На следующий день в гости к скульптору приехал его друг детства – Борис. Скульптор звал его запросто – Гусем. Всеволод дружил с гусем с раннего детства. Год назад мне посчастливилось скоротечно познакомиться с ним. Борис произвел на меня тогда впечатление угнетенного жизнью человека, постоянно жалующегося на свой панкреатит и на то, что он второй год подряд не может выбить себе третью группу инвалидности – под него, под этот самый панкреатит.
Что не помешало, однако, нам с ним достаточно плотно познакомиться. Из тогдашнего разговора я узнал от него, что он по профессии журналист, а по увлечению и пристрастию – охотник и рыболов-спортсмен. Наверное, именно поэтому он и сотрудничал в ту пору с журналом «Охотник и рыболов». Я прочитал пару его статей и по достоинству оценил образность его мышления… На этом в принципе и все для того раза, ну разве еще то, что мы обменялись тогда друг с другом телефонами и пару раз созванивались, опять же друг с другом, за тот год. Он был моего роста и внешне как две капли воды походил на того самого – гуся… В этот раз он приехал к скульптору не один, а в сопровождении жены…
Я открыл перед ними генеральские ворота, и они въехали на участок на своем темно-зеленом хэтчбеке. Машина остановилась в полуметре от черного внедорожника скульптора. Я закрыл за ним ворота. Из машины вышел Боря… Он за этот год зримо располнел, из-под его кожаной куртки выпирал наружу раздавшийся живот, на его голову была надета прямоугольная кожаная кепка с квадратным козырьком. Боря был в очках, из-под которых проглядывал утиный нос. В этой кепке и с этим животом он сильно смахивал на все того же гуся. Пока мы с Борей жали друг другу руки, из приоткрытой задней двери все того же самого хэтчбека ни как не могла выковыриться наружу его жена. Все это время изнутри салона доносилась возня и упрямое деревянное постукивание о железо. Наконец из машин вылезла, предварительно выставив перед собой одинокий костыль, супруга Гуся. Что сразу бросалось в глаза, так это то, что она прихрамывала, и значительно, на правую ногу. Была стройна и низкого роста, светленькая и в очках. Выглядела жена Гуся для своих лет успешно. На фоне самоуверенного в себе Гуся она походила на миловидную болонку, одетую по погоде – коричневые джинсы, джемпер серый, кроссовки белые и легкую осеннюю серую куртку – по длине чуть ниже ее бедер. Конечно, при желание ее можно бы принять и за серую мышку, но по сравнению с громоподобным Гусем она выглядела именно болонкой…
– Здравствуйте. Меня зовут Вадим.
– Антонина… – представил мне свою супругу Гусь.
– Очень приятно. Что у вас с ногой?
– Съехала со стула и коленку сломала. На обезболивающих после операции сидим… – Гусь в расстроенных чувствах ответил мне за Антонину:
– Давно оперировались?
– Поза-позавчера… Вот в пятницу на выписку на свободу пошли… – Гусь поторопился с ответом. Антонина опять закрыла рот, так ничего и не сказав.
– Чего колите? Вольтарен, мовалис? – Антонина посмотрела на мужа, не открыв больше своего рта. Гусь ответил за нее и в этот раз.
– Кетарол. За операцию восемьдесят тысяч нам выкатили. Ты только прикинь, не смотря на то, что Тонька инвалид третей группы, департамент здравоохранения Москвы так и не выделил ей квоту на операцию. Пришлось из своего кармана платить. Совсем обнаглели. Я уже третий год не могу инвалидность заполучить от них. В этот раз я их точно добью! – Гусь со злорадством улыбнулся и сделал шаг по направлению к дому скульптора.
– А как добьешь? Гусь остановился:
– В этот раз я в пятьдесят седьмую лег, для подтверждения диагноза. Кстати, в этой больнице мама Севки, Светлана Константиновна, пред тем как умерла, лежала… Понимаешь… Я потею по ночам, весь в холодном поту просыпаюсь. Я по больнице три дня как космонавт, весь обвешанный датчиками ходил. Я быстро утомляюсь, у меня усталость в плечах. Вот весом разжился за год и сгонять приходится. Я в день по пятнадцать километров проезжаю на велосипеде и два километра пешком прохожу. Здоровьем надо заниматься… следить за ним. Выхода нет, приходится помногу ходить и на велосипеде педали крутить…
– Борь, у меня то же самое. Мы с тобой похожи. Я как до Светлограда пятерку отмахаю, так тоже с ног валюсь, у меня, как и у тебя, плечи почему-то устают… Я бы тоже на велосипеде ездил, но спину боюсь перегружать – оберегаю ее…
– На велосипеде, наоборот, спина разгружается, ты держишься за руль согнувшись, под углом шестьдесят градусов. Ноги работают, спина отдыхает… Ты чего, все наоборот! – На лице Гуся застыла доброжелательная улыбка.
– Надо будет велик себе купить.
– Правильно… Покупай… В прошлый год я Севке говорил, советовал:
– Сева почему у тебя лицо такое красное, ты давление когда в последний раз мерил? Так он отмахнулся тогда от меня рукой, вот тебе, пожалуйста, получите – заверните, инсульт… Ведь не мальчик, а не прислушался тогда ко мне… Я в метро ни ногой, мне туда путь заказан…
– А это еще почему?
– Перепад давления. Когда на эскалаторе вниз спускаешься, то в глазах сразу темнеет.
– Я видел такое по телевизору. Там одного мужика показывали, который на ноги с постели не может встать. У него из-за перепада высоты давления скачет и голова начинает кружиться. И в глазах тоже темнеет, и через тридцать секунд, после того как на ноги встанет, он в постель опять запрыгивает, словно заяц, для того чтобы давление по высоте выровнять…
– Вот, вот, вот. Это то самое, знакомое и родное. У меня теперь все показания к получению группы есть.
– Посмотри, какие у меня легкие… – Гусь что-то перещелкнул у себя на телефоне и показал мне фотографию своих легких. – Видишь, чего творится…
– Вижу, вижу.
– А посмотри, что у меня с ногами делается?
– Какой ужас, что это такое? Подагра?
– Нет. Экзема… – В следующее мгновение Гусь мне зачем-то показал чью-то незаправленную постель с откинутым одеялом и мокрой простыней.
– Это что за постель!
– Это моя постель. Видишь, как я потею по ночам? Вот, смотри, что со мной было месяц назад!
– Боже, это ты?! Из-за чего ты так распух лицом?
– Пока не знаю. Надо выяснять!
В это время я даже и не догадывался, мне и в голову не могло прийти, что передо мной стоит настоящий долларовый миллионер… Потомок рода Романовых…
Пока мы с Гусем минут с десять обменивались мнениями о своем здоровье и о перепаде давления по высоте, супруга Гуся Антонина терпеливо вслушивалась в нашу беседу, стоя на одной ноге и облокотившись двумя руками о тросточку.
– Тоня, вам не тяжело так стоять, на одной ноге?
– Да ничего, ничего, Вадим, уже третий день после операции пошел, полегче стало…
– Я час назад Тоньке обезболивающих вколол… Я-то, поначалу думал, что у меня с сердцем проблемы… Задыхаюсь, понимаешь, задыхаюсь… С сердцем оказалось нормально, на астму стал грешить…
– Так я астмой болел. Сюда переехал и дышать стал. Я в сорок пятой лежал – это рядом, на том берегу Москва-реки, зимой за час можно дойти по застывшей речке.
– Я туда направление себе уже выхлопотал. Вот сейчас с Тонькиным переломом разберусь и лягу на обследование, за здоровьем надо следить – глаз да глаз… – в это время Антонина согнулась в три погибели над своим костылем.
– Ребята, пошли в дом, Севка, наверное, заждался нас. Тоня, аккуратнее, здесь ступеньки крутые. Сами подниметесь?
– Поднимется! Ты Тоньку еще не знаешь. По горам лазает, только дай! Я очень порадовался за Гуся, когда увидел, как ловко Антонина управляется с крутыми и высокими ступеньками, словно молчаливый, упорный и упрямый, стойкий и несгибаемый оловянный солдатик. Когда мы зашли в дом, Всеволод, как обычно, сидел на черном кухонном диванчике с дымящейся сигаретой в руках, заложив ногу на ногу. Увидев нас, он встал с дивана, подошел к Гусю и обнял его, после чего в две щечки почмокался с Антониной.
– Пацаны, у вас пожрать чего есть, а то чего-то с дороги желудок подсасывает?!
– Есть. Я только что Севке сосиски отварил.
– Отлично. За питанием надо следить. Где сосиски?
– На плите.
Гусь разжевывал сосиску и показывал рукой на пакет, который он поставил на стол:
– Торт!!!
– Отлично, сейчас кофейку попьем… Я включил электрочайник…
Гусь двигал скулами и набитыми щеками в разные стороны, пережевывая сосиски и пытаясь выдавить из себя нужно ему слово… Проглотив сосиски, он договорил:
– Жидкость нельзя сразу пить, после того как пищу примешь – вода в желудке бродить начнет. Вы с Тонькой пейте пока кофе, а мы с Севой пойдем на веранду, покурим. Пойдем, Севка, на перекур…
Мы же с Антониной налили себе кофейку, отрезали пару кусочков тортика, удобно и удачно разместились. Тоня затянулась сигареткой, и потекла ручьем беседа – про женщин и мужчин, про смерть и любовь, про обстоятельства, в нашу жизнь привносимые извне и не зависящие от нас. Я рассказал немного о себе, Антонина – про себя и про Бориса и про их странную любовь друг к другу… Ни слова о болезнях – было интересно…
В полпервого я распрощался с Антониной и Гусем и ушел к себе… В четыре вечера мне надо было везти скульптора на Таганку, и я решил уединиться на это время. Но ровно в полпервого ко мне во двор вбежал разгоряченный скульптор с ошарашенными и навыкате глазами.
– Вадик!!!
– Чего Вадик?
– Пошли!!!
Всеволод схватил меня за рукав и попытался потащить в сторону своего дома… Можно было подумать, что у него дом горит…
– Куда ты меня тащишь?
– Таганка!!!
– Таганка через два с половиной часа.
– Не знаю, как… Пошли… Гусь!
– Ладно, пошли… Тебя что, Гусь повезет в центр патологии речи?
– Нет… Не знаю как…
– Что, с Гусем плохо?
– Да!!!
– Мля, только этого нам не хватало… Пошли быстрей!
Мы зашли к Всеволоду во двор и поднялись на террасу. Гусь с Антониной в это время попивали кофеек и покуривали… как ни в чем не бывало.
– Что с вами случилось, ребята?!
– Навигатор показывает, вся Москва внутри Садового кольца перекрыта.
– И что из этого???
– Сегодня день города. Смотри, к Таганке никак не подобраться.
– Вот!!! Всеволод толкнул меня рукой в плечо… и показал в сторону экрана…
– Так ты за этим меня звал? Ты что, вместе с ребятами в центр патологии речи поедешь?
– Да. Не знаю как…
– Борь, а когда вы собираетесь отсюда – туда выезжать?
– В два часа, прямо сейчас… Сев, собирайся… Кажется, я нашел обходной маневр… через Арбат.
– Борь, мы обычно в четыре выезжали.
– Сегодня пораньше поедем, день города, мало ли где в пробке встанем…
Скульптор незаметно дернул меня за руку и отвел в дом. Как только мы вошли в столовую, скульптор умоляющим взглядом посмотрел мне в глаза и сказал:
– Ва… дик… С то… бой… Хо… чу…
– Сева, не издевайся. Мне туда-обратно пять-шесть часов пилить. Ребята тебя спокойно довезут, им по дороге…
– Ва… дик, по… жа… лу… ста!
– Ты с ними поедешь на машине, а со мной своим ходом на перекладных…
– Ну и что?!
В столовую по-хозяйски вошел Гусь и выручил меня…
– Что, Сева, собрался? Поехали. Бери в руки сумку и спускайся к машине…
Всеволод погрустнел и на какой-то момент превратился в ребенка, которого родители заставляли делать то, чего он никак не хотел…
– Пошли, пошли. Всеволод… – Гусь начинал поторапливать друга детства, увлекая за собой, при этом взяв его под локоток…
– Ва… дик… С нами… По… ехали…
– Всеволод, не дергай человека, не беспокойся, довезем тебя как надо… Довезем как учили…
Мы спустились к машине… Всеволод вместе с Гусем и Антониной уселись в машину. Я открыл генеральские ворота, а какие еще, только романтик генерал Григорьев мог выдумать и соорудить нечто подобное, гремящее и звенящее на всю округу…
Машина выехала за участок, на Всеволода нельзя было смотреть без слез сожаления сквозь боковое стекло автомобиля… Так он расстроился тогда… Я пришел домой. Взгрустнул, расстроился и предался печалям и тоске по другу новому. У меня так давно – лет тридцать, не было новых друзей. И вот появился новый друг, на мою больную голову…
Но долго мне скучать не пришлось. Через два часа мне позвонил Всеволод:
– Стоим… Пробка… Вот так!!!
В трубке послышался еще один голос:
– Ты кому звонишь?!
– Ва… дик!
– Дай телефон…
– Боря, мне кажет… Это был еще один голосок, который мне послышался на фоне Севиного…
– Тоня!!!.. Б… Е… С… Боря прошелся трехэтажным по словам и прокричал – Замолчи!!! – Антонина, судя по всему, прикрыла в этот момент свой рот. – Сева, дай сюда трубку… – Гусь взорвался…
– Вадим, ситуация такая – экстремум!!! Все перекрыто! Все пропало! Звиздец всему! Мы на Арбате, рядом с метро. Мне нельзя туда спускаться! – Гусь буквально орал в трубку.
– Борь! Но Севку одного в метро тоже нельзя отпускать!
– Слушай меня! Никто его не пустит одного в метро! Мы сейчас едем ко мне домой и пережидаем этот праздник гребаный и е…, часов до десяти. А в десять, когда все уляжется и дороги откроют, я отвезу его в больницу!
– Борь, он до десяти весь испсихуется и его еще один инсульт хватит.
– Да знаю я! Он уже весь трясется!
– Скажи ему, что я сейчас за ним приеду и отвезу его в больницу…
– Сева, за тобой сейчас Вадик приедет и отвезет тебя в больницу…
– Ну чего он?
– Вроде перестал трястись. Вадим, я тебе сейчас sms-кой скину свой адрес, ты сразу ко мне выезжай. Севку заберешь, а заодно и посмотришь, как мы с Антониной живем…
Через два с половиной часа, в полседьмого, я поднялся на восьмой этаж и позвонил в квартиру Гуся… Дверь мне открыла миловидная болонка:
– Проходите. Уже доехали? Быстро же!
– Чего здесь ехать… Я прошел мимо Антонины в приоткрытую дверь и с первого взгляда понял – что… что-то здесь не так!!!
– Одевайте тапочки.
– Спасибо.
Со второго взгляда я увидел впереди себя чучело огромного медведя. С третьего… С четвертого… С пятого я понял, что попал в музей, в сокровищницу, в алмазный фонд… Мои глаза разбегались по сторонам… Про все рассказывать не стану, скажу лишь о том, что поразило меня более всего…
– Борь, как у вас здорово!!! Как вам удалось так перепланировать свою квартиру? Вы что, дизайнера нанимали.
– Нравится? – Гусь самодовольно улыбнулся. – Я сам себе дизайнер!
– Я знаю эту серию домов. Здесь, по-моему, шестьдесят шесть метров…
– Семьдесят два с половиной.
– Это с лоджией?!
– Да.
– У меня сто сорок метров, а визуально моя квартира меньше вашей кажется. Как вам удалось создать столько свободного пространства из ни чего?
– Эх, мне бы еще метров десять! Я бы тут такое замутил! Будешь кофеек?
Я хотел было сказать да, но вместо этого уставился на стену… На стене висела огромная картина. Она висела прямо над обеденным столом, стоявшим в столовой, отделенной от гостиной пустым пространством. Для меня живопись, как для попугая слова… Но тут… Борис, заметив мое внутренне смятение, спросил не без удовольствия:
– Что, нравится?!
– А что это? – Я уже стоял с широко раскрытым ртом.
– В…
– Что, тот самый голландец?!!!
– Да… Мне ее наш общий с Севой друг отреставрировал и в порядок привел…
– Откуда она у тебя?
– По наследству досталась от мамы – Романовой…
– Что, из тех Романовых?!
– Нет, мы из рода прямых потомков А. С. Пушкина, Милеевы – Романовы…
– Вадим, сколько вам сахара?
– А?! Что вы говорите???
Я оторвал взгляд от картины и вернулся в действительность…
– Сколько ложечек сахара вам в кофе класть?
– Нисколько, я без сахара…
Эта картина, судя по всему, стоила в несколько раз больше, чем вся эта панельная двенадцатиэтажка, в которой жили супруги… А они третий год подряд хлопотали перед государством о Бориной инвалидности… Это первое, что мне пришло на ум тогда… Продали бы – и жили бы себе спокойно. В это время Всеволод сидел за обеденным столом, уткнувшись взглядом в стол, а Антонина наливала мне кофе в чашечку…
– Борь, а это что?
Гусь взял меня под руку и повел по квартире-музею. Показывая и рассказывая мне про экспонаты, выставленные по всей квартире, как я понял тогда, для близкого круга друзей. Экскурсия по музею длилась недолго, минут пятнадцать. За это время я узнал кое-что о рыбалке и об охоте… Увидел лисовина – лису редкую и большую, больше обычной лисы в два раза. Увидел рысь редчайшей породы, чучело тетерева… Я увидел огромный морозильник («Это мои закрома Родины…» Так мне сказал про морозильник сам Гусь), в котором хранилось полтушки медведя и тушка рыси («Мясо рыси изумительное, чистая курятина…» после этих слов Гуся у меня потекли слюнки), настоящую коптильню на балконе, в которой Гусь коптил пойманную на рыбалке рыбу. Увидел боевые награды его деда и множество дипломов, полученных самим Гусем за свои охотничьи трофеи… И как-то незаметно и между делом, когда я все уже посмотрел и рассмотрел, наш разговор переключился на Всеволода, маму Всеволода – Светлану Константиновну, и опять же самого Гуся…
– Я с Всеволодом с самого детства дружил. Между прочим, Светлана Константиновна прочила мне большое будущее.
– В смысле?
– Я когда учился в последних классах школы, то еще и в спектаклях студии – школы МХАТ участвовал. Светлана Константиновна, как только мой выпускной спектакль увидела, так сразу к Ефремову побежала договариваться о том, чтобы меня на первый курс без экзамена зачислили, талант во мне разглядела…
Я посмотрел в сторону Гуся, смерил его взглядом и сразу согласился с мамой Всеволода, из Гуся получился бы потрясный артист – и фактура, и мимика, а жестикуляция какова, взгляд один чего стоит – само обаяние, а не гусь… А слова?! А слова!!! Как говорит! Как речь держит!!!
– И чего случилось, почему журналистом, а не артистом стал?
– Денег не хватало. Я с пятнадцати лет работал.
– А зачем тебе вообще работать? – Я посмотрел на картину, висевшую над обеденным столом.
– Шутишь!!! Это не продается – это семейная реликвия и продаже не подлежит!
– Шучу, шучу… Кем работал?
– Мы с Севой и другими ребятами со двора вагоны разгружали на хладокомбинате.
– А колхозника ты знал?
– Леху?!
– Да!
– А почему знал? До сих пор дружим. Он сейчас в Израиле живет, мы все время на связи…
– А я-то думал, он мне про него нафантазировал.
– Про что нафантазировал?
– Про то, что он солдат удачи.
– Нет, правда!
– Надо же. А я-то думал, насочинял мне тогда.
– Это он может. Мы его в детстве врушей дразнили. Сева любитель посочинять…
– Странно, Борь… У него столько друзей и…
– Что и?
– К нему в дом за последние полтора месяца так никто, кроме отца, и не приезжал его проведать… Только Рузанна, подружка Анны, в один из выходных дней его к себе на дачу забирала.
– А вот это, мой друг, и есть закон бумеранга. Что другим посылается, то тебе потом и возвращается, как аукнется, так и откликнется. Всеволод – сложный человек. Он когда известным скульптором стал и несколько лет в Америку летал, так он про меня просто забыл и знать меня не знал. У нас был большой перерыв в общении. А четыре года назад, знаешь, что он со мной и двумя моими друзьями сотворил, когда мы к нему в гости, в его дом приехали?!
– Что?
– Он нас ночью пьяных на мороз выставил и в дом так и не пустил!!!
– Он-то трезвый был?
– Нет, конечно, тоже впополам!!!
Я представил себе потомка рода Романовых-Милеевых, выставленного зимой за дверь на мороз, и мне стало смешно и в то же время жалко Гуся и его друзей.
– Да это я знаю, если что не то, держись, а родственников его, так вообще лишним словом не тронь – святое для него… Будь то хоть дед, хоть прадед, хоть пра… пра… прадед…
– Я его однажды в святая-святых взял с собой, на охоту в охот. хозяйство пригласил. Так он там нажрался как свинья и чуть было председателю морду не начистил. Еле оттащили его тогда. А то бы мне проблем таких насоздавал – мама не горюй… Он там еще Аньку по всему охот. хозяйству пинками гонял, после того разошелся не на шутку… Ты чего думаешь, я не знал, что меня сегодня ждет, когда я его в больницу на Таганку днем из дому повез… От него всегда чего угодно жди.
– Это-то я знаю… Не понаслышке с этим знаком… Сюрприз за сюрпризом – держи, лови… Борь, а жалко все-таки, что ты артистом не стал!!! Журналист… что журналист, так себе… А так артист – звучит!!! Я бы на твои спектакли ходил!
– Да я и сам жалею иногда об этом. Работать надо было, я на конец восьмидесятых и начало девяностых попал, артисты тогда нищенствовали. Кстати, журнал закрыли.
– Кому он мешал?
– Бабки, все в деньги упирается… Хожу теперь по спектаклям, а где еще энергетикой подзарядишься, как не в театре… Недавно на Гафта и Матвеева ходил.
– Это тот самый Матвеев?
– Да, ему сейчас восемьдесят пять, а Гафту восемьдесят недавно исполнилось. Так он лучше Гафта выглядит. Гафт за последнее время сильно сдал. Пока великие не ушли от нас, надо успеть посмотреть на них. Я видел последний спектакль с самим Ильинским.
– Я в детстве, как только увижу Ильинского по телевизору, так за живот хватаюсь. Со смеху помирал над ним!
– На самом деле Ильинский – великий драматический артист… Скорее всего, мы так бы и продолжили наш разговор с Гусем, но через некоторое время к нам подошел Всеволод:
– Ва… дик… Таганка!
Мы вышли на улицу, прошли метров двести, свернули за угол в сторону метро. И тут ни с того ни с сего Всеволод сказал мне:
– Пло… хая комната… Гуся.
– Что, у Гуся плохая квартира?
– Да.
– Я бы так не сказал…
Пройдя еще метров сто, я мысленно согласился со скульптором. Говно квартира у Гуся!!!