На следующее утро, между девятью и одиннадцатью утра, в гости к скульптору, все на том же 554 автобусе приехал Всеволод Стельнов, третий муж Светланы Державиной. Папу скульптора я видел последний раз около двух лет назад. За это время он не прибавил в старости, но и моложе тоже не выглядел, он остался в тех же годах. Чего никак нельзя было сказать о его сыне. Который сильно сдал за эти два года и не только догнал, но и перегнал свои годы, он постарел не меньше чем на пять – семь лет…
Всеволод Стельнов выполнил данное мне два года назад обещание и привез в подарок моему брату две футболки, гетры, шарф с символикой клуба «Торпедо»…
– Спасибо, Всеволод, брат будет очень рад, в детстве он фанател от «Торпедо»…
– Да ладно, ерунда какая… – Всеволод-старший махнул рукой, но Всеволод-младший не оставил это обстоятельство своим вниманием. Он хоть и молчал, но по его лицу было видно, что он радуется не меньше моего презенту своего отца – брату моему…
– Сев, а чего у тебя трава не скошена? – Скульптор открыл рот и пытался выдавить из себя хоть что-нибудь. Я тут же протянул ему руку помощи и помог с ответом.
– Так когда его в мае инсульт хватанул, травка только зеленела, а потом он больше по больничкам мотался, когда ему было косить траву…
– Да… Папа.
– А где у тебя коса, Сев? – Севка молчал…
– Что, Всеволод, покосить травку захотелось?..
– А что, для души-то?! Чего не покосить!
– Так у меня есть коса, только не электрическая и не на бензине, а простая, прошлого века. И оселок к ней я всегда дома, под рукой держу. Правда, оселок много поисточился, но ничего, все еще годен к употреблению…
– Так это еще лучше! Я с молодости любил косой помахать! Уже и забыл, когда в последний раз в свои руки настоящую косу брал…
– Сева, мы отойдем с твоим папой за косой?
– Хо… ро… шо.
– Ну что, пошли?
– Пойдемте… Ах… общи!!!
Папа скульптора чихнул разок-другой, и у него прослезились глаза.
– Аллергия на цветения знаете ли. – Стельнов утер нос платочком после нескольких чихов кряду.
Педант, подумал я. Меня все время на вы называет, чихнул и как бы сразу и извиняться, но характер, характер-то какой настырный… Вот не сидится ему на месте, вынь да положь ему косу с оселком. Нет чтобы, положим, чайку попить да посплетничать с часок-другой, так нет, косить собрался, и в такую-то зверскую жару. Ну ничего не боится, подай ему движение, вынь да положи на стол…
Всеволод-старший как снял с себя рубашку минут сорок назад, как ходил по дому сына с обнаженным торсом, так и вышел за калитку вместе со мной. Мы прошли с ним семьдесят метров вдоль забора и оказались на моем участке. Я отыскал заржавевшую косу с оселком, но, прежде чем передать ее в руки Стельнову, предложил:
– Всеволод, может по кофейку?
– Давайте…
Я вскипятил чайник, накрыл на стол и передал ему в руки косу и оселок. Пока я присаживался за стол, он успел пару раз пройтись оселком по косе и попробовать ее на острие большим пальцем…
– Ах… общи… – Стельнов в очередной раз чихнул, вытер нос и педантично извинился.
– Аллергия, на цветение…
– Сева с каждым днем все лучше и лучше выглядит…
– Заметил уже. Две недели назад, когда я у него в больнице был, он еле по одному слову выговаривал.
– Всеволод, извини меня за излишнее любопытство, а как так случилось, что ты ниразу не видел Севку, после того как вы со Светланой расстались? Ведь ты его даже сейчас любишь, по прошествии стольких лет, это же сразу видно. Что произошло между вами тогда такого, что вы со Светой так сурово обошлись с сыном?..
– Я в этом не виноват. Хотите, расскажу, как все было? Правду.
– Да… Всеволод, только не называй меня на вы, я тебя очень прошу, это я должен тебя на вы называть, я младше тебя на двадцать лет…
Стельнов еще несколько раз прошелся по косе оселком… А я навострил уши, как лыжи…
– Вначале я познакомился с ее вторым мужем. Нас всей командой пригласили в «Современник», на спектакль, а после спектакля был фуршет, там мы с Олегом и познакомились.
– Всеволод, а ты знаешь, что ты внешне очень похож на второго мужа Светланы?
– Да, конечно, нам все об этом говорили.
– Извини, что перебил…
– Ничего. Мы с ним сразу сдружились. Как только у него спектакль или репетиция заканчивались, то он сразу мне звонил и предлагал встретиться, пообедать или поужинать вместе. Если у меня минутка свободная выпадала, то я ему звонил… В один из вечеров мы с ним ужинали в каком-то кабаке, в центре города. Посидели с два-три часа, а как уходить собрались, то Олег со стула встать не может… Я его на себе к выходу потащил…
– Что, так напился, что на ногах не стоял?
– Ну да. Когда мы из ресторана вышли, я тачку словил. Было уже за полночь, и такси не сразу к нам подъехало. В те годы не так-то просто с этим было, сами, небось, знаете. Как сейчас помню, как в нос заехал какому-то чурке, когда он вперед нас захотел к такси пролезть… Мы поехали в Сокольники, домой к Олегу. Рассчитались с таксистом, зашли в подъезд, поднялись к нему на этаж, позвонили в дверь. Дверь открылась, и я первый раз увидел Светку. Олег представил мне ее: «Знакомься, Сев, моя жена Светлана». Я хотел сразу же уйти, но они чуть ли не силком затащили меня в квартиру. Застелили клеенкой пол в большой комнате и накрыли на нее закусить да выпить.
– Всеволод, а тебе Светлана сразу приглянулась?
– Нет! Ты знаешь, нет… Правда, просидели на полу чуть не до утра, за разговорами. Как только рассвело, я и ушел от них… Я полгода на нее внимания не обращал, все-таки жена друга…
Я отпил кофейку, а Стельнов еще раз прошелся оселком по косе:
– Через полгода ко мне подошел Эдуард – еврей, который все время терся возле труппы МХАТ, и сказал:
– Сев, Светлана попросила меня снять номер в подмосковной гостинице для вас обоих – ты не против, что мне ей передать? Я взял да и согласился… Эдик отвез меня в гостиницу, отвел в номер – и оставил нас одних…
Мне в этот момент пришлось почесать свой затылок. Я в общем-то и раньше предполагал, что перед Светланой Державиной мужики штабелями в ряды ложились, но о том, что Светлана буквально на абордаж их брала, мне на ум не приходило… Между тем Стельнов в очередной раз чихнул и продолжил:
– Неловко как-то выходит.
– Что неловко?
– Получается, что жену у друга увел.
– Да нет, Всеволод, здесь несколько по-другому выходит.
– Как по-другому-то?
– Так просто выходит! Ты же в тот день ничего не решал. За тебя Светлана все решила. Как ты мог перед ней, пред такой красавицей, устоять? Так что не вини и не кори себя за это понапрасну – по прошествии полвека. Это она Олега бросила и выбрала тебя…
– Ну а потом, когда она уже была на третьем месяце, мы и поженились…
– И как ваши отношения дальше складывались?
– Вы знаете, первые три года, пока я продолжал играть за «Торпедо», все отлично было. Я как только дома оказывался, то Севку с рук не спускал. Светка редко меня видела – больше по утрам да по ночам. Она постоянно то на репетициях, то на спектаклях, то на гастролях…
– Всеволод, а когда вы со Светланой дома отсутствовали, вы с кем сына оставляли?..
– Так с нянькой… У нас нянька была… А как я играть закончил, так Севка только со мной и был. Я каждый день в шесть утра на Центральный рынок за творогом, молоком и грибковым кефиром ходил. Если вовремя не придешь на рынок, то все расхватают – ни творога, ни молока не достанется. Светка грудью не кормила. Он в детстве пухлый, толстый был. Я его каждый день в зоопарк водил. В девять утра брал за руку и пешком шел до зоопарка – натренировав его, вес ему лишний сгонял. Мы на Лесной тогда жили, так я его возьму за руку – и пешком до зоопарка с ним…
– От Лесной до зоопарка не ближний путь, несколько километров…
– Да три-четыре километра. Он трусливым в детстве был. Посажу его на лошадку по кругу прокатиться, как только лошадка отъедет на сто метров от меня, так он плачет, ревет, бегу к нему с лошади снимаю. Севка прижмется мокрыми щеками к моему лицу, я его по голове поглажу, он успокоится… Как только начну его на руках вверх подбрасывать, так он опять в слезы.
Стельнов задумался. Он замолчал, перестал сжимать с силой оселок и положил руку с зажатым в ней оселком на стол, за которым мы сидели. Я посмотрел во влажные и задумчивые глаза отца скульптора, из которых пытались пробиться, проступить наружу слезы. Пытаться-то пытались, но так и не проступили – не пробились. Стельнов смотрел на руку с зажатым в ней оселком и о чем-то думал. Я даже и не пытался прервать его молчание, давая ему возможность пережить все им сказанное о себе и о сыне. Всеволод-старший склонил голову к груди и загрустил. Я силился, но никак не мог понять, о чем же грусть – его о сыне, о себе или же о Светлане, матери скульптора. Стельнов приподнял от груди голову, его глаза уже подсохли и не блестели, как прежде, две минуты назад. Пришло время моему вопросу:
– А когда со Светланой размолвки пошли?
– Так как играть закончил, так и пошли. Я в разы стал меньше зарабатывать. Меня фиктивно слесарем на ЗИЛе оформили на ставку, так чтобы с голоду не умереть… Светлана стала все реже и реже дома появляться.
– Так, может, это ты стал дома почаще бывать, а не Светлана реже появляться?
– Может, и так. Да, наверное, так. А через некоторое время Светлана сказала мне, чтобы я собирал вещи и уходил из дому. Я ничего и не понял в первую минуту, растерялся. А спустя еще два месяца она запретила мне с Севой видеться. Запретила, значит запретила, я и перестал с ним встречаться… А после она мне столько пакостей наделала, что и не перечислить. Мне предложили поработать тренером на Мадагаскаре, так она мне выезд не давала, я тогда без ее согласия за бугор не мог выехать, так как алименты за сына ей выплачивал, так мне пришлось откупаться от нее деньгами, чтобы за бугор выехать…
Стельнов рассказывал мне о событиях давно минувших дней спокойным и размеренным тоном, неспешно, не особо задумываясь над отдельными деталями, очевидно, у него была неплохая память, ведь с тех пор прошло около полувека. Он досконально попомнил все то, что касалось его отношений со Светланой в те годы… По большей степени все его рассуждения в те минуты ограничивались конфликтами на почве выплаты им алиментов. Ему казалось, что все сводилось именно к этому – к деньгам, выплаченным и не выплаченным им вовремя. Но это ему так казалось, но не мне. В каждой его фразе сквозила затаенная обида на Державину.
– Далецкий так и не ушел к ней от жены. Хоть и водил ее за нос восемь лет…
О Боже! Он ее любил до сих пор, он ревновал ее к другому мужчине, к этому поэту, спустя годы после того, как она отдалила его от себя… Страшно подумать! Он – этот упрямец, знающий себе цену упрямец, в жизни по-настоящему любил эту, и только эту женщину – Светлану Державину… Как же была задета гордость этого мужчины… этого спортсмена, если из-за этого он заставил себя забыть – любимого сына? Чего же это ему стоило? Насколько же он оказался слаб и бессилен перед этой женщиной?!
– Я о ее смерти из газет узнал. Открыл газету, а там написано, что во МХАТе пройдет панихида по Светлане. Пришел, купил охапку роз, а чего по две штуки покупать, я всегда ей розы охапками дарил… И положил к гробу… А ведь мы с ней, за два года до смерти, чуть было не встретились. Она мне позвонила и пригласила к себе в гости.
– И что, почему не встретились? Решил не ехать?
– Нет, почему. Приехал на Киевский. Купил охапку роз. Позвонил Светлане. Сказал, что уже рядом и скоро подойду…
– То есть ты спустя десятки лет сразу, ни о чем не задумываясь, откликнулся на ее предложение встретиться. Так что произошло, почему не встретились, ты же был в двух шагах от ее дома?
– Я ей позвонил с Киевского и сказал, что подъехал. Она мне ответила в телефон, что опаздывает на какую-то встречу. Предложила в другой день встретиться. Наверное, плохо выглядела в то утро и не хотела показаться передо мной неухоженной, может, не выспалась, может, приболела, не знаю… Нет, наверное, все-таки плохо выглядела в то утро…
– Всеволод, так ты что, до сих пор размышляешь о том, почему вы тогда так и не встретились друг с другом?
– Да. Я всегда думаю. А что, по-твоему, футболисты думать не умеют, бей-беги?
– Я так не сказал.
– Но подумал?
– Не знаю, футболисты те же люди, и ничто человеческое им не чуждо. Всеволод, скажи, а сколько у тебя было браков после развода со Светланой?
– Еще два. Мне не везло на жен. Все бабы меркантильны, всем им всегда что-то от мужиков надо. Везде свою выгоду ищут. Тупые. Я сейчас своей третьей говорю иногда: «Где я тебя такую откопал?» И по голове себе кулаком в это время стучу. Вот так!!! Стельнов положил оселок на стол и постучал кулаком себе по лбу…
– Всеволод, а кто она по профессии?
– Кто?
– Ну, твоя. Третья жена.
– Ах, третья, а я подумал – ты про Светлану. Так она артистка. А третья, так она искусствовед. Мне только одна женщина по уму подходит из тех, кого я знаю и знал. Вот с ней мне точно было бы, о чем по говорить.
– Кто она?
– Маргарет Тэтчер!!!
– Ты и замахнулся!
– А что?!
– Так, ничего. У тебя нехилая, высокая самооценка!
Послышался шум мотора, и на участок через открытые ворота заехал столь мною ожидаемый в этот субботний и солнечный день серенький дамский фиатик, забитый под завязку пассажирами. Это супруга постаралась и привезла ко мне долгожданных гостей – своего брата Николая, его жену Юлию и их дочку Ольгу. Чрез пять минут я проводил Всеволода-старшего до калитки. От моих ворот он шел к сыну уже один, держа в одной руке косу, а в другой оселок…
Суббота пролетела быстро. Папа Всеволода скосил к трем часам все что мог и уехал домой. Вскоре и моя жена уехала в Москву.
Рано утром я зашел к скульптору и дал ему выпить назначенные врачом на это утро таблетки.
– Один!
Всеволод выставил перед своим лицом указательный палец.
– Что один?
Скульптор, вместо того чтобы ответить мне, подвел меня к настенным часам с боем и показал мне на один час.
– Один час?
– Да.
– И что это значит?
– Полина, Аня.
– Ты хочешь в час дня к ним поехать?
– Да.
– Так она может тебя не пустить в квартиру?
– Ну и что?
– Ты хочешь сказать, пустит так пустит, а не пустит так не пустит?
– Да!
– Если не пустит, то оттуда сразу в больницу едем?
– Да. Таганка!
– Хорошо. К часу жди меня…
– Спа… си… бо. Ва… ик!
– Да не за что, Сев.
В час дня мы выехали в Москву. Через два часа были на Щелчке… Мы попытались сразу же, по выходе из метро, разменять сто долларов, но не нашли поблизости с автовокзалом ни одного обменного пункта валюты… (Накануне, в субботу, Всеволод просил меня обменять в Светлограде сто баксов на рубли. Но я так тогда завертелся с гостями и настолько находился под впечатлением от разговора с его отцом, что под вечер забыл обо всем на свете, не говоря уже о его баксах.) Всеволод начинал нервничать, а я этого боялся как огня, больше всего на свете. Он то и дело злобно посматривал в мою сторону, после того как в очередной раз не находил вокруг себя ни одного обменного пункта.
– Сев, не изводись, ни нервничай ты так, обменяем на «Таганке», там полно обменников!
В ответ на это Всеволод посмотрел недоброжелательно и с укоризной в мою сторону, развернулся и, ничего не говоря, ринулся в путь. Он оторвался от здания автовокзала в сторону, как я полагаю, проходившего вдоль Щелковского шоссе тротуара, а затем чуть ли не бегом устремился вдоль шоссе, как я уже понимаю, в сторону МКАД… Вы знаете, я за ним еле-еле поспевал тогда. Жарко было тем днем, и с меня градом катил пот, точно ручьями лил. Как же я измучился тогда – ведь не мальчик уже… А этот скульптор, с его-то инсультом, все бежит себе да бежит, с тяжеленной сумкой через плечо, и ему нет дела до жары, хоть бы хны ему. Того и гляди, во весь опор пустится. Обо всем забыл человек на свете. И о суставе титановом, и об инсульте, перенесенном на ногах, и о валютном обменном пункте. Все бежит и бежит себе… Бежит и под ноги себе не смотрит, того и гляди, споткнется и упадет.