Создание сплоченного коллектива

Осознание того, что я – сын человека, который выжил при холокосте, определенным образом влияет на меня, и, может, поэтому я особенно чутко ощущаю моральную неустойчивость человечества. Мое отчаянное желание строить мосты между людьми – не что иное, как инстинкт самосохранения, связанный с тем, через что пришлось пройти моему отцу во время холокоста и чему он научил нас, чтобы с другими людьми не повторилось то, что случилось с ним. Я существую отчасти благодаря тому, что мой дедушка и мой отец всегда были добры к людям, всегда относились к ним с уважением. И даже в самые темные времена некоторые из них готовы были рискнуть своей жизнью, чтобы ответить добром на добро.

Рождение компании KIND и ее социальной миссии было бы невозможно без следующей истории. KIND возникла в один из самых печальных периодов в моей жизни. Парадоксально, но один из самых тяжелых периодов моей жизни оказался в итоге одним из самых продуктивных в плане профессионального роста.

2003 г., год создания бренда KIND, начинался совершенно обыкновенно. Я только что вернулся из поездки с моими родителями в Мексику, где в Пуэрто-Вальярте вся наша семья ненадолго воссоединилась.

Родители знали, что я много работаю – и над своей компанией, и над движением OneVoice. Я редко брал отпуск, и родители не ожидали, что я приеду к ним. Я устроил им неожиданную встречу в аэропорту. Попросив одного туроператора одолжить мне его куртку, шляпу и табличку с названием фирмы, я подошел к родителям, предлагая им экскурсию чужим голосом. Сначала они даже не узнали меня в форме гида. И лишь спустя несколько секунд папа воскликнул от удивления, поняв, что перед ними я.

В то время я переживал серьезный стресс. Я проводил огромное количество времени, думая о полезных батончиках-снеках, разработкой которых мы занимались и у которых до сих пор не было названия. Наши расходы в тот момент были колоссальными. Я не мог выплатить себе зарплату. Мы были вынуждены отказаться от важной линии продукции, потому что производитель, на которого мы не имели никакого влияния, добавил в состав продукта, который мы у него покупали, ненатуральные ингредиенты. Поэтому наше финансовое положение становилось все более плачевным. Кроме того, я был занят запуском OneVoice. Я не мог спокойно спать по ночам, потому что чувствовал, что делаю недостаточно, чтобы по-настоящему бороться с жестокостью и пропагандой ненависти на Ближнем Востоке.

Неделя в Мексике с моей семьей стала долгожданной передышкой. Я помню, как читал «Парфюмера», когда мы катались на лодке по голубой глади залива Бандерас, и как я обсуждал прочитанное с отцом. Помню, как обнимал отца и боролся с моими братьями и сестрами, чтобы обнять его первым. Он был как большой плюшевый медведь.

Я вернулся в Нью-Йорк после Нового года и сразу же приступил к решению важных деловых задач. Через несколько дней, 8 января 2003 г., Дорис Ривера, в то время директор по операциям, пришла ко мне в кабинет в слезах.

Я подумал, что с ней случилось что-то ужасное. Но она сказала, что ей только что звонила моя мама, чтобы сообщить плохие новости: умер мой отец. Сначала я подумал, что она что-то напутала, потому что это было невозможно. Я сказал ей, что она, наверное, что-то неправильно поняла. Я позвонил маме, и, когда она сама сказала мне, что папы не стало утром, начал задавать ей совершенно бессмысленные вопросы: «Ты уверена? Ты пробовала искусственное дыхание? Наверное, можно что-то сделать. Позвони врачам. Вызови «Скорую помощь». Ты вообще пробовала что-нибудь?» Мне казалось, я могу изменить уже совершившийся факт. Это тоже особенность моей натуры – я никогда не могу смириться с бедой, и даже в этой ситуации я был уверен, что можно что-то сделать.

В какой-то момент я все же осознал, что папы больше нет. Я начал плакать. Затем вместе с опустошающим осознанием потери человека, которого я любил больше всех и которым так восхищался, во мне произошла мгновенная перемена. Я стал думать о наставлениях отца заботиться о семье. Я тут же начал искать в своих документах бумаги, которые отец дал мне, и думать о своих новых обязанностях, которые ложатся на мои плечи, потому что его больше нет. Я перешел в режим антикризисного управления, пытаясь хоть как-то контролировать ситуацию.

Я не знал, что делать с PeaceWorks и OneVoice, уезжая в тот же день из Калифорнии, чтобы быть на похоронах. Я наделил Дорис и Рейми, главу отдела продаж, своими полномочиями. Я готовился отсутствовать месяцы, и так в итоге и получилось. Я должен был быть со своей семьей, помогать маме разобраться в делах отца.

Мой друг Дари Шалон как раз был у меня в офисе, когда Дорис сообщила мне печальную новость. Он помог мне собраться, отвез в аэропорт и посадил в самолет. Не знаю, как без его помощи я смог бы сделать все это сам в том состоянии, в котором находился.

По еврейской традиции, когда умирает член семьи, необходимо соблюдать правила траура, которые существуют уже на протяжении многих тысячелетий. В течение первой недели после похорон, которая называется шива, мои братья и сестры, моя мама и я не выходили из дома родителей в Лос-Анджелесе целую неделю, мы закрыли все зеркала, я и другие мужчины не брились. Три раза в день мы читали кадиш, траурную молитву.

 

Рождение OneVoice

Совершенно случайно получилось так, что в Лос-Анджелесе в синагоге Темпель на Уилшир-бульваре на 15 января у меня было запланировано выступление перед 500 людьми. Проведя целую неделю в стенах дома родителей, я был не в состоянии выступать перед аудиторией и говорить о своей работе. Я был полностью парализован смертью отца.

Выступление должно было пройти в день, когда заканчивается шива. Мы провели небольшую поминальную церемонию по окончании шивы в синагоге, где-то за час до моего выступления. На церемонию пришли около 20 самых близких к семье людей. Раввин Харви Филдс попросил каждого из нас поделиться воспоминаниями об отце. Больше всего говорили о его доброте и щедрости по отношению к другим – как он заставлял людей улыбаться, как его присутствие могло поднять кому-то настроение. Когда все высказались, раввин посмотрел на нас и сказал: «Вы не можете сказать, что ваш отец ушел. Он здесь, с нами». Это трудно объяснить, но с момента моего прибытия в Лос-Анджелес я чувствовал, что отец – внутри меня. Когда я ложился спать, закрывал глаза и обращался к самому себе, то ощущал его присутствие, но не во сне, а по-настоящему. Я чувствовал какой-то внутренний приказ сделать часть его личности своей личностью и желание, чтобы я перенял черты его характера. Раввин Филдс взял меня под руку и сказал: «Дэниэл, я знаю, это трудно. Но я думаю, твой отец хотел бы, чтобы ты выступил сегодня по поводу OneVoice».

Незадолго до этого, осенью, мои родители пришли посмотреть на меня, когда я публично рассказывал о концепции OneVoice. В то время большинство людей считали, что это безумная идея призывать израильтян и палестинцев к экономическому сотрудничеству, особенно если этот призыв исходит от странного мексиканского еврея, живущего в США. Хотя мои родители изначально тоже считали, что эта идея слишком притянута за уши (и они все еще надеялись увидеть меня славным евреем-юристом), после того выступления они сказали, что гордятся моим упорством и начинают постепенно верить в концепцию. Имам Фейзел Абдул Рауф, известный мусульманский лидер, представил меня Эдгару Бронфману-старшему, возглавляющему в то время Всемирный еврейский конгресс. Оба согласились присоединиться к нашему консультативному совету, а также фонд IBM согласился нас поддерживать. Движение OneVoice начало набирать обороты, и над этим выступлением в Лос-Анджелесе я работал в течение шести месяцев. Мой друг и сооснователь движения Мохаммед Дароше прилетел в Лос-Анджелес из арабской деревни Иксал в Израиле, чтобы помочь мне.

Это выступление далось мне крайне тяжело. У меня никогда не было страха выступать перед людьми, однако в тот день, прежде чем выйти на сцену, я испытал панику. Я стоял в туалетной комнате и смотрел на свое небритое семь дней лицо, мое сердце бешено колотилось, а тело было как в лихорадке. У меня кружилась голова. К счастью, со мной был Мохаммед, который помог мне справиться со всеми чувствами.

Следующим вечером я должен был выступить еще на одном мероприятии OneVoice в доме Денни Де Вито и Реи Перлман. Меня ожидала толпа людей, среди которых были знаменитости, а также режиссеры и продюсеры. Несколько месяцев до этого по приглашению Реи и моего друга Джоула Филдса я уже говорил со всеми этими знаменитыми людьми, и хотя, конечно, тоже волновался, но осознавал свою ответственность и был собран, чтобы осуществить задуманное.

В течение нескольких следующих лет большую часть времени я проводил на Ближнем Востоке, в Калифорнии и Техасе, лишь изредка наведываясь в Нью-Йорк. Мои братья и сестры, моя мама и я проводили очень много времени вместе. Мы с братом улаживали дела отца в Калифорнии и Техасе. На Ближнем Востоке мы с Мохаммедом продолжали работать над OneVoice, открывали офисы в Тель-Авиве и Рамалле, нанимали людей, создавали команду, искали инвесторов.

Ни один предприниматель не стал бы делать того, что делал я, если бы он руководствовался логикой. Моя компания выживала. Запускать новый продукт сложно само по себе, а я еще занимался этим удаленно. Я прилетал, работал со своей командой над запуском KIND и улетал опять. Я писал им электронные письма и был доступен по телефону. У меня были дела, которые я не мог отложить. Я чувствовал, что это мой долг – позаботиться теперь о семье и в память об отце работать над OneVoice – движением, которое будет бороться за мир.

У меня было много времени подумать о своем отце в течение всего последующего года, потому что впервые я ходил в синагогу дважды в день. По еврейской традиции траура, когда умирает член твоей семьи, необходимо читать кадиш три раза в день в течение всего года. Мое воспитание не было религиозным, поэтому сначала я не видел в этом никакого смысла. Я сказал своему ортодоксальному раввину, что я не могу читать иудейские молитвы, потому что не понимаю их: «Какое дело Богу до того, что я восхваляю его? Не слишком ли это заносчиво со стороны человека, считать, что важно возвеличивать Бога?» Весь процесс казался мне бессмысленным и преувеличенно важным. Раввин сказал мне: «Сделай мне одно одолжение, Дэниэл. Попытайся молиться в течение месяца, и если ты в конце его будешь считать так же, то мы поговорим об этом». Мой отец действительно уважал раввина Шайнберга, и хотя не был религиозен, я знал, что он читал поминальный кадиш по моему дедушке, когда он умер, поэтому я решил попробовать. Раввин также подарил мне книгу «Пиркей Авот», в которой собраны моральные постулаты иудаизма, которым нужно следовать по жизни.

2003 г. был одним из самых тяжелых в моей жизни. Мой отец был для меня лучшим другом, моим учителем, моим героем. Когда я начал ходить с бородой по правилам еврейского траура, в течение первого месяца мне казалось, что я нахожусь не в своем теле. Мне чудилось, что люди глазеют на меня и по-другому ко мне относятся, возможно, это мне лишь казалось из-за моих внутренних переживаний. Это было непросто – в какой части света я бы ни находился, я каждый день читал кадиш. Я делал это и в Давосе, будучи на Мировом экономическом форуме, и в разных частях Ближнего Востока, и в разных городах США. И тем не менее этот год стал годом огромного профессионального роста. Смысл молитв кадиша, который раньше был скрыт от меня, теперь открылся мне. Через молитвы я учился, как стать лучшим человеком, как сделать этот мир добрее, через них я отдавал дань памяти моему отцу, позволял ему быть во мне и рядом со мной.

 

Рождение KIND

В апреле 2003 г. мы с членом моей команды Сашей Хэр, директором отдела маркетинга и разработки новых продуктов, размышляли над названием бренда полезных фруктово-ореховых батончиков, которые собирались выпустить. Мы обменивались идеями по электронной почте, если меня не было в Нью-Йорке, и время от времени встречались для мозгового штурма.

Из всех наших предложений самым ярким было слово KIND (добрый). Оно было связано с человеческим качеством, и из него быстро родился слоган нашей компании: «Будь ДОБР к своему телу, будь ДОБР к своему вкусу и будь ДОБР к своему миру». Слоган говорил о том, что мы не хотим жертвовать ни пользой нашего продукта, ни его вкусом, ни нашей социальной миссией, заключающейся в попытке сделать мир чуточку лучше.

Название KIND особенно импонировало мне, потому что вся сущность моего отца, то, что он пережил холокост, и то, как он жил всю оставшуюся жизнь, были неразрывно связаны со словом «доброта». Вся его жизнь, думал я, оглядываясь назад, была дорогой добра. Он обращался с каждым как с равным, не важно, кто это был – служащий или владелец банка. Если официант или стюардесса оказывались в дурном расположении духа, он всегда находил способ заставить их улыбнуться. Другие тоже были добры к нему, в том числе, что немаловажно, его враги, которые помогли ему выжить. Его жизнь стала для меня доказательством того, что доброта и сочувствие – это единственное, что позволит человечеству выстоять, иначе его ничто не спасет.

 

Унаследованная эмпатия

Я родился в 1968 г. в Мехико. Вместе со старшей сестрой Илеаной, младшей сестрой Тэмми, младшим братом Сиомой я вырос в еврейской общине этого города, численность которой тогда составляла около 50 тыс. человек. Наши родители, хотя и не были религиозны, числились активными членами различных еврейских организаций. Однако они очень хотели, чтобы мы стали частью не только небольшой еврейской общины, но и огромного мира вокруг нас.

Моя мама Соня осталась дома, чтобы растить нас. Она была из города Тампико штата Тамаулипас, в котором жило всего лишь несколько еврейских семей. Ее отец Маркос приехал в порт Веракрус в начале века, спасаясь от погромов в Восточной Европе. У нас есть семейный анекдот, который гласит, что дедушка был уверен, что приехал в США, и лишь спустя много лет он обнаружил, что выучил испанский вместо английского, а живет в Мексике, а не в Штатах.

Моя мама была общительной, очень дружелюбной, она была связующим звеном нашей семьи. Она выросла в католической стране, в которой люди крайне редко встречают еврея (если вообще встречают), и поэтому она каким-то шестым чувством ощущала свою обязанность стать посланником еврейского народа. Она заводила дружбу с таксистом и продавцом фруктов. Когда мы ходили в кино, мой «дядя» Джордан, на самом деле просто хороший друг семьи, предлагал попкорн и сладости людям, которые сидели рядом с нами, даже если они были незнакомцами, эту привычку переняли мои родители, а вслед за ними и я.

Мой отец Роман родился в 1930 г. в Риге, в Латвии, а вырос в Каунасе, в Литве, где у моего дедушки Сиомы был небольшой бизнес по производству корсетов. Моя бабушка Роза как-то рассказала мне историю про моего отца, когда он был еще совсем ребенком, которая доказывала, что уже тогда он умел по-настоящему сопереживать и проявлял свою природную доброту. Однажды к ним в дом постучался бедный ребенок. Это была холодная зимняя ночь, ребенок просил еды. Мой папа, которому тогда было лет пять, пошел на кухню, чтобы сделать ему бутерброд. Он очень увлекся этим, стараясь сделать его как можно вкуснее, и моя бабушка велела ему поторопиться, потому что ребенок не станет долго ждать и пойдет просить дальше. Когда мой папа вернулся к двери с бутербродом, он увидел, что мальчик ушел. Тогда он побежал искать его босиком по снегу и без пальто, чтобы отдать приготовленную для него еду.

Пока они росли, приближалась война, и мой отец со своим старшим братом Ларри часто попадали в драки с соседскими детьми, которые обзывали их или как-то по-другому досаждали им, потому что они были евреями. Когда нацисты захватили Литву, жизнь евреев стала невыносимой. К тому времени, как началась война, моему папе было девять, а его брату Ларри 14.

Они жили в многоквартирном доме, консьерж которого, литовец, был пьяницей. После оккупации страны немцами еды сразу стало не хватать. Однажды консьерж сказал моему отцу: «Я знаю, ты голоден, пойдем со мной, я покажу тебе, где ты можешь взять еду». Мой отец пошел за ним по улице. Консьерж подвел его к телу мертвого мужчины. «Это еврей, – сказал консьерж. – Можешь отрезать от него кусок и съесть, если хочешь».

«Тогда пришли жестокие времена», – рассказывал отец. Мне было девять, когда он поведал мне эту историю. Моя мама тогда была против: «Роман, ему всего лишь девять лет, не рассказывай ему этого». На эти возражения мой отец отвечал: «Дэниэлу приходится лишь слушать это, мне же пришлось это пережить».

После начала оккупации Литву захлестнула волна погромов. Огромная часть еврейского населения была убита в основном литовскими вооруженными образованиями, но и нацистами тоже.

Однажды консьерж привел немецких солдат в квартиру, где жила семья моего отца. Они стали изводить их и пригрозили застрелить всех членов семьи, потом увели мою бабушку в другую комнату. Мой папа был еще слишком мал, чтобы сообразить, что произошло, когда бабушка вернулась из другой комнаты вся в слезах. Он помнил, что в конце концов они вытолкнули их в сад и сказали: «Сейчас мы всех вас застрелим». Однако консьерж прошептал что-то солдатам, и они ушли. Консьерж велел моей семье подниматься обратно в квартиру, затем и он поднялся к ним и велел открыть ему дверь.

Мой кузен Серж Бладс записал разговор с моим отцом об этой истории, и вот что сказал консьерж моему дедушке по воспоминаниям папы:

«Любецки, я хочу, чтобы ты знал, что я привел немцев во все квартиры этого здания и заставил их убить каждого еврея здесь. Кроме тебя. Я оставил тебя в живых, потому что ты был человеком, который всегда был готов дать мне руку и пожать ее… Ты давал мне водку, ты разговаривал со мной, как с уважаемым человеком, и поэтому я не хочу, чтобы ты умирал, потому что ты хороший человек».

Отец говорил: «В то время это был очень важный урок для меня. Я запомнил, что даже такое чудовище, как наш консьерж, способно почувствовать, что кто-то был добр к нему, и может отплатить добром в ответ, чтобы не быть в долгу».

Потом консьерж велел семье моего дедушки уходить из квартиры, пока он не передумал.

Как бы ни была ужасна эта история, мой отец (а также я) пришел к выводу, что чуткое отношение моего дедушки к другим людям спасло его семью.

Затем вся семья отправилась в гетто, где в ужасных и унизительных условиях жили оставшиеся евреи Каунаса, где-то 40 тыс. человек. Тех, кто выжил там, отправили в близлежащий концентрационный лагерь, в котором производили топливо для немецких танков. В этом лагере оказались мой отец и вся его семья.

В 1944 г., незадолго до того, как нацисты были изгнаны из Литвы, они погрузили многих заключенных, в том числе и нашу семью, в вагоны для перевозки скота и повезли их в Германию, где их ожидали еще более ужасные лагеря. В какой-то момент переполненный вагон вдруг остановился, и нацисты забрали всех женщин, в том числе и мою бабушку. Она даже не успела попрощаться со своим мужем и сыновьями.

Мой отец, его брат и мой дедушка последовали далее, в концентрационный лагерь Дахау, в котором голодающие заключенные в рабских условиях должны были строить для немцев подземный аэропорт, неуязвимый для вражеских бомб. Несмотря на всю боль и муку, всем троим удалось остаться вместе, и мой отец выжил благодаря усилиям дедушки. Однажды дедушка путем обмена смог получить пару ботинок, без которых, как рассказывал папа, он чувствовал, что умрет. Однажды он чуть не упал в обморок под весом бочки с горючими химикатами, которую он должен был нести. Мой дедушка успел вовремя прийти ему на помощь и подхватил бочку.

Когда я посмотрел фильм «Жизнь прекрасна», который показался мне странным из-за моментов радости и веселья, которые испытывали герои фильма, несмотря на все ужасы холокоста, то позвонил отцу и спросил его: «Я никогда не думал об этом, но возможно ли было смеяться или шутить среди таких мучений?»

«Это было очень важно, – сказал мой отец. – Именно потому, что было очень тяжело, чувство юмора твоего дедушки позволило мне и многим другим остаться в живых». Папа рассказал, что дедушка шутил с заключенными, чтобы они не до конца падали духом. Он даже пытался разбудить человечность в немецких охранниках, рассказывая им анекдоты и забавные истории.

Однако даже в совершенно ужасных условиях самое лучшее, что есть в человеке, всегда находит способ проявить себя. Мой отец никогда не забывал немецкого солдата, который, рискуя своей жизнью, бросил к ногам моего отца гнилую картофелину, давшую ему силы продолжать работать. И хотя солдат мог навлечь на себя неприятности, помогая заключенному, он рискнул своей безопасностью ради моего отца. Он всегда говорил, что эта картошка – этот короткий момент проявления доброты – позволила ему выжить.

Незадолго до конца войны, в 1945 г., нацисты вывели заключенных того отделения, в котором был мой отец, из концентрационного лагеря в близлежащие горы. Было очень холодно, у них не было ни еды, ни одежды, кроме того, все заключенные были в очень плохом состоянии. Когда они стали спускаться по крутому ущелью, их настигла снежная буря, и папа, его брат и мой дедушка прижались друг к другу, чтобы хоть как-то спастись от метели. Когда она закончилась, заключенные увидели, что нацистские охранники ушли. Впервые за много лет они были свободны. Группа вернулась из гор в деревню, чтобы найти еду.

Внезапно они увидели приближающиеся танки. Испугавшись, что это могут быть нацисты, они с облегчением узнали, что это американцы, которые освободили их. Я всегда с благодарностью думаю об американских солдатах, потому что, если бы не они, меня бы здесь не было.

После того как война закончилась, мой дядя, которому к тому времени было уже 18 лет, присоединился к вооруженным силам США в Берлине в качестве переводчика и участвовал в запуске программы воссоединения выживших заключенных, которые теперь пытались отыскать членов своих семей. Он смог выяснить, что моя бабушка тоже выжила.

Она вернулась в Литву после освобождения из концентрационного лагеря, чтобы найти семью, не зная, что ее родные были в то время в Германии. Ей не удалось пересечь границу между советской и американской зонами контроля, потому что пограничники обнаружили, что двоюродный брат, с которым она путешествовала, спрятал деньги в одежде. Пробыв год в тюрьме, она стала вновь пытаться добиться выезда из страны, но уже после того, как строгие законы Советского Союза вновь начали действовать. Оказавшись в ловушке, она зарабатывала себе на жизнь, работая учителем игры на фортепиано, и не оставляла попыток покинуть СССР. В 1955 г. ей все-таки удалось получить визу, чтобы улететь из Литвы в Мексику и наконец воссоединиться со своим мужем и сыновьями после почти 12 лет разлуки.

После того как союзники обнаружили их в Дахау, мой отец и дедушка были отправлены в немецкий санаторий Санкт-Оттилиен, который контролировали теперь союзники. Они провели там год, постепенно восстанавливая свое здоровье. Однажды один из пациентов начал вдруг угрожать моему дедушке, тогда папа схватил нож и начал кричать на ошалевшего мужчину, чтобы он убирался вон. Но дед сказал отцу: «Роман, ты не можешь позволить другим людям превратить тебя в животное. Ты должен оставаться человеком и не опускаться до их уровня». Похожую мысль высказал великий Гиллель: «Оставайся человеком там, где не осталось людей». Эта цитата украшает стену моего кабинета на работе.

После недолгого пребывания во Франции, где они ожидали визы, папа и дедушка отправились в Мексику, куда еще до войны эмигрировали двое его дядей и тетя. Вскоре мой дядя Ларри также приехал к ним. Отцу было 16, а он говорил на немецком, идише, русском и на некоторых других славянских языках. По фильмам и книгам он самостоятельно выучил испанский и английский. Он занимался самообразованием, покупая подержанные энциклопедии и прочитывая их от корки до корки. Окончив всего три класса – после того как немцы захватили Литву, он больше никогда не ходил в школу – он был одним из самых эрудированных людей, которых я встречал в своей жизни. К концу жизни он говорил на девяти языках.

В Мексике у моей семьи было мало денег, и отец начал работать сразу по несколько смен на фабриках. Он чувствовал себя таким счастливым, что ему удалось выжить, что он всегда старался помочь другим. Он всегда давал милостыню слепому мужчине на улице. А потом однажды увидел, как этот слепой сел в модную машину и уехал. Когда отец рассказал мне эту историю, я спросил его, расстроился ли он, узнав, что стал жертвой мошенника. Он ответил: «Лучше я ошибусь и дам тому, кто не нуждается, чем не протяну руку тому, кто может нуждаться».

У моего отца была редчайшая способность вспоминать ужаснейшую главу своей жизни и не становиться при этом озлобленным. Он жил полной жизнью, был оптимистом и позитивным человеком, но часто говорил о том тяжелом времени, когда был холокост, чтобы мы никогда не допустили повторения подобной трагедии, которая могла бы вновь омрачить существование человечества.

Спустя некоторое время после их прибытия в Мексику он начал работать в ювелирном магазине и начал разбираться в этом виде торговли. Затем он и его отец открыли собственный небольшой ювелирный магазин и поехали для закупок в Швейцарию. Мой дедушка и отец хорошо говорили на швейцарском варианте немецкого, поэтому были в состоянии начать бизнес. Они получили право представлять некоторые лучше марки часов по беспошлинным каналам, а также в Мексике. Они начали с Bulova, потом стали продавать и Cartier, и Audemars Piguet, и Rolex.

Спустя много лет мой отец и еще четверо выживших при холокосте построили одну из наиболее успешных сетей беспошлинных магазинов на американско-мексиканской границе – International Bonded Warehouses. Позже компания объединилась с другими фирмами и в конце концов была куплена Duty Free International, после чего у нее еще несколько раз менялся владелец.

 

Волшебная сила доброты

Мой отец понимал, в чем секрет доброты. Огромное количество различных научных исследований доказывает, что люди становятся счастливее, когда они добрее друг к другу. Доброта – это волшебная сила, которую в KIND мы называем «агрегатором чистого счастья», потому что и человек, который сделал добро, и человек, на которого это добро было направлено, становятся чуточку счастливее (в KIND мы, творчески переосмысливая прилагательное kind, часто говорим kinding – нечто вроде «дарение добра», kind someone – «одарить кого-либо добром», be kinded – «быть одаренным добром» и т. п.).

Когда мы разрабатывали KIND, мы искали пути объединения нашей экономической и социальной миссий. Полагаться на силу доброты – ответственное дело. Задача движения KIND, как мы назвали наши совместные усилия по отношению к нашему обществу, – воодушевлять людей чаще творить добро, при этом не думая о личной выгоде и не имея никаких скрытых мотивов. Наша цель – вдохновлять на добро естественным и эффективным способом. Если бы мы говорили: «Соверши доброе дело и выиграй батончик KIND» или «Будь добрым и выиграй поездку в Лас-Вегас», мы бы разрушили всю чистоту и магию доброго поступка. Желание сделать что-то доброе должно быть единственным стимулом.

Мы тоже прошли определенное развитие в том, как мы думали о нашей миссии и как осуществляли ее. Поначалу, например, мы приятно удивляли других людей, становясь посланниками добрых дел от KIND. Если был дождь, мы провожали людей под зонтом до такси или до их дома. Мы помогали им донести покупки до машины.

Конечно, все это добрые поступки, однако их можно в полной мере назвать и деловыми. Очевидно, что они были совершены с целью сделать приятное нашим покупателям, и тогда они все же реализуются в рамках эгоистичного поведения. Нельзя сказать, что это неправильно, однако в таких поступках нет никакой магии. Торговые марки ведут себя подобным образом уже сотни лет. К нам пришло озарение, когда мы поняли, что можем служить примером для людей, чтобы сподвигнуть их на добрые дела.

Мы решили сделать наших покупателей главными героями добра. Лучше всего эту мысль высказал президент Кеннеди: «Не спрашивай, что твоя страна сделала для тебя, спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны». Люди хотят, чтобы их вдохновили. Люди хотят сделать доброе дело. Подавляющее большинство наших потребителей оказалось в восторге от возможности сделать добро для других. Все вместе мы можем сделать гораздо больше добра для тех, кто в нем действительно нуждается, вместо того чтобы одобрительно похлопывать по спине наших потребителей, когда они делают что-то доброе. После того как у нас возникла идея и появилось представление о том, что мы можем сделать, нам потребовалось еще несколько лет, прежде чем мы начали воплощать задуманное в жизнь, и нам до сих пор предстоит сделать еще очень многое.

Первые шаги на пути к тому, чтобы сделать движение KIND частью жизни наших потребителей, были предприняты еще в 2008 г. В то время одна молодая блистательная сотрудница Натали Гурвич только что закончила стажировку в OneVoice, где тесно сотрудничала со мной, когда мы собирали миллион подписей израильтян и палестинцев для петиции по возобновлению мирных переговоров. Она присоединилась к KIND, чтобы помочь мне создать сеть посланников добра – членов команды, работающих на полставки в других городах, первоначальной задачей которых было бы раздавать батончики KIND, давать другим возможность попробовать нашу продукцию и удивлять людей добрыми поступками.

Я поделился с Натали идеей создания цепочек добра, которая заключалась в том, чтобы давать людям черную пластиковую карту с уникальным кодом, который позволил бы им присоединиться к нашему обществу людей, творящих добро для других. Мы совершали бы какой-нибудь добрый поступок по отношению к ним, например, давали им бесплатный батончик KIND, покупали для них кофе или помогали донести покупки, а потом вручали бы им эту черную пластиковую карту с приглашением, электронным адресом и кодом, ничего при этом не объясняя. Спустя некоторое время мы начали воплощать задуманное в жизнь.

Я надеялся, что люди будут заинтригованы, что они зайдут на наш сайт и обнаружат, что стали частью тайного общества добра. Карта позволяла им зарегистрировать, каким образом для них было совершено добро, а потом передать карту кому-то другому, сделав для него добрый поступок и надеясь, что он продолжит цепочку добра. По сайту можно было проследить, где была твоя карта.

Что нам нравилось в программе, так это то, что все новые люди знакомились с батончиками KIND и холодная, чисто коммерческая раздача образцов превращалась в нечто особенное. Мы одновременно следовали нашей и экономической, и социальной миссии. Мы собирались начать цепочку добра, подарив кому-нибудь наш батончик, но это надо было сделать таким образом, чтобы связь не прервалась. Нужно было передать послание: мы сделали добро для тебя, теперь иди и сделай добро для кого-нибудь другого.

Когда мы занимались разработкой процесса, я задал Натали два вопроса: «Как мы можем попросить людей творить добрые дела, вместо того чтобы сделать что-то доброе для них? Как мы можем не нарушить естественность наших действий, чтобы сохранилась чистота поступка?»

Мы с Натали усердно трудились для воплощения этой программы в жизнь. Имея тогда еще не так много сотрудников, совсем мало ресурсов и работая в небольшом лофте в Челси, мы радовались, как дети, проводя своеобразный эксперимент с этими картами, некоторые из которых отправились из Нью-Йорка в Мексику, Англию или даже Индию.

Однако у нашей задумки были и недостатки. Во-первых, я недооценил, как сложно бывает заставить людей отвлечься от своей реальной жизни и зайти в Интернет, найти время, чтобы зарегистрировать карту. Во-вторых, я сделал карту такой серьезной, что нужно было быть по-настоящему заинтересованным, чтобы все-таки узнать, что за всем этим стоит. В-третьих, на сайте можно было отследить движение только своей карты и увидеть, куда она отправилась. Если у твоей карты была короткая жизнь, то все как будто теряло смысл. Лучшие цепочки состояли из восьми или девяти звеньев, однако их так просто было нарушить – стоило лишь одному человеку не передать эстафету добра следующему. Тут не было эффекта социальной сети, не было геометрической прогрессии.

Тогда мы решили сделать систему более открытой, чтобы человек мог следить не только за своей картой, но и за всеми цепочками добра. Любой мог зайти на сайт и изучить различные цепочки добра, которые путешествовали по миру. Можно было проследить остановки самой длинной цепочки или найти цепочку, которая была бы неподалеку от вас, и прочитать, какие добрые поступки совершили люди, которые зарегистрировались на сайте. И хотя все это было и мило, и здорово, и весело, но в то же время это походило скорее на эксперимент, чем на образ жизни. Нужна была случайная удача, чтобы попасть в цепочку и один раз поучаствовать в ней. Наша программа не предполагала продолжения участия. И опять же, если хотя бы один человек отказывался от продолжения игры, вся цепочка умирала.

Тогда мы вновь внесли изменения в проект и открыли платформу, позволяющую любому начать цепочку добра, распечатав новую карту с сайта. Более того, мы смогли придумать способ мотивировать людей участвовать в нашей программе, который, как мы посчитали, никак не нарушит искренность доброго поступка. Мы придумали конкурс с призами на суммы 5000, 10 тыс. и 25 тыс. долларов для благотворительных целей, которые вдохновили на совершение большего числа добрых дел. Чтобы создать свою собственную благотворительную цель, нужно было создать новый код, описать свою цель на сайте и посвятить ей все поступки, которые будут совершаться по этому коду.

В тот момент нам казалось, что мы наконец-то выяснили, каким образом сохранить искренность доброго дела и создать верные стимулы, потому что у людей появлялась мотивация поддержать благотворительность, а не нашу компанию или себя самих. Кто-то из членов моей команды предложил призывать людей покупать продукцию KIND, чтобы победить. Я тут же отверг эту идею, потому что такой призыв разрушил бы искренность их порыва.

Однако проблема была в том, что люди в попытке собрать средства на благотворительную цель, которая была для них важна, как-то пренебрегали самими добрыми делами, которые должны были быть искренними и настоящими. Мы выиграли количеством, но качество этих добрых поступков было ниже, чем нам хотелось бы. Мы видели десятки зарегистрированных дел от одного и того же человека: «Я открыл дверь своему брату», «Я дал брату стакан воды», «Я закрыл дверь за моим братом». Люди пытались превратить весь процесс в игру.

Мы быстро сообразили, что нам необходимо идентифицировать участников цепочки, и поэтому разрешили каждому человеку всего лишь один ход в одной цепочке. Кроме того, нам нужно было быть крайне осторожными с созданием побудительных мотивов даже для благотворительных целей. Мы хотели, чтобы люди призывали других людей поддержать их в создании цепочек добра, но мы хотели убедиться в том, что каждый из них ощущал на себе силу истинного добра и не видел в своем участии своеобразной сделки.

Что мне еще не нравилось в нашей идее с картами, так это то, что их необходимо было передавать. Иногда это выглядело естественным, но во многих случаях было причиной неловкой ситуации и казалось неверным. Если вы сидите в модном ресторане и передаете какому-нибудь незнакомцу за соседним столиком бесплатный напиток вместе с карточкой KIND, то это выглядит круто и совершенно приемлемо. Однако если вы помогаете бездомному человеку, покупая ему сандвич, то вам будет крайне неудобно просить его передать карточку дальше.

Моя команда очень часто говорила мне, что в итоге карточки не выполняют свою функцию.

«Мы не должны таким запутанным и сложным способом заставлять людей заинтересоваться брендом KIND, – сказала мне Эрика Пэттни, в то время вице-президент по маркетингу. – Потребитель эгоистичен, занят, он пресытился маркетингом. Нам нужно смириться с этим и создать программу, которая гарантировала бы ему понятное и ясное вознаграждение».

«А я бы, наоборот, вывел их из зоны комфорта, – ответил я. – Я считаю, что люди будут творить добрые дела в стиле KIND ради человечества, если мы придумаем, как их мотивировать».

«Карточки – это здорово, но их немного неудобно использовать», – сказала Эрика.

«У вас, маркетологов, какое-то искаженное чувство человечности, – сказал я, поддразнивая ее. – Вам следует больше верить в хорошее в людях».

Как верно подметила Эрика, напряженность возникла, когда идеализм (я) столкнулся с реализмом (моя команда). Я хотел, чтобы программа была искренней, что, я вынужден был признать, приводило к неэффективному участию. Однако слишком большая доля прагматизма сделала бы мою программу такой же, как и у остальных брендов, а это также навредило бы ее цели.

Следующее изменение программы (оно действует и по нынешний день) – карточки #kindawesome (рус. «потрясающе добрый») – оказалось большим прорывом и сработало совершенно иначе. Это была идея Адеены Коэн, которая когда-то была моей ассистенткой, а потом занялась движением KIND.

Карточки должны были выдаваться тому, кто, как мы заметили, совершил какой-то добрый поступок – для нас или для кого-то другого. Целью этих карточек было отметить доброту и вознаградить за нее. Если я, к примеру, со своими тремя мальчиками ловлю такси, а какой-то человек уступает нам его (что происходит постоянно), то я вручаю ему карточку #kindawesome. Если я еду в метро и вижу, что кто-то встает и уступает место пожилой даме или беременной женщине, то я также передаю этому человеку карточку добра. Я говорю, что «это было потрясающе добрым поступком с вашей стороны, и в благодарность за вашу доброту вы можете зайти на сайт и ввести этот код», и указываю на информацию на обороте карточки. Когда они зайдут на сайт и введут свой код, мы отправим им небольшой пакет с батончиками KIND в знак признания их доброты, а также еще одну карточку #kindawesome, которую они должны вручить тому, кто совершит добрый поступок на их глазах.

Когда я вижу беременных женщин, я обычно всегда останавливаю их, чтобы объяснить им концепцию карточек #kindawesome. Если они не убегают в испуге, не зовут полицейского, то у меня появляется шанс описать им нашу программу, и я превращаю их в наших посланников добра (KIND Ambassadors). Я вручаю каждой женщине от 10 до 20 карточек #kindawesome, чтобы каждый раз, когда кто-то уступает ей место или помогает ей, она могла поблагодарить их за добрый поступок нашей карточкой.

Магия этих карточек заключается в том, что мы не нарушаем акт добра в сам момент его совершения. Лишь после того как очевидна чистота и искренность поступка, мы отмечаем человека, совершившего его. Друзья постоянно спрашивают у меня карточки, потому что они тоже хотят их раздавать. Для передачи карточек по нашей все расширяющейся сети посланников добра, самых преданных нам людей, совершающих добрые дела, и друзей, мы ищем все новые пути – в том числе и через Интернет.

Карточки #kindawesome, если правильно ими пользоваться, превращаются в очень эффективный экономический и социальный инструмент. В будущей форме программы мы планируем сделать так, чтобы миллионы людей нашего общества зарабатывали очки KIND за какое-нибудь доброе дело (за добрый поступок или за то, что они стали свидетелями добра; за то, что они подарили или попробовали продукцию KIND). Потом за определенную сумму очков человек будет получать карточки #kindawesome, которые он раздаст друзьям или незнакомцам, если увидит, что они совершили что-то доброе. Многие даже никогда не пробовали батончики KIND, и их знакомство с нашим брендом и нашей продукцией связано с прекрасным событием в их жизни – вознаграждением за прекрасный поступок.

Нам также кажется, что мы только выигрываем, когда используем батончики KIND в качестве «валюты», которой платим людям за их добро. Мы считаем, что отмечаем добрый поступок тактичным и элегантным способом, когда дарим им полезный и вкусный снек. Конечно, затраты нельзя назвать незначительными, особенно если добавить сюда упаковку и доставку. Но существует ли более эффективный способ использования маркетинговых средств? В состоянии ли традиционная реклама или маркетинговые ухищрения нового века вроде месседжинга приблизиться к тому человеческому теплу, которое мы создаем, следуя своим экономическим и социальным целям, когда в качестве благодарности за их добро даем людям возможность попробовать продукты KIND и поделиться ими с другими?

 

Добрые цели

Наряду с карточками #kindawesome в 2011 г. у нас появилась еще одна платформа, которую мы создали с целью поощрять добро – и онлайн, и в реальном мире. Вскоре после нашего разочарования качеством поступков в рамках конкурса с черными карточками мы решили найти способ поддержать масштабные добрые поступки и воодушевить людей, чтобы они присоединились к нам, но чтобы их небольшой вклад был искренен.

В первый вторник каждого месяца – вторник Добра, вторник KIND – мы стали предлагать нашим покупателям совершить добро в письменной форме, например, написать благодарность женщине, которая их вдохновила. Если достаточное число людей сообщат о том, что они совершили этот небольшой добрый поступок, то мы тогда сделаем какое-то благотворительное дело от лица нашего сообщества для самых нуждающихся, например, отправим предметы личного пользования женщинам, которые проходят лечение от рака груди. Общество таким образом поддержало бы нас в совершении этого доброго дела. Если бы не набралось достаточного числа небольших поступков, мы не стали бы реализовывать задуманное.

Сначала всего лишь 100 человек согласились совершить доброе дело для запуска более серьезного проекта добра. Одна из наших первых миссий состояла в том, чтобы дать прохладительный напиток человеку, который работает на улице летом. Успех положил начало более значительным задумкам: один раз сотрудники KIND вместе с волонтерами очистили пляж; другой раз выдали сотни пар обуви бедным детям. Как-то мы просили людей помочь родителям, а в ответ подарили подгузники и средства по уходу за ребенком приютам по всей стране.

Несколько первых месяцев сообщество потребителей нашей продукции было в восторге. Все больше людей присоединялось к нам, и мы видели, что программа вселяет в людей энергию творить добро. Затем, в июне, мы в сотрудничестве с Capitol Area Food Bank в Вашингтоне провозгласили свой большой добрый поступок месяца – предоставить полезные полдники для тысячи школьников по всей стране и провести с ними занятие на тему правильного питания. Чтобы активировать этот проект, мы объявили, что 1200 людей должны совершить небольшой добрый поступок – подарить апельсин тому, кто предоставил им пищу. Мы усердно трудились, чтобы рассказать как можно большему числу людей про нашу миссию, и отслеживали на сайте количество принявших в ней участие, обновляя страницу каждые десять минут. Тем временем приближалось окончание срока миссии.

Число людей, которые приняли в ней участие, составило 1048. Впервые мы потерпели неудачу.

Моя маркетинговая команда переживала по поводу того, что мы собирались поделиться плохими новостями с нашими покупателями. Эль Стэссен, впоследствии наш директор по коммуникациям, сказала: «Дэниэл, это оптимистичный бренд. Почему мы должны расстраивать людей и упрекать их в том, что они не достигли цели? Зачем наказывать тех, кто больше всего нуждается? Наш бренд не должен поступать таким образом».

Я понимал, за что она и Эрика выступают – обычно о своих неудачах не сообщают своим потребителям. Однако я объяснил команде, что это почти уникальная возможность для нас объяснить нашему сообществу, что у него есть сила совершать добро и что оно так же, как и мы, несет ответственность. Если мы действительно хотели создать общество, члены которого были активистами на стороне добра, то мы должны были сделать так, чтобы они уяснили эту роль, а дальше – будь что будет.

Мы написали электронное письмо, где сообщали о том, что больше не будем заниматься подобной благотворительностью. Было совершенно понятно, что мы говорим серьезно. Если сообщество не поддерживает нас, то большие добрые дела KIND не будут совершаться.

От кого: KIND Healthy Snacks

Отправлено: среда, 8 июня, 2011, 9.49

Тема: Неудача

Так как число участников миссии оказалось ниже запланированного, в этом месяце Большое Доброе Дело KIND не совершится. Однако мы надеемся, что благодаря вашему участию мы сможем осуществить его в следующем месяце!

Просим вас принять участие в следующей миссии KIND и кликнуть «рассказать друзьям», чтобы воодушевить людей присоединиться к движению KIND. Если мы все просто совершим хотя бы один небольшой добрый поступок, мы сможем сделать Большое Доброе Дело KIND реальностью.

Давайте завершим начатое все вместе!

Однако так как мы не хотели обижать тех, кто нуждался в нашей помощи, мы решили сделать наше пожертвование, как мы и планировали, только не афишировать его. Эта идея – заслуга моей команды, потому что мой изначальный план был отказаться от запланированной акции в этом месяце и осуществить ее в следующем, если, конечно, наше сообщество все же решит нас поддержать.

Разочарование подвигло участников движения KIND присоединиться к нам для доброго дела в следующем месяце, когда мы совместно с фондом Military Friends Foundation запланировали организовать торжества в честь возвращения военнослужащих домой и подарить им полмиллиона батончиков. В этот раз наша команда решила не полагаться на волю случая, поэтому мы как могли старались вовлечь как можно большее число людей в нашу миссию – написать благодарность тому, кто защищает нас. Нам требовались 1200 участников для активации Большого дела. Число же людей, которые присоединились к нам, составило 30 744. Ответственность сыграла свою роль, и несмотря на неудачу, сообщество KIND увеличилось. Мы доказали, что вера в важность своего дела по-настоящему работает.

После нескольких видоизменений мы запустили проект, который в настоящее время носит название Добрые Цели. Теперь любой может поделиться своими идеями по поводу того, как сделать мир чуточку добрее. Каждый месяц участники движения KIND голосуют за проект, который им больше всего нравится, с помощью добрых дел. Цель, которую поддержит большее число людей, получит средства от нашей компании, и наша команда поможет инициаторам воплотить ее в жизнь. Задачей этой платформы является в конце концов выход на следующий уровень обмена добрыми делами. Не только мы будем спонсорами какого-то одного проекта раз в месяц, но найдутся и тысячи других прекрасных задумок, которые будут реализованы благодаря средствам нашего сообщества.

Мы также продолжаем делать приятные вещи для людей просто потому, что таким образом мы делаем наш мир более счастливым. Один наш популярный проект, Стена Цветов, приятно удивляет людей и приносит им удовольствие. Этот проект – часть нашей программы дегустации пробных образцов. Мы раздаем образцы продуктов KIND вместе с живым цветком, который просим подарить какому-то другому человеку. Таким образом, немного счастливее становятся сразу два человека.

Еще один способ, с помощью которого мы стараемся воодушевить других совершать добро и присоединяться к нашему движению, – это личный пример членов нашей команды. В октябре 2012 г. ураган «Сэнди» обрушился на Восточное побережье США, в результате чего под ударом оказался Нью-Йорк. Мы призвали и членов своей команды, и наше сообщество отправиться на место трагедии, чтобы предложить свою помощь. Наша команда разбирала завалы и вручала десяткам тысяч людей, которые пострадали в результате стихийного бедствия, батончики KIND. Супруги и друзья наших сотрудников присоединились к ним. Муж одной нашей сотрудницы приехал в разрушенный Статен-Айленд на мотоцикле, под завязку загруженном батарейками, свечами и батончиками KIND, чтобы хоть как-то помочь людям, оказавшимся в беде. «Люди были так тронуты нашей поддержкой, – написала мне в тот день наша сотрудница Кэти Раймер Нэйоум. – Я так горжусь нашей командой».

Иногда люди спрашивают нас: «Почему KIND – это движение?» Тогда мы объясняем, что хотим быть не просто отличным брендом и продуктом, но также движением, сообществом, образом мысли. Возможно, это звучит как маркетинговая шумиха, но на самом деле это не так.

Когда я основал KIND, то, конечно, осознавал, что потребность творить добрые дела всегда присутствовала во мне. Я обнаружил, что во мне всегда было знание того, как удивить незнакомых людей проявлениями доброты, я всегда понимал, какую внутреннюю наполненность и удовлетворение дает осознание того, что ты сделал кого-то счастливее. Я всегда хочу стать лучше и учусь быть добрее к другим людям. Почти каждый день я вновь нахожу подтверждение тому, что быть хорошим человеком – это выход из любых жизненных трудностей. Да, я человек, я совершаю ошибки, иногда действую необдуманно и время от времени расстраиваюсь. Но KIND делает меня лучше. Я в полной мере осознаю свою роль основателя и генерального директора компании и обязан стремиться к самому высокому из всех возможных уровней этического и человеческого поведения. Если такой же подход, такая же энергия и такой же образ мыслей может стать инструментом для каждого члена нашего сообщества, то только представьте, какой мощной платформой для изменения нашего общества сможет стать KIND в будущем. Если миллионы или десятки миллионов людей будут считать себя частью движения KIND, если им будет в радость их роль как вестников добра и если их жизнь будет наполнена похожим на мое удовлетворением и значением, то мы сможем построить трансформационную платформу для влияния на общество и изменение его к лучшему.

Конечно, я мечтаю о том, чтобы в конце концов фраза «Сделай ДОБРОЕ дело» (Do The KIND THING) стала крылатым выражением, то есть если кто-то начинал «сделай…», то всем остальным сразу приходило бы на ум продолжение «…ДОБРОЕ дело». Я надеюсь, что это заставит людей чаще думать о добрых поступках.

Вот таким образом мы движемся от бренда, просто продукта и компании к сообществу, движению и образу жизни. В нашем идеальном мире утром человек съедает закуски-мюсли с йогуртом, в обед перекусывает батончиком KIND с темным шоколадом, орехами и морской солью, а вечером, увидев кого-то, кто совершает добрый поступок, вручает ему карточку #kindawesome. Или видит кого-то, кто нуждается в помощи, и так как добро – центральный аспект жизни этого человека, он приходит нуждающемуся на помощь. Я бы хотел, чтобы люди идентифицировали себя и с KIND, и с добротой.

Быть хорошим человеком – это выход из любых жизненных трудностей.

 

Эмпатия в управлении

Добро и эмпатия помогают выстраивать культуру внутри компании. Сотрудники любой компании больше всего переживают о том, по-настоящему ли менеджеры заботятся о них и их профессиональном росте. Симпатизирует ли им компания и относится ли к ним как к людям, достойным уважения?

Я бы хотел думать, что в KIND так действительно и происходит. Со временем становится все труднее убеждаться в том, что каждый член твоей команды считает себя членом большой семьи, так как сотрудников становится все больше. Я теперь не могу говорить о том, что наш подход – это дружественные, близкие отношения с каждым из десяти членов команды, просто потому что их сейчас гораздо больше. Наша культура и наши ценности – единственный способ передать сотрудникам, кто мы. Сейчас я трачу очень много времени именно на поддержание духа команды, ее моральной силы.

Проявление нашей культуры можно увидеть в программах KINDO – нашей версии того, как можно вознаградить людей за особые заслуги. Каждый месяц каждый член команды должен поблагодарить другого за то, что он сделал какую-то добрую вещь. Недавний пример: один член нашей команды рассказал о том, как его коллега отвозил свою дочь в общежитие колледжа – он не только раздал студентам и их семьям батончики KIND, но и помог занести на верхние этажи тяжелые сумки. «Его помощь, удивительный характер и доброта задали тон всему дню, и все говорили о том, какой ДОБРЫЙ поступок он совершил, еще долгое время после того, как он уехал», – написал благодарный член команды.

 

Можно ли научить эмпатии?

Некоторые люди уже рождаются с этой способностью чувствовать боль другого и связанным с этим желанием помогать. Другие же учатся этому.

Я с самого детства смотрел на всех людей как на равных и относился к каждому из них с добротой. Иногда, следуя этим убеждениям, я выглядел глупо. Совсем невежественно я выглядел, когда начал ходить в школу Robert E. Lee High School сразу после прибытия в Сан-Антонио, Техас. Я и представить себе не мог, что в коварной школьной иерархии были различные группы и подгруппы. Проучившись всю сознательную жизнь в частной еврейской школе в Мехико, где все были равны, я испытал затруднение в декодировке социальных знаков. Я был дружелюбен и со спорщиками, и с проблемными детьми. За обедом в столовой я садился иногда вместе с группой спортсменов, иногда с панками нового поколения, иногда с детьми американцев мексиканского происхождения.

Возможно, мне не стоило копировать стиль одежды с моего кузена Эдди, который в отличие от меня тщательно продумывал свой наряд и любил одеваться, возможно, чересчур по самой последней моде. Иногда мы шли в супермаркет и покупали парашютные штаны с застежками внизу и карманами по всей длине. Или Эдди доставал для нас красные кожаные куртки под Майкла Джексона. А иногда мы носили джинсы от Levi’s и рубашки поло от Ralph Lauren.

Однажды ко мне подошла Эмбер, в которую я был безумно влюблен (несмотря на все ее пирсинги и разноцветную панковскую прическу), и сказала мне: «Дэниэл, тебе нужно определиться. Ты не можешь быть сразу всем. Тебе нужно выбрать что-то одно».

«Я не хочу ограничивать себя баранками», – ответил я.

«Ты имеешь в виду, что не хочешь ограничивать себя рамками? – переспросила она. – Ты кое-как говоришь на английском, ты должен последовать моему совету! Выбери какую-то одну группу». Однако я продолжил общаться со всеми остальными подростками, отказываясь признавать стереотипы. В университете Тринити я вступал в каждый клуб и каждую студенческую организацию, чувствуя себя главным героем «Академии Рашмор».

Похожий опыт был у меня позже на юридическом факультете Стэнфордского университета. Там очень красивый кампус, и сама атмосфера университета заставляет людей соревноваться с самими собой, а не с другими людьми.

Люди там были добрыми просто ради самого понятия добра. В течение трех лет в Стэнфорде у меня возникла лишь одна немного неловкая ситуация. Я каждую неделю собирал своих сокурсников в ультрашикарном гостевом доме Любецки, который был не чем иным, как моей крохотной квартиркой, и готовил для них единственное блюдо, которое умел: курицу под соусом терияки. Однажды один из моих товарищей остановил меня в коридоре и спросил: «Зачем ты это делаешь? Почему ты так добр к людям?»

Он застал меня врасплох своим вопросом. Я не понимал, почему он спрашивает меня об этом. Я ведь просто хотел повеселиться и собрать людей. Оглядываясь назад, я понимаю, почему не каждый считал, что быть добрым к людям – важно. Вот почему я подумал, что KIND способен открыть людям силу добра, которая обогатит их жизнь и жизнь других. Когда ты добр к людям, ты становишься счастливее.

Строить мосты между людьми особенно важно сегодня – и между компаниями, и между странами, особенно если учесть все те трудности, с которыми мы столкнемся в ближайшем будущем. Я переживаю за нашу способность работать вместе как общество. Когда я езжу в нью-йоркском метро, я с ужасом замечаю – особенно в плохую погоду, когда метро переполнено, – какими агрессивными могут быть люди по отношению друг к другу. Нет стихийного бедствия, никто не голодает и не умирает от жажды, мы просто стоим и ждем поезда. В метро может быть и тесно, и жарко. И тогда люди начинают иногда вести себя подлым и некрасивым образом, вот что беспокоит. Что случится с нами как с обществом, когда мы столкнемся с настоящими трудностями?

В течение нескольких следующих десятилетий человечество должно будет решить не одну, а сразу несколько глобальных проблем: изменение климата, нехватка воды и продовольствия, пандемии, распространение ядерного оружия, терроризм. Единственный способ решить все эти проблемы – осознать, что мы должны бороться с ними все вместе.

Меня сейчас, как и раньше, беспокоит тот факт, что до сих пор странами не принято какого-то соглашения в отношении того, каким общим ценностям необходимо обучать детей в школе. Я хочу использовать некоторые выдержки из этой книги, чтобы создать проект по просвещению детей по всему миру о том, какие ценности являются ключевыми для совместного существования людей, даже если эти люди – представители враждующих наций или этнических групп.

Мы начинаем сейчас поиск профессионалов, которые помогут нам составить этот универсальный учебный план, раскрывающий общечеловеческие ценности, после чего хотим предложить школам всего мира использовать наши материалы. Мы надеемся сотрудничать с технологическими компаниями и международными организациями, чтобы предоставить школам бесплатные инструменты для принятия программы, а также чтобы побудить их к ее принятию. Смысл проекта заключается в том, что мальчик из Пакистана сможет увидеть, что у него общего с девочкой из США. Я считаю, что было бы здорово создать международное движение граждан, которые гордятся не только своим культурным наследием, но нашими общечеловеческими ценностями.

Я думаю, что лишь это осознание и принятие общих ценностей может помочь людям выжить в XXI в. Многие друзья из Западной Европы делятся со мной своими переживаниями по поводу терроризма и фундаментализма. Зная, над чем я работаю, они спрашивают меня: «Как мы заставим ваххабитов в Саудовской Аравии поменять свое мнение? Почему состоятельные арабы основывают террористическую группировку «Исламское государство»? Как мы заставим «Хезболлу» и Иран прекратить поддерживать Асада в умерщвлении десятков тысяч людей?»

Я не пацифист. Я признаю, что для того, чтобы остановить тоталитарную агрессию и жестокость, необходимо применить силу. В конце концов, меня бы здесь не было, если бы США не ввели свои войска во время Второй мировой войны на территорию Европы. Однако если не думать о военном вмешательстве, к которому стоит прибегнуть, только если возникает самая крайняя необходимость, то какую роль может сыграть образование в предотвращении будущих конфликтов?

Попытка силой навязать другую культуру со своими ценностями никогда не увенчается успехом. Большего мы добьемся, если осознаем, что каждый человек в мире хочет быть понят. Построив платформу, в основе которой лежат уважение и равенство и благодаря которой все дети могут увидеть, что общего у них с другими, я надеюсь, что мусульмане, христиане, евреи, буддисты, индусы, атеисты и другие смогут начать диалог друг с другом и обнаружить, что у них много общих ценностей.

Так как я вырос в изолированном окружении, я могу понять, как далеки иногда люди друг от друга. Порой это недопонимание бывает забавным. В детстве я не осознавал, что язык, на котором мы говорили дома, был смесью идиша и испанского, пока один мой друг-мексиканец не спросил меня, что такое tuchas (оно означало «масло» на идише, который он не понимал, а я был крайне удивлен его вопросом, потому что думал, что это испанское слово). Я также говорил pishar в значении «ходить в туалет», объединяя слова на испанском и идише в одно, и мои дети тоже так делают.

Однако иногда то, чему нас учат, не более чем предубеждения, которые могут причинить огромный вред, если мы не понимаем человечность других. Если в детстве родители научили детей нетерпимости и ненависти, то их ждут ханжество, ксенофобия и война.

Друзья частенько возмущаются моей наивностью: «Дэниэл, разве ты не знаешь, что люди, которые нетерпимы и полны ненависти, никогда не захотят участвовать в подобном проекте общечеловеческих ценностей?» Я понимаю, что будет непросто заставить таких людей вступить в диалог. Однако что же, мы сразу сдадимся и даже не попытаемся? Мы не можем позволить себе бездействие.