Людмилу встретила хозяйка коттеджа в домашнем велюровом костюме. Длинные волосы были кое-как собраны и зафиксированы на затылке какой-то модной заколкой, усыпанной цветными стразами. Лицо казалось изможденным. В гостиной было накурено, и на журнальном столике стояла пепельница, полная окурков.

— Может, чаю хотите? — предложила Лариса, когда гостья разулась и сняла шубу.

— Давайте, — охотно согласилась Людмила. — Если можно, зеленый.

— Зеленый так зеленый. Я тоже, знаете, его предпочитаю. Да вы присаживайтесь на диван.

Лариса снова закурила и стала готовить чай. Потом поставила на столик перед Людмилой белый заварник и две чашки, тоже белоснежные.

— Может быть, вы голодны? — спохватилась Лариса. — Я, правда, уже второй день ничего не готовлю и домработницу отпустила, но для вас могу сделать бутерброды. Хотите?

— Нет, спасибо, не беспокойтесь. Знаете, пока ехала в такси, я сумела дозвониться Пете, он как раз выходил из библиотеки. Сказал, что сразу поедет сюда, к вам.

— Спасибо вам, Люда.

— Да… пустяки…

— Ну… тогда давайте пить чай.

— Давайте.

Лариса разлила чай в чашки, потом снова закурила и внимательно посмотрела на Людмилу.

— Вот вы, значит, какая… — задумчиво произнесла она.

— Какая?

— Красивая… и, как ни странно, добрая… Редкое сочетание. Особенно в наше время. Знаете, мне всегда не хватало именно доброты. Наверное, поэтому Петя от меня и ушел к вам. Но я всегда считала, что доброта — это признак слабости. Либо человек просто прикидывается добреньким, чтобы тебя раскрутить, поиметь… Вы меня понимаете?

— Не очень, — призналась Людмила.

— Конечно. Где вам понять? Вы же не прикидываетесь. А как там Петина книга?

— Движется.

— Ну и отлично. Мечты должны исполняться. Иначе какой от них прок?

— Чай замечательный.

— А давайте выпьем чего-нибудь? Что вы предпочитаете? Коньяк? Бальзам? Ликер? Есть хорошее вино.

— Давайте бальзам. И прямо в чай.

— Ну и отлично. А я с вашего позволения выпью коньяку.

Лариса достала из бара две пузатые бутылки темного стекла. Внезапно она усмехнулась:

— Господи, кому расскажи, не поверят!

— О чем вы?

— Ну, я о том, что бывшая и новая жены вот так, запросто, сидят дома у первой и пьют чай с коньяком. Знаете, я считала, что Петя женился на какой-то молоденькой пиранье, а мы, оказывается, ровесницы. Просто сложился такой стереотип… ну, что мужчины за сорок, как правило, бросают своих старых, надоевших жен и сходятся с молоденькими. Да еще бывшая свекровь подлила масла в огонь…

— В каком смысле?

— Да в самом прямом. Сказала, что у Пети есть ребенок… старая идиотка… Будто бы Петя ей так сказал…

Людмила улыбнулась:

— Все очень просто. Петр считает мою дочь от первого брака, Александру, своей дочерью.

— Тогда понятно. Значит, это Петя сам нас запутал…

— Получается так… Расскажите мне про Артема.

— Ой, а давайте я покажу вам его детские фотографии! Он там такой лапочка!

Пока они, как старые верные подруги, рассматривали фотографии, в дом вбежал Петр.

— Что случилось, Лара? — спросил он, ворвавшись в гостиную прямо в верхней одежде и ботинках. — Что с Артемом?

— Здравствуй, Петя, — отозвалась Лариса.

— Здравствуй… Ты в милицию обращалась?

— Ну конечно! А ты как думаешь?! Я даже в службу безопасности твоей фирмы обратилась. И между прочим, твой разлюбезный Боречка Трунов мне сказал, что, мол, ничего в этом страшного нет, зря я волну поднимаю, наверняка Артем жив и здоров, просто загулял пацан — вот и все дела!

— Отчасти я его понимаю. Вполне возможно, так и есть.

— Какие же вы, мужики, уроды!

— Ненавижу эти обобщения!

— Но это так! Вы действительно уроды! Мне было проще найти общий язык с твоей женой, чем с тобой и твоим идиотом замом! Как у него только хватило наглости мне, матери, такое сказать!

— Боря просто хотел тебя утешить, — возразил Петр.

— Ну говорю же — уроды!

— Пожалуйста, не ссорьтесь… — мягко произнесла Людмила.

— О-о, дорогуша, это мы еще не ссоримся, — с сарказмом произнесла Лариса. — Это мы еще ласково разговариваем… С господином Булыгиным у меня, к сожалению, по-другому не получается.

Она снова закурила. Петр тоже, вынув пачку сигарет из кармана своей куртки. Людмила не стала его упрекать в нарушении данной накануне страшной клятвы. Обстановка и так была накалена до предела, так что любое слово, сказанное невпопад, могло подействовать, как искра в шахте, наполненной метаном. Слава богу, на время перекура между бывшими супругами воцарилось короткое перемирие.

— Господи, вдруг его похитили… — произнесла Лариса.

— Вряд ли, — возразил Петр. — Тогда тебе или мне уже позвонили бы, потребовали бы выкуп, пригрозили, чтобы мы не обращались в милицию… Нет, это никакое не похищение. Я уверен.

— Мне бы твою уверенность, — буркнула она. — Чай будешь?

— Да, спасибо, — отрывисто ответил он.

— Может, бутерброды сделать? Ты, наверное, голодный?

— Да, если не трудно.

— Тогда, Люда, я для вас тоже сделаю. И сама с вами за компанию поем. А то голова кружится от голода. Может быть, тогда мы все вместе на сытый желудок и придумаем что-нибудь конструктивное.

Лариса быстро приготовила горячие бутерброды из сыра и ветчины и выложила их на большое блюдо, на листья свежего салата. Потом достала еще одно блюдо и нарезала кружками помидоры и — тонко и продолговато, как в ресторане, — длинные тепличные огурцы, которые почему-то пахли, как известные духи «Кул ватер». Или духи пахли, как огурцы, выращенные в теплице зимой, — снегом, студеной водой и зимним холодом, и тем самым оправдывали свое название…

Пока Лариса хлопотала на кухне, Петр задумчиво листал альбомы с фотографиями. И хотя он не проронил ни слова, Людмиле казалось, что в душе он клянет себя последними словами за то, что был так суров со своим сыном.

Только они принялись за еду, как дверь вдруг открылась и в дом вошел Артем. Живой и невредимый, как и предсказывал Борис Трунов.

— Артем! — завопила Лариса и бросилась к сыну. — Темочка мой, сынок! — Она кинулась ему на шею и уже не могла сдерживать слезы. — Как ты нас всех напугал! Ну, где ты был, а?! Что, позвонить нельзя было?! Поросенок! Я чуть с ума не сошла! Отец волнуется! Люда здесь! Всех из-за тебя на уши поставили!

— Прости меня, мам… — виновато произнес Артем, обнимая мать. — Прости, пожалуйста, я такой идиот… Пап, и ты меня тоже прости… если можешь…

Петр поднялся с дивана и, приблизившись к сыну, вдруг порывисто обнял его.

— Засранец, — проговорил он дрогнувшим голосом.