– Во Всеволоде есть что-то чисто русское – не согрешишь, не покаешься… – Ирина Милосердова, мама Анны Петровны, произнесла эти слова подчеркнуто задумчиво, со знанием дела, подперев подбородок согнутой в локте рукой…
Полчаса назад мы вместе с Всеволодом зашли в квартиру Анны… Когда мы подошли к дому, в котором жила Анна, то разделились надвое, я сел возле дома на лавочку, а сам Сева подошел к подъезду и попытался набрать код на замке, но тут с ним произошла небольшая и непредвиденная заминка. Он не помнил цифр, из которых состоял код:
– Черт…
– Что случилось, Сева? Чего чертыхаешься на весь двор, код, что ли, забыл?
– Да!
– Держи мой телефон. Я Анне набираю.
Сева собрался было отойти от двери, но как раз в этот момент послышался протяжный скрип, взбудораживший всю округу. Судя по этому звуку, металлическая серая и массивная дверь с трудом и кем-то приоткрылась. Я обернулся на скрипучий звук и увидел в дверном проеме Анну Петровну. Она стояла перед скульптором, перегородив собой вход в подъезд, но при этом не вела себя агрессивно и голос ее звучал доброжелательно.
– Ты зачем приехал, Сева?..
– Полина хочу…
– Сев, ты что, с ума сошел! Тебе же нельзя по такой жаре, на улице подолгу находиться. Да потом мы тебя и не ждали сегодня. Ну раз уже приехал, то заходи. Вадим Васильевич, а вы зайдете, только имейте в виду, у нас в квартире второй месяц подряд идет ремонт и не совсем прибрано…
Анна прокричала это на весь двор, не выходя из подъезда.
– Да нет, я здесь подожду. На лавочке посижу, птичек послушаю, воздухом свежим подышу… У вас здесь хорошо, зелено…
Услышав это, Державин подошел ко мне, взял под руку и потащил меня к дому. Я беспрекословно подчинился ему. Подойдя к подъезду, я поздоровался с Анной:
– Здравствуйте, Анна Петровна.
– Здравствуйте, Вадим Васильевич.
Мы поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Но здесь наши с ним пути разминулись на час-полтора. Он уверенно прошел прямо в большую комнату к дочке, а я же не совсем уверенно свернул на кухню, где и беседовал все это время с Ириной Милосердовой, что называется, за жизнь. Периодически, время от времени, к нашему разговору подключалась и Анна Петровна Милосердова.
– Ирина, скажите мне, вы всерьез считаете, что Всеволод настолько грешен?
– Нет, я так не сказала. Но вы же сами его знаете?
– И что я знаю про него?
– Что он человек способный на плохие пост…
Ирина запнулась и осеклась своей неосторожности в словах, точно что-то напутала.
– На что способный? – Я сгорал от нетерпения и опережал события. – На какие такие поступки он способен? Давайте, договаривайте, Ира, не держите в себе…
– Я не то хотела сказать… Всеволод человек, который не различает вокруг себя добро и зло.
– Во как даже, просто замечательно! А вы знаете, да?! Я, пожалуй, в этот раз соглашусь с вами и приму вашу сторону. Это в нем присутствует в полной мере. Он не различает и путается в людях, а кто не путается, редко кто. Но мне почему-то кажется, что вы не об этом хотели сказать.
– А о чем?
– О чем, говорите? Да все об том же, о добре и зле, о Всеволоде. Так вот, в нем нет зла абсолютного. Все мы бываем злыми и вспыльчивыми, время от времени, особенно в кругу родных и близких нам людей… Редко кто бывает добрым человеком от начала и до конца, разве что убийца в минуту настоящего раскаяния, а так все мы бываем хоть изредка, но злыми в той или иной степени, иначе бы было неинтересно жить.
– А по-вашему, Вадим, что все-таки есть зло абсолютное?
Я коротко задумался. Да, умная тетка, сразу видать… Задумался и ответил:
– Вне всяких сомнений, что так и именно что так – оно имеет место быть, по-другому и не бывать!!! Но Всеволода это не касается, он добрее нас двоих вместе взятых. Добрее по своей природе – он вспыльчивый и эмоциональный товарищ, но никак не злой до крайности. Он, конечно, бывает злым, но ненадолго – он отходчив.
– Например?
– Что, например?
– Приведите мне пример зла абсолютного.
– Вот что вы, оказывается, хотите знать? Что же попробуем в этом разобраться. Давайте для начала определимся с тем, что есть зло. Мне кажется, так нам будет проще добраться до зла абсолютного.
– Я об этом не задумывалась.
– И что из того? Я тоже первый раз в жизни об этом разговариваю. Так что, по-вашему, есть зло?
Все то время, что мы разговаривали, сидя на свежеотремонтированной уютной кухоньке в пять квадратов кафеля, мы не смотрели друг другу в глаза. При этом старались повнимательней приглядеться друг к другу, но со стороны, не выдавая себя друг перед другом неосторожными взглядами. Ирина Милосердова изучила меня вдоль и поперек – от черточки до черточки, впрочем, и я не оставался в долгу, периодически замечая за ней то одно, то другое, а то и третье, всего и не упомнишь. Удивительная и развеселая штуковина получалась, беседа протекала так, как будто мы видим друг друга первый раз, но мы-то были друг с другом знакомы, и это не являлось для нас секретом. Со времени крестин Полины Ирина Милосердова нисколечко не состарилась. Она выглядела моложе, чем два года тому назад. А было-то ей за шестьдесят, а выглядела-то на пятьдесят! Я на это обратил внимание и подумал. Божечки мои, что с людьми делает время?! За два года она помолодела на добрый десяток лет, или же это всего лишь я сошел с ума. Ее округлое лицо, шея, слегка прикрытая домашним халатом грудь – все было без морщин. Мы рассуждали с ней на тему зла, а надо было бы вот о чем поинтересоваться у нее. Как это ей удается обходиться без морщин и выглядеть столь моложаво в ее-то почтенном возрасте? Узнать, так сказать, секрет ее молодости!!! Страшно самому себе признаться в этом, но она выглядела на мои годы. Она был конечно же полновата, но это нисколько не портило общее впечатление от ее внешнего вида. По профессии она была филологом с сорокалетним стажем и вдобавок к тому же женщиной тонкого ума. Но мыслей моих наперед она все же не читала и, конечно, до Дианы – супруги почившего генерала Григорьева, в плане мудрости ей было еще далековато, предположим как до Луны или же до Марса…
Что меня всегда, и особенно на протяжении последних лет десяти, поражало в женщинах, почтенных возрастом, так это то, что они прекрасно, просто великолепно видят зло вокруг себя, но при этом не замечают ни капельки зла внутри себя…
– Зло – это, наверное, нехороший поступок, недобрый…
– Прекрасно и лучше не придумать, пусть так и будет – любое зло начинается с нехорошего поступка. Или же сам нехороший поступок – это само по себе зло, точнее, так: каждый ли нехороший поступок несет в себе зло? И вдогонку вам же, а может ли быть злом – добрый поступок?
– Вы про «благими намерениями вымощена дорога в Ад»?
– Именно!
– Тогда да, добрый поступок тоже может быть злом.
– Еще лучше – любой поступок по определению может быть злом?
– Получается, да.
– А может ли быть злом бездействие?
– Да, конечно да!
– Так что получается – определением зла и мерилом зла не может быть только поступок сам по себе как таковой? Ведь есть еще и злобные намерения, и мысли злобные.
– Чем же тогда мерить зло?
– Значит, должна существовать мера зла?
– Да, должна.
– Наверное, да, ведь есть же мера весов, так почему же не быть мере зла. Но любая мера, как ни крути, бесконечна. Значит, и зло может быть бесконечным, даже не спорьте теперь со мной, иначе бы не было меры зла.
– Я и не спорю.
– Так вы согласны со мной, что есть зло абсолютное?
Ирина молчала, не находя ответа на простейший, казалось бы, вопрос. Я смотрел на нее и думал вот о чем. Дают ли они со своей дочкой Анной отчет своим действиям, бездействиям и благим намерениям? Я вот о чем с вами говорю, дорогие мои, – о сердце и о душе! Я только и слышал от них разного рода отговорки, на которые и сам мастак… Сам, когда мне это надо и не надо, прибегаю к такого родам оправданиям и поэтому вижу их насквозь и чую за версту – чую за версту те самые пустые оправдания, и стыжусь их, и ничего поделать с этим не могу… потому что – все равно прибегаю к ним, при каждом удобном случае…
– Вадим, вы видите, как у нас не прибрано, потому-то мы и не хотели, чтобы Всеволод приезжал…
– Вадим, сегодня такая жара, Всеволоду по дороге могло плохо стать.
– Вадим, Всеволод в таком состоянии, что Полине его лучше не видеть, чтобы не травмировать ее…
В это время Полина сидела рядом со скульптором и, как назло, нежно гладила его по голове рукой и проговорила мне:
– Вадик, вот мой папа, видишь, он живой, он не умер!!!
Он – этот человек, вернувшийся к нам с того света, не видел дочку целых три месяца, и ему, по мнению семьи Милосердовых, было рано видеться с Полиной в силу множества на то причин! Он увидел ее сегодня первый раз после того времени, как ему по мозгам стуканул инсульт! Увидел, помимо воли Милосердовых, приехав сюда без приглашения, на свой страх и риск…
Я смотрел на папу и дочку, которая так соскучилась по папе, что не слезала с его рук… В этот момент я подумал, да хэ бы с ним, с этим злом и добром, но как же скульптору не повезло в жизни с бабами, а бабам – с ним!
Когда мы вышли от Милосердовых на улицу, было пять часов по вечеру, но на улице было все так же жарко, как и двумя часами ранее. Нам предстояло дойти до метро «Щелковская», для того чтобы скрыться от жары под сводами метрополитена. Шли мы все таким же быстрым темпом, только теперь сумку со своими вещами скульптор перевесил на мое плечо. Всю дорогу до метро, я только и слышал от него:
– Аня мо… ло… дец!!! – с вытянутым верх большим пальцем и – Прости меня, Господи!!! – с приопущенной головой… Лицо же его всю дорогу до метро было счастливо…
Через час мы вышли из метро, на Таганке. На улице было все так же жарко. Мы пошлю в сторону центра реабилитации другой дорогой, здесь уже скульптору не требовался сопровождающий, он вел меня по знакомой ему с детства улице и с удовольствием показывал мне на знакомые ему места, обозначая их одним словом или одним жестом…
– Жан ЖАК!!! Скульптор указал мне на открытое кафе.
– Что, зайдем?
– Нет!!! – Скульптор замотал головой и ускорил шаг. Еще через десять минут мы поднялись на седьмой этаж и зашли в 707-ю палату, а еще через пять минут скульптор проводил меня к выходу, попутно поздоровавшись не меньше чем с пятью обитателями центра…
Наступило девятое сентября… Я в который уже раз привез скульптора домой из центра реабилитации речи. Приехали мы в деревню поздним вечером. Зашли к нему домой, я выдал ему таблетку снотворного на ночь, попил кофейку и ушел к себе. На следующий день, в субботу, на один час к нему приезжала дочь Алиса – приезжала на часок. Забежав на кухню, она достала из ранца исписанный листок и похвастала:
– Я вчера вечером стихи написала, хотите почитаю!!!
– Почитай конечно… раз хочешь!!!
Я было собрался слушать то, что понаписала эта девочка, отстраненно, но с первых же двух строчек стал вслушиваться в текст. Строчки, ей написанные, теребили душу и заставляли задуматься о многом. Прежде всего о юношеских мечтах и былом задоре…
– Здорово!!! – в знак одобрения я поднял большой палец к верху…
– Правда?
– Правда. Правда! Ты до завтра приехала?
– Нет, на один час заскочила…
– Хорошо, Державины, я вас покидаю. Сева, я к тебе позже зайду и дам тебе таблетки…
– Хо… ро… шо… Вадим!