Успехи русской колонизации по соседству с Казанским царством до половины XVI в.: русские селения на Ветлуге и заселение бассейна нижней Суры. — Политические и экономические причины покорения Казанского царства. Военнослужилая колонизация края: постройка городов на горной и луговой сторонах Волги в земле черемисов для защиты от ногаев; города в земле башкир. — Развитие дворцового, военно-служилого и церковного землевладения в Казанском царстве. Опись земель в 60-х годах XVI столетия и ее показания о приливе русского земледельческого и промыслового населения с верха. — Причины, привлекавшие русских людей в новый край.
Ослабление ногайской орды и ее подчинение Москве, монастырская и вольная крестьянская колонизация в закамских землях в первой половине XVII в.; вызвавшие ее причины. — Появление калмыцкой орды в 1634 г. и ее нападения на Казанское царство. — Постройка новых юродов и укреплений Закамской линии; увеличение военно-служилой и крестьянской колонизации края во второй половине XVII в.
Плодородие земель в Поволжье к югу от Тетюшской засеки. Заимка земель служилыми людьми; перевод и перевоз на эти земли крестьян. — Проведение Симбирской черты в начале царствования Алексея Михайловича. Крестьянская и военно-служилая колонизация южнее Симбирской черты. Промысловая и монастырская колонизация Самарской Луки. Устройство новой Сызранской черты в 30-х годах XVII столетия. Общие выводы о колонизации Казанского царства.
Одновременно с заселением Пермской земли происходила колонизация владений бывшего Казанского царства.
Пока в бывшем Болгарском царстве владычествовали татары, русская колонизация в Поволжье не подвигалась далее Ветлуги, с одной стороны, и Суры — с другой. Я уже упоминал о городе Ветлуге и о Варнавене монастыре, устроенном на р. Ветлуге в XV в. Очевидно, что обширные и непроходимые Ветлужские леса, защищавшие край от нападений с востока, дали возможность селиться здесь русским людям в XIV в., еще при существовании Нижегородского княжества. Князь Константин Васильевич Суздальский покорил мордву, обитавшую по нижней Оке, Волге и Кудьме. Чтобы упрочить здесь свою власть, он, по словам летописи, повелел русским людям селиться по pp. Оке, Волге и Кудьме на мордовских жилищах, «где кто похощет». Результатом этого было расширение пределов русской оседлости в Поволжье до устья Суры. Для защиты населения, выдвинувшегося вперед в этом направлении, в 1372 г. был построен город Курмыш на нижней Суре. Нижегородские князья охотно раздавали здесь земли и угодья. Борис Константинович, например, пожаловал Спасо-Благовещенскому монастырю свои пашни (роздерти), рыбные ловли и бобровые гоны по р. Суре, от речки Курмышки вниз до Волги. Монастырь устроил здесь несколько поселков. С переходом Нижнего [Новгорода] под власть Москвы колонизация правого нагорного берега Волги до устья Суры продолжалась безостановочно. В начале XV в. на р. Сундовале мы встречаем уже Лысково с московским наместником — ясный признак увеличения населения в этом крае, для которого понадобился особый управитель. Как бы то ни было, но далее р. Суры русская оседлость не подвигалась до княжения Василия ΙΠ. Василий III сделал еще шаг дальше и построил город Василъ-Сурск, уже на правом берегу Суры при впадении ее в Волгу. Город этот предназначен был служить не только защитой для пограничного русского населения, но и операционным базисом при наступлении на Казань. Современники возлагали на него по этой части большие надежды: «тем городом, — говорили они, — мы всю землю Казанскую возьмем». Но, как мы вскоре увидим, не этому городу пришлось сыграть эту роль: он слишком далеко отстоял от Казани.
Я не буду излагать вам историю борьбы Москвы с Казанью, так как это не входит в наши задачи. Укажу только на причины, породившие в Московском государстве стремление к утверждению своей власти в Казани. Причины эти были и политического характера, и экономического, коренились в соображениях государственной безопасности и экономических выгод. Казань, с одной стороны, была разбойничьим гнездом, откуда предпринимались хищнические набеги на Московскую Украину; с другой стороны, Казань была узлом торговых сношений с Востоком. То и другое стояло при этом во взаимной связи. Казанские татары, «яко же злии зверие», по выражению летописи, хватали христиан в плен. После похода 1552 г. освобождено было огромное количество пленных, которых казанцы нахватали в малолетство Грозного. Шестьдесят тысяч было только тех, которые получили «государев корм» в Свияжске, не считая тех, которые разошлись по домам или которых казанцы попрятали у себя по ямам{104} . Безопасность большой части русского Северо-Востока была невозможна при существовании Казанского царства, по выражению Курбского — «сильного и можнаго мучителя христианского», производившего «бесчисленное пленение и кровопролитие» в соседних русских областях, так что за 18 миль до Москвы все пусто было{105} . Свои опустошительные набеги казанцы предпринимали обыкновенно в соединении о ногаями, которые прикочевывали из прикаспийских степей к самой Каме. Московское правительство, как вы знаете, тщетно пыталось удержать казанцев от набегов, сажая ханов на казанский престол из своей руки. Казанцы, обыкновенно, прогоняли московских присяжников и брали себе царей либо из Крыма, либо из Ногайской орды. Одновременно с этим возобновились и их враждебные отношения к Москве. Таким образом, для усилившейся Москвы покорение Казани сделалось исторической необходимостью. Это покорение сулило, кроме того, и огромные экономические блага. Москва приобретала в Казани богатый рынок, куда приезжали степняки продавать скот и рыбу, приезжали и купцы с отдаленного Востока с редкими и дорогими товарами. С завоеванием Казани открывалась возможность беспрепятственно эксплуатировать рыбные богатства средней и нижней Волги. Русские люди и при существовании Казанского царства отправлялись на Волгу промышлять рыбой. Царь Шиг-Алей в 1521 г. привел с собой в Москву более 1000 московских рыболовов, которые ловили рыбу на 1000 верст ниже Казани «под горами девичьими и до Змиева камени и до Увека». Но не всегда эти рыболовы благополучно возвращались домой: сплошь и рядом они попадали в руки казанцам. Кроме того, с завоеванием этого царства московский государь приобретал множество плательщиков ясака в лице черемис, чуваш, вотяков и башкир, которые платили дань мехами казанскому правительству. Собственно приобретение новой территории для колонизации русского племени едва ли имелось в виду, и во всяком случае, не стояло на первом плане. Колонизация явилась неизбежным последствием завоевания Казани, мало осознанным и предвиденным в своих размерах.
Первым русским селением возникшим в Казанском царстве, был город Свияжск, при впадении реки Свияги в Волгу в 20 верстах от Казани. Город этот построен был в 1661 г. специально с той целью, чтобы служить операционным базисом при окончательном завоевании Казани, чтобы «учинити тесноту Казанской земле». Укрепление, дома и церковь заранее были срублены в Углицком уезде на Волге, и отсюда перевезены на судах к устью Свияги. Благодаря этому оказалась возможность соорудить город в четыре недели. В нем были поселены жители рязанского городка Перевитска и многие казанские князья и мурзы с товарищами, которые ранее ушли из Казани в Москву. Следствия постройки города не замедлили обнаружиться. Инородцы нагорной стороны Волги, чуваши и черемисы, «увидев, что город царя православного стал в их земле», явились к воеводам в Свияжск и били челом о подданстве, лишь бы только их не воевали. В Казани почувствовали скорый конец независимости, и многие из князей и мурз татарских приехали к государю служить, «видя свое изнеможение». Путь к Казани благодаря постройке Свияжска был очищен и укорочен, и Казань на другой же год пала.
Последствием взятия Казани русскими было превращение ее в пункт русской оседлости в завоеванном крае. В Казани оставлены были наместники для управления краем, а при них — дети боярские, стрельцы и казаки, которые должны были удерживать страну в покорности. В городе построено было несколько церквей и один монастырь, и поселились русские попы и монахи, а с 1566 г. и особый архиерей. Предполагалось развить широкую миссионерскую деятельность среди инородцев и распространением среди них христианства теснее сблизить их с Русью. Но скоро оказалось что, двух резиденций русской вооруженной силы недостаточно, чтобы держать край в покорности. Черемисы, подчинявшиеся прежде Казани, были недовольны утверждением русского владычества и поднимали постоянные восстания. Поэтому, для утверждения их покорности, московское правительство построило в их земле города: Чебоксары, Цивильск и Козьмодемьянск на правом берегу Волги, Кокшайск и Санчурск — на реке Кокшага в земле луговых черемис. Кроме того, оказалось необходимым оберегать пределы вновь приобретенной страны от ногайцев, которые, как я уже сказал, прикочевывали до Камы и иногда переправлялись через Каму и Угру и далее на север. Поэтому «против прихода ногайских людей» при Грозном построены были Лаишев — на правом берегу нижней Камы и Тетюшев — на «правой стороне Волги 40 верст ниже Казани». В 90-х годах XVI столетия от Тетюши до реки Свияги была устроена засека в вековом лесу, который тянулся на 10 верст в длину и упирался непосредственно в реку Свиягу. Вскоре после взятия Казани жившие по притокам Камы — Белой Воложке и Уфе — башкиры добровольно подчинились Московскому государству и стали платить ясак. Но спустя 30 лет они подняли восстание и московские воеводы оказались не в состоянии их усмирить. Поэтому правительство царя Федора, чтобы держать башкир в подчинении, построило в 80-х годах XVI столетия города Уфу и Бирск на реке Белой Воложке. Так во всех концах бывшего Казанского царства разбросались русские укрепленные пункты. Население этих городов состояло из детей боярских, стрельцов, казаков и духовенства. Военно-служилые люди и духовные были, таким образом, первыми насельниками завоеванного царства. За этими первыми насельниками последовали другие, и край скоро наполнился русскими людьми, которые основали в нем много новых поселков, а отчасти устроились уже в существовавших.
Эта дальнейшая колонизация края русскими людьми стояла в связи с древнейшим русским землевладением в завоеванном царстве. Пять лет спустя после взятия Казани, когда «казанское дело в конечное смирение пришло», казанский наместник князь Петр Иванович Шуйский взял на государя все села и земли, бывшие во владении казанских царей и князей. Из этих владений часть была отделена наместнику, часть роздана духовенству, и часть — служилым людям. Для духовенства и служилых людей требовалось содержание, а это, по тогдашним условиям, обеспечивалось, главным образом, землевладением. В 60-х годах XVI столетия всем этим землям, а равно и другим, находившимся во владении туземцев, по царскому повелению была произведена опись. Это было сделано для того, чтобы можно было знать, какие земли заняты и кем, какие лежат впусте и никем не заняты, «а впредь в поместье раздать доведется». Данные этой описи чрезвычайно любопытны: они вскрывают факты быстрого и довольно значительного прилива русского промышленного и земледельческого населения в новозавоеванном крае.
Оказывается, например, что около Свияжска на дворцовых землях в то время раскинулись довольно значительные слободы с народонаселением, большей частью русским. Поселенцы этих слобод занимаются, в основном земледелием, но у некоторых пашни и сенокоса нет, промышляют различными ремеслами и заработками. Такие прозвища, как: рыболов, кузнец, мельник, бочар, кожевник, скорняк, швец, кирпичник, серебряный мастер ясно указывают на эти ремесла и заработки. Русские люди в нагорной стороне населили не только новопостроенный город Свияжск и подгородные слободы, но также и села, из которых некоторые уже издавна существовали здесь, как, например, село Моркваши. Село это в то время находилось в поместье за служилыми людьми, и население в нем было уже большей частью русское. Более половины всех имен крестьян — русские; в Морквашах находится православная церковь с дворами причта. Русских людей встречаем в селах, деревнях и починках, находящихся на землях дворца, служилых людей и духовенства не только в Свияжском уезде, в нагорной стороне, но и в Казанском уезде, в луговой стороне Волги. Они носят, большей частью, прозвища, которые ясно показывают, откуда они явились в Казанское царство. Здесь мы встречаем васильегородца, вятчанина, галичанина, муромца, рязанца, угличанина, костромитина, суздальца и т. д. с верха Волги. Даже в области географической номенклатуры уже обнаруживаются результаты колонизации края русскими людьми. Значительные реки и притоки удерживают свои прежние инородческие наименования. Но небольшие речки, горы, озера и овраги, около которых поселились русские люди, являются в писцовых книгах большей частью русскими названиями. Из населенных мест почти все села носят нерусские названия. Это объясняется тем, что часто селения основывались на местах, прежде населенных и носивших уже свои наименования, или же располагались на реках и озерах, от которых и получали свое название, но селения, основанные не на больших реках и озерах, и притом вновь, как правило, носят русские названия. Таких селений, по писцовым книгам, больше всего в Казанском уезде. Русские названия носят чаще всего починки, чем деревни и села, что вполне естественно, так как починки — это только что возникшие поселки. Новозаселенными землями вполне являются, по писцовым книгам, земли духовенства. Казанскому архиерею были пожалованы обширные пространства, но без всякого населения, так что заселение их было уже делом самого архиерея. Об этом писцовые книги говорят в выражениях, не допускающих сомнений: «села и деревни и починки архиепископии…, которые после казанского взятия были пустоши». Земли, пожалованные монастырям казанским и свияжским были тоже без населения, и монастыри должны были сами привлекать сюда людей льготами. Успех монастырей в этом отношении был так велик, что не только городища, селища и пустоши в монастырских слободах населились довольно скоро разными людьми, но начали заселяться нови и стали «сечи на черном диком лесу», и «распахивати пашни и покосы расчищати». Поселение в таких местах чаще всего начиналось с починка, о котором обыкновенно говорилось: «стал ново на лесу», или же просто: «стал на лесу». Иногда монастырское селение само от себя выделяло новые починки и заселяло, таким образом, пустоши, находящиеся около него.
Несмотря на то, что внутренние пространства Московского государства были редко населены, очевидно, не было недостатка в людях, которые удалялись из внутренних областей на окраины и заселяли их. На окраины влекло русского человека большее плодородие почвы, не истощенное в такой степени земледелием, как внутри государства, более богатые угодья, рыбные, пчелиные, звериные, но чаще всего нужда, невозможность выполнить государственные и частные обязательства, угнетение со стороны властей и земледельцев, и, наконец, преступления.
До начала XVU в. русское население расселялось в том районе Казанского царства, который о юга защищался Тетюшской засекой и рекой Камой со стоявшими на ней городами и острогами. В XVII в. русское население понемногу стало проникать южнее этой линии. Монастыри и в данном случае являлись пионерами русской колонизации. Преображенский Казанский монастырь, получив во владение рыбные ловли за Камой (в реке Чертыне, Красном озере и других водах), завел около этих ловель двор, в котором жили, переменяясь по очереди, старцы монастыря и монастырские детеныши. Это было в самом начале XVII в. Несколько позже на этом месте возникает целый монастырский поселок, в котором строится церковь и поселяется на жительство около 30 человек старцев и служек. Обитатели поселка не только ловят рыбу, но и пашню пашут, и сено косят. Неподалеку возникает монастырская деревня, где, по писцовым книгам, мы видим особого монастырского приказчика, несколько крестьянских и бобыльских дворов, пашни и перелоги. Другой монастырь — Троицкий Елабужский — в 1688 г. выпрашивает себе землю по р. Зае и Ветке с сенными покосами и рыбными ловлями, уже с прямым намерением заселить эту землю крестьянами. По следам монастырей за Каму потянулись и крестьяне из соседних местностей Казанского уезда и стали основывать за Камой новые поселки, так, например, в двадцатых годах XVII столетия в дворцовом селе Елабуге составилась артель из «новых крестьян елабужан», которые решили, перейдя реку, поселиться «подле Камы-реки на Уфимской стороне». Эти крестьяне образовали селение Чалну на реке того же имени, недалеко от впадения ее в Каму. В сороковых годах XVII столетия около этого селения было уже восемь деревень и два починка, основанных крестьянами села Чалны, которое явилось, таким образом, рассадником целой группы колоний.
Какие же причины манили за Каму русских людей, недавно поселившихся в Казанском царстве? Ответ на это дают писцовые книги. Оказывается, что за время, прошедшее между первой описью Казанского царства в 60-х годах XVI столетия, и описью, произведенной в конце первой четверти XVII столетия, производительность земель в некоторых местах Казанского уезда понизилась. Те земли, которые прежде обозначались «добрыми», в писцовых книгах XVII столетия называются уже «средними», а иногда и «худыми». Очевидно, что эти земли за известное время «выпахались». Кроме того, в странах севернее Казанского уезда земледелие велось вообще при неблагоприятных условиях. В 30-х годах XVII столетия жители Пермского края докладывали царю: «а у них де Пермич место подкаменное, студеное, хлеб не родится, побивает мороз по вся годы, а от наших (царских) денежных сборов… и от хлебного недороду они Пермичи обнищали, и одолжали великими долги и врозь разбрелись по льготным местам»{106} . При таких обстоятельствах русские поселенцы, переселившиеся за Каму, не могли чувствовать недостатка в товарищах, являвшихся для эксплуатации еще не тронутого пахотой чернозема и богатых угодий в здешних лесах и лугах. Таким образом, в данном случае, мы сталкиваемся опять с той же причиной разброда русского населения, на которую я указывал вам в свое время и которая состояла в царившей тогда системе сельского хозяйства, рассчитанной не на удобрение, а на распахивание нови.
Заселение закамских земель в первые три десятилетия XVII в. происходило при внешних благоприятных условиях. Ногайцы, которые по летам прикочевывали к Каме из прикаспийских степей, благодаря умелой и ловкой политике московского правительства при Грозном и Федоре Ивановиче постепенно приведены были в зависимость от Москвы. В начале XVII в. они уже отдавали в Астрахани русским воеводам в «аманты лутчих людей» своих, которые содержались там на закладном дворе как залог покорности ногаев московскому правительству. Кроме того, Ногайская орда сильно уменьшалась количественно, отчасти вследствие внутренних усобиц, отчасти вследствие голода. Русский посол, гостивший в Ногайской орде между 1552 и 1556 гг., писал оттуда царю: «ногаи, государь, изводятца, людей добрых у них мало, да голодни необычно и пеши ногаи, много с голоду людей мрет, а друг другу не верят меж себя и родные братья. Земля, государь, их пропала: друг друга грабят». Сам князь ногайский Измаил в то же время писал царю: «а мы года уже три-четыри многим волнением отбыли, есмя животов и лошадей и одежи… А наши улусы оголодали и т. д.». Ногаи стали выпрашивать себе у московского правительства даже хлеба и денег на пропитание. При таких условиях они перестали быть опасными соседями, и русское население, пользуясь этим, вышло за линию укреплений и стало понемногу продвигаться на юг, по степному чернозему, расстилавшемуся вперемежку с лесами за Камой.
Но обстоятельства резко изменились в 30-х годах XVII столетия. В 1634 г. ногаи, отправившись на свои старые кочевья вверх по Волге, неожиданно для себя натолкнулись на калмыков, которые во множестве прибыли из Азии, с берегов верхнего Иртыша и Ишима. Произошел бой, из которого калмыки вышли победителями. Часть ногайцев перешла тогда на правый берег Волги и откочевала на юг, в Предкавказье, а остальные обратились за помощью к астраханским воеводам. Но и воеводы не помогли, и ногаи принуждены были подчиниться калмыкам. Калмыки от этого еще более усилились и сделались очень опасными для окраинного населения Московского государства. Эту опасность должны были испытать в особенности те поселенцы, которые имели смелость поселиться на левой стороне Камы. Калмыки начали громить их поселки, уводить в плен жителей, грабить имущество, поэтому постройка укреплений для защиты закамского населения явилась крайне необходимой. В 40-х годах XVII столетия за Камой построено было три острожка: Ахтачинск, Шешине к (на р. Шешне), и Мензелинск (на р. Инке). В 1650 г. на реке Чалне при впадении ее в Каму построен был городок Чална, в котором поселены были 100 белопашенных казаков «для обереганья от прихода калмыцких и ногайских людей». Эти казаки набраны были из охочих, гулящих людей. Судя по их прозвищам, они вербовались в разных местах и городах: тут мы встречаем и елабужанина, сарапульца, лаишевца, пермитина, устюжанина, двинянина, ярославца и т. д. Им даны были поблизости от города пахотные земли по 20 четвертей на человека, сенокоса по 5 десятин, лес на дрова и дворовое строение и хоромы. Но эти отдельные укрепления недостаточно оберегали закамское население от калмыков, несмотря даже на то, что в конце царствования Михаила Федоровича калмыки присягнули «быть под высокою царскою рукою, а войною им на государевы города и уезды не приходити». Поэтому правительство царя Алексея Михайловича решилось провести непрерывную черту укреплений от р. Волги до р. Ика для защиты населения Казанского царства вообще, и в частности закамского, от набегов калмыков и ногайцев. Работы по проведению закамской черты начались летом 1652 г. и кончились осенью 1656 г. Закамская черта укреплений протянута была на 175 тогдашних тысячесаженных верст с лишком. В состав ее входил целый ряд городков, построенных вдоль линии р. Большого Черемшана и ее притока Малого Черемшана и на левых притоках Камы до Ика включительно, а именно: Белый Яр, Ерыклинск, Погинск, Билярск, Новошешминск, Кичуевск, Заинек, Мензелинск. Промежутки между городами были заняты валами, засеками и надолбами. По окончании постройки черты из Москвы был послан для осмотра ее дворянин, который составил обстоятельное описание ее. Ввиду огромного значения, которое имело проведение укрепленных черт в истории колонизации и ввиду того интереса, который сама по себе имеет эта строительная деятельность Московского государства, считаю нелишним познакомить вас поближе с этим типом укреплений.
Начнем с городков. Центральную часть городка составлял острог. Это была небольшая четырехугольная или круглая площадь, средним числом в 1000 кв. сажень, огороженная тарасным валом, в две-три сажени вышины и сажень толщины. Тарасный вал состоял из ряда срубов, наполненных землей и крытых дранью. По углам острога и в середине стен возвышались башни в несколько ярусов, деревянные и крытые тесом. Под некоторыми из этих башен делались проезжие ворота. Одна из башен, самая высокая, предназначалась для наблюдения над окрестностями. На ней висел «государев вестовой колокол», в который караульные били набат при появлении воинских людей, а также в случае пожара. Другие башни назначались для верхнего боя: на них поставлены были одна-две пушечки и несколько пищалей. Для верхнего боя и по стенам острога делались особые крытые площадки, откуда стреляли стрельцы из ручных пищалей или самопалов. Внутри острога находились обыкновенно церковь и дворы причта, государева приказная изба, караульная изба у ворот, иногда несколько дворов служилых людей, погреба с военными и съестными припасами, амбары и житницы. Сажени две отступя от стены острога шел кругом от него ров. За рвом находились слободы служилых людей города — стрелецкая, пушкарская и другие. Эти слободы иногда огорожены были надолбами, т. е. высоким тыном из бревен, глубоко забитых в землю и крепко связанных поперечниками.
В промежутках между городками тянулись разные укрепления. На открытых местах шел такой же тарасный вал, каким был обведен острог. По тарасному валу на известных расстояниях строились миниатюрные городки, называемые «выводами», или наши «шанцы». Параллельно с валом шел глубокий ров, сажени в две глубиной и в три шириной.
На болотах взамен этих укреплений вбивались обыкновенно высокие надолбы. В лесах делались засеки. На аршин и на два от корня рубились деревья и валились вершинами в сторону неприятеля, полосой сажен в 40–60 ширины. Этот валежник, в соединении с пнями, должен был затруднять вторжение конных неприятелей. Из приведенных подробностей вы можете видеть, какую важную роль играл при создании укреплений Московского государства лес. Само направление укрепленных черт стояло в зависимости от распределения лесов. В этом мы еще не раз убедимся при рассмотрении колонизации степной Украйны Московского государства. А так как укрепленные черты были оплотом подвигавшейся вперед русской колонизации, то, следовательно, мы имеем в данном случае еще новое показание великого значения леса в расселении русского народа по Восточно-Европейской равнине.
Городки, воздвигнутые на укрепленной черте, были не только обеспечением русских колоний, выдвинувшихся вперед, но и сами сделались передовыми русскими колониями. В них поселены были служилые люди по прибору разных наименований — стрельцы, казаки, солдаты, копейщики и т. д. Им розданы были земли и угодья на содержание; они обзавелись здесь семьями и хозяйством. Эти служилые люди набраны были вновь из разных охочих людей, русских и инородцев, или же переведены были из других городов, как ближайших, так и отдаленных. Тут мы встречаем и тетюшан, и чебоксарян, и цивилян, и саранцев, и арзамасцев, и нижегородцев, владимирцев, торопчан, и пермяков, и вятчан и т. д. Здесь же московское правительство поселило и испоместило довольно значительное количество смоленской шляхты и казаков, взятых в плен во время войны с Польшей. Читая обо всем этом в тогдашних источниках, невольно вспоминаешь деятельность Владимира Святого по укреплению границ, о которой летопись говорит: «Нача ставити городы по Десни и по Востри и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугне, и поча нарубати муже лучшие от словень, и от кривичь, и от чуди и вятичь и от сих пасеши грады: бе бо рать от печенег»{107} . Если вспомнить при этом о Ярославе, который поселил пленных ляхов по Роси, аналогия выйдет полная. Как однообразны явления нашей истории на протяжении многих веков. Все та же борьба со степью, все те же средства защиты. Вероятно, и вал, проведенный Владимиром Святым, частокол, который видел монах Бруно, были в том же роде, как позднейшие московские тарасы и надолбы.
С проведением Закамской черты колонизация закамских земель усилилась. Их плодородие привлекло сюда множество крестьян из внутренних областей государства. Показания этих крестьян, занесенные в писцовые книги конца XVII столетия прямо говорят, что они ушли с родины «от хлебного недороду». Первые поселенцы, устроившись хорошо на новых местах, перетягивали к себе своих земляков, и поселок, сначала незначительный, превращался в людное селение. По следам русских людей за Каму стали переселяться и инородцы. Инородцы и ранее того бывали за Камой, но только временно. За Камой у них находились сенные покосы, бортные и звериные ухожаи, для пользования которыми они являлись сюда по временам. С приливом русского населения явилась опасность захвата этих угодий со стороны пришельцев. Поэтому инородцы, чтобы сберечь угодья, стали селиться подле них. Русское и инородческое население, таким образом, все более и более перетасовывалось. Для вящего обеспечения края московское правительство в 60-х годах XVII столетия испоместило здесь новую группу литовских пленников, а именно полоцкую шляхту Гаврилы Гославского полка. Для обеспечения новых помещиков крестьянским трудом велено было из дворцовых сел разных уделов Казанского царства выбрать с двадцати дворов по человеку и поселить их на землях, отведенных полоцкой шляхте. В самом конце XVII в. за Камой испомещены были новые партии иноземцев, полковой службы и рейтаров. Мелкое, служилое землевладение, вследствие этого, достигло здесь большого развития, и край между Камой и Закамской чертой получил довольно значительное население.
Одновременно с заселением закамских земель совершился подобный же процесс на правом берегу Волги, к югу от Тетюшской засеки. Земли, лежавшие к югу от этой засеки, в половине прошлого (XIX) столетия возбуждали восторг специалистов, посещавших эту местность. В более раннее время плодородие этих земель, несомненно, было еще значительнее. Благодаря этому служилые люди из соседних уездов понемногу стали занимать эти земли с соизволения правительства, утверждавшего земли за заимщиками на вечном, а чаще на поместном праве. Стремление служилых людей к приобретению здесь поместий особенно усилилось со времени построения г. Симбирска и проведения Симбирской черты укреплений в начале царствования Алексея Михайловича. Сюда же стали являться служилые люди не только из соседних, но и из отдаленных внутренних уездов Московского государства. Прибывши на место, служилый человек сам отыскивал себе свободную землю. Назначенный воеводой «откащик» отправлялся «на порозжую землю, на дикое поле»; не доезжая до земли, брал с собой «тутошних и сторонних людей, сколько пригоже», расспрашивал их о найденной челобитчиком земле и, если они показывали, что эта земля ни в поместье, ни в оброк никому не отдана, отводил землю челобитчику. Но распространение служилого землевладения неизбежно вызывало и заселение означенного края. Служилые люди не только со своими семьями селились на новых землях, но и переводили крестьян из внутренних областей, и край, таким образом, постепенно наполнялся русскими людьми.
В шестидесятых годах XVII столетия более отважные и предприимчивые из русских крестьян заняли за чертой ниже Симбирска обширную полосу земли, примыкавшую к Волге и называвшуюся Абругинской землей. По книгам 1669 г. слободы этих крестьян являются приписанными к дворцовому ведомству; пахотные земли их обозначены на правой стороне Волги, а сенные покосы — на левой стороне Волги. Этот пример заразил некоторых захребетников, живших в Белоярском городе на левой стороне Волги. Они составили артель, перешли на правый берег и поселились на реке Сенгилейке. Они обязались вести службу станичных казаков, и правительство отвело им пашни и сенные покосы.
В 60-х годах XVII столетия русские люди начинают селиться за валом Симбирской черты «с Крымской стороны» и гораздо западнее Волги. Пионерами, по большей части, являются мелкие служилые люди с черты, вроде, например, пахотных солдат, и дворяне, и дети боярские, выпрашивающие себе здесь поместья. Последние переводят на свои земли крестьян с семьями из своих имений во внутренней России, не обращая внимания на дальность расстояния. Многие, пользуясь отдаленностью своего края от центра, принимают к себе вполне свободно беглых крестьян из внутренней России. По донесению сыщиков, отправленных в 1662 г. в здешние места, за дворянами и детьми боярскими жило много беглых людей из крестьян.
В заселение Поволжья южнее Симбирской черты вносили свою долю участия торгово-промышленные люди и монастыри. Их деятельности, главным образом, обязана заселением Самарская Лука Волги. По своим природным свойствам Самарская Лука была одной из лучших местностей Поволжья. Она покрыта была тучным степным черноземом вперемежку с прекрасным строевым лесом, богатым зверьем и пчелиными бортями. Луку прорезывали в разных направлениях р. Уса и другие речки, изобиловавшие рыбой и орошавшие превосходные луга. Посреди одной из этих речек — Усолки — были соленые ключи, в изобилии насыщенные солью. Самарская Лука пользовалась и относительной безопасностью: с трех сторон ее защищала широкая и глубокая Волга; к этой природной защите присоединилась в конце XVI в. и искусственная — в виде укрепленного города Самары, построенного на луговой стороне Волги, при устье реки Самары; а в XVII в., в начале царствования Михаила, для защиты рыбопромышленников и купеческих караванов, плавающих по Волге, от нападения казаков, сверх того, построены были два острожка на самой Луке. При таких условиях не замедлило последовать заселение края русскими людьми. Купец Надей Светешников обратил внимание на соленые ключи р. Усолки и завел здесь соляные варницы, около которых вскоре возникло несколько русских поселков. Царь Михаил особой грамотой подтвердил гостю Надею Светешникову и сыну его, Семену, заимку. Алексей Михайлович выкупил у Светешниковых Надеинское Усолъе и пожаловал его Саввину Сторожевскому монастырю «с варницей и варными заводы и со крестьяны, и с бобыли и с рыбными ловлями и со всякими угодьи». С переходом Усолья Саввину монастырю заселение Самарской Луки пошло еще быстрее. Монастырю пожалована была грамота, по которой «с работных людей и бобылей Надеинскаго Усолья с деревнями которыя работают в соляных варницах никаких податей и стрелецкаго хлеба имать не велено». Эти льготы, естественно, должны были привлечь население на землю Саввина монастыря, и через шестнадцать лет после выдачи жалованной грамоты, мы встречаем на этих землях несколько деревень с населением в 288 крестьянских и бобыльских двора. С особой энергией действовал в интересах монастыря в восьмидесятых годах XVII столетия старец Леонтий Маренцов. Он захватил громадное количество земли по соседству с Усольем, не стесняясь тем, что земля частью приписана была к городу Самаре, а частью взята на дворец. На этой земле он селил беглых крестьян и чувашей, которых переманивал даже с дворцовых земель. Благодаря его деятельности на Самарской Луке возникло несколько новых сел и деревень и пополнились прежние: в одном Усолье в конце 80-х годов XVII столетия было уже более трехсот дворов. Параллельно с заселением земель Саввина монастыря на Самарской Луке совершалось заселение земель служилых людей, патриарха и дворцовых. Опись 1647 г. показывает, что заселение это совершалось «прихожими людьми разных городов». Тут мы встречаем и арзамасцев, и алатырцев, и тетюшан, и нижегородцев, и балахонцев, и свияжан и т. д.
Ввиду этого заселения правительству нужно было подумать о защите населения, вышедшего за укрепленную Симбирскую черту и расселившегося южнее ее. Вероятно, с той целью и построен был в 60-х годах XVII столетия город Пенза на р. Суре. Но постройка этого города еще более подвинула вперед заселение земель за Симбирской чертой. Служилые люди из соседних уездов стали обращаться к правительству с просьбой отвести им землю на пашню и угодья. На этих землях стали поселяться пришлые крестьяне, иногда даже без ведома владельцев. Вследствие прилива населения за Симбирскую черту у правительства в 80-х годах XVII столетия складывалась мысль провести новую черту укреплений южнее Симбирска. Для осуществления этого плана правительство сначала расселило в разных пунктах предположенной черты служилых людей, которые должны были составить контингент охраны будущей черты. В 1683 г. построен был город Сызрань на Волге, на южном конце Самарской Луки. Когда набралось достаточно служилых людей, проведена была и сама укрепленная черта от г. Сызрани до Пензы.
С проведением Закамской и Сыэранской черт русская оседлость охватила, можно сказать, все пространство земель, входивших в состав Казанского царства. Из сделанного мной очерка заселения этого края русскими людьми вы могли убедиться, что первоначальная русская колонизация этого края вызвана была чисто политическими причинами — желанием удержать завоеванную страну в покорности. Но с утверждением русского владычества в Казанском царстве дальнейшее заселение русскими людьми совершалось уже при действии совершенно других причин — экономических и социальных. Русские люди стали заселять край большей частью добровольно, находя здесь лучшие земли и угодья, чем в местах своего прежнего поселения, и различные льготы для своего труда. Военная колонизация при этом не прекращалась, но она уже не предшествовала земледельческой и промышленной, а следовала за ней и имела в виду не расчищение пути мирным колонистам, а охрану этих мирных колонистов, вышедших из укрепленного района. Все общественные силы в большей или меньшей степени принимали участие в заселении новоприобретенной страны. Но, как вы могли заметить, главная роль принадлежала все-таки крестьянину-земледельцу и мелкому служилому человеку. Они, можно сказать, шли рука об руку, взаимно поддерживая друг друга, мало даже отличаясь друг от друга по роду своей деятельности. Крестьянин-земледелец обрабатывал свою землю, но сплошь и рядом бросал соху и с оружием в руках становился рядом со служилым человеком. Последний, когда неприятель не тревожил Украйны, слагал оружие и брался за соху или косу. Крестьянин-земледелец нередко превращался в казака, стрельца, солдата, рейтара или копейщика, но, с другой стороны, и служилый человек нередко превращался в пахотного мужика. Одинаковые условия жизни на окраине порождали однородную деятельность, однородный быт, одинаковые жизненные привычки и наклонности в этих пионерах русской колонизации. Чрезвычайно характерными являются в истории заселения русскими людьми Казанского царства подвижность русского населения, та легкость, с которой оно покидало только что насиженные места и переходило на новые, это непрерывное стремление к расширению территории своей оседлости. В этом отношении история заселения русскими людьми Казанского царства дает множество подробностей, живо рисующих и поясняющих, как могло совершаться расселение русских людей и в другие, более ранние времена нашей истории, о которых мы не имеем таких полных и детальных сведений.