Что же такое любовь? На протяжении всего существования человека она была рядом, ни на минуту не отпуская. Иногда кажется, что это единственно необходимое в жизни, ведь, что может быть лучше, нежели знать о ком-то, кто не может прожить и дня без твоего незабываемого голоса, нежного касания и взгляда, в котором не грех утонуть, погрузившись в него с головой. О таком мечтают многие, даже те, кто считает себя закоренелым холостяком или холостячкой, но все знают, что подобное чаще всего встречается в сказках или книгах, где всё приукрашено, от того и притягательно. Реальная же любовь не бывает без изъянов в любимой половинке, скрывающихся за непроницаемой ширмой, исчезающей лишь с течением времени, когда чувство, сведшее двух людей, распадается на части. Неугодные качества постепенно раздражают, бесят и, в конце концов, всё приводит к окончанию того, что, казалось, будет длиться вечно. Кто-то может сказать категорично, желая, чтобы сделанной ошибки никогда не было и постарается всё забыть, иной раз, делая новую попытку, вероятно так же закончившуюся провалом. Но другие хотят помнить прежний опыт всегда, ведь расставания бывают простыми. Некогда влюблённые понимают, что всё прошло и дальше не будет ничего, кроме пресного быта, похожего на сожительство, но память былой любви не отпускает, ведь она была настоящей, искренней, неповторимой и той, которую хочется представлять каждое прожитое мгновение.

Так, что же такое любовь? Это примирение с недостатками, принятие человека таким, какой он есть, и лишь поняв это, можно создать что-то дорогое сердцу. Но жизнь разнообразна, и она всегда преподносит сюрпризы в лице чувств и эмоций, пришедших к человеку из ниоткуда. Люди влюбляются в созданные ими образы, превращая себя в непокорных и злобных существ, мечтающих сделать всё, ради достижения цели. Даже не задумываясь о последствиях, они двигаются вперёд, разрушая всё на своём пути. Фанатику, в конце концов, не нужна эта самая любовь, всё дело в процессе. Не важно, что нравится мнимому возлюбленному, что он ест на завтрак, как предпочитает проводить свободное время, что происходит в его внутреннем мире, скрытым ото всех посторонних людей. Фанату проще влюбиться в телеграфный столб, который больше похож на идеал мечтаний: ему не нужны чистые носки и глаженые рубашки, у него не бывает внеплановых командировок, из-за которых срываются пикники, он не курит и не пьет. Денег не зарабатывает, но и не тратит, опять — таки. Собранный образ отличается от истинного человека, на основе которого был создан, но это не страшно, когда можно продолжать считать себя несчастным человеком, срываться в истериках, если кто-то пытается открыть глаза на действия, от которых многие страдают, быть в центре внимания вместе со своей неустроенной личной жизнью. Коротко говоря, та самая всепоглощающая и всеобъемлющая любовь, выдаваемая фанатиком за самую совершенную форму чувства, на поверку всего лишь комплекс довольно примитивных ощущений, не способного не то чтобы полюбить, а даже толком влюбиться. То есть испытать настоящий интерес к другому человеку и попытаться проникнуться его чувствами, мыслями, надеждами и чаяниями.

Нужна ли такая любовь? Не имея представления о вкусах и пристрастиях избранника, фанатик действует по сценарию. Положено цветы ко дню рожденья, баночку малинового варенья в качестве проявления заботы о заболевшем и валентинку к 14 февраля? Значит, будут. Остановиться и задуматься о том, надо ли, некогда беззаветно любящему всё это не представляется возможным. Драматичность ситуации не позволяет, ведь любить в этом жанре тоже полагается по четко определенным законам — страстно, безрассудно и мучительно. Но порой, простые знаки внимания перестают удовлетворять, когда любимый не подаёт схожего интереса и человек, в особенности тот, кому досталось от жизни много неприятных осадков, переходит в самое настоящее наступление, забывая о каких-либо границах и тогда от него можно ожидать чего угодно. Одному богу известно, чем всё это закончится не только для окружающих, но и возлюбленного, ведь фанатик — человек не стабильный, импульсивный, переменчивый. Одним словом, холерик в его самых худших проявлениях. В случае неудачи, когда все мыслимые и немыслимые приёмы исчерпали себя, включается классическая «собака на сене», то есть ни мне, ни тебе, где возможно всё.

Люди всегда будут представлять любовь по — своему. Кто-то видит её нечеловеческим благословением свыше, получив которое — невиданное счастье до конца дней, кто-то, однажды обжёгшись, не хочет даже думать о повторении новой попытки, а кто-то всегда будет мечтать о нереальной любви, строящейся лишь в его воображении. Но есть и те, кто соблюдают грань между фанатом и поклонником. Пускай оба этих понятия могут, порой, казаться странными обычному человеку, неподверженному подобным излишествам, но их идеи и занятия чаще всего безобидны. Их чудачество забавляет, но никак не вредит жизни и здоровью, как это происходит у жёсткого и индивидуально — массового фанатизма, мотивы, которых в большей степени остаются загадкой.

Любовь никогда не будет одинаковой. Для каждого человека она по — своему радостна, увлекательна и притягательна. Современный мир доказал, что она может быть и в той форме, о которой отцы и прадеды не догадывались, но каждый достоин, почувствовать, что значит любить и быть любимым, ведь жизнь не будет жизнью, если ты никого не любишь…

«Отрывок из книги “Фанат”, написанный Александром Лардоновым в феврале 2014 года»

Холод пронизывал насквозь. Лицо так замёрзло, что оно уже не ощущалось, будто вовсе не существовало. Покрасневшие ладони без перерыва кололись, словно их пронизывали сотни иголок, мучая с каждой следующей минутой лишь настойчивее. Поднявшийся снегопад лишь усугубил ситуацию. Перед и так потерянными глазами виднелось лишь снежное покрывало и лес, окутанный мраком пришедшей ночи, а с началом снежной вьюги, всё стало только хуже. Маленькие льдинки больно ударялись в прикрытые веки, призванные хоть немного защитить зрительные органы, изрядно ослабшие за время пребывания в заточении, и ослепляли, не позволяя длительное время продолжать путь, поэтому Саше приходилось делать частые остановки. Присев так низко, как это возможно и спрятавшись в каких-то кустах или за толстыми деревьями, он пережидал, хоть и чувствовал, что больше не мог. Сложно пробираться по глубокому снегу в кроссовках и лёгкой куртке, висевшей рядом и прихваченной с собой, но спасение — было самым важным, что осталось в голове. Целый месяц он был в заточении неизвестного человека в сопровождении полумрака и тишины. Уже казалось, Саша начал сходить с ума, ведь он не любил одиночество, боялся остаться один и умереть вдали от близких людей. Это самое страшное, что могло для него быть и, похоже, ночной кошмар становился реальностью, ведь похититель не дремал. Он приближался так тихо, как только возможно, не издавая ни единого звука. В белой маске, похожей на те, что продавались в магазинах для детей, он искал сбежавшего пленника, держа в руке пистолет, которым в этот раз мог воспользоваться. Саша не первый раз предпринимал попытку сбежать, но два предыдущих раза закончились ещё до того, как он смог выбраться на улицу и узнать своё местоположение. Юноша в первый раз понял, что всё ещё находится в горах, когда поднял голову вверх, выйдя из небольшого, на вид заброшенного дома, в котором его держали. Казалось, он всё ещё в Хохфильцене или неподалёку от него. Вид здешних гор он, будто бы, узнал или, по крайней мере, так показалось на первый взгляд. Из-за того, что ему вкололи львиную дозу снотворного, похититель мог перевезти куда угодно и Саша не мог с уверенностью сказать, где находился. Но в то же время из головы не выходила мысль о том, что покинуть Австрию было бы слишком проблематично с человеком без сознания вместо багажа, поэтому, оставалось найти лишь автомобильную трассу и попросить, безусловно, необходимую помощь.

Бродя по сугробам и не видя перед собой ничего кроме темноты, парень попытался не думать ни о чём плохом. Его тело практически не чувствовалось и это не могло не пугать, но и вернуться к похитителю нельзя. Всё бы повторилось. Как только Саша открывал глаза, он видел перед собой молчаливого человека в маске, тёплой кофте и зимних штанах, в которых тот часто выходил наружу — они были с талым снегом, остававшимся на бетонном полу ненавистного подвала. Приём пищи проходил достаточно быстро. Он был довольно скудным, но этого хватало, чтобы не умереть от голода. И как только всё заканчивалось, следовал новый укол в шею или вену, после которого Саша надолго засыпал, пробуждаясь ко второй тарелке с едой. Кровать, на которой он провёл почти всё это время, была удобной, но это не спасло от ужаса, испытанного парнем всякий раз, когда видел похитителя, не сказавшего ему ни слова с самого первого дня. Жестами он приказывал встать, либо сесть. Лишь в редких случаях писал на листке бумаги указания, как в случае с записью на видеокамеру. Саша считал — это хороший знак, Заплатив выкуп, его выпустят, но с того дня прошло около трёх недель. Всё осталось по — прежнему, поэтому нужно было действовать, делать хоть что-то, чтобы окончательно не сойти с ума. В первые дни похититель отводил его в туалет, находившийся на первом этаже дома и в один из этих дней, Саша сделал первую попытку, оказавшуюся неудачной. С того момента, похититель больше не выводил его наверх, вечно держа в подвале, без права оказаться на свежем воздухе или возможности узнать, ради чего всё это.

Впервые поняв, что произошло, увидев пустынный подвал, Саша попытался поговорить с похитителем, предлагая любые деньги, но всё бес толку. На него не обращали внимания, будто он пустое место или говорил на совершено другом языке. Пришлось день ото дня ждать помощи, в надежде на поиски близких.

Послышалось, неподалёку, несколько выстрелов и Саша тут же открыл глаза. Он даже не заметил, как остановился, не чувствуя сил для возобновления пути. Резкие звуки, продолжившие греметь в ушах, привели в чувства, заставив подняться. Опираясь на деревья, мимо которых проходил, парень шёл вперёд, в надежде вдали увидеть хоть что-то напоминающее цивилизацию: какие-нибудь огни курорта, людей или автомобильную дорогу, но ничего не было. Он по — прежнему был один, помочь некому.

Вдруг, за спиной послышался громкий хруст снега. Саша остановился и медленно обернулся. Похититель стоял перед ним, нацелив в голову пистолет.

— Ты убьёшь меня? — устало спросил Саша, едва удерживаясь на ногах. Холод взял своё. — Так сделай это прямо сейчас. Если будешь медлить, мороз и вьюга заберут раньше, но не только меня, а нас обоих.

Он продолжил молчать. Просто посмотрел странными коричневыми глазами с капельками просочившейся крови из-под шапки, возникших от удара ночным туалетом перед побегом.

— Скажи же хоть что-нибудь! — кричал юноша, уставший от молчания. — Разве ты не видишь? Я схожу с ума. Хотя бы одно слово. Я не могу так больше. Это не выносимо. Лучше сразу умереть, чем продолжать жить дальше взаперти и темноте.

Мужчина продолжил жестом показывать на возвращение обратно, не собираясь ничего говорить.

— Я никуда не пойду. Даже, если бы хотел, не смог бы, — показал синие руки он, цвет которых говорил о серьёзном обморожении. Оставлять всё, как есть нельзя, но Саше было лучше замёрзнуть здесь, нежели возвратиться, поэтому он не торопился.

Недолго думая, похититель второй рукой залез в карман куртки и достал пару шерстяных перчаток, тут же протянув их парню.

— Мне это не поможет, — отказался Саша. — Одними перчатками здесь не обойтись.

Услышав это, мужчина снял с себя тёплую куртку и шапку, что удивило юношу. Он не знал, что ему делать, поэтому, пришлось воспользоваться первой же идеей, пришедшей в голову.

— Спасибо, — поблагодарил он, протянув руку за вещами, но вместо того, чтобы взять их, Саша попытался овладеть оружием. Он схватился за него обеими, с трудом движимыми руками и завязалась драка. Похититель не позволил забрать пистолет, но в то же время не пытался причинить вреда заложнику, отдавшего все силы на обретение свободы. В какой-то момент прогремел выстрел, эхом отдаваясь по округе ужасающим дребезжанием, будто вся окрестность ополчилась. Саша вдруг понял: именно он нажал на курок. Пистолет был в его руках. Похититель уже лежал напротив него с простреленной ногой и стонал. Это едва ли не впервые, когда можно было слышать его голос.

— Этого мне только не хватало, — спохватился юноша. Надев на себя шапку и куртку, упавшие на снег перед дракой, он хотел уйти, оставив похитителя лежать на морозе и медленно умирать. Даже отошёл на несколько метров, но после остановился, почувствовав себя по — настоящему мерзко. Перед глазами возник образ мужчины, горевшего заживо в искорёженном джипе. Ему он не смог помочь в день знакомства с Димой. Саша по — прежнему чувствовал вину за свои действия и сейчас, слыша стоны похитителя, не мог бросить его, хоть и отчасти хотел так поступить.

— Я пожалею об этом, — вслух сказал он и развернулся. С трудом добравшись до него, Саша, немного согревшись, попытался осмотреть рану, но при такой темноте, где источником света являлись звёзды, он ничего не мог сделать. К тому же, без каких-либо инструментов или медикаментов, парень бессилен. — Почему я снова попал в подобную ситуацию? — сам себя спросил он и, набравшись решимости, постарался взять на себя похитителя. Несмотря на желание увидеть скрываемое под маской лицо, Саша не хотел позволить ему умереть, поэтому постарался сделать всё по возможности быстро. От дома он не так далеко ушёл, чтобы не суметь найти дорогу обратно, поэтому, кое-как, добрался туда, откуда на протяжении целого месяца мечтал сбежать. Положив его у зажжённого камина, позволяя согреться и себе, и ему, Саша почувствовал, что тело медленно восстанавливалось. Его руки, несмотря на долгое нахождение на морозе, всё резвее двигались. Глубоко облегчённо вздохнув, он повернулся к раненному мужчине и приступил к делу, уже не являвшимся чем-то не испробованным в его жизни.

— Так, для начала, раскроем рану, — вслух заговорил юноша, посчитав, что так будет легче. Разорвав штанину, он увидел выходное пулевое отверстие, что немного облегчило задачу, ведь в другом случае необходимо хирургическое вмешательство для изъятия из ноги куска свинца, чего он бы не смог сделать, даже при всех необходимых инструментах. — Ты счастливчик, — продолжил говорить он, но тут же пожалел о сказанном, когда струя крови ударила в лицо. — Повреждена бедренная артерия. Что же в таких случаях делают?

Саша увидел, как усилилась потеря крови, по мере повышения температуры тела и вскоре, срочно потребовалась аптечка. Но перед этим, он всё же снял с похитителя маску, наконец, увидев лицо, столько времени удерживавшее взаперти. Как только последняя пелена, скрывавшая, правду оказалась в руках, и он увидел это лицо, юноша почувствовал себя не в своей тарелке. Парень ожидал, что под ней будет тот, кто станет ему противен, не вызвав сожаления и сочувствия. И если первая помощь окажется неэффективной — он не станет сожалеть, но всё усложнилось. Под личиной злостного похитителя предстал до смерти напуганный лужей собственной крови смуглый молодой человек, лет двадцати пяти. Больше походивший на испанца или латиноамериканца, он не вписывался в морозную горную природу Австрии и уж тем более, не походил на преступника. Скорее, на такую же жертву, что и Саша.

— Даже не знаю, что сказать, — проговорил он, не переставая смотреть перед собой. — Ладно, здесь есть аптечка или что-нибудь в этом роде?

— Да, — негромко сказал он. — Она в шкафу на нижней полке, — показал пальцем парень.

Саша ненадолго убрал кулак от бедренной артерии, не отпускавшую во избежание смертельной кровопотери и быстро подошёл к шкафу. Отыскав в нём необходимую коробочку с красным крестом и почувствовав себя уверенней с лекарствами, находившимися внутри, вернулся к раненному. У него осталось немного времени, если не предпринять меры по устранению кровотечения.

— Я наложу жгут, — уверенно сказал Саша, вытащив ремень из штанов похитителя. Он лучше всего подошёл. Чтобы не ущемлять кожу, юноша положил под него кусок своей майки и перетянул выше раны, проверив, не вышло ли слишком туго, боясь вызвать паралич конечности. Обратив внимание на исчезавшую струю крови, он понял, что сделал всё правильно. Отыскав знакомый препарат в аптечке, набрав содержимое в шприц, Саша сделал обезболивающий укол и успокоился. Первичная помощь была успешно выполнена. Осталось лишь позвонить в скорую и покинуть это место, вернувшись к прежней жизни.

— Спасибо, — прошептал молодой человек, старавшийся не смотреть Саше в глаза.

— Я сделал это не ради тебя, а ради себя, — буркнул он. — Теперь, я надеюсь, ты дашь мне телефон!

— В кармане, — сказал он, даже не пытаясь сопротивляться.

Саша тут же проверил, но мобильного не обнаружил.

— Где он? Не надо со мной играть, потому что я с лёгкостью могу снять жгут, и ты в считанные минуты истечёшь кровью. Просто, позволь мне закончить со всем и вернуться к друзьям.

— Он был у меня в кармане, — настоял он.

— Если это правда, ты не хочешь сказать, что…

Саша вспомнил драку, и в голове возникла только одна мысль: он мог выпасть из кармана прямо в снег. Искать его ночью во время бурана просто глупо, а утром, когда всё стихнет, прежние следы исчезнут под слоем снега, и отыскать телефон будет не проще, чем иголку в стоге сена. Поглядев на своего похитителя, Саша обречённо присел рядом, пытаясь придумать, как связаться с полицией, друзьями, а также врачами, необходимыми для оказания последующей медицинской помощи во избежание многочисленных осложнений. Ведь, несмотря на то, что этот человек продержал его взаперти целый месяц, юноша не собирался давать ему умереть, хоть он этого и заслуживал.

— Тебе обязательно необходима помощь, — сказал он, несколько минут думая. — Поэтому, в твоих интересах сказать, как можно связаться с внешним миром. Здесь есть место, откуда можно позвонить? И вообще, где мы?

— Мы в десяти километрах от Хохфильцена, в горах, — сообщил он, закашляв.

— Значит, есть где-то здесь машина? — предположил Саша. — Тебе же нужно было как-то привести меня сюда.

— Нет, — отрицательно замотал головой он. — Тот, кто приказал похитить тебя, забрал её в тот же день. Здесь было всё необходимое, поэтому мне не требовалось куда-то уезжать.

— Значит, ты не единственный причастный к этому?

— Верно.

— Отлично, — нервно заулыбался Саша. — И кому так необходимо держать меня здесь? А главное, зачем? Денег никто не требовал. А, если ему они не нужны, тогда я вообще не понимаю, к чему всё.

— Я не знаю его, по крайней мере, до недавних пор никогда не видел, — неспешно говорил молодой человек, испытывая боль от ранения. — И лучше бы никогда не видел.

— В смысле? — не понял юноша. — Вы поссорились, и он тебя кинул?

— Впервые я увидел его чуть больше месяца назад.

— Он просто так пришёл к тебе?

— Не просто так, — не весело говорил он, почувствовав не только физическую боль, но ещё и психологическую, чего Саша не мог не заметить, не раз наблюдая за похожими состояниями людей. — Он нашёл меня в баре и показал видео.

— Какое? — хотел узнать юноша.

— Видео с моей матерью и братом.

Услышав это, Саша слегка приоткрыл рот от неожиданности и того, насколько сильно переживал его некогда похититель, говоря об этом.

— Семьи?

— Он забрал их у меня. Я знаю, это не может быть оправданием, но я похитил тебя, потому что то же самое сделал тот человек с моими родными. Кроме них у меня никого нет и, если бы я не сделал этого, он бы убил их.

— Становится всё интереснее, — заметил Саша, перестав испытывать ненависть к тому, кто боролся за любимых и, даже, несмотря на такие радикальные методы, в которых страдали люди, он не мог чувствовать себя иначе. Ведь, если вспомнить, за месяц нахождения в подвале, ему ни разу не причинили физической боли, кроме случая с самим похищением и попытками к бегству. Этот человек не хотел сделать ничего подобного, но его заставили стать монстром.

— Ты ненавидишь меня? — только сильнее кашлял он, что было не впервой. На протяжении всего заточения, Саша частенько слышал его, и это явно не было вызвано простудой.

— Не знаю, — честно признался юноша. — Как тебя зовут? — называть его похитителем или того хуже, больше не хотелось, оттого и потребовалось имя.

— Кабано. Цезарь Кабано.

— Это что-то испанское?

— Да. Я из Испании. Длительное время жил и учился в России, но, после того, как узнал, что у меня…

— Рак? — вдруг пришло в голову Саше.

— Вашего лечения было недостаточно и нам пришлось искать клинику, но для этого…

— Теперь понятно, — вздохнул Саша, наконец, поняв, зачем всё это. — Вам всего лишь нужны мои деньги. Конечно, что ещё можно взять с везунчика, у которого их куры не клюют, — немного обрадовался он, хотя в данной ситуации понял, что это лишнее. Радость здесь неуместна.

— Да, мне нужны деньги на операцию, — не отрицал Кабано. — Но я бы никогда не пошёл на это, если бы не обстоятельства.

— А заказчик молодец, — оценил Саша. — Нашёл того, кто нуждается в больших деньгах, а для лучшего эффекта похитил его семью, чтобы точно быть уверенным в успехе дела. Беспроигрышный вариант. Даже не знаю, как бы я сам поступил.

— Поверь, я не хотел этого делать, но он мучил брата, терзал мать. Я не мог ничего сделать. Если бы обратился в полицию, они были бы уже мертвы. Этот человек обещал прислать мне их по почте частями.

— Хорошо, с тобой всё понятно, но какой мотив у заказчика? Он не требовал денег. Тогда, что ему нужно от меня?

— Не знаю, — признался Кабано. — Он говорил держать тебя одного, запретил разговаривать, не позволял вывести на свежий воздух…

— Это явные попытки сломать меня, — тут же сказал Саша, вспомнив подобные случаи из книг и жизни в целом. — Неужели Фанат вернулся?

— Фанат? — переспросил он. — Кто это?

— Долгая история. Тебе просто нужно знать, что это непредсказуемый человек, от которого можно ожидать чего угодно.

— Этот парень не показался мне таким, до того, как я узнал, почему он заговорил со мной.

— В твоих же интересах никогда не знать его, — откровенно сказал Саша. — Мне и Диме, к сожалению, не повезло, — вспомнил он первый раз, когда судьба свела с его сумасшедшим фанатиком, превратившим жизнь в минное поле.

— Дима тот спортсмен, с которым ты говорил на вечеринке?

— Нет, — опустил он голову вниз. — Это был Антон. С Димой у нас давно не складываются отношения. Может, это к лучшему, — рассказывал Саша.

В какой-то момент он забыл, что общался с совершенно незнакомым человеком, похитившим его и державшим в заточении целый месяц. Хотелось выговориться, вылить всё накопившееся внутри и наплевать, кто рядом, поэтому он продолжил. Так прошло два часа. Обратив внимание на время, Саша вспомнил о наложенной шине. Её необходимо на некоторое время снять, позволив кровотоку ноги восстановиться. Помимо этого, он хотел взглянуть на рану, стараясь понять, всё ли с ней в порядке, несмотря на то, что в этом он почти ничего не понимал, лишь несколько раз наблюдал за действиями знакомых хирургов и много читал. Главное, чтобы она не начала гноиться, не возникло анаэробной инфекции, сепсиса, шока, повторного кровотечения и других проблем. Казалось, Саша вспомнил всё, что только мог запомнить, без перерыва проматывая диагнозы в голове, стараясь ничего не забыть и не упустить.

— Как ты себя чувствуешь? — осматривал он рану, следовавшую зашить для лучшего эффекта.

— Болит, но терпимо, — довольно бодро ответил Кабано, продолжив практически неподвижно лежать.

— Точно? — переспросил Саша. — Ни тошноты, ни ухудшения самочувствия, ни температуры, ни озноба…

— Всё нормально, — остановил Цезарь. — Я в порядке.

— Хорошо, — успокоился юноша, отыскав в аптечке все необходимые материалы для наложения швов. — Но я всё равно должен зашить.

— Не нужно, — поторопился отказаться он.

— Кровотечение может возобновиться, — объяснил Саша, готовясь, второй раз в жизни сделать это, ведь впервые он опробовал свои теоретические навыки на трупе бомжа в больнице. Именно там он воспользовался случаем, ведь при первой помощи, когда Диме требовалось зашить раны, юноша ничего не мог сделать, даже не представляя, как это сделать. — Ты можешь умереть.

— Не понимаю, зачем ты это делаешь? — задался вопросом Кабано. — Я не тот, кого можно простить.

— Кто сказал, что я простил?

— Тогда, зачем? — оставался в недоумении он.

— Я хочу помочь. Можешь в это поверить?

— С трудом.

— Наверное, ради твоей семьи. Думаю, они хотят увидеть тебя снова и, если ты погибнешь, я не прощу себе их смерти, потому что, бьюсь об заклад, та же участь ожидает и их.

— Спасибо, — вновь поблагодарил Кабано. — Я твой должник.

— Два года назад я уже ответил на похожий вопрос. Скажу то же, что и тогда: поблагодаришь, когда будешь жив. А пока рано. Лучше помолчи.

Саша наложил простой узловой шов, проникнув в кожу режущей иглой. Прокол представлял собой треугольник, основание которого обращено к ране. Такая форма лучше удерживала нить. Этот способ распространён в современной медицине, хотя юноша совсем не был уверен, правильно ли подобрал его для шитья довольно опасной раны. Что угодно могло произойти в дальнейшем, вплоть до летального исхода вследствие заражения крови, но это должно было быть сделано, так как шину нельзя оставлять длительное время во избежание осложнений, а кровотечение могло возобновиться в самый неподходящий момент.

Во время недлительного хирургического вмешательства, Кабано геройски вытерпел полученную боль. Наблюдая за ним, Саша поразился выдержке, так как представил себя на его месте и покрылся испариной от страха, зная, что сам бы такого не выдержал. И пока время шло, он продолжил не сводить с него глаз, даже не понимая, почему. Он испытывал противоречивые эмоции, ставил себя на его место и понимал, что, несмотря на все слова, не смог бы похитить кого-то ради спасения жизни семьи и своей собственной. Он бы, скорее, умер, нежели пошёл на такое и дело не в том, что Саша не хотел бы сделать что-то необдуманное, опасное, а главное необходимое. Он бы просто испугался и не смог бы пересилить себя, как бы не старался. Поэтому, одно это заставило уважать Цезаря, не обращая на всё остальное.

— Что будет дальше? — спросил Кабано, когда молчание надоело обоим.

— Завтра будет завтра, — устало пробормотал он, медленно закрыв глаза.

— Я серьёзно! — настоял на своём он.

— Хочешь знать, сдам я тебя полиции или нет? — в ответ послышалось лишь молчание. — Не знаю, — задумался Саша, зевнув. — Я совсем не поклонник похищений. Это преступление, и оно грозит появлению многочисленных психологических и психических расстройств. Они опасны и могут проявиться не сразу, мешая в дальнейшем нормальной жизни, — начал он, что не было хорошо для лежавшего перед ним похитителя, терявшего надежду на спасение семьи. — Но в то же время, — продолжил раздумывать юноша, подбирая необходимые слова, в которые сам должен поверить, — я не тот, кто захочет сделать всё от меня зависящее, чтобы наказать того, кто идёт на преступление, не имея иного выбора. Знаю, я идиот, каких мало, если так говорю с искренней уверенностью, но я не могу причинить вред твоей семье. Более того, выбравшись отсюда, я помогу тебе. Если есть хоть один шанс на лечение рака, то я им воспользуюсь.

— Правда? — не поверил своему счастью Кабано.

— Если бы ты был простым похитителем, я бы сделал всё, чтобы уничтожить тебя или даже убить, но у меня рука не поднимется сделать это. Я человек, и я вижу, насколько тебе тяжело, чувствовал, что твои действия были неуверенными, а, когда ты отдал мне в лесу свою куртку, шапку и перчатки, я был в замешательстве, не знал, что и думать, хоть и был наполнен злобой и желанием сделать всё, ради спасения.

— Мне ещё не приходилось сталкиваться с таким, как ты, — признался Кабано, заплакав от радости.

— Знаешь, я так и не спросил, — вдруг вспомнил Саша. — Как ты свяжешься с заказчиком, если он захочет проверить, на месте ли я? Твоё молчание не будет означать призыв к убийству семьи? Или я что-то неверно понял?

Приближалось время ужина. Встав с кресла и ненадолго оторвавшись от выпусков российских новостей, Стас пришёл на кухню. Открыв холодильник, и не увидев в нём практически ничего съестного, кроме скисшего пакета молока и неприглядного огурца, лежавшего на нижней полке, похоже, не одну неделю, он с грохотом закрыл его, едва не сорвав дверку с петель. Раздражённо взглянув на часы, парень взял телефон и набрал номер Саши. В ответ послышался лишь голос компьютера, сообщившего о недоступности абонента. Сделав несколько попыток связаться с партнёром и не получив желаемого, он решил узнать, как обстоят дела у Кабано, который так же не выходил на связь, как это требовалось, но кроме долгих гудков ответа не последовало.

— Что это с ними со всеми! — яростно затрещал Стас, желая сделать хоть что-нибудь, чтобы успокоиться и прийти в себя. Сделав ещё несколько звонков обоим абонентам, но так и не получив ответа, парень быстро оделся. Набросив зимнюю куртку, он подошёл к входной двери, и хотел было открыть её, но взгляд устремился на аккуратно лежавшие ножи на кухонном столе. Недолго думая, он взял один из них и спрятал во внутреннем кармане, а после, покинул квартиру.

Дорога к месту назначения была недолгой. Успев сесть в переполненный автобус, Стас упёрся боком в поручень у задней двери и как бы не пытался изменить позу, ничего не вышло из-за большого наплыва пассажиров. Кто-то из них говорил об аварии, произошедшей где-то неподалёку, перекрывшую дорогу городскому транспорту, от того и образовался большой для позднего времени пассажиропоток, поэтому Стасу пришлось терпеть все неудобства, вызванные этой незапланированной поездкой, предназначавшейся для расслабления, но вместо этого, всё пошло в обратном направлении. Его бесило всё: невозможность связаться с Сашей и Кабано, потный мужчина, так сильно прижавшийся спереди и дышавший в его сторону неприятным запахом изо рта, всё время ёрзавшая бабуля, стоявшая рядом с тростью, частенько упиравшейся то в ногу, то в бок. От всего этого Стас вспотел, выступила испарина на лбу, почувствовалась сильная духота, стоявшая в салоне, несмотря на зиму за окном. Он лишь надеялся скорее добраться до нужной остановки, прекратив кошмар, в котором, как он считал, оказался, но автобус всё не останавливался, и поездка стала едва ли не бесконечной.

Как только двери открылись, Стас выбежал на улицу и слегка расстегнулся, дав воздуху проникнуть под куртку, освежив тело. Долго глядя вслед уезжавшему автобусу и недружелюбно отзываясь обо всех его пассажирах, он, наконец, ощутив прилив свежих сил, пошёл своей дорогой. Отыскав заброшенное здание, он несколько раз намотал вокруг него круги, считая, что таким способом избавится от возможного хвоста, а после, подошёл к деревянной двери подвала, забитой досками и говорившими, что вход закрыт. Ещё раз, обернувшись и убедившись, что рядом никого нет, он с лёгкостью открыл её.

Сырость этого места сразу бросилась в глаза, не говоря уже о мраке. Стас включил фонарик на телефоне и смог осмотреться, пройдя по коридору. Путь преградила ещё одна дверь. Рядом с ней на полу лежала порванная нитка, говорившая о том, что её кто-то открывал. Насторожившись, парень вошёл внутрь. Горевшая в центре небольшой коморки лампочка тускло освещала её, и Стас положил телефон обратно в куртку, успокоившись, так как он, наконец, добрался до места назначения и мог расслабиться, ведь всё было на месте.

У противоположной стены маленькой комнатки стояла кровать, на которой располагалось два человека, привязанных к металлической спинке цепью, словно дворовые псы. Юноша, лет семнадцати, спортивного телосложения, с короткими каштановыми волосами и съехавшим на бок чубом посередине лежал с краю. Его вид далек от идеала: бледное замученное лицо с явными признаками недоедания не могли сказать, что ему здесь хорошо. Рядом лежала худощавая женщина, лет сорока пяти и тяжело вздыхала, не говоря ни слова.

— Мама, — открыл глаза юноша, услышав вошедшего человека. — Он пришёл.

Женщина приподнялась и взглянула тому в глаза, желая в тот же час напасть и доставить столько же боли, что перенесли они с сыном, но оковы не позволили сделать ничего подобного.

— Смотрю, Саша вас уже навестила, — заметил лежавшие пустые коробки из-под пиццы Стас. — Как прошла встреча?

— Это не твоё дело, — огрызнулся юноша, попытавшись выбраться и врезать ему, как можно сильнее.

— Она балует вас, входит в доверие, наверное, говорит, какой я ужасный, но вы забываете, что она такая же. Она причастна к вашему похищению, просто строит из себя невинную жертву обстоятельств. Не удивлюсь, если вы неоднократно просили освободить, но бедная Саша не могла этого сделать, пока не придёт нужное время, которое, вот уже месяц не приходит. Пока всё верно?

— Убирайся отсюда! — крикнула женщина, швырнув в него банку с остатками супа. Увернувшись, Стас лишь больше разозлился, когда осколки и остатки бульона полетели в него, в то время как он не переносил грязь на одежде.

— Ах ты тварь! — завопил он. — Я же сгною тебя и твоего отпрыска.

— Недоносок. Только и можешь поднимать руку на женщину. Я бы посмотрела, как бы ты справился со своим одногодкой. Сомневаюсь, что ты вёл бы себя так же уверенно.

Стас задумался, пытаясь выдавить из себя какой-либо стоящий ответ, никак не приходивший в голову, но нож во внутреннем кармане принёс идею. Достав его, он подошёл к пленникам.

— Ты, ведь, Давид. Верно? — остановился он в шаге от парня. — Может, напомнить тебе, кто здесь главный?

Давид с опаской поглядел на нож, лезвие которого касалось шеи, немного царапая, но сохранил спокойствие, тогда как матери не хватало самообладания.

— Не трогай сына! — закричала она.

— Я не трогаю, — прошептал он, подойдя ближе. Губы Стаса уже практически доставали до щеки Давида. — Тебе ведь нравится это, не так ли? Я прав?

— Сдохни, — выпалил юноша и пнул его головой, сломав нос. Отбежав к противоположной стене и обратив внимание на текущую кровь, капающую прямо на ладонь, державшую нож, Стас разъярённо фыркнул на Давида и в доли секунды, острое лезвие пронзило его. Был слышен лишь громкий женский крик и недоумение раненного. Он поглядел, как из него вынули холодное оружие, покрытое бордовой жидкостью.

— Сынок, — завопила мать, пытаясь понять, что с сыном, продолжившим стоять в оцепенении без какого-либо движения. — Только не это!

— Как это я так промазал, — немного огорчился Стас, заметив лишь повреждение кожи правого бока. — А я думал, больше не увижу тебя дышащим. Видимо, не судьба, — отвернулся он, вытирая платком остриё кухонного ножа.

— Давид, мальчик мой! Как ты?

Давид так перепугался, что не сразу осознал произошедшее. Лишь через несколько мгновений он, наконец, понял, почувствовав ноющую боль, старательно и мужественно терпевшую, не причиняя большего вреда для непростого состояния матери.

— Всё нормально, мама. Он промахнулся, — солгал юноша.

— Но кровь! — не верила женщина, видевшая ранение сына.

— Хватит, — закрыл тему Давид, искоса поглядев на Стаса.

— Не волнуйся за сына, по крайней мере, ещё пару дней, — продолжил говорить Стас.

— Неужели ты, наконец, сдашься полиции? — состроил гримасу Давид, насторожившись, в ожидании какой-нибудь новой выходки.

— Нет, — язвительно улыбнулся он. — Просто, если твой брат не позвонит в ближайшие три дня, я проткну твоё правое лёгкое и буду наблюдать за тем, как ты задыхаешься, мучительно умирая. А, пока ты будешь оставаться в сознании, я доставлю тебе маленькое удовольствие. Я же вижу, как ты нервничал, когда я был в сантиметрах от тебя. Вижу, что хочешь перед смертью.

— Больной извращенец! — с омерзением протянул Давид. — То, что я гей мне не приходилось скрывать от семьи, потому что они любили меня и приняли таким, какой я есть. Но тебе этого не понять. Я прав? Наверное, поэтому ты ведёшь себя так, потому что не знаешь и никогда не поймёшь радости, когда кто-то любит тебя таким, какой ты есть, а ты всю жизнь притворяешься тем, кем не являешься. А я познал радость жизни. У меня есть любимый и наши чувства взаимны. Друг за друга мы готовы горы свернуть. А что есть у тебя? Одна месть и ненависть ко всем, кто хоть немного счастлив?

— Это не твоё дело, — выговорил Стас сквозь нежданно нахлынувшие эмоции, задетые за живое.

— Даже, если ты убьёшь меня, маму, брата, других людей, попавшихся на пути, ты не обретёшь покой. Ты вечно будешь страдать. Ты просто ничтожество, ещё и никому не нужное…

— Заткнись, — закричал Стас и как можно сильнее ударил Давида по лицу, от чего у того пошла кровь из рассёкшейся губы.

— Я так и думал, — одержал небольшую победу юноша, присев рядом с матерью. — Ты просто жалок!

— Как же я буду рад воткнуть в тебя этот нож, — вновь достал его Стас, угрожая.

— Мой брат не допустит этого, — уверял себя Давид. — Он убьёт тебя. Кабано это может.

— Ему пришлось ради вас похитить невиновного человека. Он любит вас и это трогательно, правда, но сделает ли он ещё больше, — придумал Стас, пытаясь сделать им обоим как можно больнее, чем уже есть. — Как только я получу то, что нужно, твой братец убьёт этого человека, а после, чтобы даровать жизнь вам, покончит с собой, признавшись во всём. Вот это будет красиво. Согласны со мной?

— Сукин сын! — закричал Давид, плюнув ему в лицо.

— Да. Это будет хорошим окончанием истории, — получив то, что хотел, сказал он. — После, я придумаю и вашу участь. Но, может, ничего фантазировать не придётся. Я просто оставлю гнить вас в этом подвале без воды и еды. Лишь крысы узнают о вашем существовании, когда раздастся запах гниющего мяса, — сказал Стас, а после, нагнулся над Давидом, поглядев ему в глаза. — Боюсь, ты не попрощаешься со своим парнем. Очень жаль, но ты не волнуйся, возможно, я доберусь и до него. Забавно будет избавиться ото всех сразу.

— Прошу, только не он!! — вдруг взмолился юноша. — Он здесь не при чём. Он хороший человек, не имеющий к этому никакого отношения.

— Ну, месяц назад, вы тоже не имели никакого отношения к моей мести одному человеку, но теперь вы все связаны. Одним больше, одним меньше. В конце концов, вы все играете свою роль.

— Что сделал тебе тот человек, которого пришлось похитить Кабано? — не понимал Давид. — Разве можно так ненавидеть?

— Можно, — спокойно ответил Стас, — я ведь ненавижу! — сказал он и вышел из коморки, заперев за собой дверь.

Покинув подвал и закрыв его так же, как это было до прихода, Стас укутался в куртку и медленно побрёл через тёмные дворы к проезжей части. Он специально выбрал путь длиннее того, что привёл к пленникам, дабы побыть одному и в то же время остаться среди людей, не обративших никакого внимания на обозлённого на весь мир человека за собственные неудачи. Каждый из них занимался своими делами. Никто не заговорил со странным молодым человеком, шедшим неровной походкой, будто выпивший. В голове не переставая вертелся вопрос Давида, не нашедшего точного ответа. Причина, определённо, была, иначе Стас не стал бы заниматься подобными делами, где любая ошибка стоила свободы, и на этот раз подставить кого-то другого вместо себя могло не выйти. Но, одним словом эту причину не сформировать. Ненависть руководила телодвижениями, от которых то и дело страдали люди, втянутые в спонтанные поступки человека, не знавшего, что можно сделать ещё, получив при этом облегчение и удовлетворение.

Не зная, что значит любить по — настоящему, Стас ненавидел всех тех, кто хотя бы раз испытал это чувство. Все они казались ему «другими» — людьми с другой планеты. Они своим счастьем указывали на то, чего, возможно, никогда не будет. И Саша тому самый яркий пример. Пусть у него и не было девушки, с которой бы хотелось связать жизнь узами брака, но юноша компенсировал это тем, что относился ко всем окружающим с любовью или, по крайней мере, так, как никогда бы не вышло у Стаса с его природным недоверием практически ко всему. И взамен, Саша получал искреннюю благодарность, любовь посторонних, сводившую с ума того, кто не мог быть таким же. Возможно, Стас испытывал обычную зависть, но не мог признаться, не видя того, что у его «друга» проблем не меньше и он тщательно скрывал их за масками, надевавшимися каждый день, чтобы скрыть себя настоящего. Того, кого бы ни хотелось показать окружающему миру, в отличие от весёлого паренька, получившего баснословные деньги и мечтавшего изменить мир. Из-за всего этого Стас не мог просто так забрать жизнь и деньги Саши, приблизившись к другому миру, которого никогда не было. С новыми возможностями молодой человек сможет сделать всё и, даже, найти любовь, хотя бы за деньги. Главное, чтобы она была, но для этого он должен получить удовлетворение от собственного поступка. Похитив Сашу и оставив его совершенно одного в тишине и мраке, Стас хотел показать то, как ему пришлось жить до того, как Сэм спас на мосту, а его сестра предложила помочь, втянув в мир, стоявшим сейчас перед глазами и день ото дня изменявшимся, становясь лишь жёстче. Даже одержав верх, в своём замысле, он всё равно не уверен, что жизнь вокруг изменится в лучшую сторону, но сдаваться уже поздно. Стас доведёт дело до конца, даже зная о грядущем поражении просто, потому что так хотел, ведь больше нет ни единого смысла жизни и от этой мысли стало больнее. Зная, что ты ничтожество и с этим ничего не поделать, хочется вновь встать у края моста и сделать шаг в пустоту, куда давно пора спуститься.

Начало трясти. Признание Давида в любви своему парню мучило его, оно прозвучало так искренне и с таким неповторимым чувством, что захотелось закричать так громко и так одержимо, чтобы хоть кто-нибудь обратил внимание и понял, как ему тяжело, как больно. Может, если бы одна живая душа заметила это и помогла, Стас смог бы прекратить делать то, что начал, но главное, смог бы найти частичку собственного счастья, но вместо этого, он прошёл по многолюдной улице со слезами на глазах и сильнейшей головной болью, не умолкавшей ни на мгновение. Не выдержав того, что прохожие поглядывали на него, словно на сумасшедшего, сбежавшего из психиатрической больницы, когда Стас непрерывно вскрикивал и приставлял руки к голове, тем самым пытаясь облегчить боль, он скрылся во дворах. Отыскав тихое местечко, он сел на груду деревянного мусора, оставленного здесь кем-то из жильцов близлежащих домов, обхватил голову руками, опустив её к коленям и закричал, уже не обратив внимания, что кто-то мог быть рядом.

— Молодой человек, у вас всё хорошо? — услышал он посторонний голос. Стас поднял взгляд вверх в надежде на помощь от того, кому не безразличен посторонний человек, но как только увидел бродягу в рванье, с длинной бородой и жутким запахом, похожим на тот, что раздражал в автобусе, он лишь вышел из себя, поняв, что нужен лишь тем, кто ему омерзителен. Не контролируя озлобленность, он быстро расстегнул куртку и, сверкнув остриём кухонного ножа в глазах бедняги, вонзил его с молниеносной силой в живот, рукой прикрыв тому рот.

— Не представляешь, как я мечтал это сделать и на этот раз не промахнулся, — прошептал Стас, испытав необъяснимое удовольствие от сделанного, чего не смог продемонстрировать Давиду часом ранее. — Думаю, мне стало легче. Спасибо.

Вытащив нож и наблюдая за упавшим телом бомжа, Стас достал из кармана платок и вытер лезвие, сделав его снова сверкавшим и чистым. Убедившись, что кроме следов на снегу ничего не осталось и волноваться не о чем, он скрыл тело деревянными обломками и вернулся другим путём на оживлённую улицу. Подождал автобуса, на котором позже добрался к дому, не прекращая испытывать долгожданное облегчение, лёгкость и свободу, считая, что поездка, несмотря на всё, удалась…

Саша открыл глаза. В окно светило солнце, от которого уже успел отвыкнуть, но был рад ему, хотя в любой другой момент реакция была бы другой. Он не заметил, как ночной разговор закончился и наступил долгожданный сон, после которого не наступил один из тех дней, когда надежды на что-то лучшее не осталось. В один день всё изменилось, и фортуна сменила направление, повернувшись приятной стороной, поэтому Саша позволил себе улыбнуться и потянуться, подняв обе руки одновременно вверх, но как только лёгкая зарядка окончилась, взгляд устремился на Кабано, лежавшего с полуоткрытыми глазами. Отбросив приятные мысли в сторону, юноша осмотрел его. Гипертония, высокая температура, серьёзное вздутие в области раны не говорили ни о чём хорошем. Требовался специалист, больница и как можно быстрее. В спешке обдумав следующий шаг, Саша, принялся укутывать Цезаря в тёплые вещи, применив для этого все подручные вещи, в том числе и бумагу. В гараже стояли санки, идеально подошедшие для перевозки больного. Сильно волнуясь, юноша уложил на них парня, схватил карту, большинство пометок на которой были на испанском, и отправился в путь. Дав себе слово, что не позволит Кабано умереть, он попытался выполнить обещание, поэтому сделал всё, что в его силах, а мысль о том, что подобного ему ещё не приходилось делать, только подтолкнула вперёд, ведь будет о чём вспомнить в будущем, когда подобные выходки уже не сможет повторить…

«Ничто не бывает только черным или белым. И никто не может быть только хорошим или плохим. Это относится и к Похитителю. Это слова, которые странно слышать от жертвы похищения. Потому что они нарушают равновесие устоявшихся понятий о добре и зле, которым охотно следуют люди, чтобы не потерять ориентацию в мире, полном теней. Когда говорят об этом, на лицах оппонентов читается раздражение и неприятие. Участие в судьбе человека, носившее еще недавно доброжелательный характер, становится прохладным и перерастает во враждебность. Люди, не имеющие ни малейшего понятия о сути заточения, оспаривают способность разумного суждения о собственных переживаниях одним единственным термином — Стокгольмский синдром.»