Я вздрогнул от неожиданности. Испугался спросонья самого себя, встревожился и открыл глаза. Открыл – и в первый момент ничего так и не понял и не разглядел вокруг себя. Судя по темноте, царившей в комнате в этот час, на дворе была все еще ночь. У меня звенело в ушах, а моя голова в этот момент раскалывалась на части. Кто-то или что-то беспрерывно трезвонило у меня над головой. Через секунду я понял, что это звонит мой телефон, лежавший в кресле на расстоянии вытянутой руки от моего уха. Телефон смолк и тут же вновь зазвенел. Зазвенел и засветился в темноте своим экраном. Меня разбудил телефонный ночной звонок. Кого принесла нелегкая в час ночной, я посмотрел на часы… Я, конечно, догадывался кого… А когда взял в руки телефон и бросил взгляд на светящийся экран, то понял, что моя догадка не была беспочвенной и я нисколечко не ошибся в своем предположении.
– Алло.
– Сосед, зайди, погибаю.
– Что случилось, Сев, ты знаешь, который сейчас час?
– Нет, а сколько времени?
– Полтретьего ночи, что опять с тобой случилось?!
– У тебя есть что выпить? Если не похмелюсь, то сдохну. Голова на две части раскалывается, точно кто-то по мозгам молотком стучит!
– А до утра с этим никак нельзя было потерпеть, я же все-таки спал?
– Нет, нельзя, сдохну!
– Ты же знаешь, я не бухаю, откуда у меня спиртное возьмется ночью?!
– Может, у Кати что осталось с выходных?
У Катерины точно, что с выходных осталось чуть-чуть. У нее осталась половина ей недопитой трехсотграммовой бутылки коньяка. Как сосед об этом догадался в тот раз, я не знаю. Может, само проведение спасало его в ту ночь от излишествующих мучений. Жизнь непрестанно тыкает носом и учит нас: в доме всегда должен лежать пузырь про запас. Но как это сделать, если пьешь третью неделю подряд, не просыхая… Для того, чтобы в таком случае иметь заначку надо быть очень и очень запасливым человеком.
– Сейчас поищу, если найду – то перезвоню…
Я так решил тогда. Сейчас я снова лягу спать, а если Сева все-таки мне перезвонит через часик-другой, то, может быть, и отнесу ему эти оставшиеся с выходных после жены полбутылки коньяка. Это была очень хорошая идея – всех устраивающая, это был мой компромисс со сложившимися обстоятельствами. Лег, закрыл глаза, задремал… Раздался губительный для сна, оглушающий и теперь уже раздражающий не на шутку еще один телефонный звонок. И пяти минут не прошло, как я пошел на компромисс с самим собой и закрыл глаза… Я протянул руку в сторону кресла, пошарил по нему, отыскал на нем телефон.
– Алло… В это время я все еще продолжал дремать и все так же лежал с закрытыми глазами…
– Ну чего, нашел?
На том конце провода раздался жалобный голосок. Я открыл глаза и окончательно пробудился от мимолетного пятиминутного сна…
– Ты дашь мне, сука, сегодня поспать или нет!!! Матерное слово, грубое и неотесанное, чуть было не вырвалось у меня из груди.
– Не нашел?!
Мне показалось, что мой сосед вот-вот потеряет сознание. Я сдался.
– Да нашел, несу.
Я вскочил с кровати, нацепил на себя свои самые последние лохмотья, сунул под мышку коньяк и, проклиная все и вся на свете, выскочил на улицу. – Когда эта сука перестанет наконец бухать?
Я вошел в дом скульптора через открытую нараспашку входную дверь. В доме повсюду горел свет, куда только ни кинь взгляд – повсюду, по всем углам и на полу, были разбросаны личные вещи скульптора. А кое-где на полу можно было заметить загашенные окурки. Всеволод лежал в гостиной на диване с бледным лицом и открытыми глазами – ни жив ни мертв. Он сложил руки за голову, подрагивал ступнями и смотрел при этом в потолок.
– Принес?
– Да, принес.
– Налей сто грамм.
– Нет, будем пить как лекарство, колпачками от бутылки.
– Как это?
– А вот так! Я отвернул колпачок с бутылки, подставил его к горлышку и накапал в колпачок – с десяток другой капель коньяка.
– Налей побольше.
– Нет, Сева, дорогой, это тебе микстура вместо валерианы. Приподнимайся.
Всеволод приоблокотился на локоть и раскрыл рот. Я вылил колпачок с коньяком – прямо ему в рот. Всеволод проглотил лекарство – ему сразу полегчало…
– Сосед, напиши себе на всякий случай телефоны – Анны, Марты, ее мамы Людмилы, Мартына и Сереги. Мало ли что.
Я записал надиктованные соседом номера телефонов… Всеволод присел на кровать.
– Что, ожил?
– Да, полегче…
– Ну, я пошел…
– Подожди, не уходи, посиди немного…
– Ну чего случилось, Сев? Чего ты так круто забухал?!
– Аня на меня зло срывает. Орет, что я предал ее и Полину. Кричит, что я их из роддома домой не отвез, пьяный был… Она очень сильно на меня обиделась, говорит, что подаст на развод… Еще одного развода я не переживу…
С того дня, как Аня родила дочку, Всеволод пил не просыхая. Пил без малого три недели подряд. Настолько сильно он расстроился из-за того, что Анна на него обиделась…
– Прекращай бухать и мирись с женой…
Но легко такое сказать – бросай бухать… Но трудно сделать. Пойди да брось. Попробуй… Посмотрим, что из этого у тебя получится.
Всеволод допил до дна бутылку, которую я принес с собой, и лег спать. Я ушел домой. Зашел в дом, разделся, продрог и прыгнул в кровать. Согрелся под одеялом по-добрососедски и заснул мечтательно…
За окном уже светло, вовсю валит снежок. Интересно, который сейчас час? Взглянул на часы и не поверил своим глазам – полпервого. Сколько же я сегодня проспал? Фу, отоспался наконец. Странное, какое-то странное ощущение у меня было тогда. Мне показалось в тот полдень, что я отоспался и крепко-накрепко выспался, после того, как пришел домой под утро с ночной смены или же с суток. Попил кофе, походил по комнате туда-сюда, из угла в угол. Вышел на крылечко. Задрал голову. В это время падающий с неба снежок почти полностью скрыл собой небосводы. Снежок, легкий и пушистый, валил хлопьями. Если взять и посмотреть вперед себя на пятьдесят – сто шагов, то ничего, кроме снежных хлопьев, и не разглядеть – все белым-бело. Во дворе намело по щиколотку, на термометре с пять градусов легкого морозца, пора чистить снег. Взял в руки лопату: раз – два, раз – два, и я у ворот, раз – два – три, раз – два – три, и я за воротами…
Накануне – до вечера позднего, я упрашивал Мартына, того Мартына, что друг Севы с детских и юношеских лет… Упрашивал приехать в деревню.
– Мартын, меня зовут Вадим, я сосед Всеволода, я уже три недели схожу с ума от вашего друга… – Мартын резко перебил меня, не дав мне договорить до конца.
– Чувак, ты сколько раз пил с Севой?
– Я сколько?! А нисколько! Я в завязке несколько лет, и я вообще не пью…
– А я думал, вы вместе бухаете?!
– Нет, мы вместе не бухаем. Я на грани нервного истощения, он мне спать не дает ночами. По пять раз за ночь к нему бегать приходится, вчера ночью нарколога ему вызывал, капельницу ему ставили. Так что толку, наутро опять нажрался. Он один бухает, у него запой!
– А где он бухло берет?
– В палатке – в магазинчике деревенском…
– Ты пойди в магазин и скажи, чтобы они не продавали ему хань.
– Мартын, конечно же я схожу и скажу. И они мне тоже скажут, что не будут продавать, но все равно продадут, я их, сук, знаю – это их хлеб. Но ты приезжай сюда и подмени меня, я уже несколько дней не сплю. Ты когда приедешь?
– Пока не приеду, не могу. У меня завтра самолет, я на съемки улетаю.
– А как с ним быть, я больше к нему не пойду, у меня сил нет. Послушай. В конце-концов это ваш друг, вы друг друга с детства знаете, это…
– Ладно, чувак, не бзди. Потерпи чуток, как-нибудь да остановится…
– Как остановится, если тормозов вообще нет никаких?! Сдохнуть может ваш кореш, если в одно прекрасное утро не опохмелится…
– Не сдохнет, как раньше останавливался, так и сейчас остановится…
Не добившись ничего путного от Мартына, я позвонил Сергею. С Серегой я к тому времени был шапочно знаком. Серега жил на Фрунзенской набережной и познакомился с Всеволодом семь лет назад на почве взаимной любви к собакам. Кроме собак, Серега не мог жить и без рыбалки. Помимо всего прочего, Сереге не составило бы особого труда выжить, предположим, в тридцатиградусный мороз. Выжить, например, в тайге, разутым набосо, раздетым наголо, с тремя спичками в руках, матерным словом в зубах и сигаретой в руках. Одним словом, это был тот еще товарищ, тот еще десантник – тот еще пацан. Я как-то спросил его – без заднего умысла:
– Серый, вот что ты будешь делать в тридцать градусов мороза в тайге, если окажешься там в одних трусах, а в округе в десяти километрах никого – ни одной живой души?
– Лягу спать!!! – Ответил мне тогда Серега.
Серега, конечно, дружил и не мог не дружить со своей головой. Но если что не то и что не так – то с ним не забалуешь. Именно он-то и был мне нужен в этот час суровый – час ночной, именно к нему я и обратился за помощью. Я знал, что Державин тоже знает, что живет в городе Москве такой парень, Серега с Фрунзенской, которого иногда может и переклинить с горяча…
– Серый, выручай, приезжай немедленно. Сева подыхает, вчера поставили ему капельницу, но без толку, пять минут назад он опять звонил мне, просит вызвать себе нарколога. Серый, приезжай срочно спасать меня от этого гада!!!
– Нарколога??? Некролога ему надо вызывать, а не нарколога!!!
– Некролога, некролога. Конечно же его некролога… Хоть кого вызову. Только приезжай скорее и подмени меня…
– Хорошо, через час приеду. Разберемся, что к чему!
– Серег, давай так, пока ты едешь, я вызываю нарколога. Ты приезжаешь и вызываешь некролога, а я ухожу домой спать, лады?!
– Добро!
Серега приехал, нарколог приехал – я ушел спать…
Встал… Раскидал снежок. Посмотрел на небо. Все так же светит солнышко, все так же валит снег, все так же хочется спать… Раздался звонок.
– Алло.
– Вадим, он спит, вроде все нормально, полчаса назад он просыпался, я ему дал таблеток, которые оставил нарколог. Он опять заснул, все, я поехал домой, думаю, что на этом все, похоже, он выходит из штопора…
– Удачи, Серый, пока.
– Пока…
Серый уехал, но я-то остался…
Прошел день, наступил вечер, за вечером и ночь подоспела. Как только рассвело, наступило утро. Как только солнышко поднялось над горизонтом и застыло на небе, наступил день. За днем вечер, за вечером конечно ночь. Прошли дни и ночи, я вычеркнул из жизни месяц… Я за этот месяц недоспал значительно и оставил за плечами годы…
– Вадим, что с Севой?
– Вы меня об этом спрашиваете?
– Да, вас спрашиваю… У него что, в доме какая-то женщина?
– И… Что от меня-то вам надо? Вы – лично вы, и ваша семейка меня за этот месяц в животное превратила!!!
– Вы не сходите, не посмотрите?
– Вы чего вообще себе вообразили?! Вы за кого меня считаете, за дурака последнего?! Куда я схожу, кого я посмотрю?
– К Всеволоду. Посмотрите, он один дома или нет?
– Сами приезжайте и смотрите. Я с вашим мужем измучился за это время до последней стадии терпения… На фиг он мне не сдался со своими гостями.
– Я не могу, у меня дочка на руках.
– Хорошо, пойду посмотрю…
До нового года осталось три часа… За это время – с начала декабря, с того дня, как родилась Полина, скульптор видел дочку только два раза. После того как Анна Петровна в очередной раз прогнала Всеволода, теперь уже трезвого и от дверей своей квартиры, он продолжил бухать с удвоенной энергией и привел к себе в дом пожить за три дня до нового года Светку…
Светке к этому Новому году исполнилось тридцать пять лет. Она уже как второй год ошивалась возле скульптора. Света была одинокой и бездетной женщиной и находилась в поиске. Про запас у нее было несколько вариантов, и Всеволод, по ее разумению, был в не конкуренции бриллиантом в граненой оправе. Внешне Света выглядела на свои годы. Светленькая, худенькая, с жиденькими волосами, спускающимися ей на плечи. Стройная по фигуре и скучная по общению – все о работе и все о работе, все об ИНКОМЕ… все об ИНКОМЕ (ИНКОМ – агентство по недвижимости. – Прим. автора). Лицо у Светланы было сосредоточенным и неулыбчивым, сосредоточенным на свих дамских проблемах. Нос у пассии скульптора был заострен, как заточенный карандаш. Ее округлые глаза прикрывали длинные, как у Мальвины, ресницы. Да она и сама чем-то походила на сказочного персонажа. С колпаком на голове она, несомненно, напоминала бы собой Буратино, а без колпака – Пьеро…
Светлана работала в ИНКОМЕ начальником отдела загородной недвижимости по городу Одинцово. Именно она и оформляла скульптору этот дом в собственность. И именно ее Всеволод и кинул на пятнадцать тысяч косарей зелени, не заплатив ей комиссию полностью. Хотя как кинул, если рядовому сотруднику ИНКОМА заплатить то, что он просит за свою работу, то не только без штанов останешься, но и по миру пойдешь. Ну и что, что кинул. Вариант-то неплохой…
Света год назад купила себе в Малых Вяземах однокомнатную квартиру по ипотеке, и в ее понимании в этот раз все срасталось. Ее квартира и дом Всеволода идеально подходили друг другу и находились друг от друга в пятнадцати минутах езды на машине. Всеволод ко всему прочему явно недурен собой: и веселый, и скульптор, и квартира на Кутузовском, точно что из сказки. А что дочка только-только на свет белый народилась, так это фигня и не помеха, ей батюшка приходской сказал на это:
– Раз они не живут вместе с женой, то тебе можно. (Честно сказать, я мыслей батюшки не уловил тогда, что ей можно и что значит – не живут. Да и вообще, какое ему до этого дело собачье? Чего лезет – нос свой сует в чужие дела?)
Одним словом, Светка поверила себе самой и убедила себя саму в том, что Всеволод Державин, вы только подумайте и представьте себе – Всеволод Державин!!! Это именно что тот человек, которого она искала всю свою жизнь и который предназначен ей судьбой…
До нового года осталось полчаса. Раздался еще один телефонный звонок.
– Вы ходили?
Это снова звонила Анна, и голос ее уже дрожал. Дрожал так, как дребезжит плохо прижатое к раме оконное стекло, после того как с шумом хлопнешь входной дверью. Судя по ее голосу, она была взбудоражена не на шутку.
– Вы когда-нибудь меня в покое оставите со своим мужем? Новый год через пять минут!!!
– Сходите, я вас о-о-о-очень прошу!!!
В этот раз я пренебрег всеми нормами приличия и сорвался на бедную и ни в чем не повинную Анну Петровну:
– Так какого хрена вы над Севой целый месяц измывались и гнали прочь от себя и дочки, если сейчас умоляете меня посмотреть, с кем он там!!! Справляли бы новый год семьей в своем загородном доме, вместе с мужем и дочкой, и ходить никуда и никому не надо было бы!!! Я сорвался на крик и орал во всю глотку… в этот раз.
– Сходите, прощу вас, посмотрите, кто у него там!
Анна не обращала никакого внимания на то, что я ору как резаный, она была в состоянии шока, она почему-то не слышала меня. Ее голос уже даже не дрожал, а застыл на месте. Она с трудом находила в себе силы, для того что бы договорить до конца начатое предложение. Она еле-еле ворочала онемевшим языком.
– Хорошо, пойду, взгляну. Только после этого не звоните мне больше и не беспокойте меня.
Я конечно же схитрил и не пошел никуда… Как же они меня достали оба – кто бы знал, тот дал бы мне ответ. Анна сама перезвонила мне.
– Ну что, сходили? Посмотрели, что там? – Судя по всему, в Анне умирала последняя надежда на то, что Всеволод в доме один.
– Ходил.
Я соврал Анне. Чего ходить, чего смотреть? Я и так знал, что Светка как уже третий день кряду обхаживает Севу, когда он опохмелится, и ухаживает за ним, когда он подыхает…
– И что?
– Да ничего, нет там никого. Но Севе все так же плохо, он уже пьет почти что месяц, вы что-нибудь собираетесь с этим делать или вам начихать на его здоровье?
– Сходите еще раз, я точно женский голос слышала, когда с Севой по телефону разговаривала…
Анна стояла на своем, по ходу у нее съезжала крыша на почве ревности, о здоровье скульптора речи не шло – пусть хоть сдохнет, но только бы был в доме один…
– Анна, на часах двенадцать, новый год на носу. При чем здесь женский голос, он от запоя кони может двинуть – умереть, вы это хоть понимаете?!
И тут Анна Петровна точно пришла в себя и резко изменила интонации – ее точно прорвало. Умоляющие тона исчезли в моменте и перешли на истерические вскрики вперемешку со слезами. Она прокричала в трубку – словно взбесилась:
– Он никого не любит, кроме меня и Полины, и никому не нужен. Вы поняли меня!!!
Анна повесила трубку. Ну и стервоза, подумал я тогда, вот стерва-то! Сама же мне позвонила, сама же не дала мне рта раскрыть и сама же повесила трубку! Она же только что меня спрашивала о Светке, при чем здесь – никому не нужен? Она же сама его гнала от себя, как паршивую собаку – в последний месяц. На что она рассчитывала, зная Всеволода? Зная то, что он экстраверт, и что он один по своему психотипу подолгу просто-напросто оставаться не может, и что это для него смерти подобно – губительно для его психики и здоровья? Я не оправдываю Севу ни в коем разе, так и постольку, конечно, пить нельзя, но с кем не бывает?!! Но с другой стороны – с наукой тоже спору нет. И если уж заурядный интроверт, в одиночестве запивая, погибает, то что тогда говорить о человеке творческом, о скульпторе, ему же, кроме всего прочего, и музу нужно при себе всегда иметь, для того что бы жить и творить!!!
Дамочки и дамы, умоляю вас, не живите по законам женской логики. Бегите от нее во весь опор, куда только ваши глаза глядят, как черт бежит от ладана. А заодно и не верьте звездочетам, не верьте им и их гороскопам, не верьте, вот и все. Это все равно, что на кофейной гуще гадать, – символика, вот что это такое.
Лена Лесняковская, между прочим доктор физико-математических наук, сама нашла пять математических несовпадений в науке под названием астрология. Поэтому не верьте в знаки зодиака – овны, тельцы, девы, львы – пустое все это. Опирайтесь в своих расчетах и своем выборе на здравый смысл – на науку, почитайте Ганса Юргена наконец. Это не будет лишним для вас. Разберитесь наконец для себя, что есть экстраверт, а что есть интроверт. Тогда, уверяю вас, всякого рода глупости исчезнут сами собой и покинут ваши светлые головы. Вы забудете о свахах, как о кошмарном сне, – вам это будет ни к чему. Вы с этого момента заживете со своими возлюбленными по-человечески. Женская логика отступит на второй план, она вам станет не нужна. Вы будете счастливы сами по себе, как божественное создание по природе своей. Но только изучайте его труды много– много, с терпением и вниманием – вдумчиво, с карандашом в руках и уважением к нему (не считайте себя умнее его). И ради Бога, не перепутайте интроверта с экстравертом, когда будете выбирать себе мужей или любовников. А то тогда таких дров наломаете, таких огородов нагородите, что свет белый станет вам не мил. И последствия от речей феминисток покажутся вам детской шалостью по сравнению с тем, что наступит, если вы при своем выборе интроверта с экстравертом, не дай Бог, перепутаете. Если вы думаете, что я там вам да что-нибудь такое да этакое выдумываю, так нет, то не так – интроверта с экстравертом путать при личном выборе никак нельзя… Через полчаса после боя курантов раздался еще один звонок.
– Вадик, зайди… – а это уже ее муженек позвонил мне. Точно что сладкая парочка «Твикс»…
– Зачем?
– Ну, зайди, я очень тебя прошу.
– У тебя же Светка сидит, чего мне к тебе ходить?
– Она не сидит, она с Анной по телефону, разговаривает…
– Как с Анной разговаривает?!!! – Я буквально опупел тогда…
– Это я попросил Светку с Анной поговорить и мозги ей прочистить…
– Как, прочистила?
– Нет, еще не до конца!!!.. – Я чуть было не свалился на пол со стула, на котором сидел и смотрел новогодний «Голубой огонек»… – Так ты зайдешь?
– Зайду… – Меня начало распирать от любопытства.
Разговор между Аней и Светой был простым, понятным и логичным для Светланы из малых Вязем и не совсем логичным и понятным – для Анны Петровны из Гольяново. Выглядело это все так:
– Ты что сюда звонишь?
– Я его жена!!!
– И что?
– Как что!!! – Анна опешила от такой наглости.
– Если ты жена, то почему ты не здесь?!
– Дура, уезжай оттуда, ты ему не нужна!!!
– Сама ты дура!!! Какая ты жена, и не звони сюда больше… – и так далее и по тексту…
Для меня с недавних пор не было особым секретом то, что мой новый сосед – человек творческий и горазд на разного рода выдумки, ну чтобы до такой степени цинизма, так нет-c, увольте.
Но вы знаете, и что удивительно, Анна не стала тут же и сразу подавать на развод. Более того, она о чем-то задумалась, чего-то испугалась и после этого разговора со Светкой как бы присмирела и перестала обижаться на Севу по поводу и без повода. Сам же Всеволод перестал расстраиваться из-за того, что Анна на него обижается, и бросил бухать через два дня после все того же разговора Светы и Ани. С этого момента Всеволод с Аней примирились – семья воссоединилась…
Что касательно Светки, то, побыв еще день, она уехала из дома скульптора. (Но она не сразу отвязалась от Всеволода. Через полгода, когда Сева, благодаря все тем же стараниям Анны Петровны, снова сорвался с тормозов, она вновь и последний раз нарисовалась на его горизонте.)
Но опять же так получилось и так совпало, что в это утро я пил чай у Всеволода… Всеволод же с утра разговаривал в гостиной по телефону с Анной. Светка же тем временем прихорашивалась в ванной комнате. Я бросил свое чаепитие, постучался в ванную и позвал Светку.
– Что случилось, Вадим Васильевич?.. – Светка стояла передо мной в домашнем халате и с феном в руках, со счастливой улыбкой на лице.
– Хочешь послушать, о чем Сева сейчас с Аней говорит?
– Как с Аней говорит?!
– Вот так, с Аней говорит. Иди, иди послушай. Тебе полезно будет. Только не шуми и тихо ступай ногами по полу, чтобы себя не обнаружить…
Светка выключила фен и положила его на стиральную машинку. Вышла на цыпочках из ванной комнаты и выставила ухо за угол. Всеволод же в это время убеждал Анну по телефону.
– Анечка, родная, да какая Светка. Этой дуры набитой здесь нет и с того раза не было ни разу…
Услышав это, Светка повернулась ко мне лицом и заскрежетала зубами:
– И это он… после… того… что я… как я… свинья!!!
Светка в пять минут собрала свои манатки и укатила на своем джипе в свои малые Вяземы. Я же продолжил пить чаек на кухне. Где-то через четверть часа, после того как Светка свалила из его дома, скульптор закончил говорить по телефону с женой, прошел на кухню и сказал мне:
– Вадик, ну скажи ты этой дуре, что здесь нет никакой Светки.
– Давай скажу. Набирай номер.
Всеволод набрал Анне и протянул мне телефон:
– Анна, здравствуйте. Подтверждаю, здесь нет никакой Светки. Нет, не было и не будет больше никогда!
Вы знаете, как ни странно это звучит, но Анна мне в этот раз поверила. А сам скульптор вспомнил о том, что в его доме была Светка, только через полчаса, когда я собирался уходить домой.
– А где Светка?
– А домой как полчаса назад уехала. Обиделась на что-то, собрала вещи и уехала…
– Слава Богу, что уехала. А то я не знал, как ее выпроводить, – она мне так надоела за эти дни.
Где-то через год мы с Катериной Михайловной прогуливались по берегу Москвы-реки и я разглядел на местном пляже Светку, но не одну. Она загорала вместе с низкорослым волосатым пузатиком лет шестидесяти. Они сидели на покрывале, облокотившись спинами друг о друга. Светлана прикрыла переносицу подорожником и подставила лицо под солнечные лучи. Я сделал вид, что не узнал ее, она сделала вид, что не заметила меня.
На третий день скульптор окончательно пришел в себя и стал возвращаться к жизни.
– Сосед, зайди, помоги ворота ото льда отдолбить. Ворота льдом прихватило… Никак не могу их открыть и машину на улицу выгнать.
В середине декабря была такая оттепель, такая оттепель, я вам скажу, что с ума сойти можно, вот какая была оттепель тогда!!!. Это была настоящая весна среди зимы, а не оттепель! Везде стояли мутные лужи, днями и ночами лил дождь – и это-то в декабре. Природа сошла с ума, это было всеобщее помешательство – умопомрачение. Ситуация была критическая, ноги по щиколотку увязали в грязи, ни проехать ни пройти. Я каждое утро выходил на крылечко и с надеждой на чудо смотрел на пасмурное небо, с которого все время лил, один и тот же дождь. У меня съезжала крыша от этого безумия, от этой аномалии по погоде. Мне казалось, что земной шар повернул время вспять и принялся вращаться в обратную сторону и я вроде как и помолодел за это время не меньше чем на пару лет. Еще один месяц таких дождей среди зимы – и я точно бы попал в психушку. Но в первых числах января ударили кое-какие морозцы, все встало на свои места и я успокоился вместе со всеми. А одна из луж, стоявшая перед гаражными воротами скульптора, превратилась в сплошной кусок льда – под каток, по площади метров пять в квадрате и по глубине промерзания сантиметров десять-пятнадцать. Железные ворота вмерзли в лед намертво и машина, стоявшая в гараже, оказалась в ледовом плену…
– А без меня никак не обойтись?.. – Мне была такая лень долбить этот лед, что и выразить себе нельзя словами…
– Ну, зайди, помоги. Один я целый день буду этот лед долбать, зайди, помоги, чего тебе стоит!
Мне это как раз ничего и не стоило… Ведь на улице было минус пять и сквозь облака наконец проглянуло бледное солнышко. А посему настроение у меня было хорошее и даже распрекрасное, чуть ли не праздничное… Ведь скульптор, собака такая, наконец-то перестал бухать… А посему я и не стал отказывать соседу в его просьбе в этом пустяке. Накинул на себя австрийский тулупчик, засунул ноги в валенки на колошах, взял рукавицы под мышку, прихватил с собой ломик на плечо и вышел за калитку. И поскользнулся, и упал, и чертыхнулся, и матернулся, и ударился, и ломик обронил, и встал, и рассмеялся, и на солнечный зайчик посмотрел, и пошел к Севке – лед его долбить с улыбкой на лице, ломиком своим, который я поднял, после того как упал и уронил…
Поначалу все протекало в чрезвычайно добрососедских тонах. Мы стояли напротив друг друга и монотонно, но в то же самое время и дружно ударяли ломиком и скребком, который оказался тем утром в руках Всеволода, об лед. После каждого удара мелкие и колючие ледяные крошки разлетались в разные стороны. Крошки попадали нам на лица, обжигали их и тут же таяли, превращаясь в капельки воды.
– Ну как, Сева, очухался?. Ожил?
– Да, но не совсем.
– Что, до сих пор трясет?
– Да, есть немного.
– Будешь знать, как месяц целый напролет бухать!
– Да я не бухал целый месяц.
– А сколько ты бухал, интересно знать?
– Три-четыре дня!
Я от неожиданности перестал долбить лед, поставил ломик между ног и вытаращил глаза на Всеволода:
– Ты что, и вправду так думаешь?!
– Конечно! Это у меня просто предынсультное состояние было – микроинсульт.
– Сев, и это ты мне говоришь? После того, что было, говоришь?!
– Да, а что? – Скульптор смотрел на меня невозмутимым взглядом, не терпящим сослагательного наклонения…
Честно говоря, после этих слов соседа я немного растерялся. Мне то до сих пор казалось, что Сева не просыхал с месяц, с того дня, как у него дочка родилась. Я посмотрел в лицо соседа, но нет, он был как никогда серьезен.
– Ты не шутишь, Сев?
– Да нет, таким не шутят. А если бы у меня инсульт случился? Мне не до шуток. Сосед, ты не можешь Ане сказать, что я все это время не пил и что меня просто по здоровью прихватило?
Всякого я в жизни навидался. Признаюсь, сам врать мастак, но такое со мной случилось первый раз… Я смотрел в глаза скульптора и пытался выяснить для себя, за кого он меня вообще принимает – за полного идиота или же с серединки на половинку?
– Так ты, что хочешь, чтобы я тебе алиби перед женой обеспечил?
– Да, алиби.
– Как же я ей это скажу, Сев? Как мне ей сказать то, что у тебя микроинсульт был, если я ей до этого чуть ли не каждый день твердил, что ты пьяный.
– Скажи как есть. Скажи, что ошибался.
– Ты что, правда считаешь, что я целый месяц ошибался и не мог отличить пьяного человека от больного?
– Да!!!
– А капельницы, а коньяк, за которым я тебе бегал днями и ночами? А тележка, на которой тебя, как в жопу пьяного падишаха, таджики домой от деревенского магазина привозили? Это как, по-твоему?!! А может, мне ей еще что-нибудь сказать?!
– Скажи, что здесь никакой Светки не было!
– А это как, по-твоему, я скажу?!
– Скажи, что ей это просто показалось – померещилось…
Вот тут то я первый раз и задумался всерьез, а с головой-то у моих новых соседей все ли в порядке?
– Ты знаешь, Сева, не скажу – сам оправдывайся… Ты меня что, совсем за идиота держишь?!
– Вадим, ты что, тоже не веришь тому, что я не пил и что у меня был микроинсульт?
Вместо ответа я опустил голову и нехотя ударил ломиком об лед. Бросить, что ли, все и уйти домой от этого придурка?! Но ледяные брызги отскочили ото льда и разлетелись в разные стороны, а часть из них угодила мне прямо в лицо, и у меня зажгло на щеках, и еще один раз ударил ломиком и подумал: ну и стервец же этот скульптор, коего свет белый не видывал… Ну не сука ли? Ну не падла ли?
Такого я в своей жизни еще никогда не встречал – так это точно… Хотя, с другой стороны, и сам бухал, и сам с удовольствием врал и легенды сочинял, и не единожды, но не до такой же степени цинизма. Пред пацанами – своими друзьями, я никогда такого тупого не включал… А может, он шутит со мной? Я еще раз – теперь уже для верности, посмотрел – теперь уже прямо ему в глаза… Вы знаете, нет – он не шутил, я смотрел на его сосредоточенное лицо и понимал, что Всеволод был серьезен, как никогда!
Еще через пятнадцать минут мне окончательно стало ясно, что лед долбить мне придется теперь одному. Сева куда-то смылся и обратно к гаражным воротам так и не возвернулся…
Прошло полчаса, я дошел ломиком до плитки. Отставил ломик в сторонку, ухватился обеими руками за ворота и поднатужился. Ворота поддались моему натиску, сдвинулись с места, заскрипели ржавчиной и открылись настежь… Сева завел машину, выехал из гаража и уехал к жене и дочке в район Гольяново – только я его и видел… Ну и ну! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!!!
– Добрый день, Вадим, это тебя Людмила беспокоит – мама Марты, с Новым тебя годом!
– Здравствуй, и тебя также с Новым годом!
– Как там Всеволод поживает?
– Нормально. Вчера он к Анне уехал.
– Как у него со здоровьем, он мне сказал, что у него три недели назад был микро-инсульт?
– Наверное, был, раз говорит. Но сейчас все вроде бы в порядке…
– Здорово, это Серега с Фрунзенской.
– Здорово, Серый.
– Как там наш подопечный поживает, он мне пару дней назад сказал, что у него был инсульт???
– Здравствуйте, Вадим, это Марта, вторая жена Севы. Мне Всеволод вчера ска… Я перебил Марту:
– Знаю. Вам Володя сказал, что у него был микроинсульт!
– Да, а откуда вы знаете, что он мне это сказал?
– А вы сами случайно не догадываетесь?! Он, похоже, всем подряд это сейчас говорит. Наверное – и я так думаю, по Москве сейчас ни одного человека не найдется, который не знает о том, что у Всеволода Державина случился три недели назад микроинсульт!!!
Через месяц – февралем месяцем, я первый раз увидел Полину – дочку скульптора, девочку светлую. Всеволод и Аня решили крестить свою дочурку и позвали на крестины меня и мою супругу – разлюбезную Катерину Михайловну. Крестины были скромны собой и прошли без лишней на то помпезности. Крестили дочку Всеволод и Аня в селе Уборы, в местном храме. В ночь перед этим утром ударил мороз – да еще какой мороз!!! До минус тридцати градусов ночью доходило. Так что моей жене с утра пришлось прогревать машину лишних минут пятнадцать. Мы и опоздали на крестины минут на сорок. Так сильно припоздали, что когда вошли в Храм, то сразу оказались в неловком положении. Всеволод так сверкнул глазами в нашу сторону, что меня чуть током не ударило, и я весь содрогнулся и съежился – и чуть под лавку рожу от стыда и страха не засунул. К этому моменту все что надо было уже священником прочитано и отрезано и Полину три раза окунули в купель. По окончанию чина крещения возле Храма был сделана групповая фотография. На коей нам с женой места так и не нашлось…
После чего мы всем скопом – на четырех машинах, направились в дом скульптора, для того чтобы за праздничным столом отметить это дело…
Отношения между Севой и Аней к февралю месяцу приобрели характер затянувшихся и бесконечных извинений со стороны Всеволода и попреков со стороны Анны в его сторону. Охарактеризовать такого рода взаимоотношения можно одним емким словом – болото.
Всеволод то жил пару дней у нее в Москве, то приезжал в деревню на один – два дня. Сказать, что все это время Всеволод страдал, это значит не досказать. Имя Анны не сходило с его уст, но языка общего со своей женой ему найти так и не удавалось.
Как только Всеволод возвращался в деревню, то сразу же – уже на подъезде к дому, звонил и звал меня в гости… Этот месяц он только и говорили об Анне – он говорил, а я выслушивал его. Скульптор не находил себе места. Наши с ним разговоры затягивались глубоко за полночь и постоянно прерывались звонками супругов друг к другу, которые, как правило, заканчивались ссорами. В эти вечера скульптор мало вспоминал про дочь, он говорил и думал только об Анне… Что это было – страсть взаимная, самоистязание, любовь, привязанность друг к другу или же болезнь обоюдоострая, я до сих пор так и не понял.
Сам же дом скульптора начиная с декабря месяца, с того момента, когда у него родилась дочка, – вымер.
На крестинах народу собралось человек десять – двенадцать. Крестный и крестная, Аня и Всеволод, мама Ани с подружкой, еще три – четыре человека. По моей памяти, все. Больше, кроме Полины, мне никто так и не запомнился…
Мама Анны в это время преподавала в Южной Америке русский язык и литературу (ее муж остался в Америке – он тоже был преподавателем, но физики и математики и, так же как и она, преподавал в одной из местных школ). Выглядела мама Анны в тот день на добротные шестьдесят лет. Была при этом тучна и грузна. Ее глаза прикрывали очки. Лицо было серьезным и лишенным какого-либо выражения, лишь изредка на нем появлялось подобие мрачной и дежурной улыбки. Одета она была во все учительское – синюю блузку и темно-синий трикотажный костюм. Мама Анны неплохо ориентировалась в разговоре и всячески поддерживала натянутую до обнаженного нерва беседу – за праздничным столом. Мы сидели с ней напротив друг друга и имели достаточно неплохую возможность пообщаться, приглядеться и полюбоваться друг другом – мы изучили друг друга чуть ли не вдоль и поперек. Что мне вам сказать, друзья мои, про маму Анны – учитель – да, и судя по всему, не плохой учитель… А вот что касается остального, то… Взглядов Ирина Милосердова была старомодных, а в оценках несколько консервативна, агрессивна и безжалостна. Но, тем не менее и ко всему прочему, не скучна и не лезла за словом в карман лишний раз. Как человек же она была, с первого взгляда, не очень-то и доброй породы – одним словом – консерватор. Но здесь может быть и взгляд предвзятый. Видел я ее недолго, общался мало, за разговором особо не следил, выводов не делал, большую часть слов пропускал мимо ушей и так ничего и не запомнил и не понял из того, что она сказала в то утро за столом…
Что касательно подружки – ее ровесницы, так это была та еще фифочка – та еще штучка… Эта женщина была стройна собой и, несмотря на возраст свой достаточно зрелый – постиндустриальный и технический, была еще очень и очень даже и ничего. На ней были надеты плотно обтягивающие ее джинсы – типа леггинсов, свитер беленький и кой-какой макияж, сережки и всякое такое, модные сапожки яркие на высоком каблуке – можно сказать, что она была одета со вкусом и накрасилась сдержанно… Такую хоть сейчас на танец и в амур – миловидная, сочная, аппетитная – ах, елки моталки… Тремя словами про нее… Но было-то ей, как ни странно, – шестьдесят!!! И жила-то она уже как лет двадцать в Северной Америке, и была эмигранткой последней волны, и что она, собственно говоря, забыла в России… Да к тому же ко всему она была свободна (у нее недавно умер муж – сердце не сдюжило у парня)… Одним словом, та еще была тетка. С такой ухо держи востро. С такой не забалуешь и за пальчик свой лишний раз поостережешься – такой палец в рот не клади, а то без двух останешься, а то и трех, но на самый худой конец… и без пятерни – вот так я вам скажу!!!
– У меня есть очень хороший адвокат!
Сказала она громогласно. Так, чтобы это все услышали. Сказала, как трибун, словно в колокол набатом ударила, вдруг и ни с того и ни с чего… Я выронил вилку из рук – чем сразу же и опростоволосился. Вилка ударилась о тарелку и перевалилась на стол. Вначале раздался ее звонкий стук о тарелку, а затем и тупой, но уже о деревянный стол. В то же мгновение я оказался под прицелом двух десятков разом вспыхнувших глаз. Ни фига себе дела, подумал я! Все уставились в мою сторону, я же перевел свой взгляд на приятельницу мамы Анны Петровны. Это было сказано ей столь неожиданно и не к месту, что за столом воцарилась всеобщая тишина. Причем мне показалось, что эти ее слова предназначались именно что для Всеволода. Через пару предложений, высказанных ею все в такой же завуалированной форме и с тонкими намеками и образными полунамеками, у меня не осталось и тени сомнения в том, что речь идет о разводе и об угрозе раздела имущества, а также ограничений по времени – в общении Всеволода с дочкой… Заморская леди стояла напротив всех посреди столовой, согнув одну руку в локотке. Второй же рукой она подпирала первую – ту первую, которую согнула и в которой держала дымящуюся сигарету. Все таращили друга на друга глаза и только и ждали, что она скажет дальше и чем, собственно говоря, она закончит ранее начатое. И она продолжила… Она расхаживала взад-вперед по столовой и с умным видом рассуждала о том, что, собственно говоря, ждет супругов, после того как произойдет развод и, как следствие этого, раздел имущества и девичья фамилия. Она все раскладывала по полочкам – по азбучным истинам. Она въедливо и дотошно расставляла нужные акценты по своим местам, так, чтобы до каждого из присутствующих дошло, кто же в конце концов прав, а кто виноват и кто останется ни с чем, в смысле без всего, после развода. Сева побелел. Он сидел на стуле ни жив ни мертв, сидел, выпрямив спину, и смотрел вперед себя, уставившись взглядом в пустоту.
– Он специализируется на бракоразводных процессах. Ему нет равных в вопросах раздела имущества!!!
После этих слов она подошла к банкетному столику и затушила сигарету о пепельницу – тем самым поставив жирную точку всему своему монологу.
Этот ее спич, судя по реакции гостей, не был чем-то из ряда вон выходящим для некоторых из них. Они приняли это за должное или же ловко скрыли истинные свои эмоции, и как ни в чем не бывало продолжили беседовать друг с другом за праздничным столом. Лишь мама Анны немного сконфузилась, покраснела и опустила глаза в свою тарелку. Я же после этого, как-то совсем уж затосковал и под незначительным предлогом, сославшись на свое плохое самочувствие, ушел вместе с женой домой.
После крестин Всеволод съездил на пару дней в Гольяново и вернулся обратно в деревню, в свой пустой дом, прогретый дотепла радиаторами водяного отопления. Сева буквально погибал от тоски и одиночества, когда оставался один в этом огромном доме, в этом лабиринте пустых зал и чуждых ему комнат. Он не мог жить один. Одиночество убивало его. Оно сжирало его душу – отрывая от нее кусочек за кусочком. Одиночество расползалось метастазами по всему его организму. Каждая новая пораженная клеточка, словно ненасытный зомби, перебрасывалась на сотни и тысячи других клеточек, пожирая их. В одиночестве он не мог ни спать, ни жить, ни творить – в одиночестве он сходил с ума. Жизнь ускользала от него. Ему не хватало рядом близкого ему по духу человека – близкой ему по духу женщины…
– Сев, пойди, сделай скульптуру, займи руки, сколько можно по дому из угла в угол шататься?!
– Как я тебе ее сделаю? По-твоему что, скульптуру сделать – это все равно что табурет сколотить?! Ты что, не понимаешь, мне для этого нужна муза, ты что, не видишь – я в депрессии?!
Всеволод подошел к шкафчику, открыл его и чуть ли не засунул в него голову. Покопался в нем – по его полочкам… Как только он высунулся из шкафчика наружу, я тут же увидел в его руке три или четыре таблетки, которые он сразу же и заглотил, запрокинув голову кверху.
Он пребывал в депрессии, и это так. В такие дни маска слетала с его персоны и он уходил в ТЕНИ – и это тоже так… Но в ту же секунду, как только раздавался чей то телефонный звонок, маска снова была на его лице и он выходил из своей ТЕНИ и моментом превращался в ПЕРСОНУ. Переговорив по телефону с кем-нибудь, из своих многочисленных знакомых и друзей, он возвращался к жизни и переставал раздражаться. Он начинал улыбаться, в нем просыпались эмоции, и тоска покидала его, ровно до того момента пока он не поговорит по телефону со своей четвертой по счету женой Анной и опять не уйдет из ПЕРСОНЫ в ТЕНИ, не забыв предварительно снять маску со своего лица…
– Ты что, опять с кем-нибудь по телефону трепался?! Я целый час не могла к тебе дозвониться. Ты почему мне не позвонил?
– Да нет, Ань, я всего-то пять минут с Мартыном разговаривал. Ко мне Вадим зашел, и мы с ним чай пьем.
– Пусть Вадим откликнется и скажет, что-нибудь, что бы я услышала его голос и поняла, что ты не врешь… Сева протянул мне трубку:
– Скажи чего-нибудь.
Я же раздвинул руки в стороны и вполголоса сказал:
– Сев, вы что, с ума посходили, не буду я ей ничего говорить.
– Ань, он чай пьет, пока не мож…
– Ты что про меня такое Вадиму сказал, что он разговаривать со мной не хочет? Хватит из меня дуру делать!!!
– Да ниче… – но Анна к этому моменту уже повесила трубку. Зачем звонила, чего хотела – хрен ее поймешь, да и зачем мне это понимать – какая мне разница. Анна повесила трубку, и у Всеволода опять депрессия, опять отчаяние, и он опять весь на нервах – он в ТЕНИ и жить опять не хочет. Через пять минут он перезванивает ей:
– Ань, ты чего повесила трубку?
Муж и жена вновь, и уже в который раз, начинают общаться между собой путем взаимных упреков, извинений и выяснения отношений. И вновь перед моими глазами трясущиеся руки скульптора, и вновь я слышу слова обидные, и вновь паузы в словах и ожидание ответа…
Я же между тем тихо и неприметно, чуть ли не на цыпочках, покидаю этот гостеприимный для меня дом, чтобы не помешать двум супругам – начать новое взаимное общение и таки найти путь к примирению, хотя бы ради дочурки своей. Но покидаю я этот дом ненадолго и до следующего раза – до следующего телефонного звонка от моего соседа… Скульптора – Державина Всеволода Всеволодовича…
Вышел за калитку Севиного дома. На улице чуть морозный по тому году поздний февраль темного времени суток. От Севиной калитки до моего домика под сто шагов. На небе ни облачка, сплошь голубенькие звездочки да луна полным диском. Луна отсвечивает своим диском наваленные по обочине дороги сугробы спрессованного снега, идти по расчищенной от снега дороге светло и хорошо – одно удовольствие. Дышу свежим морозным воздухом полной грудью, изо рта валит пар белым облачком – хочется жить. Снег под ногами не мягкий, но и не скрипучий, дошел до домика и не заметил как, не успев промерзнуть от вечернего морозца, вот всегда бы так…