее пониманию, недоступное и скрытое – в силу возраста и как следствие – отсутствия жизненного опыта… Ищет, находит и заново влюбляется… Всеволод почувствовал на себе взгляд Марты и посмотрел ей в глаза. В это же самое мгновение в нем проскользнула надежда на то, что все еще поправимо. Эту надежду подарил ему взгляд Марты, которым она смотрела в самые его глаза…
Этот день, который они провели вместе, сдвинул с мертвой точки их отношения и разрушил стену молчания меж ними, в этот вечер они встретились глазами, и вновь вспыхнула искра, в глазах меж ними проскочил разряд высокого напряжения. За тот день ребята навкалывались от души и к концу дня забыли о мелких, суетных и никому не нужных обидах, о тех мелочах, от которых зачастую и рушатся семьи. Они к вечеру перестали обращать внимание и раздражаться друг на друга из-за ничего, из-за тех несущественных глупостей, которые в общем-то ни на что в нашей жизни не влияют. Для того чтобы найти путь к примирению, им на двоих, понадобился всего-навсего один неполный рабочий день и немного романтики, подкрепленной сменой обстановки здесь и сейчас. Они вырвались из мегаполиса всего на день, вздохнули свободой, скинули с плеч груз бытовых проблем и прошлые обиды… Сердце Марты оживилось, и скульптор вновь обрел надежду… Утром они уже проснулись… в одной постели.
Но через две недели, прямо под Новый год, в тот момент, когда Марта стояла на амвоне и держала в своих руках кисточки, которые она собиралась передать скульптору, ее неожиданно затрясло, она ни с того ни с сего начала мотать головой по сторонам. Марта обхватила и зажала ладонями уши, после чего возопила на всю округу, так что Храм содрогнулся.
– Спасите, помогите а-а-а-а-а-а-а!!! – в следующее мгновение Марта уже билась головой о пол… И кричала, не слыша себя. – По-мо-ги-те!!!
Пока Всеволод соображал, что к чему, и пытался соскочить с верхних лесов вниз… Марта вскочила на ноги, обхватила себя руками за плечи и выбежала вон из Храма. Целый час отец Александр и Всеволод разъезжали по окрестностям в поисках Марты, но все тщетно… Марты и след простыл.
– Сева, надо возвращаться в Храм. Мы ее так с тобой никогда не найдем… Поехали, сама вернется…
– А вдруг нет, не вернется?
– На нет суда нет, поехали в церковь. Если, когда мы вернемся в Храм, ее там не будет, то поедем в ментовку…
Через десять минут скульптор и батюшка подъехали к Храму. Марта стояла на пороге храма. Она вся дрожала, на ней лица не было… Отец Александр обнял Марту за плечи и отвел в бытовку. Усадил на кровать. Поднес ко рту сто грамм водки:
– Выпей, согрейся и ляг… поспи с чуток…
Марта выпила водку. От изнеможения легла на топчан, свернулась в комочек и сразу провалилась в сон. Отец Александр укрыл ее сверху шерстяным одеялом. Сознание покинуло Марту в этот миг, она заснула и провалилась в небытие – до утра следующего за этим дня.
– Батюшка, что это с ней было?
– А ты-то как сам думаешь… морячок?
– Бесы, что ли?
– Вот и я так думаю!
(Мне кажется, что старина Юнг на это бы сказал: Марта на полтора – два часа чудом оказалась в своем ЭТО).
После этого случая, с ней произошедшего, Марта перестала ночевать в бытовке и стала уезжать на ночь в Москву. А вскоре и вовсе перестала появляться в Малаховке. Сказка новогодняя, похожая на счастье, приказала себе долго жить… Всеволод продолжил вести реставрационные работы в одиночестве. Ему так и не суждено было и в этот раз прийти с Мартой к общему знаменателю и найти с ней общий язык… А так все хорошо начиналось!
Ближе к середине весны – под самую Пасху, работы по реставрации Храма подходили к концу, основная их часть была завершена, за исключением мелких недоделок. В свободное время, между делом, Всеволод помогал батюшке обустраивать компьютерный класс в церковно-приходской школе. Отношения у Всеволода Державина и отца Александра к тому времени сложились доверительные.
Они седели в трапезной и по случаю праздника Святой Пасхи вкушали пищу, а заодно и вели задушевную беседу… о том и о сем… что называется, за жизнь…
– Будем здраве, Сева!!!
– Здраве будем, батюшка!!!
Очередная стопка была опрокинута в рот… Отец Александр выдохнул, шмыгнул от удовольствия мясистым носом.
– Батюшка, вот ты меня все время морячком называешь, а сам-то ты случаем морячком на флоте не служил? – В ответ отец Александр обнял захмелевшего скульптора за плечо, улыбнулся и прижал к себе.
– Севка, скажи! Тебе знакома эмблема трех лучиков мерседеса – и на суше, и на море, и в воздухе!!!
– О!!! Знакома, и еще как знакома! Я три месяца служил в ГРУ, по срочной.
– И я служил, так выпьем за воинское братство!!!
И еще по стопочке…
– Отец Александр, а ты где служил?
– Где я только не служил, Сева! Всего не перечислишь и про все не расскажешь… Но главная моя служба – служба всей моей жизни, здесь, в этом Храме… Хотя душа у меня морская и по морю я скучаю.
– Я тоже море люблю!!!
– Давай тогда, морячок, еще накатим по стопочке – теперь уже за море!!!
– За море!!!
– Ух, как хорошо пошло! До дрожи по телу хорошо! Крепка же зараза – крепка отрава… Мать твою так!!! Сева, что, с Мартой совсем не клеится?
– Ни в какую, батюшка.
– Вот что, Севка, тебе не помешает к архимандриту Науму съездить.
– А кто это?
– Это мой духовник, он старец, маршал воинства Христианского на земле русской…
– А куда к нему надо ехать?
– В Троице Сергиеву лавру.
– Хорошо, подумаю…
Всеволод задумался. Что позади? Позади три неудачных брака и пустота. Что дальше – что за горизонтом? Что меня ждет впереди, какая жизнь? Вопросы, вопросы, вопросы… Безответные вопросы. А позади и впереди пустота – полный алес капут…
В понедельник следующей за Пасхой недели скульптор проснулся и протер глаза. С вечера он решился на поездку в Троице Сергиеву лавру – к архимандриту Науму.
Через час Всеволод был в лавре, но что толку. Оказалось, что приехать в лавру легко и даже запросто, а вот повстречаться со старцем на перепутье не так то и просто – не всякому это Богом дозволяется, не со всяким человеком старец разговаривать станет… В этот день скульптуру была не судьба увидеть Наума воочию. Промотавшись в лавре до пяти вечера, Сева зашел в церковь, заказал сорокоуст во здравие своей дочурки Алисы и удалился восвояси…
Не повезло скульптору и во второй раз, по дороге в лавру у него сломалась машина…
В третий раз к старцу Науму Всеволод поехал поздней осенью, в конце ноября, вместе с отцом Александром…
Всеволод заехал за отцом Александром в Малаховку.
– Сев, давай валенки и игрушки со сладостями в твою машину загружать.
– Давайте, батюшка, а зачем?
– Валенки повезем в Ново-Голутвинский женский монастырь в подарок игуменье Катерине, а игрушки и сладости одной многодетной матери по дороге забросим. У нее на иждивении находится аж двадцать пять детишек, и приемных и своих. Как только с тобой подарки развезем, так сразу и берем курс на зюйд-вест, прямиком в лавру…
Всеволод загрузил машину под завязку. Хлопнул багажником, закрыл все двери, постучал для верности мыском ботинка по колесам, пожелал себе любимому ни гвоздя ни жезла, дождался отца Александра, поймал на радиоприемнике волну православного радио и взял курс на подмосковную Коломну.
Валенки Катерине отвезли и отобедали заодно. Подарки детишкам завезли, отужинали на славу. Вечером приехали в лавру и службу отстояли. После службы отец Александр с поклоном подошел к своему духовнику – архимандриту Науму. Человеку необыкновенному – человеку святому, прозорливому, провидцу и монаху, знавшему все и вся. Человеку, для которого нет секретов – ни вообще, ни в частностях…
Затруднительно описывать человека, которого в жизни видеть ни разу не доводилось, и я не стану рисковать и описывать старца, я не рискну фантазировать. Не рискну потому, что риски велики ошибиться на этот счет…
Но все же скульптор, так или иначе, поделился со мной своими наблюдениями. Старцу было на вид под восемьдесят, а может быть, он уже и разменял восьмой десяток к тому году… По воспоминаниям Всеволода, старец был лучезарен. Глаза у Наума были голубые и добрые. Роста он был ближе к среднему. Его ноги украшали черные зэковские коцы. Несмотря на то что митра и надетая на него поверх ряса, была выцветшая и затертая, со стороны он все же выглядел благопристойно и аккуратно. Особое внимание скульптор обратил на массивный крест, который висел поверх одеяний старца. Крест старца был буквально отполирован поцелуями. А грани рубинов, украшавших крест, были стерты в округления – поцелуями бесчисленными. Эти мельчайшие детали, недоступные обычному глазу, не могли ускользнуть и укрыться от наметанного и натасканного на грани и тени взгляда скульптора.
Архимандрит поздоровался с отцом Александром, благословил его, после чего показал рукой в сторону алтаря:
– Проходи в алтарь, отец Александр.
– Владыко, я к тебе не один приехал, а с пацаненком… Ему сов…
– Знаю я, с кем ты ко мне приехал, и знаю, что твоему пацаненку от меня нужно. Его Всеволодом звать, и отца его тоже Всеволодом звать. Проходите в алтарь, вдвоем…
Войдя в алтарь, Наум перекрестился наскоро и скинул с себя одеяния… Взору скульптора в этот момент предстал кожаный солдатский ремень с золотистой металлической пряжкой, на которой проглядывалась пятиконечная звезда… Потертый кожаный ремень плотно стягивал подрясник и юбку старца…
– Всеволод, ты вскоре повстречаешься с отцом. Смерть твоей мамы тоже не за горами, но не бойся смертей – все умирают, мы все рождаемся лишь для того, чтобы умереть и воскреснуть. Не бойся также того, что у тебя не будет работы – в трудную минуту обращайся за помощью к отцу Александру, он поможет. Хотя проку от тебя отцу Александру мало будет… Священником тебе в жизнь не стать, дьяконом не можешь, у алтаря ты служить опять же не сможешь, песнопения петь Господь тебя не сподобил, разве что деньги за свечки принимать в лавке церковной в минуту трудную, и то хлеб.
– Владыко, а как с Мартой мне быть?
– Никак… И главное, Сева, запомни на всю оставшуюся жизнь, заруби на носу, запомни, как Отче наш… Тебе никогда и ни за что нельзя оставаться одному, жить в одиночестве. Останешься один – сразу погибнешь, к тебе сразу смерть тогда придет…
Напоследок Наум обратился к отцу Александру.
– А тебе, отец Александр, надо побольше рыбки вареной кушать и поменьше водочки хлебать, а иначе без печени останешься…
Через год, после того как Володя и Марта начали расписывать церковь, их отношения как мужа и жены прекратили свое существование окончательно и бесповоротно… Марта вышла замуж вторым браком, за другого. Круг замкнулся. Для скульптора все погрузилось во тьму, для него началась новая жизнь по старому, исчерченному и измятому листу, но не по чистому – не с чистого листа…
С момента развода между Всеволодом и Мартой прошло около четырех лет – снег растаял… вода утекла. Маме Всеволода к этому году исполнилось шестьдесят девять. Три года назад она перенесла операцию на позвоночнике. За эти годы она много-много сдала… Светочка Державина так и не заметила, как мимо нее пролетела, упорхнула бабочкой, ее жизнь. Еще вчера она переступила порог театра, совсем недавно поженились с Всеволодом Стельновым и у них родился сын. Всего-то девять лет назад Сева женился на Марте, а вот уже и внучке шестой год шел…
Света Державина уже несколько лет не играла в театре главных ролей, и к ней украдкой подобралась старость. Светлану теперь лишь изредка приглашали в сериалы, ролей не было, и друга мужчины рядом тоже не было, она осталась к старости одна…
И где были все те кавалеры, которые окружали Светочку Державину со всех сторон, в разное время, на протяжение ее жизни – их не было рядом с ней. Она так и не обрела под старость лет друга верного и единственного, того друга, с которым можно и должно встречать старость. А сколько было претендентов на это звание высокое, друга верного и единственного Светочки Державиной – и не счесть. И все неординарные, и все талантливые, и сплошь знаменитые, самобытные и исключительные…
Но что есть друг верный и единственный для женщины? Лично у меня было много друзей верных и не очень, но вот друга женщины… Ведь это и любовь, и дружба, и соединение сердец и душ, это верность в любви – до гроба, и полное доверие друг другу, горе и радость, все это вместе и напополам… Планка высока – слишком планка высока… Слишком высоко была поднята планка Светочкой Державиной для мужчин, окружавших ее. Ну хоть чуток пониже, хоть чуток – не до нерва обнаженного… И тогда нашелся бы тот единственный и неповторимый… Но не вина – но беда ее, Светочки Державиной, что планка высоко была ею поднята… Но планка высока и выбор неизбежен – одиночество к старости…
И она осталась одна… Сильная была женщина – сильная, стильная, красивая, эффектная. Окруженная вниманием мужчин на протяжении почти всей жизни и одинокая к старости. Странно это все и страшно. Всю жизнь купаться во внимании мужчин, словно в роскоши, и под старость лет остаться одной – очень страшно, от этого можно и в уныние впасть. И в чем тогда было счастье Светочки Державиной в частности и в чем есть счастье женщины вообще? В чем было ее счастье на протяжении жизни? Ведь она прожила жизнь… И много ли для счастья надо? Вопрос простой… Но ответы сложные. Кому что и когда как? Но может ли быть женщина счастлива по-настоящему, если она не любила и не была любима, может ли она быть счастлива в полной мере в этом случае – вряд ли. Но если женщина испытала на себе любовь, ни с чем не сравнимую, хоть раз – хоть на несколько коротких лет, или же на скоротечное мгновение – одним днем… может ли она быть тогда счастливой? Я думаю, да! Воспоминания об этой любви будут освещать ей путь тогда!!! Но что есть любовь, ни с чем не сравнимая и душу всю и вся испепеляющая, та любовь, от которой душа ноет и стонет от ночи до утра – и кому он дал такую возможность испытать такую любовь на себе? Я думаю, мало кому… А что, если женщина испытала на себе подобного рода любовь не единожды, то можно ли ее назвать несчастной женщиной – никак нельзя! Мне кажется, что Светочка Державина была счастливой женщиной, она любила и ее любили, да так любили, что нам с вами и не снилось – не это ли счастье, и ни с чем не сравнимое счастье!..
– Ты меня на рассвете разбудишь… проводить необутая выйдешь… расставаться плохая примета… я тебя никогда не забуду… ты меня никогда не забудешь. – Эти строки для нее и про нее написаны!!!
Ну а то, что она к концу жизни много болела, осталась без ролей и была обделена мужским вниманием, то так тому и быть.
Занавес опущен, аплодисменты стихли – их нет… зал пуст. И лишь далекий и беззвучный голос старушки-капельдинера доносится до меня из мрачной пустоты потустороннего зрительного зала.
– Здравствуй, матушка барыня, заждалась же я тебя – заждалась я нынче тебя – совсем!!!
Месяцев через семь после смерти мамы, в одну из суббот начала декабря, Всеволод решил поехать на кладбище и покрасить деревянный крест на могиле своей мамы…
На улице было прохладно. Погода была морозная и ясная – в такую погоду всегда хорошо на могилку к маме сходить, а заодно и крест покрасить…
Всеволод открыл банку с краской, достал из пакета кисточку и начал наносить мазок за мазком на высохший, занозистый и посеревший за это время крест. В это время он то и дело вспоминал о работе – ему очень нужна была работа (у него в эти дни в карманах было натурально пусто). Мазок за мазком… Подышал на закоченевшие пальцы рук, и опять мысли о деньгах и о работе покоя не дают, как же хреново без денег и без работы жить, да еще и тогда, когда от тоски сдохнуть хочется… Мазок за мазком, через час крест был почти докрашен в золотистый цвет, еще пару мазков и… В это время раздался телефонный звонок.
– Алло.
– Всеволода можно?
– Я у телефона.
– Всеволод, здравствуйте. Меня зовут Сергей Иванович, я недавно купил себе дом в Усово, под штукатурку. Я собираюсь его отделывать, и мне порекомендовали вас как дизайнера и скульптора.
– Да, я скульптор и дизайном тоже занимаюсь.
– Как вы насчет того, чтобы завтра встретиться в Усово?
– Нормально.
– В полдень вас устроит?
– Договорились, диктуйте адрес…
На следующий день Всеволод получил очень выгодный заказ.
Всеволод как-то показал мне фотографию одной скульптуры, которую он сделал для этого заказчика. Мне скульптура понравилась, очень оригинально, очень замысловато, красиво и в то же самое время… со смыслом и не совсем понятно.
– Сев, а что это такое на заднем плане… за стрекозами?
– Вадик, просто смотри, ничего объяснять не буду, все равно не поймешь.
– Чего это я не пойму?
– Потому что тупой.
– Спасибо большое на добром слове. А чем ты покрывал крылья стрекоз, они как настоящие на солнце блестят?
– Это поталь.
– Поталь???
– Ты что, не знаешь, что такое поталь?
– Как тебе сказать?
– Дебил, это сусальное золото!
– Да я и без тебя знаю, что это серебро сусальное. Наливай кофе, достали меня твои рассказы и фотографии, давай лучше кофейку попьем.
– Давай…